Мори отодвинулся назад, убрав наконец руки.

– Вот тут, я думаю, годится. Я только чуть ленты приклею, чтобы он не сдвинулся, и готово.

Крис тут же подал ему кусочки ленты, которая уже была наготове. Мори взял их, ничего не сказав.

– Вы видели, что мне пришлось проделать, чтобы спрятать микрофон. Так вот тому типу придется проделать то же самое, чтобы его найти.

Он дал мне самой подержать лифчик, чтобы действовать обеими руками. Честно говоря, это было очень мило с его стороны – самое приятное из всего, что он делал последние сорок пять минут.

Он встал и отодвинулся назад.

– Поправьте лифчик, как вы его обычно носите.

Я сдвинула брови:

– Вот так и ношу.

Он пошевелил руками на уровне груди.

– Ну, расправьте вот эту, чтобы она была как другая.

– Расправить?

Но я тут же улыбнулась, поняв, о чем он говорит.

Он вздохнул и сделал шаг вперед:

– Дайте я покажу.

Я остановила его протянутой рукой:

– Сама справлюсь.

Наклонившись, я встряхнула правой грудью, вправляя ее в чашку, рукой ставя все на место. Лифчик был достаточно поддерживающим, чтобы моя и без того хорошая грудь выглядела положительно непристойно, но когда я провела рукой над местом, где должна была нащупать микрофон, ощутила только ткань и проволоку скобы.

– Безупречно, – сказал Мори. – Можете раздеться вот так, только оставьте на себе лифчик, и он даже не догадается. – Он склонил голову набок, будто ему в голову пришла мысль. – Микрофон я закрепил на лифчике, так что, если придется, можете его снять, только оставьте в пределах радиуса пяти футов. Лучше ближе. Если сделать микрофон чувствительнее, он начнет передавать биение вашего сердца и шелест одежды. Я могу их отфильтровать, но это легче сделать уже по записи на ленте. А я полагаю, что вы хотите, чтобы вас сегодня было слышно – на случай, если ваш плохой парень выйдет за пределы дозволенного.

– Да, – сказал Джереми, – полезно было бы знать, не нужна ли Мерри помощь.

Ирония была для Мори слишком тонкой, он ее не заметил.

– Можно было бы приклеить микрофон к эластичному верху чулка, но я не могу ручаться, что чулок не закатается вниз и не сбросит микрофон. Если будете снимать лифчик, обязательно сверните ткань, чтобы микрофон не был заметен.

– Я не собираюсь его снимать.

Мори пожал плечами.

– Я просто постарался учесть все варианты.

– Я оценила, Мори.

Он кивнул. Крис уже собирал мелочи, разбросанные на полу.

Роан спрыгнул со стола, взял со столешницы мое свернутое платье и протянул мне этот квадрат черной ткани. Мне пришлось купить черное платье из соображений, что в черном легче что-то спрятать, чем в более светлых цветах. Я не ношу чисто черного, когда этого можно избежать, пусть даже этот цвет мне идет. Он в моде при Неблагом Дворе, потому что его любит королева.

Роан развернул в руках шелковое платье, держа за плечи, потом очень медленно, отчетливо стал собирать его вверх, не сводя глаз с моего лица. Когда платье превратилось в узкую черную полоску, свисающую из его сильных небольших рук, он наклонился передо мной, раскрыв платье, чтобы я могла шагнуть внутрь.

Я положила руку ему на плечо для опоры и шагнула в тканевой круг. Роан стал выпускать платье из пальцев, поднимая руки, и оно падало вокруг меня, как театральный занавес. Когда его руки поднялись так высоко, как мог он их поднять, стоя на коленях, платье упало до талии. Роан встал, положив мне руки на бедра. Этим движением он приблизился на расстояние поцелуя. Глаза его были точно на одном уровне с моими. Это придавало взгляду в глаза такую интимность, какой не бывало ни с кем другим. Я никогда до него не была с кем-то настолько же низкорослым, как я. От этого поза миссионера становилась невероятно интимной.

Роан поднял платье так, чтобы я могла сунуть руки в рукава, потом надвинул его мне на плечи, обходя вокруг. При этом он оказался сзади и обдернул шелк, надевая платье окончательно. Потом начал застегивать молнию у меня на спине. Платье натягивалось постепенно, будто сжимая мне талию, ребра, груди. Вырез был очень смелым, что было еще одной причиной для приподнимающего лифчика. Только такой я нашла, чтобы его можно было надеть под это платье и не светить им. Платье было без рукавов и сидело как блестящая вторая кожа, а первая ярко белела на фоне черной ткани. Я намеренно выбрала обтягивающее. Лиф выглядел так, будто едва присутствовал, и оставались только выставленные напоказ груди, но если попытаться запустить руку в вырез, был сильный риск порвать платье. Если Алистер Нортон захочет поиграть с моими грудями, ему придется ограничиться их обнаженным верхом, если мы не планируем сценарий с изнасилованием, а как сказала Наоми, фантазии на, эту тему появились только по прошествии двух месяцев. Первый месяц роман шел идеально. Поскольку свидание сегодня первое, Алистер Нортон будет, вероятно, вести себя наилучшим образом. Чтобы у него был шанс найти микрофон, мне надо будет снять платье, а это в мои планы на сегодня не входило.

Роан застегнул молнию, потом крючочек наверху. Большими пальцами он провел по голой коже спины – легчайшее движение – и отступил. На самом деле он погладил пальцами шрамы у меня на спине, шрамы, которые не видел и не ощущал. Я достаточно была уверена в своих силах, чтобы шрамы не были прикрыты платьем, а только моим гламором. Они были как рябь на коже, вмерзли навеки. Один сидхе попытался на дуэли изменить мой облик. Многие фейри обладают способностью перекидываться, но только сидхе умеют менять чужой облик против воли владельца. Я не умею менять ни свой образ, ни чужой – еще один аргумент против меня при Дворах.

– Как вы это делаете? – спросила детектив Тейт.

Вопрос отвлек меня от размышлений. Я повернулась к ней:

– Что именно?

Крис собирал аппаратуру. Мори уже возился с передатчиком, крутя маленькой отверткой. Все остальные с тем же успехом могли бы отсутствовать.

– Ты стоишь почти час в одном белье, и мужчина вертит тебе груди, но ничего сексуального в этом нет. Как дешевая комедия для взрослых. А потом Роан помогает тебе надеть платье не касаясь тебя, только застегивает молнию, и в комнате возникает такое сексуальное напряжение – хоть топор вешай. Как вы, черт побери, такое делаете?

– Мы – это Роан и я, или мы – это... – Я не договорила.

– Вы, фейри, – пояснила она. – Я видела, как Джереми делал это с человеческой женщиной. Вы, ребята, можете ходить голые, как кочерга, и никакой неловкости в вашем присутствии я не испытываю, а потом, полностью одетые, делаете какую-нибудь мелочь, и у меня такое чувство, что надо выйти из комнаты. – Она покачала головой. – Как у вас это получается?

Мы с Роаном переглянулись, и в его глазах я прочла тот же вопрос, который, знала, он прочел в моих: как объяснить тому, кто не фейри, что значит быть фейри? Ответ, конечно, простой: никак. Попытаться можно, но обычно без успеха.

Джереми попытался. Он же все-таки начальник.

– Это вроде как часть сущности фейри – быть созданием чувств. – Он поднялся с кресла и подошел к ней – лицо и тело нейтральны. Взяв ее руку, он поднес ее к губам, целомудренно приложился к тыльной стороне ладони. – Быть фейри – это и есть разница между этим и вот этим.

Он снова взял ту же руку, поднес ее к губам заметно медленнее, глаза наполнены вежливым огнем, с которым мужчина-фейри должен смотреть на любую высокую красивую женщину. От одного этого взгляда Люси поежилась.

Он снова поцеловал ей руку – медленным касанием губ, верхней губой чуть прихватив кожу, и отодвинулся. Все было вежливо – ни открытого рта, ни языка, ничего такого грубого, но краска бросилась Люси в лицо, и даже в другом конце комнаты я услышала, как быстрее забилось ее сердце.

– Отвечает ли это на ваш вопрос, детектив? – спросил Джереми.

Она нервно засмеялась, прижимая поцелованную руку к груди.

– Нет, но я боюсь спрашивать снова. Вряд ли я смогу выслушать ответ и потом сегодня еще работать.

Джереми слегка поклонился. Непонятно, знала об этом Тейт или нет, но только что она выдала очень фейрийский комплимент. Каждому приятна высокая оценка.

– Вы радуете сердце старика.

Она снова засмеялась, звонко и радостно:

– Уж кем-кем, а стариком вы не будете никогда, Джереми.

Он еще раз поклонился, и я поняла то, чего раньше не замечала. Джереми нравилась детектив Люси Тейт, нравилась, как женщина нравится мужчине. Мы чаще дотрагиваемся до людей, чем они друг до друга, – по крайней мере чаще, чем американцы. Но он мог бы выбрать и другой способ "объяснения" для Тейт. А он выбрал такой, чтобы коснуться ее так как раньше, позволить себе вольность, потому что она дала ему повод так поступить. Вот так флиртуют фейри в ответ на аванс. Иногда это просто взгляд, но фейри не полезет туда, куда его не звали. Хотя иногда наши мужчины допускают те же ошибки, что и люди, принимая легкое заигрывание за серьезный аванс, грубое изнасилование в нашей среде почти неизвестно. С другой стороны, наш вариант изнасилования на свидании уже столетия не выходит из моды.

Кстати, изнасилование на свидании мне напомнило о сегодняшней работе. Подойдя к столу, я влезла в туфли, добавив три дюйма роста.

– Можешь сказать своему новому напарнику, чтобы вернулся, – обратилась я к Люси.

Оскорбление – проявлять стеснительность в несексуальной ситуации. Так считается почти среди всех фейри, и уж точно – среди сидхе. Выслать кого-то из комнаты – значит проявить недостаток доверия либо же откровенную неприязнь. Есть только два исключения. Первое – когда этот кто-то не может вести себя прилично. Детектив Джон Уилкс никогда раньше не работал с нелюдьми. Он не моргнул глазом, когда Мори попросил меня раздеться, но когда я сняла платье без предупреждения и без просьб выйти, он себе кофе пролил на рубашку. А когда Мори запустил мне руку за пазуху, Уилкс недоуменно спросил: "Какого черта он делает?" И я попросила его подождать за дверью.

Люси тихо засмеялась.

– Бедный мальчик! Боюсь, у него волдыри будут на пузе от горячего кофе.

Я пожала плечами:

– Наверное, он мало видел голых женщин.

Она улыбнулась, покачала головой:

– Я имела дело с фейри, даже с некоторыми сидхе, когда они тут бывали, но только ты среди них такая скромница.

Я нахмурилась:

– И вовсе нет. Я просто думаю, что если от того только, что я разделась, твой напарник чуть собственным языком не подавился, значит, у него не слишком большой опыт.

Люси посмотрела на Роана и Джереми:

– Она действительно не знает, как выглядит?

– Не знает, – ответил Роан.

– Мне кажется, хотя я точно не знаю, что наша Мерри выросла где-то, где ее считали гадким утенком, – сказал Джереми.

Я посмотрела ему в глаза, отчетливо ощущая биение пульса у меня на шее. Слишком этот комментарий был близок к истине.

– Не понимаю, о чем вы все толкуете.

– Верю, что не понимаешь, – согласился Джереми.

В его темных глазах читалось знание, догадка, слишком близкая к уверенности. В этот миг я поняла: он догадывается, кто я и что я. Но никогда не спросит. Он будет ждать, пока я сама захочу рассказать, иначе этот вопрос так и останется без ответа.

Я посмотрела на Роана. Единственный любовник из фейри, о котором я точно знала: он пришел в мою постель не ради политических амбиций. Для него я всего лишь Мерри Джентри – человеческая женщина с фейрийской кровью, а не принцесса Мередит Ник-Эссус. Я смотрела в знакомое лицо и пыталась понять, о чем он думает. Но он лишь улыбался непроницаемо. Либо ему и в голову не приходило, что я могу оказаться пропавшей принцессой сидхе, либо он уже давно догадался, но не был настолько бесцеремонен, чтобы об этом говорить. А не знал ли Роан с самого начала? Не потому ли он пришел ко мне? Вдруг весь надежный щит, который я построила от этих людей, моих друзей, стал рассыпаться на части?

Что-то из этих мыслей отразилось, наверное, на моем лице, потому что Роан коснулся меня рукой. Я отодвинулась. На его лице – обида, недоумение. Нет, он не знал. Я внезапно обняла его, спрятав от него лицо, но Джереми был мне виден.

Насколько успокоило меня выражение лица Роана, настолько же встревожило выражение лица Джереми. Достаточно только после наступления темноты произнести мое настоящее имя, и оно полетит к моей тетке. Она – Королева Воздуха и Тьмы, а это значит, что все, произнесенное в темноте, дойдет в конце концов до ее ушей. Но здесь может помочь мода. Пропавшую эльфийскую принцессу Америки видел теперь каждый кому не лень даже чаще, чем Элвиса. Поэтому теткина магия все время устремляется по ложным следам. Принцесса Мередит катается на лыжах в штате Юта. Принцесса Мередит танцует в Париже. Принцесса Мередит играет в Лас-Вегасе. Прошло три года, а я все еще не схожу с первых полос таблоидов, хотя последние заголовки предполагают, что я так же мертва, как Король рок-н-ролла.

Если бы Джереми произнес мое имя вслух мне в лицо и эти слова до нее дошли бы, она бы узнала, что я жива, и узнала бы, что мое имя произнес Джереми. Даже если я скроюсь, она его допросит, а когда мягкие способы не дадут результата, она применит пытку. В любви она изобретательна – так мне говорили. В пытке она гениальна – это я знаю точно.

Отодвинувшись от Роана, я сообщила ему половину правды:

– Красавицей была моя мать.

– Откуда ты знаешь? – спросил Джереми.

Я посмотрела на него:

– Она так мне говорила.

– То есть твоя мать говорила тебе, что ты некрасива? – уточнила Люси с человеческой прямотой.

Я кивнула.

– Со всем уважением, но так может сказать только стерва.

На это я могла ответить только одно:

– Согласна, а теперь давайте заканчивать.

– Не надо заставлять мистера Нортона ждать, – сказал Джереми.

– А все-таки лучше было бы поискать улики по обвинению в покушении на убийство, – вздохнула Люси.

– Нам не найти такого доказательства насчет смертельного заклятия, которое с гарантией выстояло бы в суде, – напомнила я.

– Но, – добавил Джереми, – мы можем сегодня доказать, что он использует магию для соблазнения женщин. По законам штата Калифорния соблазнение с применением магии есть изнасилование. По обвинению в применении магии под залог не выпустят.

Люси кивнула:

– Согласна, для миссис Нортон этот план хорош, а как насчет Мерри? Если вдруг этот тип вытащит магический афродизиак, который использовал на своих любовницах? После которого им всегда нужен был именно он, как Наоми Фелпс?

– Мы на это и рассчитываем, – ответила я.

Она посмотрела на меня:

– А если он подействует? Если ты вдруг начнешь томно дышать в микрофон?

– Тогда ворвется Роан, как ревнивый любовник, и вытащит меня оттуда.

– А если это окажется трудно, придет Утер в качестве моего друга и поможет мне забрать мою женщину.

Люси закатила глаза:

– Ну, что Утер хочет забрать, то Утер заберет.

Утер – он ростом тринадцать футов, голова у него скорее кабанья, чем человеческая, и с двумя кривыми бивнями по обе стороны пасти. На самом деле он призрак-в-цепях, но у него есть имя – Утер Большая Нога. Для работы под прикрытием он не очень подходит, но идеален при силовых контактах.

Утер вышел, извинившись, из комнаты, когда понял, что сейчас я сниму платье.

– Ничего личного, Мерри, ты не думай, но видеть привлекательную женщину почти голой – не слишком хорошо для мужчины, у которого нет надежды реализовать мысли, приходящие незваными.

Только когда он уже выходил, пригнувшись, чтобы протиснуться в дверь, до меня дошло то, чего я раньше не понимала. Рост у Утера – тринадцать футов, как у приличного огра или низкорослого великана, а в Лос-Анджелесе избытка женщин такого размера не наблюдается. Он здесь уже десять лет. Слишком долгое время без прикосновения к чужому нагому телу. И чертовски одинокое время.

Если никто не догадается, кто я такая, и Алистер Нортон не заворожит меня до безумия, я для Утера что-нибудь организую. Он же не единственный фейри гигантского размера, странствующий вдали от Дворов, – он единственный только в ближайшей округе. Если никого не найдем, можно придумать другие решения. Секс – не обязательно половой акт. На улице найдутся женщины, готовые почти на все за пару сотен долларов, тем более что их обычная такса – двадцатка. Если бы я была чистопородной фейри до мозга костей, я бы сама его обслужила – так поступают настоящие друзья. Но меня воспитывали вне Двора, среди людей, от шести до шестнадцати лет. Поэтому, сколько бы ни было во мне фейрийской крови, кое-какие правила остались от людей.

Человеком я быть не могу, потому что я не человек. Но быть полностью фейри я тоже не могу. Наполовину я фейри Неблагого Двора, но к этому Двору не принадлежу. Отчасти я от Благого Двора, но в его сиянии мне тоже нет места. Отчасти я темная сидхе, отчасти светлая сидхе, но ни одна из этих частей не владеет мной сполна. Я всегда снаружи, с прижатым к стеклу носом заглядываю внутрь, куда меня не зовут. Я знаю, что такое отчуждение и одиночество. Поэтому, наверное, я сострадаю Утеру. Сожалею, что не могу облегчить ему жизнь небрежным и дружеским сексом. Но чего не могу, того не могу. Как всегда: я достаточно фейри, чтобы увидеть проблему, но слишком человек, чтобы ее решить. Конечно, если бы я была только светлой сидхе, я бы до Утера ни за что не дотронулась. Он был бы ниже моего внимания. Сидхе Благого Двора с монстрами не трахаются. Сидхе Неблагого Двора... давайте сперва уточним, что такое монстр.

Утер по меркам Неблагого Двора – не монстр, а вот Алистер Нортон – быть может. Либо монстр, либо родственный монстрам дух Тьмы.