Глава 16

Эдуард подвез меня к окошку выдачи "Макдональдса", но останавливаться он не хотел. Он явно был озабочен тем, чтобы побыстрее попасть в Санта-Фе. Поскольку Эдуард редко бывал так удручен, я не стала спорить. Я только попросила, чтобы, пока я буду есть чизбургер с чипсами, мы проехали через мойку. Эдуард ни слова не сказал, просто заехал на мойку, где нам разрешили не выходить из машины. В детстве я очень любила сидеть в машине и смотреть, как стекает по стеклам вода и вертятся огромные щетки. Это и сейчас было приятно, хотя уже не вызывало того восторга, что был в пять лет. Но после мойки можно будет что-то разглядеть сквозь окна. От грязных стекол у меня даже слегка разыгралась клаустрофобия.

Я успела доесть еще до того, как мы выехали из Альбукерка, и попивала газировку, когда мы устремились из города к горам. Это уже не были черные горы, а какая-то другая горная цепь, "обычного" вида. Неровные, каменистые, с полоской блестящего света у подножий.

- А что это за иллюминация? - спросила я.

- Какая? - уточнил Эдуард.

- Вот этот блеск, что это?

Я почувствовала, как он отвлекся от дороги, но Эдуард был в черных очках, и видеть движение его глаз я не могла.

- Это дома. Солнце отражается в стеклах.

- Никогда не видела, чтобы солнце так отсвечивало на окнах.

- Альбукерк лежит на высоте семь тысяч футов. Здесь воздух реже, чем ты привыкла. И свет выделывает странные штуки.

Я глядела на поблескивающие окна, похожие на цепочку драгоценных камней в стене.

- Красиво.

Он повернул голову. На этот раз я знала, что он действительно смотрит.

- Красиво, раз ты так считаешь.

После этого разговор прекратился. Эдуард никогда не болтал без толку, а сейчас ему, очевидно, было нечего сказать. А у меня мысли еще вертелись вокруг того, что Эдуард влюблен - или что-то вроде того, - как никогда еще за всю свою жизнь. Это было слишком необычайно. Я не могла придумать, о чем бы завести разговор, и потому уставилась в окно, пока что-нибудь само не придет мне в голову. Кажется, до Санта-Фе мы проедем в молчании.

Холмы были очень пологие и скругленные, покрытые сухой коричневатой травой. У меня было то же самое чувство, что и после выхода из самолета в Альбукерке: как здесь пустынно. Сначала холмы показались мне очень близкими, но потом я заметила на склоне корову. Она была такой крошечной, что я закрыла ее двумя пальцами вытянутой руки. Невысокие горы вовсе не были так близки к дороге, как казалось, будь то поздно вечером или рано утром - в зависимости от угла зрения. Сейчас еще был день, но он убывал, как леденец, который слишком долго сосали. Как бы ни был еще ярок свет, чувствовалось, как подступали сумерки. Частично сказывалось и мое настроение - неуверенность всегда вселяет в меня пессимизм, - но в основном я инстинктивно ощущала приближение ночи. Я - истребитель вампиров и умею различить вкус ночи в вечернем бризе, как и улавливать надвигающийся на темноту рассвет. Мне доводилось испытывать такие моменты, когда моя жизнь зависела от того, скоро ли наступит рассвет. А ничего так не оттачивает чувства, как близость смерти.

Свет начал гаснуть, сменяясь мягким вечерним полумраком, и молчание наконец надоело мне. Обсуждать личную жизнь Эдуарда, в общем, было бесполезно, да и пригласили меня расследовать преступление, а не изображать из себя Дорогую Эбби. Так что, быть может, если сосредоточиться на деле, все будет о'кей.

- Есть еще какая-либо информация о деле, которую ты от меня скрыл? И я опять буду кипятиться, что не знала всего этого заранее?

- Меняешь тему? - спросил Эдуард.

- А мы разве что-то обсуждали?

- Ты меня поняла.

Я вздохнула:

- Да, я тебя поняла. - Я опустилась на сиденье пониже, насколько позволял ремень, скрестила руки на животе. Это не был жест счастливого человека, и я им не была. - Ничего не могу добавить насчет Донны. Во всяком случае, ничего полезного.

- Поэтому решила сосредоточиться на деле.

- Этому ты меня научил, - сказала я. - Ты и Дольф. Глаза и мозги у тебя должны быть направлены на важное. Важное - это то, что может тебя угробить. Донна и ее дети не являются угрозой для жизни и здоровья, так что отодвинем их пока на дальнюю конфорку.

Он улыбнулся - своей обычной улыбкой со сжатыми губами, улыбкой "я-знаю-то-чего-ты-не-зна-ешь". Это не всегда значило, будто он знает то, чего не знаю я. Иногда это было только чтобы меня доставать. Как сейчас, например.

- Ты, кажется, говорила, что убьешь меня, если я не перестану встречаться с Донной.

Я потерлась шеей о дорогую обивку сиденья и попыталась расслабить напрягшиеся мышцы у основания черепа. Может, меня все-таки пригласили сюда изображать из себя Дорогую Эбби, хотя бы по совместительству. Черт побери.

- Ты был прав, Эдуард. Ты не можешь так просто уйти. Прежде всего это расстроит Бекки. Но встречаться с Донной до бесконечности ты тоже не можешь. Она начнет спрашивать о дате свадьбы, и что ты скажешь?

- Не знаю.

- И я тоже, так что давай говорить о деле. Тут по крайней мере нам ясно, что делать.

- Да? - удивленно покосился на меня Эдуард.

- Мы знаем, чего мы хотим: чтобы прекратились убийства и увечья.

- Ну да, - сказал он.

- Так это больше, чем мы знаем насчет Донны.

- То есть ты хочешь сказать, что не требуешь от меня прекратить с ней видеться? - Снова эта улыбочка. Наглая и самодовольная была у него рожа, вот какая.

- Я хочу сказать, что понятия не имею, что я хочу, чтобы ты сделал, и уж тем более - что должен. Так что давай отложим это до тех пор, пока меня не осенит блестящая идея.

- О'кей.

- И отлично, - сказала я. - Вернемся к моему вопросу. Что ты мне не сказал о преступлениях такого, что я, по-твоему, должна знать, или такого, что я думаю, что должна знать?

- Я не умею читать мыслей, Анита. И не знаю, что ты хочешь знать.

- Эдуард, перестань ломаться и колись по-простому. Мне в этой командировке сюрпризы больше не нужны, от тебя - тем более.

Он так долго молчал, что я уже перестала ждать ответа. И потому поторопила его:

- Эдуард, я серьезно.

- Я думаю, - ответил он.

Эдуард зашевелился на сиденье, напрягая и расслабляя плечи, будто пытаясь тоже избавиться от неловкости. По-моему, даже для него этот день выдался слишком ошеломительным. Забавно думать, что Эдуард, может позволить чем-то себя ошеломить. Я всегда думала, что он идет по жизни с полным дзен-спокойствием социопата и ничто не способно вывести его из равновесия. Я ошибалась. И в этом, и во многом другом.

Я снова принялась разглядывать пейзажи. Коровы паслись на достаточно близком расстоянии от дороги, чтобы можно было определить их цвет и размер. Симменталки это были, или джерсийки, или еще кто - я понятия не имею. Разглядывая коров, стоящих на крутых уступах под непривычными углами, я ждала, когда Эдуард закончит размышлять. Здесь, кажется, сумерки длились долго, будто дневной свет сдавался медленно, отбивался, пытаясь остаться и сдержать тьму. Может, дело было в моем настроении, но наступление темноты меня не радовало. Будто я чувствовала что-то там, в этих пустынных холмах, ждущее ночи, нечто такое, что не в состоянии днем передвигаться. Может, просто разыгралось мое слишком живое воображение, а может, так оно и было. Вот это самое трудное в парапсихических способностях: иногда ты прав, иногда нет. Иногда тревога или страх отравляют мышление и заставляют в буквальном смысле видеть призраков там, где нет ничего.

Но, конечно, был способ это выяснить.

- Ты здесь можешь куда-нибудь съехать так, чтобы с главной дороги не было видно?

Он глянул на меня:

- А что?

- Я что-то... ощущаю и хочу просто проверить, что мне не мерещится.

Он не стал спорить и съехал на ближайшем ответвлении. Оттуда мы выехали на проселок, грунтовый и гравийный, усеянный крупными ухабами. Рессоры "хаммера" приняли тряску на себя, и мы будто ехали по шелку. Пологие холмы скрыли нас от хайвея, но проселок, уходящий почти прямо к горам, был виден ясно. По обе стороны от него стояли несколько домиков, кучка побольше таких же домиков маячила впереди, а одинокая церковка на краю дороги будто и имела, и не имела отношения к этим домам. Я предположила, что в башенке с крестом висит колокол, хотя издалека трудно было разглядеть. Городок, если это был городок, казалось, пережил уже пору своего расцвета, но не опустел. В нем попадались люди, которые могли бы увидеть нас. Такое наше везение: на этой пустой земле дорога, которую мы выбрали, уперлась в город.

- Останови машину, - попросила я.

Мы были достаточно далеко от первого дома.

Эдуард съехал на обочину. Пыль поднялась тучей по обе стороны машины, оседая сухой пудрой на чистую краску.

- Дождей здесь у вас не много бывает?

- Нет, - ответил он.

Любой другой добавил бы еще что-нибудь, но не Эдуард. Погода не является темой для разговоров, если она не сказывается на работе.

Я вылезла из машины и отошла подальше в сухую траву, до тех пор, пока не перестала ощущать Эдуарда и автомобиль. Когда я оглянулась, они были в нескольких ярдах от меня. Эдуард стоял у водительской дверцы, положив руки на крышу и сдвинув шляпу назад, чтобы видеть действие. Вряд ли среди моих знакомых нашелся бы еще хоть один, который не задал бы хотя бы один вопрос о том, что я собираюсь делать. Интересно, спросит ли он потом.

Темнота повисла мягким шелком, заволакивая небо и умирающий вечер. Наступили приятные легкие сумерки. По открытому полю гулял ветерок, играя с моими волосами. Все было отлично и прекрасно. Но не померещилось ли мне? Или это проблемы Эдуарда так меня всполошили? А может, воспоминание о выживших в больнице с шуршащим кондиционером заставило меня видеть тени?

Я почти уже повернулась и направилась к машине, но все-таки не стала. Если это только воображение, то вреда не будет проверить, а если нет... Я отвернулась от машины и стала вглядываться в пустоту. Конечно, она не была пуста по-настоящему. Трава сухо шуршала на ветру, как кукуруза осенью перед жатвой. Землю покрывал тонкий слой красноватой гальки, из-под нее виднелась более светлая почва. Такой ландшафт, тянулся до холмов, уходящих вдаль под темнеющим небом. Не пусто, просто одиноко.

Я сделала глубокий очищающий вдох, затем выдохнула и одновременно совершила два действия: опустила щиты и раскинула руки, будто дотягивалась до чего-то. Но не совсем руками. Я устремилась наружу той силой, что позволяет мне поднимать мертвых и якшаться с вервольфами. Потянулась к той ждущей сущности, которую ощутила - или думала, что ощутила.

Там, там! Как рыба, тянущая за леску. Я повернулась туда, куда вела дорога. Оно было там, направлялось в Санта-Фе. Оно - лучшего слова мне не найти. Я ощутила, как оно торопит наступающую ночь, и поняла, что при свете дня оно неподвижно. И я еще знала, что оно большое - не физически, а в парапсихическом смысле, потому что мы были далеко друг от друга, но я уловила его за много миль. Насколько точно - не знаю, но далеко. Очень далеко.

Ощущения зла от него не было. Это не значило, что оно не злое, а только то, что оно себя таковым не считает. Противоестественные существа в отличие от людей скорее гордятся принадлежностью к миру зла. Они радуются таким статусом, потому что он не человеческий.

Эта сущность не физическая. Дух, энергия, сами выберите слово, но оно не было заключено ни в какую физическую оболочку. Оно свободно парило - нет, свободно...

И тут что-то ударило в меня - не физически, но экстрасенсорно, - будто в меня врезался грузовик.

Я плюхнулась задом на землю, пытаясь дышать, словно лишилась дыхания от удара в грудь.

Послышались бегущие шаги Эдуарда, но у меня не хватило сил обернуться. Я слишком была занята восстановлением дыхания.

Он склонился возле меня с пистолетом в руке.

- Что случилось?

Эдуард вглядывался в густеющие сумерки, не на меня - искал, высматривал опасность. Он снял черные очки, и лицо его было очень серьезно. Он искал, во что стрелять.

Я поймала его за руку, затрясла головой, пытаясь что-то сказать. Но когда у меня хватило на это воздуху, то произнесла я только:

- Блин! Блин! Блин!

Вряд ли это что-то объяснило, но я была в шоке. Почти всегда, когда мне приходится так напугаться, меня бросает в дрожь, но не в случае экстрасенсорной мути. Когда с моей "магией" что-то не получается, у меня не стынет кровь в жилах - тело остается теплым. Если и сравнить это с чем-то, то с покалывающим теплом, будто палец в розетку сунула. Чем бы ни было это "оно", оно меня ощутило и сбило с ног.

Я снова натянула свои щиты, закуталась, как в шубу от вьюги, но странно - эта тварь отступила. Если судить по силе ее броска, то она могла меня нарезать на кусочки и на хлеб намазать, если бы захотела. Но не захотела. Я этому радовалась, и здорово, что обратного эффекта не произошло, но почему мне не досталось больше? Как я почуяла его на таком расстоянии и как оно почуяло меня? Обычно самые большие способности у меня проявляются с мертвыми. Значило ли это, что "оно" мертвое или имеет какое-то отношение к мертвецам? Или дело в новых парапсихических способностях, которые, как предупреждала меня моя учительница Марианна, могут проклюнуться. Ох, не дай Бог. Мне и без того хватает всякого потустороннего дерьма в жизни. По самое горло.

Я заставила себя перестать ругаться без толку и сказала:

- Убери пистолет, Эдуард. Со мной все в порядке. К тому же тут не во что стрелять и даже нечего видеть.

Он взял меня выше локтя и поднял на ноги раньше, чем я успела приготовиться - я бы еще с удовольствием посидела на земле. Мне пришлось прислониться к Эдуарду, и он стал пробираться со мной к машине. Я спотыкалась и вынуждена была в конце концов попросить:

- Остановись, пожалуйста.

Он поддержал меня, все еще вглядываясь в наступившую темноту, с пистолетом в руке. Я должна была знать, что пистолет он не уберет. Это его страховочное одеяло - иногда.

Я снова могла дышать, и если Эдуард перестал бы меня поддерживать, смогла бы и сама идти. Страх исчез, потому что пользы от него не было. Я попыталась чуть-чуть воспользоваться "магией" и не очень-то преуспела. Да, я изучаю ритуальную магию, но я еще новичок в этом. Силы одной мало. Надо к тому же знать, что с ней делать - как с пистолетом, поставленным на предохранитель. Он мог бы послужить отличным держателем для бумаг, и ничем другим, если не знаешь, как с ним обращаться.

Я села в машину, закрыла дверцу раньше, чем Эдуард успел открыть свою.

- Анита, расскажи, что случилось.

Я глянула на него:

- Поделом тебе было бы, если в я сейчас просто посмотрела на тебя и улыбнулась.

Что-то мелькнуло на его лице - гримаса, оскал - и тут же исчезло в полном безразличии, которое он умел на себя напускать.

- Ты права. Я - паразит, любящий напускать таинственность, и поделом мне было бы. Но это ведь ты говорила, что мы должны перестать состязаться, кто дальше плюнет, и работать над делом. Я перестану, если перестанешь ты.

- Согласна, - кивнула я.

- Итак? - спросил он.

- Заводи машину и поехали отсюда подальше.

Почему-то мне не хотелось сидеть на почти пустынной дороге в наступившей тьме. Мне хотелось ехать. Иногда движение создает иллюзию, будто ты что-то делаешь.

Эдуард тронул машину с места, развернулся в сухой траве и поехал обратно к хайвею.

- Рассказывай.

- Я тут никогда не была. Но судя по тому, что я ощутила, эта штука всегда здесь - местное пугало.

- А что ты ощутила?

- Нечто мощное. Оно за много миль от нас в сторону Санта-Фе. Нечто, что может быть как-то связано с мертвыми, и это объясняет, почему оно ко мне так сильно воззвало. Мне нужно будет найти хорошего местного экстрасенса, чтобы узнать, всегда ли эта сущность бывает здесь.

- Донна кое-кого из экстрасенсов знает. Насколько они хороши, мне трудно судить, и не знаю, может ли она это сказать.

- Хотя бы какая-то зацепка для начала. - Я залезла под ремень и обхватила себя руками. - Есть тут местные аниматоры, некроманты - кто-нибудь, кто работает с мертвецами? Если это как-то связано с силой моего типа, то обычный экстрасенс может его не ощутить.

- Я никого не знаю, но я поспрашиваю.

- Отлично.

Мы выехали на хайвей. Ночь была темная, будто небо скрыли густые тучи. Очень желтыми казались лучи фар на фоне тьмы.

- И ты думаешь, это что-оно-там имеет отношение к увечьям? - спросил Эдуард.