Зеркало вдруг открылось окном в тронный зал двора гоблинов. Царя там не было, перед пустым каменным троном стояли Падуб и Ясень. Зеркала касался Ясень — это его магия извлекала из зеркала звуки битвы.
Он моргнул нам в лицо ярко-зелеными глазами. В глазах не было зрачка, только слепая стеклянная зелень, и немного белка вокруг. Светлые волосы острижены коротко, потому что только мужчинам сидхе позволено носить длинные волосы, но кожа у него была золотистая, поцелованная солнцем. Пусть она не сверкала золотыми искрами, как у Айслинга, но немногим была хуже. У обоих близнецов была золотистая кожа Благих сидхе. Лунная белизна, как у меня или Мороза, считалась красивой при обоих дворах, но вот такой золотистый цвет, будто цвет легкого загара, встречался исключительно при Благом дворе. А глаза у Ясеня были гоблинские, если не считать цвета.
Падуб шагнул к брату. Он во всем был копией своего близнеца, кроме цвета глаз — алого, как ягоды падуба, в честь которого он назван. Красные глаза без зрачка — отличительная черта не просто гоблинов, а Красных колпаков.
Рис отступил от зеркала и вернулся ко мне — теперь я стояла между ним и Морозом.
— Договор отменяется! — Красивое лицо Падуба исказилось от ярости. Он из двух близнецов первым терял терпение.
— Вот так заставить нас ждать — это выставить на позор перед всем двором, — поддержал его Ясень. Тон у него мало чем отличался от тона брата, что было плохо, ведь именно Ясень у них в паре олицетворял голос разума.
— Нас задержала королева Андаис, — сказал Мороз.
Рис только подвинулся ко мне ближе, словно близнецы одной своей яростью могли причинить мне зло.
Они взглянули на него мельком и снова повернулись ко мне.
— Это так, принцесса? — спросил Ясень.
— У королевы было что нам показать, — сказала я, не убирая из голоса нотку тревоги, которую я испытывала по поводу Кристалла и его участи.
— Она развлекается с сидхе, которые не успели за тобой, — кивнул Ясень.
У Падуба на лице проступило смущение, гнев начал таять — необычная для него реакция.
— Королева с вами говорила? — спросила я.
Они переглянулись; ответил Ясень:
— Наверное, королеве понравилось смотреть, как мы слизывали с тебя ее кровь. Мы не думали, что у кого-то из сидхе, пусть даже Неблагих сидхе, будут такие гоблинские вкусы.
Кровь Андаис залила меня, когда она пыталась меня убить — совсем недавно. Тогда она очень была мной недовольна. Потом недовольство прошло, так что больше она пока попыток меня убить не предпринимала, и счета от адвокатов оплачивала исправно.
— Она предложила вам постель? — спросил Мороз.
— Мы не с тобой говорим, Смертельный Мороз, — буркнул Падуб.
Я погладила Мороза по руке, говоря ему, что все правильно.
— Я должна блюсти гордость всех мужчин, что меня окружают, — сказала я. — Один из них — Мороз, а если нынешняя ночь пройдет, как задумано, то и вы ими будете. Я понимаю, что вы чувствуете себя оскорбленными нашим невниманием к вашему звонку, но желания королевы для нас закон, и нам всем порой приходится им подчиняться.
— Нам — нет, — отрезал Падуб.
— Вы ей отказали? — спросила я.
— Мы начали обговаривать, кто что будет делать, — сказал Ясень, — но она не соглашалась на боль. Совсем. Она желает только мучить сама.
— Она так прямо и предложила пытать вас во время секса? — удивилась я.
— Да! — чуть ли не выкрикнул Падуб.
— Она не знает, что для вас это смертельное оскорбление.
— А ты знаешь, — сказал Ясень.
Я кивнула.
— Я не раз бывала в детстве при дворе гоблинов. Мой отец не боялся меня к вам привозить — чего не скажешь о других дворах фейри.
— Он не пускал тебя в холм Благих? — спросил Ясень.
— Не пускал.
— Гоблинов тоже надо бояться! Не меньше чем сидхе! — снова взъярился Падуб.
— Конечно. Но гоблины блюдут честь и не нарушают своих законов, — сказала я.
— А правда, что королева хотела тебя убить, когда ты была ребенком? — спросил Ясень.
— Правда, — опять кивнула я.
— Значит, тебе точно спокойней было с нами, чем с твоими сородичами.
— Да, с гоблинами и со слуа.
Падуб резко, неприятно засмеялся:
— Спокойней с нами и с ужасом всей волшебной страны, чем с прекрасными сидхе! Верится с трудом.
— Слуа, как и гоблины, чтут свои законы. Мой отец знал ваши обычаи и научил меня. Вот потому мы и встретились сегодня.
— Ты торговалась очень продуманно, принцесса, — сказал Ясень безо всякой похоти в голосе, хотя торговались мы из-за условий секса. Но у него в глазах светилось уважение, и я его заслужила.
— Понимаю, почему здесь Мороз — он с тобой чуть ли не постоянно, но другую твою руку обычно держит не Рис, — заметил Ясень.
— Где это Мрак? — обошелся без намеков Падуб.
— Он будто твоя тень, принцесса, — поддержал брата Ясень. — А сегодня с тобой только Рис и Мороз. И всем известно, что Рис не поклонник гоблинской плоти.
Последнюю реплику Ясень произнес с явным намеком. Рис напрягся, потянулся рукой к моему плечу — но ничем больше своих чувств не проявил.
Непонятно, знают ли гоблины о нападении Тараниса? Если знают, не посчитают ли оскорблением, что мы им не говорим? Гоблины нам союзники, но не друзья.
— Если ты с нами в союзе, — озвучил мою мысль Ясень, — то надо ли хранить от нас тайны?
Знают. Я решилась.
— Неужели слухи так быстро летят по стране фейри?
— Некоторые гоблины смотрят новости людей. Они видели Мрака на инвалидной коляске в дверях больницы. Мы не видели, так что не слишком поверили, но его с тобой нет. Мы с моим братом спрашиваем снова: где твой Мрак?
— Он вскоре будет здоров.
— Значит, он ранен, — заключил Ясень. Похоже, эти новости не оставили его равнодушным.
Я подавила желание облизать губы или сделать еще какой-нибудь нервный жест.
— Да, ранен, — просто сказала я.
— Должно быть, очень серьезно, раз он тебя покинул.
— Мрак в инвалидной коляске! — поразился Падуб. — Не думал, что увижу такой позор.
— Сидхе не считают позором лечиться, когда ранены, — возразила я.
— Если гоблина так сильно ранят, он сам свою жизнь оборвет, или ему помогут сородичи, — заявил Падуб.
— Тогда я рада, что я не гоблин, — заметила я. — Потому что меня ранить труда не составляет.
Я нарочно напомнила о своей уязвимости, надеялась увести разговор с Дойля на секс, предстоявший нам нынешней ночью. Ни Ясень, ни Падуб никогда не спали с людьми, никогда не занимались сексом с партнером, который настолько хрупок, которого можно убить по неосторожности, по-настоящему убить даже без холодного металла. Для них это в новинку. Ясень, конечно, надеялся стать королем. Оба полукровки — и Ясень, и Падуб, — надеялись, что со мной они обретут свойственную сидхе магию, как было с другими. Но не жажда силы наполняла нетерпением взгляд Падуба. Жажда была совсем другого рода.
У Ясеня взгляд оставался задумчивым, возбуждение брата его не захватило. От Падуба можно ждать, что он забудется и покалечит меня по неосторожности, зато Ясень вполне может причинить мне боль нарочно. Он по складу ума был чуточку меньше гоблин и чуточку больше сидхе. Обретя с моей помощью магию сидхе, он может стать по-настоящему опасен. Царю гоблинов Курагу стоило бы за ним приглядеть: у гоблинов трон не наследуется, а завоевывается в драке, и дракой же и удерживается. Старый принцип: король умер, да здравствует король.
— Меня не отвлечь, принцесса, — сказал Ясень. — Даже твоим белым телом.
— Неужели я так мало ст
ою? — спросила я, опуская взгляд. Гоблинам нравятся либо смелые до наглости, либо застенчивые и скромные. Наглостью мне с близнецами не равняться, так что сыграем на скромности.
Ясень коротко рассмеялся:
— Ты отлично знаешь себе цену, принцесса.
Падуб шагнул ближе к зеркалу, красивое лицо заняло большую часть обзора. Искажения, как в камере, не было — просто как будто стеклянная перегородка между двумя помещениями. Гоблин прижал палец к стеклу, посмотрел на меня, и в глазах у него была далеко не одна только похоть.
Я вздрогнула и отвела взгляд.
— Жалко, что через стекло я не чую запах твоего страха, — сказал он севшим от возбуждения голосом.
Мороз придвинулся ко мне, Рис обнял меня за талию. Прикосновения меня успокаивали, но мы имеем дело с гоблинами, они заметят все наши слабости и используют их против нас.
— Мы согласились, чтобы за нашим трахом следили Мрак и еще один по его выбору, — сказал Ясень. — Но раз он не может, то пусть никого не будет.
— Нет, — тихо сказала я.
— Тогда надо пересмотреть всю сделку.
Мороз собрался что-то сказать, но я тронула его за руку.
— Вам с Падубом выпал шанс вернуть гоблинам магию, настоящую магию. Выпал шанс участвовать в состязании за трон Неблагого двора. Такой удачей не жертвуют из-за того, что Дойлю не хватит здоровья присматривать за нами в постели. Я выберу двух других стражей охранять мою безопасность и прослежу, чтобы все устроилось к общему удовольствию.
— Мы приказам сидхе не подчиняемся! — фыркнул Падуб.
— Это не приказ. Просто так обстоит дело.
Я глянула на Ясеня у него за плечом, в глубине зеркала.
— Мы тебе дали слово, принцесса, — сказал Падуб. — Гоблины не то что сидхе, мы слово держим. Мы сделаем ровно то, на чем сошлись, ни капли больше. Не сделаем ничего, на что ты не согласилась заранее.
— Стражи должны быть при нас не только для того, чтобы не дать вам забыться в разгар утех, есть и еще причина, — сказала я.
— Какая же? — спросил Ясень.
— Чтобы не дать забыться мне.
— Это как? — не понял Падуб.
— Мы договорились, что вы не сделаете ничего, на что я не дам согласия или о чем не попрошу. Я опасаюсь, что в разгар страсти могу попросить о таком, чего не вынесет мое тело.
— Что? — Падуб нахмурился, пытаясь сообразить.
— Она говорит, что ей нравится боль, и что она может попросить такого, что сама же не перенесет, — объяснил Ясень.
— Врунья-сидхе! — скривился Падуб.
— Клянусь, что не вру. Мне нужно, чтобы за мной приглядывали и не дали мне навредить себе самой.
Падуб так стукнул по зеркалу, что на его стороне оно закачалось. Я невольно вздрогнула.
— Ты нас боишься, — сказал он. — Не бывает, чтобы сидхе хотел переспать с тем, кого боится.
— За всех сидхе я не отвечаю.
— Ты хочешь, чтобы я сделал тебе больно? — спросил Падуб.
Тут я подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он увидел там эту правду:
— Очень хочу.
Глава четырнадцатая
Наконец зеркало снова стало просто зеркалом. Гоблины прибудут к ночи — с эскортом из Красных колпаков, чтобы «противостоять коварству сидхе». Поскольку Дойль не в форме, мне придется выбирать других стражей для наблюдения, а тем, кому я больше всего доверяю, такая служба не по душе.
Мороз разделил бы эту обязанность с Дойлем, если ему приказать, но ему откровенно не нравилось видеть меня с другими мужчинами. Дойля он переносил нормально, но больше ни с кем мою постель не делил. Рис в этом плане был менее разборчив, но просить его, чтобы он наблюдал за моим сексом с гоблинами — это все равно что его самого пытать. Ему секс с гоблинами стоил глаза.
— Ты серьезно говорила насчет боли? — спросил Рис.
— Да, — сказала я.
— А ты знаешь, насколько это мне не по душе?
Я подумала и кивнула.
— Это такая вещь — либо ты ее понимаешь, либо нет.
— Я вот тоже не понимаю, — заметил Мороз.
Я промолчала, потому что на самом деле Мороз понимал больше, чем ему казалось. Причинять мне боль он не любил, но там связать, тут прихватить — очень даже его заводило. Но раз он не считал бондаж разновидностью садо-мазо, то я с ним спорить не стала.
— А Дойль понимает, — сказал Рис.
Я кивнула.
— Но ты ведь получаешь удовольствие от нормального секса? — уточнил Рис.
— Нормальный — слово оценочное. Тот секс, которым я занимаюсь, мне нравится.
Он глубоко вздохнул и перефразировал:
— Я не хотел расставлять оценки, я хотел спросить: когда ты не просишь от нас… ну, бондажа, к примеру, — это только потому, что нам это не нравится, по твоему мнению? Мне хотелось бы получить уверенность, что тебе на самом деле хорошо со мной в постели.
Я обняла его, но не слишком прижимаясь — так, чтобы смотреть ему в лицо.
— Мне очень, очень хорошо с тобой в постели. И с другими тоже. Просто иногда мне хочется чего-то погрубее. Каждый день мне гоблинской любви совсем не нужно, но мысль о ней меня возбуждает.
Он вздрогнул, причем не от удовольствия. От страха.
— Я теперь знаю, спасибо тебе, что глаз я потерял только из-за собственного невежества. Если б я не пренебрегал чужой культурой, как все сидхе, я бы знал, что у гоблинов даже пленники могут обговаривать условия секса. Я бы запретил им меня калечить. Но я считал это пыткой, а палачам условия не ставят.
— Пытка у гоблинов — совсем, совсем другое.
Он снова вздрогнул.
Я обняла его, чтобы стереть страх с его лица.
— Нам надо выбрать, кому доверить сегодня мою охрану.
Он прижал меня крепче.
— Прости, Мерри, я не смогу. Просто не смогу.
Я прошептала ему в щеку:
— Я понимаю. Все в порядке.
— Я могу, — сказал Мороз.
Я повернулась к нему в объятиях Риса. Лицо у Мороза стало надменной маской — в лучшем его стиле. Холодное и прекрасное. Только мне стало понятно: он боялся не того, что отвращение помешает ему исполнять служебные обязанности, а того, что зрелище может слишком его возбудить. У него чувства нередко брали верх над разумом, а ожидающееся зрелище заденет слишком многие его тайные струнки. В присутствии Дойля он с лишними эмоциями сумел бы справиться, но Дойля не будет. Так кого же я могу попросить меня охранять?
В зеркале вдруг проявилась спальня королевы. Мы поначалу наложили на стекло чары, которые никому не давали за нами подглядывать, но королева на это плохо среагировала. Так что ей предоставили прямой доступ. Мы в результате лишились тайны частной жизни, зато ярость Андаис снизилась до более приемлемого уровня.
Еще один результат — что я теперь спала где угодно, только не здесь. Королеве объяснили, что секс нас полностью изматывает, и мы засыпаем прямо на месте. Пока что объяснение прокатывало.
Королева была в крови от локтей до ног. В глаза это не бросалось при ее черной одежде, но промокшая от крови ткань так и липла к телу. В руке у нее был нож — настолько залитый кровью, что наверняка рукоятка скользила.
На постель мне и смотреть не хотелось, но пришлось. Вместе с Рисом, который по-прежнему меня обнимал, мы повернулись к кровати — замедленным таким движением, когда и хочешь посмотреть, и боишься.
Наверное, там лежал Кристалл, но видна была только окровавленная масса в форме мужского тела — причем насчет пола я судила только по широким плечам и узким бедрам. Лежал он на животе, там же, где мы видели его в последний раз. Рука свесилась с кровати и непроизвольно подергивалась — наверное, Андаис нерв повредила или что там.
У меня слезы хлынули из глаз. Я ничего не могла с собой поделать. Рис прижал меня лицом к своему плечу, чтобы я не смотрела. Я не сопротивлялась. Я все уже увидела, что она хотела мне показать, хоть и не понимала, зачем она этого хотела. Обычно она обращалась так с врагами, с изменниками. С теми, у кого выбивала сведения, или с преступниками, которые осуждены были на пытку. За что же она превратила в кровавое мясо Кристалла? За что?! Мне хотелось крикнуть это ей в лицо.
Руки Риса напряглись, словно он прочитал мои мысли.
— Ты врала, что собираешься заняться сексом с Рисом, — сказала вдруг она.
— Нет, — возразила я. — Мы просто не успели еще отойти от зеркала после разговора с гоблинами.
Я вытерла глаза и повернулась лицом к моей королеве. Боги, как же я ее ненавижу!
— Ты как будто бледна и не слишком расположена к сексу, племянница. — Она чуть ли не мурлыкала от удовольствия при виде моей реакции. Неужели только в этом дело? Ей просто нравится меня изводить? Неужели Кристалл для нее ничего значит, и она им просто пользуется, чтобы сделать больно мне?
— Я прикажу Шолто доставить Риса домой. Он зачарует мне зеркало, как у тебя, а потом разделит мое общество, как всегда того хотел. — Тут она глянула на Риса трехцветно-серыми глазами, глянула в самую душу. — Ты ведь меня по-прежнему хочешь, Рис?
Опасный вопрос. Рис ответил медленно, подбирая слова:
— Разве найдется тот, кто откажется от твоей красоты? Но ты хочешь, чтобы Мерри забеременела, и я должен быть при ней, подчиняясь твоему приказу.
— А если я прикажу тебе вернуться?
— Ты обещала, что все мужчины, разделившие со мной постель, останутся моими, — сказала я. — Ты поклялась!
— За исключением Мистраля. Его я тебе не отдавала.
— За исключением Мистраля, — согласилась я, стараясь говорить тихо и ровно.
— Ты бы расстроилась больше, если бы сейчас в моей кровати лежал не Кристалл, а Рис?
Еще один опасный вопрос. Перебрав несколько ответов, я остановилась на честном:
— Да.
— Ты не можешь их всех любить, Мередит. Ни одна женщина не может любить их всех!
— Пусть не всем сердцем, моя королева, но я их люблю. Люблю, потому что они мои подчиненные. Меня приучили заботиться о тех, за кого я в ответе.
— Опять мой брат говорит твоими устами. — Она всплеснула руками, забрызгав зеркало кровью — вряд ли нарочно. — Со мной связался сэр Хью. Говорят, Тараниса заставят пожертвовать жизнью ради его народа. Поговаривают о цареубийстве, Мередит. О том, что Благой двор многое потерял под его безумным правлением.
От ее тона у меня поджилки свело. Мороз сказал:
— Сегодня утром он показался мне совершенно безумным, моя королева.
— А, Смертельный Мороз! Ты все еще здесь. Все еще при ней. Благие хотели меня убедить, что не имели в виду дурного, предлагая тебе их трон, Мерри.
— Так предложение подтверждено? — спросил Мороз.
— Нет пока, но еще сутки — и фракция Хью либо проиграет, либо соберет достаточно голосов, чтобы возвести на трон нашу принцессу. Хью напомнил, что у меня есть еще один наследник — Кел. Что Мередит для меня лишь запасной вариант.
Понимал ли Хью, какой опасности меня подвергает? Андаис по степени нормальности недалеко ушла от Тараниса. Я не представляла, как она отреагирует на такие заявления из Благого двора.
— Ты как будто испугалась, Мередит, — сказала она.
— Разве у меня нет причин пугаться?
— Неужели тебя не приводит в восторг возможность стать королевой Благого двора?
— Мое сердце принадлежит Неблагому двору, — сказала я после паузы.
Она улыбнулась:
— В самом деле? Половина моего ситхена покрылась золотом и бело-розовым мрамором. Куда ни посмотришь — цветы и листья. Зал Смертности, тысячелетний пыточный зал, увит цветами. Магия Галена уничтожила темницы, и я не в силах заставить ситхен их восстановить. Я послала людей оборвать цветы в коридорах, но они попросту выросли заново всего за одну ночь!
— Не знаю, что мне сказать, тетя Андаис.
— Я-то думала, что революции делаются сталью и интригами. А ты мне показала, что есть и другие пути к потере власти. Твоя магия, Мередит, овладевает моим ситхеном, хоть ты и сидишь невесть где в Лос-Анджелесе. Изменения расползаются день ото дня, будто раковая опухоль. — Она рассмеялась, но с оттенком горечи. — Рак из цветов и розовых стен. Если я уступлю тебя Благим, станет ли все как было? Или уже поздно? Не это ли углядели Благие, Мередит, не то ли, что ты всю волшебную страну перестроишь по их нраву? Ты уничтожаешь свое наследие, Мередит. Если я это безобразие не прекращу, скоро от темного двора не останется ничего.
— Я ничего не делала нарочно, тетя.
— А если я отдам тебя Благим, это прекратится?
Я посмотрела ей в глаза. Глаза, в которых осталось куда меньше рассудка, чем требовалось.
— Не знаю.
— А что говорит Богиня?
— Не знаю.
— Она говорит с тобой, Мередит, не отпирайся. Но берегись! Это тебе не христианский бог, она тебя не помилует. Это она меня создала.
— У Богини много лиц, — сказала я.
— Верно. Но понимаешь ли ты, Мередит, что это значит?
Я только кивнула.
— Так наслаждайся своим Рисом, пока можешь — потому что как только ты сядешь на золотой трон, мои стражи вернутся ко мне. Они охраняют только членов моей династии.
— Но я не дала согласия…
Она жестом велела мне замолчать.
— Я уже не знаю, как сберечь мой народ и наши обычаи. Мне казалось, что спасение может быть в тебе, но ты, спасая волшебную страну, уничтожаешь обычаи Неблагих. Богиня предлагала тебе выбрать способ возвращения нашей страны к жизни?
— Да, — очень тихо сказала я.
— И что был за выбор? Кровавая жертва или секс?
— Да, — ответила я, не сдержав удивления.
— Не удивляйся так по-дурацки, Мередит. Я не всегда была королевой. Когда-то любого правителя выбирала Богиня. Чтобы скрепить свои узы со страной, я выбрала кровь и смерть. Выбрала путь Неблагих. А ты, ты что выбрала, дитя моего брата?
В глазах у нее что-то предостерегало меня от правдивого ответа, но солгать я не могла. Об этом — никак не могла.
— Жизнь. Я выбрала жизнь.
— Ты выбрала путь Благих.
— Если есть путь обретения власти, который никому не стоит жизни, почему нельзя его выбрать?
— Чью жизнь ты пощадила?
Я облизала внезапно пересохшие губы.
— Не спрашивай.
— Дойля?
— Нет, — сказала я.
— Тогда чью?! — рявкнула она.
— Аматеона, — созналась я.
— Аматеон. Твое новейшее приобретение. Он вместе с Келом отравлял тебе детство. Почему?!
— Я не знаю, тетя.
— Почему?
— Что «почему»? — спросила я.
— Почему ты его пощадила? Почему не убила, возвращая жизнь стране? Он жертвовал собой добровольно!
— Но зачем его убивать, если есть другой выход?
Она с горечью покачала головой:
— Вот твое отличие от Неблагих, Мередит.
— Мой отец, твой брат, поступил бы так же.
— О нет, мой брат был Неблагой.
— Отец учил меня, что все живое в волшебной стране, от мала до велика, имеет свою ценность.
— Не верю, — сказала она.
— Так было, — сказала я.
— Полосуя Кристалла, я видела перед собой тебя. Только одно не дает мне отправить тебя к Благим, Мередит — что в таком случае мне придется войну развязывать, чтобы тебя убить. Не хочу терять возможность запытать тебя до смерти. А когда ты умрешь, твоя магия рассеется — и предательница-богиня, сменявшая меня на тебя, рассеется вместе с ней.
— Неужели ты обречешь на гибель всю нашу страну за то, что она не такая, как ты хочешь? — в потрясении спросил Мороз.
— Нет. И да.
На этих словах зеркало опустело. Мы смотрели в глаза собственным отражениям, бледным и потрясенным. Что бы сегодня ни случилось хорошего, расплатились мы за это сполна.
Глава пятнадцатая
Мне надо было лечь и отдохнуть хоть немного, ночь впереди предстояла трудная. Но одну меня не оставят, даже чтобы дать мне поспать. Помня о коварстве Тараниса и о том, что в любую минуту в зеркало может заглянуть Андаис, Рис с Морозом просто не хотели оставлять меня в одиночестве. Переспорить их мне не удалось бы, так что я и не пыталась. Попросту начала раздеваться, намереваясь забраться в кровать.
Будь здесь Мороз и Дойль, они остались бы оба и мы спали бы втроем или занялись чем-нибудь поинтересней. Но с Рисом и Морозом вместе я никогда даже не лежала в одной кровати. Когда я разделась, они переглянулись, и после неловкой паузы Рис сказал:
— Я хотел заняться с тобой сексом до того, как появятся гоблины, но этот взгляд у Мороза я помню.
— Какой взгляд? — спросил Мороз. А мне спрашивать не пришлось, потому что я сама видела, и помнила тоже. Неуверенность и потребность в утешении были написаны на лице Мороза, в глазах, в линии губ.
— Мне нужен секс, — сказал Рис. — Но тебе нужно утешение, а это занимает больше времени.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — холодно бросил Мороз. Лицо опять превратилось в надменную маску, минутный проблеск неуверенности скрылся под многолетней дворцовой выучкой.
Рис улыбнулся.
— Не переживай, Мороз. Я все понимаю.
— Нечего тут понимать, — не сдавался Мороз.
Я голой забралась под простыню, слишком усталая, чтобы волноваться, кто из них выиграет спор, а потому просто улеглась на подушку и ждала того из них, кто останется со мной. Я так устала, так была перегружена впечатлениями дня, что мне не важно было, кто будет со мной спать, лишь бы кто-то спал.
— Дойль для тебя не просто командир, Мороз. Вы веками были не разлей вода. Тебе его не хватает.
— Нам всем его не хватает, здорового и в строю, — ответил Мороз. Рис кивнул:
— Верно, но только ты и Мерри так глубоко переживаете эту потерю.
— Не пойму, о чем ты говоришь, — сказал Мороз.
— Ладно, замнем.
Рис глянул на меня, будто спрашивая, поняла ли я. Мне казалось, что поняла. Я похлопала по одеялу.
— Идем сюда, Мороз. Поспи со мной.
— Дойль велел мне охранять тебя, пока он сам не может.
Я улыбнулась, глядя, как он тщетно пытается сохранить невозмутимость.
— Ну так забирайся в кровать и охраняй меня.
— Напомню, что ты обещала мне секс, и отказываться я не намерен, — сказал Рис.
Мороз остановился, не дойдя до кровати.
— Мы никогда не были с тобой и принцессой втроем.
— И не будем, — кивнул Рис. — Я не против разделить постель с новичками, потому что меня Мерри любит больше, чем их. — Он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Но его лицо тут же посерьезнело, и даже слишком. — А вот делить ее с тобой и видеть, как Мерри на тебя смотрит… Нет, это не по мне. Я знаю, что вас с Дойлем она любит больше, но не хочу, чтобы мне этим в глаза тыкали.
— Рис, — сказала я.
Он качнул головой и выставил ладонь вперед:
— Не пытайся щадить мое самолюбие. А то тебе придется врать, а врать сидхе не должны.
Тогда вмешался Мороз:
— Я не хотел причинять тебе боль, Рис.
— Ты не можешь перестать быть собой, а она не может тебя не любить. Я пытался тебя возненавидеть, но не смог. Если она от тебя забеременеет, и мне придется вернуться к Андаис — вот тогда я тебя возненавижу. А до тех пор постараюсь сносить свою участь не без достоинства.
Мне хотелось как-то разрядить обстановку, но что я могла сказать? Рис прав: чтобы его утешить, оставалось только солгать.
— Я никак не хочу тобой пренебрегать, мой белый рыцарь, — сказала я.
Рис улыбнулся.
— Ты столь же бела, как и я, моя принцесса. И все мы знали с самого начала, что королем станет только один. Даже я считаю, что Дойль с Морозом вдвоем составили бы тебе отличную компанию на троне. Очень грустно, что из них двоих тоже один окажется победителем, а второй — побежденным.
С этими словами Рис вышел и закрыл дверь за собой. Мне слышно было, как он говорит что-то собакам, сидевшим прямо у двери. На время разговора с Андаис мы предпочли их выставить, потому что когда она дотрагивалась до черных псов, ни один не изменился под ее прикосновением. Волшебство ее не признало, и ей это очень не нравилось. Мороз боялся, что равнодушие собак означает его неполноценность как сидхе. Андаис попросту злилась, что возрождающаяся магия обходит ее стороной. Ведь она королева, вся магия ее двора должна ей подчиняться — а она не хотела.
Я чуть не крикнула, чтобы Рис впустил собак, но вовремя вспомнила, что они будут напоминать Морозу о его страхах. Дверь закрылась тихо, но плотно, и я осталась наедине с моим стражем.
Мороз снял пиджак; теперь мне видно стало, сколько на нем оружия. И пистолетов, и ножей — Мороз всегда снаряжался как на войну. Я насчитала четыре пистолета и два ножа на кожаных ремнях. И наверняка были еще, потому что у Смертельного Мороза всегда бывало при себе больше оружия, чем удавалось разглядеть.
— Почему ты улыбаешься? — тихо спросил он, расстегивая пряжки ремней.
— Хотела спросить, с какой это армией ты собирался нынче сражаться, но я и так знаю, чего ты боялся.
Он аккуратно снял оружие и сложил на тумбочку у кровати. Металлическая груда дышала разрушительной силой.
— Куда ты положила свой пистолет? — спросил Мороз.
— В ящик тумбочки.
— Сразу, как только сюда вошла?
— Да.
Он пошел к шкафу, повесил пиджак на плечики, взялся за пуговицы на рубашке, не поворачиваясь ко мне.
— Не понимаю, почему ты так делаешь.
— Во-первых, мне не слишком удобно его носить. Во-вторых, пистолет понадобится мне в моей спальне, только когда вас всех перебьют. А в таком случае один-единственный пистолет меня не спасет.
Мороз повернулся в расстегнутой до середины рубашке. Он вытащил ее из штанов, и как я ни устала, а глядя, как он вытаскивает рубашку, как расстегивает оставшиеся пуговицы, я задышала чаще.
Кожа его белой полосой сияла между полами рубашки, уступавшей ей в белизне. Он стянул рубашку с плеч, медленно, по дюйму обнажая сильные мышцы. Он знал уже, что смотреть, как он медленно раздевается — заметно разжигает мой аппетит.
Рубашку он аккуратно повесил на пустые плечики, даже пуговицу на воротничке застегнул. И при этом все время демонстрировал точеные линии спины и плеч. Даже серебряную шевелюру перекинул за плечо, чтобы не мешала любоваться их атлетичной шириной.
Порой только смотреть, как он вешает одежду в шкаф, доводило меня чуть не до безумия, заставляло постанывать от нетерпения, пока он не нырнет в постель. Сегодня так не вышло. Вид был великолепен, как всегда, но я ужасно устала и не слишком хорошо себя чувствовала. Может, виной было горе и потрясение, но я подозревала, что еще и простудилась — или вирус какой подхватила. А Мороз никогда не простудится. Даже носом никогда шмыгать не будет.