Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мередит Джентри - Дыхание Мороза

ModernLib.Net / Гамильтон Лорел / Дыхание Мороза - Чтение (стр. 7)
Автор: Гамильтон Лорел
Жанр:
Серия: Мередит Джентри

 

 


      Доктор Санг пошел к двери. До их с Рисом загадочного молчаливого диалога я бы отвела равные шансы на то, позвонит доктор своей цветочнице или нет. Но слова Риса — и не только слова — бросили камень на весы. Теперь я гадала только, позвонит он ей или явится без звонка.
      Рис обнял меня и поцеловал в лоб. Я подняла к нему лицо. Он улыбался как обычно, чуть поддразнивая, но в единственном синем глазу выражение было совсем не обычным. Я припомнила миг, когда кольцо королевы впервые ожило у меня на пальце. Я увидела тогда призрачного младенца перед одной из стражниц Кела, а все мужчины в коридоре, где мы стояли, смотрели на нее так, словно в мире не было никого прекрасней. Все, кроме четверых: Дойля, Мороза, Мистраля и Риса. Даже Гален смотрел на нее. Мне сказали потом, что только истинная любовь к кому-то другому освобождает от очарования кольца. С помощью кольца я нашла того из стражей, кто должен был стать отцом обещанного ребенка, и помогла паре соединиться. Все получилось. Месячные у нее прекратились и тесты были положительные. Первое зачатие у Неблагих сидхе с момента моего рождения.
      Дойля я по-настоящему люблю и только чуть меньше люблю Мороза. Мне вообразить страшно, что я расстанусь с кем-то из них. Мистраль был моим консортом в миг, когда ожило кольцо, так что на него магия кольца не действовала — он сам помогал ее творить. Но Рис должен был смотреть на ту сидхе. А он смотрел только на меня, а значит, он меня любит — и знает, что я его не люблю.
      Народу волшебной страны ревность и чувство собственничества несвойственны, но истинная любовь, оставаясь безответной, заставляет страдать, и лекарства от этой боли нет.
      Я подняла лицо навстречу его поцелую. Улыбка пропала окончательно, лицо Риса стало таким же серьезным, как единственный глаз. Он поцеловал меня, и я ответила на поцелуй. Я расслабилась и прильнула к Рису, я хотела, чтобы он понял, как он мне дорог. Понял, что он для меня не пустое место, что я его хочу. Даже сквозь одежду я чувствовала, как реагирует его тело.
      Он отстранился первым, дыша с некоторым трудом.
      — Давай отвезем домой наших раненых, и закончим уже там, — сказал он с улыбкой.
      Я кивнула — а как тут еще ответишь? Что сказать мужчине, когда знаешь, что разбиваешь ему сердце? Можно пообещать, что больше не будешь его огорчать, но я-то знала, что не пообещаю — не могу я перестать любить Мороза и Дойля.
      Мороза я тоже мучила, ведь он знал, что Дойль занимает в моем сердце больше места. Если бы мы не были все так близки, я бы, может, скрыла что-то от Мороза, но он теперь каждый раз делил со мной и с Дойлем моменты близости. Слишком много стало мужчин, чтобы оставаться с кем-то наедине. Но не только эта причина была важна. Мороз как будто боялся, что если он оставит нас с Дойлем наедине хотя бы на одну ночь, случится что-то непоправимое.
      Что делать, если разбиваешь кому-то сердце, а изменить ничего не можешь, потому что иначе разобьешь сердце себе? Я пообещала Рису секс — объятием и поцелуем, и выполню обещание, но дала я его не из похоти. Наверное, в каком-то смысле меня вела любовь — но не та любовь, которой мужчина добивается от женщины.

Глава девятая

      У выхода из больницы репортеры стояли стеной — кто-то им сказал. На шквал вопросов мы ответили молчанием, зато Дойля в инвалидном кресле они отсняли со всех сторон. Что Дойль согласился сесть в это кресло, показывает, насколько серьезны оказались его ранения. Другое дело Эйб: он в кресло уселся скорее из лени и потому, что любил внимание к своей персоне — хотя сидел он все же боком, чтобы не тревожить спину. Хафвин не удалось вылечить его полностью — за пределами наших холмов ее сила куда слабее действует.
      Репортеры знали, из какой двери мы выйдем. Кто-то из персонала больницы принесет домой денежку в клювике — то ли нас направили к выходу, где ждали репортеры, то ли им сказали, из какой двери мы выйдем. В общем, кто-то на нас наварил малость.
      Вспышки камер слепили глаза. Больничная охрана вызвала полицию заранее, и когда мы вышли, нас встретили еще полицейские вдобавок к тем двоим, что сопровождали нас сюда. После сеанса магии, устроенного мною для доктора, Кент и Брюэр стали меня несколько остерегаться, но обязанности свои выполняли — вышли вперед и помогли своим коллегам оттеснить толпу.
      Один раз репортеры нажали и продавили линию полицейских — тогда мои стражи влились в линию и восстановили барьер. Кто-то из стражей брал соседнего копа или охранника за плечо — и человек выпрямлялся, словно прикосновение стража вливало в него храбрость и силу. Не помню, чтобы стражи раньше были на такое способны — а может, это новенькие? Что же такое я привела с собой из волшебной страны в мир людей? Даже я не знала наверняка.
      У меня на глазах стражи пробуждали в людях храбрость, как я будила похоть — и мне стало интересно, останется ли с людьми храбрость и удача навсегда, или быстро пройдет, как внушенное мной вожделение? Спрошу потом, без зрителей.
      В один лимузин мы теперь не поместились бы, нас ждали два лимузина и два «хаммера» — и лимузины, и джипы один белый, другой черный. Я даже задумалась, у кого это чувство юмора проснулось — или это просто случайность? Я взялась было помогать Дойлю забраться в машину, но Рис меня отодвинул, и Дойля внесли Мороз с Галеном. Из-за вспышек я ничего вокруг не видела. Чей-то голос крикнул сквозь общий гам:
      — Мрак, почему король Таранис хотел вас убить?
      Рука Риса напряглась у меня на плече. Мы думали — я-то точно, — что проговорился кто-то из случайных свидетелей, но по этому вопросу ясно стало, что информатор был неплохо осведомлен. Нападение видели только юристы и охранники — и тем, и другим принято доверять, полагаться на их умение хранить секреты. Кто-то из них предал наше доверие.
      Наконец мы забрались в лимузин. Эйб уже лежал на животе на большом диване. Дойль сидел на боковом сиденье, неестественно выпрямившись. Я хотела сесть с ним рядом, но он отправил меня к Эйбу.
      — Пусть он положит голову тебе на колени, принцесса.
      Я нахмурилась, не понимая, почему он меня отсылает к Эйбу. Наверное, вопрос у меня на лице был написан, потому что Дойль сказал:
      — Прошу тебя, принцесса.
      Дойлю я верю. Он без причины ничего не делает. Так что я села на край дивана и положила голову Эйба себе на колени. Он улегся щекой на мое бедро, и я погладила тяжелую роскошь его волос. Никогда еще я не видела их заплетенными в косу — похоже на длинную полосатую карамельку с готским таким оттенком, черно-серо-белую. Наверное, медики просто хотели убрать волосы от ран на спине.
      Мороз сел напротив Дойля. Гален хотел сесть рядом, но Дойль сказал:
      — Сядь в джип. А Рис во второй. Там слишком много стражей, которые знают только страну фейри. Будь их глазами и ушами в современном мире, Гален.
      Рис хлопнул его по спине:
      — Пошли.
      Гален огорченно на меня глянул, но подчинился.
      Мороз сказал:
      — А сюда пришлите Айслинга.
      — И Усну, — добавил Дойль.
      Мороз кивнул, соглашаясь. А мне непонятно было, почему именно этих двоих. Но у меня за плечами не было векового опыта боев, шок и растерянность окутали меня будто туманом.
      Дверь захлопнулась. До того, как Рис с Галеном пришлют себе замену, оставалась пара минут, и я спросила:
      — А почему их?
      — Айслинга изгнали из Благого двора, потому что их ситхен, их холм, королем на новой земле выбрал именно его, а не Тараниса, — ответил Дойль. Голос у него казался совсем обычным, никакого намека на испытываемую боль. Только подвешенная на повязке рука и перевязанное лицо выдавали то, что скрывал голос.
      — Значит, ему нужно сказать, что Хью пытается отнять его королевство?
      — Нет, — возразил Эйб, не поднимая головы с моих колен. — Это уже не его королевство.
      — Но ведь ситхен выбрал его правителем?
      — Да, — сказал Эйб, — как выбирал когда-то королей Ирландии камень Лиа-Файл. Но ситхен переменчив, а с той поры, как он выбрал Айслинга, прошло больше двух сотен лет. Айслинг теперь не тот, каким он ушел в ссылку — его изменило время. Холм Благих может теперь его не признать.
      У Эйба прерывался голос — ему трудно было говорить.
      Я погладила его по щеке, и он улыбнулся этой нехитрой ласке.
      — Мать Усны по-прежнему в фаворе при Благом дворе, — сказал Мороз, — и с сыном она постоянно общается.
      — Значит, Усна может знать о заговоре против Тараниса, если такой существует, и о планах Хью, — заключила я.
      Мороз кивнул. Дойл сказал:
      — Да.
      Я посмотрела им в лица — одинаково отстраненные и холодные, очень похожие на те, что были у них, когда они только пришли ко мне на службу. Что с ними такое? Я из королевской семьи, я не должна проявлять слабость, но я люблю их обоих, а свидетелей здесь один только Эйб, так что могу себе позволить спросить прямо.
      — Почему вы оба так закрылись?
      Они переглянулись, и взгляд их мне не понравился — даже при всех бинтах на Дойле. Ничего хорошего он не обещал.
      — Ты не беременна, Мередит, — тщательно контролируемым голосом сказал Дойль. — А по твоим поступкам становится видно, что ты выбрала нас. Но если ты не носишь ребенка, то мы не можем стать твоими избранниками. Ты должна искать других мужчин, более одаренных судьбой.
      — Ты от боли с ума сходишь и несешь чушь, — сказала я.
      Дойль попытался повернуть ко мне голову, но это было больно, и он повернулся всем телом.
      — Не схожу. Совсем напротив, пытаюсь мыслить разумно. Тебе нельзя отдавать сердце тем, кого не выбрало твое тело.
      Я покачала головой.
      — Не решай за меня, Дойль. Я не ребенок, и я сама выбираю, с кем мне спать.
      — Мы боимся, — с грустью сказал Мороз, — что твои чувства к нам затруднят близость с тобой для других.
      — Я сплю с другими. Притом, что мы вернулись всего несколько недель назад, мне кажется, я уделяю им достаточно внимания.
      Мороз слабо улыбнулся:
      — Не все мужчины жаждут только секса, даже после тысячи лет воздержания.
      — Я знаю, — сказала я. — Но сердец на всех у меня не хватит.
      — В том-то и беда, — заметил Дойль. — Мороз рассказал мне, что было с тобой, когда меня ранили. Нельзя тебе выбирать любимцев, Мередит, рано пока. — По лицу Дойля пробежала тень страдания, но вряд ли физического. — Ты знаешь, что я к тебе чувствую то же самое, но тебе необходимо забеременеть, Мередит. Или ребенок, или не будет ни трона, ни короны.
      Эйб положил руку мне на бедро, рядом со своей щекой.
      — Хью не ставил для Мерри таких условий. Просто предложил ей править Благим двором.
      Я попыталась припомнить точные слова сэра Хью.
      — Эйб прав, — сказала я.
      — Может быть, для них магия имеет большую ценность, чем дети, — предположил Мороз.
      — Может быть, — согласился Дойль. — А может, у Хью свои расчеты.
      Открылась дверца лимузина, и мы вздрогнули, даже Дойль и Эйб. Эйб застонал, Дойль промолчал, только лицо на миг исказила боль. Когда Усна с Айслингом пробрались в машину, лицо Дойля вернулось к прежнему стоическому выражению.
      Двое стражей уселись — Усна рядом с Морозом, Айслинг с Дойлем. Дойль попросил:
      — Скажите, что можно ехать.
      Мороз нажал кнопку интеркома:
      — Едем домой, Фред.
      Фред возил Мэви Рид добрых тридцать лет. Он поседел и постарел, а она оставалась юна и прекрасна. Фред спросил:
      — Поедем колонной, или мне оторваться от репортеров?
      Мороз посмотрел на Дойля. Дойль посмотрел на меня. У меня опыта в общении с прессой было побольше, чем у любого из них. Я нажала у себя над головой кнопку интеркома, хоть дотянулась с трудом.
      — Незачем, Фред. Все равно они нас достанут. Лучше доберемся до дома всей компанией.
      — Непременно, принцесса.
      — Спасибо, Фред.
      За прошедшие десятилетия Фред привык иметь дело с «аристократией» Голливуда. Настоящие аристократы его не впечатляли. И вообще, если возишь повсюду золотую богиню Голливуда, много ли значит какая-то принцесса?

Глава десятая

      Высокий и мускулистый Усна свободно раскинулся в кресле, словно на автомобильной прогулке. Из-под длинных волос, рыже-бело-черной роскошью рассыпавшихся по плечам, выглядывала рукоять меча. Волосы у него были не полосатые, как у Эйба, а пятнистые. Глаза большие, блестящие и такие чисто серые, как ни у кого из моих стражей. Но смотрели эти сияющие глаза сквозь завесу волос.
      На переезд в большой город Усна отреагировал следующим образом: во-первых, оружия стал носить много больше, чем в холмах; во-вторых — начал прятаться за волосами. Он теперь выглядывал из-за волос, как выглядывает из травы кошка, охотясь на беспечную мышь. В-третьих, он составил компанию Рису в тренажерном зале и добавил мускулов стройной фигуре. Сравнение с кошкой приходило на ум потому, что он весь был пятнистый, как кошка-калико, а еще потому, что его мать превратили в кошку, когда его носила. Она забеременела от мужа другой Благой сидхе, и обманутая жена решила, что облик обманщицы должен соответствовать ее натуре.
      Усна вырос, отомстил за мать и развеял чары; с тех пор его мать счастливо жила при Благом дворе. А Усну за кое-какие действия, совершенные в ходе мести, отправили в изгнание. Он считал, что дело того стоило.
      Любопытство проявил Айслинг:
      — Рад ехать рядом с тобой, принцесса, но почему нас перевели в головную машину? Все знают, что мы к числу твоих фаворитов не относимся.
      Замечание насчет фаворитов перекликалось с недавними словами Дойля и Мороза. Но, черт возьми, разве не положено королевским особам иметь фаворитов?
      Я смотрела в лицо Айслингу, но видела только его глаза, потому что он носил что-то вроде вуали, как носят женщины в арабских странах. В глазах у него цвета завивались спиралями — не кольцами, а именно спиралями. Цвет витков менялся, словно его глаза не могли решить, какого они хотят быть цвета. Длинные золотистые волосы Айслинг сплетал в замысловатые косички на затылке, чтобы не мешали привязывать вуаль.
      Когда-то от одного взгляда в лицо Айслинга у человека или у сидхе вспыхивало желание, причем все равно, у мужчины или у женщины. Предания уверяли, что вспыхивала любовь, но Айслинг сказал мне правду: вспыхивало желание, а чтобы оно переросло в любовь, он должен был приложить к магии волевой импульс. Когда-то прикосновение Айслинга могло разбить даже истинно любящую пару. Магия его была всесильна — и внутри холмов, и снаружи. Мы убедились, что и сейчас он может заставить без памяти влюбиться в него ненавидящую его женщину, заставить ее выдать все секреты и предать все клятвы — заставить всего одним поцелуем. Вот почему я с Айслингом еще не спала — ни он, ни прочие стражи не были уверены, что мне хватит силы устоять перед его чарами.
      Сегодня вуаль на нем была белая, в тон древнего покроя одежде. Мы не успели еще сшить современные костюмы для всех новых стражей, и они носили камзолы, штаны и сапоги, которые превосходно смотрелись бы в Европе века так пятнадцатого, может чуть позже. В волшебной стране мода менялась неспешно — для всех, кроме королевы Андаис. Королева обожала самых модных современных кутюрье — в том случае, если им нравилось черное.
      На Усне были одолженные у кого-то джинсы, футболка и пиджак. Ему самому принадлежали только мягкие сапоги, выглядывавшие из-под штанин. Но котам можно одеваться свободней, чем богам.
      — Расскажи им, Мередит, — попросил Дойль с почти неразличимой ноткой страдания в голосе. Лимузин ехал плавно, но когда у тебя ожоги второй степени, еще недавно бывшие ожогами третьей степени… Вряд ли ход какой угодно машины покажется плавным.
      Просьба его больше была похожа на приказ, но страдальческая нотка в голосе заставила меня подчиниться. Нотка — и еще то, что я его люблю. От любви каких только глупостей не творят.
      — Вы знаете, кто на нас напал? — спросила я.
      — Работу Тараниса я везде узн аю, — сказал Айслинг.
      — Рис с Галеном нам сказали, что Таранис спятил и атаковал вас магией, — ответил Усна. Он подтянул колени к груди, обвил их руками и выглядывал теперь из-за волос и джинсовых коленок. Поза как у испуганного ребенка, и мне даже захотелось спросить, не трудно ли ему сидеть посреди обработанного людьми металла. Малые фейри, запертые в железной ловушке, могут и погибнуть — так что тюремное заключение для волшебного народа может стать и смертным приговором. К счастью, из нас немногие нарушают человеческие законы.
      — А что стало поводом? — поинтересовался Айслинг.
      — Не знаю наверняка, — ответила я. — Он просто взбесился. Я вообще-то даже не знаю толком, что потом было, потому что меня завалили телами.
      Я посмотрела на Эйба, лежащего у меня на коленях, на Мороза с Дойлем.
      — Так что там было?
      — Король напал на Дойля, — сообщил Мороз.
      — Вряд ли тебе кто из них скажет, — вмешался Эйб, — что Дойль сохранил глаза только потому, что догадался вскинуть пистолет к лицу. Чары слегка рассеялись. Таранис метил в лицо, причем хотел убить — ну или изуродовать. Веками не видел, чтобы старый пердун так хорошо пользовался своей силой.
      — А разве ты не старше его? — спросила я, опустив к нему взгляд.
      Он улыбнулся:
      — Старше, это верно. Только в душе я все равно щенок, а Таранис состарился духом. Мы обычно внешне не старимся как люди, зато внутри точно так же можем постареть. Точно так же растет нежелание меняться с переменой времен.
      — И пистолет отвел Таранисову руку силы? — удивился Усна.
      — Да, — ответил Дойль и показал здоровой рукой: — Не все, как видишь, но отвел.
      — Пистолеты делают как раз из тех материалов, которые ненавистны фейри, — сообразила я.
      — Насчет новых пластиковых не так уверен, — сказал Дойль. — Металлические — да, но пластиковых даже малые фейри не боятся, так что вряд ли они отведут чары.
      — А почему малые фейри не боятся пластика? — спросил Усна. — Он же тоже человеческими руками сделан.
      — Может, дело не в человеческих руках, а в металле, — предположил Мороз.
      — Пока не убедимся, пусть стражи носят металлические пистолеты, — приказал Дойль. Все кивнули, соглашаясь.
      — Когда Дойль упал, — продолжал рассказ Мороз, — люди забегали и закричали. Таранис еще раз применил руку силы, но ненаправленно — он как будто растерялся, не мог выбрать цель.
      — А когда он перестал жечь, нам с Галеном велели выводить принцессу, что мы и сделали, — подхватил Эйб. — И тогда Таранис пальнул в меня.
      Эйб вздрогнул и чуть сильнее сжал мне ногу. Я наклонилась, поцеловала его в макушку:
      — Бедняжка, прости, что тебе досталось.
      — Я на службе был.
      — Он метил именно в Аблойка? — спросил Айслинг. — Или в принцессу, и промахнулся?
      — Мороз? — глянул на заместителя Дойль.
      — Думаю, он попал, в кого метил, но когда Аблойк упал, Гален подхватил принцессу и ушел так, как мне случалось видеть только однажды — тогда сама принцесса так перемещалась внутри холма, — ответил Мороз.
      — А, так Гален все-таки не открывал дверь!
      — Не открывал, — подтвердил Мороз.
      — Гален тебя пронес сквозь дверь? — спросил Усна.
      — Не знаю. Мы только что были внутри, и вдруг оказались снаружи. Совершенно не помню, что случилось у двери.
      — Вы расплылись в туман и исчезли, — сказал Мороз. — В первую секунду, Мередит, я даже не понял, это работа Галена или новый трюк Благих, которые все же умудрились тебя выкрасть.
      — А потом что было? — продолжила я расспросы.
      — На короля бросилась его собственная стража, — сказал Эйб.
      — Серьезно? — спросил Айслинг.
      Эйб широко улыбнулся:
      — О да. Изумительный момент.
      — На короля напали самые доверенные из его подданных? — не мог поверить Усна.
      Эйб улыбнулся еще шире — даже лицо пошло морщинами:
      — Здорово, правда?
      — Правда, — согласился Усна.
      — И короля с легкостью приструнили? — удивился Айслинг.
      — Нет, — сказал Мороз, — он еще трижды применил руку силы. В последний раз Хью встал перед ним и защитил остальных собственной грудью.
      — Хью Повелитель Огня смог выдержать в упор направленный удар силы Тараниса?
      — Да.
      — У него обгорела рубашка, но кожа казалась нетронутой, — вспомнила я.
      — А как ты его увидела, если Гален тебя унес из-под огня? — спросил Айслинг.
      — Она вернулась, — без особого удовольствия сказал Мороз.
      — Не могла я вас бросить на растерзание Благим.
      — Я Галену приказал тебя увести, — возразил Мороз.
      — А я приказала не уводить.
      Мороз пристально на меня посмотрел, а я в ответ уставилась на него.
      — Ты не могла бросить Дойля раненым, а может умирающим, — тихо сказал Усна.
      — Может и так, но еще, если я собираюсь когда-нибудь править — по-настоящему править — двором фейри, я должна быть вождем в битвах. Мы не люди, чтобы прятать командиров за спинами солдат. Вожди сидхе идут впереди.
      — Ты смертная, Мерри, — напомнил Дойль. — К тебе не все правила применимы.
      — Если я слишком уязвима, чтобы править, так тому и быть, но править я должна, Дойль.
      — Кстати о правлении, — вклинился Эйб. — Расскажите-ка им, как Хью предложил сделать нашу принцессу королевой Благого двора.
      — Ушам не верю, — выдохнул Усна, в остолбенении глядя на меня и Эйба.
      — Клянусь, что все правда, — сказал Эйб.
      — Хью повредился в рассудке? — спросил Айслинг. — Прошу прощения, принцесса, я не хочу тебя оскорбить, но Благие никогда не пустят на золотой трон принцессу Неблагих с примесью крови людей и брауни. Если, конечно, за два века моей ссылки двор не изменился до неузнаваемости.
      — Что скажешь, Усна? — спросил Дойль. — Ты в таком же недоумении, как Айслинг?
      — А что за доводы привел Хью в обоснование такой перемены мыслей?
      — Он говорил о лебедях с золотыми ошейниками, о возвращении в Благой двор зеленой собаки… — сказал Мороз.
      — Мама говорила, что Ку Ши не дала королю избить служанку, — припомнил Усна.
      — А ты никому не сказал? — возмутился Эйб.
      Усна пожал плечами:
      — Показалось не слишком важным.
      — Видимо, часть придворных сочла поведение собаки плохой приметой для Тараниса, — сделал вывод Дойль.
      — А еще он спятил окончательно, — сказал Эйб. — Сбрендил как Мартовский заяц.
      — Вот в этом и дело, — заключил Дойл.
      Айслинг посмотрел на меня:
      — Тебе на самом деле предложили трон Благого двора?
      — Хью говорил о голосовании среди придворных — если оно пройдет не в пользу Тараниса, в чем он уверен, он предложит проголосовать за меня как за бесспорную наследницу.
      — Что ты ответила? — спросил Айслинг.
      — Что мы должны обсудить все с нашей королевой, прежде чем я отвечу на столь щедрое предложение.
      — Вот интересно, обрадуется она или взбесится? — заметил Усна. Вопрос я сочла риторическим, но все же ответила:
      — Понятия не имею.
      — Не знаю, — сказал Дойль, а Мороз добавил:
      — Хотел бы я знать.
      Того гляди, мы окажемся как меж двух огней между монархом сумасшедшим и монархом попросту жестоким. А я давно уже поняла, что для жертвы при таком раскладе особой разницы нет.

Глава одиннадцатая

      Дойль с Морозом выпытали у Усны прочие «неважные» новости, сообщенные его матерью. Их оказалось немало. Похоже, Таранис довольно давно действовал без смысла и без логики. Когда мы въезжали в ворота поместья Мэви Рид, Айслинг спросил:
      — А зачем я вам понадобился? Таранис всем Благим со мной запретил разговаривать под страхом пытки, так что у меня никаких разведданных нет.
      — Холм Благих признал в тебе короля, когда мы прибыли в Америку, — сказал Дойль. — За что тебя и отправили в ссылку.
      — Я знаю, отчего потерял свое место при дворе.
      — И потому принцесса готова предложить тебе занять трон, принадлежащий тебе по праву.
      У Айслинга глаза полезли на лоб. Потрясение видно было даже сквозь вуаль. Он явно не сложил два и два, и предложение оглушило его своей неожиданностью.
      Открылась дверца лимузина, ее придерживал Фред. Никто не двинулся с места, мы ждали, пока Айслинг переварит новость.
      — Прикройте дверцу на минутку, Фред, — попросила я.
      Дверь закрылась.
      — Пусть ситхен и признал меня королем более двух веков назад, это не значит, что он сейчас меня предпочтет, — сказал Айслинг. — И предложение придворные сделали не мне.
      — Я хотел, чтобы ты узнал первым, Айслинг, — сказал Дойль. — Не хочу, чтобы ты думал, будто мы забыли, кому когда-то такое предложение сделала сама страна.
      Айслинг посмотрел на Дойля долгим взглядом:
      — Ты поступил очень достойно, Дойль.
      — Ты как будто удивился? — сказала я.
      Он повернулся ко мне:
      — Дойль очень долго был Королевским Мраком, принцесса. Только сейчас я начинаю понимать, что многие из самых тонких его чувств не могли проявиться на службе у королевы.
      — Вежливей еще никто не говорил, что все тебя считали бессердечной скотиной, Дойль! — прыснул Эйб.
      У Айслинга вокруг глаз возникли морщинки — он улыбнулся:
      — Я бы на такую формулировку не отважился.
      Дойль улыбнулся:
      — Думаю, многие из нас увидят, что на службе у принцессы мы впервые за долгие века можем быть собой.
      Все повернулись ко мне, и под весом их взглядов мне захотелось поежиться. Я поборола это желание и сидела прямо, стараясь оставаться именно той принцессой, какой они меня считали. Хотя иногда — вот как сейчас — мне казалось, что я попросту не сумею быть такой, как им надо. Никто не сможет отвечать стольким требованиям сразу.
      Пахн уло свежим ветром и цветами. Голос, который не звучал, а скорее отдавался по телу, звенел у самой кожи, шепнул:
      — Мы сумеем.
      Я знаю старое присловье, что когда на твоей стороне Бог — или Богиня, — ты обречен на победу. Но порой мне казалось, что под победой мы с Богиней понимаем разные вещи.

Глава двенадцатая

      На пороге на нас выплеснулся вихрь тел. Вылетевшие нам навстречу собаки радостно лаяли, тявкали, скулили и завывали, и как будто даже говорили — что не так уж и невозможно, потому что собаки эти волшебные.
      Псов было так много — как и хозяев, — что пробиться в дом не получалось. По собачьему обычаю они радовались так, словно нас неделю не было, а не несколько часов. Мне здесь принадлежала пара борзых, почти как настоящих. Форма головы не совсем та, и уши другие, и линия спины, но мускулистая грация — та же самая. Основной цвет шерсти белый — чистый, сияющий белый, в тон моей кожи, и рыжие пятна там-сям — в тон моих волос. У Минни — уменьшительное от Минивер — наполовину рыжая морда и большое рыжее пятно на спине. Морда просто замечательная: с одной стороны рыжая, а с другой белая, точно кто-то провел под линейку черту точно посередине. А Мунго, мальчик, немного выше, потяжелее, и почти совсем белый — только одно ухо рыжее.
      Среди собак покрупнее были похожие на прежних ирландских волкодавов — до того, как породу разбавили мелкие собаки. Их было немного, но эти немногие возвышались среди борзых как горы посреди равнины — жесткошерстные или гладкошерстные, но все рыже-белые. Совсем под ногами крутились терьеры — тоже в основном рыже-белые, но были и черно-коричневые, точнее черно-палевые, древней породы, возрожденной дикой магией, предки большинства современных пород.
      Терьеры почти все принадлежали Рису: он ведь бог смерти или когда-то им был. Наш народ страну мертвых помещает под землю, и вполне логично, что у Риса собаки, привыкшие рыться в земле. Рис вроде бы нисколько не страдал, что у него не изящные борзые и не здоровенные волкодавы. Он присел в море тявкающих и ворчащих псов — один другого меньше — и просто светился от радости, как и все мы. Наш народ всегда чтил своих животных и очень горевал, когда их не стало.
      Из общего цветового фона выбивались только собаки Дойля. Они были пониже волкодавов, зато коренастей: сплошные черные мышцы на крепком костяке. Эти собаки сохранили тот вид, в котором к нам явились — черные псы, которых христиане зовут Адскими гончими. Только с христианским дьяволом они никак не связаны, черные, темные псы — псы бесплодной пустоты. До того, как возникнет свет, бывает тьма.
      Дойль попытался идти сам, но пошатнулся; Мороз подставил другу сильное плечо. К моему удивлению, Мороз своей собаки не приобрел. Ни один из черных псов не превратился в другую собаку под его прикосновением — так вышло с Морозом и еще несколькими (очень немногими) стражами. Почему — никто не знал, но Мороз здорово комплексовал по этому поводу. Наверное, считал явным свидетельством, что он не вполне сидхе. Когда-то он был воплощением зимнего холода и звался Джекки Иней, а сейчас он Смертельный Мороз, моя любовь — но все равно переживает, что не родился сидхе, а стал им.
      Над морем собак носились крылатые фейри, феи-крошки. У них считалось позором родиться бескрылым. Все, кто последовал в ссылку за мной, еще недавно были бескрылыми — пока я не принесла в холмы новое волшебство. Пенни и Ройял, темноволосые и яркокрылые близнецы, помахали мне ладошками.
      Я помахала им в ответ. Даже не воображала никогда, что меня станут вот так приветствовать феи-крошки и волшебные собаки.
      Я предложила Дойлю свою помощь, но он отказался, даже не глянув на меня. Слишком переживал свою мнимую «слабость». Черный пес толкнул меня плечом и тихо зарычал. Мунго и Минни дружно шагнули вперед, шерсть на загривках поползла вверх. Вот уж собачьей драки мне точно не хотелось, так что я отступила и отозвала псов.
      Собаки смогли бы меня защитить, если потребуется, но по статям они здорово уступали черным псам. Я погладила гончих по головам; Мунго ободряющей тяжестью привалился к моей ноге. Ничего так не хотелось, как завалиться в кровать, и чтобы мои собаки спали на коврике у кровати или сразу за дверью — присутствие животных не всем моим мужчинам нравилось, да и мне иногда тоже. Но до отдыха мне предстояло еще одно дело.
      Мы вызвали по зеркалу мою тетю Андаис, Королеву Воздуха и Тьмы, едва вошли в дом. Дойля с Эйбом я бы отправила в постель немедленно, но Дойль напомнил, что стоит тетушке от кого-то третьего, а не от нас, узнать, что мне предложили занять трон Благих, и она может счесть нас изменниками. Может решить, что я сбегаю с корабля. Андаис не любит, когда ею пренебрегают. Пусть ей даже это только кажется.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16