Риса в другой день я назвала бы мальчишески красивым, но не сейчас. Сейчас он выглядел зрелым до последнего дюйма, все его пять футов шесть дюймов. Из всех стражей, сопровождавших меня сюда, он один не дорос до шести футов. Разумеется, красоту он не утратил, но мальчишеское в нем как будто ушло — или что-то пришло взамен. Не может ведь внезапно повзрослеть тот, у кого за плечами больше тысячи лет, кто когда-то был богом Кромм Круахом? Был бы он человеком, я бы не сомневалась, я бы решила, что события последних дней помогли ему наконец повзрослеть. Но думать, что наши мелкие приключения могли повлиять на сверхъестественное существо, прежде почитавшееся богом… Слишком нескромно.
      Белые кудри клубились у Риса над плечами, спадали вдоль широкой спины. Пусть ростом он уступал всем остальным моим стражам, зато мускулы под деловым костюмом были восхитительные — он очень серьезно относился к ежедневным тренировкам. На глазу он носил повязку, прикрывая столетней давности шрамы. Единственный уцелевший глаз был прекрасен: три кольца синевы, словно полосы неба — летнего, зимнего и весеннего. Губы мягкие, сочные — таких аппетитных губ я больше ни у одного мужчины не видела, они так и звали их поцеловать. Не знаю, отчего в нем поселилась эта новая серьезность, но она придала Рису глубины; он словно стал больше и значительней, чем всего пару дней назад.
      Он один из трех обвиняемых во время предполагаемого преступления находился вне ситхена — собственно, именно тогда на него напали воины Благих, обвиняя в совершенном над леди Кейтрин насилии. Благие вышли на снег и мороз и набросились на моих стражей со сталью и холодным железом — оружием, которым можно нанести настоящие раны воину сидхе. При дворах даже на дуэлях чаще используют оружие, которым нельзя причинить серьезные раны или истинную смерть. Как в боевиках в кино: герои друг из друга дух вышибают и тут же снова встают и бросаются в бой. Но сталью и холодным железом можно убить, само их использование уже нарушало мир между двумя дворами.
      Юристы перешли на повышенные тона.
      — В день, когда на леди Кейтрин — по ее словам — произошло нападение, мои клиенты находились в Лос-Анджелесе, — говорил Биггс. — Мои клиенты никак не могли совершать какие-либо действия в Иллинойсе, поскольку весь день провели в Калифорнии. В упомянутый день один из обвиненных выполнял работу для «Детективного агентства Грея» и постоянно находился на глазах у свидетелей.
      Это он о Рисе. Коротышке-стражу по-настоящему нравилось работать детективом. Ему доставляло удовольствие работать под прикрытием, с его гламором он это делал лучше сыщиков-людей. Галену гламора тоже хватало, но не хватало способностей к притворству. Чтобы работать под легендой или играть приманку, мало выглядеть как надо — это только одно из условий. Надо еще и «ощущаться» как надо — для того преступника, которого ловишь. Я такую работу за прошедшие годы делала не раз. Это сейчас мне никто не позволит так рисковать собой.
      Но как же нападение на леди Кейтрин могло состояться еще до нашего возвращения в страну фейри? А так, что время в волшебной стране снова стало течь по-другому. И больше всего отклонений было в ситхене Неблагих, вблизи от меня. Дойль сказал: «Впервые за сотни лет время потекло в стране фейри иначе, чем во всем мире, но возле тебя, Мередит, оно сходит с ума. Сейчас, когда ты уехала, время волшебной страны отличается от времени людей, но между двумя ее дворами различий нет».
      Для меня время не текло вспять, нет, но как будто растягивалось — и это было интересно и тревожно. И для нас, и для дворов сейчас шел январь, а вот дни были разные. Бал в сочельник, на который меня так зазывал дядюшка Таранис, благополучно миновал. Мы все сошлись на том, что посещать его опасно, и обвинения против моих стражей только подтвердили, что Таранис что-то задумал, но вот что? Задумка Тараниса наверняка обернется опасностью для кого угодно, кроме него самого.
      — Его величество Таранис объяснил, что время в стране фейри течет иначе, чем в реальном мире, — заявил Шелби.
      Уверена, что Таранис не говорил «в реальном мире»: для него реальный мир — это Благой двор.
      — Позвольте мне задать вопрос вашим клиентам, — попросил Ведуччи. Он в перебранку не ввязывался и вообще в первый раз заговорил с момента, как мы сменили помещение. Меня его молчание нервировало.
      — Задавайте, — сказал Биггс, — но отвечать им или нет, буду решать я.
      Ведуччи кивнул и шагнул к нам с улыбкой на губах — но жесткий взгляд заставлял сомневаться в искренности улыбки.
      — Сержант Рис, находились ли вы в землях фейри в день, когда, по словам леди Кейтрин, состоялось нападение?
      Хороший вопрос. Трудно на него ответить так, чтобы не солгать — но и не сказать правду.
      — Предполагаемое нападение, — поправил Биггс.
      — Предполагаемое нападение, — кивнул Ведуччи.
      Рис улыбнулся: словно мелькнула его смешливая ипостась, с которой я была знакома всю жизнь.
      — Да, я был в землях фейри в день, когда состоялось предполагаемое нападение.
      Ведуччи задал тот же вопрос Галену. Гален ответил, хоть и не так спокойно, как Рис:
      — Да, был.
      Аблойк просто сказал:
      — Да.
      Фармер пошептался с Биггсом и задал новый вопрос:
      — Сержант Рис, были ли вы в Лос-Анджелесе в день предполагаемого нападения?
      Вопрос показывал, что наши адвокаты еще не разобрались в странностях со временем волшебной страны.
      — Нет, не был.
      Биггс нахмурился.
      — Но вы весь день были на глазах. У нас есть свидетели!
      Рис улыбнулся.
      — Лос-Анджелесский день — не тот день, в который, по ее словам, кто-то напал на леди Кейтрин.
      — Но это та же дата!
      — Да, — терпеливо ответил Рис, — но «та же дата» не значит «тот же день».
      Улыбнулся в ответ один Ведуччи. Все остальные то ли глубоко задумались, то ли решали, не спятил ли Рис.
      — Не могли бы вы нам пояснить? — все с той же довольной улыбкой попросил Ведуччи.
      — Это не похоже на фантастические рассказы, где герой возвращается во времени и заново переживает тот же день, — сказал Рис. — Мы не можем находиться в двух местах одновременно, мистер Ведуччи. Новый день для нас — действительно новый день, и в стране фейри нет сейчас наших двойников, которые проводят его по-другому. День, когда мы были в стране фейри, кончился. Новый день в Лос-Анджелесе начался. Но оба эти дня имеют одну дату — так что за пределами волшебной страны кажется, будто это один и тот же день.
      — Так вы могли находиться в стране фейри в день, когда на нее напали? — переспросил Ведуччи.
      Рис укоризненно улыбнулся и сказал, будто «ай-ай-ай» ребенку:
      —  Якобынапали. Да, могли.
      — Присяжные с ума сойдут, — сказала Нельсон.
      — О, не торопитесь. Мы еще потребуем собрать жюри из присяжных, равных моим клиентам по положению. — Фармер жизнерадостно улыбнулся.
      Нельсон побледнела под ее искусным макияжем.
      — Суд равных? — тихо сказала она.
      — Разве сумеет присяжный-человек по-настоящему осознать возможность находиться в двух разных местах в один и тот же календарный день? — спросил Фармер.
      Юристы ошеломленно переглядывались, один только Ведуччи не поддался общему смятению. Наверное, он это успел уже обдумать. Формально его должность предоставляла ему меньше прав, чем Шелби или Кортесу, но он мог подсказать им, как причинить нам побольше неприятностей. Из всех наших противников мне именно его больше всего хотелось привлечь на свою сторону.
      — Мы здесь как раз и собрались, чтобы дело не дошло до суда присяжных, — напомнил Биггс.
      — Но если они совершили это преступление, то самое малое — их следует изолировать в границах страны фейри, — сказал Шелби.
      — Вначале следует доказать их вину, а после уже обсуждать возможное наказание, — возразил Фармер.
      — Таким образом, мы возвращаемся к тому, что никто из нас не жаждет передачи дела в суд.
      Негромкий голос Ведуччи упал в тишину, словно камень посреди воробьиной стайки. Мысли прочих юристов разлетелись в стороны вспугнутыми птахами.
      — Не стоит расписываться в своей беспомощности перед противником, когда дело еще и не начато, — сказал явно недовольный демаршем коллеги Кортес.
      — Да не дело у нас, Кортес. У нас на носу катастрофа, и мы пытаемся ее предотвратить, — ответил Ведуччи.
      — Для кого катастрофа? Для них? — махнул в нашу сторону Кортес.
      — Для всех фейри, вероятно, — сказал Ведуччи. — Вы не читали историю последней крупной войны в Европе между людьми и фейри?
      — Давно не перечитывал, — буркнул Кортес.
      Ведуччи оглядел остальных юристов:
      — Что, только я читал?
      — Я тоже, — поднял руку Гровер.
      Ведуччи ему улыбнулся как родному:
      — Так напомните этим уважаемым интеллектуалам, как началась последняя война.
      — Она началась в результате разногласий между Благим и Неблагим дворами фейри.
      — Именно! — подхватил Ведуччи. — А затем захватила все Британские острова и немалую часть континентальной Европы.
      — Вы хотите сказать, что если мы не уладим нынешний конфликт, он приведет к войне между дворами? — спросила Нельсон.
      — Томас Джефферсон и его кабинет поставили для фейри всего два нерушимых запрета, — сказал Ведуччи. — Они не должны допускать поклонения себе как божествам и не имеют права развязывать междоусобную войну. Стоит им нарушить любой из этих двух запретов, и их выкинут из Америки — из единственной страны на Земле, согласившейся дать им приют.
      — Мы все это знаем, — бросил Шелби.
      — Но задумывались ли вы, почему Джефферсон поставил именно эти запреты, в особенности запрет на войну?
      — Потому что она была бы губительна для нашей страны, — ответил Шелби.
      Ведуччи покачал головой:
      — В Европе до сих пор сохранилась воронка размером с Гранд-Каньон — на том месте, где состоялась последняя битва той давней войны. Представьте, что такое случилось бы в самом сердце Америки, посреди наших плодороднейших земель.
      Люди переглянулись — нет, о таком они не задумывались. Шелби и Кортес видели только интереснейший юридический казус, шанс выдвинуть новые законы касательно фейри. Все здесь страдали близорукостью, кроме Ведуччи. И разве что Гровера еще.
      — Что вы предлагаете? — спросил Шелби. — Чтобы им все с рук сошло?
      — Нет. Если виновны — пусть ответят, но я хочу, чтобы все здесь понимали, что именно поставлено на карту.
      — Вы как будто взялись защищать принцессу, Ведуччи? — спросил Кортес.
      — Принцесса не подсовывала послу Соединенных Штатов заколдованных часов.
      — А вы уверены, что не подсовывала — чтобы нас запутать? — спросил Шелби таким тоном, словно и правда верил в такую возможность.
      Ведуччи повернулся ко мне:
      — Ваше высочество, давали ли вы господину послу какой-либо магический или любой другой предмет, который мог бы изменить в вашу пользу его мнение о вас и вашем дворе?
      Я улыбнулась.
      — Нет, не давала.
      — Сидхе действительно не лгут, нужно только правильно формулировать вопрос, — сказал Ведуччи.
      — Но как же тогда леди Кейтрин могла назвать имена и описать внешность именно этих господ? Она казалась глубоко травмированной случившимся.
      — Это действительно загадка, — признал Ведуччи. — Леди Кейтрин пришлось бы солгать — произнести прямую ложь, — потому что я задавал ей прямые вопросы, и она ни разу не сбилась. — Он посмотрел на нас. — Вы понимаете, ваше высочество, что это значит?
      Я долго и тяжело вздохнула.
      — Думаю, да. Это значит, что леди Кейтрин рискнула всем. Если ее уличат в прямой лжи, ее ждет изгнание из волшебной страны. А знать Благого двора считает ссылку участью хуже смерти.
      — Не только знать, — поправил Рис. Прочие стражи кивнули.
      — Верно, — сказал Дойль. — Даже малые фейри многое терпят из страха перед ссылкой.
      — Так как же она осмелилась солгать? — спросил нас Ведуччи.
      — А не может это быть иллюзией? — негромко и не слишком уверенно предположил Гален. — Мог ли кто-то использовать такой сильный гламор, чтобы обмануть ее?
      — Вы имеете в виду, ее заставили думать, что на нее напали, когда на самом деле нападения не было? — спросила Нельсон.
      — Не уверен, что сидхе можно так одурачить, — сказал Ведуччи и глянул на нас.
      — А если иллюзией было не все? — предположил Рис.
      — Как это — не все? — спросила я.
      — Втыкаешь в землю сухой сучок, а кажется, будто вырастает дерево. Или показываешь прекрасный замок на месте руин.
      — Иллюзию легче создать, когда для нее есть определенное физическое основание, — пояснил Дойль.
      — А на чем можно построить иллюзию нападения? — спросил Гален.
      Дойль глянул на него выразительно, но Гален не понял. Я сообразила раньше.
      — Это как в сказках о сидхе, навещающих вдов под видом убитых мужей?
      — Да, — подтвердил Дойль. — Иллюзия используется как маскировка.
      — Мало кто из фейри сохранил силу создавать такие иллюзии, — заметил Мороз.
      — Может быть, всего один и сохранил, — сказал вдруг посерьезневший Гален.
      — Но не хотите же вы сказать… — Мороз замолчал на полуслове — мы сами за него додумали.
      — Ну и гад! — выразился Эйб.
      Ведуччи вмешался в разговор, словно прочитал наши мысли. Уж не экстрасенс ли он, а то и носитель фейрийской крови? Может быть, лишь его защита от магии фейри мешает мне это понять?
      — Насколько хорошо владеет искусством иллюзий Король Света и Иллюзий?
      — Черт! — сказал Шелби. — Нельзя же так! Вы только что дали им мотивировку для обоснованного сомнения.
      Ведуччи улыбнулся:
      — У принцессы и ее стражей и без того были обоснованные сомнения, еще до того, как они переступили порог этой комнаты. Они только не высказывали вслух обвинений против короля. Они не всем делятся даже со своими адвокатами.
      Мне в голову пришла жуткая мысль. Я шагнула к Ведуччи — Дойль едва успел меня удержать, чтобы я не взяла человека за плечо. Он прав был, это могли расценить как попытку магического вмешательства.
      — Мистер Ведуччи, вы хотите высказать это обвинение моему дяде во время будущего разговора по зеркалу?
      — Я полагал, что это сделают ваши адвокаты.
      У меня лицо похолодело, кровь отлила от щек. Ведуччи потерял уверенность и едва не потянулся ко мне рукой.
      — Что с вами, ваше высочество?
      — Я боюсь за вас — всех вас, — и за нас тоже, — сказала я. — Вы не понимаете, кто такой Таранис. Он больше тысячи лет абсолютный монарх Благого двора. Это породило в нем такую гордыню, которую вы и вообразить не можете. Для вас, для людей, он изображает веселого красавца-короля, но к Неблагому двору он поворачивается совсем другой стороной. Если вы попросту бросите ему в лицо такие обвинения — не знаю, как он отреагирует.
      — Он нас убьет? — спросила Нельсон.
      — Нет, скорее околдует, — ответила я. — Он Король Света и Иллюзий. Я испытала его силу. Мы говорили совсем недолго, но он меня почти зачаровал. Я почти подпала под его власть, а я ведь принцесса Неблагого двора. А вы люди, и если он пожелает вас зачаровать, вы ему не помешаете.
      — Но это будет нарушение закона! — поразился Шелби.
      — Он — король, в его руках власть над жизнью и смертью, — сказала я. — Он мыслит не как современный человек, как бы удачно он ни работал на публику.
      У меня закружилась голова, кто-то подвинул мне стул.
      Возле меня на колено опустился Дойль.
      — Как ты себя чувствуешь, Мередит? — прошептал он.
      — Вам нехорошо, принцесса? — спросила Нельсон.
      — Я устала и напугана, — сказала я. — Вы не представляете, каким кошмаром были последние несколько дней, а я даже описывать побоюсь.
      — Это имеет какое-либо отношение к нынешнему делу? — спросил Кортес. Я посмотрела на него.
      — Вы имеете в виду, почему я устала и напугана?
      — Да.
      — Нет, с этими ложными обвинениями мое состояние никак не связано. — Я взяла Дойля за руку. — Объясни им, пожалуйста, что с Таранисом надо быть очень осторожными!
      Дойль сжал мою ладонь со словами:
      — Я постараюсь, моя принцесса.
      Я ему улыбнулась:
      — В тебе я уверена.
      Мороз шагнул ко мне с другой стороны и прикоснулся к щеке.
      — Ты бледна. Даже для нашей лунной кожи этот цвет слишком бел.
      Аблойк подошел к нам.
      — Я слышал, что у принцессы достаточно человеческой крови, чтобы болеть простудой. Но думал, это только злобные сплетни.
      — Вы не болеете простудой? — удивилась Нельсон.
      — Они не болеют, — ответила я, прижимаясь щекой к ладони Мороза и не отпуская руку Дойля. — А я болею. Не часто, но бывало.
      Про себя я добавила: «И умереть могу. Первая в истории истинно смертная принцесса фейри». Именно по этой причине — среди прочих — на меня совершали покушения при Неблагом дворе. Некоторые группировки верили, что я, взойдя на трон, заражу смертностью всех бессмертных. Всем принесу смерть. Как прикажете сражаться с такими предрассудками, если там никто даже простуду не может подхватить? А мне предстоит сейчас разговор с самым блестящим из всех сидхе — с королем Таранисом, Повелителем Света и Иллюзий. Да поможет мне Богиня, если он поймет, что я способна поддаться мерзким людским болезням. Это лишний раз покажет ему, насколько я слаба, насколько я человек.
      — Король вот-вот с нами свяжется, — сказал Ведуччи, глянув на часы.
      — Если у него время совпадает с нашим, — заметил Кортес.
      Ведуччи кивнул:
      — Верно. Но нам стоило бы принести для всех здесь присутствующих что-нибудь из холодного металла.
      — Холодного металла? — переспросила Нельсон.
      — Полагаю, какие-нибудь канцелярские принадлежности из офиса наших любезных хозяев помогут нам сохранить трезвую голову при беседе с Его Величеством.
      — Канцелярские принадлежности… — сказал Кортес. — Скрепки?
      — К примеру, — согласился Ведуччи и повернулся ко мне. — Как вы думаете, принцесса, помогут нам скрепки для бумаг?
      — Надо посмотреть, из чего они сделаны. Но иметь при себе горсть скрепок — неплохая мысль.
      — Мы их испытаем, — предложил Рис.
      — Каким образом? — поинтересовался Ведуччи.
      — Если нам будет неприятно к ним прикасаться, то они могут вам помочь.
      — Я думал, что только малые фейри не могут прикасаться к металлу, — удивился Кортес.
      — Кое-кого из малых фейри прикосновение к металлу может сжечь, но даже сидхе не слишком любят прикасаться к металлу, вышедшему из людских кузниц, — ответил Рис, все так же улыбаясь.
      — Сгореть от одного прикосновения к металлу? — поразилась Нельсон.
      — У нас нет времени на обсуждение фейрийских чудес, — сказал Ведуччи. — Лучше нам позаботиться о скрепках.
      Фармер нажал клавишу интеркома, вызвал какого-то секретаря или помощника откуда-то из соседних кабинетов и попросил принести металлические скрепки и зажимы. Я предложила захватить еще перочинные ножи и ножницы.
      У Шелби, Гровера и того другого помощника прокурора ножи оказались при себе.
      — И все же вы поддались очарованию принцессы, — сказал Ведуччи. — Добавьте еще что-нибудь на всякий случай.
      Ведуччи раздал всем канцелярские безделушки. Он взялся командовать, и никто не возражал. Ему полагалось быть нашим противником, но он нам помогал. Сказал ли он правду, что его цель — только правосудие, или солгал? Пока я не узнаю, чего добивается Таранис, верить я никому не смогу.
      Ведуччи подошел к моему стулу, кивнул Дойлю и Морозу, стоявшим по обе стороны от меня.
      — Не стоит ли ее высочеству взять что-нибудь металлическое?
      — При ней есть металлические предметы, как и при всех нас.
      — Ваши пистолеты и мечи я вижу. — Взгляд Ведуччи метнулся ко мне. — Вы хотите сказать, что принцесса тоже вооружена?
      Вооружена, да. На бедре в специальных ножнах у меня был нож, а на пояснице — пистолет в нарочно приспособленной кобуре. Никто не думал, что мне придется из него стрелять, но так я могла носить на себе немало металла — стали и свинца, — не бросая вызов Таранису. В другом случае он счел бы это оскорблением. Стражам носить металл позволялось, потому что они стражи — они должны быть вооружены.
      — У принцессы есть чем себя защитить, — сказал Дойль.
      Ведуччи коротко склонил голову:
      — Тогда я остальное сложу обратно в коробку.
      Протрубили фанфары, мелодично и чисто, будто музыка небесных сфер. Сигнал вызова от короля Тараниса. Проявляя вежливость, он ждал, чтобы кто-нибудь коснулся зеркала с нашей стороны. Все повернулись к ничего не отражающему стеклу, и фанфары пропели еще раз.
      Дойль с Морозом подняли меня на ноги. Рядом со мной, как решили заранее, встал Рис; Дойль шагнул вперед, уступая ему место. Рис приобнял меня за талию и прошептал:
      — Прости, что потеснил твоего фаворита.
      Я удивленно к нему повернулась: ревность, как считается, чувство человеческое. Но Рис дал мне прочитать по его лицу, что он знает, кого выбрало мое сердце, хоть и не тело. Дал понять, что знает о моих чувствах к Дойлю, и что страдает из-за них. Всего один взгляд — и так много сказал.
      Дойль тронул зеркало, и Рис шепнул:
      — Улыбнись его величеству.
      Я улыбнулась — отработанной годами улыбкой. Любезной, но не очень-то радостной. Придворной улыбкой — улыбкой, за которой прячутся, за которой таят совсем-совсем другие мысли.

Глава четвертая