ГЛАВА 1. ЗАМЕДЛЕННАЯ ЖИЗНЬ

Мертвец стоял на поляне в джунглях. Там-то на него и наткнулся Фаррис. Покойник, да еще стоящий, это нечто. Как потом выяснилось, человеческое существо оказалось не вполне мертво, но в тот момент впечатление было стопроцентным.

Невысокий смуглолицый человек в белой робе, типичный представитель одного из лаосских племен центральной части Индокитая, стоял: ни за что не держась, а широко открытые глаза не моргая смотрели вперед. Одна нога была слегка приподнята. И он не дышал.

— Но он не может быть мертвым, — воскликнул Фаррис, — мертвые люди не стоят в джунглях. Они вообще не могут, не должны стоять. В джунглях или где-либо еще. Ведь он даже не привязан и должен бы упасть.

Его перебил Пианг, проводник. Этот бойкий маленький лаосец начал терять присущую ему самоуверенность, как только они сбились с тропы. А стоящий в джунглях покойник довершил его деморализацию.

Как только они наткнулись на загадочного мертвеца, Пианг застыл на месте, выпучив глаза. Теперь он дал волю своему испугу.

— Этот человек — хунати! Не трогайте его! Нам нужно уходить отсюда! Мы остановились в плохой части джунглей.

Фаррис не двинулся с места. Он уже давно охотился в юго-восточной Азии и с определенной долей скептицизма относился к предрассудкам местных жителей. Но с другой стороны, он чувствовал некоторую растерянность.

— Если этот человек и не мертв, то выглядит он плохо. Ему наверняка нужна помощь, — заявил он.

— Нет, нет, — настаивал Пианг. — Он хунати, давайте быстрее уходить отсюда.

Белый от страха Пианг постоянно озирался вокруг себя. Они находились на низком плато, где росли деревья, свойственные скорее климату с чередующимися сезонными дождями, чем заливаемым непрекращающимися ливнями джунглям. Фикусы были здесь не такими густыми, и среди них можно было увидеть верхушки далеких гигантских смоковниц, возвышавшихся словно скалы в безмолвном лунном свете.

Неестественная тишина окружила путешественников. Они с трудом различали голоса птиц и крики обезьян где-то вдали, а рев тигра донесся аж из предгорий. Но здесь, на плато, было удивительно тихо.

Фаррис подошел к неподвижному аборигену и осторожно прикоснулся к его смуглому запястью. Сначала он не почувствовал пульса, затем уловил слабое биение.

— Один удар в две минуты, — пробормотал Фаррис. — Как, черт возьми, он может жить?

Он посмотрел на голую грудь мужчины. Она вздымалась, но так медленно, что глаз с трудом улавливал движение. Несколько минут она оставалась слегка выпуклой, затем так же медленно опускалась.

Фаррис достал карманный фонарик и посветил в глаза аборигену.

Сначала не было никакой реакции на свет. Затем очень медленно веки начали опускаться и полностью закрылись. А потом опять раскрылись.

— Он моргает, но в сотни раз медленнее! — воскликнул Фаррис. — Пульс, дыхание, реакции — все замедленно в несколько сотен раз. Человек либо в шоке, либо под воздействием наркотиков.

Затем он заметил то, что заставило его содрогнуться. Зрачок аборигена начал медленно поворачиваться в его сторону. А его поднятая нога оказалась теперь немного выше.

Как будто он шел, но в сотни раз медленнее, чем нормальный человек.

Все это было необъяснимо. Затем произошла еще более странная вещь. Раздался звук треснувшей ветки.

У Пианга от страха перехватило дыхание, и единственное, что он смог сделать, это махнуть рукой в сторону. Фаррис посмотрел в том направлении.

На поляне находился еще один абориген, замерший в сотне футов в стороне. Он тоже не двигался. Но его тело было наклонено вперед в позе бегуна, который внезапно застыл на месте. Ветка треснула именно под его ногой.

— Они поклоняются великим Изменениям! — шепотом произнес Пианг. — Мы не должны мешать.

Фаррис был согласен с этим. За долгое время пребывания в Азии он успел получить некоторое представление о кое-каких местных культах и меньше всего хотел вмешиваться в религиозные таинства.

Его делом была охота. А эти странные живые мертвецы, независимо от того, под действием какого наркотика они находились, были в безопасности, особенно если другие рядом.

— Мы пойдем дальше, — сказал Фаррис.

Пианг поспешно направился к краю плато. От страха он проламывался через заросли, как преследуемый волками олень, пока они наконец-то не вышли на потерянную тропинку.

— Вот тропа, которая ведет к правительственной станции, — сказал он с большим облегчением. — Мы, должно быть, потеряли ее у ущелья. Я не так много раз заходил в эту часть Лаоса.

Фаррис спросил:

— Пианг, что такое хунати? И поклонение Изменению… Что ты имел в виду?

После странной встречи в джунглях проводник стал менее говорливым, чем в первые дни путешествия.

— Это религиозный культ, — скупо ответил он.

Затем добавил немного надменно:

— Аборигены очень невежественны. Они не посещали школы в миссии, как я.

— Чему они поклоняются? — спросил Фаррис. — Ты употребил слово — великим?

Пианг пожал плечами и соврал:

— Я не знаю. Говорят, что в этих лесах есть люди, которые могут стать хунати. А как это происходит, я не знаю.

Всю дорогу Фаррис размышлял об услышанном от проводника, а еще больше об увиденном. Что-то странное было в этих людях. В их похожести на мертвецов. Это не была полная неподвижность, скорее замедленное движение.

Что было тому причиной и какую цель преследовали поклонники неведомого культа? Если это действительно был культ.

— Мне кажется, что они могут стать легкой добычей для змеи или тигра.

Пианг отчаянно покачал головой.

— Нет, человек, который хунати, находится в безопасности, по крайней мере от зверей. Ни одно животное не тронет его.

Фаррис удивился. Возможно, причиной была их полная неподвижность? Он предположил, что этот культ основан на страхе перед силами природы. Подобные верования часто встречались в этой части мира. И не удивительно. Жизнь тропических лесов была совсем не похожа на размеренное существование леса умеренных поясов. Ее трудно было любить, но вполне можно было бояться.

Однако он должен разобраться! Прошло уже два дня с тех пор, как он покинул верховья Меконга и блуждал по джунглям в надежде как можно скорее добраться до французской исследовательской ботанической станции, которая и являлась целью его похода.

Фаррис смахнул москитов со своей потной шеи, жалея о том, что не остановился на привал еще на закате. Но карта показывала, что он находился в нескольких милях от станции, и оставалась надежда добраться до нее до ночи. Но он не предусмотрел, да и не мог рассчитывать на то, что Пианг потеряет тропинку. Должно быть, именно так и произошло. Сейчас они шли по узкой дорожке, которая вела по краю плато.

Стофутовой высоты фикус закрывал лунный свет. Тропинка извивалась и петляла, огибая заросли бамбука и маленькие ручейки, а окружавшие ее ползучие растения и лианы создавали в темноте дьявольские образы.

Фаррису казалось, что они опять потеряли путь. Снова и снова он спрашивал себя, ради чего он покинул Америку.

— А вот и станция, — внезапно произнес Пианг с явным облегчением.

Впереди открылась поляна, на дальнем ее конце ютился домик. На траву из окон этого ветхого бамбукового бунгало падал свет.

Когда до места оставалось всего несколько ярдов, Фаррис ощутил, как сильно он устал. Ему хотелось знать, сможет ли он сегодня ночью получить приличную кровать и что за парень был этот Берроу, который добровольно похоронил себя в таком забытом богом месте.

Бунгало было окружено грациозными деревьями, в которых Фаррис узнал представителей семейства красильных. Луна освещала небольшой садик, обнесенный низким забором.

С темной веранды донесся голос, который поверг Фарриса в замешательство. Это был голос девушки. Она говорила по-французски.

— Пожалуйста, Андре! Не уходи! Это безумие! Хриплый мужской голос ответил:

— Lys, tais-toi! Je reviendrai…1

Фаррис дипломатично кашлянул и произнес в темноту:

— Месье Берроу?

Зависла мертвая тишина. Затем дверь бунгало резко распахнулась и яркий свет ударил в лицо Фарриса и его проводника.

В свете Фаррис увидел лысоватого мужчину лет тридцати. Вернее, в дверном проеме Фаррис разглядел тонкую прямую фигуру, одетую в белое. Девушка казалась таким же белым пятном в глубине.

Он поднялся по ступенькам.

— Не думаю, что у вас часто бывают гости. Меня зовут Хью Фаррис. У меня для вас письмо из бюро — в Сайгоне.

Возникла пауза. Затем…

— Заходите, месье Фаррис…

В свете лампы Фаррис быстро оглядел двоих обитателей бунгало. На его взгляд опытного охотника, Берроу походил на человека, который слишком долго жил в тропиках: свежесть кожи и красота лица потускнели в условиях жестокого климата, а глаза выражали слишком явное беспокойство.

— Это моя сестра Лиз, — произнес он, забирая из рук Фарриса письмо.

Удивление последнего еще более возросло. Он-то думал, что она жена. Зачем женщине, которой не более чем за тридцать, запирать себя в этой глуши?

Поэтому то, что женщина выглядела несчастной, его не поразило. Еще бы! В таких дебрях! Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы не лицо, которое ни на минуту не покидало выражение тревоги.

— Что-нибудь выпьете? — спросила она, отдавая дань гостеприимству. А затем, тревожно взглянув на брата и обращаясь уже к нему, добавила:

— Ты теперь никуда не пойдешь, Андре?

Берроу посмотрел в сторону покрытого лунным светом ночного леса, и его лица коснулось выражение странного волнения, что сильно не понравилось Фаррису. Но француз повернулся назад и произнес:

— Нет, Лиз. Пожалуйста, подай напитки и прикажи Ахре позаботиться о проводнике.

Пока Фаррис со вздохом облегчения усаживался в скрипучее кресло, Берроу быстро прочитал письмо. Затем он встревоженно посмотрел на Фарриса.

— Значит, вы пришли за тиковым деревом?

Фаррис кивнул:

— Да, но меня интересуют только помеченные деревья. Вы знаете, что они простоят еще несколько лет, прежде чем будут срублены.

— Директор бюро пишет, что я должен оказывать вам всяческое содействие. Он объясняет необходимость создания новых тиковых вырубок.

Берроу медленно сложил письмо. Для Фарриса стало очевидным, что эта идея совсем не нравилась французу, но он был вынужден подчиниться.

— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещал Берроу. — Я думаю, вам понадобятся помощники. Мы что-нибудь придумаем.

Затем в его глазах промелькнуло странное выражение, и он добавил:

— Но здесь есть некоторые участки леса, труднодоступные для вырубки. — Он смешался и добавил: — Однако мы поговорим об этом позже.

Фаррис, слишком уставший после долгого путешествия через джунгли, был благодарен за ром с содовой, принимая бокал из рук Лиз.

— У нас есть одна свободная комната, — произнесла она. — Я думаю, там вам будет удобно.

Он поблагодарил ее.

— Я так устал, что могу уснуть даже на бревне. Мои мускулы настолько отвердели, что я чувствую себя, словно хунати.

Стакан внезапно выпал у Берроу из рук.

ГЛАВА 2. МАГИЯ НАУКИ

Не обращая внимания на разбитый стакан, молодой француз рванулся в сторону Фарриса.

— Что вы знаете о хунати? — глухим голосом спросил он. Пораженный Фаррис заметил, что пальцы француза тряслись.

— Практически ничего, кроме того, что я видел в лесу. Мы наткнулись на человека, стоящего в лунном свете, который выглядел словно и мертвый, и живой. Казалось, что он просто жил невероятно замедленной жизнью. Пианг сказал, что это хунати.

Глаза Берроу вспыхнули, и он воскликнул:

— Я знал, что они собрались провести обряд. И другие были там…

Он прервал себя на полуслове, вспомнив о присутствии Фарриса.

Лиз опустила голову, глядя куда-то в сторону.

— Вы что-то говорили? — продолжил американец.

Но Берроу уже взял себя в руки и теперь более осторожно подбирал слова.

— У лаосских племен есть некоторые странные верования, месье Фаррис. Иногда их бывает немного трудно понять

Фаррис пожал плечами

— В свое время я много чего повидал в Азии. Но это просто невероятно!

— Это наука, а не колдовство, — поправил его Берроу. — Примитивная наука, рожденная давным-давно и передаваемая из поколения в поколение. Этот человек, которого вы видели в лесу, находился под действием химиката, неизвестного нашей фармакологии, но от этого действующего с не меньшим эффектом.

— Вы хотите сказать, что эти племена используют наркотик, способный замедлить жизненные функции до невероятно медленного темпа? — скептически спросил Фаррис. — Наркотик, о котором не знает современная наука?

— А вам это кажется таким странным? Вспомните, месье Фаррис, что в прошлом веке одна старая английская крестьянка лечила сердечных больных с помощью наперстянки, пока врач не исследовал ее метод лечения, и… вот результат — он открыл дигиталис.

— Но почему, черт возьми, они хотят жить в таком замедленном темпе?

— Потому что они верят, что в таком состоянии способны общаться с чем-то большим, чем они сами.

Лиз перебила его:

— Должно быть, месье Фаррис сильно устал. Его постель готова.

Фаррис видел нервный страх на ее лице и понял, что ей очень хотелось прекратить этот разговор.

Прежде чем заснуть, он долго думал о Берроу. Было в этом парне что-то странное. Он слишком увлечен этими хунати.

В конце концов, кому какое дело, что эти люди предпочитают жить таким странным образом. Как он там сказал: «Чтобы общаться с чем-то большим, чем они сами».

Что же это были за странные боги, для общения с которыми необходимо жить в сотни раз медленнее?

На следующее утро Фаррис завтракал вместе с Лиз на широкой веранде. Девушка сказала ему, что ее брат уже ушел.

— Сегодня он поведет вас в местную деревушку, чтобы договориться о рабочих, — добавила она.

При этом Фаррис заметил легкую тень недовольства на ее лице. Она в молчании смотрела на великий зеленый океан леса, раскинувшийся по плато, на краю которого они находились.

— Вы не любите лес? — предположил он.

— Я ненавижу его. В нем можно задохнуться.

Тогда он спросил, почему она не уехала. Девушка пожала плечами.

— Скоро уеду. Мне нет смысла больше здесь оставаться. Андре не поедет со мной. — Затем она добавила: — Андре тут уже пять лет. Когда он не вернулся во Францию, я приехала сюда, чтобы забрать его. Но он не захотел ехать домой. У него здесь есть то, что привязывает его к этому месту.

Внезапно она вновь замолчала, словно сболтнула лишнее. Фаррис деликатно воздержался от вопроса, о чем она хотела сказать. Возможно, она стала слишком походить на местных женщин, у которых замкнутость была в крови. Хотя Берроу не похож на того мужчину, которому нравилось бы подобное.

Наступил день, сменив не менее жаркие утренние часы. Фаррис, удобно устроившись в кресле, ожидал возвращения Берроу.

Но того все не было. Когда миновал полдень, Лиз явно начала испытывать беспокойство.

За час до заката она пришла на веранду, одетая в брюки свободного кроя и куртку.

— Я иду в деревню. Скоро вернусь, — сказала она Фаррису.

Ложь ей явно не удавалась. Фаррис понял и поднялся на ноги.

— Вы идете искать своего брата. Где он?

На ее лице боролись горе и сомнение. Она продолжала молчать.

— Поверьте мне, я хочу быть вашим другом, — быстро добавил Фаррис. — Ваш брат ввязался здесь во что-то, не так ли?

Она кивнула. Ее лицо стало белым как полотно.

— Да, поэтому он и не хотел возвращаться во Францию вместе со мной. Он не мог заставить себя уехать. Он здесь, как в ужасных тисках.

— Что вы имеете в виду?

— Я не могу сказать вам. Пожалуйста, подождите здесь.

Он смотрел вслед девушке и вскоре понял, что она направлялась не вниз по склону, а вверх, к вершинам, выступающим над покрытым лесом плато.

Быстрыми пружинистыми шагами он нагнал ее.

— Вы не можете идти туда одна. Вы ведь даже не знаете, где его искать.

— Нет, я думаю, что знаю, где он находится, — шепотом произнесла Лиз. — Но вы не должны идти туда. Местным это не понравится.

Внезапно Фаррис все понял.

— Это большая поляна на вершине плато, где мы встретили хунати?

Девушка не произнесла ни слова, но ее недовольное молчание говорило само за себя.

— Возвращайтесь в бунгало, — сказал Фаррис. — Я найду его. — Она отказалась. Фаррис пожал плечами и направился вперед. — Тогда мы пойдем вместе.

Некоторое время Лиз стояла в нерешительности, но затем все же направилась за ним.

Они шли через лес. Лучи заходящего солнца пробивались через густую листву и освещали их путь. Зелень отдавала жарким паром. Даже птицы и обезьяны вели себя бесшумно в этот час.

— Берроу вмешался в этот обряд хунати? — спросил Фаррис.

Лиз бросила на него взгляд, которым хотела выразить резкое отрицание, но затем опустила глаза.

— Да, некоторым образом. Его страсть к ботанике была тому причиной. Теперь он втянут в это.

Фаррис был озадачен.

— Как может страсть к ботанике вовлечь человека в какой-то сумасшедший обряд или во что бы там ни было?

На этот вопрос она не ответила. Она больше не проронила ни слова, пока они не достигли поляны плато. Затем шепотом произнесла:

— Мы должны вести себя тихо. Будет плохо, если нас кто-нибудь заметит.

Впереди росли огромные баньяны, которые Фаррис приметил еще прошлым вечером.

За ними он увидел лаосца, маленькую смуглую фигуру в десяти ярдах от себя. На некотором расстоянии от него находились еще двое. Все они стояли неподвижно, обращенные лицами в противоположную от Фарриса сторону.

Фаррис понял, что это хунати, находящиеся в странном состоянии замедленной жизни.

Неожиданное чувство холода стиснуло ему грудь, и он бросил через плечо:

— Вы бы лучше вернулись назад и подождали.

— Нет, — упрямо ответила Лиз. — Здесь Андре.

Фаррис повернулся в замешательстве и затем тоже увидел Берроу. Он стоял под большим фикусом в нескольких сотнях футов в стороне, а на его лице застыла неподвижная маска.

Хунати!

Фаррис ожидал этого, но все равно испытал шок. Это не значило, что остальные застывшие люди не имели для него значения. Но он же говорил с Берроу всего несколько часов назад. И вот теперь увидел его таким!

Берроу находился в позе, напоминавшей «живые скульптуры» прошлых времен. Одна нога немного приподнята, тело слегка наклонено вперед, поднята одна рука.

Как и у остальных, лицо Берроу было направлено на ту часть поляны, где росли огромные баньяны.

Фаррис дотронулся до его руки.

— Берроу, кончайте это.

— Нет смысла говорить с ним, — прошептала девушка, — он не слышит.

Действительно, Берроу не мог слышать. Он сейчас жил в таком замедленном темпе, что ни один звук не мог донестись до его слуха. Его лицо превратилось в маску, губы слегка раздвинуты, глаза смотрят вперед. Вот медленно-медленно опустились веки, а затем так же медленно поднялись Медленно-медленно его приподнятая рука опустилась ближе к земле.

Движение, пульс, дыхание — все в сотни раз медленнее. Жизнь, но какая-то нечеловеческая.

Лиз была не так ошарашена, как Фаррис. Он догадался, что она уже видела брата в таком состоянии раньше.

— Мы должны каким-то образом отнести его обратно в бунгало, — пробормотала она. — Я не могу позволить ему снова стоять здесь много дней и ночей.

Размышление над этой проблемой дало Фаррису возможность отодвинуть на второй план мысли об этой страшной неподвижной картине.

— Мы можем попытаться соорудить носилки из наших курток, — сказал он. — Я только срежу несколько палок.

Две бамбуковые палки, просунутые через рукава, превратили одежду в подобие носилок, которые они положили на землю.

Фаррис приподнял Берроу. Его тело оказалось на удивление мускулистым. Он положил француза на носилки, а затем повернулся к девушке.

— Вы поможете мне нести его? Или позовете кого-нибудь из местных?

— Они ничего не должны знать об этом. Андре не тяжелый.

Он действительно немного весил. Его тело было легким, словно после долгой иссушающей болезни. Но Фаррис знал, что не болезнь явилась тому причиной.

Зачем молодому цивилизованному ученому отправляться в джунгли и принимать какой-то отвратительный примитивный наркотик, который приводит его в состояние ступора? В этом нет никакого смысла.

Лиз несла «живую ношу» в полном молчании. Даже когда они время от времени опускали носилки на землю, чтобы передохнуть, она продолжала молчать.

Когда они вернулись в бунгало и положили Берроу на кровать, девушка обессиленно упала в кресло и закрыла руками лицо.

Фаррис заговорил с грубой уверенностью:

— Не расстраивайтесь, с ним все будет в порядке. Я скоро выведу его из этого состояния.

Она покачала головой.

— Не смейте даже и пытаться! Он выйдет сам. На это уйдет много дней.

«Черта с два, — подумал Фаррис. — Я должен искать тиковое дерево, а без помощи Берроу мне не обойтись».

Затем его охватила жалость к этой хрупкой девушке. Он взял ее за руки и произнес:

— Хорошо, я помогу вам ухаживать за ним. Мы вместе попытаемся привести его в чувство и вернуть домой. А теперь приготовьте что-нибудь поесть.

Лиз зажгла керосиновую лампу и вышла. Он услышал, как она зовет слуг.

Фаррис посмотрел на Берроу. И вновь почувствовал приступ тошноты. Открытые глаза француза уставились в потолок. Он жил, дышал, но был похож на мертвеца.

Но он не был мертвым. Фаррис заметил, как очень медленно глаза Берроу повернулись в его направлении.

В комнату вернулась Лиз. Она выглядела спокойной. Но за это время американец уже сумел узнать ее. Он понял, что она была напугана.

— Слуги ушли. Арха, девушки и ваш проводник. Они, должно быть, видели, как мы несли Андре.

Фаррис все понял.

— Они ушли, потому что мы принесли человека, который хунати?

Лиз кивнула.

— Все местные боятся этого обряда. Говорят, что только немногие участвуют в нем. Но их боятся.

Фаррису хотелось выругаться.

— Пианг удрал, как трусливый кролик. Неплохое начало моей работы.

— Возможно, вам лучше уйти, — неуверенно произнесла Лиз. Затем добавила совершенно противоположное: — Нет, я не смогу вынести этого одна. Пожалуйста, останьтесь.

— То, что я останусь, это точно. Я не могу вернуться и сообщить, что прервал свою работу из-за…

Фаррис замолчал. Девушка не слушала его. Она смотрела через него на кровать.

Фаррис оглянулся. Пока они говорили, Берроу начал двигаться. Очень медленно, но он двигался.

Теперь его ноги были на полу. Он вставал. Его тело с огромным трудом выпрямлялось в течение нескольких минут.

Затем его правая нога начала подниматься от пола. Он пытался идти в сотни раз медленнее, чем нормальный человек.

Он направлялся к двери.

Глаза Лиз наполнились грустью.

— Он пытается уйти обратно в лес. И будет пытаться до тех пор, пока он хунати.

Фаррис осторожно положил Берроу обратно на кровать. Он почувствовал холодный пот на лбу. Что же было там, наверху, что вводило этих людей в странный транс замедленной жизни?

ГЛАВА 3. СТРАШНЫЙ СОБЛАЗН

Фаррис повернулся к девушке и спросил:

— Как долго он будет оставаться в таком состоянии?

— Долго, — грустно ответила она. — Чтобы организм справился, потребуется несколько недель.

Фаррису такая перспектива не понравилась, но он ничего не мог с этим поделать.

— Хорошо. Мы с вами позаботимся о нем.

Лиз сказала:

— Одному из нас придется наблюдать за ним все время. Он будет пытаться вернуться в лес.

— С вас на сегодня хватит. Я буду следить за ним этой ночью.

И Фаррис следил. Не только этой ночью, но и много ночей подряд. Уже прошло несколько недель. Местные по-прежнему избегали их, и он не видел никого, кроме бледной девушки и мужчины, живущего в необычном состоянии.

Берроу не изменился. Казалось, что он не спал и не нуждался ни в воде, ни в пище. Он постоянно двигался, только это движение происходило так медленно, что трудно было заметить.

Лиз была права. Берроу хотел вернуться в лес. Хоть он и жил необычным образом, но находился в сознании и постоянно пытался уйти в этот запретный тихий лес на плато, где они нашли его.

Фаррис устал постоянно возвращать неподвижную фигуру на кровать и с разрешения Лиз привязал его руки. Это не улучшило положения. Было так грустно наблюдать, сидя в освещенной керосиновой лампой комнате, как Берроу пытается освободиться от своих пут.

Все это сильно действовало на нервы Фарриса. Ему хотелось дать Берроу какое-нибудь снотворное, чтобы тот уснул. Но он не решался сделать это.

Он нашел на предплечье француза странные порезы, наполненные зеленой жидкостью. Рядом с ними находились шрамы от старых порезов. Итак, Берроу действительно ввел, или ему ввели, наркотик. И наркотик этот был никому не известен. Фаррис не осмеливался искать противоядия.

Однажды ночью Фаррис, оторвав свой взгляд от зачитанного до дыр журнала «Л’Иллюстрейшн», вскочил на ноги.

Берроу все еще лежал на кровати, но он моргал. Он моргал с нормальной скоростью, а не в замедленном темпе.

— Берроу! — быстро произнес Фаррис. — Вы в порядке? Вы слышите меня?

Берроу недружелюбно посмотрел на него.

— Я вас слышу. Могу я вас спросить, зачем вы вмешались?

Фаррис был ошарашен. Он так долго исполнял обязанности сиделки, что уже бессознательно начал думать о нем, как о больном, который будет благодарен за его заботу. Теперь он понял, что Берроу совсем не был благодарен. Он был в ярости.

Француз развязывал веревки. Хоть его движения и были неуверенными, а руки тряслись, освободившись от пут, он нормально встал на ноги.

— Ну? — спросил он. Фаррис пожал плечами.

— Ваша сестра пошла за вами туда. Я помог ей принести вас назад. Вот и все.

Берроу выглядел немного озадаченным.

— Это сделала Лиз? Но это нарушение обряда. У нее могут быть неприятности.

От усталости и напряжения Фаррис внезапно сорвался:

— Почему вы сейчас беспокоитесь о Лиз, когда вы заставили ее несколько месяцев подряд сходить с ума своим баловством с местным чародейством?

Фаррис ожидал грубого ответа, но вместо этого француз грустно произнес:

— Вы правы. Это я во всем виноват.

Фаррис воскликнул:

— Берроу, почему вы делаете это? Зачем занимаетесь этой ересью, становясь хунати, живя в сотни раз медленнее? Чего вы хотите добиться?

Берроу и в то же время не Берроу, а другой незнакомый мужчина посмотрел на него измученными глазами.

— Делая так, я вхожу в другой мир. В мир, который существует вокруг нас всю нашу жизнь, но о котором мы ничего не знаем.

— Что это за мир?

— Это мир зеленого листа, корня и ветки, — ответил Берроу. — Мир растений, который мы не способны ощутить из-за разницы в жизненном темпе.

Фаррис медленно начал понимать.

— Вы хотите сказать, что эта перемена дает вам возможность жить в том же темпе, что и растения?

Берроу кивнул.

— Да, и эта разница в движении и является проходом в этот неизвестный, невероятный мир.

— Но каким образом?

Француз указал на еще не совсем зажившие царапины на своей руке.

— Это делает наркотик Местный наркотик, который замедляет метаболизм, работу сердца, дыхание и все остальное.

В его основе лежит хлорофилл. Зеленая кровь растений, химический комплекс, который дает растениям возможность брать энергию прямо из солнца. Местные готовят его сами только им известным способом.

— Я никогда не думал, что хлорофилл может как-то воздействовать на животный организм, — недоверчиво произнес Фаррис.

— Это высказывание говорит о том, что ваши познания в биохимии уже устарели. В марте 1948 года двое химиков из Чикаго, занимавшиеся массовым производством экстракта хлорофилла, заявили, что их инъекции двум собакам и крысам способствовали продлению жизни последних путем изменения скорости процессов окисления в клетках.

Хлорофилл продлевает жизнь, да, но замедляя ее! Дерево живет дольше, чем человек, потому что живет не в таком быстром темпе. Мы можем продлить человеческую жизнь до жизни дерева, вводя в его организм определенное количество хлорофиллового компонента.

Фаррис сказал:

— Так вот что вы имели в виду, говоря, что примитивные люди иногда используют достижения современной науки?

Берроу кивнул.

— Использование хлорофилла для хунати может быть секретом вековой давности. Я верю, что некоторые лесные племена его давно уже знают.

Он грустно посмотрел мимо американца.

— Поклонение дереву — такая же древняя религия, как и само человечество. Священное Дерево шумеров, поляны Додоны, дубы друидов, ясень Игдрассил в Норвегии и даже наша новогодняя елка — все это исходит из примитивных верований в другую, чужую жизнь, которая существует рядом с нами на Земле.

Я думаю, что несколько тайных адептов всегда знали, как приготовить подобный наркотик, который позволял им вступать в контакт с этой другой жизнью, переходя на ее уровень и замедленный темп.

Фаррис удивленно уставился на него.

— Но как вам удалось приобщиться к этому таинству? Ведь без сомнения это «святая святых», тайна для непосвященных!

Берроу пожал плечами.

— Местные жители благодарны мне за то, что я спасаю джунгли от возможной смерти.

Он прошел через комнату и, подойдя к углу, который был переоборудован под химическую лабораторию, взял пробирку. Она оказалась наполнена грязными маленькими спорами серо-зеленого цвета.

— Это Бирманская гниль. Она охватила все леса к югу от Меконга. И она смертельна для тропических деревьев. Листья растений опадают и увядают без гниения, хотя и называется эта болезнь — гниль. Я показал племенам, как остановить ее. В награду они приобщили меня к секте хунати, то есть сделали посвященным.

— Но я все равно не понимаю, почему такой образованный человек, как вы, решил влезть во всю эту тумбу-мумбу, — спросил Фаррис.

— Боже, да я и пытаюсь объяснить вам. Мое профессиональное любопытство заставило меня присоединиться к обряду и принять наркотик. — Берроу продолжал: — Но вы, как и Лиз, не хотите меня понять. Вы не можете принять чудо и странности и… красоты этой другой жизни.

Что-то в глазах Берроу, в его лице заставило Фарриса похолодеть. Его слова будто опустили вуаль на старое и знакомое, сделав его странным и пугающим.

— Берроу, послушайте. Вы должны немедленно покончить с хунати и покинуть это место.

Француз загадочно улыбнулся.

— Я знаю. Я уже говорил себе это много раз. Но я не уйду. Как я могу покинуть то, что является раем для ботаника.

В комнату вошла Лиз. Она грустно посмотрела на брата и произнесла:

— Андре, брось все это и давай поедем домой.

— Или вы настолько поглощены этим обрядом, что вам наплевать на разбитое сердце сестры? — добавил Фаррис.

Берроу вспыхнул:

— Спелись! Вы обращаетесь со мной, как с наркоманом, даже не зная, к какому чуду я прикоснулся. Я попал в другой мир на Чужую Землю, которая постоянно находится вокруг нас и которой мы не видим. И я буду возвращаться туда снова и снова.

— Ну что же, тогда используйте свой наркотик и снова станьте хунати, — грубо произнес Фаррис.

Берроу отрицательно покачал головой.

— Нет?! — удивленно переспросил Фаррис. — Хотя да! Я понимаю. Вы не сделаете этого, потому что если сделаете, мы опять приведем вас обратно. Когда вы хунати, вы не в состоянии сопротивляться нам.

Француз пришел в ярость.

— Я могу остановить вас! Вы мешаете мне!

— Не можете, — лукаво произнес Фаррис. — Когда вы находитесь в ступоре, вы бессильны против нормальных людей. А я пытаюсь спасти ваш рассудок.

Берроу выбежал из комнаты без ответа. Лиз посмотрела на американца. По ее лицу текли слезы.

— Не волнуйтесь, — постарался он успокоить ее. — Со временем он преодолеет это.

— Я не боюсь, — прошептала девушка. — Но «чужая жизнь» стала для него навязчивой идеей.

Фаррис согласился. Каков бы ни был соблазн этого другого мира, он захватил в свои сети Берроу.

Холод прошел по коже Фарриса, когда он представил себе человека в этом чужом, неведомом мире, живущем жизнью в сотни раз медленнее нормальной.

В тот день бунгало было необычно тихим, Берроу заперся в своей лаборатории, а Лиз ходила по дому с печальными глазами.

Но Берроу не пытался убежать, хотя Фаррис предполагал стычку. К вечеру, казалось, он пришел в себя и даже помог приготовить ужин.

За ужином он вел себя необычно весело. Но его шутки не понравились Фаррису. Никто из них не говорил на ту тему, которой были заняты все их мысли.

Берроу ушел, и Фаррис сказал Лиз:

— Идите спать. Вы провели столько бессонных ночей, что засыпаете прямо на ходу. Я покараулю.

Дойдя до своей комнаты, Фаррис почувствовал, что его тоже охватывает сонливость. Он опустился в кресло, борясь с тяжестью, давившей на его веки.

Затем внезапно он понял.

— Это снотворное, — крикнул он. Но его голос прозвучал не громче шепота. — В еде что-то было.

— Да, — услышал он отдаленный голос. — Да, Фаррис.

Вошел Берроу. Он вырос как скала перед затуманенными глазами Фарриса. Берроу подошел ближе, и Фаррис увидел в его руке шприц с зеленой жидкостью.

— Простите, Фаррис, — сказал он, закатывая рукав американца.

Фаррис не мог сопротивляться.

— Мне очень жаль, что приходится это делать с вами и Лиз. Но вы вмешались. И это единственная возможность заставить вас не пытаться вернуть меня назад.

Фаррис почувствовал укол. И все. Он больше ничего не осознавал. Наркотический транс охватил его.

ГЛАВА 4. НЕВЕРОЯТНЫЙ МИР

Фаррис проснулся. Сначала он не мог понять, что же с ним произошло, но вскоре память подсказала, и он до мельчайших подробностей вспомнил вечер, ужин и Берроу со шприцем в руке.

В момент, когда Фаррис пришел в себя, был день. Он наступал и проходил каждые несколько минут. В комнате то зависала тьма ночи, то внезапно рождались лучи рассвета, то наступал полдень, то снова ночь.

Фаррис беззвучно наблюдал за этой бесконечной сменой тьмы и света.

Дни сократились до минут? Но как это возможно? А затем, когда он полностью проснулся, он вспомнил.

— Хунати! Он ввел наркотик мне в вену!

Да, теперь и он стал хунати и жил в темпе в сотни раз медленнее обычного. Вот почему дни и ночи проносились так быстро. Он уже прожил несколько дней.

Фаррис встал на ноги. Поднимаясь, он зацепился курительной трубкой за ручку кресла. Она не упала, а просто исчезла. А в следующий момент уже лежала на полу.

— Она упала, но упала так быстро, что я не видел этого. Его мозг не мог поверить в происходящее. Фаррис почувствовал, что его трясет.

Он попытался взять себя в руки. Это не волшебство и не наваждение, внушал он себе. Это всего лишь дьявольский секрет науки, но в этом нет ничего сверхъестественного. Фаррис себя чувствовал абсолютно нормально. И только быстрые смены дня и ночи говорили о том, что он изменился.

Неожиданно Фаррис услышал крик и побежал из гостиной бунгало. Ему навстречу выбежала Лиз. Она по-прежнему была одета в просторные, не стесняющие движений брюки и куртку. Ее глаза переполнял страх.

— Что случилось? — кричала она. — Свет…

Фаррис взял ее за плечи.

— Лиз, держите себя в руках. То, что сейчас происходит, означает, что мы стали хунати. Это сделал ваш брат. Он подсыпал снотворное во время ужина, а затем ввел нам наркотик.

— Но зачем?

— Разве вы не понимаете? Он опять ушел в лес и стал хунати. Если бы мы остались нормальными, то смогли бы найти и вернуть его назад. Поэтому он изменил нас.

Фаррис пошел в комнату Берроу. Все было так, как он и ожидал. Француз исчез.

— Я пойду за ним, — твердо произнес он. — Он должен вернуться. Возможно, у него есть противоядие. Подождите здесь.

Лиз уцепилась за его руку.

— Нет, если я останусь здесь одна, то сойду с ума.

Фаррис видел, что девушка находилась на грани истерики. Он не был удивлен. Быстрая смена дня и ночи могли свести с ума кого угодно.

— Хорошо, — сдался он. — Подождите здесь, пока я постараюсь что-нибудь найти.

Он вернулся в комнату Берроу и снял со стены большой тесак, используемый в джунглях для прорубания дороги. Затем он увидел кое-что еще, что блистало на лабораторном столе ботаника.

И это Фаррис сунул себе в карман. Если он не сможет вернуть Берроу силой, то, возможно, используя это в качестве угрозы, можно будет заставить его поступать разумно.

Они с Лиз поспешили на веранду и начали спускаться по ступенькам, но в нерешительности остановились.

Лес перед ними теперь представлял из себя просто кошмар. Он кипел и бурлил беспокойной жизнью. Ветви ползли вверх, уничтожая друг друга в борьбе за свет, через них с невероятной скоростью пробивались лианы. Все звуки сливались в шуршащий рев.

Лиз отшатнулась.

— Лес теперь живой!

— Нет, он такой же, как и всегда, — постарался успокоить ее Фаррис, — это мы изменились. Мы сейчас живем так медленно, что нам кажется, что растения живут быстрее.

— И Андре там, среди них? — Но затем смелость вернулась к ней. — Я не боюсь.

Они направились через к лес к плато гигантских деревьев. В этом невероятном мире вокруг них все казалось нереальным.

В себе Фаррис не чувствовал никакой разницы. Никакого внутреннего ощущения замедления. Его движения и чувства казались ему нормальными. Единственное, что было не так, так это то, что вся растительность вокруг него теперь жила новой жизнью, которая представлялась животной в своей дикости.

Из-под их ног выбивались травинки, тянущиеся к свету. Бутоны распускались, выпуская свои лепестки в воздух, выдыхали свой аромат и умирали. Листья появлялись на своих веточках, проживали всего лишь один момент и, оторвавшись, падали на землю. Лес вокруг них превратился в калейдоскоп цветов от бледно-серого до желто-коричневого.

Но жизнь леса совсем не была спокойной и мирной. Раньше Фаррису казалось, что растительный мир земли не такой, как животный, где нужно постоянно бороться за выживание. Теперь он видел, как сильно ошибался.

Неподалеку тропическая крапива оплелась вокруг гигантского папоротника. Подобно спруту ее усики охватывали и пронзали растение. Папоротник мучился. Он отчаянно боролся, пытаясь освободиться. Но жгучая смерть его побеждала.

Лианы подобно огромным змеям оплетались вокруг стволов деревьев, вонзая свои корни в живую кору. Деревья боролись с ними. Фаррис видел, как ветви пытались отбиться от смертоносных лиан. Эта картина напоминала борющегося человека, отчаянно пытающегося разжать кольца охватившего его питона.

В этом мире растения были подобны своим братьям — животным. Охотники и жертвы. Душащие лианы, смертельно красивые орхидеи оказались подобны раку, поедающему жизненную силу, ядовитые грибки — они стали волками и шакалами этого растительного мира.

Даже среди самих деревьев велась борьба за выживание. Пальмы, бамбуки и фикусы — все они знали, что такое боль, страх и смерть.

Фаррис мог слышать их. Теперь, когда его чувства оказались не столь замедленны, он воспринимал голоса леса, настоящие голоса, которые совсем не похожи на те звуки, которые издают ветки, когда по ним проходит ветер. Первобытный голос жизни и смерти, который говорил еще до того, как человек появился на Земле, и будет говорить, когда человек исчезнет.

Сначала Фаррис осознавал только этот гул. Теперь он мог различать отдельные звуки: слабые крики травинок и ростков бамбука, выбивающихся из земли, стон и вздохи умирающих ветвей, смех молодых листьев высоко в небе, тихий шепот оплетающихся лиан.

Он даже мог воспринимать их мысли. Вековые мысли деревьев. Фаррис почувствовал ужас. Он не хотел слышать этого.

Бег дня и ночи продолжался. Рассвет и закат с невероятной скоростью продолжали сменять друг друга.

Лиз, которая плелась за ним по тропинке, внезапно издала крик ужаса. Черная лиана, выскочившая из куста, набросилась на нее со скоростью змеи, пытаясь оплестись вокруг ее тела. Фаррис выхватил тесак и рубанул по лиане. Но она продолжала наступать с прежней яростью. Теперь ее кончик тянулся к нему.

Он ударил снова, чувствуя тошноту от ужаса, толкая девушку назад к краю плато.

— Мне кажется, — прошептала она, — что я слышу голоса леса.

— Это ваше собственное воображение, — сказал он ей. — Не слушайте!

Но он тоже мог слышать их! Это были очень слабые голоса, словно доносящиеся откуда-то издалека. Фаррису казалось, что каждую минуту, которая в этом мире осознавалась днем, он все яснее мог воспринимать телепатические импульсы организмов, живших своей собственной жизнью рядом с человеком, но эта жизнь была невидима ему до тех пор, пока он — человек — не становился хунати.

Фаррису показалось, что ритм жизни леса изменился. Что после того как он расправился с лианой, лес стал ощущать их присутствие. Подобно яростной толпе, деревья вокруг них наполнились гневом, издавая крики и стоны.

Ветки рвались к Фаррису и девушке, лианы пытались их схватить и ужалить, словно змеи. Тонкие молодые деревца хлестали их, как прутья, бамбуковые ростки преграждали им путь.

— Это только наше воображение, — говорил он девушке. — Мы только представляем себе, что лес знает о нас.

Прежде всего Фаррис должен был сам поверить в то, что говорил, потому что иначе вокруг оставалось только темное безумие.

— Нет, — крикнула Лиз. — Нет, лес знает, что мы здесь!

Паника девушки угрожала разрушить самообладание Фарриса, а яростный шум леса все усиливался. Охотник бежал, таща за собой девушку, закрывая ее своим телом от гнева джунглей.

Они спешили на вершину плато. И всю дорогу их сопровождала постоянная смена дня и ночи. Теперь деревья вокруг казались гигантами; они сражались друг с другом, борясь за место под солнцем и нависая над двумя маленькими людьми, казавшимися по сравнению с ними пигмеями.

Но и маленькие растения у них под ногами продолжали яростно бороться с двумя бегущими людьми. Все сильнее и четче мозг Фарриса воспринимал телепатические импульсы.

Затем до мозга Фарриса донесся более сильный импульс, поглотивший все остальные. Это были мысли-крики, призыв более глубокий и могущественный, более чужеродный, чем голос первобытной Земли.

— Остановите их! — эхом отдались эти мысли в мозгу Фарриса. — Остановите их! Убейте их! Они наши враги!

Лиз издала нервный крик:

— Андре!

И тогда Фаррис увидел его. Берроу стоял впереди под тенью монстроподобных баньянов. Его руки были подняты в сторону этих колоссов джунглей, словно он молился. А над ним и над всем лесом возвышались эти гиганты.

— Остановите их! Убейте их!

Эти таинственные крики-мысли неумолчным гамом отдавались в мозгу Фарриса, но он старался не вслушиваться, подходя ближе и ближе…

Он знал, хотя отказывался верить в это, откуда неслись эти мысли и почему Берроу молился баньянам.

Да, эти гигантские колоссы были подобны богам. Они прожили много веков. Их ветви, подобно множеству рук, простирались к небу, а их корни, подобно сотням ног, глубоко уходили в землю.

Фаррис пытался отогнать от себя эту мысль. Он был человеком, человеком своего мира, и он не верил этим чужим богам.

Берроу повернулся к ним. Его глаза горели яростью. И прежде чем он заговорил, Фаррис понял, что француз уже не был больше нормальным человеком.

— Вы оба, уходите! — приказал он. — Глупцы! Зачем вы пришли за мной сюда? Идя через лес, вы убивали, и лес это знает!

— Послушайте, Берроу! — кричал Фаррис, пытаясь воззвать его к голосу разума. — Вы должны вернуться вместе с нами! Забудьте это безумие!

Берроу пронзительно засмеялся.

— Безумие в том, что Боги подняли свой голос гнева против вас? Вы слышите его в вашем мозгу, но боитесь прислушаться! Бойтесь, Фаррис! На это есть причина! Вы уничтожали деревья много лет, так же как убили несколько растений по пути сюда! И лес это знает! Он считает вас своим смертельным врагом!

— Андре! — сквозь рыдания произнесла Лиз. Она закрывала руками плачущее лицо.

Фаррис почувствовал, что находится на грани нервного срыва под влиянием этой безумной сцены. Непрекращающаяся смена дня и ночи, шум леса вокруг них, лианы, ползущие, словно змеи, ветки, бьющие по лицу, и гигантские баньяны, грозно возвышающиеся впереди.

— Это мир, в котором живет человек всю свою жизнь, но никогда не видит его! — кричал Берроу. — Я приходил в него снова и снова. И каждый раз все более отчетливо слышал голоса Великих!

Они самые древние и самые могущественные существа на нашей планете! Много веков назад люди знали это и почитали их за те знания, которым они могли научить. Они поклонялись им в виде ясеня Игдрассил и дуба друидов. Они поклонялись им в виде Священного Дерева! Но современные люди забыли эту другую Землю. Кроме меня, Фаррис, кроме меня! В этом мире я нашел такую мудрость, которая вам и не снилась. И вы, глупые слепцы, не сможете помешать мне!

В тот момент Фаррис понял, что уже поздно пытаться вразумить Берроу. Француз много раз бывал в этом мире и зашел в своем увлечении «другой жизнью» слишком далеко. Эта другая Земля была настолько чужда человечеству, словно находилась в иной вселенной.

Именно потому, что он боялся этого чужого мира, Фаррис и захватил с собой эту маленькую пробирку. Единственная вещь, которая могла бы заставить Берроу подчиниться.

Фаррис достал ее из кармана. Он держал ее так, чтобы французу было хорошо видно.

— Вы знаете, что это такое, Берроу! Вы также знаете, что я с этим сделаю, если вы меня на это толкнете!

Дикий страх промелькнул в глазах Берроу, когда он узнал пробирку из своей лаборатории и ее поблескивающее содержимое.

— Бирманская гниль! Вы не посмеете, Фаррис!

— Посмею! — глухим голосом произнес Фаррис. — И сделаю это, если вы не пойдете с нами, сейчас же!

В глазах Берроу перемешались гнев и страх, когда он смотрел на маленькую и такую безобидную с виду склянку. Он тяжело произнес:

— За это я убью вас!

Лиз вскрикнула. Черные лианы оплелись вокруг нее, стоящей и опустившей голову. Они пытались свалить ее на землю.

Казалось, шум леса стал триумфальным. К Фаррису и Лиз ползли все новые лианы, ветви, вьюнки и побеги, и в их головах звучали голоса растений, подобные раскатам грома.

— Убейте их! — сказали деревья.

Фаррис прыгнул навстречу этой живой массе, выхватив тесак. Он обрубил лианы, державшие девушку, и начал яростно наносить удары по ветвям, хлеставшим их.

Затем находящийся за спиной Берроу нанес Фаррису сильный удар по плечу. Тесак выпал из его рук.

— Я говорил вам не убивать, Фаррис! Я говорил вам!

— Убейте их! — проносились в голове чужеродные мысли.

Берроу теперь уже кричал. Его глаза ни на минуту не выпускали Фарриса из поля зрения.

— Беги, Лиз. Убегай из леса! Этот убийца должен умереть!

С этими словами он прыгнул на Фарриса, вцепившись в него мертвой хваткой.

Фаррис оказался откинут назад и прижат к одному из баньянов. Оба мужчины упали и покатились по земле. Лианы оплетались вокруг них, все сильнее сжимая свои смертельные тиски.

И тут лес словно взорвался.

В голове раздался оглушительный вопль. Вопль, полный нечеловеческой и жуткой боли.

Руки Берроу отпустили американца. Француз, плотно прикованный к своему противнику лианами, смотрел вверх полными ужаса глазами. И Фаррис увидел, что произошло.

Что вызвало этот неистовый мучительный вопль. Маленькая пробирка со спорами гнили ударилась о ствол одного из баньянов и с треском разлетелась на кусочки. И эти брызги серо-зеленой гнили, быстрее чем пламя огня, начали расползаться по лесу. Гниль-убийца продвигалась с ужасающей скоростью!

— Боже! — воскликнул Берроу. — Нет! Нет!

Даже по обычным человеческим меркам гниль распространялась очень быстро. Но для пребывавших в состоянии замедленной жизни она была подобна яростному огню смерти.

Болезнь прошлась по стволам и корням могущественных баньянов, пожирая листья и почки. С триумфом она пронеслась по земле, траве, кустарникам и перебралась на другие деревья.

Она прошлась также и по лианам, крепко державшим двух человек. В смертельной агонии живые путы рванулись и сжались еще крепче.

Фаррис чувствовал споры гнили у себя во рту и в носу. Чувствовал, как сильнее сжимались тиски сдавливавших его лиан. Мир вокруг начал темнеть.

Затем мелькнула яркая вспышка, и давление ослабло. Он услышал голос Лиз. Ее руки пытались оторвать его от умирающих, но все еще цепляющихся за него лиан, которые она частично обрубила. Наконец-то он освободился.

— Мой брат! — простонала она.

С помощью тесака Фаррис обрубил остатки лиан, которые все еще держали Берроу. Когда он убрал их с лица француза, то увидел, что оно, искаженное от боли, стало темно-лилового цвета. А в глазах навечно застыл мертвый холодный ужас. Лианы задушили его.

Лиз в истерике упала перед ним на колени. Но Фаррис резким движением поставил ее на ноги.

— Мы должны уходить отсюда! Он мертв. Но я могу нести его тело.

— Нет, — простонала она. — Оставьте его здесь, в лесу.

Мертвые глаза смотрели на смерть этого чужого мира, в котором он теперь оставался навсегда. Да, это было его место.

Сердце Фарриса щемило, когда они возвращались назад через этот умирающий лес, издававший предсмертные вопли. Серо-зеленая гниль пожирала все на своем пути. Слабее становились телепатические мольбы. Он никогда не будет уверен в том, что когда-то слышал их.

— Мы умираем, братья, мы умираем!

Наконец, когда Фаррису показалось, что агония уступила место покою, наступила внезапная перемена.

Прекратилась безумная скачка дня и ночи. Каждый период света и тьмы становился все длиннее и длиннее…

Из полубессознательного состояния Фаррис вернулся к действительности. Они стояли в лесу под пылающим солнцем.

Они больше не были хунати. Хлорофилловый наркотик завершил свое действие, и они вернулись к нормальному темпу жизни.

Мутными глазами Лиз смотрела на лес, который сейчас казался неподвижным и мирным и в котором продолжала распространяться серо-зеленая смерть со скоростью, незаметной для человеческого глаза.

— Все тот же лес. Но теперь он окутан смертью, — глухим голосом произнес Фаррис. — Но мы вновь живем с нормальной скоростью и не можем видеть этого.

— Пожалуйста, давайте уйдем отсюда немедленно, — простонала девушка.

Потребовался час для того, чтобы им вернуться в бунгало и собрать необходимые вещи. Они направились в Меконг. Закат застал их на пораженной гнилью части леса, которая спускалась к реке.

— Она уничтожит весь лес? — шепотом спросила девушка.

— Нет. Лес будет сопротивляться и со временем победит. Это займет много времени, много лет, возможно, даже десятилетий.

Они шли дальше, а Фаррису казалось, что он слышит в своем мозгу отчаянный крик: «Мы умираем, братья!»

Фаррис не оглядывался. Но он знал, что никогда больше не вернется ни в этот, ни в какой-либо другой лес. Он больше никогда не убьет ни одного дерева.

1

Лиз, замолчи! Я вернусь…(фр.)