"The Silencers" 1962

Глава 1

Я угодил в настоящий, всамделишный буран, переваливая через горные гребни к востоку от Альбукерке, штат Новая Мексика. Однако на обширных плато, простиравшихся по другую сторону, крупные снежные хлопья, прилипавшие к ветровому стеклу, начали понемногу таять, а я свернул прямиком к югу и вознамерился перекусить в маленьком городке, известном под названием Кариньосо. Огромная стена серых туч по-прежнему стремилась мне вдогонку, но здесь, пониже над уровнем моря, отвратительная метель превратилась в ливень - и только.

Дождь не унимался, покуда я поглощал полдневный кофе с пирожком в Аламогордо, облюбовав уютное заведеньице, призванное ублажать голодающих и жаждущих.

Вывеска над заведеньицем гласила:

"КАФЕ "АТОМНОЕ"".

В Аламогордо, господа хорошие, все нарекается либо "атомным", либо "ядерным". Крепко подозреваю: население исступленно гордится тем, что первую окаянную бомбу взорвали по соседству. Отлично, вольному воля: пускай гордятся и пыжатся, покуда не лопнут. Быть может, местным жителям и впрямь оказали великую честь; но ваш покорный слуга не жалует фейерверков, от которых приключается лучевая болезнь, и созерцать их не жаждет...

Я осведомился у владельца кафе, как он относится к предстоящим подземным испытаниям в горах Мансанитас - весьма и весьма недалеко от Аламогордо. Русские, извольте видеть, опять набрали себе на пробу полное лукошко атомных грибов, и наши умники решили не отставать.

Владелец ответил, что его это не тревожит.

Во всяком случае, добавил он, пускай уж лучше взрывают под землей. При воздушных взрывах часто выпадают радиоактивные осадки, надобно беречься при любой перемене ветра, и так далее, и в том же духе.

Резонно. Впрочем, я слыхал, обитатели Швейцарских Альп изрядно беспокоятся по прямо противоположному поводу: не приведи. Господи, взрывная волна пересечет ложе Атлантики, пройдет по Европе и подпортит несколько живописных карстовых пещер. Поток туристов, желающих полюбоваться изумительными гротами, сойдет на нет, а денежная прибыль кантонов уменьшится на столько-то простых - или сложных, не знаю - процентов...

Не беда, заверил хозяин кафе. Скоро все треволнения останутся позади. Взрывы начнут проводить в открытом космосе, а тогда уж пускай почешут себе затылки марсиане, либо экипажи летающих тарелок.

Я слыхал о прожектах подобного свойства, но, поскольку ни бельмеса не смыслю в физике, то и не размышляю про столь умопомрачительные вещи.

- На подземные испытания плевать! - с неподдельным жаром продолжил мой собеседник. - А вот проклятущие ракеты в Уайт-Сэндзе - это вам не фунт изюма! Сейчас еще можно хотя бы дух перевести, вздремнуть спокойно... Прежде, случалось, чуть ли не каждую неделю где-то чем-то замкнуло проводок - и будьте здоровы! Мерзавка взлетает, ее уничтожают уже в воздухе, чтоб не унеслась чересчур далеко, а мы сидим, трясемся: вдруг боевую головку накануне привинтить успели?

Он ухмыльнулся:

- И, вообразите, выяснилось: местная радиостанция - безобидная, зарегистрированная - случайно затрагивала частоту, приводившую в действие системы запуска! А теперь вообразите, что русские додумаются до похожего трюка. Поломают головы, поколдуют - и уронят ракетку-другую прямо на Аламогордо!

- Всегда предполагал, - возразил я, - будто запуск производится лишь расчетом дежурных офицеров, поворачивающих три-четыре особых ключа одновременно и независимо.

- Дудки! В прошлом году взлетела, подлая, а управляемое с земли внутреннее взрывное устройство взяло - да и отказало. Слава Богу, в воздухе оказался истребитель, а ракетища не успела набрать предельной скорости... Летчик вовремя перехватил ее и расстрелял... Представляете?

Разговор делался чрезвычайно занимательным, однако продолжать болтовню я попросту не мог.

Во-первых, очень торопился. Во-вторых, если задавать чересчур много вопросов, неизбежно сочтут иностранным шпионом. В-третьих, я действительно был шпионом - американским, - и потому следовало привлекать к своей персоне поменьше внимания.

Я расплатился, вернулся к машине, поехал дальше.

К югу от Аламогордо шоссе, уводящее в Эль-Пасо, штат Техас, на протяжении восьмидесяти четырех миль тянется через дикую безводную местность, покрытую лишь песками - обычными и зыбучими, - кактусами да мескитовыми зарослями. Землю, до такой степени враждебную любому двуногому, четвероногому или пернатому созданию, следовало бы расстрелять без суда и следствия.

Чем и занимается американское правительство. Точнее, министерство обороны.

Упомянутая милая территория разлеглась от Уайт-Сэндза на севере аккурат до Форта Блисс на юге. Все это пространство исправно и обильно посыпают пушечными снарядами разнообразных калибров и ракетами любых размеров.

Полигон.

С дороги то и дело видны предупреждающие знаки:

ОПАСНОСТЬ!

ДОСТУП ВОСПРЕЩАЕТСЯ! - NO ENTRE!

Переводы на испанский напоминают: Мексика неподалеку, и вы близитесь к ее границе.

Солнце уже сияло, но стояло еще низко над горизонтом, когда я достиг Эль-Пасо. Сообразно полученным распоряжениям, пришлось обосноваться в отеле "Paso del Norte"[1] - живописном пережитке старых добрых времен, когда гостиницы служили удобными пристанищами, а не роскошными притонами" скотоводы были просто скотоводами, а не держателями нефтяных акций... впрочем, вы уже знакомы с моими вкусами.

Вестибюль уходил ввысь приблизительно этажа на три, а увенчивал его купол цветного стекла, который поддерживали розоватые мраморные колонны. Джентльмен, опередивший меня полутора шагами, а потому регистрировавшийся у дежурного первым, был облачен в чудовищно большую стэтсоновскую шляпу (снежно-белую) и ковбойские сапожищи с отворотами (ядовито-желтые). Когда он размашисто поставил подпись в журнале и повернулся, дабы "отойти, я удостоверился: пряжка ремня блистает накладным серебром, а размерами смахивает на экран телевизора.

Н-да. Я прибыл в Техас.

Покуда я совершал необходимые формальности, привратник завладел моим пикапом и определил его в гараже напротив. Я поставил сразу две подписи: мистер и миссис Мэттью Л. Хелм, Санта-Роза, штат Калифорния. Пояснил: жена прибудет немного позже - и, разумеется, нагло соврал, ибо никакой жены у покорного слуги не водится. Водилась однажды - но мы расстались, ибо дражайшая половина случайно проведала о роде былых моих занятий - и он пришелся Бет не по вкусу. Винить супругу было бы грешно. Я и сам не был в особом восторге от свершенных некогда подвигов.

А теперь занимался в точности тем же.

Если не похлеще...

В любом случае, казалось маловероятным, что администрация потребует извлечь и предъявить брачное свидетельство. Распоряжения, полученные в Альбукерке по телефону, гласили: сломя голову мчаться в Эль-Пасо, найти нужную гостиницу, назвать подлинное имя, под ним же отметить всецело поддельную жену. Обозначить Санта-Розу как место постоянного жительства. Потому что времени выдумывать легенду не оставалось, номера на пикапе висели калифорнийские, а с этим штатом я знаком достаточно. И, кстати, весьма далек от восхищения.

- Помните девушку по имени Сара? - осведомился Мак, обретавшийся в нескольких тысячах миль к северу.

- Конечно, - сказал я. - Швеция. Одна из тамошних разведывательных групп. Кажется... Лундгрен. Сара Лундгрен... Верно. Бедняжку пристрелили прямо посреди столичного парка. Работала против нас, а пулю получила от своих же.

- Сара, да не та, - произнес Мак. - С этой Сарой ты познакомился в Сан-Антонио, примерно два года назад. Помнишь, свой своя не познаша? Возникло взаимное недоразумение, ты раздел бедняжку догола а дотошным, нескромнейшим образом обыскивал. А я потом выслушал подробный, преотменно яростный доклад...

Мак откашлялся и продолжил:

- Неужто позабыл? Сара вот по сей день помнит. Я машинально кивнул, упустив из виду, что Мак едва ли способен узреть подобный немой ответ, ежели разговаривает из Вашингтона, округ Колумбия.

- Да, сэр. Теперь - конечно... Крупная, довольно приглядная с фотографической точки зрения девица. В прежние времена звалась, кажется... Мэри Джейн Четэм... Точно. Жена Роджера Четэма. Кодовое имя, сэр, вы упомянули тогда лишь единожды, перед рукопашной; вот и позабылось почти напрочь.

- Сумеешь узнать ее в лицо?

- Думается, да. Серые глаза, каштановые волосы, упругая походка. Ростом Сара едва ли не с меня самого... Подобно большинству излишне высоких женщин, чертовски застенчива.

Я ухмыльнулся:

- Узнаю, не сомневайтесь. Только Сара, меня увидев, уличное движение остановить может...

- Не понимаю?.. - удивленно протянул Мак.

- Вспыхивает голубушка от стыда - как маков цвет. А, повстречав человека... м-м-м... лицезревшего ее в костюме праматери Евы, наверняка смутится донельзя.

- Я удостоверился, что мы ведем речь об одном и том же агенте, что случайная ошибка исключена, - промолвил Мак. - Но последние сведения, Эрик, не значатся в Сарином личном деле.

- Так сделайте соответствующую отметку - и делу конец...

- Неостроумно, - сказал Мак совершенно сухим голосом.

- Она страшно стеснялась раздеваться при обыске. Первая женщина-разведчица на моей памяти, умудрившаяся по окончании ваших курсов сохранить и уберечь целомудренную скромность. У Сары - прекрасные профессиональные свойства, но этот недостаток надо изживать. Серьезный недостаток, сэр... А что, бывшая госпожа Четэм угодила в передрягу?

- Можно выразиться и так. Не повезло ей. Населенный пункт Хуарес, Мексика, за рекой, прямо напротив прибрежного американского города Эль-Пасо. Пока не поздно, Сару следует вызволить. А посему вам надлежит...

Что именно, когда и как надлежит. Мак изложил подробно и понятно.

- Да, сэр, - ответил я. - Разрешите вопрос?

- Да, Эрик? - отозвался Мак, повторяя мое кодовое имя с интонацией не совсем довольной. Мак убежден: его разъяснения всеобъемлющи, дополнительно распространяться незачем и вопросы может задавать лишь неисправимый тугодум.

- Предположим, Сара не захочет возвращаться? Мак замолчал надолго - и столь основательно, что слыхать было, как поет в телефонных проводах электрический ток, бегущий через горные цепи, равнины, холмы, новые горные цепи, новые равнины - до самого восточного побережья. Затем зазвучал сдавленный, раздраженный голос:

- Это предположение неосновательно. Убежден: если Сара увидит вас, ни малейших сложностей не возникнет.

- Да, сэр. Но вот беда: вы не уверены даже, пожелает ли девица приметить меня, когда объявлюсь... "помеченным". По вашим же словам, придется опознавать Сару самому. Идти с гвоздикой в петлице, быть наготове, глазеть по сторонам - и не рассчитывать, что мне бросятся на шею, дабы восторженно расцеловать избавителя. По меньшей мере, странно.

- Перестань умничать, Эрик, - холодно возразил Мак. - Тебе изложено все, подлежащее разглашению. И добавлять, между прочим, нечего.

- Безусловно, сэр, вам судить и легче, и лучше. Но все-таки, я не получил ответа.

- Получай: Сару надо вернуть. В Америку. Она здесь нужна. И очень.

- В каком виде?

Я бываю настойчив до навязчивости. Но и Мак бывает упрямей, чем целая упряжка ослов, ежели не хочет отдавать открытым текстом неприятный и недвусмысленный приказ убрать собственного проштрафившегося агента.

А мне требовался приказ недвусмысленный.

- В каком виде вам нужна Сара? Живой и невредимой? Или помиритесь на помятой и потрепанной? Или удовольствуетесь охладелым трупом?

Мак замялся.

- М-м-м... Будем надеяться, до последнего не дойдет.

- А вдруг?

За две тысячи миль от Альбукерке послышался протяжный, глубокий вздох.

- Доставь Сару а Соединенные Штаты, - сказал Мак. - До свиданья, Эрик.

Глава 2

Комната моя в отеле "Paso del Norte" имела странный вид, присущий всем гостиничным номерам, куда ванные помещения встраивали, впихивали, втискивали много лет спустя после того, как само здание было достроено сообразно первоначальному плану. Я оделил мальчика-рассыльного чаевыми, замкнул дверь и уселся, дабы распечатать конверт, адресованный покорному слуге и оставленный внизу, на столике у портье.

Выяснилось, что конверт содержит официальную и пространную докладную записку: четвертую и, видимо, последнюю по счету. Прислало доклад некое заведение, именовавшее себя "Частный сыск, Инкорпорейтед". В записке излагались последние эволюции особы, известной в качестве Лилы Мартинес. Поименованную особу теперь надлежало неопровержимо отождествлять с некоей Мэри Джейн Хелм (супруга мистера Мэттью Л. Хелма), урожденной Мэри Джейн Спрингер.

Доклад составили по моей же просьбе. Личной, разумеется.

Предмет упомянутой записки, по всей видимости, обретался и обитал в мексиканском городе Хуаресе, где зарабатывал на жизнь работой в местечке, прозываемом "Клуб Чихуахуа".

Заканчивался доклад примечанием, которое говорило, что я держу в руках подробные и собранные воедино сведения, уже переданные по телефону вкратце. Сообщали также, что "Частный сыск, Инкорпорейтед" благодарит за доверие и за полученный накануне исправно и заботливо подписанный к оплате чек.

"Частный сыск" надеялся: я останусь доволен их работой, в случае нужды обращусь именно к ним и стану рекомендовать несравненные услуги бюро всем и каждому из друзей, знакомых и родственников, оказавшихся в похожем затруднении.

Заодно детективы напоминали: деятельность "Частного сыска" отнюдь не ограничивается розыском исчезнувших людей, но включает промышленные и бракоразводные расследования.

Подписано: П. Ле-Бейрон, руководитель агентства.

Я насупился, вернул записку обратно в конверт, а конверт швырнул прямиком в саквояж, - поверх вещей, дабы недолго искать потребовалось. Хорошо было, разумеется, получить немного добавочных сведений, однако письмецо могло и дополнительную службу сослужить - состряпать мой "публичный образ", ежели кто-нибудь пожелает сунуть нос куда не следует, пошарить где не просят.

Почистившись и приведя себя в порядок, я спустился по гостиничной лестнице, но пикап оставил стоять в гараже, а сам уплатил шестьдесят центов первому же таксисту и велел ехать к международной переправе.

Еще за два цента М. Хелму, эсквайру, дозволили пересечь мост через Рио-Гранде и очутиться в пределах Мексики.

Речное ложе почти высохло. В мелких лужицах под мостом худущие смуглые мальчишки вели обычные свои нескончаемые, непонятные для чужеземцев игры.

Достигнув южной оконечности моста, я сделал еще один шаг - и ступил на иностранную почву. Мексиканцы любят пылко и долго втолковывать: Хуарес - не Мексика, ибо любой пограничный город - вообще ни рыба ни мясо; но должен заметить: Хуарес - и не Соединенные Штаты. Даже учитывая, что Авенида Хуарес - Проспект Хуареса, - убегающий прямо к югу от моста, отдаленно смахивает на дешевую нью-йоркскую улочку.

Я отмахнулся от подскочившего покупателя порнографических открыток. Обогнул и миновал полдюжины таксистов, услужливо распахивавших автомобильные дверцы и предлагавших отвезти куда заблагорассудится, но лучше всего - в заведение тетушки Марии, которое, как уверяли водители, буквально кишит сеньоритами вашей мечты... А если вам не нравятся девушки, предлагаем великолепную замену! Множество чудесных замен! Сеньор? Сеньор!..

О том, какие найдутся замены, и чему равняется "множества", доводилось лишь гадать.

Но, помимо прочего, господину Мэттью Л. Хелму, не пощадившему ни трудов, ни денег, дабы частное сыскное бюро пособило ему разыскать пропавшую жену, приличествовало (я так полагаю) блюсти свою нравственность и хранить чистоту в ожидании грядущей встречи. Я просто заглянул в кабачок и заказал себе коктейль "Маргарита": ледяную взболтанную, почти непотребную смесь текилы, "Куантрэ" и лимонного сока. В нее вместо обычного маленького ледяного кубика швыряют половинку айсберга и подают, посыпав закраину стакана солью. Текила обладает крепчайшим привкусом сырого кактуса, отчего некоторые и не выносят мексиканской водки на понюх.

Но я достаточно долго прожил в южных штатах, чтобы кактусами брезговать. Попробовал, притерпелся, обвыкся...

Осведомился у бармена, где всего лучше поужинать. Бармен с готовностью назвал ночные клубы "La Cucaracha"[2] и "La Fiesta"[3]. В обоих, сообщил он, преотменно кормят, а к тому же и представления дают. Но пока что рано, сеньор, езжайте немного позже. Девять часов: по вашему, техасскому, времени, восемь - вот когда все начинается.

- А еще? - полюбопытствовал я. - Хочется настоящего зрелища, понимаете?

Укоризненно поглядев на меня, бармен заметил:

- Если не ошибаюсь, господин желает хорошо и вкусно поесть?

- Да. Но мне, видите ли, болтали о каком-то из ряда вон выходящем клубе... "Чихуахуа"?

- Имеется, имеется... Только, помимо девочек да выпивки, в "Чихуахуа" нет ничегошеньки. Выпивка, между прочим, отвратительна.

- А девочки?

Бармен пожал плечами.

- Тогда, мистер, даю добрый совет. Желаете настоящего развлеченьица...

Он виновато и беспокойно повертел головою, повел взглядом.

- ...Желаете настоящего развлеченьица - езжайте прямиком в бордель. Там, по крайней мере, и напитки хороши, и двуспальные постели приготовлены. А по ночным клубам шататься - чистое издевательство над собою. Придете в изрядное возбуждение, воспрянете - и все равно будете вынуждены искать красотку, чтобы чувствам волю дать.

В конце концов, я сумел-таки разузнать у словоохотливого кабатчика: "Чихуахуа" обретается неподалеку от местечка, где я поглощал тошнотворный коктейль "Маргарита", и в почти прямом соседстве с клубом "La Fiesta". Прошагать вверх по улице, затем повернуть и миновать ровно один квартал.

Именно это я и сделал.

За вычетом "La Fiest`ы", чей фасад блистал вызывающей и раздражающей роскошью, улочку окаймляли дешевые обжорки и забегаловки, подле которых, то и дело перегораживая тротуар, кучками теснились оборванные, бессмысленно галдящие личности. Я обозрел "Чихуахуа" - столь же тошнотворный снаружи, сколь и соседние дома - и поспешил убраться прочь.

Не излишней предосторожности ради: больно уж велико было искушение толкнуть ненароком одного из достойных обитателей города Хуареса - да так, чтобы растянулся плашмя. И, желательно, треснулся при этом физиономией об асфальт.

По дороге к мосту через Рио-Гранде я приобрел дозволенное количество спиртного, не облагаемое таможенной пошлиной. Один галлон. Половину взял текилой, половину - джином. Хорошим ромом тоже торговали в изобилии, но, признаюсь, я вполне равнодушен к рому, даже очень хорошему. А виски, продаваемое в приграничных городах, способны пить лишь умалишенные.

Навьюченный бутылками, я вновь пересек Рио-Гранде - уже с юга на север. В северном направлении переправа стоит всего цент, а не два. Будучи подданным США, я бесплатно и невозбранно пронес алкогольную поживу сквозь таможню с мексиканской стороны, однако таможня родимая, американская, исправно взыскала причитающуюся мзду.

По какому праву в Техасе взимают пошлину за бутылки, составляющие личную собственность жителей другого штата, - не постигаю. Техас, черт возьми!

Я вполне и совершенно удостоверился: никому ни малейшего дела нет ни до меня самого, ни до моих передвижений по чужой земле. А именно это и надлежало установить в первую голову. Когда я отпер дверь гостиничного номера, телефон уже трезвонил.

Глава 3

Я затворил дверь, определил бутылки на столик и поднял трубку.

- Мистер Хелм? - осведомился любезный мужской голос. - Это Пат Ле-Барон, из "Частного сыска, Инкорпорейтед". Я только хочу поздравить с благополучным приездом и спросить: получили вы вчерашнюю докладную записку?

- Благодарю, господин Ле-Барон...

Значит" парень произносит свою фамилию на французский лад. Резонно. И благозвучнее. А то и впрямь сочетание уморительное: П. Ле-Бейрон...

- ...Благодарю. Записка уже дожидалась меня в вестибюле.

- Удачно, что вы сумели миновать Эль-Пасо вовремя, - сказал голос. - Похоже, в Колорадо и Новой Мексике стихии разыгрались. Даже здесь ожидают не" погоды.

Воспоследовала пауза.

- Я, кстати, видел горлицу, летевшую к югу, - прибавил собеседник.

- Не беда, - усмехнулся я, - вскоре вернется домой, на север.

На определенный Маком пароль Пат Ле-Барон получил Маком же определенный отзыв. Подобная игра в сыщики-разбойники всегда вызывала у меня раздражение. И неловкость.

Пожалуй, Ле-Барон тоже почувствовал себя смешным. Ибо секунду-другую безмолвствовал.

Затем поспешно произнес:

- Правду говорят, мистер Хелм: весна всегда настает быстрее, когда очень ее ждешь! Нужна какая-либо помощь, покуда вы здесь, в городе? Не хотел бы выглядеть навязчивым, однако полагаю, нынешней ночью вы намерены посетить некое заведеньице в Хуаресе, по ту сторону границы. М-м-м... Хуарес - не из тех городов, где невозбранно разгуливают по ночам...

Я ухмыльнулся в трубку.

- Нет-нет, мистер Хелм! - возопил глава частного сыскного бюро: - Убежден: вы прекрасно умеете постоять за себя! Но вы... как бы это выразиться... прибыли ко мне в гости. Я, со своей стороны, будучи хозяином, обязан проявить надлежащую любезность. Кроме того, я отвечаю за вас!

Ну вот, и слава Тебе, Господи, и настоящая причина заботы прояснилась...

- Чем отвечаете? - полюбопытствовал я. - Неужто головой?

Ле-Барон расхохотался:

- Отвинтят! Не сомневайтесь. Но, ежели всерьез, докладываю: бюро взимает с клиентов отдельную плату за сопровождение и охрану. Дневную и ночную. Чеки получаю, разумеется, я. Как руководитель. Понимаете?

Еще бы не понять. Мак раскошеливается, подчиненный обязан отработать гонорар.

- Кроме того, мистер Хелм, с вас причитается полупрожаренный кровавый бифштекс. Только не в "Чихуахуа", ради Бога! В "La Fiesta"! А потом прогуляемся по улице и вместе решим все вероятные недоразумения. Или обойдется без них - это еще лучше.

Я изобразил минутное колебание.

- Да... Конечно... Спасибо, только...

Ле-Барон быстро и предупредительно повторил:

- Мистер Хелм, отнюдь не сомневаюсь: вы уложите кого угодно, где и когда угодно. И все же осмелюсь предположить: с Хуаресом я знаком гораздо лучше. Захожу за вами в восемь. Хорошо?

Пат Ле-Барон явился вовремя. Чок-в-чок и тютелька в тютельку. Вызвал меня по внутреннему телефону. Я обосновался в лифте, спустился на первый этаж. Прошествовал до середины вестибюля.

Невысокий темноволосый крепыш поднялся с дивана и приблизился, протягивая руку для приветственного пожатия.

Невзирая на широченные плечи, парень выглядел чистейшей воды и девяносто шестой пробы "жиголо". Одним из тех нежных юнцов, которые за плату сопровождают и ублажают пожилых, но темпераментных особ женского пола. Возможно, я просто предубежденный, озлобленный ворчун. Только, если помните, в жилах покорного слуги течет изрядная доля скандинавской крови. А у Ле-Барона была мертвенно-белая кожа и темно-карие глаза.

Как потомок викенгов я питаю подсознательное недоверие к людям кареглазым, чуя в них исконно враждебную расу.

Это смехотворно. Я начисто лишен любых предрассудков по национальной части. Мог бы влюбиться в негритянку, дружить с индейцем и так далее. Но генная память иногда подводит...

- Мистер Хелм? Рукопожатие состоялось.

- Пат Ле-Барон. После стольких писем и телефонных разговоров по-настоящему приятно завязать личное знакомство.

Я буркнул нечто приличествовавшее оказии, принял протянутую руку. Шевельнул мизинцем, давая крепышу старый добрый знак: парадом командую самолично, изволь подчиняться и не орудовать, как Бог на душу положит. Глаза Ле-Барона слегка сузились, но воспоследовал надлежащий ответный знак (вам, пожалуй, необязательно знать, какой именно).

Мы простояли несколько секунд, разглядывая и мысленно оценивая друг друга.

Толковать о внезапно вспыхнувшей братской любви было бы столь же изящно, сколь и бессмысленно. Между тайными агентами подобных чувств, извольте видеть, попросту не существует... Виноват, существует. В наидешевейших кинофильмах. Но и только.

А в настоящей, взаправдашней жизни, даже если напарник пришелся тебе по вкусу - не вздумай завести дружбу! Задави любые порывы в самом зародыше. Как можно - и зачем, в сущности, нужно? - дружить с человеком, которого завтра/послезавтра, через месяц/ или через год - ненужное зачеркните, - вероятнее всего, доведется сделать козлом отпущения и принести в жертву?

Нынешние деловые предприятия, учреждения, компании, тресты, синдикаты и прочая подобная сволочь исповедуют принцип: возлюби сотрудника, работающего рядом, яко себя самого. Благодарение Всевышнему, старина Мак никогда не придерживался этой порочной точки зрения. Мак отлично знает: веселая, сплоченная команда закадычных приятелей вовек не справится с работенкой, обременяющей нашу епархию.

Однажды, академического любопытства ради, он подверг пристальному анализу бессмертное творение старика Дюма. Три мушкетера, сказал тогда Мак, были, заодно со своим соратником д`Артаньяном, довольно сносным отрядом диверсантов. Однако, прибавил он, беспристрастное рассмотрение событий и фактов свидетельствует: Людовику Тринадцатому жилось бы куда как легче и удалось неизмеримо больше, найми он четырех угрюмых, замкнутых, жестоких бойцов, плюющих на сохранность собственного товарища с высочайшей парижской колокольни...

Неприязнь, почти молниеносно мелькнувшая между мною и Ле-Бароном, была вполне и совершенно естественна. Я не придал ей ни малейшего значения. Профессиональные издержки. Ле-Барон был отлично обучен, и покорный слуга недурно обучен; и работа нам предстояла совместная. А посему пить нынче вечером на брудершафт ни я, ни кареглазый вовсе не собирались.

- Колымага стоит у парадного подъезда, - сообщил Ле-Барон, выпуская мою руку. Пальцы у парня оказались, говоря мягко, не слабые. - Коль скоро не возражаете, по мосту прогуляемся пешком. Парковать американские автомобили в ночном Хуаресе противопоказано. Здесь, между прочим, тоже...

- Как прикажете, сударь, - ухмыльнулся я.

- Эй! - добродушно ухмыльнулся Ле-Барон. - Зовите меня просто Патом. Удобнее, и короче. Мы вышли вон из гостиницы.

- Пат и Мэтт, - произнес я задумчиво. - Н-да... Вы, часом, не шахматист?

- Нет...

- Жаль. Оценили бы. "Шах и мат!" Кстати, "патом" называют положение, в котором, как говорится, ни тпру, ни ну.

- Простите?

- Очередной ход невозможен. Полный карамболь, - отозвался я. - Хотя "карамболь" - выражение бильярдистов, а на бильярде не играл отродясь. Что это значит?

- Это значит: двойной удар, - ухмыльнулся Пат Ле-Барон, чье самолюбие тотчас восполнило понесенный было ущерб.

Ле-Барон исправно доставил нас обоих к мосту, ведя маленький (относительно) "шевви"-седан прошлогоднего выпуска. Машина осталась под одним из бесчисленных навесов, которые не дозволяют вашему экипажу превратиться летом в подобие духовой печки. Чистое излишество. Я имею в виду строительство навесов. Хуарес - не из тех городов, что манят провести в них наилучшее время года. Эль-Пасо, между прочим, тоже.

Ежели не слишком заблуждаюсь, прошлогодняя июльская температура в Хуаресе равнялась примерно ста двадцати градусам в тени.

Оба мы уплатили по два цента на брата, пересекли мост и прошагали по веселой, почти карнавально-игривой Авениде Хуарес. Вблизи от ночного клуба все выглядело куда спокойнее, угрюмее и небезопаснее. Мы вступали в "La Fiesta", преследуемые по пятам целым скопищем таксистов, каждый из коих сулил отвезти в место получше - доставить сразу же, или чуть погодя.

- Такси номер пять! - надрывался один. - Мистер, предлагаю такси номер пять!

Ле-Барон тихонько толкнул меня локтем в бок. Я покосился на оравшего. Обнаружил смуглого субъекта, явно ведшего родословную от индейцев-ацтеков. Мы с Ле-Бароном отмахнулись и затворили за собою дверь.

- Заметили Хесуса? - шепотом осведомился Ле-Барон. - Фланговое прикрытие. Угодим в передрягу - Хесус постарается помочь.

- Превосходно.

Ле-Барон пытался еще что-то прибавить, однако навстречу уже торопился метрдотель. Воспоследовало изысканно учтивое, сопровождаемое поклоном приветствие. Метрдотель проводил нас к маленькому боковому столику.

Спутник мой заказал двойной бурбон, особо нажимая на сорт виски: с такого-то винокуренного завода - и не иначе. В подобных случаях меня постоянно подмывает подменить бутылку и поглядеть, заметит ли привередливый парень хоть самомалейшее различие во вкусе.

Что до покорного слуги, я попросил мартини. И почти немедленно следом - второй. Мистер Мэттью Хелм из Калифорнии вовсе не желал водить постоянного знакомства с мексиканским коктейлем "Маргарита". Не склонен я чинить надругательство над собственным пищеварительным трактом.

Помимо этого, готовящийся к предстоящему свиданию с беглянкой-женою супруг должен укреплять нервы посредством привычных напитков. Так я полагаю.

По всей вероятности, закажи мы по стакану молока или вишневого сока, распорядитель и ухом не повел бы. Вышколен! И на славу, надо сказать...

- За нами наблюдают, как по-вашему? - спросил я Пата. - Или мы разыгрываем спектакль перед пустым залом?

- Скорее, последнее, - отозвался Пат, - если только я нечаянной промашки не дал сегодня либо вчера. Но и тут никакой беды нет. Частный детектив ужинает за счет клиента - вполне естественно.

Выглядел Пат человеком весьма решительным, смелым и ненадежным. Вырядился-то, вырядился! Ни дать, ни взять, танцор-чечеточник из дешевого кабаре. Безукоризненный смокинг, прилизанные волосы, бледная, точно припудренная физиономия...

Впрочем, не всем же смахивать на Джеймса Бонда. А Ле-Барон, соответственно роли, служил частным сыщиком. Не самое почтенное занятие, коль скоро позабыть о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, да припомнить, чем, как правило, подрабатывают не литературные герои, а настоящие ищейки этого пошиба.

- И сколь долго пользуетесь вы этим прикрытием? - полюбопытствовал я. - Детектива изображаете?

- Три года. Ежемесячный чек, присылаемый на мое имя, жена считает пенсией, которую назначила Ассоциация ветеранов. Так на чеке написано. И, кстати, не ее дело, кто и за что платит супругу. Пускай получает вдоволь денег, спокойно тратит их и премного радуется.

- Безусловно.

- А еще раньше я числился страховым агентом в Сан-Франциско. Та же петрушка. Сиди смирнехонько, принимай почтовые переводы и дожидайся, пока не позвонят и не потребуют работать... Да вы и сами знаете, как бывает.

Я согласно кивнул, хотя понятия не имел, как это бывает нынче. Я начал служить у Мака во время войны, а тогда особенно рассиживаться и ждать случайных поручений не доводилось.

Приблизился официант. Я заказал бифштекс - хорошо прожаренный, ибо лишь такую пищу принимал бы респектабельный, пекущийся о своем желудке и взволнованный мистер Хелм из Калифорнии. Ле-Барон предпочел бифштекс кровавый. И предупредил; что тщательно удостоверится в качестве поданного, сделав пробный мелкий надрез на куске мяса. Гурман...

Покуда мой спутник давал подробные наставления злополучному официанту, я созерцал парочку, пересекшую зад и облюбовавшую столик подле сцены.

Женщина была довольно хорошенькой и прическу носила сообразно последнему воплю моды: крашеный, небрежно уложенный стог сена. Сказать "копна волос" попросту не поворачивается язык. С другой стороны, светло-голубое вечернее платье, усеянное блестками, вышло из рук опытного портного. Просто, изящно скроено, исключительно хорошо прилегает, ни складки, ни морщинки...

Небрежно сброшенный и оставленный висеть на спинке стула меховой жакет обладал бледно-золотым оттенком, не присущим шерсти ни единого из животных, которые известны современной науке. Впрочем, это могла быть шкура снежного человека или неуловимой нунды - загадочной африканской твари, кошки ростом с осла.

Прекрасная одежда, чрезвычайно уместная в ресторане.

Спутник вышеописанной дамы для разнообразия оделся так, словно собирался прыгать в стремена и галопом скакать по прерии, преследуя мустанга. Сапоги. Джинсы, обшитые кожей на заду и внутренней стороне брючин. Клетчатая рубаха. Шейный платок. Фу-ты, ну-ты.

Молодец явно примчал из Техаса. Ему подобных легко принять за ковбоев, но стоит подвести парня к старой, безобидной кляче - и он шарахнется от лошадки, словно от пантеры. Ибо, не считая мотоциклетного, сроду не забирался в седло.

Парочка сия выказала к нашим особам ровно столько же любопытства, сколько и все прочие посетители. Сиречь, ни малейшего. Но что-то в женщине меня беспокоило. Когда Ле-Барон завершил инструктаж и отпустил беднягу-официанта с миром, я дал напарнику знак.

- Слегка повернувшись, Ле-Барон чуть заметно повел головой: понятия не имею, кто это... Возможно. А я чересчур долго работал профессиональным фотографом и зрительную память нажил отменную. Лицо женщины было знакомо. Но откуда?

- Вот с эдакой бы поразвлечься? - шепнул Пат. Я поглядел на мнимого сыщика.

- Ага... Конечно... Ты прав...

С некоторыми субъектами поневоле приходится делать вид, будто и сам изнываешь от похоти при виде каждой и всяческой женщины, очутившейся в поле зрения. Иначе вас почтут либо психопатом, либо гомосексуалистом. Заметьте: почтут совершенно искренне.

Помощничек мне достался именно из таких, способных сутки напролет болтать о вопросах постельных, совокупительных и оргиастических. Только и денек достался нелегкий. После нескольких коктейлей одолевала зевота.

Поймите правильно, я не ханжа и сам не прочь потолковать о вещах, относящихся к половому вопросу вообще и определенной женщине в частности. Но лишь изредка. Иначе эти разговоры надоедают.

По счастью, официант подал наши вожделенные бифштексы, и Пат Ле-Барон поневоле заткнулся. Начал играть оркестр. Зауряднейший мексиканский оркестр из тех, чья семиствольная цевница действует на слух ненамного приятней, чем семиствольный реактивный миномет, начавший залповую стрельбу.

Прилизанный смуглый певец затянул переливчатую жалобу на разбитое corazon. Ежели вы, часом, не знаете испанского, спешу пояснить: он сокрушался о безутешном своем сердце. Подвывала этому истязателю чужих нервов девица - неестественно светловолосая, облаченная в черное, искрящееся платье. Только девица не просто голосила, она еще и крутилась по сцене, видимо, изображая танец и нещадно путаясь в длинном, змеящемся проводе микрофона.

Потом звонко зацокали кастаньеты, и стало впору затыкать уши скомканными салфетками.

Следующим номером программы, кажется, намечали стриптиз, однако уже пробило четверть одиннадцатого, и нам следовало убираться.

Глава 4

Снаружи мы снова прошли сквозь строй таксистов и сутенеров. Зашагали по улице. Едва ли не у каждой кабацкой двери porteros[4] лезли вон из кожи, дабы заманить и завлечь толстосумов-иностранцев. Усилия крикливых кривляк пропали вотще и втуне.

При клубе "Чихуахуа" швейцаром состоял высокий, худощавый, с виду весьма злобный человек, чье лицо украшал поперечный шрам, полученный когда-то в поножовщине. Вот его усилия не минули бесследно. Секунд пятнадцать мы с Ле-Бароном изображали раздумье, а еще полминуты спустя potrero уже подыскал нам стулья за свободным столом, посреди полутемного зала. В одном конце зала тянулась длинная стойка, где торговали напитками, в другом высилась освещенная сцена, где разоблачалась довольно смазливая девица.

Собственно, "высилась" - неверно сказано. Прямоугольное дощатое пространство, с трех сторон окруженное столами, лишь немного подымалось над полом. С четвертой стороны обретались распорядитель, занавес, микрофон и оркестр.

- Донага, догола, Коринна! - жизнерадостно воскликнул распорядитель. Видимо, желая похвастать знанием французского, он произнес "Коринн"... Остолоп.

- Догола, красавица!

Девица была совсем еще молоденькой, смуглой, невеселой и казалась капризным ребенком, вынужденным твердить опостылевший урок. Следуя музыкальным тактам, она скинула длинное платье, которое заранее и заботливо избавили от лишних застежек. Нельзя же, в самом деле, создавать исполнительнице ненужные трудности.

Воспоследовала краткая пародия на танец" Прозрачная сорочка, в свой черед, отправилась на пол. Девица ловко сбросила красные туфли с полуметровыми каблуками-шпильками. Алый лифчик взвился и, дразня почтенную публику, порхнул прямо в зал.

- Ох ты! - шепнул Пат Ле-Барон. - Погляди на киску! Ей ведь шестнадцати не будет, честное слово! Я хмыкнул:

- Нелегко тебе живется, коли отрабатываешь государственные чеки, шатаясь по ночным клубам... Сердце не шалит? И давление в порядке, да?

Негодующе хмурясь, Ле-Барон процедил:

- Самому не нравится - не порти удовольствие другому. Да, обожаю глазеть на голых девиц. Это преступление? Или небрежение службой?

Взгляд моего напарника внезапно прыгнул в сторону.

- А вот и сюда конфетки несут, - промурлыкал он уже совсем иным тоном.

Porter извлек из окутанных полумраком глубин зала двух женщин и прямиком повел в нашу сторону.

Покорному слуге досталась не худшая из них: темноволосая пышка в обтягивающем, коротком платье стального цвета. Добыча Ле-Барона - в шерстяном свитере и твидовой юбке - оказалась перезрелой смуглянкой, скорее жирной, нежели пышной, отдаленно смахивавшей на женщину-борца.

- Привет, ребятки, - промолвила она. - Меня звать Еленой. А это - Долорес.

Ле-Барон учтиво представил нас обоих. Женщины устроились поудобней, мы заказали напитки, а те очутились на столе с быстротой неописуемой.

- Догола! - надрывался распорядитель. - Снимай, Коринна! Все-все снимай!

Выступавшая продолжала танцевать босиком. Если, разумеется, можно было именовать ее телодвижения пляской. Пожалуй, да - но тут же приходило на ум почтенное имя Святого Витта...

Следовало признать: Коринна выглядела красивой малышкой, хорошо сложенной. И, хотя выступала с довольно кислой миной, по-видимому любила свою работу.

Госпожа Долорес (мое временное достояние) следила за девушкой, одновременно гладя клиента по затылку и не забывая прихлебывать, коктейль.

- Коринна - india, - любезно сообщила Долорес. - Индианка. Не торопись напиваться, миленочек. И я спешить не стану. Посидим рядком, поговорим ладком... Тут очень славно. Совсем не такой вертеп, как у прочих разных.

Индейская плясунья ловко дернула завязки пляжных трусиков, помахала трусиками, точно флажком, и, хохоча, убежала прочь.

- Совсем девчонка, - скривилась Долорес. - Танцевать не может, петь не умеет. Шляется по эстраде да тряпки скидывает. Когда мне было шестнадцать...

- А ты откуда родом, Долорес?

- Из Чихуахуа.

Я старательно изобразил насмешливое удивление:

- Что, прямо в клубе и родилась?

- Да нет! - засмеялась Долорес. - Город есть Чихуахуа! Только деньжат в нем нетути! Не заработать... А здесь я получаю по тридцать пять центов с каждой заказанной вами выпивки. Понимаешь, красавчик?

- На жизнь хватает?

Собеседница пожала плечами.

Вовлеченный в сию содержательную беседу, я пропустил объявление очередного номера. Даже имя услыхал с опозданием, не разобрав толком, ибо конферансье - болван, которому, видать, кроме знакомства с иностранными языками, было нечем кичиться, произнес "Лила" на англо-саксонский манер - "Лайла".

И занавес внезапно раскрылся.

И пропустил ее на сцену.

После индианки - невысокой, крепко сбитой - она выглядела семифутовой жердью. Желтое сатиновое платье оставляло плечи открытыми, туго облегало фигуру от грудей до колен, а сзади наличествовал разрезец, дабы передвигаться было можно. Волосы были выкрашены, сделались чернее воронова крыла. Это заставляло Сару казаться и суровей, и старше. Правда, после нашей первой и последней встречи миновало два года...

- Лила, догола! - воззвал распорядитель. - Раздевайся! Донага!

Она увидела и опознала нас немедленно, хотя столик обретался на весьма изрядном расстоянии от эстрады.

Увидела - и едва не споткнулась.

Я подметил вспыхнувший в карих глазах испуг. Ле-Барона, если тот соблюдал хоть простейшие меры предосторожности, она, разумеется, не знала. Но уж меня позабыть не сумела. И поняла: Мэттью Хелм явился в клуб "Чихуахуа" отнюдь не созерцать ее великолепные телеса повторно.

Разумеется, девушка узнала меня. И? разумеется, припомнила, как я изрядно смутил ее когда-то, заставив разоблачиться "догола и донага" в иных местах, при других обстоятельствах. По лицу Сары и сейчас промелькнуло подобие румянца. Возможно, девица мысленно оплакала утраченную невинность...

Сара грациозно повернулась, поплыла вперед, потом закружила, продвигаясь вдоль авансцены. Ступала она с уверенным изяществом, которого достигают лишь долгой и основательной тренировкой. Причем, отнюдь не обязательно сводящейся к упражнениям в стриптизе...

Было забавно и чуточку печально видеть мою давнишнюю противницу в эдаком притоне и за эдаким занятием.

- Господи, помилуй! - громко сказал Пат Ле-Барон. - Вот это ягодка! Шесть футов" и ни единым дюймом ниже! Прелесть!

Он толкнул меня локтем, ухмыльнулся, точно собираясь изречь совсем уж невыносимую скабрезность, и шепнул прямо в ухо:

- Объект опознан?

- Да.

- Я видел только фото, - продолжал Пат, ухмыляясь наипохотливейшим образом. - И сразу же передал: сам ручаться не в состоянии. Рост, черты лица, прочие приметы - в порядке. Но волосы, волосы! Не отпечатки же пальцев у куколки снимать! Вашингтон обещал, что вы прибудете и удостоверитесь лично. Ошибиться нельзя. Только представьте на минутку: волочить визжащую, брыкающуюся мексиканскую танцовщицу через пограничный мост Шефу в подарок...

Ле-Барон, видимо, обладал живым воображением, ибо искренне расхохотался. Резко прервал смех:

- Итак... Ухватить, упаковать, обернуть, перевязать ленточкой, бантик соорудить попышнее. Любящий муж уводит из поганого блудилища неразумную беглую жену... Которая допляшет, оденется вновь и смешается со всеми остальными - коротать вечер. Если, конечно, подвоха не учуяла. Тогда сбежит, не сомневайтесь.

- На подобный случай распоряжения имеются?

- Хесус отправится за нею - пешком или в машине, постарается заметить, куда нырнет объект. Если умудритесь проследить сами, Хесус обеспечит прикрытие и поддержку... В чем дело, Елена?

Жирная бабища, определенная Ле-Барону в задушевные собеседницы, презрительно скривилась, указала на сцену:

- Americana!

Чудилось, мексиканка плюнуть готова.

- Ну и что?

- У американских теток очень маленькие tetas[5]. У всех подряд. Смотреть противно!

- Tetas? - озадаченно переспросил я. Мистеру Хелму из Калифорнии особо разбираться в испанском не полагалось. - Что это?

Толстуха задрала свитер и недвусмысленно продемонстрировала значение загадочного слова. Ле-Барон так и прыснул.

- Tetas, - повторил он. - Последние школьные программы рекомендуют широко пользоваться наглядными пособиями! Мальчик, ты хорошо запомнил перевод?

Паясничая, Ле-Барон опять подтолкнул меня и повел бровью. Пришлось повернуть голову, пригубить выпивку" рассеянно повести взором.

Взор отыскал техасского ковбоя и его тщательно растрепанную парикмахером пассию в серебристом платье. Великолепное место выбрал голубчик, чтобы продолжить уютный вечер наедине с дамой сердца! Но возможно ли ждать, иного от молодца, способного нацепить подобную сбрую?

Женщина следила за сценой не отрываясь, напряженно, пристально. Я последовал ее примеру. Сара - а может быть. Лила? - или Мэри Джейн? - уже завершила первый круг. Возвращаясь волнующимся, ритмическим шагом, она внезапно показалась мне совсем юной. Невзирая на рост, крашеные волосы, полунеприличное платье. Совсем юной - и слегка испуганной.

Однако шаг оставался упругим.

Сара вильнула бедрами подле столика, вокруг которого тесным кольцом сидели мексиканские зеваки. Засмеялась, ускользнула, прежде нежели ближайший успел опомниться и облапить гостью. Совершила быстрый пируэт, перегнулась, взъерошила волосы американскому туристу, отвела руку, дабы парень, чего доброго, запястье не поймал да на колени к себе не увлек.

- Донага, Лайла! - завопил кто-то позади. Наверное, вконец истомился, бедняга.

Сара улыбнулась. Нерушимое правило: даже когда ищейки почти настигли, делай свое дело и храни спокойствие. У девчонки всегда наличествовала отвага. Хорошо помню, как она тигрицей прыгнула на меня в Сан-Антонио, хотя покорный слуга стоял, ощетинившись парой пистолетов, на манер Дикого Билла Хикока. А у Сары даже булавки в руках не было.

И все равно - прыгнула...

- Догола! - взревел распорядитель, и могучие динамики разнесли его голос по всем закоулкам ночного клуба. - Догола, крошка!

Сара вернулась на сцену, вызывающе удаляясь и расстегивая мерзкое желтое платье. Она шла спиною к публике, задорно и кокетливо, чисто по-женски, ворошила волосы, косилась через плечо и, доведя мужскую половину присутствующих до полного умоисступления, потянула длинную змейку.

Желтое платье раскрылось разом.

Распахнулось.

Сверху донизу.

И прилетевший из неведомого ниоткуда кинжал вонзился в обнажившуюся девичью спину по рукоять.

Прямо под левую лопатку.

Глава 5

Не стану изображать раскаяния. Укорять и винить себя за недосмотр и небрежность было бы глупо. Мне поручили не служить Сариным телохранителем, а переправить объект через Рио-Гранде, живым или мертвым, - в этом пункте я оказался непреклонен и выудил таки недвусмысленные, четким английским языком изложенные распоряжения.

Распорядись Мак оберегать Сару от возможных увечий (тем паче, смертоносных), я вообще приступил бы к заданию совсем иначе. Но инструкции Мака ничего подобного не предусматривали.

Раздался еле слышный двойной свист, означавший: "опасность слева!" Ле-Барон.

Тройной свист указывал бы на угрозу справа, одиночный - предостерегал от нападения сзади. Но я своим делом занимался дольше Ле-Барона и орудовать начал чуток раньше, чем напарник свистнул. И нежно позаботился о Долорес.

Бог весть, возможно Долорес и впрямь была безобидной потаскушкой из города Чихуахуа. Но и Елену, и ее подсунули нам содержатели ночного клуба, а рисковать попусту вовсе незачем.

Долорес буквально переломилась пополам от удара под ложечку. Я успел подхватить женщину, по возможности смягчил соприкосновение лба со столешницей. В порядке надлежащей компенсации сунул за вырез платья пятидолларовую банкноту, обернулся.

"Чихуахуа" мог бы служить отличной съемочной площадкой для фильма о внезапном и поголовном сумасшествии в преисподней. Сквозь каждую наличествовавшую дверь пытались вырваться наружу десятки людей. Правильно: кому охота сидеть сиднем да полиции дожидаться?

Звучали потоки проклятий, изрыгаемых на испанском, английском и техасском языках.

А на сцене, по-прежнему заливаемой невыносимо ярким светом, высокая девушка упала на колени, бессильно шаря по спине согнутой рукой, пытаясь понять, что именно ударило сзади. Рука слабела с каждым мигом и до кинжала дотянуться не могла.

Сара повалилась прямиком на желтое платье, слетевшее и распластавшееся так, словно было подстелено с умыслом.

Ле-Барону пришлось туговато. По-видимому, толстуха Елена знала дзюдо. Отбивалась она сноровисто. Предоставив Пату справляться с противницей самостоятельно, я стремглав ринулся к эстраде. Натолкнулся на кого-то с разгону, едва не рухнул. Учуял запах дорогих духов, ощутил прикосновение пушистого меха.

- Дженни! - позвал душераздирающий женский голос: - О-о-о, Дженни-и!..

Я рвался вперед, сквозь бедлам и кавардак, спотыкаясь о стулья, опрокидывая, столы. И, наконец, достиг освещенной сцены. Женщина в меховой жакетке опередила меня. Ее саму опередил конферансье, уже склонявшийся над раненой. Женщина вцепилась в распорядителя, пытаясь оттащить прочь, но мексиканец проворно отмахнулся локтем и сбил незнакомку с ног. И тем расчистил мне тактические подступы.

Я просто сгреб его, рывком оторвал от Сары" вздернул в стоячее положение. Он и весил-то немного, маленький, бледный, черноусый недомерок в чересчур широком, хотя и дорогом смокинге.

Распорядитель развернулся, ощерился, засунул руку за блестящий лацкан. Я вознес обе руки, совершая весьма впечатляющий жест, а когда конферансье непроизвольно попробовал уклониться от прямого тычка двумя кулаками одновременно, что было силы пнул его в пах.

Разом уподобившись бараньему рогу (по внешности) и пароходному гудку (по громкости вопля), распорядитель покатился по доскам. Я услышал отрывистый одиночный свист, поторопился шлепнуться рядом. Кто-то оказался весьма проворен и успел перемахнуть через мое распростертое тело, не запнувшись. Я перекатился на спину, прижал согнутые в коленях ноги к груди, приготовился отражать нападение.

Высокий худощавый portero с ножевым шрамом поперек злобной рожи сызнова заносил для удара внушительный кистень. Да только Ле-Барон уже очутился у мексиканца за спиной. А внезапно получать ребром ладони аккурат пониже уха никому не советую. Portero упал.

Покуда Пат разделывался со своей долей работы, я уставился на свою. Моя доля была выполнена добросовестно. Основательно выполнена. В ближайшие полчаса распорядителя сумели бы разогнуть и выпрямить разве что при помощи корабельной лебедки.

Послышался отрывистый, глухой звук. Ле-Барон решил упрочить собственный успех и, вящего спокойствия ради, с размаху двинул portero ногою по черепу.

Я уже оборачивался к истекающей кровью Саре.

Подле нее стояла на коленях красавица в жакете. Лишь теперь, увидав оба эти лица рядом, я уразумел причину любопытства, которое пробудила во мне эта женщина. Сходство черт оказалось поразительным...

Сара подняла веки.

- Гейл... - выдохнула она еле слышно. Незнакомка погладила Сарину щеку ладонью, которую обтягивала тонкая перчатка. Погладила неуверенно, почти боязливо, как обычно гладят умирающих.

- Не разговаривай, родная. И прости меня за все, Дженни... Мы поедем домой... Домой, слышишь? Сара с трудом облизнула губы:

- Нет... - выдавила она. - Там, под... волосами... на затылке... возьми...

Собрав остатки сил, она подняла руку, нашарила что-то, спрятанное под рассыпавшейся прической, передала сестре. Покосилась в мою сторону и, казалось, налитые страданием глаза излучали вызывающее торжество.

- Гейл... Накло нись, выслу... шай... это важно... Целый мир... целый мир...

Затем последовало еще несколько слов - однако столь тихих, что я не сумел разобрать ни единого. Мгновение спустя Сары не стало. Гейл посмотрела на меня с ужасом и недоверием.

- Она умерла!

- Да.

- Но ведь она - моя сестра! Младшая моя сестренка! Когда я узнала, что она... работает в этом жутком варьете... Я приехала прямо из...

- Безусловно, - сказал я. - Но теперь идемте.

- Оставить ее здесь?

- О ней позаботятся. Идемте.

Ле-Барон стоял рядом и держался начеку. Он дернул головой в сторону выхода. Отнял от щеки набухший кровью носовой платок. Одолеть portero Пат сумел молниеносно, а вот паршивка Елена, как выяснялось, не только дзюдо изучила, иго и отрастила изрядные ногти...

Я огляделся.

"Чихуахуа" по-прежнему смахивал на палату буйнопомешанных, однако вблизи от эстрады (или сцены), посреди которой красовалась живописная наша группа, царило полное затишье. Сюда никто не кидался, каждый стремился прочь. В города Хуаресе противопоказано попадаться на глаза полицейским неподалеку от мертвых тел, и любой здравомыслящий субъект в подобных случаях смазывает пятки обильнейшим слоем сала...

Возвратив безнадежно испорченный платок в карман, мой коллега и помощник уставился на Сару.

- Что же дальше? - осведомился он. - Вашингтонский босс велел вывезти ее из Мексики.

Надлежало бы принимать немедленное решение, да только я уже принял его. Правда, поколебавшись. Чаще всего - несомненно и безусловно, - приказы полагается выполнять со скрупулезной точностью. Но сплошь и рядом следует раскинуть мозгами, послать приказ ко всем чертям и орудовать сообразно здравому смыслу.

Я сомневался, что у Мака сыщется применение для мертвой девушки - в особенности, ежели другая наличествует живая и невредимая.

- Сару не берем в расчет, - сообщил я. - Она что-то заполучила и передала. Вот кому. Идемте, Гейл.

Сестра Сары (Лилы? Мэри Джейн?) продолжала оставаться коленопреклоненной и ошарашенной.

- А Сэм? Человек, с которым я?..

- К черту Сэма. Вы никогда не видали мексиканских тюрем изнутри, а, голубушка?

Даже в такую минуту, в таком месте Гейл передернуло от обращения "голубушка". Я вел себя недопустимо дерзко, учитывая краткость завязавшегося знакомства. Но расшаркиваться и приносить учтивые, длительные извинения довелось бы, судя по всему" до самого утра.

Я просто подхватил с пола маленькую белую сумочку, оброненную Гейл, затолкал в карман, подмигнул Пату Ле-Барону.

Пат ухватил женщину за одну руку, я завладел второй. Мы утвердили Гейл стоймя, что оказалось нелегко" благодаря каблукам-шпилькам, и торжественным маршем двинулись к занавесу в глубине сцены.

- Сворачивай налево, - промолвил Пат. - И убираемся. Пускай только Хесус попробует не оказаться на месте и загодя не прогреть мотор!

Мгновение спустя он прибавил:

- Кинжал метнул рогtего. Эх, надо было сильнее пнуть! Боюсь, выживет...

- И у распорядителя рыло в пуху, - отозвался я. - Уже принимался обыскивать раненую, да мы поспели вовремя.

- Обыскивать? Помилуй, какой обыск? Трусики, лифчик - вот и всей одежки...

- Сара прятала что-то под волосами. Думаю, получила от американца. Помнишь? Подошла, состроила глазки, турист попытался поймать кокетку...

Я обернулся напоследок и произнес никчемную, приторную глупость:

- Бедная девочка!

- Да...

Сами понимаете, мы занимались отнюдь не пустой болтовней. Просто, сообразно разумным инструкциям, спешили поделиться полученными сведениями. На случай, если уцелеть и представить надлежащий доклад получится лишь у одного из двоих...

Зажатая меж нами женщина прилежно брыкалась и выворачивалась, но вскоре застонала от боли, притихла. Полиция" конвоируя строптивцев" пользуется какими-то хитрыми хромированными наручниками, врезающимися в запястья при малейшем: лишнем усилии; но в запасе имеются более простые и не менее действенные способы урезонивать непокорных. Людям попросту заламывают руки.

- Пустите! - прохрипела Гейл: - Пустите! Ле-Барон смотрел перед собою, ибо знал дорогу. А покорный слуга не забывал оглядываться через плечо - потому и увидел: на ближних подступах к занавесу похитителей настигает летучий кавалерийский отряд из Техаса.

В толчее и сумятице ковбоя хорошенько съездили по физиономии: над правым глазом красовалась огромная ссадина. Жаль, не пристукнули... Видать, по чистейшему небрежению, - однако нам от этого легче не сделалось. Обливаясь кровью и грохоча по сцене коваными сапожищами, парень близился.

- Эй вы! - орал он во всю глотку: - Лапы грязные прочь от моей дамы" сучьи выродки!

Затем - о боги бессмертные! - он выхватил револьвер. Посреди ночного клуба, где бушевал кромешный хаос и чуть ли не сатана правил бал, этот слух вынул револьвер? Подобные особи способны преспокойно закурить сигару, явившись на пороховой завод.

Я припомнил произнесенное женщиной имя и выкрикнул в ответ:

- Сюда, Сэм! Скорей за нами! Где ты шляешься?

Увы, не сработало.

Приглашение отклонили.

Впрочем, по естественным причинам.

Двое незнакомцев. С неописуемой наглостью завладели прекрасной дамой, принадлежащей ковбою. Волокут невесть куда... Шш-ш-шалишь, приятель, мы из Техаса, и с нами шутки плохи!

Парень сделал новый шаг. Заколебался, озираясь. Наверное, подыскивал для своей пушки подобающий лафет...

- Налево, и на улицу! - скомандовал Ле-Барон. - Через мост переправит Хесус. А я займусь этим остолопом.

И бросился по сцене вспять.

Я не задерживался, чтобы увидеть, как разовьются дальнейшие события. За спиною грянул выстрел, впереди открылся узкий проход, сквозь который и протащил я сопротивлявшуюся Гейл. Свернув налево, мы обнаружили наружную дверь, настежь распахнутую - словно и она уже послужила кому-нибудь спасительной лазейкой.

Выскочив и вытащив женщину, я задержался и прождал мгновение-другое. Пат не появился. Может, еще встретимся, а может - и нет... Профессионалы выполняют совместное задание. Даже о чисто человеческой тревоге друг за друга, сами домните, и речи идти не должно.

И все-таки, подумал я, в следующий раз (ежели будет он, следующий раз) Ле-Барон получит заслуженное, полное, неотъемлемое и пожизненное право бубнить о сексе до упаду.

Хотя, конечно, с Еленой мог и пошибче управиться...

- Такси номер пять! - вымолвил негромкий голос. Улочка, где мы очутились, выглядела пустынной. Определенные улочки определенных городов неукоснительно пустеют, если поблизости совершено преступление. Только вы кожей чувствуете: отовсюду внимательно следят затаившиеся наблюдатели.

Я двинулся на голос. Человек мелькнул, показался, поманил, опять исчез. Я побежал вослед, по узкому пространству меж домами, таща на буксире Гейл. В отсутствие Ле-Барона ее положение ухудшилось, ибо я поменял захват, сделал его крепче и болезненнее. Теперь женщина попросту не могла рвануться, не сказав последнего "прости" паре-тройке сухожилий.

Запаркованное на соседней улице такси выглядело потрепанным и древним, однако в ту минуту я взирал на него, точно древний иудей на Землю Обетованную. Пропихнув Гейл в заднюю дверцу, я ввалился вослед, а Хесус тронул машину гораздо раньше" нежели дверца захлопнулась.

Спустя минуту мы катили по широкому проспекту, буквально усеянному фонарями и людьми. С трудом верилось, что в Хуаресе имеются подобные уголки. Туристы прицениваются к псевдошвейцарским часам, покупают индейские пончо, торгуются упорно и нещадно...

Но вскоре Хесус, ехавший в безукоризненном соответствии с правилами движения, свернул от греха подальше, повертел баранкой, миновал несколько темных переулков и полностью сбил меня с толку.

- Где мы?

- Мост почти перед вами, сеньор, - немедля отозвался водитель. И не обернулся" кстати. - На мексиканской стороне затруднения вряд ли возникнут: общей тревоги поднять пока не успели. А вот ваша таможня примется за обычные расспросы. Эта госпожа - подданная Estados Unidos?[6]

- Да. По крайности, я так думаю.

- Она должна объявить об этом, сеньор. Запомните. Таможня задаст вопрос и дождется ответа! Ожидать будут спокойно, лениво, непринужденно - словно ответ ничего не значит... Не заблуждайтесь на сей счет!

- Спасибо, Хесус.

Приятно работать с умными людьми. Водитель подметил: Гейл отнюдь не восторгается обществом, в котором путешествует. Украдкой поглядев на женщину, я увидал, что она растирает пострадавшую кисть. В полутемном такси прическа немного меньше напоминала растрепанный ветрами стог. Платье, меха и перчатки выглядели - спасибо все тому же полумраку - безукоризненно. Если все пойдет на лад, изучать чулки и туфли пограничная стража не станет. Не стал и я.

Но Гейл сидела с видом, не оставлявшим сомнения: девица устроит чудовищный скандал при первой же, малейшей возможности. Незаметно для Гейл я извлек из кармана увесистую авторучку. Рисковать и напрашиваться на рукопашную схватку с рыцарски настроенными таможенниками не стоило. Я обнял женщину за плечи, крепко прижал круглый и, по счастью, плоский торец колпачка к ее боку. Шепнул на ухо:

- Это револьвер, Гейл. Неприятности нам ни к чему. Но если упаси Господь, неприятности все же начнутся; первую пулю получишь ты. Наверняка. А я пользуюсь разрывными...

Женщина промолчала и даже не шелохнулась. Впереди возникла темная громада моста. Я поплотнее прижался к Гейл и смачно поцеловал прямо в губы, продолжая угрожающе надавливать на ребро пленницы вечным пером.

Старинный; до неприличия заезженный трюк. И в книгах описывают" и с экрана показывают. Позорище!

Только позорище сие сплошь и рядом срабатывает. Безукоризненно срабатывает, заметьте.

Машина остановилась. Хесус уплатил за проезд. Воспоследовала краткая дружелюбная беседа по-испански, раздался одобрительный смех. Автомобиль" двинулся дальше.

- Мексиканскую таможню миновали, - доложил Хесус. - И безо всяких осложнений, Si?

Спутница моя благоухала в на ощупь хороша была, но поцелуй получился не из удачных. Недоставало пылкой взаимности, Я чувствовал себя совершенным, чистейшей воды болваном, страстно впиваясь в уста женщины, которую, пожалуй, томило единственное желание: выблевать.

Новая остановка. Новый вопрос. Теперь по-английски. Я неохотно прервал приятное занятие, поднял глаза.

В окошке возникла физиономия, увенчанная форменной фуражкой.

- О! - промолвил я, пытаясь разыграть смущение: - простите, увлекся!..

- Вы приобрели что-нибудь в Мексике, сэр?

- Не сегодня...

- Ваше подданство?

- Гражданин США.

- А ваше, сударыня?

Женщина, обретавшаяся в моих объятиях, ощутимо вздрогнула. Заколебалась. Я усилил нажим на вечную ручку. Гейл едва не охнула.

- Ваше подданство?

- Американка...

Удовлетворенный чиновник распрямился, отступил, отдал честь и махнул рукой, разрешая проехать. Я сказал:

- Милочка, ты избрала выражение, порочное в корне. Правда, эту ошибку делают почти все.

Гейл встрепенулась и недоуменно воззрилась на меня:

- Что-о?

- Во-первых, ни одна из Америк - ни Северная, ни Южная...

Мы отъезжали прочь, но еще оставались в пределах слышимости. Следовало болтать непринужденно и бойко.

- ...не составляют собственности Соединенных Штатов. Хотя зачастую - и к сожалению - мы ведем себя, как законные владельцы обоих континентов... Хесус, например, тоже американец. Верно, Хесус?

- Si, senor.

- Следовало сказать: подданная Соединенных Штатов, - продолжал я наставительным тоном. - Что касается собственно Америки, она тянется от Гудзонова Залива на севере до Огненной Земли на юге. И меж этими двумя оконечностями везде и всюду обитают американцы. "Paso del Norte", Хесус.

- Si, senor.

Спустя несколько минут я пропустил Гейл в свой гостиничный номер на седьмом этаже. Замкнул дверь изнутри, вынул руку из кармана, предварительно спрятав столь верно послужившую письменную принадлежность. Оглядел хорошенькую, слегка помятую женщину, стоявшую прямо посреди комнаты.

- А теперь, Гейл, - произнес я ласково, - лучше вручи мне то, что младшая сестра вручила тебе. И лучше перескажи то, что она тебе шепнула. Перескажи точно. Слово в слово.

Глава 6

Гейл расхохоталась. Потом неторопливо, презрительно повернулась, пересекла комнату, пристально поглядела в зеркало. Поправила перчатки, состроила гримасу, обнаружив пятнышко на ладони, попыталась оттереть его. Отряхнула и разгладила платье.

Серебристо-голубая ткань оказалась, по пристальном рассмотрении, ни чем иным, как плотным штофом! Бабушка моя обивала такой материей диваны и кресла. Современницы обтягивают ею себя самих.

- Сумочку-то верните, - процедила Гейл.

- Не верну.

Гейл окатила меня безмолвным презрением. Поплотнее закуталась в жакет из шкуры снежного человека, сощурила глаза, уставилась в упор:

- Послушайте, довольно дурака валять. Никакого пистолета у вас не водится. И не лгите.

Я впервые получил возможность хорошенько рассмотреть собеседницу в спокойной обстановке и при достаточном освещении. Чрезвычайно привлекательная особа, тоненькая, изящная, чуть выше среднего роста - однако, не в пример покойной сестре, лишь чуть-чуть. Я назвал ее привлекательной, но думаю, выразился неточно. Следовало бы сказать "очаровательная".

Ясные, очень большие, голубовато-серый глаза. В меру подведенные, прошу заметить: в меру. Тонкий, аристократический нос. Удлиненное лицо, изящные скулы, немного впалые щеки. Круглолицая дурнушка морит себя голодом, чтобы добиться похожей томной худобы... И понапрасну.

Гейл выглядела бы чистым совершенством, но ее подводил рот. Не был он чересчур большим, излишне чувственным тоже не был, и даже размазанная помада не портила приятного впечатления. Этот рот обладал сильнейшими соблазняющими свойствами, и сразу становилось ясно: его обладательница пользовалась оными напропалую.

С малых лет.

А теперь, дожив до тридцати (плюс-минус годок-другой), сделалась натурой избалованной, предательской, расчетливой, себялюбивой до предела.

Рот неопровержимо свидетельствовал в пользу моего вывода! Записную, профессиональную красотку сразу же и с головой выдают очертания уст.

Впрочем, предаваться психоаналитическим раздумьям не было времени. Всплыл неизбежный вопрос: а ты, храбрец, вообще - вооружен? Покойная Сара, в отличие от старшей сестры, разрешила бы свои сомнения прямо на мосту через Рио-Гранде, но у Гейл, простите за грубость, кишка оказалась тонка. Сия особа никогда и ни при каких обстоятельствах не ринулась бы грудью на дуло заряженного револьвера. Нет уж, Гейл выждала, покуда положение вещей изменилось, дозволило без особого риска разыгрывать отважную и надменную светскую львицу...

Я извлек из кармана вечную ручку, продемонстрировал собеседнице и нагло засунул в другой карман - теперь уже нагрудный, где и положено обретаться орудиям письменности. Вынул беленькую сумку, исследовал содержимое. Обнаружил целую коллекцию удостоверений, где имя не менялось, а фамилии разнились.

Похоже, в девичестве Гейл действительно звали Спрингер. Уроженка Мидлэнда, штат Техас. В докладе Пата Ле-Барона фигурировала Мэри-Джейн Спрингер. Отлично...

Я вернул удостоверения на место, поднял взгляд.

- Если вы колеблетесь, не зная, как обращаться ко мне, - проронила Гейл, - говорите "миссис Хэндрикс". Он был последним по счету, и полагаю, что имею право зваться именно так.

- Последним? - переспросил я.

- Пока последним, - холодно усмехнулась женщина. - До того я недолго числилась графиней фон Боом, впоследствии вышла за аргентинского футболиста; первым по порядку значился ковбой Хэнк - единственная настоящая любовь. Я сбежала с ним в семнадцать лет, а месяцем позже бедолага сломал шею, сброшенный норовистой лошадью.

- Не повезло, - брякнул я.

Плечи под меховым жакетом приподнялись и опустились.

- Как сказать... У человека всего лишь одна шея. И, если бы лошадь не опередила, шею Хэнка рано или поздно свернул бы мой папенька. Или мы сами разругались бы насмерть перед расставанием. А так - я храню трепетные, нежные, отменно приятные воспоминания.

Она изрекла вышеприведенную тираду совершенно спокойно. Или меня дурачила, или действительно, смеялась над памятью парня, именовавшегося Хэнком и подарившего ей незабываемый медовый месяц...

Я полюбопытствовал:

- А Сэм - лихой наездник?

- Сэм?!

Она расхохоталась уже неподдельно.

- Вы сочли его ковбоем благодаря сорокадолларовым сапогам со шпорами?

- Нет. И, сами видите, не ошибся. Полное имя Сэма, будьте любезны.

- Сэм Гунтер.

Гейл глубоко вздохнула, давая понять: вы надоели мне.

- Если не отдаете сумочку, верните хоть гребенку, пудреницу и губную помаду. Кроме того, я желала бы пройти в ванную, умыться, привести себя в порядок. После ваших...

Она состроила брезгливую мину.

- Забудьте о ванной, - ответил я.

- Послушайте, дражайший...

- Послушайте, дражайшая, вы пребываете под моим неослабным присмотром. И не рассчитывайте на снисхождение, пока не отдадите искомую вещицу. К несчастью, не успел заметить, куда вы ее припрятали. Следовало наблюдать за субъектами в брюках, а они являли в то время заботу насущную и требовали полной сосредоточенности.

С внезапной яростью Гейл выпалила:

- Да чтоб вы прокисли! Она была моей сестрой! А вы говорите про гибель Дженни таким тоном! Фигляр поганый!

Я покачал головой:

- Прошу прощения. Поверьте, и в мыслях не было паясничать. Я тоже знал Мэри-Джейн. Признаюсь, мимолетно.

Надлежало пожертвовать пешку и сыграть гамбит. Не нравилась мне миссис Хэндрикс, хоть убей; но говорила она вполне искренне. И казалось разумным поведать ей правду. Чистую правду, ничего, кроме правды, но не всю правду, а лишь крохотную частицу.

- Я появился в "Чихуахуа", чтобы повстречать Сару. Покойная, видите ли, работала для нас.

Большие, очаровательные, голубовато-серые глаза распахнулись, потом сузились:

- Работала для... Вы, ничтожество! Агент, вербующий проституток, или просто сутенер?

- Славно судите о младшей сестре, ничего не скажешь... Да, я агент. Но другого сорта. И Сара... виноват, Мэри-Джейн, служила агентом... Думали, она пляшет на этой помойке забавы ради?

- Нет, - произнесла Гейл. - Я подумала...

- Что?

Гейл вздохнула:

- Что подумали бы вы сами, если младшая сестра бежит из дому... скажем, в предельно расстроенных чувствах и невменяемом состоянии? А несколько лет спустя узнаете: она выкрасила волосы и раздевается публике на потеху в ночном вертепе?

- Я просто подумал бы.

- Подумал бы! Некоторые друзья - замечательные, черт их побери! - с вурдалачьим удовольствием намекали: прокатились, вот, по Хуаресу и в кабаре "Чихуахуа" повидали такое... Нет-нет, мы не вправе пересказывать! Хотя и стоило бы... Нет, извините, не можем! Вот я и уговорила Сэма отправиться в Мексику на пару. Просто не решалась идти в подобный притон одна. Сэм отказывался, брыкался, но я настояла на своем. Ты, говорю, задолжал ей - так имей честности каплю, заплати!

- Задолжал?

Слегка пожав плечами, Гейл пояснила:

- Обычнейший любовный треугольник - только внутрисемейный. Понимаете? Привлекательная старшая сестра - простите за похвальбу - и младшая: неклюжая, застенчивая дылда. И Сэм: высокий, приглядный молодой мужчина. Сперва он приударял за Дженни. То ли забавлялся, то ли на деньги ее положил глаз - после отцовской смерти нам обеим осталось немало. Но именно приударял - не более. А эта дурочка влюбилась без памяти. Увидела принца, распознавшего истинную красоту замарашки-Золушки...

Она внезапно прервала речь.

- Какая гадость... Какую мерзость я сказала! Дженни умерла час назад... Забудьте...

- Ничего не слыхал... Надо полагать, вы отбили Сэма у сестры. Дабы спасти заблудшую бедняжку.

Пожимать плечами, кажется, вошло у Гейл в стойкое правило.

- Возможно. Сама не знаю, чего ради. По благородным соображениям, пожалуй... Только Дженни застигла нас наедине - и врасплох. Понимаете?

Я кивнул.

- Подробности опускаю - вспомнить жутко. Думала, она пристрелит обоих. Размахивала револьвером... У Дженни был собственный револьвер. Она отлично скакала верхом, плавала, как рыба, стреляла, как заправский охотник...

- Дальше.

- Дальше, размахнувшись посильнее, сестра выкинула оружие в окно. От соблазна подальше. И поутру исчезла. Я разыскивала Дженни, как-то раз поймала в Нью-Йорке, попыталась навестить, но девочка захлопнула и замкнула дверь прямо перед моим лицом. Пришлось поневоле оставить ее в покое.

Гейл опять пожала плечами.

- А потом, через несколько лет, начали доноситься гнусные слухи о мексиканском кабаре, варьете... Как это правильно зовут?

Я ухмыльнулся.

- Ночным клубом.

Гейл разгневанно свела брови, но тотчас овладела собой.

- Остальному были свидетелем сами.

Сощурившись, она с изрядной расстановкой произнесла:

- Коль скоро вы правительственный агент, - я верно истолковала намек? - предъявите что-нибудь впечатляющее и вполне убедительное.

- Значков и личных карточек мы не носим. Обладают неприятным свойством высовываться либо вываливаться в самый неподходящий миг.

- Прикажете верить на слово?

- Это значительно облегчило бы жизнь обоим.

- Уж вам-то наверняка облегчило бы! - презрительно обронила Гейл. - Только забываете об одной подробности. Я была очевидицей случившемуся. Мэри-Джейн вовсе не собиралась вам ничего передавать. И говорить не собиралась. Вы торчали рядом, она глядела на вас в упор, а потом отвернулась. Ко мне. Извольте объясниться, господин самозванец.

- Не объяснюсь, - ответил я. Ибо незачем. Гейл нахмурилась:

- Это как понимать?

- Очень просто. Прошу, когда предстоящая процедура завершится, иметь в виду: вам открыли чистейшую истину. Я действительно состою на секретной службе у правительства Соединенных Штатов. И попросил вручить мне известную вещь, равно как и сообщить сведения, переданные вашей сестрой. Агентом той же самой тайной организации, в которой числюсь я. Таковы факты. Вероятно, их не следовало излагать, и мне закатят хорошую, заслуженную взбучку, но все же кладу карты на стол и всепокорнейше прошу...

- Дражайший! Вы считаете меня прирожденной и непроходимой дурой? Поверить подобному безо всяких доказательств?

- О да, - вздохнул я. - Вы - дура. Утонченная, хитрая дура, полагающая всех без исключения мужчин лжецами, боящаяся в критическую минуту положиться на чье-либо честное слово. Я дал вам последнюю возможность. Ибо чту память покойной Мэри-Джейн.

Гейл окрысилась:

- Господи, помилуй, это вы дурак! Прикажете верить незнакомцу, впервые встреченному в толпе отъявленного сброда? Бросившему друга на произвол судьбы?

- Не судите, и да не судимы будете. В особенности, не судите о вещах, в которых не смыслите ни черта. Если футбольная команда борется за победу, игрок намерен ударить по воротам, а где-то позади товарища сбивают с ног - что же, по-вашему, нападающий остановится, обернется и ринется подымать упавшего? Чушь!

- Разные вещи! Разные! Это... Не знаю правил вашей игры, но это ведь не футбол!

- Конечно. Только и вы - не мяч. Понимаете? Увы и ах, она понимала навряд ли. Я огляделся, ища нечто, почти неизменно имеющееся в гостиничных номерах. Обнаружить искомое удалось не сразу, но пристальное изучение комнаты убедило: изящно переплетенная Библия покоится в ящике скрипучего комода.

Я положил руку на Священное Писание и, не отрывая глаз от женщины, произнес:

- Клянусь и присягаю: изложенное мною - правда, чистая правда и ничего, кроме правды. Господь свидетель.

И водворил Библию на место.

Последовало долгое безмолвие. Затем Гейл решительно замотала головой. Толковать надлежало так: я воробей стреляный, на мякине провести не получится.

- Мэри-Джейн, - тихо сказала Гейл, - не намеревалась отдавать и сообщать вам ничего! И верить голословным россказням не стану. Докажите!

- Достаточно убедительные доказательства мне удастся получить "и предъявить часа через два. Или через два дня - как посчастливится. А я не в состоянии следить за вами двое суток. Следить, понимаете ли, приходится непрерывно - иначе вы сотворите что-нибудь с известной вещицей или отколете номер похлеще... Мы оба измотаемся до упаду. Не упоминаю таких мелочей, как еда, сон, отправление природных потребностей... Слушайте внимательно. Убежден: Мэри-Джейн отрастила на меня зуб. Длиною со слоновий бивень. И не пожелала разговаривать из чисто личной неприязни... Однажды, в Сан-Антонио, вышла ошибка. Я счел вашу сестру неприятельским разведчиком...

Рассказ о приключениях двухлетней давности не отнял много времени.

- ...Разумеется, все произошло прежде, нежели прилюдное раздевание стало оперативной задачей Мэри-Джейн. Поражаюсь подобной злопамятности, но только ею и могу объяснить нынешний случай. Слишком унизительным показался, наверное, первый настоящий обыск.

Я по-прежнему говорил правду - надеялся, что говорю правду, ибо телефонная беседа с Маком наталкивала на очевидный вывод.

Колеблясь, не сводя с меня взора, Гейл полюбопытствовала:

- А почему, собственно, вы и Дженни столкнулись в Сан-Антонио?

- Здесь уж извините, промолчу. Совершенно секретно.

- В каком агентстве или бюро вы служите?

- Смотри предыдущий параграф.

- Но, если вы и впрямь работаете на правительство, зачем похитили меня бандитским образом? Револьвером пугали? Тьфу, ручкой паршивой!

- Во-первых, не хотел осложнений и помех, покуда не получу необходимых сведений. Во-вторых, на вопрос о месте службы отвечу самым косвенным намеком: начальство категорически запрещает просить помощи у иных, похожих на наше, государственных учреждений. Только при жесточайшей нужде. Которой и не дозволили возникнуть. Использовав бандитские приемы. Убедил?

Молчание.

- Гейл, я уже рассказал больше, нежели должен или вправе. Можно задать миллион вопросов. И ни на единый ответа не получите. Либо не буду знать, что ответить, либо не смогу. Просто посмотрите на меня пристально и решите сами: лгут вам или нет. Не теряйте времени. Шевелите мозгами... Ну? Поверьте же!

И я немедленно понял: переиграно. Словечко "поверьте" погубило весь мой гамбит. Его можно использовать - иногда, лишь единожды и с огромной осторожностью. Только нынче оно все чаще звучит в устах подонков, предателей, коммунистов, уголовников и мелких обманщиков. Грязным это словечко сделалось. Разумный человек пошлет вас ко всем чертям, услыхав мягко и вкрадчиво произнесенное "поверьте". А Гейл была человеком разумным.

- Нет! - произнесла она.

Я вздохнул глубоко, точно вынырнувший гиппопотам.

- Ну-с... В эдаком разе... Кажется, возникает закономерность. Всякий раз, начиная знакомство с урожденной Спрингер, я вынужден попросить ее раздеться.

Ошарашенная Гейл остолбенела.

- Дражайший...

- Разоблачиться. Устроить стриптиз. Как выражался конферансье? "Донага!" Добро пожаловать на сцену.

Гейл отступила на шаг" ударилась о комод. Выпрямилась. Прямо воплощение оскорбленного достоинства...

- Милейший!..

- Послушайте, не разыгрывайте простушку. Вы - не Мэри-Джейн. Вы переспали с четырьмя законными супругами и Сэмом Гунтером. Это равняется пяти. По самому скромному подсчету... Кстати, не вздумайте завопить, ринуться к телефону или учинить нечто подобное. Очутитесь на полу, оглушенная крепко и основательно. Между прочим, - ухмыльнулся я, стараясь казаться елико возможно похабнее, - сделаетесь бесчувственны и беспомощны...

- Вы не осмелитесь! - прошипела Гейл. - Новое надувательство...

Что верно, то верно: я блефовал. И не впервые. Уже выдавал вечное перо за шестизарядный револьвер. А Гейл была не из тех, кого можно "купить" повторно. Девка отлично уразумела: за разбойничьей внешностью кроется хрупкая поэтическая натура.

Касайся возникшее затруднение только личного досмотра, я, пожалуй, продолжил бы урезонивать мирно и миндальничать напропалую. Но следовало не только отыскать и отобрать: надлежало получить сведения словесные.

А для этого надобно произвести соответствующий эффект. Потрясающий. В самом прямом и буквальном смысле... Вдобавок, высокомерная, презрительная болтовня Гейл и впрямь начинала раздражать.

Я сделал проворный шаг, оскалился, разодрал серебристое вечернее платье.

Глава 7

Это вполне могло бы сойти за новый подвиг Геракла. Гейл облачалась не для стриптиза, на строгих одеяниях змейки отсутствуют; портняжка то ли был храбрым, то ли нет - Бог весть, - но уж умелым оказался несомненно. Сшил на совесть и славу. А материалом послужил, как уже упоминалось, обойный штоф, не протиравшийся на бабушкиных креслах десятилетиями!

"Разодрал" - чересчур сильно сказано, и прошу прощения за случайное хвастовство. Я лишь немного надорвал платье у ворота (чудом не надорвав собственный живот) и стянул его с женщины - сверху вниз, точно шкуру со зверя снимал "чулком".

Пролетело целое мгновение, прежде нежели Гейл осознала, что же именно творится. Затем она вцепилась в сдергиваемое платье. Воспоследовала безмолвная и малопочтенная борьба между мужчиной и женщиной. Под конец, я исхитрился ухватить оба запястья Гейл в левую руку, а правой сызнова принялся разрушать произведение безвестного швеца. Платье соскользнуло до талии. Покорный слуга резко дернул обойный штоф, стараясь повредить наиболее уязвимые части; на деле проверяя справедливость пословицы "где тонко - там и рвется".

Тонко было сбоку. Я рванул в последний раз - и платье лопнуло до нижней кромки подола. С подрубленной кромкой поделать я не сумел ничего, но и надобности в этом не замечалось. Платье обрушилось на пол.

Я отступил и обозрел плоды трудов своих. Непроизвольно рванувшись вперед, Гейл осеклась, уразумела, что ногти в ход пускать и бесполезно, и небезопасно.

Мы созерцали друг друга. Женщина выглядела почти забавно - в длинных белых перчатках, синих туфлях с каблуками-шпильками, лифчике, пояске, уснащенном подвязками, и чулках. Точь-в-точь одна из идиотских псевдопорнографических открыток, приклеиваемых на стенках дешевых кабачков.

Только модели на упомянутых фото чуток соблазнительнее. Не подумайте, пожалуйста, будто Гейл не блистала красотой и свежестью - напротив! Я вновь неверно выразился: модели на упомянутых фото улыбчивы, задорны и юны. А передо мною стояла женщина взрослая" прелестная и разъяренная донельзя. Я осклабился:

- Будьте добры, донага!

Онемевшая от унижения и злости, Гейл попала в положение, обычно определяемое: куда ни кинь - везде клин. Будучи одета на вышеописанный лад, она и предпринять-то ничего не могла, ибо всякая попытка ругаться или драться оказалась бы одновременно смехотворной и возбуждающей для стоящего напротив негодяя... Повторяю: Гейл была женщиной разумной.

А потому вздохнула - глубоко и прерывисто; заставила себя рассмеяться. Правда, искреннего веселья гораздо больше сыскалось бы даже в хохоте проголодавшейся гиены.

- Ну и ну! - сказала Гейл, утихомирившись. - Да вы и впрямь человек действия!

- Вам честно предоставили все мыслимые шансы. Вам доказывали. Вас умасливали. Перед вами клялись на Библии. Мало, мало, мало!.. В последний раз: отдадите нужную мне вещь по-хорошему, или раздеть силой и обыскать с полной дотошностью?

Гейл скривилась.

- Будьте вы неладны! Платье стоило сто семьдесят пять долларов, а куплено было в Далласе неделю назад. Впервые надела!

Она помолчала и прибавила:

- Не думайте, что я стану вести заведомо проигрышную баталию из-за трусиков и бюстгальтера. Берите.

Гейл сунула два пальца в самое банальное место - под лифчик. Извлекла маленький предмет. Протянула мне.

Предмет оказался крошечным стальным цилиндром, с липкой лентой, позволявшей приклеить вещицу на затылке. И надежно, между прочим, приклеить. И не только на затылке, а где заблагорассудится.

Внутри цилиндра обретался ролик микропленки. Уж и не знаю, как умудрялись орудовать шпионы былых времен, понятия не имевшие о фотоаппаратах "Минске"...

Я поднял взгляд.

Гейл неторопливо стягивала длинные, достигавшие локтей перчатки.

Светская дама, внезапно вылетевшая вон из платья, может служить уморительным зрелищем, однако просто прелестная женщина, которая стоит перед вами в ослепительном нижнем белье - совсем иное дело. Она бывает неотразима. Или поразительна. И никогда не бывает смехотворна.

Отнюдь не смущенная своей полунаготой, Гейл приблизилась - вполне спокойно, - встала рядом, извлекла из белой сумочки сигареты и зажигалку. Я не препятствовал.

- Что здесь? - осведомилась Гейл.

На пленке, столь крошечной, что и развернуть ее было затруднительно, виднелось только пять отснятых кадров. Я лишь угадал, что на первом обретается некая надпись. Прочесть ее невооруженным глазом и мечтать не приходилось. Я скатал пленку, вернул в цилиндр, завинтил крышечку. Спрятал цилиндр во внутреннем кармане.

- Тебя это не касается, да и меня, пожалуй, тоже. В любом случае, без особого проектора не разглядеть. А проектор, сама понимаешь, недоступен.

Последнее утверждение уже отдавало преднамеренной ложью. Бывший профессиональный фотограф, я при всякой возможности беру в путь уйму полезных принадлежностей. В их числе - и ахроматический увеличитель, способный сослужить вполне удовлетворительную службу. Но сейчас надлежало заниматься вещами поважнее.

- Выкладывай остальное, - потребовал я. Неторопливо ухмыльнувшись, Гейл затянулась, выдохнула дым. Прямо в лицо вашему покорному слуге. Она была красивой, при данных обстоятельствах чересчур тепло одетой женщиной... И сознавала это.

- Попробуй, заставь, - молвила Гейл. Я обреченно махнул рукой:

- Жизнь тебя хоть чему-нибудь учит? Глаза женщины сузилась:

- Поясни!

- Неужто не понимаешь? Ведь не мытьем, так катаньем я из тебя вытрясу все до последнего словечка.

- Похоже...

Новая струя пущенного мне в физиономию табачного дыма.

- Похоже, кто-то кого-то намеревается истязать? Как лю-бо-пытно! Любо-пытки... Любовные пытки...

- Слушай, дура, - назидательно изрек я, - давай не будем ерничать по этому поводу. Сперва узнай, что значит "пытки", а потом шути. Ежели не передумаешь...

Гейл широко улыбнулась:

- Покажи... Может, и не передумаю! Я, разумеется, временно ошарашил ее, встряхнув и вышвырнув из платья вон. Однако милая особа восстановила душевное равновесие с поразительной быстротой. Лишиться дорогой одежды - невелика трагедия. Вне сомнения, Гейл уже не раз и не два изорвала, измарала, повредила чудесное, с иголочки, платьице... Образ жизни должен был сказываться... И всякий раз она заставляла мужчину горько пожалеть о причиненном ущербе. Заплатить. И от меня попытается требовать платы - сейчас или попозже. А пока что разгуливает перед провинившимся полуголая, игриво болтает к нагло дымит сигаретой.

Дразнит, стало быть...

- Ну, расскажи хотя бы! - промурлыкала Гейл. - Расскажи о пытках?

- Отлично. Имеются две главные разновидности. Первая - безотказна. Правда, требует, определенных условий и времени. Заключается она в том, что допрашиваемого сламывают постепенно, причиняя невыносимую боль и страшные, однако не смертельные увечья. Долгие, нескончаемые часы, день за днем... Истязания сопровождаются преднамеренными унижениями и лишениями. Это значительно усиливает воздействие, оказываемое на психику. Выстоять не способен никто. Россказни о несгибаемых героях - лживая пропаганда, процветающая, как правило, во время войны, дабы солдаты, угодившие в плен, равнялись на вымышленных сверхлюдей и молчали подольше...

Гейл слушала с неподдельным любопытством.

- Я упомянул войну. Отважные, стойкие подпольщики выдавали всех товарищей поголовно, сведя достаточно продолжительное знакомство с гестапо. Это, разумеется, учитывалось, и задания поручали маленьким отрядам или группам, члены которых рассыпались кто куда и ускользали, едва лишь немцы захватывали хоть одного из диверсантов.

Гейл поднесла сигарету к губам:

- Продолжайте, профессор.

- Продолжаю. Никто не вправе порицать, а тем паче - судить человека, заговорившего под жестокими и продолжительными пытками. Упрекнуть его можно лишь в одном: угораздило же попасться противнику живым! В нашем деле агент, располагающий секретной либо просто важной информацией, обязан при неминуемой угрозе пленения покончить с собой. Для каковой цели снабжается всеми нужными средствами. Единственный надежный способ не выдать государственной либо военной тайны.

- Получается, - осведомилась Гейл, - ты намерен пытать меня сутки напролет?

Голос женщины прозвучал немного натянуто. Самую малость.

Я покачал головой.

- Невнимательная вы студентка... Получай за "профессора"...

- Ибо, повторяю: для этого нужны определенные условия и время. Ни тем, ни другим, увы, не располагаю. Но я ведь упомянул две главные разновидности.

- Что это значит?!

- Можно обойтись безо всяких ужасов. Да ты бы и не выдержала продолжительного допроса. Красивые женщины хрупки, легко уязвимы... В этом, кстати, заключается разновидность вторая.

- ?!

- Пытка сводится к обоюдному соглашению.

- Не понимаю.

- Допрашиваемому - или допрашиваемой, - поясняют во всех подробностях, что именно с ним либо с нею, сотворят, если упрется и возьмет рот на замок. Доказывают: мы готовы, способны и жаждем это проделать. А потом ставят перед выбором: выкладывай немного сведений - возможно, совсем пустячных - или сноси адскую боль и получай непоправимые телесные повреждения. Уразумела?

- Ты, видимо, не считаешь мои сведения пустячными, - резко возразила Гейл.

Она дышала прерывисто, но старалась говорить с уверенностью:

- Ты не посмеешь! Особенно, если ты и впрямь правительственный агент!

- Бога ради, Гейл! Опомнись! Если я действительно правительственный агент - о чем же беспокоиться? Выкладывай! Со спокойной душой! Это еще, между прочим, и твой гражданский долг.

Я выдержал паузу.

- Ну-с?

Сверкнув глазами, Гейл брякнула:

- Пошел ты!

Я вздохнул, склонился, подобрал с пола безнадежно испорченное платье. Разорвано сверху донизу, ткань свисает клочьями, болтается выдранная внутренняя лямка...

- Посмотри, Гейл. Пять минут назад это было изысканным вечерним нарядом. Теперь это - уродливая тряпка. Сейчас передо мною - красивая молодая женщина. Через пять минут...

Я выдержал новую паузу - многозначительную.

- Сукин сын! - прошептала Гейл.

- Мне доводилось видать подобное прежде, - с напускной неохотой сообщил покорный слуга. - Прелестная девочка стоит гордо выпрямившись и бросает презрительный вызов палачам. Вроде некоторых... А минуту спустя на полу корчится человекообразный кусок сырого мяса, который истекает кровью, молит о пощаде и готов на все... Но проку уже мало. Нос отрезан, зубы выбиты все до единого. А к носу вдобавок весьма часто отрезают уши, груди, и так далее... При нынешнем уровне пластической хирургии тебя сумеют отчасти починить - но лишь отчасти. Лечение тоже будет неприятным, не сомневайся...

Раздавив окурок в стоявшей поблизости пепельнице, Гейл процедила:

- Сволочь! Поганый, паскудный садист!

Я промолчал. Она, разумеется, еще не утратила последней надежды. Угрозы могли обернуться очередным блефом. В конце концов, я просто порвал ей новое платье. А это еще не значит, что у человека достанет совести - точней, бессовестности - растерзать женское лицо.

Но игрока из Гейл не получилось бы. Девочка не любила и не умела рисковать по-настоящему. Да еще на подобную ставку.

Мне даже не пришлось давать циркового представления, хотя кресло, чей подлокотник я смог бы переломить ребром ладони, стояло рядом, облюбованное и придвинутое заранее.

Плечи Гейл обмякли, опустились. Голова поникла.

- Сукин сын, - вымолвила она, глядя в сторону, - сукин сын и вонючий подлец, тебе что-нибудь говорит название "Вигвам"?

- "Вигвама?

Я поспешно вынул знаменитое вечное перо и блокнот. Сделал пометку.

- Пишется, как индейский вигвам?

- Она сказала: "Отвези это в "Вигвам", в Кариньосо, штат Новая Мексика. Новая дата: тринадцатое декабря".

Косвенный, однако тем более подробный ответ.

- Вигвам... - бормотал я, записывая. - Кариньосо... Хм, я только нынче утром его миновал... Тринадцатое декабря.

- Не перебивай, чтоб тебе! - взорвалась Гейл, по-прежнему избегая встречаться взглядами. - Так сказала Дженни. Затем она помолчала и прибавила, уже с трудом: "Тринадцатое декабря. Какое сегодня число? Если это случится, то я умерла всего несколькими днями раньше. Помоги остановить. Помоги, "ты обязана".

- "...Помоги, ты обязана", - повторил я и поставил точку в блокноте. - Дальше.

- Дальше - тишина, - сказала Гейл. - Ты читал "Гамлета", подонок?

- Читал. Дальше, получается, Мэри-Джейн умерла.

- Скажи, - почти жалобно осведомилась Гейл, - скажи... ты и правда избивал бы меня, резал, жег? Или снова запугивал?

Я заколебался. Конечно, запугивал. Да и незачем было применять крайние меры. Коль женщина продолжает молчать после подобных угроз, ее не расколешь, не имея подходящих условий. Посреди кишащего постояльцами и служащими отеля "Paso del Norte" о камере пыток мечтать не приходилось. А в довершение, пускаться на эдакие деяния даже не зная, оправдает ли цель затраченные средства, не в моем вкусе. Я заполучил фотопленку, а информация, хранившаяся в голове Гейл, не могла прокиснуть или заплесневеть. Связался бы с Вашингтоном, уведомил Мака, а тот, ежели требуется, прислал бы другого работника, с другим заданием. Доставить женщину в столицу либо допросить на месте...

Но, к счастью, Гейл отнюдь не отличалась героизмом, и хватило простого словесного нажима. Лживого. Но сберегшего многим уйму времени.

Прочитав на моей физиономии непроизвольный и правдивый ответ, женщина быстро сказала:

- Неважно! Можешь промолчать. Но, пожалуйста, дай стаканчик чего-нибудь покрепче и принеси хоть купальный халат!

Пока я исследовал стенной шкаф, разыскивая одежку и выпивку, в дверь комнаты дважды постучали.

Глава 8

Я отшвырнул снятый с крючка халат, кинулся к изножью кровати и нашарил в своем раскрытом саквояже, среди скомканных носков и маек, заряженный револьвер. Стук повторился. На сей раз он был тройным.

Простейший опознавательный стук - мы часто им пользуемся. Два плюс три. Чтобы парень, притаившийся внутри, не перенервничал и не вздумал поприветствовать парня, который топчется снаружи, выстрелом или ударом ножа, Я рассудил, что явился Ле-Барон, засунул курносый тридцативосьмикалиберный револьвер за пояс и отправился встречать нежданного гостя.

Вошел Мак.

Я ошеломленно притворил за его спиною дверь. Должно быть, я изумился, и не на шутку. Поймите: Мак очень редко совершает вылазки во чисто поле. Обычно вы созерцаете его лишь за письменным столом в кабинете. Зрелище не слишком впечатляющее: просто пожилой, худой, седовласый и чернобровый мужчина в сером костюме. Точно в таком, в каком предстал нам сейчас... Еще Мака можно услышать по телефону. Можно получить от него шифрованную депешу. Но повстречать прямо в гуще событий!..

Покорного слугу он и взглядом не удостоил. Выражение Маковской физиономии свидетельствовало: шефу требуется некто иной, чьим благополучием и безопасностью Мак весьма озабочен. Наконец беспокойный взор его наткнулся на стоящую в неглиже хорошенькую женщину. Справедливости ради отмечу, что не заметить Гейл прямо с порога было чертовски затруднительно.

Губы Мака сжались в узкую сердитую полоску. Мак быстро прошагал к постели, подхватил брошенный мною халат, поднес Гейл, расправил и заботливо помог надеть. Гейл просунула руки в рукава, запахнула полы, затянула пояс.

- Миссис Хэндрикс? - осведомился Мак, удостоверившись, что собеседница вернулась в рамки приличия.

Гейл удивленно посмотрела на Мака, недоумевая, откуда незнакомцу известно ее имя.

- Да. Меня зовут Гейл Хэндрикс.

- А меня - Макдональд.

Отъявленная и беззастенчивая ложь. Я однажды узнал настоящее имя своего руководителя - по чистой случайности - и уверяю: оно даже приставкой "Мак" не начинается. Впрочем, это неважно.

В голосе шефа сквозили неподдельное участие и тревога.

- Узнав, как вас увлекли сюда против воли, я немедля заторопился на помощь - но, увы, кажется, опоздал...

Мак прочистил горло, увидал охладелые останки серебристого платья, небрежно кинутого мною на спинку стула. Удостоил взглядом - укоризненным - покорного слугу. Негодующим голосом изрек:

- Мои люди, миссис Хэндрикс, иногда позволяют себе поступки, не предусмотренные приказами. Весьма сожалею...

Стоя подле двери навытяжку, словно рядовой, которому объявляют дисциплинарное взыскание, я поедал Мака глазами и не придавал значения ни одному его слову. Ибо сразу понял, что грядет самая заурядная обработка по принципу "добрый следователь и злобный следователь". И гадал, куда именно пристроили в отсутствие мое потайной микрофон.

Разумеется, Мак подслушивал. Он возник на сцене чересчур уж своевременно. Совпадения такого рода приключаются только в скучнейших драмах эпохи классицизма.

Ждал, покуда я не выпотрошу пленницу, а потом поспешил помочь, выручить, извиниться и рассыпаться в любезностях. За мой счет.

Мака трудно было винить. Ему просто не желалось, чтобы респектабельная особь женского пола подняла содом и начала просить заступничества у всех техасских сенаторов и конгрессменов.

И, безусловно. Мак мог бы вмешаться в самом начале. Явиться, как бог из машины, учинить мне жестокий разнос (превышение служебных полномочий!), предъявить удостоверение и воззвать к патриотическим чувствам Гейл.

Но тогда уж, дорогие мои" это не был бы Мак!

Он учинил двойную проверку. Позволил мне чуть ли не клещами выуживать нужные вещи и сведения, а потом возник в дверях на манер странствующего рыцаря, излучая благожелательность и сострадание, мгновенно завоевывая доверие объекта, исподволь убеждаясь, что объект выложил чистую правду.

Оставалось лишь даваться диву, за каким лешим понесло Мака через две тысячи миль, разделяющих Эль-Пасо и Вашингтон. И каким образом подсунули "жучка". И чего ради? В конце концов, я не получал распоряжения доставить в номер Сарину сестрицу...

- Ваши люди... - сказала Гейл. - Но кто Вы, господин Макдональд, и чем занимаетесь? Мак запустил руку в карман.

- Думается это удостоверение убедит вас. Предупреждаю: при данных обстоятельствах я обязан предъявить его, но вы, в свой черед, обязаны все позабыть. Изучив документ, фальшивый от первой буквы до последней точки, женщина с облегченным вздохом возвратила Маку темную книжечку.

- Конечно, господин Макдональд. Я понимаю... Но скажите, неужели этот бандюга и впрямь правительственный агент?

Мак ответил весьма поспешно:

- Видите ли... Миссис Хэндрикс, вы должны понять: люди, обученные выполнять особые задания, люди, поневоле привыкшие прибегать к насилию, зачастую... Переступают некую грань. Остановиться вовремя не могут.

- Понимаю. Как натасканные волкодавы.

- Быть может... Между прочим, перед вами один из лучших работников. Зовут его Мэттью Хелмом, он обладатель отличного послужного списка.

- Моя сестра... Этот громила говорил, Джейн тоже у вас работала. Верно или нет?

- Верно. Или нет. Пока не знаю.

- Что-о?

С намеренной, внушительной расстановкой Мак произнес:

- Мэри-Джейн Спрингер, или Сару - это ее кодовое имя... Кстати, кодовое имя господина Хелма - Эрик... - Да, или Сару, отправили в Хуарес проследить за некой личностью, которую мы заподозрили в шпионаже. Клуб "Чихуахуа" служил этому человеку чем-то наподобие главного штаба.

- Но почему в Мексику?..

- Юго-запад Соединенных Штатов, - пояснил Мак, - изобилует засекреченными военными и государственными объектами. Чрезвычайно интересующими противную сторону.

- Знаю, - процедила Гейл. - По техасским пустошам, говорят, плодится новая порода кроликов. Радиоактивных. Светятся в темноте. Очень удобно целиться, если охотишься по ночам.

- Ага, - согласился Мак. - Вернемся, однако же, к нашим баранам... Сара, уроженка Техаса, хорошо знала окрестности и бегло говорила по-испански.

Задание, вполне объяснимо, досталось именно ей. А некоторое время спустя другое государственное учреждение, ведающее вопросами безопасности, заподозрило, что в "Чихуахуа" начали орудовать сразу двое вражеских разведчиков. Заподозрило не без оснований. Новые отпечатки пальцев, пересланные нам по служебным каналам, полностью совпадали с имевшимися в личном деле вашей сестры.

- Но...

Мак не дал Гейл продолжить.

- Не могу сказать, будто слишком разволновался, миссис Хэндрикс. Такое случается. Коллеги следили за кабаре "Чихуахуа" по совсем иному поводу, но поведение Сары наверняка показалось им любопытным... Я встретился и посоветовался с директором упомянутого бюро. Директор был весьма уклончив - такие люди всегда уклончивы. Не допустил меня к секретным картотекам, не назвал своих агентов, работающих в Хуаресе. Даже докладов соответствующих полностью не показал. Только выдержки. Но хватило и этого...

Брови Гейл начали медленно подыматься.

- Между означенными выдержками и докладами Сары имелись резкие и чрезвычайно красноречивые расхождения.

- Расхождения? - визгливо спросила Гейл. - Какие расхождения?

- Сарины отчеты об операциях и связях в "Чихуахуа" противоречили соответствующим отчетам наших коллег. Иными словами: либо те, либо другие отчеты были фальшивками.

- Значит, и другие...

- Ничто ничего не значило до известного часа. Других тоже проверяли - с пристрастием, не беспокойтесь. А я вызвал по телефону мистера Хелма, ехавшего на юг, и попросил свернуть в городок Эль-Пасо, чтобы извлечь Мэри-Джейн из Хуареса и доставить в эту вот комнату.

Мак приблизился к стене и снял висевшую на ней картину в дешевой багетовой раме. Явил нашему обозрению притаившийся под веселым пейзажем потайной микрофон.

- Записывающее оборудование - по соседству.

Подобные случаи требуют безукоризненно точно увековечить каждое произнесенное слово... Из Вашингтона я, кстати, прибыл руководить следствием и судом. В нашем деле на измену смотрят очень сурово. Гейл облизнула губы:

- Получается... Вы считаете... Вы просто загодя признаете Дженни виновной? Без доказательств?!

- Доказательства, миссис Хэндрикс? - вкрадчиво спросил Мак.

И протянул руку в мою сторону, ладонью кверху. Я давно держал металлический цилиндрик наготове, понимая: он вот-вот понадобится. Передал микропленку Маку. Тот вознес хромированную улику и вопросил:

- Каких вам еще доказательств? Мистер Хелм, поспешу добавить, очутился в клубе "Чихуахуа" отнюдь не случайно. Мы знали, когда эта пленка должна перейти из рук в руки. Сара служила посредницей, ибо неприятельский разведчик осторожен и любит играть наверняка. Не жаждет орудовать лично, если есть хоть малейшая опасность.

- Но...

- Боюсь, миссис Хэндрикс, любые сомнения исключаются. Правда, и задание Саре выпало тяжкое. Очень скверное... Не следовало все-таки выбирать именно ее... Но ведь она сама напрашивалась! Я приписал это рвение чистейшей жажде отомстить, заплатить по счету... Ваша сестра, прошу прощения, представляла собою сложнейший психиатрический случай. В деле говорится: половое поведение заторможено и находится на уровне двенадцатилетней девочки... Обычно я гораздо больше интересуюсь меткостью стрельбы, чем пылкостью натуры, когда беру людей на службу, а потому и не придаю таким отзывам особого значения. Ошибка. Надобно учесть на будущее.

- Не... не понимаю!

- Уже говорилось: ваша сестра прекрасно подходила для предстоявшего задания. Вдобавок, лично, знала и, казалось, ненавидела подозреваемого. Но возникла своеобразная эмоциональная загвоздка. Видите ли, даже темпераментной, раскованной, уравновешенной женщине бывает затруднительно обречь на верную смерть человека, с которым она однажды... м-м-м... сблизилась.

Гейл буквально подскочила:

- Сблизилась? Она? Со шпионом?

- Да вы и сами знаете об этом.

- Сблизилась...

Голос женщины пресекся, глаза распахнулись, и Гейл выдавила:

- Да не хотите же вы намекнуть, будто ваш человек-загадка, международный лазутчик, или кто там?.. Она умолкла. Мак тоже молчал. Я следовал их примеру.

- Сэм? Сэм Гунтер?

И Гейл принялась хохотать.

Глава 9

Хохотала она без умолку. Заливалась. Наверное, приятно было под занавес мерзейшего, напрочь испорченного вечера отыскать повод к искреннему веселью. К тому же, полагаю, наличествовала здесь и малая истерическая толика.

Я шагнул вперед, намереваясь отхлопать Гейл по щекам, однако Мак еле заметно шевельнул рукой, ведя не вмешиваться. И стоял си с непроницаемой, каменной физиономией.

Мажорная тональность его партии оборвалась. А я начал заново настраивать, собственный инструмент - расчетливо и неторопливо.

Смех постепенно утих. Шлепнувшись на постель, Гейл отерла выступившие слезы рукавом халата - моего, между прочим. Затем подняла взгляд на Мака.

- Дражайший! - хихикнула она. - О, если бы вы только знали, какая это умора! Сэм Гунтер! Прилизанный техасский бабник с ковбойскими замашками? О, Боже!

Она опять засмеялась, не в силах сдержаться.

- Простите, мистер Макдональд. Но если бы вы знали!.. Его можно винить в истязании пожилых женских сердец - жиголо был завзятый! Можно хватать за ограбление хорошенькой вдовушки: бедняга чуть не разорилась, оплачивая счета возлюбленного! Но Сэм Гунтер - иностранный разведчик в сорокадолларовых сапожищах со шпорами? Спятить можно? Свежий взрыв хохота.

- К сожалению, миссис Хэндрикс, не могу разделить вашего завидного веселья, - сухо сказал Мак. - Я, разумеется, старый циник, но еще никогда не смеялся, говоря о противнике, пристрелившем одного из моих людей.

Ошеломленная Гейл умолкла. Я осведомился:

- Ле-Барон?

Мак утвердительно кивнул:

- Получил пулю в грудь. Оказался в городской больнице. Умер, не приходя в сознание. Для прилизанного жиголо, миссис Хэндрикс, ваш приятель весьма ловко управляется с револьверами.

Я открыл было рот, но промолчал. Хотел задать вопрос: а Ле-Барона хоть не забыли предупредить, кто вероятный враг? И сказать, что враг опасен? Но вопрос оказался бы дурацким. Ибо предупреждают нашу братию лишь когда сочтут нужным. А вооруженный револьвером человек опасен заведомо.

Гейл Хэндрикс облизнула губы:

- Это... Это несчастный случай, убеждена! Сэм попросту пытался меня выручить! Он ведь понятия не имел...

Мак перебил:

- Миссис Хэндрикс, покойный Ле-Барон был отлично обучен. И прекрасно умел обезвреживать вооруженных противников. Позвольте усомниться, что мой человек не сладил бы с паршивым хлыщом и дамским угодив ком!

Я усомнился. Ежели противник позаботился обзавестись револьвером, а сами вы безоружны, существует единственный способ сделать противника безвредным. Воздвигнуть между ним и собою непроницаемую преграду, а потом удирать со всех ног.

Однако Мак настаивал на последнем пункте, и портить ему спектакль не следовало. Вдобавок, мы уже выболтали этой бабенке во сто тысяч раз больше, нежели разрешалось. Но и тут приличествовало смирение, ибо первым пошел чесать язык ваш покорный слуга. И, черт возьми, коль скоро Мак разливается колорадским соловьем, значит, уже изобрел способ вынудить женщину взять рот на крепчайший замок. Я услыхал собственный голос:

- А где Гунтер сейчас? Мак обернулся.

- Бежал, разумеется. На границе с Мексикой усилили бдительность.

Я чуть не покрутил пальцем у виска, но вовремя сдержался:

- Мексиканские границы, сэр, простираются на тысячи миль! И граничит Мексика не с одними Соединенными Штатами! Бдительность везде усилили?

Гейл, будто заведенная, покачивала головой:

- Не могу... Не верю... Никогда не любила Сэма, но все-таки...

- Можете, и поверите, - ядовито заметил Мак. - Вашингтонское бюро истратило годы" устанавливая личность мерзавца, орудовавшего под кличкой "Ковбой"... Что в моей фразе смешного, миссис Хэндрикс?

- Идеальное прозвище для Сэма!

- Разумная кличка. Наглая, но весьма разумная. Кодовые имена всегда подбираются так" чтобы ни в коем случае не намекнуть на внешность или иные качества разведчика. Здесь поступили наоборот - и правильно сделали. Назвали "Ковбоем" - и одели соответственно, словно для дешевого голливудского кинобоевика. С профессиональной точки зрения - безумно. И поэтому - безотказно в качестве прикрытия. Гунтера просто не принимали в расчет.

- Да, безумно... Я, впрочем, и не считала Сэма гением... Ох, мистер Макдональд! Вылетело из головы. Не знаю, зачем он ходил в "Чихуахуа" прежде, но сегодня его потащила я. Сама. Причем, он упирался и отказывался.

- Благодарю. Делаем дополнительный вывод: ваше присутствие мешало, было нежелательным. Вы случайно или преднамеренно, выбрали как раз то самое время, когда Саре полагалось получить и передать микропленку.

- Преднамеренно?

- Я не особенно стремился бы, - вкрадчиво сказал Мак, - возлагать на себя ответственность за присутствие господина Гунтера в кабаре "Чихуахуа" около десяти вечера. А к тому же, учитывая проворство, с которым вы кинулись к эстраде и взяли у Сары капсулу... Положение делается незавидным! Вы, конечно, скажете: меня обвели вокруг пальца! Но так ведь говорят неизменно...

- Кто говорит?

- Существует юридическое определение: сообщники. Воспоследовала минута молчания. Затем Гейл Хэндрикс возопила:

- Вы на что намекаете, любезный?

- Любезная, - ответил Мак ехиднейшим тоном, - посмотрите на голые факты! Сестра ваша, к сожалению, мертва и показаний давать не в силах. Но уверяю: Мэри-Джейн была слугою двух господ. А именно: делая вид, будто по-прежнему работает на Соединенные Штаты, с потрохами продавала их Советскому Союзу. Вторично поддавшись обаянию господина Гунтера либо уступив иному воздействию - не играет роли. Она помогала Ковбою, и помогала добровольно.

- Откуда вы знаете?

Мак являл беспримерное" стоическое терпение.

- Сара прилежно высылала отчеты. Существуют особые значки, пометки - не станем вдаваться в подробности, - которые делаются честным агентом, составляющим ложный доклад под пыткой. Или опасающимся, что записка угодит к неприятелю, а потому шлющим заведомо никчемные сведения. В отчетах вашей сестры ничего подобного не наблюдалось. Миссис Хэндрикс, простите за резкое слово, но Мэри-Джейн переметнулась. Это установлено с неопровержимостью.

- Так за что же тогда ее убили?! Мак пожал плечами.

- Общая участь двойных агентов. Гуляют по лезвию бритвы, а в голове носят чересчур много прелюбопытнейших данных. Вот и выводятся в расход...

Он сделал паузу.

- Вернемся к вашей собственной роли в нынешней трагедии. Вы, миссис Хэндрикс, прибыли в "Чихуахуа" вместе с Гунтером. Прибыли в так называемое "время икс". Причем сами признаете: инициатива принадлежала не Гунтеру, но вам.

Гейл заколебалась:

- Ну и ну... Вообще-то Сэм предупредил, что выступление начнется в половине одиннадцатого.

- Вот-вот, - сухо подтвердил Мак. - Получается, господин Гунтер все же имел некоторое право голоса? Не шел за вами, как телок на веревочке?

- Не смейте говорить в таком тоне, - зашипела Гейл: - Нечего прокурора изображать.

Мак опять пожал плечами:

- Очень боюсь, к общению с прокурорами придется привыкать, миссис Хэндрикс. В ближайшем будущем вы сведете с ними весьма близкое и продолжительное знакомство.

Потрясенная Гейл вскочила на ноги.

- Да я же!.. В чем я виновата? Вы не имеете права!

- Мое право, - ухмыльнулся Мак, - равно как и право мистера Хелма, здесь ни при чем. Тут, голубушка, вступает в силу право общегосударственное. Законом называемое.

Гейл опешила.

- Докажите свою невиновность. Когда в Сару метнули кинжал, вы опрометью кинулись на сцену и первым делом отобрали пленку со сведениями, составляющими военную тайну. Когда же правительственный агент вежливо попросил вас, подданную США, исполнить гражданский долг и вручить ему капсулу, вы отказались повиноваться и вынудили мистера Хелма к угрозам и насильственным действиям. Возможно, и не совсем законным, однако сомневаюсь, что Эрику поставят в особую вину излишнее усердие при подобных обстоятельствах...

- А вы бы поверили этому олуху? - взвыла Гейл. - Ни значка, ни удостоверения, ничего, кроме рожи разбойничьей!

- Миссис Хэндрикс, магнитофонная пленка в соседней комнате свидетельствует: мистер Хелм сделал все мыслимое и немыслимое, дабы уговорить вас по-хорошему. Просил. Умолял. На Библии клялся... Весьма сожалею, но можете считать себя под арестом.

Гейл охнула. Я постарался не глядеть в сторону Мака. Подозреваю, что мы, наравне с любым гражданином Соединенных Штатов, имеем право арестовывать преступника независимо от полиции. Это, кстати, "гражданским арестом" и называют. Но допускается он лишь в исключительных, чрезвычайных обстоятельствах. Каковые отсутствовали.

Зачем-то Мак запугивал пойманную красавицу. А правила говорят недвусмысленно: едва лишь хороший следователь становится злобным, как злобный обязан превратиться в хорошего. Заботливого и сострадающего.

Я сказал:

- Сэр, извините, ради Бога, но ведь и впрямь... Недовольный Мак обернулся:

- В чем дело, Эрик?

- Возможно, что миссис Хэндрикс действительно пала жертвой... собственной наивности.

- Все возможно, только давай глядеть на вещи трезво. Наш агент переметнулся - и был, между прочим, сестрицей миссис Хэндрикс. Агент погиб, да только нам ведь не легче от этого. Предстаем в невыгодном свете, понимаешь? А мне еще докладывать о гибели другого агента - честного и храброго. И о пленке, запечатлевшей строжайшие государственные секреты. Вашингтонские волки взвоют и возжаждут крови! Так пускай себе грызут миссис Хэндрикс, а мы примемся без помех разыскивать Ковбоя. Даме честно дали возможность помочь нам в беде. Не пожелала... Виновна ли, безвинна ли - пускай расхлебывает кашу.

- Но, сэр, это поистине ужасно... Гейл нетерпеливо замахала рукой:

- Прекратите молоть собачью чушь! Надувать меня взялись? На пару? Не получится! Вы оба... Оба... Омерзительны!

Она с вызовом уставилась на Мака:

- Если ваш микрофон действительно работает, сами с прокурором познакомитесь! Шантажисты поганые! Очень любопытная концовка у этой пеночки!

Мак лишь улыбнулся в ответ:

- Дражайшая, уведомляю: любопытных концовок не будет. Разве что у техника достало глупости по-прежнему крутить катушки... Но магнитные записи очень просто вытираются. Или подвергаются редактированию...

- Понимаю! - прошипела Гейл, стискивая кулаки. Лицо ее было белее мела. - Стряпаете ложное обвинение? Да?

- Дражайшая... - начал Мак.

- Если вы еще раз посмеете назвать меня "дражайшей"... Я... Я закричу!

- Я лешь хотел заметить, - возразил Мак, - что вместо двух слов можно употребить и одно.

- Каких слов?

- "Ложное обвинение"... Фи, это пахнет канцелярским клеем. Я сказал бы выразительнее: поклеп! Но точнее - навет!

Я осклабился.

- А ты чему смеешься, горилла стоеросовая? - закричала Гейл.

В сущности, я не смеялся. Только скалился. А потому и ответом ее не удостоил.

- Мы просто исполняем свой долг, - напыщенно произнес Мак, - доводя до сведения соответствующих инстанций материалы, касающиеся национальной безопасности. Я пошлю сообщение достоверно и доподлинно точное, без малейших домыслов. Поверьте. Просто уберу пару-тройку малозначащих фактов, но это ведь не составляет поклепа?

Настал черед осклабиться Маку.

Гейл провела кончиком языка по верхней губе.

- Хоть сами понимаете, насколько это глупо и смешно? Вам же и на грош не поверят...

- Разве?

Мак разжал пальцы и повертел перед физиономией женщины металлическим цилиндриком.

- Гораздо менее впечатляющие доказательства привели чету Розенбергов на электрический стул. Не желаете ли полюбоваться на фотоснимки? Те, которые вы носили у самого сердца и упорно отказывались отдать? Гейл колебалась, продолжая облизывать губы.

- Да...

Мак изучающе уставился на нее. Затем раскрыл цилиндрик и, не оборачиваясь, молвил:

- Эрик, у тебя всегда имелся карманный увеличитель. Будь любезен...

Я достал коробку. Мак бегло изучил микропленку сам, передал увеличитель женщине. Та сощурилась, принялась нервно и беспомощно вертеть окуляр.

- Приложите к правому глазу, - посоветовал я, - и спокойно приведите изображение в резкость. Лучше стоять лицом к источнику света.

Гейл буркнула нечто нелестное, однако послушалась. Я точно определил мгновение, когда снимок сделался различим и ясен. Ибо миссис Хэндрикс внезапно вздрогнула всем телом.

- Но это же...

- Вне всякого сомнения, - сказал Мак, - вы читали в газетах о предстоящих ядерных испытаниях. Им присвоено странное название: операция "Крот". Подземный атомный взрыв... Горы Манганита. На севере Новой Мексики. Эта затея чрезвычайно занимает кой-кого из посторонних...

- Но...

- Сейчас вы разглядываете, - продолжил Мак, - фотокопию основных инструкций, относящихся к операции "Крот". Пересмотренных, дополненных, исправленных. Имеется и подробный чертеж подземной камеры, куда поместят заряд, и топографический план окрестностей, на котором обозначено относительное положение заряда и наблюдательного пункта в предгорьях. Оттуда, с безопасного расстояния, доктор Ренненкампф, руководитель проекта, и другие ученые станут наблюдать за испытанием.

Он помолчал мгновение или два.

- Имеется полный текст распоряжений насчет охраны и мер безопасности. Также - точное расписание предварительных и последующих действий. Обратите внимание на измененную дату: тринадцатое декабря. Та самая, названная вашей сестрой, повторенная вами, записанная на магнитную ленту за стеной. О новой дате, между прочим, газетчики еще не знают.

Гейл приоткрыла рот, но промолчала. Мак отобрал у нее увеличитель, вынул и аккуратно смотал пленку.

- Ну-с, миссис Хэндрикс? Ваше мнение? Будь вы на месте присяжных, которым предъявят подобную улику и расскажут, при каких обстоятельствах она получена, услышь вы, сколь неохотно подсудимая с уликой этой расставалась - какой бы вынесли приговор?

- Хорошо, - прошептала Гейл. - Хорошо, будьте вы неладны! Шантаж! Форменный шантаж! Только чего же вам нужно? Чего от меня потребуют?

Глава 10

Поутру повалил снег. Ежели внимать речам топтавшихся в гостиничном вестибюле техасцев, событие сие равнялось, по меньшей мере, геологическому - верней, метеорологическому - катаклизму. Служащий за конторкой уставился на меня, как на безумца, узнав, что господин постоялец намерен двинуться в путь сквозь подобный разгул стихий. Даже мыслить о продвижении к северу, в белое безмолвие Новой Мексики, заверил он, равнозначно покушению на самоубийство. А достичь городка, именующегося Кариньосо, не Проще, нежели местечка Пойнт-Барроу, штат Аляска...

Внимая столь грозным предостережениям, я ожидал увидеть сугробы, достигающие третьего этажа. Я узрел просто мокрые, покрытые слякотью улицы, и большие пушистые хлопья, исправно сыпавшиеся из поднебесья, - правда, свинцово-серого, насколько хватал взор. Попросив рассыльного пригнать мой пикап к парадному входу, покорный слуга возвратился, дабы встретить и сопроводить Гейл Хэндрикс, возникшую в распахнутых дверях лифта. Позади Гейл горбился под тяжестью нашей совместной поклажи мальчик на побегушках.

Приоделась на славу, мысленно отметил я, следя за приближением Гейл. Прическа, уже приведенная в прежний живописный беспорядок, оставалась неизменной, однако вместо вечернего платья на моей новой приятельнице красовались вязаная юбка и свитер кашмирской шерсти - ни зазывно обтягивающий, ни уродливо свободный, а как раз впору. Был он синим и превосходно сочетался с темно-серой клетчатой юбкой. Из украшений наличествовала одна-единственная низка жемчужин, повязанная вместо ожерелья. Через руку переброшен уже знакомый вам теплый жакет.

Полагаю, что верх снобизма и состоит в умении одеваться весьма неброско, но до неприличия дорого.

- Доброе утро, - промолвил я.

Как именно ответит Гейл, оставалось лишь дожидаться, но готовиться следовало к вопиющей грубости. Так я думал. И обманулся.

- С добрым утром, господин Хелм, - спокойно сказала Гейл. - Хотя едва ли можно звать подобное утро добрым. Поглядите в окно.

Гейл прищурилась, помедлила, свела брови у переносицы:

- Разумно ли выезжать сегодня? Что если это продлится до сумерек?

- О, бравая моя tejana! О, Гейл, неустрашимая и бестрепетная! - осклабился я. - Простите, ваша неотразимость, постоянно забываю: здесь приходят в панический ужас, когда с неба валится три снежинки кряду.

Гейл состроила гримаску:

- Нечего поклеп возводить... И не забывайте, пожалуйста: еду я не по собственной воле.

- Помню, помню! Однако нынче вы покладистее, чем были вчера.

Гейл засмеялась, передернула плечами.

- Как звучит поговорка? Знала бы, где упаду - соломки подстелила бы.

Она вручила мне жакет. Я поднял его, расправил, помог надеть. Мы вышли наружу. Мальчик на побегушках поволок чемоданы к задней дверце моего фургона, крытого алюминием - не дворца на колесах, какими любят обзаводиться туристы, путешествующие с электрической плиткой, холодильником, унитазом и двуспальной постелью, - но вполне удобного убежища, снабженного окошками. Даже учитывая изобилие сваленных внутри вещей, можно было не без удобства поставить посередине старую походную кровать. Еще и передвигаться при этом относительно свободно. Правда, пригибаясь; но, тем не менее, фургон числился единственным домом - или подобием оного, - которым я располагал.

Уплатив за стоянку, я принялся раздавать служащим чаевые, словно колоду карт партнерам. Потом подсадил Гейл на пассажирское сиденье, сам забрался за руль, и мы помчали во весь дух. Начало гонки: около восьми часов сорока пяти минут. Человеческим языком: без четверти девять.

Немного погодя спутница моя успокоилась" расслабилась, прикурила, выдохнула дым прямо на ветровое стекло. Спокойствие Гейл слегка насторожило меня. Миссис Хэндрикс явно не принадлежала к женщинам, способным легко смириться с принуждением и позабыть обиду... Мак держался того же мнения.

Условия задачи, - говорил он перед самым рассветом, таковы. Дано: место "икс" в городе Кариньосо; капсула с микропленкой и дама, которая ненавидит нас обоих, но знает Гунтера и, возможно, лучше и ближе, нежели мы думаем. Сложив упомянутые три условия, можем получить весьма действенный итог. Так и поступим. Времени в обрез, ничего иного не поделаешь".

В Мексике, разумеется, тоже не сидели сложа руки, а гнались по следу. К родному городу Гунтера, Мидлэнду, во всю прыть летели агенты. К мотелю, где он останавливался вместе с Гейл, приставили соглядатаев. Но это уж никоим образом не касалось М. Хелма, эсквайра. Мне следовало управиться с Гунтером, если достойный джентльмен почтит посещением Кариньосо. Одна возможность из многих, но мы сочли ее наиболее вероятной.

- Мэтт, - внезапно сказала Гейл. - Пожалуй; лучше перейти на "ты" и обращаться по имени, верно?

- Лицензия выдана, подписана, заверена печатью.

- Я не понимаю, Мэтт. Просто разыскиваем этот несчастный Вигвам и торжественно являемся в гости. А пленка? От нее-то нам что за корысть? Пленка ведь - огромная ценность, правильно?

Еще бы не правильно... Пленка являла собой такую ценность, что уже, по-видимому, приземлялась на секретном вашингтонском аэродроме под неимоверной охраной. Даже Мак не обладал достаточным весом, чтобы одному из его людей дозволили разгуливать, возя в нагрудном кармане государственные тайны. Пришлось уламывать немало важных шишек, но под конец Маку дали позволение сохранить металлический цилиндрик. В качестве наживки. Вернее, блесны. Однако Гейл Хэндрикс ни малейшей нужды знать об этом не было.

- То ли да, то ли нет - пока не определили, - ответил я. - Но следует надеяться, противная сторона спит и видит, как бы вернуть фото. Вея операция - из разряда полоумных, Гейл. Двум агентам, берущимся за подобную работу, полагается долго и прилежно репетировать совместные действия, заучивать предстоящее дружное вранье. Недели напролет заучивать и отрабатывать, поверь. А нам надобно лишь торопиться вперед и в урочный час орудовать по наитию.

- Ты правда гонишься за Гунтером? Но это действительно полоумная затея! Сэма я знаю долгие годы!

- Адольфа Эйхмана долгие годы знала в Аргентине целая толпа людей. И все, как один, числили его добрейшей душой, безобиднейшим субъектом...

- А когда... если поймаешь? - Гейл заколебалась: - Ты его... Что произойдет?

Существуют личности, умеющие безошибочно выискивать и бестрепетно задавать самые неуместные вопросы!

- Зависит от Сэма.

Впрочем, отчасти оно так и было.

- Не хочу соучаствовать в убийстве близкого человека... нет, просто прежнего любовника. Не хочу. Я покосился:

- Гейл: опомнись. Он убийца и предатель. Изменник. За оба эти преступления полагается казнь. Смертная. По закону.

Казалось безрассудным, да и невежливым сообщать, что высочайшие инстанции, которым подчинялся Мак, давным-давно велели вывести в расход человека по кличке Ковбой и не шибко выискивали в законах соответствующие параграфы. Люди, не причастные к нашей работе, редко способны принимать подобное положение вещей со здоровым хладнокровием. Лучше не рушить чужих иллюзий без последней нужды. Я сказал ровно столько правды, сколько собеседница могла вынести.

- Но уведомляю: коль скоро мы преуспеем, Сэм Гунтер недолго заживется на свете. Посему, готовь себя загодя...

Воцарилось долгое молчание. Гейл не отрываясь глядела на дорогу и наконец промолвила:

- К хорошим вещам советуешь готовиться. А потом хорошими воспоминаниями жить...

- Можно глядеть на все дело двояко. Либо ты - отважная, любящая свою страну женщина, рискующая жизнью, дабы изловить и обезвредить опасного государственного преступника, либо ты просто иуда в юбке, поганка, сдрейфившая и выдавшая приятеля с головой, чтобы собственную шкурку спасти. А уж точку зрения выбирай сама.

Гейл буквально вскинулась:

- Дурак! Зачем ты сказал такое?

- Дура ты, а не я. Сказал потому, что примерно с этими словами обратится к тебе Гунтер, ежели возможность получит. Понимаешь?..

Поколебавшись, Гейл глубоко вздохнула.

- Правильно, верно... Только до чего же грубо и скверно!

Голос ее понемногу перестал дрожать.

- Кажется, сворачиваем не в ту сторону. Мэтт, мы же спешим в Кариньосо, проездом через Аламогордо! А это шоссе ведет на Лас-Крусес.

- Всецело точно. Только я хочу пригласить парня, следующего по нашим пятам, на приятную прогулку. Полюбоваться горными видами, обозреть панорамы...

Гейл понадобилось добрых три секунды, чтобы осознать услышанное. Затем она вознамерилась высунуться в окно и удостовериться.

- Замри, - велел я. - Ни единого лишнего движения. Смотри в зеркальце.

У моего пикапа два зеркала - справа и слева, ибо фургон попросту не позволяет пользоваться самым удобным, широким, располагающимся прямо в кабине. Гейл все-таки пришлось чуток подвинуться, иначе угол зрения оказывался чересчур мал.

- Старый серый олдсмобиль, - сообщил я. - Между нами две безобидных колымаги. Гейл облизнула губы.

- Кто-то "пасет" нас? Я рассмеялся:

- "Пасут", о ваша начитанность, пешком идучи. Едучи в автомобиле "висят на хвосте". Усваивай профессиональную терминологию... Да, на хвостике нашем повисли. Едва лишь мы пересекли перекресток возле гостиницы. Ты знакома с местной географией, а?

- Н-не знаю. Эта дорога, сдается, ведет в долину Рио-Гранде, так?

- В точности. А нужное шоссе, оставленное безо всякого внимания, спускается с отрогов по правую руку и тянется вдоль Туларосской долины. Разумеется, нам оно вовсе ни к чему, и о наблюдателях мы понятия не имеем, и вообще: едет к северу беззаботная парочка, баранкой вертит, языками чешет...

- Но ведь надо позвонить, уведомить мистера Макдональда, прежде чем очутимся в полной глуши!

Я на мгновение вообразил физиономию Мака, услыхавшего, как оперативный работник взывает по междугородному проводу о помощи, обнаружив позади своей машины таинственное, грозное и вселяющее страх существо: соглядатая...

- Он летит в Вашингтон - если, конечно, лайнер сумел оторваться от бетона при эдакой видимости. А заботиться о себе положено самим. Кроме прочего, любопытно выяснить, что за распоряжения отданы голубчику, пристроившемуся проводить нас.

Я выждал, беззаботно повертел головой. От Эль-Пасо отъехали уже весьма прилично. Спереди, сзади и слева простирались равнины. Снежные островки, рассеянные там и сям, казались при тусклом полусвете серыми и унылыми.

По правую руку возносились горы, чьи вершины исчезали в низко стлавшейся облачной пелене. Склоны повыше были сплошь белыми: там наверняка мело вовсю, а выпавший снег не таял. Я произнес:

- До Лас-Крусеса пятьдесят миль. Если парень останется паинькой и поведет себя смирно, притормозим, заправим бак и натянем на колеса цепи. Надеюсь, наш приятель - истинный техасец. По-детски верит в надежность всепогодных покрышек и не собирается заковывать их в кандалы... Когда я обитал в Санта-Фе, штат Новая Мексика, техасские шоферы слетали с дорог целыми стаями. Даже полиция не могла заставить ваших водителей пользоваться надежными, удобными цепями.

Я поглядел в зеркало. На прямом отрезке шоссе олдсмобиль чуток приотстал, но упорствовал в изначальном намерении следить и не упускать из виду.

- Выезжая из Лас-Крусеса, - молвил я, - нежданно, внезапно и вдруг обнаружим за собою погоню. Прибавим скорости, совершим жалкую, смехотворную попытку оторваться от машины, имеющей под капотом три сотни лошадиных сил. Потерпим заведомую неудачу. Я в отчаянии заберу к востоку, вскарабкаюсь на перевал и покачу в сторону Уайт-Сэндза, Аламогордо и нужной нам с тобою дороги. Спортивные машины водила, в гонках участвовала?

- Что?

- Понятно. С выражением "Воздух!" не знакома?

- Спортивные машины, - сухо сказала Гейл, - я водила. И ездила в них пассажиром. Неудобны и полностью неприспособлены к обычным...

- Разумеется, - перебил я. Спорить о сравнительных достоинствах и недостатках самоходной техники было недосуг. Я указал на резиновый коврик, лежавший под нашими ногами: - Вот оно, твое бомбоубежище. Прошу застегнуть пуговицы, натянуть меховой капюшон. Какая ни на есть, а дополнительная защита. По команде "Воздух!" бросаешься на пол и закрываешь лицо ладонями. Понятно?

Гейл побледнела.

- Что это значит?

- Ваша неотразимость, это значит, что мы движемся к перевалу Сан-Агустин, расположенному на весьма внушительной высоте шести тысяч футов.

Я ткнул пальцем в сторону перевала.

- Где-то в облаках запрятался, но целехонек не сбежал, не сомневайся. Немедленно за перевалом начнется чудный извилистый участок дороги - отвесная стена справа, отвесный обрыв - слева. И снегу навалило вдосталь. И, бьюсь об заклад, висит густой туман. Следовательно: джентльмену, вынашивающему преступный умысел, невозможно сыскать лучшего местечка. Мы везем нечто, а за ним охотится некто... Не позабыла?

- Но...

- Сколь ни странно, это очень, очень приятный знак: нами уже заинтересовались. Не ждал подобной прыти!

- Но, Мэтт!

- Парень позади мчит на большой, тяжелой, могучей колымаге. И, ежели получил приказ превратить мой маленький, безвинный пикап в груду металлолома, дабы впоследствии без помехи обыскать мертвецов, - орудовать примется на перевале, не изволь сомневаться.

Голос Гейл зазвенел истерической ноткой:

- Получается?.. Получается, он будет сталкивать нас в ущелье?

Посмотрев на Гейл, я обнаружил вещь совершенно и всецело неожиданную: девица обладала веснушками. Веснушки ничуть не соответствовали ее образу, однако наличествовали. На переносице и скулах попросту изобиловали. Но проявлялись только при меловой бледности лица - как сейчас...

Покушение на убийство свершилось надлежащим, но жалким-прежалким порядком. Олдсмобиль держался в пределах видимости, покуда мы взбирались по отрогам. Затем сумрак сгустился, началась метель. Я поспешно избавил преследователя от лишних затруднений, включил фары. Миновав горные гребни, пикап устремился вниз. Парень дождался особо крутого поворота, прибавил газу и вылетел из полунепроницаемой мглы, пытаясь боднуть нас бампером и сбросить с дороги долой. При этом вовсю ревел гудком, нагоняя на жертву дополнительного страху. А возможно, полагал, будто мы прижмемся к скале, остановимся и послушно выберемся, держа руки над головой.

Я вильнул, утопил тормозную педаль, и приземистая громадина промелькнула мимо. Поскольку тормозить на обледенелом снегу, располагая лишь резиновыми ребрами дурацких всепогодных покрышек, затруднительно, парень учинил себе чудовищный занос и едва не свалился в пропасть сам. Он успел, тем не менее, посмотреть в нашу сторону. Даже изрядно запотевшие стекла позволили мне различить сероватую физиономию и черные крысиные усики распорядителя из "Чихуахуа".

Я проворно перевел рычаг на вторую передачу и нажал акселератор. Стальные цепи вгрызлись в дорогу, машина рванулась, и на мгновение почудилось, будто все получится легче и проще, нежели предполагалось вначале.

Огромный олдсмобиль развернуло и подставило под неизбежный удар длинным, чрезвычайно уязвимым бортом. Если бы перед столкновением удалось набрать рассчитанную точно скорость, неприятель перекатился бы через край дороги, а я успел вовремя затормозить.

- Воздух! - процедил я, не поворачивая головы. - Ложись! Лицо - в ладонях!..

Полагая удар неминуемым, я ошибался. Мы промахнулись, чуть не рухнули на дно каньона. И все же парень перепугался. Он отпустил тормоз и ринулся наутек. Лишь обитатели равнин способны столь резко трогать с места посреди заледенелого горного шоссе, не потрудившись предварительно обзавестись колесными цепями.

Мелькнули и скрылись за поворотом красные огоньки. Теперь могучий, трехсотсильный седан сумеет остановиться - коль скоро доедет - лишь где-то близ Аламогордо... Нагонять его было бы пустой затеей, да и отвешивать подобному лакированному зверю пинки по филейной части бесполезно.

Я осторожно развернул машину и лишь тогда осознал, что Гейл по-прежнему сидит сиднем, не потрудившись кинуться на пол.

- Воспряньте, о ваша неотразимость! Олдсмобиль-седан, шестьдесят первого года, номер техасский, 2109. Один человек, за рулем. В отделении для перчаток возьми блокнот и карандаш. Запиши все мною произнесенное. Кроме вступительной фразы, разумеется.

Чтобы извлечь орудия письменности, Гейл понадобилось добрых пять минут.

- Вероятно, виделись не в последний раз. Ибо, смою надеяться, парню требовалась пленка. Не представляю, чтобы человек учинил такую погоню, алкая мести за удачный пинок в неназываемую при дамах телесную часть. Нас преследовал распорядитель из "Чихуахуа", бледный прилизанный заморыш, похвалявшийся знакомством с языками. Тот, который вопил: "донага, Лайла!"

- Я не-не... з-замет-тила, - выдавила Гейл. - Я... н-не с-смотрела.

Помолчав немного, она прибавила уже спокойнее и с немалой долей вызова:

- Я просто закрыла глаза, полагаясь на сидящего рядом... сверхчеловека?

- А уши? - ядовито полюбопытствовал я: - Крикнул же тебе: "Воздух!"

- Не смела шевельнуться, - призналась Гейл. - Просто не смела, Мэтт.

- Правильно, - вздохнул я. - Предлагаю перекусить в Аламогордо, осмотреться, передохнуть. Заодно и штанишки сухие наденешь.

Гейл точно током ударило. Она уставилась на меня с лютой ненавистью, открыла рот, осеклась - правда, не без видимого усилия. Отвернулась и сосредоточенно принялась разглядывать бежавшую навстречу извилистую дорогу.

- Прости, - сказала Гейл немного погодя. - Сама знаю: толку от меня... Будь, пожалуйста, помягче. Не привыкла я к вашей работе и сопутствующим развлечениям.

Кротость Гейл была столь же неподдельной, сколь и знаменитое смирение Галилея перед инквизиторским судом. Спутница с наслаждением перепилила бы мне глотку тупым ножом, однако берегла удовольствие на потом. И, возможно, хотела сделать его более утонченным. По крайности, я от души надеялся, что за притворным добродушием таится именно этот расчет.

"Женщина вас ненавидит, - задумчиво молвил Мак во время военного совета. И еще задумчивее продолжил: - Доверять ей, разумеется, нельзя ни на йоту, но люди, не заслуживающие доверия, зачастую оказываются бесценны. Помните, во время войны: вся операция висела на волоске, успех зависел только от злобы, которую питала и вынашивала...".

Мы расчислили возможные последствия с хитростью и коварством отменными, чтобы не сказать откровенно дьявольскими. Расчет строился на следующем: Гейл ненавидит меня, презирает и при первой возможности предаст. Отчаянный замысел, ничего не скажу; но разрабатывать надежный и неторопливый порядок действий не было времени.

И посему я не мог испортить хорошо заваренную кашу, дозволив Гейл Хэндрикс относиться к Мэтту Хелму по-людски. Впрочем, такой угрозы пока и не замечалось.

Глава 11

В Аламогордо мы, как и намечалось, пополдничали, а содержатель закусочной снабдил покорного слугу целой горой сэндвичей и до краев наполнил дорожный термос горячим кофе. Вместе с текилой и джином, привезенными из Хуареса, эти запасы продовольствия давали надежду спокойно переждать любую пургу, способную добраться до южных долин и разгуляться всласть. А на севере, где бураны свирепствуют по несколько дней кряду и температура падает намного ниже нуля, советую приникать снежные бури серьезней и готовиться к ним основательнее.

Погода и впрямь портилась. Мела густая секущая поземка. Сев за руль и выбравшись вон из города, я обнаружил: все техасские остолопы, которые истерли покрышки своих автомобилей до блеска зеркального, сговорились и выбрали именно этот участок шоссе, дабы собственной дурью похвастать и на чужую полюбоваться. Двенадцать миль, разделяющие Аламогордо и Туларосу, мы одолевали битый час. Благодаря дорожным пробкам. А до Кариньосо надлежало покрыть еще сорок пять.

Пурга - это полбеды. Настоящее, неподдельное, истинное бедствие - болваны, отродясь не умевшие водить автомобиля и, вдобавок, цепей на колесах не признающие.

Наконец, я обнаружил проселок, уводивший с магистральной дороги в сторону. Снег на проселке оставался девственно свеж, и, стало быть, сюда уже долгое время никто не сворачивал.

Я свернул.

Ехал, правду сказать, еле-еле, а как выкарабкиваться назад - и мыслить не хотелось. Но, сквозь подобные заносы можно продвинуться лишь на вездеходе, вроде моего. Следовательно, любая обычная пассажирская машина - даже снабженная цепями - завязнет немедля.

Бодрствовать всю ночь я не собирался.

А про обратный путь подумаем на рассвете.

Проселок понемногу превратился в лощину, где росли редкие, довольно чахлые сосны. Я включил фары, но видимость оставалась ужасной, и разглядеть что-либо толком было невозможно. Только снега, снега, снега...

Я плюнул, поерзал колесами взад и вперед, загнал машину под прикрытие ближайших деревьев. Погасил фары, но двигатель и печку оставил работать.

- Надеюсь, - ядовито произнесла Гейл, - ты ведаешь, что творишь.

Голос ее долгое время оставался без употребления и успел немного заржаветь. Гейл откашлялась.

- Нас уже пытались опрокинуть в пропасть, помнишь? Парень мог, разумеется укатить за сотню миль, но предпочитаю не делать на это ставку. Следы наши заметет через четверть часа, потом окончательно стемнеет, и никто, ни за что не разыщет пикап до утра.

- Чудесно, - вздохнула Гейл. - А тела наши разыщут по весне, когда снег растает?

- Где ваша неотразимость выросли, - осведомился я, - и какую жизнь вести изволили? Каждой снежинки пугается! До шоссе - не дальше мили. Застрянем поутру - оденемся потеплее и пошагаем. За помощью. Теперь устраивайся поудобнее... И сними с ног туфли, а с физиономии - подозрительное выражение.

- Подозрительное выражение?

- Виноват, не так выразился. Опасливое. Устраиваемся просто и целомудренно. Ты почиваешь прямо здесь, в кабине. Сиденье коротковато, но с моим ростом и вовсе не ляжешь... Я располагаюсь позади, в фургоне. А теперь, когда бремя страха свалилось долой с нежного твоего сердечка, выкладывай, чем предпочитаешь горло полоскать после сэндвича: текилой или джином?..

Я приволок из кузова съестные припасы, включил внутреннее освещение, и мы сотворили роскошный пикник под заунывный вой пурги, смахивавшей на арктическую, во мраке наступившей ночи, напоминавшей полярную. Сквозь урчание мотора и тихий зуд обогревателя слышно было, как скрипят и гнутся под напором ветра стоящие рядом сосны.

В пикапе было довольно уютно, и все же казалось, мы летим среди открытого космоса, по непонятной орбите, наглухо замкнутые в крохотной кабине ракетного корабля. Гейл вздрагивала всякий раз, когда вездеход покачивался, уступая напору воздушных потоков. Я склонился и влил немного текилы в ее пластмассовую чашку.

- Неужто ни единожды не пережидала буран взаперти? А говорила: я выросла на ранчо... Гейл пожала плечами.

- Дома - да. Пережидала. Но сорвиголовой не числилась, вылазок в разгар зимы не совершала... Она внезапно сощурилась:

- Постой-ка, дорогой. Ведь я, сдается, ничего подобного не рассказывала! Справки собирал?

- А ты сомневалась в этом? Все нужные справки поступили нынешним утром. Правда, не всеобъемлющие, но подробные.

Гейл хихикнула.

- Интересное было чтение, держу пари. Правды ради, уведомляю: чтение было скучным. Обычная повесть о красавице, имевшей чересчур много прихотей, чересчур много денег и чересчур много мужей.

- Не выношу, - сказала Гейл, - чересчур пронырливых людишек с чересчур длинными носами.

Она осеклась, ибо пикап сотрясло чересчур яростным порывом ветра, метнувшимся по лощине. Сосновая лапа ударила по алюминиевой крыше фургона. Снег колотил о стекла, точно пригоршни гравия в них метали. А сами стекла начинало затягивать кристаллической изморозью. Гейл стиснула чашку так, что побелели суставы.

- Не бойся, - улыбнулся я. - До, конца света, по приблизительным выкладкам, еще несколько суток.

- Отвяжись! Не всем же дано корчить героев-первопроходцев... Конец света?..

- Просто размышляю, - сказал я, - о твоей сестре, Саре. Или Дженни. С какой стати она взяла и, по выражению мне подобных, переметнулась. Мак очень редко ошибается, принимая людей на работу. А мы, хоть и становимся в итоге отборной сволочью, избегаем предавать своих по соображениям чисто биологической привязанности. Сара, в конце концов, не школьницей влюбленной была. Прошла подготовку, получила не менее двух лет весьма полезного и жестокого опыта.

- Н-да, - задумчиво ответила Гейл. - Когда-нибудь я в точности выясню, до какой степени опытна сволочь, видящая рядом...

Это могло служить игривым намеком, и скрытой угрозой тоже могло считаться. Я промолвил:

- Думаю, Гунтер попросту купил ее россказнями о грядущей катастрофе, конце света, неминуемо грядущем после взрыва в горах Мансанитас. Обычнейшая уловка, если речь идет о ядерном оружии, а ты хочешь надуть нескольких идеалистов-тугодумов. И те охотно берутся вставлять палки в нужные колеса. Помнишь последние слова Сары?

- Насчет нескольких недожитых дней? Я кивнул:

- Вот именно. Так я думаю. "Дженни, голубушка, оттого-то и оттого-то миру наступит каюк тринадцатого декабря! Преступный подземный взрыв! Помоги спасти человечество! И поскорее, пожалуйста!" Они заводили эту песенку уже десятки раз, а мир, как видишь, по-прежнему цел и невредим. И сейчас беспокоиться не о чем.

Я" к примеру, не беспокоюсь... Бери спальный мешок себе. Какой чемодан принести?

Гейл поколебалась, хотела задать вопрос, однако передумала.

- Моя ночная сорочка - в самом крохотном саквояже, - уведомила она.

- Сорочка? - переспросил я ошарашенно. - Ты что, проводишь медовый месяц в Экваториальной Гвинее? Да сверх всего, уже надетого, шубу не грех бы нацепить, а уж после в мешок забираться! Двигатель ведь не оставишь работать ночь напролет. Похолодает, не изволь сомневаться... Могу одолжить пару шерстяных носков.

- Останусь при своих, - натянуто сказала Гейл.

- Вольному воля, - вздохнул я. - Приятных сновидений.

Глава 12

Приготовление ко сну грядущему отняло у Гейл не менее часа. Лампочка, ввинченная в крышу кабины, продолжала гореть, и я, расположившись на постели в фургоне, с любопытством наблюдал сквозь окошко за происходящим. Когда новичок зеленый впервые в жизни пытается влезть в спальный мешок, это крепко смахивает на цирковую борьбу человека с удавом.

Свет, наконец, потух, и дверь кабины отворилась, и с грохотом захлопнулась, возвращенная на место ураганным ветром. Несколько мгновений спустя Гейл уже колотила в дверцу моего скромного обиталища. Я выдержал приличествующую паузу. Дабы не подумала, будто покорный слуга лишь этого со скрежетом зубовным и дожидался...

Старательно произведя громкий зевающий звук, я с избыточным шумом добрался до двери, поднял ее: петли располагались наверху.

- Держи! - заорала Гейл, кидая мне в руки целую охапку постельных принадлежностей. Перебросив скомканный ворох через плечо, я втянул в машину самое пришелицу.

- Голову-то пригни! Здесь не вестибюль "Paso del Norte". Что стряслось?

- Да там ведь окоченеть впору! - проныла женщина, пробираясь по фургону бок о бок со мною. - И страшно, брр-р-р!

- Предлагались шерстяные носки. Также предлагалось напялить меховой жакет.

- Попробуй, протиснись в мешок, если жакет надела! И попробуй побеседовать с меховым жакетом, если делается жутко в темноте!

Я захлопнул и замкнул дверь, преградив доступ ветру и снегу. Зажег переносной электрический фонарь. Потянул змейку спального мешка, распахнул последний, словно обычное одеяло, набросил на плечи Гейл. Женщину трясло неподдельно. Я принялся отыскивать початую бутыль текилы и пару чашек.

- Мы здесь пропадем! - трагически простонала Гейл, принимая выпивку и осушая вместилище оной одним глотком: - Нам уже не выбраться из этой поганой дыры живыми!

Я засмеялся.

- Побереги дыхание. Из поганой-то дыры как раз и выберемся в добром здравии. Чего не могу сказать о роскошных придорожных мотелях: оттуда нас, по всей видимости, вынесли бы наутро ногами вперед.

- Ноги! - сказала Гейл. - Я себе ноги отморозила! Я произвел короткое исследование и многозначительно закивал:

- О, дело плохо! Гангрена разовьется ровно через полминуты, не позже!

Дабы не изгадить блужданием в снегах свои дивные туфли, Гейл прошлепала по сугробам едва ли не босиком, ибо нейлоновые чулки обувью назвать невозможно.

- Снимай эту мокрую пакость! - распорядился я. Гейл начала было сбрасывать спальный мешок, в который куталась изо всех сил, но тот же час опять затряслась и начала заворачиваться еще плотнее, чем прежде. Верю, ее и впрямь колотило. Не хотел бы я шляться по снегу в чулках, сотканных из паутины.

- С-сним-ми с-сам-м!

Я поднял взгляд. У Гейл достало воспитанности порозоветь. Что выглядело слащаво. Или попросту приторно. До этой самой минуты я еще сомневался - отчасти сомневался - в истинной цели ночного визита. На если партнер - точнее, партнерша - предлагает гамбит, общеизвестный как "помоги-мне-пожалуйста-снять-чулки", следующие десять ходов можно играть по учебнику, и даже не глядя на доску. Взрослая женщина, запертая штормовой ночью в тесном пикапе, наедине со взрослым мужчиной, не изрекает подобной просьбы, не намереваясь немедленно и основательно заняться совокуплениями.

- Разумеется, - ответствовал я. - К вашим услугам, сударыня.

Преклонив колени подле замерзающей бедняги, я расположил фонарь поближе, обеспечил себе достаточное освещение. Приготовил страдалицу к операции. Начал совлекать чулки. Некоторое время спустя Гейл развеселилась:

- Неужто, раздевая женщину" ты способен хранить невозмутимое спокойствие, а, Мэтт?

Похоже, она перестала дрожать. Во всяком случае" осиновым листом уже не казалась.

- А-а-а, понимаю! Ты - железный человек. Бесчувственный зверь, который раздевает, обыскивает, ощупывает, а размышляет при этом лишь об отечестве и долге.

Неторопливо скомкав оба чулка" я швырнул их в дальний угол.

- Следовало изнасиловать? Но это не в моем вкусе.

- Это было бы в моем вкусе, - хихикнула Гейл. - По крайней мере, значило бы: меня воспринимают как женщину, а не просто подозреваемую особь.

Голос ее зазвучал иначе" гораздо мягче и ласковее, нежели прежде.

- Сняв чулки, останавливаться вовсе не обязательно, дорогой. Знаешь сам.

- Ага, - ответил я. - Как не знать.

Наступило краткое безмолвие. Только буря выла и свистела снаружи за стенками фургона. Я глубоко вздохнул и посмотрел на циферблат.

- В чем дело? - резко спросила Гейл. - Чем ты занимаешься?

- Только время уточняю, - промурлыкал я. - Мы с командиром бились об заклад. Порукой - мое честное слово.

Ни о какие заклады я, разумеется, не бился, но фраза прозвучала недурно. А кроме того, я не поклонник соитий по расчету. Иногда идешь на это - если служебные интересы требуют, но именно сейчас они даже не требовали, а вымогали обратного...

- Пять долларов, - произнес покорный слуга. Воспоследовало новое безмолвие, чуть затянувшееся по сравнению с прежним. Гейл заговорила полминуты спустя совершенно бесцветным голосом:

- Пять долларов? - молвила она. - И каков же предмет спора между Макдональдом и Хелмом?

- Соблазнишь ли ты меня до девяти вечера. Это было новой ложью. Конечно, мы с Маком обсуждали подобный оборот затеи, но время" в расчет не принимали, а уж об заклады и подавно биться не собирались.

- Пока выигрываю, - жизнерадостно уведомил я. - Остается меньше сорока минут...

Воцарилось очередное безмолвие. Краткое до чрезвычайности. Я ожидал прыжка, подготовился и успел поймать оба женских запястья. Ногти, ухоженные и острые, остановились в нескольких дюймах о? моей физиономии. Весьма сильная для женщины, Гейл все же понятия не имела, как освобождаться от захвата.

- Полегче, - попросил я умильно, - полегче, ваша неотразимость, будьте столь добры! Иначе сделаю больно...

- Сволочь? - прошипела Гейл. - Скотина! Тварь безмозглая!

- Угу, - согласился я. - Ты не обижайся, Гейл. На самом деле никакого пари не заключалось. Я пошутил.

Женщина тяжело дышала, не отвечая. Следовало продолжить. Оскорбить посильнее.

- Знаешь, этот прием с мокрыми чулками - такой затасканный фокус! А я люблю красавиц, наделенных выдумкой. Изощренных.

- Поганая. Вонючая. Пас-куд-ная ско-ти-на!

Внезапно оборвав эту филиппику, спутница моя совершенно спокойно закончила:

- Не понимаю.

- Перемирие? - предусмотрительно осведомился я. Мгновение спустя Гейл кивнула. Я отпустил ее и дозволил присесть, растирая пострадавшие места, потупя взгляд. Сухой колючий снег, увлекаемый ураганом, стрекотал об алюминий. Пожалуй, подумал я, наутро погода улучшится. Снег, лупящий подобно зарядам заячьей дроби, всегда идет перед самым концом бури.

- Не понимаю, - повторила Гейл.

- В моем возрасте мужчина уже не клюет на дешевые приманки, - назидательно изрек покорный слуга. - Это вредит самомнению. К тому же наличествует иная сторона дела. Повторяю: мы с командиром ни об какой заклад не бились, но возможность подобную безусловно учитывали. Пришли к единодушному выводу: их неотразимость неминуемо возжаждет соблазнить стоеросовую гориллу. Но думали, у тебя достанет разума и опыта разгадать ход наших мыслей самостоятельно.

Гейл облизнула губы.

- Вы учитывали... Пришли к единодушному... Вы действительно держали совет касательно... Да что же вы за люди?

- Прекрати, - сказал я. - И оценя честность противной стороны. И откровенность прими к сведению. Довольно лицемерить, Гейл.

Она поколебалась и произнесла изменившимся голосом:

- Неужто я похожа на дешевую шлюху?

- Едва ли. Просто само собою разумелось: ты ненавидишь нас обоих, а меня в особенности. И неминуемо попытаешься отплатить мерой за меру где-то по дороге, либо чуть позже. А как отомстить мужчине, которого не изобьешь кулаками? За которым, вдобавок, стоит непревзойденная правительственная мощь Соединенных Штатов? Гневная, бранная, зачастую оскорбительная для кого-либо речь.

- Ты занятный субъект, - процедила Гейл. - Хорошо. Но что же дальше?

- Дальше, - лениво протянул я, - несколько часов снежной бури, кромешной тьмы, скуки. Потом - рассвет и затишье. Но касательно скуки - решай сама...

Голова Гейл буквально дернулась. Уставясь на меня в упор, женщина зашипела:

- Не до такой же степени ты обнаглел, чтобы полагать, будто я... после всего....

Покорный слуга хранил молчание.

В скором времени Гейл расхохоталась. По-настоящему, без обиды либо иронии. Ласково, ободряюще.

- К лешему! - сказала она. - Уж во всяком случае, не собираюсь шествовать назад, утопая в трехфутовом снегу! А потом ложиться на ледяное, чугунное сиденье. А если останусь, так или иначе обесчестишь. Рано или поздно. Лучше пораньше: успеем отоспаться.

- Хм! - отозвался я. - Не выношу девиц, возомнивших себя магометанскими гуриями! Хочешь, сам отправлюсь в кабину? Просто, чтобы доказать...

- Не надо, милый, - со смехом прервала Гейл. - Для одной ночи ты уже доказал достаточно много. Почти достаточно...

Глава 13

Я первым долгом ощутил необычайную тишь. Ни звука за стенками фургона, и внутри полное безмолвие. Лишь тихо дышит лежащая в моих объятиях женщина.

- Гейл шевельнулась и теснее прижалась ко мне. За ночь температура упала градусов на двадцать - заурядней шее событие, почти неизменно сопутствующее пролетевшей буре. Я увидел, что в затянутые изморозью стекла вливается бледный свет. Надлежало собираться с духом, выкатываться из-под груды спальных мешков и одеял и заново укутывать Гейл.

Стуча зубами, я напялил шапку, пальто, сапоги, раскрыл саквояж и принялся отыскивать пару перчаток. Запускать остывший мотор будет нелегким занятием...

Перчатки я обнаружил почти сразу и уже взялся было натягивать, когда взор мой упал на маленький незнакомый упакованный в бумагу сверток. На бумаге значилось: "Rodrigues Curios. Juares, Mexico"<"Сувениры от Родригеса Хуарес, Мексика" (исп.)>. Я поколебался, сдернул перчатки долой, раскрыл пакет и обнаружил скрученный рулоном ремень. Прощальный подарок Мака. Мой предусмотрительный шеф наверняка рассудил за благо снабдить работника орудием производства...

Оно выглядело вполне обычным и безвредным. Отличная кожа, тонкая ручная работа, изящное тиснение. И тяжелая изукрашенная пряжка. Тоже вполне безвредная с виду.

Не было здесь потайных кармашков, куда очень удобно прятать бритвенные лезвия. Не было ни гибких, похожих на лобзики, пилок по кожаным краям; ни отравленных игл, выкидывающихся простым нажатием заклепки.

Но пряжечка и впрямь вызывала восторг. Служить она могла на лады многоразличные, по большей части членовредительские либо смертоносные.

Своевременное и угрюмое напоминание: ты сюда не куры строить явился, амуры в снегах затевать...

- С добрым утром, дорогой, - послышался позади голос Гейл. - Что, в самом деле так холодно или просто кажется?

- Гораздо холоднее, - ухмыльнулся я. - Лежи и не вздумай высовываться, покуда не включу печку. Сладко ли спалось вашей неотразимости?

- Отродясь не просыпалась менее неотразимой, - простонала Гейл. - Не выйдет из меня эскимоски! Люблю раздеваться, ложась в постель, никуда не денешься... Что ты разглядываешь?

- Купил на память в Хуаресе.

Лгать оказалось чуточку труднее, чем накануне, и это было признаком весьма тревожным. Я швырнул развернутый пакет на одеяло.

- А, ремешок!

Протянуть руку, взять сувенир и рассмотреть попристальнее значило бы впустить под покрывала струю ледяного воздуха. Гейл решила, что и поглядка - прибыль.

- Не люблю! - скривилась она, - Дурацкие ковбойские ремни по душе только Сэму Гунтеру. Предпочитаю мужчин, которые носят изящные, тонкие, почти незаметные пояса.

- Учту, - осклабился я. - На будущее. Дабы впечатлять, а не отвращать.

Я согрелся довольно быстро, ибо автомобиль пришлось буквально выкапывать из наметенных за ночь сугробов. Дорывшись до капота, я завертел заводной ручкой, запустил и прогрел двигатель. Пикап слегка покачивался, что, вероятно, значило: Гейл отважилась подняться и металась по фургону, одеваясь, точно при боевой тревоге. Но я застал новоявленную любовницу забившейся под развернутый спальный мешок и натягивавшей сухую пару чулок. Сброшенные накануне, заледенели совершенно и смахивали на глянцевые сапоги-ботфорты.

- Говорил же: не высовывай носа, пока не включу отопление.

Ответом была задорная гримаска:

- Не так уж и холодно!

В недвижном воздухе дыхание Гейл напоминало струю пара, валящую из фабричной трубы. Дрожью пробирало при одном взгляде на обтянутые тончайшим нейлоном точеные ноги. Я склонился, пребольно ущипнул женщину за большой палец. Гейл и глазом не моргнула.

- Ничего не чувствуешь? Она встрепенулась.

- Нет... Я...

- Ты - очаровательная и несравненная дубина. Марш согреваться!

Невзирая на вопли негодования, покорный слуга ухватил Гейл за лодыжки, потянул к себе, сгреб в охапку, отнес в уже оттаявшую кабину и водрузил на сиденье.

- Солнышко взойдет, - сообщил я, - снежок подтает. А покуда накидывай жакет, укутывайся и сиди на месте, ежели хочешь покинуть сей гостеприимный край, сохранив полный набор пальцев, не говоря уже об ушах и носах! Чему вас только учили в Техасе? Гейл томно улыбнулась:

- Нынче утром, дорогой, задавать подобные вопросы?

Я принялся было закрывать дверцу, но помедлил. Уставился на Гейл. Нечто изменилось в ее лице. Оно, правда, вышло из ночных приключений безо всякого мало-мальски значащего ущерба - только прическа растрепалась окончательно да румяна с помадой перемешались. И тут я уразумел: изменились очертания губ. Они сделались мягче и привлекательней.

- В чем дело" милый?

- Пустяки. Причешись чуток, а то смахиваешь на скетч-терьера.

Я разжег примус и, наполнив котелок снегом, принялся готовить утренний кофе. Отчего женщина всегда кажется привлекательнее, проведя с вами знойную (в нашем случае - морозную) ночь?

Я нежданно испугался. Я отнюдь не желал, чтобы Гейл Хэндрикс превращалась в славную девочку с мягким рисунком нежных уст. Подобная метаморфоза обрушила бы все наши совместные замыслы. Маковы и мои.

К шоссе вернулись на диво легко и просто. А добраться после этого до города Кариньосо было уже сущим пустяком. Я внезапно припомнил довоенные времена, когда работал репортером в альбукеркской газете. Уже гораздо позже Мак изловил покорного слугу и обучил иному ремеслу... А в те дни я частенько езживал через Кариньосо по весне, когда вереницы придорожных тополей начинают зеленеть, а тамарисковые изгороди покрываются розовыми цветами. Сейчас ни листочка, ни лепестка не замечалось - лишь голые, черные" холодные ветви. Да изъезженные вдоль и поперек в слякоть расквашенные снега.

Пикапу требовалось пополнить бак, а Гейл понадобилось заняться прямо противоположным делом. Ежели надобно облюбовать придорожную бензоколонку, снабженную приличным сортиром, привередливость женщины выходит за все пределы и рамки разумного и безопасного. Гейл была всего-навсего женщиной. Право слово, заведение, избранное моей спутницей, не уступало трем другим, которые мы уже успели миновать, однако я приметила здесь торгуют бензином по кредитным карточкам, И поспешно свернул, прежде, нежели дама успела передумать.

Владелец бензоколонки отставил в сторону широкую снеговую лопату, приблизился, поздоровался. На нем красовались шнурованные охотничьи сапоги и рыжая шерстяная шапка с наушниками. Средних лет, или чуток помладше, хозяин был широколицым веснушчатым деревенским детиной. Большой, точно резиновый, рот имел очертания угрюмые, а тоска в серо-голубых глазах обосновалась пожизненно. Так я подумал.

- Далече путь правите, ребята? - осведомился он. - Поломались али как? Нет, я чаю, эдакая телега не скоро сдаст!

Он одобрительно потрепал мой вездеход по переднему бамперу, обернулся.

- Местечко, что вашей женушке надобно, - аккурат за тем вон углом. Только извольте ключик взять на прилавке, у самой кассы.

Он проводил Гейл печальным взглядом. Взгляд выдавал прирожденного мечтателя, грезящего преимущественно похабщиной. Затем владелец заправочной станции воззрился на меня.

- Вам, сударь, обычного налить?

- Угу.

Свинтив крышечку бензобака, верзила развернул рифленый резиновый шланг.

- Что ни год, - пожаловался он, запуская бронзовый наконечник внутрь отверстия и поворачивая кран, - метели налетают. И всякий раз: "батюшки-светы, мир кончается, светопреставление, караул..." Может, цепи снимем, а, сударь? По дороге бульдозер намедни прокатил, очистил. Все до единого звенья разобьете ведь! А я пятьдесят центов только и возьму.

- Идет - сказал я, топчась рядом и поджидая Гейл.

Та объявилась несколько минут спустя, с кошачьей привередливостью ступая по снегу, дабы не испортить уязвимые чулки и туфли. Гейл произвела необходимый косметический ремонт, подновила прическу, навесила жемчужное ожерелье. Она выглядела хорошенькой и очень женственной, однако я следил за нею отнюдь не эстетического удовольствия ради.

Гейл обнаружила неподалеку - или притворилась, будто лишь сейчас обнаружила, - телефонную будку. Выразительно посмотрела" на меня. Я кивнул. Гейл ступила внутрь кабины, оставила дверь открытой, принялась перелистывать местный телефонный справочник. Порывшись в книжице минуты полторы, обернулась - недоуменная и встревоженная.

- В чем дело? - спросил я, приближаясь.

- Нигде не значится!

- Так-таки не значится? Нет Вигвама?

- Нет Вигвама, - сокрушенно подтвердила Гейл. Почуяла неладное в равнодушном тоне вопроса, вскинула ресницы. Негодующе округлила глаза:

- Ты энал!

- Разумеется. В телефонной книге никакого Вигвама днем с огнем не сыщешь.

- Откуда..?

- Проверено позавчера. Заодно с подробностями твоей прошлой жизни. Да и с некоторыми другими вещами заодно.

Гейл хмурилась, изображала полнейшую растерянность.

- Получается, ты знал? И проделал весь этот путь? И дозволил мне..?

Осекшись, она вздохнула и с неподражаемой - безусловно, деланной - наивностью выпалила:

- Почему же ты не сказал раньше?

- Потому что парадом соблаговолили командовать ваша неотразимость. А покорный слуга числился простым зрителем.

Гейл охнула. Я продолжил:

- Поздравляю, Следовало пойти в актрисы. О, смятние на лице! О, заломленные в отчаянии руки! Любой тот же чае поверил бы, ты и впрямь ожидала увидеть в перечне абонентов огромный, приметный вдалеке вигвам!

Я скривился.

- Отчего бы не расколоться - новое профессиональное выражение в твой блокнотик - и не изложить предсмертные слова сестры честно. И не сообщить, какого дьявола ты изобрела свинячью чушь насчет индейского шалаша?

- Извиняйте, сударь.

Голос прозвучал непосредственно за спиной. Что же, сам виноват: нечего затевать препирательство прямо на придорожной бензоколонке. Но скандал надлежало учинить елико возможно быстрее. Восстановить Мэтта Хелма в неотъемлемых правах невыносимого сукина сына. Мой образ немного пострадал накануне; едва не рухнул нынче поутру. Но теперь я произвел быстрый и капитальный ремонт.

Можно было и обернуться.

- Три восемьдесят за горючее, сударь, пятьдесят центов за работенку с цепями - я их в кузов засунул. И налог, само собой. Итого...

Тупое, веснушчатое лицо говорило: семейные ссоры посетителей - не мое дело. Хотя, конечно, любопытство гложет...

Я вручил детине кредитную карточку. Звук цокающих по асфальту каблуков означал: миссис Хэндрикс опрометью бежала к пикапу, разъяренная, аки тигрица. Дверь вездехода распахнулась и с грохотом захлопнулась опять. Я отправился вослед хозяину бензоколонки - расписаться и получить квитанцию.

- В городе нет заведения, известного как Вигвам? - осведомился я небрежно. - Мотеля, ресторана, чего-нибудь?

- Нетути, сударь. Но в мотеле "Аквамарин" очень прилично. А коли поесть захочется от пуза, отправляйтесь прямиком в "Чолью". Это бар у нас такой...

Я пересек небольшой город и притормозил на шоссейной развилке. Немного поразмыслил и покатил влево. На обочине виднелся знак, извещавший": во время учебных стрельб дорога закрывается, проезд воспрещен. Здесь тоже обретался полигон. Впереди расстилалась широкая, пустынная, укрытая снегом долина.

- Вон та горная гряда, - промолвил я, - называется, если не ошибаюсь, Оскурас. Приютила целую уйму военных объектов. Здесь каждый камешек то и дело объявляют совершенно секретным. А другие горы, которые на юге тонкой полоской виднеются, и есть наши вожделенные Мансанитас.

Гейл не удостоила меня ответом. Слегка покосилась, обозревая окрестности, однако ни слова не промолвила.

- И подземный взрыв, - невозмутимо сообщил я, - состоится на днях, если не будет новых перемен в расписании. Погода, кажется, не слишком благоприятна...

Гейл безмолвствовала.

- За твою повесть об индейских жилищах, дорогая, ни я, ни Мак ломаного гроша не дали с первой же минуты. Но касаемо Кариньосо - иное дело. Больно уж подходящее местечко, чтобы случайно и быстро встретиться, обменяться полученными сведениями. Стоит, родимое, на перекрестке магистральных шоссе, проезжей публикой просто кишит. Легко затеряться, просто ускользнуть от наблюдения, несложно удрать.

Гейл упорствовала в презрении к моей особе. У нее был чудесный профиль: точеный, красивый - только холодный и безжизненный. О таких говорят: медальный профиль.

Я развернулся, покатил назад и принялся колесить по городу. Тремя четвертями часа позднее Гейл испровещилась:

- Можно узнать, в чем дело?

- Разумеется. В юриспруденции существует понятие: "польза сомнения". Оно дает обвиняемому известное преимущество. При отсутствии неопровержимых улик. Я желал бы оправдать вашу неотразимость, а посему, коль скоро невменяемое состояние позади, соизволь наблюдать за правой стороной каждой улицы. Я стану следить за левой. Видишь хоть сколько-нибудь любопытную вывеску - орешь во все горло, а я торможу.

Наконец-то Гейл посмотрела мне прямо в глаза.

- Но...

- Вигвам отнюдь не обязан фигурировать в списке телефонов. Это может быть не мотель и не ресторан, а просто мелкая бакалейная лавчонка, телефона лишенная. А возможно, имеется дом своеобразной постройки, известный в городе как "Вигвама. Всякое бывает.

- Но ты уже сказал... Ты подразумевал ужасные вещи!

- Гейл, - заметил я наставительно, - в нашем деле существует непреложное правило: подозревай каждого, но женщину, с которой переспал, подозревай вдвойне!

- Ты не можешь, не должен думать, верить, будто...

- При нынешних обстоятельствах, дорогая, ничему верить уже нельзя. Как, впрочем, и сомневаться во всем подряд. Прикажешь принимать каждое твое слово как откровение?

Гейл вспыхнула:

- Нет, конечно!

- Умная девочка... Доругаемся позже! Гляди!

- Куда?

- Вон, видишь? Полное собрание служебных экипажей, прямо возле мотеля. Когда мы проезжали Кариньосо полчаса назад, их еще не было... Черт возьми!

- Что случилось?

Голос Гейл внезапно сделался настойчивым, едва ли не умоляющим.

- Старина Ренненкампф собственной персоной. Величайший атомщик всех времен и народов. Я видел десятки фото на передовых полосах... Кажется, его повергли в безмятежное, сосредоточенное раздумье, каковое и приличествует пожилому ученому светилу...

Не стоило тормозить. Надо было промчаться мимо, не пялясь в упор на седовласого старца, брызгавшего слюной от бешенства и за что-то честившего на все корки смуглого человека, застывшего подле грузовика с надписью "Правительственная служба Соединенных Штатов" на борту.

Пожалуй, мне любопытно было узнать: двинется ли Ренненкампф напролом, сквозь непролазные заносы, или намерен выждать; или просто разносит вдребезги очередного беднягу, повинного в том, что не сумел разогнать собиравшиеся тучи поганой метлой... Положительно следовало хотя бы краем уха поймать хотя бы тень бесцветного намека: отложат испытания вновь или ничтоже сумняшеся приступят к ним...

Я поравнялся с бушующим Ренненкампфом, наполовину высунувшись из окошка, остановился и внезапно услыхал визгливый вопль:

- Мэтт!

Вывалившийся из мотеля человечишко замер у порога, разглядывая мою физиономию, а потом рысцой припустил по тротуару. Прямо ко мне.

- Мэтт Хелм! Привет! Как ты сюда попал, шелудивая кляча?

Изо всех вопросов, которые мне желалось бы услышать именно здесь и сейчас, этот безусловно числился последним.

Глава 14

Любопытно, я даже не помнил парня. То есть, хочу сказать, повстречав его среди оживленной улицы, прошагал бы мимо и не поздоровался - не от хамства избыточного, а по забывчивости. Слишком уж много миновало времени.

Однако теперь мозг заработал в полную мощь, и я умудрился даже выудить из потаенных извилин соответствующее имя. Кстати, мне и по должности положено хранить в голове множество имен и лиц.

Мы работали вместе еще в нежной юности, перед войной, когда я таскал на груди новехонькую "лейтц-камеру", известную как "Лейка", а на берете носил репортерскую карточку, подражая журналистам, шныряющим по экрану кинематографа. Правда, потом, будучи люто и безжалостно высмеян собратьями, переместил удостоверение в боковой карман.

Оставалось лишь распахнуть дверцу, шагнуть на асфальт и отдать правую руку на дружелюбнейшее растерзание. Парень был одним из тех нестареющих, вечно розовых, пухлощеких субъектов, которые всех помнят и всех признают, и всех любят пуще себя самих, и всегда рады встречам. Счастливый народ... Я помню сотни людей я охотно заплатил бы, чтоб забыть напрочь добрую половину...

- Вспышка-Хелм! - завопил субъект. - Как пишется, разрази тебя? Как фотографируется? Сколько нынче платят?

- Когда как, - ухмыльнулся я. - Постоянной службы не ищу, работаю вольным стрелком.

Это жаргонное выражение, значащее у газетчиков "независимый репортер", в устах покорного слуги прозвучало иронической и непреложной истиной. А заодно и совпало с легендой: мистер Хелм, фотограф и журналист из Калифорнии.

- А тебя какого лешего по сугробам носит? - осведомился я. - Ты же, вроде, подавался в столицу, политическим обозревателем делаться.

Звали парня Франком Мак-Кенной, только Фрэнком его на моей памяти не именовали. Он был общеизвестен в качестве Дружка. Таковым и оставался. Я припомнил, что в кабине обретается Гейл, освободился от рукопожатия, сделал небрежный жест:

- Солнышко, это Дружок Мак-Кенна. Дружок, это Гейл.

Мак-Кенна расплылся в лучезарной улыбке. Сделал шаг в сторону пикапа.

- Руки прочь от моей дамы, Дружок, - предупредил я. - Кстати, что за бедолагу разнимает на составные части Ренненкампф?

- Нальди, сейсмографа... Ох, и голова! Может уловить и записать бурчание в голодном животе по ту сторону Скалистых гор. Усеял приборами все отроги в радиусе двухсот миль! И втолковывает Ренненкампфу...

- Пытался втолковать, - ядовито заметил я.

- Да, пытался... Что при эдакой погоде и мечтать нечего об испытаниях. Он отправится вместе с нами, в бункер.

- С вами? Кто же вы?

Дружок поколебался, бросил на меня испытующий взгляд, но природная болтливость возобладала.

- Мы, - промолвил он, почти заметно раздуваясь от гордости, - знаменитые журналисты и обозреватели, удостоенные особого доверия за честность и любовь к отечеству. Мало быть просто хорошим репортером, нужно еще доказать, что прабабушка твоя ни разу не болтала в лондонском ресторане с наклюкавшимся Карлом Марксом.

Он мотнул головой в сторону мотеля.

- Там еще чертова куча выдающихся ученых. Отогреваются, млеют... Еще есть сенаторы и конгрессмены. И попробуй, скажи, будто не знаешь, чего ради сыр-бор загорелся!

- Догадываюсь, - ухмыльнулся я.

- А уж охраны сюда пригнали! С наибольшущей буквы "О", между прочим! Высморкаешься, выбросишь салфетку - и тотчас несется ищейка. Подбирает, разворачивает, убеждается: в бумажке - простые сопли, никаких шпионских записок. Все. Остаешься вне подозрений. До следующего чиха, разумеется...

- Стало быть, - вздохнул я, - посторонним на репортаж надеяться нечего. Дружок замахал руками:

- И думать забудь! Хотя...

Парня буквально распирало сознанием собственной исключительности. Дружок не утерпел. Понизил голос.

- По старой дружбе... Только я тебе ни словечка не говорил! Секретные сведения! В Карлсбаде, в Национальном парке, запретили посещать подземные гроты. Знаешь, эти: со сталактитами, сталагмитами, боковыми ответвлениями...

- С какой стати?

- Шевели мозгами, - хихикнул Дружок. Я изобразил зоологическую тупость.

- Нальди велел! Объявили во всеуслышание, будто пещеры почистить собрались да подновить, но дело-то не в этом! Из домов, расположенных неподалеку, людей выселяют! Временно... А от эпицентра до Карлсбада - без малого двести миль. И это совсем иная горная цепь!

- Ух ты, - произнес я. - Вот так-так!

- Из достоверных источников! - зашептал воодушевленный Мак-Кенна. - Только ежели ты, кляча старая, меня упомянешь как источник - дружбу побоку!.. Утро доброе, Пейтон!

Позади послышались шаги. Чья-то рука ухватила меня за плечо, бесцеремонно развернула. Существуют великолепные способы ответить на подобное приветствие, но все они изрядно расстраивают невоспитанной стороне здоровье. Бремя для встречных любезностей было неподходящим.

Я проглотил оскорбление действием и очутился лицом к лицу с худощавой особью, облаченной в серый костюм, серое габардиновое пальто и шляпу со столь узкими полями, что их назначение оставалось чистой загадкой. Особь, однако, не выглядела забавно - даже здесь, в Техасе, краю широкополых "стэтсонов".

Кстати, обладатели бесцветных, источающих расчетливую злобу глаз не кажутся забавными нигде и никогда. Я насмотрелся на подобных в Европе, во время войны. Там они таскали форменную одежду - тоже" между прочим, серую, - и маршировали строевым шагом...

- Он?!

Я подумал, что субъект обращается к Дружку. Это было бы глупо. Но рядом возник еще один: побольше, постарше, явно привыкший носить мундир, а не костюм. Возможно, офицер в отставке, а еще скорее - полицейский. Человек поглядел на меня, потом на пикап, кивнул.

- Он, мистер Пейтон. И машина та же. Проехал сквозь город час назад, вернулся и покатил медленно. Высматривает кого-то. Или что-то.

- Как давно раскатывает?

- Минут пятнадцать-двадцать. Затормозил впервые, именно здесь. Я и решил известить вас на всякий случай.

Пейтон безотрывно глядел на меня бесцветными глазищами. Ни серыми, ни голубыми, ни зелеными. Разумеется, какой-то пигмент наличествовал, но определить его затрудняюсь. О таких глазах лучше всего отозваться истасканным выражением "ледяные".

Глаза, присущие людям, которые всегда правы - даже если неправы в корне.

- Так, - произнес Пейтон. - Кто вы и что можете сказать в оправдание?

Дружок Мак-Кенна шагнул вперед:

- Отцепись, Пейтон, - сказал он весело. - Это вольный стрелок, фотограф газетный. Не всем же Дядя Сэм жалованье платит! Кой-кому и трудиться надо в поте лица. Что здесь преступного?

Я испытал известное смущение. Дружок ринулся оборонять приятеля, потихоньку состоявшего на жалованье у Дядюшки уже два с лишним года...

Субъект, именовавшийся Пейтоном, неторопливо уставился в округлую рожицу Мак-Кенны.

- Накануне выезда, - сказал он спокойным голосом, - уполномоченные люди полностью проинструктировали вас относительно общеобязательных правил поведения. И о причинах, вынуждающих к этому, уведомили. Велели не общаться с посторонними, прежде чем не окончится эксперимент. Тогда по его окончании вы сможете напечатать собранные материалы, предварительно подвергнутые соответствующей цензуре. Верно?!

- Верно, верно, - с досадой возразил Дружок. - Но где ты посторонних видишь? Я, получается, не могу старому товарищу "с добрым утром" сказать, а?

И подмигнул. Покорному слуге.

- Вы знаете этого человека? - вопросил Пейтон.

- Да конечно же! Ведь втолковываю...

- Давно знаете? Когда видались в последний раз?

- Черт побери...

Дружок нежданно осекся. Сообразил, наконец: миновали, в сущности, целые геологические эпохи. Но быстро воспрял духом и затараторил:

- Господи, помилуй, да мы работали бок о бок еще до войны! Парень был тощим, как щепка, молокососом в берете, и камерой новехонькой хвастал.

- Во время войны? После нее? Мак-Кенна сызнова поник.

- Боже мой... Время-то летит! Нет, Пейтон. Только до войны. Два или три года подряд.

- А сегодня случайно столкнулись возле мотеля, где... Говорите, он фотограф? Послушайте, очень удобное совпадение! Выйти наружу и двадцать лет спустя налететь на старинного друга! Вы теорию вероятности опровергаете, мистер Мак-Кенна!

- Мне ваши намеки не по вкусу! - взвился Дружок.

- Совпадение будет расследовано со всей скрупулезностью, не сомневайтесь. И лучше проваливайте отсюда. Вам едва ли пристало ручаться за старую любовь и дружбу прежних дней.

Пейтон, оказывается, читал Роберта Бернса, Удивления достойно...

Дружок пожал плечами, по-шутовски отдал честь:

- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Затем повернулся ко мне.

- До свидания. Вспышка! Помни репортерский девиз: Illegitimatti non carborundum. Это на латинском, - пояснил он Пейтону. - Означает: не дозволяй ублюдкам попирать себя?

И удалился.

Пейтон проводил его долгим взглядом, и я понял: если у Дружка могут возникнуть осложнения с допуском в "бункер" либо с военной цензурой - они возникнут обязательно и непременно. Я наживал умение навлекать на безвинных людей неприятности. Сперва Ле-Барон. Теперь - Мак-Кенна. Ле-Барону, разумеется, пришлось и вовсе худо, но Дружка тоже стоило пожалеть.

Я подобрался, готовясь к допросу на инквизиторский лад, однако внимание Пейтона временно отвлеклось. Высочайшие прения у грузовика завершались победой Ренненкампфа.

Темноволосый Нальди говорил:

- Доктор, почтительно прошу вас учесть: я знаю эти горы вдоль и поперек. Я знаю все ведущие к ним дороги, все примыкающие долины. И если я настаиваю...

- А я говорю, доктор, - насмешливо прервал его Ренненкамф, - что руковожу испытаниями и дальнейших отлагательств не потерплю. Мы обуздали энергию атома. И подняли человека на околоземную орбиту. С трудом верится" что не сможем успешно преодолеть несколько миль загаженного грязью проселка!

- Доктор!..

- Испытаний не переносим, - провозгласил Ренненкампф. - Это мое последнее, окончательное и бесповоротное слово!

Темноволосый ожег его презрительным взглядом, крутнулся и зашагал прочь. Миновал наше милое сборище. Я увидел и отпечатлел в памяти смуглое лицо, маленькие очки без оправы, красующиеся на длинном, чуть изогнутом носу. Нальди заскрежетал ключом, яростно отдирая свои апартаменты. Хлопнул дверью. Исчез.

- Это Генри Нальди? - осведомился я. - Темноволосый парень...

Пейтон посмотрел в упор.

- Это доктор Александр Нальди... - брякнул он, и тот же час прикусил язык. Я ухмыльнулся:

- Ну да, Александр. Спасибо. А Ренненкампфа... Прошу прощения, доктора Ренненкампфа зовут Луисом. Кажется, да...

Вынув блокнот и карандаш, я записал оба имени.

- А вас, господин Пейтон, как окрестили? Он вырвал у меня блокнот. Немного чересчур... Пейтон уже хватал покорного слугу за руку без разрешения, и я великодушно простил безмозглую дерзость. Но парень явно продолжал вести себя в прежнем духе... Выдергивая блокнот, он опять меня сграбастал - за кисть. Будучи столь безукоризненно одет, мог бы и светскими замашками обзавестись. Жаль голубчика...

- Поди сюда! - велел он безо всяких околичностей вроде "пожалуйста. - Побеседуем... Бронкович, осмотри автомобиль.

- Слушаю сэр, - отвечал верзила. - Как насчет леди?

- Леди?

Самолюбию Гейл нанесли сокрушающий удар, ибо моя спутница отнюдь не привыкла подолгу оставаться в тени. Как выяснялось, ее только что приметили вообще. Пять с плюсом господину Пейтону за служебное рвение: полностью сосредоточился на мне, дружке, Ренненкампфе и Нальди. Так и пулю в затылок заработать недолго было бы, окажись Гейл сообщницей настоящего чужеземного диверсанта... Пять с плюсом!

Пейтон заговорил, осекся, обернулся - и что-то изменилось в бесцветных ледяных глазах. Он уставился на пикап, как на доисторическое чудовище, изучил калифорнийский номерной знак, потом подозреваемого, сиречь меня самого. Спустя мгновение откашлялся, отпустил крепко зажатое в пальцах запястье. Мое, кстати.

- По трезвом размышлении, - промолвил он, - по трезвом размышлении, мы, пожалуй, действовали поспешно и опрометчиво.

Подобные речи в устах Пейтона равнялись признанию обыкновенного человека в том, что он зарубил родную мать украденным топором.

- И, - продолжил мой милый собеседник, - мистер Мак-Кенна справедливо заметил: вам, репортерам, действительно доводится зарабатывать где только возможно.

Блокнот исправно возвратился к законному владельцу.

- Заголовок, - ухмыльнулся Пейтон, - вероятно, будет звучать: "Ученые потонули в снегах!" Не возражаю. Такой репортаж совершенно допустим. Даже если выставляет нас в немного комическом свете. Не возражаю. Разрешите представиться: Поль Пейтон, командир охраны... Дэн Бронкович, мой главный заместитель... Простите, но фотографировать запрещается. Обойдитесь, пожалуйста, без иллюстраций.

Он помолчал, обвел нас - меня, Гейл и пикап - долгим взглядом, дотронулся пальцами до узкополой, чтоб не сказать вовсе бесполой шляпы и удалился крадущимся мягким шагом. Озадаченный Бронкович последовал за Пейтоном...

- И? - вопросительно произнесла Гейл.

Я торопился подальше от мотеля, но старался не гнать машину, словно человек, стремящийся опередить возможную погоню.

- Что стряслось? И почему нас отпустили?

- Не знаю в точности. Но Пейтон - тот, худощавый, - получил откуда-то наше подробное описание. И внезапно понял, с кем столкнулся. Думаю, вашингтонские воротилы порешили, наконец, делиться друг с другом нужными данными. Пейтону просто велели не замечать худого верзилу, хорошенькую женщину я старый калифорнийский пикап.

- О-о-о!

Я улыбнулся:

- Не могу изобразить огорчения. Субъект вел себя, выражаясь мягко, словно последняя уличная шантрапа, и давал рукам излишнюю волю. Не поступи приказы свыше вовремя, привелось бы давать подробные, исчерпывающие объяснения по поводу заряженного револьвера и металлического цилиндрика, засунутого в ботинок.

Поскольку мы вновь завязали умеренно прохладную дружбу, я ощутил каплю раскаяния, будучи вынужден лгать любовнице и сохранять невинный вид. Но кой чего Гейл и впрямь лучше было не знать. А вдобавок, не так уж и гнусно я солгал. Не заверял ведь, будто пленка по-прежнему обретается внутри цилиндра...

Глава 15

Вереница машин тронулась в путь после одиннадцати. Мы проследили за нею из гостиничного окна, глядевшего прямо на шоссейную развилку. Охрана, или не охрана, служба безопасности, или нет, а скрыть от любого постороннего взора подобный караван попросту немыслимо.

- Так-с, - объявил я. - Последние сомнения в исходе спора исчезли. Старший, разумеется, победил. Теперь - за работу. Пейтон со товарищи укатили. Давай перекусим, а потом разберем городишко по составным частям. Но, дорогая, увы и ах! Двинемся пешком. Улицу за улицей исследуем со всей дотошностью. Хоть калоши паршивые у тебя имеются? Надеть! Ввиду изобильной слякоти...

Снегопад возобновился - чтобы жилось еще веселее. Мы шлепали по жидкой грязи, хлюпали, пересекая лужи, ругались, обдаваемые ледяными фонтанами" которые взлетали из-под колес проезжавших автомобилей. К обеду собранные сведения составили нижеследующий список:

1. "Типи"<Индейский шалаш, приблизительно то же самое, что и вигвам>: одна штука.

2. Эскимосские "иглу": одна штука (совсем крохотная). Сооружена из мокрого снега веселыми испано-американскими детишками.

3. Вигвамы: ноль штук.

Мы проверили все названия, учинили осмотр каждому строению, хотя бы отдаленно смахивавшему на вигвам. Уже смеркалось, когда, злые и продрогшие, мы ввалились в любезно упомянутую владельцем бензоколонки "Чолью". Дробный зубовный дуэт умолк лишь после первого опрокинутого мартини.

- Все-таки, - выдавила Гейл, - я думаю, это "Типи".

"Типи" была небольшим кафе на окраине, а имя свое заработала благодаря огромному шатровому навесу. Летом туда въезжали прямо на автомобилях и поглощали мороженое, не слезая с насиженного места за рулем...

- Да она же закрыта наглухо.

- Это естественная оговорка умирающей женщины. Путаница. Типи... Вигвам... Дженни пыталась рассказать, но у нее уже, наверное, мысли перемешивались.

- Гейл, кафе заколочено! Владельцы убыли до весны. В Эль-Пасо. "Типи" отвергается. Гейл отмолчалась. Я спросил:

- Ты совершенно и всецело уверена, что сестра сказала "вигвам"?

- Опять! Конечно, я не могу быть уверена совершенно и всецело. Там стоял кавардак, орали, шумели, дрались... А Дженни умирала, еле языком ворочала. Но я думаю, что расслышала верно. Если ошибаюсь, то не преднамеренно...

- Хорошо, - оборвал я. - Допустим, вигвам. А Кариньосо? Название города?

Гейл спустила стакан так резко, что донышко звякнуло о столешницу, а содержимое наполовину выплеснулось.

- Почему ты постоянно ходишь вокруг да около? - спросила она с нежданным гневом. - Почему не скажешь откровенно: я по-прежнему считаю тебя считаю лживой дрянью, "вашей неотразимостью", шпионкой?!

Горло Гейл сдавила спазма. Пролетело несколько мгновений, прежде нежели тирада возобновилась.

- О, Господи, зачем я только впуталась в эту авантюру! Погляди на меня, Мэтт! Я двое суток не меняю одежды. Я у... устала, и х-хочу... х-хотя бы... вымыться. Какая же скотина твой вашингтонский начальник! Шантажист! Ой!

Она склонилась и принялась растирать пострадавшее место. Пинок, нанесенный мною под столом, пришелся прямо по голени. Сверкнув глазами, Гейл умолкла.

- Голосок-то понизь, - попросил я ласково. - Не надобно вопить на все заведение. Допейте, ваша неотразимость, изучите меню и прекратите истерику.

Выпрямившись, Гейл негромко произнесла:

- Когда-нибудь, сукин сын, тебе раскроят башку бейсбольной битой... О, если бы я могла полюбоваться на это!

- Едва ли сможешь, - ответил я. - Что касается твоего нежелания сотрудничать - скатертью дорога. Автобусы до Эль-Пасо уходят регулярно. Либо умолкни, либо проваливай.

Воспоследовало самое ошарашенное молчание. Гейл машинально отбросила со лба тонкую прядку волос. Допила мартини. Ровным, лишившимся всякого гнева голосом осведомилась:

- Но, если не ошибаюсь, отказавшись помогать вам, я предстану перед судом за шпионаж? Я искренне расхохотался.

- Да тебя же вокруг пальца обдели, дурочка. Неужто и сейчас не понимаешь? В покер играешь? Нет? Жаль, ибо я давно хотел сыграть с безмозглой, не умеющей блефовать богатой особой на огромную ставку... Бегите, ваша неотразимость, куда заблагорассудится. Вы в полнейшей безопасности. Ничего не стрясется, ни словечка никому не шепнут, уверяю.

Гейл заказала новый мартини, принялась неотрывно глядеть на меня поверх стеклянной закраины стакана. Потом с расстановкой и - о, боги бессмертные! - с гнусавым техасским акцентом изрекла:

- Как в одного человека может вместиться столько подлости и мерзости?

- Дары матушки-природы, - весело согласился покорный слуга. - А впоследствии обладатель оных трудился не щадя сил, дабы умножить первоначальное достояние.

Оставалось надеяться, Гейл не заподозрит, что шутовство сие весьма недалеко от истины.

- Все же не понимаю, - сказала моя спутница, разом переходя на правильный американский выговор, - с чего это вдруг тебе взбрело в голову отпустить меня подобру-поздорову? Не возражаю, - Боже, сохрани, - однако думала, я нужна вам с Макдональдом. Вы не пожалели трудов, чтобы доставить меня в Кариньосо.

- Допускали, что ты и впрямь поможешь раздобыть важные сведения и нужных людей. Потратили целый день. Попусту. А времени терять не следует.

Я осклабился.

- И потом: любопытно все-таки, чем займется ваша неотразимость, выйдя из-под непрерывного надзора? Выбор за вами, красавица...

Я растянул оскал до анатомически возможных пределов, уповая, что выгляжу достаточно злобным и циничным субъектом.

- Прощайте, ваша неотразимость. Очень приятно было познакомиться.

Вскочив, точно ужаленная, Гейл мягко и осторожно вернула стакан на место, схватила с ближайшего крючка свой меховой жакет и с достоинством, не оборачиваясь, вышла вон. Теперь, подумал я, коль скоро девица - не дура набитая (дурой Гейл отнюдь не казалась), придется ей извлечь на свет Божий всю банду и натравить на меня, покуда невыносимый Мэтт Хелм не покинул их поле зрения окончательно. Я осушил еще стаканчик, подивился внезапно прихлынувшему чувству одиночества. Кажется, дьявольски умному и коварному истребителю приличествует спокойно довольствоваться и собственным обществом?

Глава 16

Я позвонил Маку с бензоколонки - той самой, на которую мы наведались поутру. Иного общественного телефона я что-то не приметил во всем Кариньосо... Владелец по-прежнему восседал за конторкой у себя в кабинете, уписывая сэндвич и прихлебывая горячий, дымящийся кофе.

- Да?

Мак ответил почти немедленно.

- Говорит Эрик. Александр Нальди. Сейсмолог, если не путаю. Среднего роста, большеголовый, темноволосый. Кажется, носит очки. Сегодня щеголял в бифокальных линзах, однако в Хуаресе обошелся без них. Возможно, для разнообразия надевал контактные.

- Понимаю, - протянул Мак через несколько секунд, - Сара забрала у него микропленку?

- Не смог бы присягнуть по этому поводу в суде, но судите сами: Александр Нальди присутствовал в клубе "Чихуахуа" и был единственным, до кого Сара дотронулась.

- Сейсмолог?..

- Да. Человек, изучающий нервные тики у старушки-земли.

- Я читаю словари, - ответил Мак.

- Простите, сэр. Нальди упоенно занимается сейсмической обстановкой меж Кариньосо" горной цепью Мансанитас и Карлсбадом, Неплохие колебания почвы предвидятся через денек-другой. Он заведует в своей команде отделом землетрясений. А заодно из кожи вон лезет" пытаясь перенести испытания. Первая задержка случилась только благодаря ему, сегодня объект опять вцепился в Ренненкампфа" но старик явил непреклонность.

- Понимаю.

- Нальди также рекомендует изгнать всех туристов из карлсбадских пещер. Это противоречит официальным утверждениям: газеты непрерывно пишут о полной безопасности подземного взрыва. По мнению объекта, драгоценным достопримечательностям Карлсбада грозит погибель.

- Вы набрались любопытнейших сведений, - произнес Мак. Холодным голосом произнес. - Увы, ни одно из них не имеет отношения к поставленной задаче.

- Возможно" сэр, и все-таки...

- Ваша задача - Гунтер. А шпионажем и ядерным саботажем - сколь угодно большого размаха - пускай, для разнообразия, займутся другие, Эрик. Убежден: в этой области национальные интересы вполне защищены родственными нам службами. Приказываю плюнуть на сейсмолога Нальди, а заодно и на карлсбадские гроты. Вам поручено обезвредить человека по кличке Ковбой.

- Минутку, сэр!

Если Мак умел бывать дотошным, то и я Бременами ему не уступал.

- Давайте уточним. Я ловлю Гунтера или человека по кличке Ковбой?

- Ты повторяешься. Ибо это - одно лицо.

- Убеждены? Все, известное мне о Гунтере, буквально вопит: пешка, мелкая сошка! Разумеется, он участвует в затее, по уши увяз! Да вот беда: ежели местным парадом командует Ковбой, то Гунтер, извините великодушно, в лучшем случае сапоги ему чистит! Это разные люди, сэр.

Мак натянуто ответил:

- Наша задача - ваша задача, Эрик, - Сэм Гунтер, Таковы распоряжения свыше. Я привык исполнять приказы. И вам желаю того же.

Воцарилось недолгое молчание.

- Мы задолжали ему, - объявил Мак, - за Ле-Барона. В любом случае, на совести объекта - человекоубийство. А ежели невзначай повстречаете настоящего Ковбоя, кой-кому доведется долго просить меня о содействии. Но личность потребуется установить безошибочно... Вы ясно поняли, Эрик?

- Да, сэр, - отозвался я. - Нальди и Карлсбад упоминались лишь потому, что вы пожелаете уведомить о них кого следует.

- Неужто? - саркастически осведомился Мак. - Теперь, выслушав доклад, я обязан уведомить кого следует. Но сделаю это без малейшего желания.

Мака, безусловно, взбесили там, в округе Колумбия, за две тысячи миль отсюда. Я сощурился в глаза физионономии, которую тускло отражала стеклянная стенка.

- Всегда полагал, сэр, будто на олимпийских высотах сотрудничают и заботятся друг о друге...

- Порочное заблуждение! - процедил Мак.

- Вы давали наши приметы кому-нибудь из... родственных служб? Требовали оставить названную парочку в покое?

- Никогда не сплетничаю с родственниками, - сказал Мак. - И не имею привычки раздавать приметы своих людей. Особенно если агент выполняет опасное задание.

- Тогда, - заметил я, - здесь творится непонятное...

И вкратце поведал о Пейтоне.

- Начальник охраны? - задумчиво повторил Мак. - И знает, кого нужно высматривать?

- Да, сэр. Он оплошал, не сразу раскусил нас, уже взялся было изображать Великого Инквизитора... Но едва подметил женщину и пикап, сотворил, поворот на сто восемьдесят градусов и вежливо раскланялся.

- Понимаю, - сказал Мак. - И разберусь в этом. А вы беспечны. И невнимательны, как токующий глухарь, Связываться с Пейтоном не следовало.

- Никак нет, сэр. Я прочесывал город, искал Вигвам. И не рассчитывал налететь на комитет по встрече.

- Легкомыслие... Учитывая дату... И сборище. Голос Мака внезапно потеплел:

- Что ж, мы ведь учитывали подобную возможность? Постарайся изо всех сил, Эрик. Я не хотел... Просто нынешнее положение на Олимпе немного раздражает.

- Понимаю, сэр. Оно всегда раздражает.

- Людям, помешанным на политической благонадежности, не втолкуешь ничего. Не поймут, что политика в нашем деле особой роли не играет, а от агента совершенно иные качества требуются.

- По-прежнему честят вас на все корки из-за перебежчицы?

- А ты как думаешь? Если агент переметнулся - расхлебывать и расхлебывать... Никаких сведений ниоткуда, ты доложил первым. Постарайся работать осторожно, мягко, без пальбы и кинжалов: дорожные катастрофы, падения из окон, сердечные приступы - ограничься этим, сделай милость... Прощальный подарок получил?

- Да, сэр. Уже ношу.

- Модель усовершенствована. Потом, если доведется применить, представишь отчет и пожелания. Фольгу снимешь как обычно. Желаю удачи...

- Потребуется, сэр. Я довел девицу до белого каления. Теперь ей только нужно предоставить удобную возможность, и...

- Предоставь, пожалуйста, - сказал Мак. - Терпеть не могу просить своих людей работать наживкой, да выхода нет. И времени мало...

- Конечно, - ответил я. - Всего доброго, сэр.

Я повесил трубку и немного постоял в раздумье. Вышел из остекленной кабины.

Жизнь текла своим чередом. Примчался и затормозил автомобиль. Где-то у колонки с бензином призывно зазвенел колокольчик. Хозяин допил кофе, открыл дверь, вышел наружу. Имя его крупными буквами значилось прямо над входом:

"ВЕГМАНН".

Верзила направился к машине. Армейский джип, за рулем обосновался юный солдатик. Наитие сразило меня отнюдь не сразу. Оно возникало постепенно, сначала копошилось на дне сознания, развивалось, крепло, но по-настоящему запело в мозгу, лишь когда я вышел за пределы освещенной заправочной станции.

Запело - неверное слово. Иерихонской трубой затрубило! Я чуть не остановился и не обернулся - удостовериться, но это было бы уж совсем любительским занятием. И без того оскандалился, Пейтону в лапы угодил... О каковой глупости Мак отозвался со справедливым ехидством.

Я шагал беспечно и неторопливо, покуда бензоколонка не скрылась за поворотом. Лишь тогда вынул я полученную утром квитанцию, разгладил и разглядел как следует при свете уличного фонаря.

На бумажке значилось:

Заправочная и ремонтная станция Вегманна. Кариньосо. Новая Мексика.

Я стоял столбом и глядел на желтоватый прямоугольник, покуда в том, что я привык - видимо, без достаточных оснований - именовать своим головным мозгом, происходили мятежи, перевороты и катаклизмы.

Вегманн, думал я, Вегманн! Весь день мы шатались, разыскивая индейский шалаш, вигвам, а вигвама не было! Вигвам - Вегманн... Могло оказаться простым совпадением.

Простым совпадением также могло быть и то, что Гейл Хэндрикс привередливо отмахнулась от прочих городских бензоколонок и старательно вывела меня именно сюда. Сказала: "какое чистое, опрятное место!"

Возможно. Только три предыдущих, мелькнувших мимо пикапа заправочных станции были ничуть не менее опрятны.

Глава 17

Дабы я немедля узрел последствия и вполне прочувствовал всю глубину свершенного зверства, Гейл оставила настольную лампу включенной. Говоря строго, это было психологическим просчетом, ибо полный мрак и неизбежное первоначальное недоумение действуют на нервы куда сильнее.

Намокший от пролитых слез носовой платок, зажатый в бессильно повисшей руке, тоже выглядел небольшим преувеличением. Однако в целом драму разыгрывали на пятерку с минусом. Ибо, свалившись поперек постели, Гейл блистательно позабыла скинуть измызганные туфли.

Она дозволила мне всласть налюбоваться содеянным, потом вздрогнула и привскочила.

- Ох... Я не слышала... Уснула, наверное... С минуту я разглядывал женщину и совершенно искренне жалел. Она хорошо работала - по-настоящему хорошо; но все же оставалась любительницей. Рано или поздно столкнется с положением, выпутаться из которого уже не сумеет.

- Плакать изводили? - осведомился я, изображая гнуснейшую ухмылку. - Что огорчает вашу неотразимость? Вынужденное расставание с незаменимым господином Хелмом?

- Ты! Наглая, высокомерная, невыносимая скотина!..

- Вот, - предложил я, извлекая из кармана собственный платок: - возьми сухой. Утрись и высморкайся.

- Ну почему, почему я встречаю только чудовищ? Почему не могу наткнуться на просто... хорошего... доброго мужчину? Хоть капельку доброты можно у вашей породы сыскать? Неужто многого прошу?

- Гейл, - отозвался я, - Гейл, послушай... В порядке приличествующего извинения - единственно доступного безмозглому похотливому самцу, - я обнял женщину и весьма основательно расцеловал. Потянулся к застежкам на юбке.

- Погоди, - выдохнула Гейл. - Погоди... Уже простила... Только давай займемся любовью по-настоящему.

Настал мой черед говорить оборванными, эллиптическими вопросами:

- Но?.. Как это?! Гейл улыбнулась:

- Не признаю постельной школы "хватай-без-пра-вил". Надобно принять душ и привести себя в порядок. Надо выглядеть красивой...

В комнате было темно, и судить" насколько удалось Гейл сохранить новообретенную красоту, я не брался.

Неслышно выскальзывать из постели четыре супружества научили мою любовницу преотменно: я почувствовал только легкое содрогание пружин в матраце. Различил еле слышный шорох натягиваемой одежды. Уловил щелчок дверной ручки и тихое журчание воды.

Разумеется. После подобной возни хотя бы умыться следует.

Для изнеженной техасской львицы Гейл одевалась просто молниеносно. Ни дать, ни взять, хороший солдат по боевой тревоге... Я продолжал храпеть, как целое семейство предающихся зимней спячке сурков, но Гейл и не подумала потихоньку выскальзывать в коридор. Вместо этого она приблизилась к постели. Уже спокойно и не таясь.

- Мэтт! - прошептала она. - Мэтт, милый, проснись!

Я замычал, заворочался, вскинулся:

- А? Что?

И потянулся к электрическому выключателю.

Внезапно вспыхнувший свет заставил Гейл - да и меня самого - смигнуть и прищуриться.

Она облачилась в новый свитер - нечто кофейно-молочное, даже с виду пушистое. Воротник был чересчур широким и ниспадал весьма изящно, хотя едва ли мог защитить шею от холода.

Обтягивающие панталоны того же цвета. По крайней мере, думаю, что подобные брюки до сих пор именуют панталонами. Оканчивались они выше щиколоток и выглядели весьма, весьма пикантно.

Я завершил зрительное исследование, сложил губы дудочкой и негромко свистнул.

- Не разыгрывай скомороха, милый, - посоветовала Гейл. - И прости, что разбудила. Не хотела, чтобы ты подумал, будто я... сбежала втихомолку.

- Намерена сбежать громогласно? Гейл покачала головой:

- Пока - ни единого слова. У меня возникла мысль... Всего лишь мысль...

- О, крошка Гейл, - печально молвил я, - неустрашимая и сноровистая сыщица! О, ваша неотразимость! Уже два человека убиты, угроблены и совершенно мертвы... Может быть, поделишься мыслью? А мы вдвоем обсудим ее и решим, как поступать? Гейл опять помотала головой.

- Нет, хочу справиться сама. Нынче утром ты сказал несколько слишком оскорбительных вещей. Помнишь? Ты ведь полагаешь, я попросту... Хватит. Орудую на собственный страх и риск. Авось, получится.

Я поколебался и угрюмо произнес:

- Хорошо, разыгрывай профессионала. Хочешь в могилку - попутного ветра. Только не стоило будить меня по такому поводу.

- Мэтт! - воскликнула она голосом девочки, обиженной до глубин душевных.

Я не отозвался.

Гейл приоткрыла рот, осеклась и направилась к выходу. Я окликнул:

- Гейл!

Она обернулась.

Я сунул руку в один из поставленных подле кровати ботинков, извлек тридцативосьмикалиберный револьвер.

- Возьми, чтоб тебе!.. Обращаться-то умеешь?

- Стреляла... Немного.

- Отлично, Револьвер заряжен. Отдача бешеная - лошадь лягает слабее. Постарайся не застрелиться ненароком... А теперь проваливай и дозволь человеку поспать.

Я проследил, как затворилась входная дверь. Настоящий, прилежный сыщик, по-видимому, поторопился бы вослед, принялся красться по пятам, прячась в тени оград, выслеживать. Но, во-первых, покорный слуга ленив по натуре, а во-вторых, я не сыщик, я простой истребитель. И я позволил Гейл уйти безнадзорно.

Слишком велика была опасность, что слежку обнаружат.

А, кроме того, и следить незачем было. Я мог бы не раздумывая голову дать на отсечение, что Гейл направилась к бензоколонке мистера Вегманна.

Который, несомненно, придет в неописуемый восторг, увидав и выслушав нежданную гостью...

Глава 18

Да, я уснул, и каяться в этом не собираюсь. Больше заняться было нечем, а кто знает, удастся ли прикорнуть в обозримом будущем? Когда в дверь постучали, я мгновение-другое попросту не понимал, где обретаюсь и кто просит впустить. Стучали тихонько, чисто по-женски, боясь ушибить нежные костяшки пальцев.

Кажется, Гейл и впрямь позабыла ключ. Но существуют нерушимые правила касаемо отмыкания дверей глубокой ночью, особенно если положение призывает к боевой готовности номер один и требует полной походной выкладки... Я всхрапнул, отчетливо зевнул, внятно выругался. Неслышно встал и обулся: у людей, склонных открывать двери босиком, вместо пальцев на ногах зачастую оказывается размазня - и болезненная.

Тихонько подкравшись ко входу, я расположился на определенном месте, под определенным углом; откинул задвижку и дернул створку на себя.

Первый из вломившихся пал жертвой собственного рвения, ибо заранее изготовился нападать и метнулся внутрь подобно пушечному ядру. Мне осталось лишь заботливо подставить обутую ногу. Парень полетел кубарем, треснулся обо что-то, застыл не шевелясь. Поскольку он заведомо явился не с пустыми руками, следовало бы упрочить успех, ударить по голове или в промежность. Однако приспело время заниматься Номером Вторым, который выглядел и крупнее, и хладнокровнее.

Он тоже был вооружен, и я вышиб револьвер восходящим пинком - дурацкая ошибка покорного слуги. Пинать высокую цель - порочнейшая практика, если только перед вами не законченный болван или вы не убеждены, что наверняка выбьете из противника сознание. Пожалуй, удары ногами в грудь либо голову и удаются мастерам каратэ и савата, но я по этой частя не гожусь даже в подмастерья.

Разумеется, парень успел поймать и вывернуть мою ступню. Один-ноль в его пользу. Опрокидываясь на ковер, я сумел кувыркнуться и вскочить, положив меж собою и неприятелем безопасное расстояние. Один-один.

Раздался негромкий стон. Я понял, где и как именно шлепнулся Номер Первый. Он врезался головою в кровать, растянулся и, по-видимому, оказался недееспособен. Сие благоприятное для меня положение вещей надлежало бы упрочить, покуда Номер Второй неторопливо вступал в комнату; примеряясь и оценивая противника, Я прыгнул прямиком на постель. Номер Второй замялся, недоумевая, с какой стати покорному слуге вздумалось резвиться. Выяснять причины он отнюдь не спешил и приближался настороженно, готовый к любой пакости.

Наконец, он бросился. Я лишь того и ждал. Перемахнув изножье кровати, я обеими ступнями приземлился прямо на спине Первого. Не самый рыцарский прием по отношению к лежачему, скажем прямо, но и настроение мое было в те минуты вовсе не рыцарским. Я бесился. Девка ласкала меня, шептала нежные слова, потом ускользнула, состроив честнейшую мордашку, - и продала с потрохами. Правда, я этого и хотел, но все равно обиделся неописуемо.

Вколотив каблуки в лопатки Номеру Первому - по правилам, полагается на крестец прыгать, но я то ли пожалел парня, то ли промахнулся в полутьме, - следовало тотчас кидаться в сторону, уворачиваясь от Номера Второго. Что я и сделал со всевозможной прытью. На этом подвиги в духе Дугласа Фербэнкса окончились. Я не юноша и не акробат. Побаловался - и будет... О Номере Первом теперь можно было спокойно позабыть (на время), ибо парню требовался основательный ремонт кузова и, могло статься, даже двигателя. Но громадным, похожим на медведя compadre<Приятелем, куманьком (исп.)> его предстояло заняться всерьез. Необычайно быстрый и сноровистый бросок свидетельствовал: приемами рукопашного боя медведь владел великолепно.

Беда в том, что дзюдо, каратэ и прочая подобная прелесть весьма действенны лишь против неопытного или неумелого. Да, я знаю, как изувечить или даже уложить наповал голыми руками. Но только человека, застигнутого врасплох или начисто не знакомого со способами обороны. Однако ежели тебе противостоит профессионал, а под рукою нет ничего рубящего, колющего или огнестрельного - лучше всего повернуться и опрометью удирать на край света.

К несчастью, на мне была только пижама; Номер Второй предусмотрительно держался неподалеку от выхода - не проскользнешь... Ковер изобиловал огнестрельными приспособлениями - целых два револьвера валялось, - но, попробовав метнуться к ближайшему, я убедился: парень тоже помнит, куда что упало. Хочешь револьвер - бери с бою. А именно кулачного-то боя и стремился я избежать любой ценой. Мы деремся не ради развлечения, не в спортивных залах выступаем. Это не бокс и не борьба. У нас почти неизменно дерутся насмерть.

Ох и велик же оказался негодяй! Просто гора мышц. Невзирая на собственные двести фунтов, покорный слуга ощутил себя тростинкой, ветром колеблемой. Правда, руки мои были немного длиннее, пожалуй, и сумел бы я дотянуться до Номера Второго при достаточном усердии. Но к подобным личностям никому не советую прикасаться ничем, кроме увесистого топора...

Мы чуток поиграли друг с другом, если можно так выразиться. Медведь совершил короткое угрожающее движение, а я изобразил надлежащий ответ, и Номер Второй проворно закрылся. Наступил мой черед вывести на прогулку любимого "конька"; но парень дал понять, что и сам читал те же книжки. Бойцы, знающие свое дело, не решаются рисковать понапрасну и зрелище являют прескучнойшее.

Прескучнейшее, разумеется, с точки зрения постороннего наблюдателя. Мне же скучать не доводилось. Я понимал: ошибусь, оступлюсь, позволю загнать себя в угол - каюк, и немедленный. Осторожно переминаясь и покачиваясь, я внезапно сообразил: ведь Мак велел продаваться с потрохами! А я планомерно и целеустремленно распугиваю покупателей! Это не годилось. Никуда.

Я расчетливо, напоказ, ударил валявшегося в глубоком обмороке человека ногой по лицу.

Впервые за все истекшее время великан отверз уста.

- Какого черта, - зарычал он, - какого черта лупишь лежачего, сукин кот?

И ринулся вперед, разъяренный донельзя. До такой степени рассвирепевший, что напрочь позабыл хитроумные приемы членовредительства и смертоубийства. Сгреб меня в обнимку доподлинной медвежьей хваткой и сдавил. Я, приличия и убедительности ради, слегка тюкнул его носком ботинка, в голень.

Кажется, не зарегистрировано достоверного случая, когда взрослый и здоровый мужчина был бы насмерть удавлен эдаким способом, а боевые наставления указывают, что, средневековым легендам вопреки, даже хребет неприятелю поломать весьма затруднительно. Я с тоской припомнил: из каждого правила бывают исключения.

Недооценил я привязанности этого субъекта к поверженному приятелю. И силищу его истинную недооценил. Требовалось незамедлительно изобразить потерю сознания, дабы минуту спустя не утратить чувства по-настоящему. Я прекратил брыкаться, обмяк, обвис. Не могу сказать, будто сделалось легче. Медведь буквально взбесился и ничего уже не принимал в расчет. Я уже готовился произнести быструю отходную молитву, когда раздался отрывистый глухой удар, и чудовищное давление на ребра ослабло.

Снова раздался удар - сопровождаемый всхлипывающим звуком. Объятия разжались полностью, и я ухватил спинку стула, ибо иначе просто повалился бы рядышком с Номером Первым. В комнате было темновато, перед глазами плавали радужные пятна, и все-таки я ухитрился разглядеть великана, опустившегося на колени, беспомощно закрывающего голову ладонями. Позади, сызнова занося ухваченный за ствол тридцативосьмикалиберный револьвер, виднелась фигурка в панталонах и дурацком пушистом свитере...

Гейл продолжала методически избивать медведя рукоятью, хотя в этом уже не было ни малейшей нужды: парень повалился бесчувствен, аки скот зарезанный. Я с трудом приблизился, перехватил поднятую руку.

- Хватит... Не то в преисподнюю... вколотишь...

Прерывистое дыхание Гейл вылетало с хрипловатым шумом.

- Я подумала... Подумала" он... удавил тебя!

- Не успел, - ответил я. - Спасибо.

- Мэтт! - воскликнула она, указывая револьвером на лежащего: - Посмотри, Мэтт!

Верзила рухнул на бок и лицо, освещенное полосой света из приоткрытой входной двери, виднелось явственно. Даже залитого кровью, бледного как мел, Дэна Бронковича трудно было не признать, увидав накануне утром.

Я глубоко вздохнул, помотал головоай, осторожно приблизился к нашей двуспальной кровати, склонился, Номеру Первому при падении досталось по морде еще крепче, нежели Бронкович, однако не признать неподражаемого Поля Пейтона мог бы лишь весьма близорукий субъект.

Смеяться, собственно, было нечему. Подозреваю, что у меня приключилась доподлинная истерика.

Глава 19

Гейл вышла из ванной, отирая руки махровым полотенцем.

- Что ты вытворяешь, Мэтт?

Я только-только сделал впрыскивание Бронковичу, подававшему признаки жизни, и приступал к Полю Пейтону, который и без того преспокойно лежал бы до утра. Однако рисковать, не стоило.

В порядке чистейшего человеколюбия покорный слуга сменил на шприце иглу.

- Ваша неотразимость, - обернулся я. - Это не кинобоевик. В повседневной жизни едва ли разумно задавать себе столько труда, вышибая людям соображение, чтобы потом оставить их на произвол судьбы, дать очнуться и поднять на ноги всех ведьм и дьяволов.

- На произвол судьбы?!. Да им же в больнице место.

Увы, любители непоследовательны. Пять минут назад она избивала парня по темени, а теперь заботилась о его здоровье.

Задребезжал телефон.

Гейл покосилась на меня, я приблизился к аппарату, подождал третьего звонка, поднял трубку.

- Да?

- Владелица отеля, миссис Медоуз. Что происходит?

- Разве происходит?

- Постояльцы жалуются на ужасный шум из вашей комнаты.

Я поколебался, не списать ли побоище на пьяную драку, не сказать ли, что мы с женой искали закатившуюся монету... Но лгать попусту не следует. Назревали осложнения, намечался визит полиции... Пускай в дела простых смертных вмешиваются обитатели Олимпа. У них, если верить старику Гомеру, водилась такая привычка.

- Послушайте, миссис Медоуз, - обратился я к невидимой собеседнице, - вы правы. Здесь действительно творились вещи неприятные. Немедленно вызовите Вашингтон, Округ Колумбия, номер...

Не рассчитывайте, что я сообщу этот номер вам. Запрещают, извините великодушно.

- Миссис Медоуз, вы можете слушать разговор сами?

- Никогда не подслушиваю частных разговоров, - оскорбилась достойная хозяйка гостиницы.

- Будьте любезны тщательно подслушать этот. Когда я закончу говорить с вашингтонским начальством" зададите ему любые вопросы. Но после - рот на замок. Речь идет о государственной тайне...

Вашингтонскому телефонисту я назвался условным образом, говорившим: в комнате - чужой, и нас прослушивают по проводу. Минуту спустя раздался голос Мака:

- Да?

- Это Мэтт, сэр.

Настоящее, а не кодовое имя. Еще один условный знак.

- Слушаю тебя, Мэтт.

Мак исправно отозвался на тревожный пароль. Повторил имя, что значит: "вас понял".

- Звоню из Кариньосо, Новая Мексика, гостиница "Аквамарин", четырнадцатая комната. Хозяйка: миссис Медоуз. Она, по моей просьбе, слушает разговор и будет рада убедиться, что никаких неприятностей не последует.

- Разумеется.

- Вы хотели расследовать вопрос о приметах, которых не сообщаете, но которые почему-то сделались известны в Кариньосо.

- Помню. Расследование оказалось безрезультатным.

Голос Мака звучал весьма угрюмо:

- Речь идет о родственниках, уже не допустивших нас до своей кухни. Можете не рассчитывать на их любовь и гостеприимство.

- Не смею, сэр. Только, пожалуйста, позвоните родичам и скажите, что двое их любимых сынишек валяются в моем гостиничном номере. Обоих нужно извлечь и подлечить. В этом пункте, полагаю, сотрудничать согласятся.

Воспоследовала пауза.

- Без этого не мог обойтись?

- Отлично мог. Мог, например, стоять столбом и считать новые пуговичные петли в собственной пижаме. Швейные машинки, между прочим, у храбрых портняжек имелись. Равно как и ножницы... Светскую беседу вести было некогда, лампу я, конечно же, не зажег, опознать не сумел.

- Примерный характер причиненного ущерба?

- Два сотрясения мозга - наверняка. Возможны, однако маловероятны, и проломы черепов. Один комплект поломанных ребер с последующими повреждениями внутренних органов. Здесь, пожалуй, потребуется и небольшая пластическая операция. Обоим субъектам сделано впрыскивание В.

- Они представились?

- В положенном порядке - нет. Я отворил крепостные ворота, а сквозь них ринулась небольшая орда. Ордынцы опознаны.

- Чего им требовалось?

- Не имею представления. Спросите родичей.

- Попытаюсь... Ты-то сам, цел-невредим?

- Спасибо за участливость, сэр. Мне чуть не выдали визу на тот свет, но подоспела помощь... Не жалуюсь.

- Сколько времени тебе отвести?

- Получаса должно хватить. После этого - не мешкайте, иначе ребята ненароком сыграют в ящик. А это нежелательно, и весьма. Бога ради, сэр, сделайте все возможное, чтобы родичи избавили меня от своих отпрысков. Не могу денно и нощно спускать с лестницы малолетнее хулиганье. Других дел по горло.

- Постараюсь, - угрюмо сказал Мак. Я подумал, что через полчаса в вашингтонских кабинетах начнется веселое и очень бурное оживление. - Теперь дай-ка поговорю с миссис Медоуз...

Я положил трубку на рычаг.

- Гейл! Не понимаешь, зачем вовлекли в дело хозяюшку? Психология, чистая психология. Она все едино подслушала бы. А нам в каталажку отправляться недосуг. Теперь же достойная дама станет пыжиться от гордости, причастившись высочайших государственных тайн, а молчать будет как рыба: Мак убеждать умеет.

Гейл смотрела на меня странным взором.

- Впрыскивание В... Значит, есть еще впрыскивания А и Б?

- Сидели на трубе, - ответил я. - Ладно, разглашу служебный секрет. Так называемая "инъекция А" вызывает мгновенную смерть, однако следы оставляет, и немалые. "Инъекция Б" работает медленней, зато любой врач торжественно и добросовестно определит кончину от разрыва сердца. И только. Уразумела?

Гейл заметно вздрогнула.

- Какой ужас... Ты... ты не слишком хороший человек, Мэтт.

- Я ужасен. Однако ты узнала это еще в Эль-Пасо, и посему замнем недоразумение. Докладывай.

- О чем?

- О ночных розысках. Ты же в частные детективы записалась. И поскорей докладывай, не то как раз повстречаем спасательный отряд.

- А я далеко не ходила, - торжествующе провозгласила Гейл.

И просияла с таким ликованием, что, почудилось, на чистом, ясном ее челе золотыми буквами возгорелось:

"ВРЕТ".

- Я хорошенько изучила карту, оставленную в пикапе, а потом просто позвонила по телефону! Мэтт! Городок Руидосо тебе знаком? А?

- Конечно. В тридцати пяти милях к северу отсюда. В отрогах Сьерра-Бланки. Там чуть ли не каждое лето устраивают всеамериканские скачки с препятствиями и конские бега.

Я нахмурился:

- Чем еще знаменит Руидосо?

- Дорогой, тебе, наверное, самому выдавили в драке половину мозгов! Не понимаешь? Кариньосо-Руидосо. Руидосо-Кариньосо! Именно эти названия и перепутались у меня в памяти! Я знала город Кариньосо, а про город Руидосо не слыхала отродясь!

- Отродясь полагал, - ответил я неторопливо, - что любой уроженец ковбойского штата Техас имеет понятие о городе Руидосо... Техасцы - лихие наездники и обожают любоваться лихими жокеями. Ежегодно.

Глаза Гейл потемнели и сузились:

- Ну и странный же ты человек... Ах" да!.. Я ведь позвонила в Руидосо! И нашла твой вонючий, завшивленный, блохами кишащий вигвам! Это гостиница "Вигвам"! В городе Руидосо!

Глава 20

Я переключил передачу, ибо дорога начинала подыматься на гребень высокого ската, поросшего довольно густым сосняком.

- Послушай, Мэтт!

- А?

- Ты действительно убьешь его?

- Сэма Гунтера? Ковбоя? Безусловно. Вели, разумеется, отыщу. Задача моя такова.

Последовало натянутое, неловкое безмолвие.

- Тебе же сразу и честно сообщили: ежели я преуспею, Сэму так или иначе не долго жить останется.

- Да, но... Я боялась поверить. Не хотела. А потом увидела, как ты орудовал шприцем...

- Как полагается. Между прочим, шприц был совершенно стерилен.

- Это ужасно... Я не подозревала, что подобное случается наяву... Прости, Мэтт. Не жди от меня чересчур большой выдержки. Просто говори, как поступать, и все тут.

Замечательное предложение; чудесный гамбит, который оказался бы еще чудесней, будь в нем хоть крупица искренности. Я пробормотал нечто приличествовавшее; надеюсь, убедительное и похожее на правду.

Вскоре мы одолели перевал и покатили вниз по горным отрогам в сторону Руидосо. Дорогу изрядно подновили с тех давних пор, когда я проезжал по нее в последний раз, однако валящий мокрыми хлопьями снег даже магистральное шоссе может сделать небезопасным для шофера. Наконец, вдоволь навоевавшись против крутых поворотов и сопутствующих заносов, я достиг самого городка, приютившегося в боковом каньоне.

Мы проехали по главной улице. Снегу было полно, а света мало.

Гейл облизнула губы.

- Вот теперь я буду прилежно высматривать вывеску "Вигвам"! - задорно сообщила она. И голос, между прочим, не дрогнул.

Гостиница оказалась кучкой маленьких домиков, немного в стороне от главной улицы, однако вывеска виднелась издалека, и весьма явственно. Я свернул, запарковал пикап рядом с полудюжиной других машин. У большинства из них красовались на крышах укрепленные особыми держаками лыжи. Что ж, погода благоприятствовала слалому. Или нет. Не знаю: не любитель кататься на двух досках при помощи двух палок.

Ветер утих, и в этот глухой, предрассветный час под высокими кедрами, росшими среди гостиничных Домиков, царило полнейшее безмолвие. Казалось, мы где-то в первобытной глуши, а не в тридцати ярдах от главной городской улицы.

- Ступай осторожно, - предупредил я. - Снег мокрый, не вздумай поскользнуться и поломать ногу.

- Мэтт, мне холодно. И страшно. Я вынул из кармана револьвер.

- На, возьми, с ним веселей. Заряжен. Повторяю: не застрелись по небрежности. В меня тоже не пали. Но при надобности жми на гашетку не раздумывая. Это встанет в одного покойника, но, во всяком случае, не сделаешься покойницей сама. Пойдем.

Гейл уставилась на тридцативосьмикалиберного зверя.

- Мэтт, я... Лучше оставь себе, а?

- Бери, ежели вручают. Спасибо заботливым родственникам, я обзавелся двумя лишними. Чтобы противостать нашей огневой мощи, Гейл, танковая дивизия потребна!

Женщина взяла маленький пятизарядный револьвер, осторожно сунула за пояс панталон. Укрыла рукоятку пушистым свитером. Я разглядывал Гейл и пытался припомнить, когда именно влюбился в нее. Впрочем, навряд ли кто-либо может ручаться, что в точности помнит обстоятельства и время, при которых сделался мишенью для Амура.

В точности я помнил совсем иное: сейчас неподходящее время топтаться на снегу и таять от нежности к женщине, ведущей тебя прямиком в западню. По крайней мере, я уповал на это всей душой. Коль скоро Гейл оказалась лучше, чем я думал, работа идет насмарку и летит ко всем чертям...

Дверь открыла тощая светловолосая девчушка, закутанная в пальто, смазливая, невзирая на сонное выражение лица и папильотки. Она позвала матушку - пышную, тоже светловолосую даму, облаченную в теплый халат и тоже не поленившуюся устроить себе вечернюю завивку. Но к мамаше слово "смазливая" сделалось неприменимо уже много лет назад.

Мы прошли в бревенчатый, удивительно милый зал, заказали домик, уплатили, расписались в гроссбухе, чуток поболтали с хозяйками.

- Возьмите ключ, - предложила статная содержательница "Вигвама". - Ваш домик называется "Чероки". Третий справа. Печь протоплена с вечера, в шкафу отыщете лишние одеяла... Простите, не сможем проводить вас. Дочь прихворнула, а я...

- Ничего-ничего! - поспешил перебить покорный слуга. - Разыщем! "Чероки".

- Надеюсь, придется по вкусу. А завтрак подают в общей столовой, начиная с половины седьмого.

Я пересек двор, извлек из пикапа чемоданы и вместе с Гейл, старательно ступавшей по моим следам, направился к отведенному нам пристанищу. Миновали бревенчатый коттедж "Арапахо", прошествовали мимо "Ирокеза", достигли "Чероки".

Поставив чемоданы прямо на снег, я нашарил в кармане ключ и отомкнул дверь. Внутри царила тьма. Теплый воздух волною хлынул навстречу. Я подхватил оба чемодана и сделал шаг.

Свет загорелся внезапно и был очень ярок. За порогом поджидали двое. Старые добрые друзья мои: Вегманн и Нальди. Я отступил и наткнулся на твердый маленький предмет. Кажется, на дульный срез тридцать восьмого калибра...

- Замри!

Гейл произнесла это нежно, почти с мольбою в голосе.

- Пожалуйста, милый, не шевелись! Пока я рассуждал, как быть, незримый дотоле некто принял решение вместо меня. Упомянутый некто возник из ближних кустов и двинул меня по голове. То ли пистолетным стволом, то ли дубинкой.

Глава 21

Когда в глазах немного прояснилось, я обнаружил свою пострадавшую персону, лежащей на дощатом полу домика. Дверь заперли. По крайности, холодом не тянуло ниоткуда. Любезно уступленные Пейтоном и Бронковичем револьверы не давили боков, и я резонно заключил, что пребываю обезоруженным. Тем лучше для меня.

Кстати" я вообще не рассчитывал применять во время этого задания револьвер. Оба ствола пришлось до поры таскать на себе, но только чтобы выглядеть опасным профессионалом, алчущим всадить в Сэма Гунтера зарядов двенадцать. Нельзя же было косвенно признаваться: я к вам явился, господа, мечтая получить по башке.

Невзирая на пульсирующую, тупую боль, я валялся, не поднимая век, и чувствовал себя счастливейшим из людей, которые когда-либо попадали в подлую ловушку. Следовало бы сердиться, но я не мог. По сути" едва ли не силком заставил девушку предать меня... Какие уж тут обиды! Ведь именно этого мы с Маком и добивались! Единственным поводом для беспокойства был вопрос: а в те ли я лапы угодил?

Раздался негодующий женский голос:

- Зачем ударил? Ведь он стоял спокойно! И ничего не делал! Ты же обещал!..

Немного поближе отозвался голос мужской:

- На всякий случай. Сама говорила: человек опасен. Обученный, закаленный правительственный агент. Посланный исключительно по мою душу. Хм! Да меня важной шишкой сочли!

Мужчина захохотал. Скрипнули доски. Я ощутил умеренно злобный пинок в ребра.

- Валяясь на полу" особо опасным не кажется!

- Прекрати, Сэм! - холодно велела Гейл. - Между мной и тобою - двусторонний договор. Почти политический. Я выполнила обещание, изволь выполнять свое! Хочешь пинать - купи футбольный мяч и пинай сколько влезет.

Я возликовал. Я угодил в нужные, правильные, грязные, сволочные, паскудные, вожделенные лапы! Сэм Гунтер? Наконец-то. Можно было и глаза раскрыть.

Все тот же бесноватый ковбой из дешевой комедии. Сорокадолларовые сапожищи, подшитые кожей джинсы для верховой езды, огромная стэтсоновская шляпа. На заднем плане виднелся Вегманн, уже не казавшийся веснушчатой деревенской орясиной. Потому что в руке у него наличествовал пистолет. Сейсмолог Нальди по-прежнему щеголял круглыми очками без оправы, однако оружием не хвастал, за неимением такового.

Удивительно разношерстное сборище заговорщиков! Правда, иных и не встречается.

- Встать! - распорядился Гунтер. Я с трудом поднялся. - Замри! Где она? Мы знаем: она у тебя! Вегманн раздраженно вмешался:

- Не трать времени зря! Оборудование уже установлено и нацелено! Дорога ложка к обеду. А сейчас от микропленки пользы - как от козла молока.

- Что-о? - Нальди буквально позеленел.

- Что слышите!

- Добывая эти фото, - медленно сказал сейсмолог, - я рисковал карьерой и репутацией. Рисковал! Теперь, как выясняется, я пожертвовал ими! И у вас достает наглости".

- Еще, кстати, вопрос, верные ли планы вы пересняли.

- Сейчас увидите! Гунтер!

Означенная личность кивнула и обратила взор на покорного слугу.

- Выкладывай пленку. Она у тебя, мы знаем. Ты волок ее вместо наживки.

- Блесны, - спокойно ответил я. - Металлическую приманку рыболовы именуют блесной. Не выложу.

Гунтер скривился, но тот же час просиял от радости. Очень огорчился бы, не сомневаюсь, предъяви я пленку быстро и услужливо.

- Тем хуже для тебя, - объявил он. - Раздевайся. Искоса я умудрялся наблюдать за Гейл и подметил на ее губах торжествующую улыбку. Я уселся на стул, скинул ботинки. Гунтер подобрал их и вручил Нальди. Тот сощурился в бифокальные линзы, учинил дотошное научное исследование двум образцам новомексиканской обуви. Я поднялся, передал для инспекции пальто и рубашку. Снял брюки, бросил Гунтеру. В общей, невеселая процедура, но я подвергался ей в несчетный раз и воспринимал происходящее со здоровым равнодушием. Невзирая на присутствие дамы.

Выпрямился, красуясь в трусах, носках и майке. Гейл буквально пожирала меня взглядом.

- Донага, - промурлыкала она. - Догола!

Я вспомнил Эль-Пасо и гостиничный номер-люкс.

- Разоблачайся, дорогой.

Все они прилежно рылись в моей одежке - ни дать, ни взять, свиньи у корыта. Лишь Вегманн, заведовавший безопасностью, застыл недвижно и держал меня под постоянным прицелом. Весьма разумно... Гейл, покачивая бедрами, приблизилась.

- Ты не забыл, милый?

- Попробуй, забудь, ежели с таким усердием напоминают!

- Смеялся надо мной... Разодрал чудное вечернее платье и ржал, точно жеребец, глядя на женщину в нижнем белье. И я дала себе слово: заплатит. По счету и с процентами. Заставлю. На все пойду, но заставлю заплатить!

Голос Гейл, пресекся.

- Тебя не станут пытать, - сообщила она. - Я поставила это нерушимым условием.

- Тебя послушаются, не сомневайся... Улыбка разом слетела с физиономии Гейл, однако, спутница моя действительно хорошо заплатила, дабы заставить расплатиться покорного слугу, и не собиралась идти на попятный. Да еще в самый любопытный миг.

- Доктор Нальди, - промолвила она, - я только что сообразила. Он однажды упомянул ботинки. Проверьте сызнова!

И опять обратилась ко мне:

- Мэтт! Пойми, я должна была это сделать, понимаешь? Я... Я очень гордая женщина. И не могу делаться посмешищем безнаказанно для обидчика.

- Разумеется.

Нальди готовился приступить к хирургической операции на правом ботинке.

- Эй, зачем уродовать хорошую пару? Вам только-то и нужна крепкая отвертка. Снимите каблук!

- Сара сказала "Вегманн". Правильно? Ты отправилась на бензоколонку - нынче ночью - и заключила двусторонний договор. Верно?

Гейл кивнула.

- Да, только я не ожидала повстречать еще и Сэма с доктором Нальди. Они скрывались на складе, среди канистр и покрышек. Остальное придумали вместе. Доктор Нальди вспомнил, что в Руидосо есть гостиница "Вигвам", посоветовал сослаться на ошибку слуха...

Изобретательный доктор Нальди испустил восторженный вопль. Вытряхнул из полости в каблуке маленький, совершенно пустой металлический цилиндр. Я взглянул на Гейл безо всякого торжества, но и без особых угрызений совести.

- Да, ты мстишь на славу и толково, - сказал я. - Надо же! Связаться с Гунтером - государственным изменником, причастным к убийству сестры...

- Слова, слова! Я спросила Макдональда, кто убил Дженни, за что убил? Он понятия не имел об этом.

Гейл попросту не хотелось верить. Неуютно верить вещам подобного свойства, совершив подобный шаг.

- Докажи! В любом случае, виноват Сэм или нет, кое-кто преследовал его, намереваясь убить. Хладнокровно, преднамеренно! Ты сам убийца! Настоящий!

- А как насчет вон той милой компании? - Я кивнул в сторону Вегманна и Нальди. - Пока не знаю в точности, что именно затевается, но будь покойна: речь идет о государственном преступлении. Шпионаже.

Гейл засмеялась:

- По правде говоря, дорогой, у меня при упоминании об атомных бомбах мурашки по коже ползут. Приветствую любого, кто мешает их испытывать. И на русских мне плевать, понимаешь? Не хочу, чтобы мне падал на голову радиоактивный снег! Дышать чистым воздухом хочу!

- Впечатляет. Но, видишь ли, подземный взрыв не влечет упомянутых последствий.

- Доктор Нальди говорил о куда худших последствиях!

- Именно?

- О резонансе в колебаниях земной коры после недавних испытаний где-то на юге России. О... массивной нестабильности...

Я расхохотался:

- Говори по-английски, пожалуйста. Ненавижу латынь.

- Словно полк солдат пересекает мост, маршируя в ногу! Резонанс. Раскачивание. Мост рушится.

- Дражайшая Гейл, когда солдаты идут по мостовой" массивная нестабильность не приключается. Никаких резонансов. Понимаешь, а?

- Нальди уверяет: нам грозит огромная опасность, смещения горных цепей, обширные разломы, чудовищные землетрясения. Нальди знает, о чем говорит! Но я не все поняла...

Я начал было смеяться от всей души, но чья-то лапа весьма невежливо улеглась прямо на плечо. Подобно Полю Пейтону, Сэм Гунтер не шибко следил за светскими приличиями. Рядом стоял Нальди - злой, как хорек, и белый, как вылинявший заяц. Даже Вегманн чуточку приблизился, с пистолетом наизготовку.

- Где она? - прошипел Гунтер.

- Вот! - Я с невинным видом кивнул в сторону Гейл.

- Пленка где? - зашипел Нальди, уподобляясь, разнообразия ради, голодной гадюке.

Я заколебался. Я мог честно признаться, что пленка давным-давно лежит в городе Вашингтоне, Округ Колумбия. Но мне могли ненароком поверить и, за дальнейшей ненадобностью, вывести в расход. Посему я лишь загадочно улыбнулся. Удостоился от Гунтера немедленной награды - здоровенной оплеухи. Покуда ковбоишка прилежно и неумело бил меня по чем попало, Гейл вопила, словно резаная.

- Ты же обещал! Обещал!

Доктор Нальди уволок ее к стене. Гунтер продолжал трудиться. Усердия Сэму было не занимать стать; а вот умения не хватало. К тому же он боялся раскровавить собственные руки - грубая ошибка. Вегманн стоял на предусмотрительном отшибе, держал меня под прицелом и созерцал происходящее со снисходительным видом взрослого, наблюдающего за ребячьей возней.

- Мы теряем время, - изрек он, утомясь или соскучась. - Оденьте его. Продолжить можно и в другом месте. Доктор Нальди, у вас большой опыт по части здешних дорог. Пикап этого субъекта сумеет пройти?..

- Да, конечно, - перебил Нальди" - но только с колесными цепями.

- Цепи есть, - произнесла Гейл. - Вегманн сам снимал их на въезде в Кариньосо, А у вашего парня, который пытался сбросить нас в пропасть на перевале Сан-Агустин, цепей не было. Вот и промахнулся... бр-р-р!

- Нальди, Вегманн и Гунтер ошарашенно переглянулись.

- Понятия не имею, - сказал Нальди.

- Гунтер?

- Да я же границу пересек пешим ходом несколько часов назад! Опомнитесь!

- Опишите происшествие, миссис Хэндрикс, - попросил доктор.

Гейл описала, ничего не позабыв. Старательно и с чувством.

Вегманн осклабился:

- Так-так! Большая серая машина... Часом, не олдсмобиль?

- Да, да! И номер техасский!

- Все в порядке. Я знаю эту колымагу. Сам хоронил ее недавно в расщелине.

Он согнал улыбку с лица и распорядился:

- Доктор Нальди поведет пикап, он больше смыслит в машинах, чем в пистолетах. Гунтер, сядешь за руль и поедешь впереди. Поглядывай в зеркальце: вдруг нам помощь понадобится? Я присмотрю за обоими пленными сам, в фургоне... Вам дурно, миссис Хэндрикс?

Мне стало по-настоящему жаль спутницу и любовницу, побелевшую и вздрогнувшую. Для утонченной, изобретательной дамы она сплошь и рядом оказывалась поразительно простодушна. Полагала, например, что меня и впрямь пальцем не тронут...

И даже, наверное, искренне полагала, будто ей самой дозволят уйти.

Глава 22

Лежать ничком на стылом полу фургона - вдобавок связанному по рукам и ногам - было и жестко, и холодно. К тому же я когда-то упоминал: мой "шевви" по сути, лишен амортизаторов. Это не создавало дополнительных удобств, учитывая все колдобины" выбоины и бугры.

Вегманн расположился позади, подле самой дверцы, устроив себе уютное гнездышко из чужих одеял и спальных мешков. Револьвером тоже вооружился чужим - тридцативосьмикалиберный зверем. С точки зрения профессиональной, это выглядело весьма разумно. Револьвер достаточно могуч и удобен; а если убираешь противника, гораздо меньше улик и следов оставишь, использовав его же ствол...

Я чувствовал, как мелко и непрерывно трясет растянувшуюся рядом Гейл. Покинув "Чероки", бедолага точно онемела. Ни словечка, ни звука. Еще бы: опять угодила в смехотворный переплет... Но смеяться, в сущности, не стоило.

Доктор Нальди орудовал передачами поистине виртуозно, я сказал бы - неприлично хорошо для кабинетного ученого мужа. Какое-то звено цепи лопнуло, и продвижение наше сопровождалось теперь тоненьким ритмическим лязгом. Что ж, цепи верой и правдой отслужили уже несколько зим подряд.

- Не вздумай шевельнуться, - предупредил Вегманн.

Испровещился наконец-то! Я боялся, он будет молчать всю дорогу, подражая Гейл.

- Послушай, - осведомился покорный слуга, - ты ведь профессионал, верно? Только зовешься не Вегманном. Твоя физиономия попадается в картотеках, а имя, кажется, славянское.

Это было чистейшим домыслом, но стоило только поглядеть на круглую веснушчатую рожу. Разумеется, я нигде и никогда не видал ее. Иначе вся затея двинулась бы вдоль иной колеи. Вегманн понял, криво ухмыльнулся, промолчал. Я пошел с иной карты:

- Одного не пойму: на кой пес ты связался с бандой обормотов-любителей и полусумасшедших борцов за чистоту воздуха?

Вегманн хмыкнул. Затем, по-видимому, решил, что можно чуток расслабиться и передохнуть. Любая роль требует огромного напряжения нервов. И всякому, сколь угодно опытному, разведчику временами просто хочется побыть собою.

- Так удобнее, - сообщил он. - Зачем вас прислали, мистер Хелм? Разделаться с Ковбоем? Но, помилуйте, - отряжать умелого истребителя против такого подонка, Сэма Гунтера?

- Возможно, - сказал я, тщательно подбирая слова, - наверху не знают, какое это никчемное ничтожество. Думают: большая, очень хитроумная и дерзкая шишка. Знаменитый резидент, числящийся под кличкой Ковбой и нагло гуляющий в ковбойском костюме. Что в глаза бросается, того и не замечают. Помните "Украденное письмо"? Подонок ли, нет ли, - а мне велели убрать именно Гунтера.

- Весьма любопытно, - улыбнулся Вегманн. - И вселяет бодрость. Рад услышать подобное, мистер Хелм. Я долго и прилежно трудился, дабы создать ложный след. Остановил выбор на господине Гунтере, натаскал его, словно пса, выставил над ширмой, как Петрушку... В Хуаресе он, правда, поработал неплохо, но, между нами, агент из Гунтера не ахти... Легко теряет голову - точнее, то, что у него именуется головой. А внимание вашей контрразведки он привлекал долго, осторожно, под моим чутким руководством. К счастью, Гунтер - напыщенный болван и вообразить не может, что на свете существуют люди поумнее. Жаден. И весьма. Полезный субъект... И одевается соответственно.

- А доктор Нальди?

- О, доктор Нальди... как это? Внутренний эмигрант. Полоумный профессор, вообразивший себя светилом сейсмологии, убежденный, будто атомные взрывы неизбежно приводят к тектоническим сдвигам земной коры... И предал Соединенные Штаты, отстаивая дурацкую свою теорию. Для сдвигов заряды нужны помощнее. А простофиля Хэнк Вегманн знай сидит на своей заправочной станции, у всех на виду, безобидного безобидней. Он исчезнет, конечно же, однако никто особо не встревожится, ибо человек-то маленький, никчемный... Вы, разумеется, понимаете, почему я разговариваю столь откровенно.

Я хохотнул:

- Можете не пояснять. Сам не первый год работаю.

- Значит, понимаете, - улыбнулся Вегманн. - Чистая необходимость. Не питаю к вам ни малейшей личной вражды.

- Благодарю, - отозвался я. - Будьте уверены: ваш покорный слуга поступил бы в точности так же. Если бы приказали удирать, не оставляя свидетелей.

- Рад познакомиться с человеком разумным.

Слушая наши речи, Гейл принялась всхлипывать, Пошевелилась. Вздохнула, словно пытаясь вымолвить что-то, однако осеклась и замерла неподвижно. Пикап заскрипел тормозами, остановился. Дверца поднялась. Воспоследовала процедура нашей выгрузки, при которой и мне, и Гейл развязали ноги. Я не придал этой подробности ни малейшего значения. Временная передышка не значила ничего, ибо, во-первых, я не готовился извлекать из нее выгоду, а во-вторых, сооружение, венчавшее церковь, оказалось чересчур любопытным.

Возможно, строители старой церквушки выбрали для нее место весьма неожиданное, высоко в горах, почти на границе альпийских лугов. Но весь новомексиканский край изобилует заброшенными поселками, где некогда обитали рудокопы, а эта публика была столь же неотесанной, сколь и набожной. Церковь зачастую оказывалась единственным домом, выстроенным с любовью и старанием. Что ж, одобряю... Как следствие, всякая подобная церковь способна простоять века, надолго пережив покинутые и развалившиеся хижины.

По моим расчетам, пикап очутился на склонах Сьерра-Бланки. Там и сям росли мачтовые сосны, а меж ними виднелись бренные останки шахтерского поселка. Пара-тройка лачуг, сложенных из дикого камня, выглядели вполне благопристойно, а лишенные крыш, прогнившие, потонувшие в снегу бревенчатые прямоугольники указывали: здесь тоже обитали человеческие существа. Повыше, средь густого кедровника, я приметил заброшенную шахту. Наверное, имелись и другие.

Маленькая, приземистая церквушка упорно противилась натиску времени и стихий. Кое-где каменная кладка начинала разрушаться, но в целом старинный храм казался довольно крепким. И на звоннице, укрытая от наблюдения с воздуха, красовалась необычная штука, наподобие параболической радарной антенны.

Ежели говорить по чести, не могу ручаться за точность определения. В электронике я смыслю примерно столько же, сколько в квантовой механике - сиречь ни аза. Не ручаюсь даже за слово "параболическая". Возможно, устройство было гиперболическим, эллиптическим либо сферическим... Но, если не слишком ошибаюсь, инженеры-электрики, съевшие в своем деле целые своры собак, чаще всего стрекочут о параболах.

Короче, я узрел некую дрянь, похожую на мелкий котелок диаметром в несколько футов, утыканный антеннами, перевитый проводами. Котелок нацеливал их на запад, в сторону огромной, расстилавшейся далеко внизу долины. И подрагивал, ерзал, непрерывно смещался, точно следя за чем-то. На верхотуре дежурил то ли часовой, то ли повар... Я не завидовал этой высокопоставленной особе. И холодно, и ветрено, и поди знай, сколь долго выдержит хрупкая с виду колокольня вибрацию тяжелого устройства...

Вегманн приблизился.

- Ну-с, мистер Хелм? Что скажете?

- Ловушка для насекомых. Или пичуг.

- О нет! - засмеялся Вегманн. - Отнюдь! Не для пичуг, мистер Хелм, а для крупных птиц очень высокого полета!

Глава 23

Из одной уцелевшей каменной хижины - довольно крупной - доносился непонятный гул и стук дизельного движка. Вероятно, там же расположили электрический генератор. Я потопал ногами, восстанавливая кровообращение, от души пожалел, что не могу растереть связанных за спиною рук.

- Что это значит? - разомкнула губы Гейл. - Что это за блюдце наверху?

- Ты нее слышала, - отозвался я. - Электронный Птицелов системы Вегманн-Один.

Вегманн отрицательно качнул головой.

- Ошибаетесь, мистер Хелм. Я очень Далек от науки. Устройство придумано, если не путаю, джентльменом по имени Галленбек. Доктором Рудольфом Галленбеком. Немецким физиком, работавшим на Гитлера и впоследствии сыскавшим приют в Советском Союзе.

- Сыскавшим приют, - повторил я. - Неплохо сказано.

Вегманн пожал плечами:

- Вам достался Вернер фон Браун<Знаменитый немецкий ученый, изобретатель ракет "Фау-1" и "Фау-2". После войны эмигрировал в Соединенные Штаты и руководил запуском первого американского космического корабля>, мы обзавелись Галленбеком. Только это - не первая модель, а, кажется, девятая. Во всяком случае, четвертая по счету из тех, которые испытывались тут. Учитывая громадные трудности, сопряженные с тайным провозом оборудования, нам поставляют лишь надежнейшие версии. Другие системы не выдержали предварительных испытаний на казахских и сибирских полигонах. А здесь, как видите, проводим испытания боевые.

- Боевые. Понимаю.

- Не ухмыляйтесь. Мы прощупываем вероятного противника. Вы, сдается, убеждены, будто все неприятности при запусках ракет связаны с несчастными провинциальными радиостанциями. Когда обнаружат останки этой машины - времени разобрать и увезти ее не останется, - конечно, раскусят, в чем дело, но будет поздно. Кстати, эта модель - далеко не самая совершенная. Пусть изучают на здоровье... Но я взорву антенну основательно.

Стоявший рядом доктор Нальди воззрился на Вегманна так, словно пещерного медведя повстречал:

- Не понимаю, - произнес он осипшим голосом. - Причем здесь неполадки с баллистическими ракетами?

- А вы полагали, - засмеялся Вегманн, - я орудую ради ваших безумных теорий и пустых треволнений? Видите ли, все зги грядущие рифтовые разломы, о коих вы талдычить изволили, - свинячья чушь. Но вам, олуху Царя Небесного, исправно поддакивали, с вами соглашались, и чудо современной техники установили в горах именно чтобы сделать невозможным дистанционный взрыв какого бы то ни было ядерного устройства... Приблизить конец атомного безумия! Спасти человечество... О, святая простота!

- Конечно, - выдавил Нальди. - Я вижу. - Вегманн повернулся ко мне:

- Сделайте милость, проследуйте в ту хижину, где гудят моторы... Что вам угодно, доктор?

Лицо Нальди сделалось пепельным от ярости, обиды и бессильного отчаяния:

- Вы! Вы!.. Если у этого человека не было пленки, зачем вы подстроили такую изощренную западню? Зачем вынудили меня и прочих выглядеть набитыми дураками?

Вегманн ответил почти ласково:

- Доктор Нальди, выглядеть набитым дураком вы отлично умеете безо всякого нажима с моей стороны. Обыскивать мистера Хелма, разумеется, не стоило. Я давно уже нацелил электронную пушку по собственным данный. А вот захватить мистера Хелма требовалось позарез.

- Да зачем, если..?

- Затем, что и сам он, и его подруга носят в голове слишком уж много интересных сведений о моей скромной особе. И головы, к сожалению, придется снимать.

Нальди ошалело облизнул губы.

- Это... Это же... Зверство! Хладнокровное убийство!..

- Доктор Нальди, - мягко прервал Вегманн, - вы не просто набитый, вы - сентиментальный дурак.

Наверное, Вегманн каким-то образом известил человека на колокольне, хотя ни малейшего жеста не сделал. Сухо лязгнул выстрел, и одновременно раздался хорошо знакомый мне звук - пуля ударила в живую цель. Нальди опрокинулся навзничь, умерев раньше, нежели ударился об утоптанный снег затылком.

- Пожалуйте в хижину, миссис Хэндрикс, - промолвил Вегманн. - Ступайте осторожно, ибо тропинка слегка обледенела...

Гейл не шевельнулась. Глаза ее сделались очень круглыми, а лицо - очень белым, и веснушки снова стали очень приметны. Она глядела на лежащего рядом покойника, чьи бифокальные линзы, непостижимым образом удержавшись на переносице слепо уставились в утреннее небо.

- Поспешите, миссис Хэндрикс, - окликнул Вегманн.

Гунтер и еще двое поспешно укутывали автомашины белыми полотнищами, чтобы с воздуха те смахивали на большие сугробы. А Нальди, вероятно, попросту притрусят снежком, подумал я. Гунтер, двое подручных, Вегманн и человек на церковной звоннице. По самому скромному счету - пятеро. Что ж, сообразно инструкциям, я предложил себя в качестве наживки. И не пристало сетовать на слишком обильный клев...

Сникшая, ко всему безразличная Гейл шагала впереди, я ступал за нею; замыкал шествие Вегманн с пистолетом наизготовку.

- Нервное у вас блюдечко, - сказал я, обернувшись: - ишь, трясется-то как!

- Оно отыскивает цель, - ответил Вегманн. - Внимательно следит и выжидает. А когда обнаружит, немедленно сообщит расстояние до объекта, его скорость, высоту и все прочее. После этого повернется выключатель, и блюдечко мое начнет распоряжаться объектом единолично. Всецело распоряжаться. Мы в состоянии приманить объект прямо сюда, в состоянии также направить его куда захотим. Понимаете?

- Не понимаю. Дежурный офицер попросту нажмет кнопку и уничтожит вышедшую из повиновения ракету - вот и все.

- Разумеется, нажмет. И неприятно удивится, не заметив, ни малейшего действия. Объект уже подготовлен моими людьми прямо на базе, боевая головка установлена. А эта модель, - он кивнул в сторону колокольни" - как раз и предусматривает электронное подавление всех мыслимых систем защиты. Предыдущие установки таким свойством не обладали... Мистер Хелм!

- Да?

- Вы еще немного поживете, ибо я намерен допросить вас. Но женщина особой ценности не представляет. Понимаете? Прошу: не делайте глупостей.

- Не буду. Когда начнется представление?

- Птичка вылетает в десять. К этому времени бункер доктора Ренненкампфа уже набьется учеными, сенаторами и конгрессменами до отказа. К сожалению, отсюда мы ничего, кроме вспышки и грибовидного облака, не различим. На вспышку смотреть нельзя, сами знаете...

Мы остановились подле хижины. Вегманн любезно распахнул дверь, повел пистолетным стволом, пропустил нас вперед. Гудели движки, строение ощутимо дрожало. В воздухе стоял противный запах солярки.

- Надеюсь, вам здесь понравится, - сказал Вегманн. - По крайней мере, тепло... Принимайте гостей, господин Ромеро!

Никто не ответил. Окна были заклеены черной бумагой, хижину освещала только сорокаваттная лампочка, свисавшая на длинном проводе с толстых потолочных балок.

Половину пространства занимали машины, и грохот стоял неописуемый. Покорный слуга завертел головой, ища незримого господина Ромеро, предполагая, что сейчас увидит шестого члена славной команды.

Но Вегманн прошагал мимо и с размаху пнул валявшийся в углу предмет:

- Оглохли? Друзья в гости пожаловали, встречать пора! Кстати, вы с ними весьма нелюбезно поступили, теперь извиняйтесь, коли сумеете.

Куча тряпья зашевелилась. И оказалась небольшим человеком в габардиновом пальто - измызганном, запятнанном соляркой. Черные, немытые, нечесаные волосы падали на пепельно-бледное - за вычетом нескольких впечатляющих кровоподтеков - лицо. Черные крысиные усики обвисли. Я глядел на человека, пытавшегося протаранить нас у перевала Сан-Агустин. Я повстречал распорядителя из "Чихуахуа".

Глава 24

Ломать голову и строить догадки не стоило. В нашем деле сразу же постигаешь несложную истину: решать задачу, ответ которой напечатан в конце учебника, - просто бесцельная и никчемная трата умственных усилий. Наш сокамерник сам поведает обо всем. Если, конечно, успеет рассказать, а мы - выслушать...

Лежа ничком на грязном полу, я усердно пробовал все древние как мир способы ослабить веревку, заново обвиваемую вкруг моих щиколоток. Однако Вегманн свое дело тоже знал, и у меня ровным счетом ничего не получилось.

- Пожалуйте, миссис Хэндрикс! - крикнул он, разогнувшись. Толкнул Гейл, опрокинул, скрутил вдвое быстрее - она, разумеется, никакими хитрыми трюками не владела.

- Теперь - до свидания! Мистер Хелм, пожалуйста, не вздумайте ценой собственной жизни попортить генератор либо дизель! У нас имеются великолепные аккумуляторы - на всякий случай! Своих же товарищей оставите в холоде и темноте! А мы не пострадаем!

Он окинул нас оценивающим взглядом, помедлил, проверил путы на субъекте по имени Ромеро, повернулся и оставил нас лежать в грохоте, вони и грязи. Но здесь и впрямь было тепло, а посему жаловаться не пристало.

- Гейл! - заорал я, когда входная дверь захлопнулась и миновало некоторое время. Гейл Хэндрикс повернула голову:

- Он убьет нас? Убьет?.. Но что же делать? По сравнению с прежней избалованной техасской неженкой, она сделала изрядный шаг вперед по части хладнокровия и самообладания. Сколько неиспользованных возможностей кроется в некоторых людях!

- Слушай внимательно! - сказал я. - Думаю, Вегманн пришлет сюда надзирателя! И догадываюсь, кого именно! Лишь только скотина войдет, закатывай истерику. Буйную. Веревки в руки-ноги поврезались, не могу валяться, точно свинья в грязи, помру сейчас! Спектакль по всем правилам. Отвлекающий маневр, Поняла?

Гейл заколебалась:

- Думаешь, поможет?

- Прочее - моя печаль. Бейся и кричи от ужаса и ярости! Забудь о вшивом самолюбии: проси, моли, клянчи. Но, Бога ради не бросай на меня взглядов - даже беглых. Еще лучше: забудь обо мне полностью. Иначе все погубишь.

Мгновение-другое она молча глядела мне в глаза.

- Хорошо... Хорошо, Мэтт...

- А сейчас давай-ка перекатимся и побеседуем со старым приятелем. Сделай два оборота влево - и мы вполне сможем заняться l`amour de trois<Любовью троих (франц.)>!

- Сволочь, - впервые ее времени выезда из Руидосо улыбнулась Гейл. - Похабная, развратная, жестокая, сообразительная, любимая сволочь!

Я ухмыльнулся:

- От развратной, двуличной, любимой, безмозглой сволочи слышу...

Дабы неуклюже усесться втроем, спиною к спине, покорному слуге, Ромеро и Гейл потребовалось минут примерно пять.

- Ну-с, милостивый государь, - ядовито произнес я, - вы паршивый актеришка в дешевом смокинге, велящий девицам раздеваться донага и при этом целующийся с микрофоном. Еще вы - омерзительный шофер-лихач. А еще кто?

- Слушай?.. - вскинулся было Ромеро. Но тут же осекся. Ухмыльнулся. И негромко произнес некое словцо. Я уставился на распорядителя, ушам не веря. Не то, чтобы словцо было совсем уж волшебным. При таком изобилии специальных служб невозможно установить постоянный общий пароль: его кто-нибудь где-нибудь неминуемо выдаст. Вдобавок, зачастую лучше и безопаснее иметь дело с противником, нежели с соратником.

Но временные пароли все-таки устанавливаются и даже иногда сообщаются коллегам. Вероятно, тотчас делаются известны всем неприятельским агентам от Мэйна до Калифорнии. Повторяю: цена подобным паролям - грош. И все же, все же... Кое-что прояснялось. Я дал надлежащий отзыв. Глаза распорядителя слегка распахнулись.

- Джим Ромеро? - представился он.

- Мэтт Хелм.

Сообщать кодовые имена посторонним воспрещается.

- Какого черта не глядишь" куда едешь?

- Какого черта не глядишь, куда пинаешь? - скривился Ромеро. - О, Господи, ну и глупость! Повстречал Пейтона?

- Ага.

- Пейтон заведовал моей нынешней работой. Это я натравил его на вас, после неудачи у перевала.

- Вряд ли удостоишься поощрения, - ухмыльнулся я. - Пейтону в некотором роде не повезло.

- Как?

- В некотором роде Пейтона лечат. Я, в некотором роде, прыгнул ему, лежачему, на спину обеими ногами.

- Решил захватывать лично и собственноручно?.. Да, это на Пейтона похоже. Отвести себе главную роль, выступить несравненным героем... - Ромеро скривился вновь: - Однако ты малый не промах! А верный пейтоновский Пятница где был?

- Бронкович? Пытался помочь начальнику придушить меня, да своевременно получил многочисленные удары тупым предметом по голове. От Гейл, вот этой дамы.

- Бронкович - хороший человек. На Пейтоне можешь хоть сутки напролет выплясывать, мне безразлично. А Бронковича - жаль.

- Чем ты занимался в Хуаресе?

- Работал под отличной, непромокаемой "крышей"! Покуда вы, олухи, не ввязались и не перепаскудили всю затею! Сам подумай: дешевый конферансье дешевейшего клуба. У всех на виду и поэтому никому не приметен. Украденное письмо" читал?

Я искренне рассмеялся и легонько боднул Ромеро головой в плечо.

- Разумеется. Дальше...

Дальнейший рассказ Ромеро могу прокомментировать его собственными словами: "О" Господи, ну и глупость. Как выяснилось, две родственных службы охотились на Ковбоя и микропленку одновременно и почти независимо - благодаря неурядицам и раздорам на Олимпе. В итоге рядовые агенты бросались друг на друга, сами того не подозревая. Старая добрая история: свой своя не познаша...

- ...Ты мне так испортил игру - там, на сцене! Склоняюсь, нахожу капсулу, готовлюсь отобрать, и вдруг - бац! Валяюсь чуть ли не щека к щеке с актриской...

- Она - моя сестра, - ледяным голосом сказала Гейл.

- Извините... И слышу: "Вегманн... Кариньосо..." Имя ничего не значило" но я должным образом сообщил его Пейтону. Тот вскипел и заорал: "Сам изгадил работу - сам и поправляй! Вынюхивай!

- А ты?

- Начал вынюхивать чересчур усердно. И очутился здесь. Не слишком-то умно с моей стороны...

- Как тебя взяли?

- Вздумал наведаться на бензоколонку... И сделал одну-единственную ошибку. Совсем крохотную. Неважно, какую... Но тотчас получил по голове... Теперь выкладывай ты.

Я поведал ровно столько, сколько можно поведать скороговоркой, беседуя в непрерывном ожидании Гунтера. Вся любопытная повесть отняла минут семь-восемь.

- Гейл! Задери полы моей куртки... Нет, не так. Спереди...

Немного развернувшись, я облегчил спутнице труды.

- Расстегни пряжку ремня. Это нетрудно, там простой зацеп, широкий крючок... Теперь вы оба, выдергивайте ремень изо всех петель кроме одной, последней, со стороны Хайме...

Я произнес имя "Джеймс" на испанский лад. Мексиканец по происхождению и гражданин Соединенных Штатов по принадлежности, Ромеро изобиделся:

- Джима! Со стороны Джима!

- Господи! - вздохнул я. - Птичка вылетает в десять, а сей бравый молодчик еще блюдет свое кастильское самолюбие! Ну, хочешь, назови меня "чертовым гринго"?

- Отстань!.. Готово.

- Теперь выдерните рубаху из брюк придайте мне самый неопрятный вид, - и протяните ремешок сквозь последнюю петлю, но дюймов десять оставьте. Я должен вынуть его мгновенно, связанными руками.

- Они же за спиной связаны! - вскинула брови Гейл.

- Не рассуждай, просто повинуйся: время дорого.

- Ракета, - сказал я, обращаясь уже к Ромеро, - снабжена боевой головкой...

- Знаю!

- Откуда?

- Сукин сын устроил мне подробную предварительную экскурсию и посвятил в свои планы, как и тебя, кстати. Случается в подобных положениях. Он уже мысленно расстрелял всех троих, а долгие годы проделывать подобную работу и под занавес не похвастать ею перед противником, видимо, не смог. Знаешь принцип настоящей мести? Не просто ударить или убить, а сперва насладиться, подробно сообщить, за что именно. Здесь - немного похожая психологическая загвоздка, но...

- Понимаю!

- Ничего не понимаешь! Я кое-что смыслю в электронике. Учился, пока не перешел на службу в... Короче...

И Ромеро, покосившись на Гейл, быстро зашептал прямо в мое ухо. Грохот машин едва не заглушил его речь, но я все-таки понял, куда клонит прилизанный хлыщ из поганого "Чихуахуа", и покосился на Джима с невольным почтением.

- Он приговорил меня. И бросил валяться связанным, а это - неразумно. Следовало прикончить сразу... - Ромеро усмехнулся: - Впрочем, пожалуй, он и прав. Ума не приложу, как быть...

- Ах ты, сука! - заорал я во весь голос. - Подслушивать приползла, вонючка? Вон отсюда!

И всем весом, изо всех сил оттолкнул от себя Гейл Хэндрикс. Женщина опрокинулась, перепачкав лицо, перевернулась и с ужасом уставилась на меня.

Глава 25

Разумеется, не следовало забывать о грохоте проклятой машинерии. Надлежало следить за дверью. Но в моем деле привыкаешь полагаться на слух наравне со зрением, привычка становится второй натурой и подводит, если увлекся разговором, а вокруг царят лязг и гром.

Гунтер вступил в хижину, картинно поигрывая револьвером - огромной никелированной игрушкой" той самой, из которой он застрелил Пата Ле-Барона.

Мы сидели рядком, болтали ладком и вообще смахивали на статуэтку "Три обезьяны" - знаменитый шпионский талисман. Пришлось действовать быстро, не рассуждая и не миндальничая. С одной стороны, я жалел ушибленную и обиженную Гейл, а с другой - она получала великолепный трамплин для впечатляющего прыжка в глубины истерики. Мигом поздней, когда миновало первое изумление, Гейл и сама поняла это. Вознамерилась было оглянуться, вовремя осеклась и завизжала, проливая потоки слез - то ли подлинных, то ли выжатых намеренно.

Гунтер уже возвышался прямо над нами.

- Чудная картинка! - рявкнул он, пытаясь перекрыть завывание дизеля. - Ну-ка веревочки проверим!

Убедившись, что наши с Ромеро веревочки остаются в первозданной нетронутости, он склонился над Гейл, у которой хватило разума свернуться маленьким несчастным комочком и орошать слезами тошнотворно грязный, скользкий от масла и горючего пол. На бывшей любовнице бравый ковбой тоже проверил веревочки, а потом пнул женщину в бок.

- Краник-то завинти, милая! Это Сэм, дорогуша? И Сэм тебя знает наизусть, вдоль и поперек!

За точность не ручаюсь; ибо передавать полоумный жаргон техасских ублюдков не берусь, но смысл его тирады был приблизительно таков. Меня подмывало крикнуть Гунтеру, что он уже, в сущности, покойник" мертвец, которому Вегманн лишь по соображениям практической пользы дозволяет покуда попирать сорокадолларовыми сапожищами заснеженную землю. Скотина полагала, будто получила очередное наиважнейшее задание - благодаря своим исключительным и несравненным способностям. Но его натаскивали только на одну-единственную второстепенную роль, а спектакль уже изымали из репертуара...

Я, конечно же, промолчал. Будь Гунтер чуток умнее, может, и стоило бы заорать нечто подобное. Толика правды в известных обстоятельствах иногда решает все. Но существует железная и нерушимая заповедь: ни за что, нигде, никогда - и уж, тем паче, в критические минуты - не пытайся вразумить остолопа. Это чистый перевод сил и времени. А время нынче стоило дорого. Сэм Гунтер наверняка хохотал бы, слушая, как связанный пленник пытается перессорить его с наилучшими друзьями...

Я предоставил действовать Гейл.

- Сэм, - жалобно проныла женщина, - Сэм, я же знаю: ты не такой... Ты - добрый и хороший...

Звучало до тошноты слащаво, но Гейл знала Гунтера лучше и о выборе выражений судила вернее. Продолжение мольбы потонуло в грохоте, ибо разбирать слова можно было только всецело сосредоточась, а я сосредоточивался на совершенно ином. Я, как и Джим Ромеро, после учиненного Гунтером досмотра валялся на боку. Обладая несуразно длинными конечностями, покорный слуга способен протиснуть ноги сквозь кольцо связанных за спиною рук, - и не единожды отрабатывал сей полезный прием, на всякий, случай" Но отрабатывал в легкой одежде и теннисных туфлях! Сейчас на мне обретались толстая куртка и увесистые, почти лыжные, ботинки. Труды предстояли бешеные, с неопределенным "исходом. Трудиться доводилось беззвучно и незаметно, То есть, незаметным я мог оставаться ровно столько времени, сколько сумеет Гейл забавлять несравненного псевдоковбоя.

Упершись в стену лопатками, извиваясь, точно уж, я складывался на манер лежащего в материнской утробе зародыша, буквально скатывал себя в клубок - и не мог добиться ничего. Не хватало каких-то жалких полутора или двух дюймов - однако не хватало. Второго упора не было...

- ...Мне внушали: это ты велел убить Дженни, только я не верила, не верила! Ты не способен! Ты - добрый!..

Беседа опять уплыла куда-то вдаль. Потом возвратилась.

- ...Да эта шлюшка с руки моей жрала! Влюбилась, как дикая кошка, и все эти годы любить продолжала! Сама твердила... Дура похлеще доктора Нальди! Ах, атомная зима, ах, погибель мира! А на сцене хороша была, хороша, ничего не скажу.

- Сэм, пожалуйста, Сэм, дорогой, ну ради того хорошего, что было между нами, Сэм, ну помоги-и-и же мне-е-е-е-е-е!..

Я ощутил внезапный упор - податливый, но достаточно упругий, чтобы использовать его с толком. Покосился. Джим Ромеро понял, куда клонятся чаши весов, и, незаметно переместившись, подставил мне собственный живот... У хрупкого с виду, а к тому же голодного, избитого, обессиленного парня оказались на диво неплохие брюшные мышцы.

Дело пошло немного быстрей. Правда, легковесный Джим несколько раз попросту скользил прочь по маслянистому полу, но упорно придвигался опять и сам сосредоточенно искал связанными руками хоть малейший выступ в досках, за который можно было бы уцепиться.

- ...а-аешь? Неужели не понима-а-аешь? Он же убивать ехал тебя! Как я могла оставить это чудовище, выпустить из виду? Я же ради тебя старалась, милый!

Боги бессмертные! Неужели Гунтер и впрямь настолько туп?

Оказалось, да. Самодовольно ухмыляясь, ковбой прошествовал к дизелю. Придвинул себе шаткий стул, уселся. Я сказал бы, в позе роденовского Мыслителя - но, во-первых, у Мыслителя в свисающей руке нет револьвера, а во-вторых, на умственных способностях Гунтера приличествовало поставить крест.

Ромеро и покорный слуга замерли не шевелясь, однако, все внимание Сэма поглотило зрелище, равного коему он еще, пожалуй, не видал. И ковбой наслаждался. О, как наслаждалась эта несчастная тварь своим вожделенным торжеством!

- Сэм! - душераздирающе кричала Гейл. - Сэм, поверь мне, поверь, ты должен пове-е-ери-и-ить!

Он расхохотался и указал пальцем на ухо, давая понять: ни шиша не слышно, любезная. Покосился в нашу с Джимом сторону. Мы по-прежнему лежали недвижно. Удостоверившись в полном послушании подопечных, Гунтер опять перевел взор на бывшую любовницу и уж больше не отрывал его ни на миг.

Ибо не всякому - не всякому, ребятки! - дано увидать прелестную, заплаканную донельзя, по рукам и ногам связанную женщину ползущей к тебе по тошнотворному полу.

Существует лишь три возможных способа перемещаться, если связаны руки и ноги. Можно катиться, подобно бревну. Можно извиваться на змеиный лад. И можно сесть и ерзать, протирая брюки, но перемещаясь в нужном направлении. Ни единый из этих способов невозможно созерцать в действии, когда речь идет о хорошеньком, зареванном, несчастном существе женского пола...

Если вы, разумеется, не Homo Gunterus - не человек гунтерообразный. За точность латинского падежа не ручаюсь.

Револьверный ствол поник полностью. Сэм чуть ли не слюни пускал, следя, как надменная н благовоспитанная миссис Хэндрикс ползет к нему, взывая о пощаде и помощи, напрочь позабыв о самолюбии, чувстве собственного достоинства и прочей подобной галиматье...

Глава 26

Но чуть ли не в тот самый миг, когда мне, наконец, удалось выпростать руки, достойный ковбой поймал краем глаза какую-то непонятную возню.

Слюноотделение разом прекратилось. Гунтер нахмурился, шагнул в нашу сторону.

Я перекатился ничком, стараясь укрыть собственным телом очутившиеся впереди кисти, одновременно ухватывая ремень и понимая: справляться будет нелегко - или вообще невозможно. Рассчитывать на Ромеро, в его-то состоянии, да еще и связанного, не стоило. Правда, он был прекрасным парнем, если не сидел за баранкой автомобиля, но я вообще не склонен особо рассчитывать на сотрудников Федерального Бюро.

Гунтер приближался, держа револьвер стволом вниз, не ожидая серьезных неприятностей; намереваясь, по-видимому, отвесить нам по дружелюбному пинку - дабы лежали смирно. Приблизился. Гейл отчаянно, пронзительно завизжала. Должно быть, уже от настоящего, искреннего ужаса.

По счастью. Гунтер был всего-навсего шелудивым любителем. Он, конечно же обернулся и - я так думаю, - осклабился в ликующей ухмылке. Мгновение спустя Ромеро стоял на связанных ногах и, словно кенгуру, прыгал к нашему ковбою.

Револьвер поднялся, но Джим и не подумал останавливаться. Отважный субъект, ничего не скажешь, но созерцать представление было недосуг. Следовало вскакивать самому. Что я и сделал - не без труда.

Грохнул выстрел. Я выпрямился и взмахнул ремнем, который, спасибо Маку, насчитывал не менее полутора погонных ярдов длины. Говорю "спасибо", потому что, как правило, этими пряжками пользуются на манер кастета. Но из них и боевые цепы, сиречь кистени, могут получиться отличные.

Джима отбросило, опрокинуло, покатило. Подобно всем убийцам-любителям, Гунтер должен был хоть полсекунды полюбоваться на свершенное. Эти недоучки просто не умеют немедленно палить по другой мишени. Я не хочу сказать, будто виною тому исключительно тупость. Просто природное побуждение толкает любого из нас проследить, куда и как рухнул подстреленный противник... Ничего не попишешь, инстинкт. Который прилежно искореняют у всех, принимаемых на службу к Маку.

Покуда Гунтер любовался, я ударил. Наотмашь. И, разумеется, обеими руками.

Огромная стальная пряжка задела в воздухе, точно бешеный шершень. С неменьшим успехом я мог бы приложить Гунтеру по физиономии кортиком либо мачете. Края пряжек затачиваются до бритвенной остроты, а чтобы вы, часом, не учинили себе харакири, подымая оброненную монетку, обтягиваются Пястной фольгой. Каковую покорный слуга и успел отодрать, пока Сэм Гунтер скалился в сторону Гейл Хэндрикс...

Сэм выронил револьвер, завыл, отшатнулся, прижимая к физиономии обе ладони. Любитель... Драться надо было, а не телесные повреждения холить. Я тоже прыгнул на манер кенгуру и ударил сызнова, раскроив Гунтеру обе кисти. Ковбой упал.

...Кажется, я избивал его пряжкой еще долгое время после того, как наступила бесславная и несомненная кончина. Что, вынужден признать, попахивало бессмысленным и никчемным любительством.

Я склонился над маленьким, связанным, очень храбрым и очень простреленным навылет человеком с черными усиками.

- Как дела, рыба-пила? - задал я вопрос, которому обучился лет в шесть или семь.

Ромеро с трудом приподнял голову.

- Царапнуло, сдается...

- Ага. Я знаю царапины тридцать второго калибра... Ну-ка, давай лапы...

Себя самого я освободил при помощи Маковой пряжки минуту назад. Пришел черед Ромеро.

Я возвратился к Сэму Гунтеру, поднял револьвер. В барабане, разумеется, было патроном меньше, но ковбой не был бы ковбоем, не таская на себе целый склад боеприпасов, Я вышиб гильзу, вложил свежий заряд. А, подойдя к Ромеро, застал его в сидячем положении. Он выглядел еще бледнее, чем на сцене "Чихуахуа" где разгуливал напудренный, словно Пьеро.

- Который час? - проорал Ромеро неожиданно громким голосом.

- Если верить моему хронометру - без десяти десять. Но я не очень-то ему верю после всех передряг.

- Значит, у нас только десять минут.

- У нас? - полюбопытствовал я. - Видишь ли" твой покорный слуга явился за головой Гунтера. И вот он валяется. А врываться в церкви не по моей части. Я не средневековый ландскнехт-мародер.

Для начала Джим изумился. Затем разозлился, потом рассвирепел не на шутку.

- Сукин сын! Тебе полностью наплевать на то, что погибнут сотни безвинных людей? Не говоря уже о паршивых сенаторах, конгрессменах и докторах?

- Покойный доктор Нальди уверял, что ядерные испытания куда опаснее, и Ренненкампфа надлежит со всевозможным проворством вывести в расход, - ухмыльнулся я. - Стрелять умеешь? Прости, сначала скажи: подняться можешь?

- Не изволь тревожиться, - процедил Ромеро и, шатаясь не хуже мертвецки пьяного забулдыги, поднялся.

- Amigo, - сказал я, - коэффициент моей заботы о людях, пытавшихся сталкивать Мэтта Хелма с горной дороги, равняется нулю. Через пять минут имеешь полнейшее право лечь и помереть. Букета на могилу не обещаю, но ежели за эти пять минут успеешь снять с колокольни стрелка, так и быть, принесу.

Несколько мгновений Ромеро недоуменно глядел на меня, потом осклабился:

- Образование? Твое образование?

- Средняя школа и газетная работа.

- Неуч, - вздохнул Ромеро. - Ты стреляешь, я бегу. Иначе толку ни на грош.

- Да ты же стоишь еле-еле! И в снегу потонешь, недомерок. Будем надеяться, ублюдок не умеет палить по бегущей мишени.

- Спесивый неуч... Они стреляют не хуже нас.

- Ага, значит, хорошо стреляешь? Вот и снимай парня, пока целиться станет...

Ромеро недоверчиво осмотрел хромированный револьвер.

- Если пуля не долетит, - изрек он, - останется метнуть эту пушку снайперу в голову и убить наповал. Сколько времени осталось?

Я снял часы и передал Джиму.

- Следи сам. Тебя перевязать? Он мотнул головой:

- Некогда, шевелись! Только девчонку освободи.

- Спятил?

Глаза Гейл Хэндрикс распахнулись. Слов она, вероятно, разобрать не смогла, но и жесты наши были достаточно красноречивы. Я, в свой черед, подивился наивности профессионала Ромеро. Освободить в подобную минуту женщину, которая уже по крайней мере один раз выдала меня противнику; женщину, полностью лишенную опыта, необходимых навыков; женщину, обретающуюся на грани дичайшего нервного срыва?!

Для разнообразия, впервые за несколько суток, за порогом все пошло без сучка, без задоринки. Я ринулся напролом, прыгая по снегу не хуже оленя, удирающего от волчьей стаи. Снайпер перегнулся через парапет, но стрелять не торопился, понимая, что мне предстоит покрыть ярдов пятьдесят, и можно прицелиться спокойно. А Ромеро, используя в качестве упора дверную ручку, прицелился быстро - и не промазал.

Истинным подарком свыше в глубокий мягкий сугроб рухнула винтовка. Прежний владелец оной опрокинулся назад и более не показывался. Я отбросил ремень, который тащил за неимением иного оружия, свернул, сграбастал трофейный маузер, на всякий случай передернул затвор и кинулся дальше. Церковная дверь уже распахивалась.

Ромеро, очень истекавший кровью и очень сентиментальный профессионал, оказался весьма достойным стрелком. Возникший в проеме человек получил одновременно две пули - ружейную и револьверную. Издали, из незнакомого оружия! Джиму смело можно было ставить пятерку с плюсом.

Я перепрыгнул через убитого, влетел внутрь, выстрелил наугад, получил в ответ не менее панический выстрел. Отметил два промаха. Выстрелил опять. И снова - мимо. Не умею пользоваться винтовкой в ближнем бою. Противник взлетел по винтовой лестнице и скрылся где-то на, колокольне. Минуту спустя ввалился Ромеро. Странно, его не позаботились уложить. Возможно, все внимание привлекала особа покорного слуги...

Я окинул критическим взглядом изобилие хромированных панелей, кнопок, переключателей и прочей дребедени, украшавшей место, которое некогда было святым и почитаемым. Передернул затвор. Поднял маузер.

- Нет, - послышался негромкий, слабеющий голос Ромеро. - Постой. Это бесполезно. И недопустимо.

Кто-то выпустил по нам пулю. Ромеро ответил с бедра. Наверху раздался вскрик, походивший на, визг ушибленной собачонки. Распорядитель из клуба "Чихуахуа" и впрямь неплохо управлялся с огнестрельными приспособлениями.

- Здесь умопомрачительная система защиты, - сообщил Ромеро. - Не хуже, чем на самой ракетной базе, поверь.

- И что же дальше?

- Дальше, - бледно улыбнулся Джим, - начинается триумфальное шествие современной науки и высшего образования... закоренелый неуч!

Лицо Ромеро делалось желто-зеленым. Я отродясь не видел, чтобы человек, столь основательно подготовленный для погребения, продолжал разгуливать и разговаривать.

- Убирайтесь... Оба. Ты... и Гейл... Пять минут...

- А ты?

- Птичка может... управляться. И прилетит прямиком... сюда. Винтовку только дай... Продержусь. И не выпущу ни... единого.

Джима перекосило от боли.

- Звучит замечательно, - промолвил я. - Благодарю, сеньор Ромеро.

- Мистер...

- Конечно. Мистер.

- Убирайтесь. Поскорей... "И подальше... С колокольни по мне выстрелили разок-другой, но теперь, очевидно, главное внимание уделяли Джиму. Во всяком случае, хижины я достиг без ощутимого телесного ущерба.

Разрезал путы на руках и ногах Гейл Хэндрикс.

Женщина приподнялась и посмотрела на меня, как на чужака, не в силах встать на ноги самостоятельно. Я затратил добрых пять минут, растирая лодыжки и запястья светской даме, которую, по всей справедливости, надлежало бы попросту бросить.

- Мэтт...

- Потом. Сейчас - бежим со всех ног. Прямо к пикапу. Начнется пальба. Плевать! Беги, вихляй, бросайся в стороны - ребятки промахнутся. Им не до нас, грешных. Скорее, Гейл!

Ребятки оказались настойчивы и проводили нас подлинным салютом. У Гейл оказался пробит левый рукав, с перепугу она покатилась кубарем, и я пережил несколько весьма неприятных мгновений. Потом прострелили брючину покорному слуге. Но, видимо, кроме оставшегося у Ромеро маузера, винтовок в бравой команде не водилось. А стрелять из пистолета на расстоянии семи десяти-восьмидесяти-девяноста ярдов (ибо мы бежали прочь) - занятие бессмысленное.

Заревел мотор, заскрежетала коробка передач. Я даже не дал двигателю хорошенько прогреться, уповая на то, что заглохнуть при непрерывном спуске зверюга сумеет навряд ли. Мы огибали ближайший отрог, провожаемые злобной, но безвредной канонадой; увитые цепями колеса вгрызались в обледенелую почву; потом церквушка начисто скрылась из виду.

Двадцать минут спустя Гейл тихо засмеялась.

- В чем дело? - процедил я, борясь против заносов и ворочая баранкой, точно корабельным штурвалом.

- А все-таки ты вернулся...

- Воздух! - заорал я. - Закрой глаза! Ложись!!! Я буквально запихнул Гейл под приборную доску и сам нырнул туда же, оставив пикап на произвол судьбы, понимая: куда бы мы сейчас ни вылетели, где бы не очутились, хуже не будет.

Мгновением позже ударная волна, порожденная маломощной тактической боеголовкой, частично ослабленная скальными выступами, подняла пикап и швырнула с обрыва. Последним проблеском мысли я успел пожалеть свою старую, верную, честно служившую машину.

Глава 27

С обычной вашингтонской последовательностью подземные испытания в горах Мансанитас перенесли на январь. Угроза диверсии миновала, снег растаял, Ренненкампф закатил умопомрачительный скандал, однако начальство осталось непреклонно.

Просвещенные эксперты не обнаружили никаких массивных нестабильностей в земной коре, не говоря уже о рифтовых разломах. Североамериканский континент, заявили они, подвержен массивной нестабильности ничуть не больше любого иного, а несколько тысяч тонн тротила (или его эквивалентов), будучи взорваны в недрах гор, по сути, равняются блошиному укусу. Доктора Нальди (ныне покойного) мягко назвали человеком неуравновешенным и склонным вынашивать навязчивые идеи. Слышались, правда, и другие, менее снисходительные отзывы.

Покорного слуги все это не касалось. Вполне доставало и собственных неприятностей. Недели две на меня попеременно орали субъекты в мундирах, серых костюмах и белых халатах. О, да, они признавали, что я не в состоянии вычертить всеобъемлющую схему русской электронной мерзости, но хотя бы взаимное расположение передающих антенн мог запомнить, остолоп?

Исправно доставили по назначению и кляузу касаемо членовредительства, учиненного двум беззащитным стражам законности - Пейтону и Бронковичу - неким господином Хелмом, накинувшимся на поименованных столпов правопорядка без малейшего повода и застигшим оных врасплох... Правда, эту бумагу проворно переправили на Олимп, и что с нею сталось впоследствии, не представляю.

Меня самого признали доброжелательным и добросовестно заблуждавшимся кретином, который, к несчастью, пользовался особым и незаслуженным покровительством высоких и неприкасаемых инстанций. Во всяком случае, заявил седовласый мужчина в штатском, не представляю, как столь ограниченная и необразованная личность может служить у Дядюшки Сэма офицером разведки. Я не потрудился возразить, что не имею к разведке ни малейшего отношения и отнюдь не обучен запоминать малозначащую в моем деле дребедень...

Однако всему на, свете рано или поздно приходит конец. Даже неприятностям.

Я сидел в городе Аламогордо, в самом центре, в маленьком кафе, и сосредоточенно поглощал третий мартини, восстанавливая подточенное душевное равновесие. Противоположная стена была зеркальной. Угрюмо созерцая собственное отражение, покорный слуга не радовался увиденному. Виски понемножку начинали седеть. И морщин прибавилось. И глаза глядели невесело... И парень по имени Ле-Барон погиб, выручая меня из одной передряги. А парень по имени Ромеро превратился в радиоактивный пепел, вызволяя из другой. Покуда сам я храбрился, бахвалился, получал по физиономии да удирал со всех ног...

- Доброе утро, милый!

Медленно повернувшись, я уставился прямо в глаза Гейл Хэндрикс. Она выглядела куда лучше, нежели при последнем свидании. Лететь в полутонном пикапе с крутого откоса и остановиться, лишь застряв меж сосновых стволов, кажется, еще никому не удавалось безнаказанно. Я вытащил из машины существо, которое можно было признать человекоподобным только из вежливости. Особенно учитывая, что упомянутое существо изрядно смахивало на грязную пещерную леди еще до прискорбной аварии...

Сейчас передо мною опять стояла безукоризненная светская дама, облаченная в серое платье - правда, безо всяких блесток. Отличительной чертой этого наряда было одновременное и полное отсутствие рукавов и спинки. От затылка до пояса Гейл разгуливала, по сути, полуобнаженной.

- Ну и ну! - сказал я. - Великолепное одеяние, особенно в неотесанном ковбойском городке. Уместное!

- Знаю, дорогой. По мнению некоего М. Хелма, я начисто лишена вкуса, равно как и чувства меры. Закажи мне виски с содовой...

- А что празднуем? Несостоявшийся конец мироздания?

Гейл пригубила напиток, серьезно сощурилась:

- Послушай, неделя уже миновала. Признаков нет... Может, обойдется? Я о лучевой болезни толкую.

- Пожалуй, обойдется. На сей раз... Между прочим, алкоголь отлично выводит из организма остаточную радиацию. Пей до дна!

- Знаешь, - задумчиво произнесла Гейл, - я остановилась в мотеле, в премилой маленькой комнате. С двуспальной кроватью и ворсистым ковром...

- Великолепно. Будет где и с кем переночевать.

- Ты чудовище, - сказала Гейл. - Ужасное, хладнокровное, беспощадное чудовище. Но я в тебя влюбилась. И мне тоже будет с кем переночевать. Неуютно в одиночку.

- Думаешь, со мною спокойнее?

- Тебя, - ответила Гейл, - как свидетельствует недавний опыт, нужно стеречься даже связанного по рукам и ногам. Ужасный человек!

Сзади осторожно, еле заметно прикоснулись к моему плечу. Я развернулся, готовясь ударить. Официант буквально прыгнул в сторону.

- Прошу прощения, сэр. Но вас просят подойти к телефону. Вашингтон... Я вздохнул и сказал:

- Кому-то нужно срочно выяснить, сколько в этой церквушке насчитывалось кирпичей... Подожди минутку, я сейчас вернусь.

- Добрый день, Эрик.

Мак обращался ко мне усталым, но весьма благодушным голосом. Ни малейшего раздражения, тем паче ярости, не замечалось.

- Здравствуйте, сэр.

- На запрос о Вегманне отвечаю: Дехов. Станислав Дехов. Странное имя. Почти как этот русский классик...

- Чехов?

- Да, - ответил Мак, едва ли читавший Чехова. Да и. Мопассана тоже. - Заинтересованные родичи спрашивают: можно ли переместить досье в картотеку "изъятых из обращения"?

- Безусловно.

- Бури утихли?

- Вполне.

- Значит, ничто не препятствует немедленному вылету в Вашингтон?

Я вздохнул:

- Препятствует, сэр.

- А именно?

- Гейл дожидается в баре.

Нечто человеческое не было чуждо и Маку.

- Хорошо, - сказал он, - прилетай завтра... Утром.

1

"Северный перевал" (исп.).

2

"Таракан" (исп.).

3

"Праздник" (исп.).

4

Швейцары, привратники. Здесь: зазывалы (исп.).

5

Груди (исп.).

6

Соединенных Штатов (исп.).