Глава 20

Сан-Хуанский аэропорт, конечно, мало походил на Кеннеди, Хитроу, Орли. Даже на стокгольмскую Арланду не смахивал. Однако и захолустной взлетной полосой не выглядел - внушительный международный аэродром Сан-Хуан, Исла-Верде. Никаких осложнений с таможенным досмотром не возникло, поскольку и Дана, и я числились американскими туристами, свободными от чиновничьих приставаний в пределах Пуэрто-Рико. Тем не менее пришлось пристроиться в хвост внушительной очереди и топтаться, дожидаясь, покуда брезентовая лента конвейера не выплюнет в потоке чемоданов, сумок и рюкзаков наши скромные саквояжи.

Здание аэропорта было просторным, но триста с лишним пассажиров, спустившихся по трапу DC-10, буквально заполонили его.

Я приметил длинноволосого парня, стоявшего поодаль, в углу, с видом вполне безразличным, почти отсутствующим. Линялую джинсовую куртку он теперь нацепил - возможно, хотел хоть чуток изменить свою внешность; но коричневый пакет в руке оставался тем же. Сработанный из толстенной бумаги, предназначенный для увесистых покупок, пакет все же не выдержал и слегка надорвался.

Парню было под тридцать. Высокий молодой человек, с резкими, угловатыми чертами лица, составлявшими неприятный контраст женственной прическе. Длинные волосы могут быть красивы - если у мужчины физиономия сказочного принца либо настоящего аристократа; но обладателю рожи, походящей на обветренную новомексиканскую скалу, следует четырежды подумать, прежде чем отпустить шевелюру до плеч.

Вести близкое наблюдение парень умел отменно плохо. Подолгу смотрел в сторону, потом не выдерживал и метал на нас панический взгляд исподлобья, проверяя: а не улизнули подопечные часом?

Вполне естественно. Закаленных бойцов, способных драться хоть в пустыне, хоть в тропическом лесу, у Бультмана было вдоволь - а вот людей, знающих тонкости, присущие секретной службе, не было. Ударный отряд собирался наспех, прямо на полигоне в Монтего.

Это, между прочим, не столь уж далеко от Пуэрто-Рико.

- Постарайся присмотреть за нашим волосатым попечителем, - велел я Дане, - проследи, не перемолвится ли он с кем-нибудь случайным словечком. Также... Ты знаешь Модесто в лицо, или нужно дожидаться, пока он подойдет и представится?

- Я знаю Модесто.

- Прекрасно. Увидишь - дай знак, чтобы немедленно приблизился, и не стесняйся при этом. Нужен ствол! Я не из тех привередливых кинодураков, которые презирают огнестрельное оружие и разделывают супостата под орех голыми руками. При этом часто пользуются шелковыми перчатками... Сучий сын только что прошел основательную боевую подготовку, закален, силен и молод. А мне шестьдесят с хвостиком, и последнее время я преимущественно восседал в мягких автомобильных креслах, вертя баранку, - не ахти какое физическое упражнение. Предпочитаю оказаться при пистолете, если до стычки дойдет.

- Что ты делать собираешься? - полюбопытствовала Дана весьма сухим тоном.

- Притвориться растерянным остолопом. А потом внезапно превратиться в неустрашимого сверхчеловека, дабы ребятки подивились...

- Вот мой саквояж!

Дожидаться моего собственного пришлось еще минут пять.

- Мэтт, - негромко позвала Дана.

- Ага?

- Ты слыхал когда-нибудь о чудесном заживлении разрывов на бумажных пакетах?

Я сощурился:

- Уверена?

- У парня был обычный пакет, с веревочными тесемками, треснувший по шву.

- Да, видел.

- И я видела. Он еще поддерживал свое добро снизу, чтоб не вывалилось окончательно... А теперь погляди.

Длинноволосый зашагал прочь, скрылся за колоннами, но я рассмотрел все, что требовалось.

- Как насчет Модесто? - осведомился я.

- Не появлялся...

- Значит, обойдемся без Модесто, - заявил я. - Либо за нами издалека присматривают приятели блондина, либо он ускользнул, чтобы следить самостоятельно. Упустить нас парень попросту не имеет права. Посему я отправляюсь в сортир и предоставляю малышу великолепный шанс настичь объект в укромном, тихом местечке... А ты стой на месте и вещи стереги. Ни шагу никуда! Скорее всего, тебя не тронут: им я требуюсь. Но держи ухо востро. Да, мимо вполне может прошагать субъект, несущий разорванную бумажную сумку. Попытайся приметить и запомнить. Хотелось бы знать помощничка в лицо.

Нахмурившись, Дана сказала:

- Будь осторожен, Мэтт. Сам говоришь: без пистолета не справишься...

- Цитируй, пожалуйста, поточнее... "Предпочитаю оказаться при пистолете", верно? Предпочитаю. Коль скоро Модесто не явился, нужно добывать оружие самостоятельно. Вот и все. Пожелай мне удачи.

- Удачи, дорогой.

Дана провожала меня по-настоящему озабоченным взглядом. Что ж, всегда приятно знать: кто-то беспокоится о твоей сохранности...

Сортир оказался новеньким и сверкал чистотой. Облюбовав дальний писсуар, я отступил от этой полезной вещи подальше, но не настолько, чтобы превысить дистанцию прицельного мочеиспускания.

Следовало присматривать за входом.

Конечно, я делал сомнительную ставку. Парень вооружился - иначе не было смысла меняться бумажными мешками с неведомым пока напарником. И оружие, очутившееся у блондина, требовалось мне позарез, и я решил отобрать его правдой или неправдой. Второй способ гораздо быстрее и безопаснее. Для этого нужно было помешать парню выстрелить, а потом наброситься на противника. Не так легко, стоя в блистающем, отделанном белой плиткой помещении, где негде укрыться, если не принимать в расчет фанерных кабинок...

На руку мне играло то, что неприятель не был профессионалом. Парень, безусловно, взвился бы от негодования, услыхав подобную оценку, заорал бы: "Да я опытный наемный солдат!" И был бы совершенно прав.

Да только работа предстояла отнюдь не солдатская.

Подобно всякому любителю, длинноволосый помедлит, потопчется хоть несколько мгновений вместо того, чтобы прямо с порога выпустить пару-тройку пуль и броситься наутек.

Дверь отворилась, вошел низкорослый смуглый латиноамериканец, присоседился, приступил к облегчению мочевого пузыря. Затем объявился желанный гость, податель ствола насущного... Он замешкался, двинулся вперед, начал очень медленно расстегивать ремень. Затевать стрельбу в присутствии свидетеля длинноволосый не осмелился: с точки зрения коммунистической - непростительное слюнтяйство. Любой уважающий себя марксист, подобно уважающему себя мафиозо, обязан уложить любого свидетеля вместе с намеченной жертвой. Лес рубят - щепки летят, говаривали когда-то большевики.

Бумажный пакет испарился заодно с джинсовой курткой. Парень полностью подготовился к атаке. Спортивную рубаху он держал навыпуск, дабы торчащая из-за ремня рукоять не бросалась людям в глаза. Ремень он расстегивал очень, очень медленно - по тем же соображениям, по коим я застегивал гульфик очень, очень быстро: негоже и неудобно вступать в битву, потрясая взятыми наперевес причиндалами.

Тщательно вымыв руки, латиноамериканец удалился. Так и не узнал, какое упустил зрелище...

Притянутая пружиной дверь затворилась.

Точно по сигналу спортивного судьи, мы развернулись одновременно. Блондин выдергивал припрятанный пистолет, я вскинул руку с припрятанным и заранее раскрытым герберовским ножом, который стоил мне уйму стараний и нервной энергии: протащить клинок мимо детектора в аэропорту Кеннеди отнюдь не просто.

Моя предполагаемая тактика была безукоризненна. Цапнуть удобно свисающие длинные волосы, рвануть мерзавца на себя, вывести из равновесия - и тотчас употребить нож, как выразился Гамлет, Принц Датский, "по назначенью". Правда, Гамлет говорил о шпаге, и шпага была отравлена. Весьма удобно, кстати...

Рывок за волосы должен был подставить под удар глотку - тоже весьма удобно. Я обосновался так, чтобы стоять от противника по правую руку, ибо парень левшой, по-видимому, не был. Истинного профессионала, между прочим, и отличает молниеносный, дотошный расчет всех мелочей, способных помочь в грядущей стычке.

Я и учел все крошечные детали. Кроме одной.

Длинные волосы оказались накладными. Париком оказались.

И остались в моей пятерне.

Из равновесия вышел не противник, а я сам. И только это меня спасло. Это, да еще блеснувший нож, от которого парень попытался закрыться левой рукой. Стрелять в человека, внезапно ушедшего с линии огня, и одновременно дергаться всем телом - верный промах.

Пистолет оказался двадцатидвухкалиберным крохой с глушителем: весьма слабое орудие убийства, но в замкнутом пространстве хватило бы и такого.

Положение было уморительным - если глядеть со стороны - двое вооруженных мужчин пытаются вывести друг друга в расход, и у каждого оружие нацелено куда попало, только не в противника. Я выпрямился, рванулся вперед, прижался к парню, точно противоестественный любовник, не дозволяя свободно орудовать пистолетом. Но сам держал клинок изготовленным для восходящего удара и тоже ничего не мог поделать на столь близком расстоянии.

Переворачивать нож и колоть острием запястье неприятельской руки, в которой обретался пистолет, было уже некогда. К лешему острие. Я треснул парня торцом черенка - тоже не слишком приятно.

Пистолет загремел по кафельной плитке пола.

Парень понимал толк в огнестрельных приспособлениях. По-настоящему понимал. Настолько понимал, что на мгновение замер, ожидая: разрядится вылетевшее оружие от резкого удара или нет. Рикошетящая пуля способна вытворять вещи поистине страшные.

Замер и предоставил мне, профессионалу, приученному не рассуждать в подобном ключе, когда события все равно будут развиваться независимо от моей воли, употребить "гербер" снова. Уже обычным способом.

Даже три дюйма хорошо отточенной стали способны спасти вам жизнь, если дело доходит до последней крайности. Даже половинка бритвенного лезвия может выручить. А герберовские ножи имеют пятидюймовый клинок, - вполне достаточно для рукопашной стычки.

Я ударил парня в грудь, поскольку ножевая рана в живот не вызывает мгновенного шока, в то время как требовался именно шоковый эффект. Парня следовало ошеломить, остановить любой ценой. Я отлично понимал, что в рукопашной потасовке с молодым, кряжистым, жилистым, на славу обученным противником не продержится нынче и полминуты.

Лезвие прошло точнехонько меж ребрами, но чуть ниже намеченного места. После такой раны можно и умереть, но вовсе не сразу. И шока особого блондин не испытал, ибо не принадлежал к слюнтяям, готовым шлепнуться в глубочайший обморок при виде собственной крови. Оставив продырявленное легкое без особого внимания, молодец нырнул, пытаясь подхватить пистолет. Очень жаль. Парень и впрямь рассматривал огнестрельное оружие с избыточным почтением. Драться следовало, а не ствол поднимать. Имея преимущество силы, молодости и выучки, он, пожалуй, совладал бы со мной, невзирая на "гербер" и собственную рану.

Я бросился на спину коротко, "под бокс" постриженному бойцу Бультмана и пырнул его под левую лопатку. Двинул по голове, заставил удариться лбом о кафель, вогнал узкое лезвие между шейными позвонками. Парень содрогнулся и обмяк.

Остолопы, именуемые киногероями, обычно морщатся, совершив убийство; или тяжко вздыхают; или мужественно и сокрушенно играют желваками... В общем, испытывают угрызения совести. Мне такими глупостями заниматься было недосуг. Если скотина хотела убить меня, скотина получила по заслугам. Существо, подымающее на тебя пистолет, автоматически перестает считаться человеком. Очень здравая школа мысли, процветающая в нашей организации... Рекомендую всем, кто хочет уцелеть при схожих обстоятельствах.

Я испытывал не угрызения совести, а огромное желание отхлестать себя по щекам. Ибо на поверку оказался немногим лучше голливудских болванов. Твердило же шестое чувство: неладные у соглядатая волосы! Не кажется парень ни гомосексуалистом, ни наркоманом. На поэта, композитора или художника и подавно не смахивает - с таким-то рылом! И, наконец, это боец-коммандо, проходящий подготовку у Бультмана! Кто слыхал о длинноволосых десантниках?

Все это надо было учесть, но я, как последний болван-любитель, потянул неприятеля за парик. Тьфу на тебя, старина!

Крови пролилось немного. Я затащил поверженного в ближайшую кабинку, приподнял, усадил на унитаз. Поспешно выскочил, подобрал парик и пистолет. С минуты на минуту могли вломиться желающие опорожнить желудок, и я не стал задерживаться, вытирая кровяные пятна. В конце концов, для аэродромного сортира кровь - явление заурядное.

Я бросился назад, в кабинку. И вовремя. Скрипнула пружина у входа. От души понадеявшись, что поглощенный своими делами посетитель не займется подсчетом ног, виднеющихся под дверцей, я замер. Журчание раздалось и вскоре прекратилось. Опять проныла пружина.

Я хотел было водрузить парик на голову неизвестного мертвеца, но воздержался. Парень был бойцом, честно пытавшимся выиграть отчаянную схватку, и умер по-воински. Незачем издеваться над покойником.

Заклинив дверцу оторванной щепкой, я поправил за поясом взятый в бою пистолет, одернул пиджак и отправился восвояси.

Глава 21

Дана стояла подле саквояжей, прислонившись к стене. Взволнованная, напряженная, женщина стреляла глазами во все стороны, пытаясь то ли пропавшего без вести Модесто разыскать, то ли рваный бумажный пакет подметить. А может быть, гадала: отчего спутник в сортире замешкался? Медвежья болезнь приключилась?

Увидев меня. Дана облегченно вздохнула и сделала два непроизвольных шага навстречу.

- Мэтт! - выдохнула она. - Ты... тебя целую вечность не было! Думала, умру от беспокойства... Обошлось?

- Кажется, - ответил я. - Поврежденных сумок не заметила?

- Заметила. В руках женщины.

- Женщины?

- Да, молодой девицы, немного старше двадцати лет. Испанка, латиноамериканка - не знаю... Прошагала мимо, юркнула за угол. Я осталась на месте, как ты распорядился.

- Опиши.

Дана пожала плечами:

- Довольно хорошенькая смуглянка. Сильно гримирована, однако со вкусом. Черные, коротко стриженые волосы. Пониже меня ростом, но все же высокая. Джинсы - потертые донельзя, в соответствии с последней молодежной модой, но чистые. Белая кружевная блуза фасона "фиеста", с огромным декольте. Белые туфли на высоких каблуках... Достаточно?

- Вполне, - ответил я. - Теперь...

- Мэтт, что произошло в уборной?

- Послушай, - произнес я нетерпеливо, - составлять летописный отчет недосуг, а краткий устный пересказ можешь выслушать попозже. Сейчас, поскольку ты заведуешь электроникой и связью, отправляйся к телефону и вызови сюда похоронную группу. Скажи: объект заботы восседает на унитазе, последнем слева, прямо у стены. Дверь не заперта, просто заклинена. Вели забрать вон и закопать поглубже.

Дана охнула.

- Если опоздают, - продолжил я, - и местные власти доберутся до парня первыми - пускай связываются с Вашингтоном и привлекают любую помощь. Любой нажим на пуэрториканцев будет очень кстати. Потом вызови Мака сама, скажи: Бультман вступил в игру, и мне придется изъять старого знакомца из обращения. Пускай командир порадуется, сидя в своем кабинете... Он говорил, что Фриц не оставит меня в покое - и, как обычно, оказался прав. Изложи все подробности. Потом подойди в службу автомобильного проката, нам заказали колымагу. И давай условимся о месте встречи.

- Ты убил этого человека? - прошептала Дана. Дурацкий вопрос, учитывая, о чем я толковал битых две минуты.

- А что же делать было с вооруженным, обученным десантником - поцеловать его?

Дана скривилась:

- Прости. Конечно, ты не мог поступить иначе... Я просто... пока не привыкла. Мэтт, я, должно быть, просто канцелярская крыса по природе... И все же очень рада, что ты убил его, а не он тебя...

Помолчав, Дана прибавила:

- Я прикачу к месту посадки на самолеты. Не вздумай нервничать. Стоянка машин, сдаваемых внаем, находится в полумиле от аэропорта. До нее отвозят на автобусе, когда тот наполняется до отказа... Но я возьму такси... А чем ты займешься?

- Попытаюсь выследить подружку покойного блондина. Хочу выяснить, как мальчик обзавелся одним из пистолетов, составляющих безраздельную собственность нашей службы. Двадцатидвухкалиберный крошка с очень хитрым глушителем, понимаешь?

Я легонько похлопал себя по боку:

- Из тех, что предназначаются для бесшумного истребления. Зовется "рюгером", и прошу не путать эту модель с "люгером". Пистолет - из нашей оружейной комнаты, не сомневайся.

Дана свела брови у переносицы:

- Ты думаешь... Модесто?

- Наивероятнейший вывод. Или голубчик продался...

- Модесто не предал бы!

Я с любопытством разглядывал Дану.

- Вы так хорошо знакомы со связным, сударыня? О`кей, значит, Модесто чист перед Богом и людьми. Значит, его просто сграбастали, скрутили и отняли оружие, которое Скромник нес мне. Очередной вывод: или бедолага валяется где-то совершенно мертвый, или его содержат где-то живым. В последнем случае нужно поскорее выяснить, где именно. А для этого следует побыстрее изловить латиноамериканку в потертых джинсах и декольтированной блузе. Коль не успела безвозвратно смыться, конечно...

По счастью, девица не смылась. Она преспокойно восседала на большом рюкзаке, расположившись у противоположного входа в аэровокзал. Я обнаружил девушку, совершив обходной маневр, обогнув здание снаружи и воспользовавшись той самой дверью, подле коей она пристроилась.

Оба коричневых пакета - порванный и целый - красовались у девициных ног. А вместе с ними - джинсовая куртка безвременно усопшего блондина.

Изучив обстановку издали, я приблизился, гадая, какого лешего смазливая и, наверное, не лишенная вкуса особа сочетает несочетаемое: изысканную блузу, туфли, которые впору надевать на президентский прием собираясь, - и паршивые, дотла протертые ковбойские брюки. Уму непостижимо...

Появления моего девушка не заметила: чересчур усердно пялилась туда, откуда вот-вот, по ее расчетам, должен был пришагать псевдоблондин. Как я вышел наружу, цел и невредим, она видеть не могла: аэродромный нужник скрывался за выступом стеньг.

- Не ждите, сеньорита, - заметил я негромко. Девица дернулась и обернулась ко мне. - Да нет, продолжайте сидеть спокойно. И уберите руки подальше от своей сумочки.

Девица уставилась в дуло наведенного пистолета, спрятанного от любопытных взоров под полой пиджака.

- Он погиб? Наверное, погиб, раз у вас его оружие. Обсуждать вопрос о том, чье именно оружие обреталось у меня, у кого было изъято в начале и не попало ли ненароком к законному владельцу, было некогда. Предположительно, пистолет забрали у Модесто. Предположительно, знали: Модесто работает на нас. Но ставить чересчур много на простые предположения небезопасно. И допытываться, где раздобыли ствол, я не пожелал. Ненароком было можно сболтнуть девице сведения, о которых она пока не имела понятия. Предположительно...

Опаляемый лютым взглядом карих глаз, я изучал незнакомку. Довольно хорошенькая, скуластая, белозубая. Длинные черные ресницы мало уступали тем, которыми обладала Розалия Варек.

- Он что, другом твоим числился? Еcли так, извини. Парень попросту выбора не оставил...

Белые зубы девицы заблестели. Не в улыбке, а в чисто волчьем оскале:

- Они все мои друзья! Все доблестные солдаты, воюющие за свободу и независимость! Понял, свинья империалистическая?

Понятия не имел, что живые люди способны изъясняться эдакими фразами. Всегда полагал подобные обороты присущими исключительно литературным произведениям советских, кубинских и тому подобных борзописцев.

- Давай-ка сумочку, дорогуша. На минуту, не больше. Грабить не собираюсь.

Девица вознамерилась было выхаркнуть очередную тираду, но передумала и пожала плечами. Ухватив ридикюль в левую руку, я не без усилия открыл его, проверил: оружия нет. Скрыть хотя бы лезвие безопасной бритвы в столь облегающих джинсах казалось немыслимым. А блузка не скрывала даже полных грудей, не знакомых, по-видимому, с лифчиками.

Возвратив сумочку, я поднял один из бумажных пакетов - целый. Там обреталось грязное белье, принадлежавшее, должно быть, покойному коммандо, и две запасных обоймы для "рюгера". Кроме них, картонная коробка с патронами двадцать второго калибра, более чем наполовину полная. Тем лучше. Я конфисковал боеприпасы и определил пакет на место.

- Коричневые штуковины понесешь ты, - уведомил я, - я возьму рюкзак и сумочку. Движемся к проходу на взлетное поле. Там сядем в автомобиль, но его придется чуток подождать. Пожалуйста, не делай глупостей. Не думай, что я не решусь выстрелить, если вокруг толпа. На пистолет навинчен очень хороший глушитель, сама помнишь. Девушке внезапно сделается скверно, девушка рухнет без сознания, и в общей сумятице я смогу преспокойно исчезнуть.

- Не доставлю удовольствия! Ты не убьешь опять, кровожадный фашистский палач!

- Вот и славно. Идем-ка.

Перебросив джинсовую куртку через правую руку и скрыв пистолет от любого случайного наблюдателя, я взвалил рюкзак на спину. Отнюдь не тяжел был рюкзак, но все же не хотел бы я тащиться с ним на гребень Скалистых Гор. Мы пересекли аэровокзал, вышли с противоположной стороны, очутились под ярким, хотя и клонившимся к закату солнцем. Тропики...

У круглой, толстой колонны я велел девушке остановиться, сбросил поклажу, вытер испарину.

- Садись на рюкзак, дорогуша, отдыхай. Это приказ.

- Я плюю на фашистские приказы!

Повторяю: никогда не подумал бы, что живые люди способны изъясняться эдакими фразами. Но девица выпустила идеологический пар, угомонилась и послушно присела. Видать, и впрямь устала. Или коленки тряслись, не знаю.

Я стоял и держался начеку. Я уже и так сотворил глупость, не распознав парика. Следующая мимолетная дурь могла и жизни стоить.

- Как тебя зовут?

- La Margarit.[12]

- Ты с Гобернадорских островов?

- Ха! Две навозных кучи посреди моря! Но и туда протянулась хищная лапа янки! Нет, я - член ООПРа!

- Опять безумное сокращение, - вздохнул я. - Переведи, пожалуйста. Что значит ООПР?

- Империалистическая свинья, даже не позаботился ознакомиться со страной, которую поставил на колени! Мы - Освободительный Отряд Пуэрто-Рико. И, наравне со свободолюбивыми патриотами Гобернадора боремся за свержение кровавой диктатуры. Вместе с КОЛом1 Хоть это сокращение тебе знакомо?

- Разумеется. Выходит, Карибский Освободительный Легион почесал спину вам, а теперь вы чешете спину им, в залог вечной и нерушимой дружбы?

- Мы помогаем революционной справедливости! Кладем конец бесчисленным преступлениям против простого народа, крестьян и рабочих. Твоим преступлениям, буржуй!

Я рассмеялся вполне искренне, только не очень весело.

- Моим преступлениям, ты права, девочка... Только не против рабочих и крестьян - я ничего против рабочих и крестьян не имею, - а против простого народа! Настолько простого, что взял - и запросто взорвал моего сына, обедавшего в ресторане! Тебе не рассказали об этом, а? Тебе не рассказали, что ресторан был полон пресловутого простого народа, собравшегося просто поесть? Заступники народные, будьте вы неладны...

Девица на миг смешалась, облизнула губы:

- Нет... не рассказали...

Но тотчас воспрянула духом и ринулась в новую атаку:

- Но среди янки не бывает простого народа! И невиновных не бывает! Все вы в ответе за страдания моей бедной угнетенной страны!

- Как угодно, - вздохнул я. - Хотите обвинять всех огулом - обвиняйте: вполне в духе Маркса... Но если мы виноваты поголовно, то и вы не обессудьте. Объявляю виновными всех членов КОЛа! Всех до единого. Всех паскудных и злопаскудных патриотов, кол им осиновый в спины! Вы на что, мерзавцы, надеялись? Устроить взрыв и остаться безнаказанными? Оставляете за собой право убить моего сына с помощью бомбы и твердите, будто я не вправе разделаться с вами при помощи пистолета?

- Вы - агент империалистического правительства США!

- Да я в отставку вышел, дуреха! В полную, чистейшую отставку! И был миролюбивым гражданином, пока ваши проклятые дружки не напали на ресторан в Вест-Палм-Бич. Но теперь уж сотру с лица земного весь этот гребаный и ахнутый КОЛ; а заодно и ООПР ваш драгоценный, коль скоро помешать задумаете!.. А-а-а, вот и карета подана... Забирайся внутрь с очень большой оглядкой и осторожностью. Семерых ублюдочных революционеров я уже благополучно шваркнул... виноват, восьмерых - не учел приятеля вашего сортирного... Хотите увеличить список до девяти голов - прошу. Только попробуйте номерок отколоть, сколь угодно малый. Между прочим: если ваши дружки попытаются напасть на машину, первым выстрелом прикончу вас, а уж потом начну отбиваться. Уразумела, дрянь?! Отвечать!

- Уразумела, - процедила пленница.

Я снова вскинул рюкзак на плечо и препроводил Ла-Маргариту к автомобилю, за рулем которого ждала Дана Дельгадо. Ла-Маргарита... Боги бессмертные, да ведь распространеннейший мексиканский коктейль, приготовляемый из кактусовой водки, именуется "Ла-Маргаритой"! "Может быть, - подумал я, - и самому назваться не Эриком, а, например, Эль-Водка-Мартини? Музыкально, воинственно..."

Орал я на девицу вполне осознанно. Существует два способа произвести на захваченную особь надлежащее впечатление: тихая угроза и зычный рев. Угрожая втихаря, производите впечатление глубочайшее, но только на умного неприятеля. Сыплющая марксистскими словечками девица не казалась особенно умной и вполне могла решить, будто я - нерешительный империалистический слизняк. На подобную публику лучше кричать благим матом. И лихим тоже. Лишь такую речь они воспринимают с должным вниманием.