Глава 1

В международном аэропорту Гонолулу меня не встречали хорошенькие девушки с гирляндами цветов. Когда я вошел в здание аэровокзала, ко мне подошла очень официального вида женщина и протянула стакан ананасового сока. Ничего похожего на те славные времена, когда каждому мужчине, прибывавшему на Гавайи, вручался огромный букет и смуглая красотка. По крайней мере, мне об этом рассказывали — а может, я где-то про это читал.

Если мое появление кого-то заинтересовало — а мы на это рассчитывали, — этот человек никак себя не проявил. Когда Мак узнал, где я решил провести свой отпуск, он поначалу удивился, но затем четко обрисовал ситуацию.

— Почему Гавайи, Эрик? — спросил он. Вообще-то меня зовут Мэттью Хелм, если это кого-то интересует, но в нашей конторе в ходу клички, они же кодовые имена.

— Потому что я там никогда не бывал, сэр, — отозвался я. — Потому что Гавайи далеко, и никто там меня не знает. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. И еще потому, что мне хочется немного поваляться на пляже без опаски, что милое существо под соседним зонтиком — коварная шпионка, получившая задание соблазнить меня и уничтожить. У вас есть на это какие-то возражения, сэр? Если я вам понадоблюсь, то до Западного побережья лететь всего пять часов.

— Нет, нет, — быстро проговорил Мак. — Никаких Заражений. Вы заслужили отдых. Эрик. Езжайте куда хотите. А вы едете один? — поколебавшись, спросил он.

— Да, сэр. Один. Наедине со своей совестью, и вы это прекрасно знаете.

— Да, да, конечно. Мне очень жаль Клэр.

— Разумеется, — сказал я. — И мне жаль.

— Что ж, такова жизнь, Эрик, — сказал Мак. — Вы сделали то, что было необходимо в той ситуации. — Помолчав, он поднял голову и сказал: — Конечно, я рад, что вы поступили именно таким образом. Признаться, ваше последнее задание меня несколько насторожило. Нехорошо, когда два агента, работающие в контакте, устанавливают между собой столь сильную эмоциональную связь, как получилось у вас с Клэр. Не стану отрицать, что меня одолевали сомнения, не помешают ли вашей работе соображения сентиментального плана, особенно учитывая романтический характер местности, где вам пришлось работать. Я имею в виду Ривьеру...

— Можете быть спокойны, сэр, — отозвался я. — В этой груди бьется сердце, сделанное из камня. Какие могут быть сантименты! И вообще, давайте не будем больше говорить о Клэр. Она была симпатичной девчушкой и неплохим агентом и сделала то, что от нее ожидали — а именно умерла. А я сделал то, что ожидали от меня — превратил ее в мишень. В результате наших усилий и жертв — в первую очередь, с ее стороны, наша операция обернулась грандиозным успехом, и все довольны, по крайней мере, надеюсь, вы. Теперь же я отправляюсь на Гавайи, ранее именовавшиеся Сандвичевыми островами, где я попытаюсь научиться смотреть на пляж и видеть только песок. Мы с Клэр провели много времени на пляжах Ривьеры, изображая из себя жениха и невесту в строгом соответствии с инструкциями...

Я говорил это, чтобы немножко уколоть Мака, но он ответил как ни в чем не бывало:

— План сработал, Эрик. Наши оппоненты клюнули на наживку.

— Да, сэр, — сказал я. — Все вышло как нельзя лучше. Разве что немного не повезло наживке. Но она, собственно, для того и существует...

— Именно, — сказал Мак и закрыл тему. — Когда вы отбываете на Гавайи?

— В конце недели. Раньше не было билетов. Мак задумчиво посмотрел на меня.

— Вы, конечно, знаете, что там находится Монах? Он с некоторых пор наш главный представитель на Тихом океане.

— Я не знал, — сказал я, поморщившись. Собственно, чрезмерное любопытство насчет того, чем занимаются коллеги, не очень у нас поощряется, сэр, и Тихий океан не моя зона. Да и Монах меня мало волнует. Хотя знай я, что он сейчас там, я бы выбрал для отдыха что-нибудь другое.

— Много воды утекло с тех пор, как вы с ним работали в Германии, в Хофбадене, кажется? Вы, помнится, обошлись с ним довольно резко.

— Резко! — фыркнул я. — Я бы убил этого мерзавца, если бы он не был мне нужен. Задание было простое, спокойное, но этот маньяк хотел превратить его в резню. Он до сих пор ловит кайф, уничтожая людей пачками? По одному он убивать не научился?

— Монах был неплохой агент, — спокойно отозвался Мак. — Он действовал весьма эффективно.

От моего внимания не укрылось то, как Мак построил фразу.

— Был? Действовал? — переспросил я. — А впрочем, ладно. Черт с ним. Больше ничего не хочу знать об этом мерзавце. Плевать мне на Монаха. Я не собираюсь иметь с ним никаких дел, билет у меня заказан, и пусть меня расстреляют, если из-за него я стану менять свои планы.

— Конечно же, ничего менять не надо, — сказал Мак. Он по-прежнему задумчиво созерцал меня, словно кошка, разглядывающая интересную новую мышь. Но с ним такое нередко бывает.

— Ладно, отдыхайте, Эрик. Не забудьте заглянуть в отдел текущей информации.

Так он обычно отпускает сотрудников. Когда мы оказываемся в Вашингтоне, нам полагается час-другой потратить на изучение текущих досье, а поскольку работа эта скучная. Мак опасался, что мы всегда готовы от нее уклониться. Спускаясь в цокольный этаж, где и находятся все досье и проектор, я пытался внушить себе, что пора выкинуть из головы воспоминания о прошлом, но все-таки задумчивое выражение лица Мака и его странное любопытство насчет моих планов не давало мне покоя.

Я никак не мог понять, что взбрело ему в голову и какие неприятности мне это может сулить. К сожалению, Мак не тот человек, ход мыслей которого я в состоянии предугадать.

Впрочем, он явно не случайно напомнил мне о Монахе. Так или иначе, ничего радостного тут не было, потому как Монах значился у нас под рубрикой “неоконченные операции”, каковые висят на наших шеях тяжким грузом. Это только в телефильмах вы заводите себе врагов в первой серии, чтобы во второй на радость зрителям они показали тебе, где раки зимуют. Если бы Монах был неприятельским агентом, я бы пристрелил его, как только перестал нуждаться в его услугах. Это было бы естественным актом самосохранения. Однако я доставил его на нашу базу целым и невредимым, понимая, что, скорее всего, я совершил ошибку, которую сам Монах вряд ли сделал бы.

Мак, конечно же, прав. В определенном смысле Монах был удивительный человек. Ему не было равных по умению обращаться со взрывчаткой, а вот я тут асом не был. Беда заключалась только в том, что он обожал смотреть, как объекты взлетают на воздух, особенно если в таковых находятся люди. Лично я действую иначе. Если мне поручают устранить какого-то человека, то я и пытаюсь устранить одного его, а не всю округу с населением, даже если это сплошь враги. Поскольку в той операции командовал я, то мне пришлось оказывать на Монаха сильное давление, чтобы он делал все по-моему, а не по-своему. А он был не из тех, кто быстро забывает такое.

Я сидел в темной комнате и смотрел на светлый экран, на котором мелькали изображения тех представителей противной стороны, каковых я мог встретить в месте будущего отдыха. Зазвонил телефон. Смитти, калека-киномеханик, поставил свою машину на автоматический режим, и заковылял, чтобы ответить на звонок. В свое время он работал оперативником, допустил ошибку и теперь крутил проектор, выступая в качестве живого свидетельства о том, что далеко не все наши ошибки легко исправить.

Он отсутствовал достаточно долго, и проектор успел израсходовать все заложенные в него слайды. Смитти вернулся, заложил новую порцию, и вскоре с экрана на меня уставился Монах. Он выглядел гораздо старше, чем я ожидал, но у него были все те же тяжелые плечи и то же удивительно выразительное и красивое лицо. Я так и не мог понять, почему Мак окрестил его Монахом — потому ли, что он был сложен как горилла, или потому, что на его лице порой появлялось выражение, какое бывает у святых. Впрочем, я не спрашивал Мака об этом. Тогда у нас были проблемы поважнее.

Мне продемонстрировали разные фотоснимки Монаха, потом все его досье, после чего на экране замелькали другие наши люди, функционирующие в Тихоокеанском регионе — ветераны и новички.

Когда впервые на экране мелькнуло лицо Монаха, я чуть было не выразил вслух удивление, но Смитти хорошо знал свое дело, а кроме того, явно получил указания сверху, поэтому я вовремя сдержался. Разумеется, все это было совершенно нетипично. Как правило, нам не представляют никого в нашей фирме, кого нам знать не обязательно, а также нам никогда не дают лишнюю информацию о тех агентах, кого мы уже знаем. За все то время, что я работал на Мака, я так и не смог понять, сколько же у него имеется оперативников. Я знал только тех, с кем мне пришлось работать, да и про них мне в общем-то следовало поскорее забыть.

Я решил, что мне оказана большая честь — выдана полная информация о всей нашей тихоокеанской сети. Это означало одно: Мак всецело мне доверяет. С моей стороны, признаться, было сущей неблагодарностью пожалеть, что Мак не выразил свое хорошее отношение каким-то иным способом, и задаться вопросом, какие услуги он от меня потребует взамен.

Из отдела текущей информации я прошел через холл в отдел металлических игрушек и попросил новый револьвер взамен прежнего, который вышел из строя в Европе. В принципе мне не нужен был револьвер в отпуске — по крайней мере, я надеялся, что он мне не понадобится. Но, согласно инструкциям, мы всегда должны быть при оружии, и у меня имелось смутное подозрение, что сейчас не время нарушать устав. — Мое появление вызвало недовольство заведующего.

— Ты в последнее время заимел привычку буквально на каждой операции оставаться без пушки, — сказал он. — А вот когда ты работал у нас прежде, ты пользовался одним и тем же пистолетом двадцать второго калибра многие годы...

— Хороший был пистолет, — согласился я. — Спокойный и аккуратный. Мне он нравился. Он берег меня, а я берег его. Но разве можно хорошо относиться к этим шумным, неуклюжим бездушным пушкам тридцать восьмого калибра, которые вы теперь навязываете нам.

— Наши эксперты пришли к выводу, — сухо заметил он, — что для нашего рода деятельности лучше подходят стволы калибра ноль тридцать восемь и больше.

— Интересно, кто выполняет задания, мы или ваши эксперты по баллистике? — поинтересовался я. — Открой для меня тир и дай мне пару наушников. Я хочу проверить этот револьвер и вдобавок не оглохнуть.

Он открыл ящик, вынул из него черную коробку и протянул мне, предварительно открыв:

— Угощайся. Да, кстати! Когда закончишь, загляни к шефу, наверх. Он хочет еще раз потолковать с тобой до твоего ухода.

Меня это совершенно не удивило. Мак успел за это время решить, как лучше использовать меня во время отпуска. Теперь он был готов сообщить мне эти приятные новости. Что ж, я уже успел понять, что мое посещение этого райского уголка в Тихом океане будет не столь безоблачным, как я ранее полагал.

Глава 2

Но когда я оказался в здании аэропорта в Гонолулу, на острове Оаху, я постарался об этом забыть. Конечно, разные подозрения шевелились в уголке моего мозга, но сейчас я думал о девушке, которая очень порадовалась бы каникулам на Гавайях. Ее кодовое имя было Клэр, а настоящего я не знал и, похоже, никогда не узнаю. Ее похоронили на французском кладбище под именем Уиннифред Хелм, возлюбленной жены Мэттью Хелма. Официально она числилась жертвой дорожно-транспортного происшествия. С небольшой помощью местных властей можно утопить массу ненужных подробностей в статистике автокатастроф.

Впрочем, теперь уже все это относилось к периоду античной истории, или, по крайней мере, станет античной историей, как только я заставлю себя позабыть это. Я допил свой сок, удивительно не похожий на то пойло, что наливают нам из жестянок на материке, и поблагодарил женщину за доставленное удовольствие. Она была вполне миловидной, но посчитать баллы сексапильности по моей шкале я никак не мог, потому как от подбородка до пят она была облачена в длинное свободное, яркое цветастое одеяние, сильно напоминавшее мешок для картошки. При всем своем безусловном удобстве и неоспоримой скромности этот наряд, однако, представлялся мне не самым лучшим для появления на людях.

Она не подала мне никаких тайных знаков, не назвала никаких паролей и упорхнула со своим подносом с чашечками сока к другим пассажирам нашего самолета. Никто не подумал подать мне условный знак или всадить пулю, когда я получал багаж. Никто не посылал мне воздушных поцелуев, и никто не метал в меня ножи. И я дождался такси, уселся в него и назвал один из отелей на Вайкики, который мне рекомендовали в качестве тихого местечка, где усталый специалист в области насилия может немного отдохнуть душой и дать зарубцеваться сердечным ранам.

Когда мы проехали несколько кварталов, я, однако, подумал, что, пожалуй, мой приезд не остался совсем незамеченным. За нами следовала небольшая машина, марку которой я опознал далеко не сразу. Я вздохнул с облегчением. Если бы никто не предпринял никаких ходов, мне пришлось бы думать и гадать, что же будет впереди, но Мак, к счастью, позаботился, чтобы мои таланты не пропадали втуне.

— Я, признаться, не собирался впутывать вас в это, — сказал он, когда я зашел к нему во второй раз. — Во-первых, вы заработали право на отдых, во-вторых, это работа, к которой вы не очень подготовлены. Вы сами признали, что это не ваша зона. Вы плохо знаете регион, а Монах отлично запомнил вашу внешность. Тем не менее может случиться так, что неблагоприятные обстоятельства станут работать на нас. Так или иначе, если Монах и увидит вас в аэропорту в Гонолулу, а это вполне вероятно, то он ни за что не поверит, что вы прибыли исключительно отдохнуть и развеяться. Поэтому, если вы по-прежнему настаиваете на том, чтобы провести отпуск именно на Гавайях, для вашей личной безопасности вам следует кое-что знать.

Не помню, чтобы я настаивал на Гавайях. Кажется, я только сказал, что не намерен менять планы из-за одного человека. Конечно, если бы об этом попросил меня Мак, я бы не смог ему отказать, но он как раз и не подумал этого сделать. Он предпочел поймать меня на слове, а это лишило меня шансов на отступление. Что ж, так мне и надо. Мне не следовало делать столь опрометчивых заявлений в этом кабинете. Я думал об этом, слушая факты, которыми он потчевал меня. Они касались Монаха и мало меня удивили. В конце концов, я неплохо успел изучить этого типа — как-никак, с ним вместе я рисковал жизнью, а потом и сам чуть не убил его.

— Когда агент меняет окраску, возникают неприятности, — говорил Мак. — Особенно если речь идет о таком агенте, как Монах. Он считает, что законы и правила писаны не для него. Что ж, по роду деятельности он всю жизнь нарушал их.

— Нам известно, что он затеял? — спросил я.

— У нас есть убедительные свидетельства того, что он поддерживает контакты с Пекином, — сказал Мак.

— Это ни о чем не говорит, сэр, — возразил я. — Например, я несколько раз вступал в контакт с Москвой. Порой приходится создавать впечатление, что тебя легко купить. У него может найтись неплохое объяснение.

— Ваше чувство справедливости, Эрик, просто похвально, — сухо отозвался Мак, — особенно учитывая ваше невысокое мнение об этом человеке, которое, кстати сказать, возможно, следовало бы подкрепить большим числом аргументов, когда вы его письменно выражали.

— Я по-прежнему считаю, что он мерзавец, и притом весьма опасный мерзавец. Я бы с удовольствием пристрелил его или разрезал на кусочки и скормил их акулам, если у них там имеются акулы. Но я не готов называть человека предателем без достаточных оснований.

— Это доказано, — сказал Мак. — Монах продался. Мы все проверили. Детали вас не должны касаться, но смею уверить, это установленный факт.

Я не люблю фактов, которые мне предлагают считать установленными, а также детали, которые меня не должны касаться, но мне ничего не оставалось, как сказать:

— Да, сэр.

— Что касается вашего первого вопроса, то ответ отрицательный. Нет, мы не знаем, что именно он затеял. Разумеется, нам надо выяснить это, прежде чем приступать к решительным действиям. Но что бы он ни решил провернуть под опекой китайских коммунистов, этому должен быть положен конец. Это не менее важно, чем разобраться с самим Монахом. Вы меня понимаете?

— Да, сэр. Кто этим от нас занимается?

— Пока только один человек, действующий снаружи под именем Бернард Нагуки. Если ему представится случай связаться с вами, он скажет, что на островах очень мало морских птиц, на что вы ответите: это так, зато всех прочих хоть отбавляй.

Интересно, что за мудрец придумал такой текст и как мне отличить секретного агента от орнитолога. Но вслух я произнес:

— Вы сказали, что Нагуки работает снаружи. А как насчет изнутри? Есть у нас там кто-нибудь? Мак поколебался, потом сказал:

— В общем-то да. Пока мы не наберем достаточно фактов, чтобы принять решительные меры, Нагуки будет выполнять отвлекающие маневры, как, собственно, и вы. Нам ни к чему давать повод Монаху заподозрить утечку информации из его организации. Но только, пожалуйста, забудьте об этом, Эрик. Как вы сами понимаете, ситуация деликатная, и внутреннему агенту была обещана полная свобода действий. И еще абсолютная анонимность. Я дал слово, что о его существовании не будет знать никто. В противном случае сотрудничество не состоялось бы.

Я покривился и произнес:

— Люблю я этих стукачей, которые хотят оказаться в стане победителей, не рискуя ничем.

— Я дал слово, Эрик, — спокойно напомнил Мак. Он одарил меня редкой и холодной улыбкой.

— Зато вы не давали слова, не так ли? Поэтому все, что вы узнаете из независимых источников, а также то, как вы поступите с полученной информацией, не имеет ко мне никакого отношения.

Мы поглядели друг на друга, и я сказал:

— Да, сэр. Это отчасти проясняет ситуацию.

— В теории на связь с вами выйдут лишь в случае необходимости. Как только мне удастся вступить в контакт с источником, я передам, что вы едете. Процедура идентификации — как условлено.

Я кивнул.

— Судя по вашим словам, Монах не знает, что его продали, но имеет ли он представление о том, что мы вышли на его след, даже если ему неизвестно, как это могло случиться?

— Боюсь, он начал это подозревать. Потому-то я и велел Нагуки отправляться туда и сразу заявить о своем присутствии. Создать впечатление, что именно он раскопал инкриминирующие факты.

— Жестоко по отношению к Нагуки, — заметил я. — Монах может быть безжалостным.

— Именно, — ровным тоном произнес Мак. — Вот поэтому я и ввожу вас в курс дела. С тем, чтобы вы могли заменить Нагуки, если с ним что-то случится. Вам понятно?

Я подумал: а кого же он наметил на мое место, если что-то случится со мной, но вслух я сказал:

— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Мой сарказм — если это можно считать сарказмом — не произвел на Мака ни малейшего эффекта. Как ни в чем не бывало он продолжал:

— Вы, надеюсь, понимаете, что официально Монах — старший оперативник, которому мы всецело доверяем. Собственно, чем больше я размышляю над проблемой, тем больше склоняюсь к мысли о том, что если кто и должен находиться под подозрением, так это вы.

Мне пришлось сделать над собой небольшое, но все-таки усилие, чтобы не порадовать его выражением замешательства на моем лице.

— Под подозрением в чем, сэр?

— Излишняя болтливость и слишком вольное поведение. Как результат, временное отстранение от работы и нахождение под наблюдением. Да, пожалуй, это должно сработать. Монах терпеть вас не может и потому скорее всего поверит, что вы впали в немилость. Очень часто даже самые проницательные из нас начинают верить в то, что их больше всего устраивает.

Мой месячный отпуск стал растворяться в туманных далях.

— Интересно, — подал голос я, — могу ли я узнать, что же такого я наболтал?

— Конечно. Например, среди прочего вы говорили, что зря мы воюем не с Россией, а завязли в Азии — и что любой паршивый лейтенантишко, который во время сражения позволил бы себе роскошь повернуться спиной к врагу, немедленно угодил бы под трибунал. Разумеется, я цитирую вас дословно.

— Ясно. Ну, а должен ли я немного поплакать над бедными коммунистическими младенцами, поджаренными на капиталистическом напалме?

— Только в том случае, если вы сумеете сделать это абсолютно убедительно. С вашей репутацией циничного и опытного оперативника вы произведете более убедительное впечатление — по крайней мере, на первых порах — если ваши комментарии будут основываться на чисто военном подходе. Разумеется, если вам понадобится войти в доверие к кому-то из конкретных лиц, вы можете позволить себе какие-то более резкие суждения. Или, напротив, отойти на более безопасные позиции, если того потребует обстановка. Все дело в том, на кого вы захотите произвести впечатление. Вас снабдят сведениями насчет лексикона, который используется в таких дискуссиях.

— Да, сэр, — сказал я. — В вашем описании мои высказывания не носят предосудительного характера и не дают повода для подозрений и слежки. Итак, я высказываю мнение, что Россия — куда более опасный враг, чем Китай. Ну и что с того?

— Для солдата, Эрик, всегда предосудительно ставить под сомнения решения начальства, — строго возразил Мак. — Ну, а если секретный агент при посторонних сомневается в правильности политики своего правительства, то он, мягко говоря, оплошность, ставящая под сомнение его профессионализм.

— Да, сэр, — отозвался я. — Извините, что поднял этот вопрос.

Но Мак не собирался так легко отпускать меня. Он продолжал, цитируя из учебного пособия по подготовке агентов:

— Агент не имеет права выражать непопулярные точки зрения, независимо от степени их справедливости, если, конечно, того не требует характер задания. В нерабочее время он должен быть политически незаметным, дабы не утратить свою профессиональную пригодность в будущем. Нарушение этого правила может повлечь за собой дисциплинарные взыскания. — Мак поднял голову и продолжал уже обычным голосом: — Могу только добавить, что Монах оказался у нас под подозрением именно потому, что его люди позволили себе высказывать свою точку зрения в подобных дебатах, и с его стороны не последовало никаких ответных мер.

— Думаю, что не надо даже спрашивать, на чью сторону они вставали. Ну, а что там за люди? Помимо человека изнутри, на помощь которого мы рассчитываем, кто бы он ни был, кто еще там имеет место?

Мак помрачнел.

— К сожалению, наши операции в Тихоокеанском регионе носили достаточно автономный характер, в первую очередь из-за больших расстояний и языковых особенностей. По сути дела, возникла организация в организации. Не имея доказательств, опровергающих этот тезис, готов предположить, что люди, там работающие, сохраняют верность именно Монаху. Большинство из них оказалось завербовано лично им, и все они привыкли отчитываться ему непосредственно или через него, а не мне лично, как поступают оперативники в других регионах. — Он тоскливо пожал плечами. — Это явная административная оплошность, но таких ошибок непросто избежать, учитывая географические проблемы.

— Ясно, сэр. Стало быть, под командой Монаха создана маленькая секретная империя. Очень неплохо для человека с амбициями.

— Да, — согласился Мак, — только у нее есть присущий всем империям недостаток. Без императора она рушится.

Эту фразу он произнес удивительно мягко. Я посмотрел на него и сказал:

— Ясно, сэр...

— Эрик?

— Да, сэр.

— Я говорил, что официально Монах вне подозрений. Для всех заинтересованных лиц было бы неплохо, если бы все осталось так до самого конца.

— Да, сэр, — отозвался я. — До самого конца.

Какое-то мгновение мы грустно смотрели друг на друга. Кажется, все уже было сказано. Я встал и вышел из кабинета Мака.

А теперь я ехал вдоль моря, и за мной следовала японская машина “дацун”. За рулем сидел круглолицый и усатый молодой человек, в котором я узнал одного из наших, точнее, “монашеских” агентов по кличке Фрэнсис, действовавшего под именем Билл Менандер. Судя по тому, как откровенно-назойливо он следил за мной, ему еще не хватало опыта, а может, Монах дал ему инструкции ехать так, чтобы я сразу догадался, что за мной следят. Это было вполне в духе Монаха.

За машиной Фрэнсиса ехал, то отставая, то нагоняя его, светлый “форд” примерно позапрошлогоднего выпуска. Я не мог понять, участвует ли он в параде или просто мирно едет себе по своему делу в ту же сторону.

Проезжая по Гонолулу в предзакатном освещении, я подумал, что если не обращать внимания на высокие и живописные горы явно вулканического происхождения, то этот город вполне можно принять за Лос-Анджелес или Майами-Бич. Зато его никак уж не спутать с теми серыми немецкими городами, где мы с Монахом выполняли то равнее задание. С тех пор много воды утекло, но тем не менее, вспоминая те дни, я напоминал себе, что, позволив ему вернуться назад живым, я совершил серьезную ошибку, которую, учитывая все то, что я с ним сделал, мне рано или поздно придется исправлять.

Глава 3

Мне понравился живописный экзотический облик отеля “Халекулани”. Он состоял из разбросанных то здесь, то там старомодных коттеджей, утопавших в сочной тропической зелени. Я уже готов был смириться с необходимостью угодить в устланную нейлоновыми коврами пронумерованную ячейку в одном из этих небоскребов из стекла и хрома, но этот отель выглядел обнадеживающе — он явно предназначался для того, чтобы в нем жили люди, а не хранились визитные карточки.

Мальчики в бело-голубых спортивных рубашках, занявшиеся выгрузкой моего багажа из такси, выглядели так, словно только что откатались на доске для серфинга. Такой же свежий вид был у смуглого гавайца за конторкой администратора, который оформил мой приезд, сообщил местонахождение пляжа, бара и ресторана, а потом, обернувшись, извлек ворох конвертов и стал просматривать, нет ли для меня письма.

— Прошу, — сказал он, протягивая авиаконверт. — Надеюсь, вам понравится у нас, мистер Хелм. Алоха, как говорят на Гавайях.

— Я думал, алоха означает “до свидания”.

— Это может означать все, что угодно, — улыбнулся администратор. — И здравствуй, и прощай, и привет, главное заключается в добрых интонациях, мистер Хелм. Это самое важное.

Он передал ключ мальчику. Следуя за мальчиком наверх — меня, судя по всему, решили поместить в главном корпусе, — я осторожно взглянул на письмо, которое держал в руке. Я не привык получать письма. Люди нашей профессии не заводят друзей, склонных к писанию писем. Нам и счета-то редко присылают на наши фамилии, во всяком случае, с моими счетами разбираются без меня.

Письма, как правило, означают новые неприятности, скрывающиеся за шифровкой. Но это послание не имело официального вида. По крайней мере, у меня нет потенциальных контактов под крышей сан-францисской адвокатской конторы. Я сунул письмо в карман и вошел за мальчиком в номер, дверь которого он отпер ключом. Это был номер-люкс. Поскольку все приготовления делались в последнюю минуту, мне пришлось брать то, что имелось в наличии, независимо от расценок. Это, впрочем, теперь не имело особого значения, поскольку, как оказалось, дядя Сэм собирался оплачивать все расходы.

Номер производил внушительное впечатление. Ванная, небольшая туалетная комната, большая спальня с двойной кроватью, а также комната поменьше — гостиная, которая на самом деле представляла собой крытую веранду, выходившую в сад. Как сообщил мне мальчик, здесь такое архитектурное усовершенствование именовалось “ланаи”. На столике в этом самом ланаи стоял букет ярко-красных и казавшихся восковыми цветов — любезность администрации. Обстановка отличалась уютной роскошью без кричащей новизны. Я решил, что, сделав над собой небольшое усилие, я, пожалуй, смогу немножко понежиться здесь то время, что отпустит мне Монах.

Дав на чай мальчику, я выждал, когда дверь за ним закроется, затем снял пиджак и галстук, вынул из чемодана фляжку, обнаружил на туалетном столике стаканы и лед и сделал себе выпивку, чтобы не угас тот приятный пожар, что зажгло во мне принятое еще в самолете. Перелет через Тихий океан не опасен с алкогольной точки зрения, если вы в состоянии выдержать натиск хорошеньких стюардесс, которые превосходят вас числом в отношении один к двум или к трем. Лично я не могу в таких ситуациях долго сопротивляться.

Затем я присел на кровать и стал читать письмо от адвоката по имени Уилсон Д. Пратт из юридической фирмы “Прескотт, Хавер”.

Дорогой мистер Хелм!

В качестве исполнителей завещания покойного Филиппа Гранта Марнера мы были проинформированы о трагической смерти во Франции миссис Хелм, урожденной Уиннифред Филиппа Марнер, которая, как вам, несомненно, известно, являлась одной из двух основных наследников мистера Марнера. Просим принять наши искренние соболезнования.

Мы были бы рады, если бы вы связались с нами в любое удобное для вас время.

Искренне Ваш У. Д. Пратт.

Я сделал новый глоток из моего стакана, но это не помогло. Смысл послания по-прежнему оставался для меня туманным. Меня смущало то обстоятельство, что ранее я несколько раз использовал такое “супружеское” прикрытие. А когда-то я и в самом деле был женат. Моя супруга вовсе не была урожденной Марнер, и мы развелись несколько лет назад, но мне пришлось еще раз перечитать текст послания, прежде чем до меня дошло: речь идет вовсе не о ней, но о моей недавней псевдоневесте, каковую я знал под ее кодовым именем Клэр.

Уиннифред Филиппа Марнер... Филиппа, Господи! Неудивительно, что она так и не сказала, как ее зовут на самом деле, хотя использовала имя Уиннифред, исполняя роль невесты. А теперь, значит, какая-то сан-францисская фирма вознамерилась сделать меня богатым исключительно потому, что мы несколько раз записывались как муж и жена, когда останавливались в европейских отелях. Вроде бы для опытных юристов это не должно было служить серьезным доводом, хотя, возможно, общая сумма состояния не отличалась значительностью.