Глава 11

Мы расстались, не договорившись ни о совместном осмотре местных достопримечательностей, ни о совместном ужине на завтра. Возможно, она ждала, когда я спрошу об этом, но я не спросил. Во-первых, оказываясь на новом месте, я люблю побродить в одиночестве, вооружась только фотоаппаратом с обычным объективом, чтобы вкусить дух места прежде, чем возьму профессиональную камеру со сменными объективами, блендами и фильтрами и приступлю к работе. Конечно, это была вовсе не увеселительная поездка с целью поснимать экзотический пейзаж, и мое амплуа фотографа, похоже, не многих могло обмануть. Но уж получив роль, я намеревался сыграть ее как подобает. К тому же, надо сказать, я люблю снимать.

Был у меня и еще один резон не выказывать особой прыти в отношении этой девушки. Мне хотелось узнать, что же произойдет, если я буду продолжать гнуть свою линию вежливого равнодушия к ней. Если она та, за кого себя выдает, она, вероятно, даже обрадуется, что ей не надо отбиваться от моих идиотских посягательств на нее - хотя я и не считаю, что женщинам нравится, когда их игнорируют мужчины. Если же она совсем не та, за кого себя выдает, - она должна предпринять некоторые шаги, чтобы добиться моего расположения и усыпить мои подозрения...

Кируна, хотя и располагалась в девяноста милях к северу от Полярного круга, оказалась вовсе не шахтерским поселком на краю света, а современным городом из железобетона и кирпича. Я бродил по улицам и фотографировал, пока небо не начало желтеть в наступающих сумерках. Тогда я поужинал в отличном ресторанчике с отменной кухней, но без спиртного - разумеется, ни американского виски, ни коктейля.

Имелось у них, впрочем, пиво, и я узнал, что скандинавское пиво бывает трех видов по степени крепости. Худший сорт - это какая-то пахнущая пивом водичка, которую можно спокойно давать младенцам. Лучший же сорт, как здесь говорят, креплено атомным соком. Звучало сие интригующе, но, когда я заказал кружку этого сорта, мне с сожалением сообщили, что им его не возят, поскольку их лицензия не позволяет торговать столь зверским зельем.

Пришлось удовольствоваться вторым сортом, известным как ординарный пильзнер. Затем, следуя данным мне еще в отеле инструкциям, я установил местонахождение конторы человека по фамилии Кьелльстрем и арендовал маленький черный "вольво", самый новый из трех, выстроившихся перед его домом. Компания, нас пригласившая, могла предоставить нам автомобиль завтра утром, но мне захотелось самому обеспечить себя средством передвижения.

Не проехав и двух кварталов, я понял, что стал обладателем жалкой колымаги, по своим ходовым качествам совсем не похожей на скоростные и маневренные изделия того же названия, которые шведы поставляют нам в Штаты. Впрочем, у моей кузов был такой же мило-уродливой конфигурации. Насколько я понимаю, они уже давно выбросили эту модель на свалку и выпускают теперь новую, ничем не отличающуюся по внешнему виду от всех прочих автомобилей. Но в данных обстоятельствах ее угрюмая неспешность меня вполне устраивала. Даже переключатель скоростей меня не раздражал. У меня дома есть старенький пикап, на котором я осваиваю дальние проселки, - у него тоже растет толстая палка из пола у правой руки. Вот только я с трудом привыкал к левостороннему движению, в особенности при том, что сгущалась тьма.

Я ехал медленно и осторожно. Полчаса я потратил на поиски нужного дома по улице Торпвэген, где, как следовало из реляции стокгольмского агентства, готовившего мне выезд на охоту, я должен был найти компетентного гида, который мог поехать со мной "на дичь". Я постучал в дверь, но мне никто не открыл.

Я сел за руль, развернулся и поехал, по моим представлениям, к отелю. В целом настроение у меня было хорошее. Во-первых, я неплохо провел время с фотоаппаратом, во-вторых, мне нравится осваивать новые марки автомобилей и колесить по незнакомым местам - даже таким, где тебя заставляют ездить вопреки здравому смыслу и правилам движения. Я расслабился: на пару часов, считал я, все мысли о заговорах и тайных интригах улетучатся из моей головы. Это счастливое ощущение я испытывал ровно две минуты. Потом я понял, что вижу в зеркале заднего вида фары преследующей меня машины. Одновременно я понял, что где-то сделал неверный поворот и теперь мчусь прочь от города.

Переход от городской цивилизации к арктической тундре совершился почти мгновенно. Асфальт кончился, и колеса заскакали по гравию. За моей спиной растаяли последние городские огни. По обеим сторонам дороги виднелись низкие кривые деревца, и я мгновенно вспомнил бесконечные леса, увиденные с борта самолета. Я выжал акселератор до упора, и в ответ до моего слуха из-под капота донеслось лишь слабое ржание движка в сорок "лошадей". Мой преследователь имел куда более могучие резервы мощности - он настигал меня. В последний момент я резко затормозил - моя малышка клюнула носом, и я скрючился на сиденье, прикрыв голову и шею, так как ожидал неминуемого удара в задний бампер.

Когда обе машины поцеловались бортами, раздался ужасный скрежет и визг. Краем глаза я заметил исполинских размеров автомобиль, пронесшийся за моим окном, - во всяком случае, таким исполином он показался мне, сидящему за рулем крошечного "вольво". Но как только он попал в сноп света моих фар, я понял, что это всего лишь обыкновенный американский "форд", хотя у этой модели были невероятно яркие задние сигналки. Теперь мне настало самое время по быстрому развернуть своего жучка и устремиться обратно к городу: пока этот сумасшедший будет разворачивать свой крейсер на узком проселке, я успею попасть под утешительную сень освещенных городских улиц. Переполненный отвагой и пильзнером, я, однако, вылез из "вольво" и решительно направился к нему. Впрочем, мои действия были не столь безрассудны, как может показаться: это было просто необходимо. В моем положении, полагал я, самая большая опасность подстерегала меня, когда я проявлял благоразумие. Чем глупее я себя вел, тем в большей безопасности оказывался. "Форд" остановился у обочины. Ярко-красный отблеск его огромных задних фонарей окрашивал деревья по обеим сторонам дороги. Из машины вылез мужчина и зашагал ко мне, держа в руке что-то длинное и узкое. На какое-то мгновение мне показалось, что он вооружен винтовкой. Но потом увидел, что это трость.

- Убийца! - сказал он. - Убийца!

Он схватил трость с двух концов и, рванув, разъял ее. Раздался тихий металлический щелчок, и во тьме блеснуло длинное лезвие, узкое и острое, как игла, омытое красным сиянием задних фонарей "форда".

Глава 12

У меня было достаточно времени, чтобы при свете фар "вольво" рассмотреть его при приближении. Он был не слишком внушительных размеров и всем своим видом производил впечатление европейского щеголя. На нем была гамбургская шляпа - необходимый головной убор европейского бизнесмена - и консервативного покроя, даже по местным стандартам, темный костюм. Булавка, воткнутая в шелковый с блеском галстук, искрилась во мраке. На руках бледнели перламутровые перчатки. В начищенных башмаках я мог бы, как в зеркале, увидеть собственную физиономию - коли света было бы побольше. Разделив свою трость-меч и отбросив ненужную вторую половинку-ножны, он подошел ко мне уверенным деловитым шагом.

- Убийца! - шипел он. - Forbannade mordare! Я пока не врубался в ситуацию, так как понятия не имел, кто он такой и что его гложет, но иглоострый меч в его руке говорил сам за себя, поэтому я увернулся от первого удара и выхватил из кармана свой золингеновской стали нож. Я раскрыл его, не спуская с коротышки глаз. Мне нужно было только взяться за кончик лезвия и, воспользовавшись весом тяжелой рукоятки, легким взмахом запястья с вывертом мгновенно его выпустить. Такой жест всегда производит неотразимый внешний эффект, но в то же время это очень удобно, когда надо оставить одну руку свободной, чтобы отразить внезапную атаку.

Только теперь я разобрался, что к чему. Он был вооружен трехгранной острой пикой с неострыми краями. Так что мне следовало опасаться только острия. Надо было его подразнить и вынудить на новый выпад, извернуться, вцепиться в клинок, а потом, пока он старается удержать равновесие, сделать шаг вперед и всадить ему нож снизу вверх - распороть ему брюхо, как расстегиваешь "молнию" на куртке - от паха до грудины.

Иначе говоря, я слегка рассвирепел. Терпеть не могу, когда меня пугают и грозят убить, норовя насадить на пику, точно засушенную бабочку на иглу. Мысли путались: я уже подзабыл свои инструкции. Возможно, это была просто очередная проверка - вроде того псевдоизбиения, которому я подвергся в парке в центре Стокгольма. Самое главное для меня пока было сохранить в целости все свои конечности и внутренние органы, но я уже был не в состоянии проявлять хитрость или решительность. "Ни при каких условиях ничего не предпринимай!" - наказал мне Мак. Эта инструкция, можно сказать, имела отношение только Каселиусу, но я догадывался: если в Вашингтоне и впрямь что-то стряслось, там не особенно обрадуются новым трупам. И к тому же я был уверен, что этот разъяренный щеголь с мечом и был Каселиус, сколь бы невероятным это ни казалось.

Но прежде чем я нанес ему увечье, всю мою кровожадность как рукой сняло. Я ловко увернулся от нового удара, но при этом схватил его за грудки - нарочно сделав это неуклюже, - и его меч тотчас проткнул мне руку. К несчастью, оружие оказалось не настолько тупым, как я полагал. На конце, все три грани сходились и были заострены - надо думать, для эффективности укола, - так что я получил полное представление о его оружии ценой двух порезанных пальцев.

Порезы жутко болели. Уворачиваясь от нацеленного на меня острия, я с трудом вспоминал, за кого должен себя выдавать и какие действия предусмотрены моей ролью. Ну, то, что я не был Мэттом, невинным фоторепортером, - это уж точно! Однако кто бы ни был мои визави, ему не удастся меня убить - или подвергнуть проверке, коли это входило в его задачу, - даже если он на это надеется. И, конечно же, я не был Мэттью, респектабельным мужем Элизабет Хелм и отцом трех маленьких Хелмов. Эта глава-страница моей жизни была перевернута или будет - коль скоро вынесенный судом вердикт окончателен. И я не был Эриком, агентом Мака, хладнокровным убийцей - еще не пришла пора вытащить этого джокера из колоды, ибо я еще не настиг свою жертву, и мне было запрещено действовать даже в том случае, если бы я ее нашел.

В моем репертуаре оставалась только роль секретного агента Хелма, героя с крепкими кулаками, кому все нипочем, защитника демократии, чьих миловидных партнерш избивали и убивали прямо у него на глазах, малость поумневшего оперативника, больше доверяющего дурацкому ножичку, нежели силе своих хилых кулачищ. Правда, было время, когда он выказал определенное умение обращаться с некими видами оружия, ведь его бы не послали на такое задание, если бы он был совершенно беспомощным. Мне не особенно нравился этот парень: он выглядел, прямо скажу, порядочным недоумком, но у меня был свой интерес в том, чтобы он оставался цел и невредим.

- Mordare! - рычал коротышка. - Грязный убийца. Свинья!

Если он и отыгрывал номер, то вкладывал в свою игру всю душу. Он уже разошелся не на шутку. В свое время он явно занимался фехтованием, но заточенные и остроконечные орудия убийства всегда были моим коньком. С тех пор как в детстве я играл с деревянным мечом и щитом, сделанным из пустой табачной коробки, я пристрастился к стальным лезвиям. Револьвер или винтовка, в конце концов, ни для чего не пригодны, кроме как для убийства. А ножом, как поговаривают старые волки, когда тебе больше нечем себя занять, всегда можно по крайней мере поточить карандаши.

Я отер порезанную левую руку о штаны и взмахнул ножом - как раз вовремя, чтобы отбить новый выпад мечом. В то же мгновение я сделал нырок и подхватил с земли отброшенное им оружие - видимо, сам он вовсе не считал это оружием, или, возможно, хотел проверить, хватит ли у меня догадливости и сноровки им воспользоваться. Но у меня не было выбора. Не мог же я до утра отражать его атаки только с помощью коротенького стального клинка. Я крепко сжал в ладони почти тридцатидюймовую дубину с замечательным медным наконечником. Теперь в моей правой руке была палка, а в левой - нож. Я начал изображать старый итальянский танец с саблей и кинжалом. Итальянцы могли также проделывать неприятные штучки, используя плащ, который они набрасывали противнику на глаза или на меч, - но у меня не было под рукой плаща.

- Ладно, мужик, - прохрипел я. - Уж не знаю, с чего это ты так воспламенился, но если хочешь пофехтовать - давай фехтовать. В колледже у меня это неплохо получалось.

Он снова бросился на меня, но я поймал его лезвие палкой, аккуратно отвел его руку и сам сделал выпад, направив сверкающий медный наконечник прямо ему в глаза. Коротышке удалось спастись: в последний момент он сделал отчаянный прыжок в сторону. Наш поединок продолжался довольно долго. Давненько я не держал в руках шпаги и уж основательно подзабыл, чем отличается кварта от терции, но мое запястье оказалось куда памятливее мозга.

Его половинка трости-меча оказалась чуть длиннее и куда острее моей, но у меня еще был нож, и, кроме того, как я понял, он явно раньше не играл в такую игру. В современных salles des armes[4] она уж совсем не котируется. Руки у меня были длиннее, чем у него, на несколько дюймов - преимущество вполне достаточное для компенсации различия в видах оружия, и медный наконечник моей палки был достаточно острым, чтобы выколоть ему глаз или распороть глотку.

Это было, я думаю, мрачное зрелище - на пустынном проселке близ арктического полюса мира, но я был слишком увлечен, чтобы по достоинству оценить эту мизансцену. Танцуя, мы переместились из тусклого красноватого сияния задних фонарей "форда" в яркий сноп света фар "вольво", при этом каждый из нас старался загнать противника в наиболее освещенное место.

Чем дольше продолжался наш поединок, тем лучше у нас получалось. У коротышки были сильные запястья, и двигался он весьма проворно: когда-то он явно был неплохим рапиристом, хотя, подобно мне, теперь растратил былую ловкость. Если бы мы дрались на мечах, он бы мог меня уложить с легкостью. Но ему пришлось участвовать в гандикапе, противопоставив моему вожу свою ярость, реальную или притворную. Короткий золиигеновский клинок неизменно разрушал классический рисунок его атаки, бесполезной при обороне с помощью двух клинков. Снова и снова он яростно бросался на меня, хотя ему бы надо было просто спокойно понять мою тактику. И он упрямо пытался уколоть меня прямо в сердце, в то время как ему следовало метить в мою неудачно выставленную руку.

Узел его галстука распустился, шляпа давно куда-то исчезла, ботинки запылились. Лицо его лоснилось от пота - как и мое, надо полагать. Он снова бросился на меня, и, отражая его атаку, я понял, что он теряет силы. Острие его меча ударило мимо цели. Есть старый трюк, с помощью которого, рассуждая теоретически, можно разоружить человека, если только он на него купится. Не думаю, что его когда-нибудь применяли в настоящем сражении - точно так же, как ни один техасский рейнджер не прибегал к умопомрачительным приемчикам вроде "разбойничьего переката" или "смены караула на границе"[5]. Когда на карту поставлена твоя жизнь, обычно не откалываешь театральные номера.

И все же теоретически такая возможность существовала, и он уже вполне дошел до нужной кондиции, и мне надо было что-нибудь с ним сдавать, не доводя дело до летального исхода. Я резко - "описал палкой круг против часовой стрелки - забыл точное наименование этого приема - и, подхватив меч у самого основания клинка, начал быстро вращать свое оружие. Опытный фехтовальщик, будучи в хорошей форме, просто-напросто увернулся бы от моего клинка - в данном случае палки - и продолжал бы свою атаку, но реакция у коротышки уже притупилась: он устал и внезапное нападение застигло его врасплох. Он выронил свой меч, и тот, описав дугу, грохнулся на дорожный гравий. Он на мгновение замер, безоружный, изумленный, и я не знал, что же делать с этим несчастным теперь. Наверное, я и сам немного устал.

Я сдвинулся, но было уже поздно. Он то ли всхлипнул, то ли издал сдавленное рыдание и кинулся за своим оружием. Опередив меня, он подхватил меч и снова бросился вперед, но уже не фехтовал. Он обхватил меч обеими руками и размахивал им точно дубинкой, метя мне в голову. Он рыдал от отчаяния, страха и ярости, намереваясь подсечь меня как иссохшее дерево.

Оставалось только одно, что могло спасти меня от его безумной атаки. Я бы мог его запросто убить: он раскрылся, подняв руки над головой, так что, сделав один прямой резкий выпад, я бы вонзил медный наконечник прямо ему в горло - но мне было запрещено убивать. "Ни при каких условиях. Это приказ. Это приказ". И вдруг у меня оказалось сразу несколько орудий. Обе мои руки были заняты, и надо было от чего-то избавиться, чтобы взять его живым, хотя эта перспектива казалась не более приятной, чем снимать с дерева извивающуюся и скалящуюся рысь.

Я отразил удар меча, который, нанеси его коротышка удачнее, раскроил бы мне череп - даже если бы меч и не имел трех острых граней. Бросив палку и нож, я обхватил коротышку обеими руками, стальным объятием стиснул его (если бы ему удалось вырваться, он бы меня в мгновение ока пронзил насквозь своим мечом) и ударил изо всех сил коленом ему в пах. Он перегнулся пополам, и я огрел его по затылку, но не ребром ладони - чтобы перебить ему шейные позвонки, а просто кулаком, точно молотом, чтобы он плюхнулся на дорогу. Он упал и свернулся в клубок, как дитя, обхватив себя за ушибленное место.