33

Аттон молча доел свое мясо и выпил последнюю лоханку с пивом. Ему нестерпимо хотелось лечь на лавку и задремать. Глаза отчаянно слипались, в голове противно шумело. Он был в дороге уже так долго, что начал забывать, что где-то существует дом и тишина одинокого жилища. После того, как он переночевал в сторожке охотника, на краю земли, все свои ночи он проводил под открытым небом. Его тишина была постоянно наполнена шорохом ветра, далекими шагами крадущихся хищников, тихим шелестом дождя. Временами он чувствовал себя так паршиво, что хотелось просто лечь и не вставать. Никогда. Ни за что. Но потом, ноющая боль от усталости проходила, и он шел вперед, как шел когда-то его отец, через тернии и трупы врагов.

Аттон открыл глаза и осмотрелся. Оказалось, он все-таки задремал. В закопченном и забрызганном кровью зале таверны уже почти никого не было. За соседними столами спали несколько проходимцев, видимо не имеющих денег на то, что бы оплатить комнату. В углу по-прежнему сидел охранник, и из-под приспущенных век внимательно наблюдал за Аттоном. Хозяин, положив плешивую голову на стойку, с тревогой и страхом смотрел на кровавое пятно.

Аттон медленно поднялся, и не торопясь подошел к стойке. Сказав на ухо хозяину пару слов, незаметно отстегнул от цепи под накидкой половину золотого кольца. Лицо хозяина стремительно бледнело, да так, что синяк на скуле казался уже черным. Аттон повернулся к охраннику и поманил его пальцем. Тот встряхнул головой, словно пес, подхватил с пола топор и поднялся.

— Че надо?

Аттон многозначительно подкинул на ладони золотую монету и указал на выход. Громила улыбнулся щербатым ртом и пошел к дверям. Аттон перегнулся через стойку и заглянул хозяину в глаза. Под его взглядом тщедушный человечек съежился и обмяк. Обширную лысину покрыла испарина.

— Я понял, господин. Я все понял…

— Вот и прекрасно… — Аттон вышел во двор. Громила стоял у порога, положив топор на плечо.

Аттон шел прямо на него.

— Как здоровье епископа Аккарры?

— Чего? — опешил громила и тут же рухнул на землю от удара гардой в висок. Аттон подхватил бесчувственное тело под мышки и поволок за дом. Там он привел охранника в сознание парой оплеух и когда тот открыл глаза, слегка надавил ему острием ножа на горло.

— Ну и кто тебя сюда послал?

— Чего надо-то?

— Сложно все сразу объяснить… Да и не поймешь ты… — Аттон полоснул ножом по его руке. Громила завизжал, тонко как поросенок.

Аттон поморщился.

— Я сейчас буду снимать с тебя кожу, по кусочкам, пока ты не ответишь на мой простой вопрос…

Громила вытаращил глаза и торопливо забормотал:

— Меня послал сюда Джуппа Камень. Я был в его банде… Три дня назад прискакал человек, аведжиец. Камень называл его Щуколовом. Он дал Джуппе денег, приказал разослать по всем тавернам вдоль Хоронгских трактов людей, и платить за описание каждого, проехавшего в сторону Прассии, мечника по медному карату.

Аттон задумчиво потер подбородок.

— За монахом поехал кто-либо?

— Да, господин. Двое. Но он убил обоих, и забрал их одежду.

— Хорошо. Ты неплохой парень и мог бы стать, к примеру, хорошим кузнецом. Но, увы… — Аттон перерезал ему горло и вытер нож об рубашку покойника.

Долгорский монах. Он шел за ним через Пустоши. И теперь, по-видимому, торопится в Виест. Забавно. Но кого все-таки ищут аведжийцы? Уж не Аттона ли? Кто, из его связных, знал что его цель — Виест? Никто. Кроме Торка. Но его в расчет можно не брать. Даже тот, кто ждет его в Виесте, не мог знать, куда он идет. Значит, ищут не его. Вообще на границах часто кого-либо ищут. Но, как правило, это местные власти, либо охотники за головами. Имя Щуколов, Аттону ничего не говорило, но для охотника имя было как раз. Одни загадки. Чтобы прояснить ситуацию, нужен связной. А для этого необходимо скорее добраться до Виеста.

Аттон оседлал коня, подумывая о том, не стоит ли спалить за одно и постоялый двор. Но, серьезней поразмыслив, решил, что не стоит.

34

— Император не оставил свою идею напасть на короля? Вот и славно… Пусть мальчик пока играет в солдатиков, ему в дальнейшем это очень пригодится. Я думаю, что Коррон не даст ему скучать своими нравоучениями. Какие вести из Норка?

— Тихо, как среди топей Кары, господин канцлер. Граф, вместе с ректором увлеченно пьют, вторую неделю как… Банкиры пьют с промышленника Хоронга, Джемиус полагает, что обсуждается активность Аведжии на землях Прассии и Бадболя.

— Что-то слишком там все спокойно… Что еще?

— Господин канцлер! Через моего кузена Куддина, что торгует…

— Что торгует на рынке контрабандным исподним из Латеррата…

— Да, господин канцлер… Так вот, через моего кузена вам передали приглашение на встречу…

— Да? В прошлый раз это был Король Уртских контрабандистов, а позапрошлый — шаман кочевников… Кто на этот раз? Сам Зошка?

— Нет, господин канцлер. С вами хочет встретиться некто Кристофер Гир…

Россенброк очень медленно отложил перо. Потом, глядя на Ландо снизу вверх, прошипел:

— Что… Паук Гир? Он в Вивлене?

— Да, господин канцлер. Кристофер Гир в столице. Он просил встречи с вами, завтра, вечером, в Летней резиденции.

— Паук Гир в столице, а ты сообщаешь мне это так, словно читаешь приказ по дворцовой кухне! Старый болван… Весельчак! — Россенброк заорал так, что Ландо в испуге подпрыгнул. В кабинет влетел телохранитель и замер, в готовности выслушать любой приказ.

— Весельчак, найди полковника гвардии Краста. Взять людей, окружить дворец сплошным кольцом. Что бы не одна мышь мимо вас не проскользнула. Усилить охрану Императора. Прочесать сегодня весь Императорский парк. Живо…

Канцлер встал, отшвырнул трость и бормоча под нос, принялся ходить кругами по кабинету.

— Что же надо Гиру от меня? Почему он рискнул проникнуть в столицу, зная о моем к нему отношении? Ландо, случилось нечто, очень серьезное… Запроси все сведения из Латеррата, за последнее время и подготовьте Летнюю резиденцию к встрече.

35

От реки поднимался, свиваясь в упругие кольца, туман. В обнаженных ветвях деревьев глухо выли летучие коты. Туман оседал на грязно-желтые сморщенные листья кустов холодными каплями, наполняя сумерки тяжелым запахом старения и тлена.

Россенброк, утопая по щиколотку в багряных листьях, прохаживался по аллеям парка, зябко кутаясь в черный суконный плащ. В пяти шагах за ним, склонив большую, уродливую голову, брел Весельчак. Когда из мутных колец тумана показалась высокая, худая фигура, Россенброк остановился и счистил тростью прилипшие к сапогам листья.

Приближающийся к ним человек был необыкновенно тощ. Он шел как-то угловато, как будто состоял из разных, нестыкующихся частей. Все движения его напоминали танец марионетки, а кожаный балахон болтался так, словно надет был на бестелесный дух. Весельчак, глядя на него, издал кошачье шипение, и задышал канцлеру в затылок.

— Отойди, малыш. Этим ты его не испугаешь…

Человек, загребая худыми ногами листья, остановился перед ними и скинул капюшон. Россенброк внимательно вгляделся в узкое, напоминающее череп, обтянутый кожей, лицо. За двадцать с лишним лет, это лицо практически не изменилось. Те же огромные бездонные антрацитовые глаза, те же острые скулы. Быть может, лишь складка в уголках рта стала глубже.

Как и двадцать лет назад, Россенброк внутренне вздрогнул. Лицо это было ужасным.

— Мы не виделись двадцать лет, граф… — Человек заговорил удивительно красивым, глубоким голосом.

— Двадцать три года, Кристофер… Двадцать три года…

— Судя, по прекрасно сохранившейся памяти, я могу считать, что с тобой по-прежнему можно иметь дело…

— Ты все также нагл и циничен, Кристофер…

— А ты, все так же стар и брюзглив, граф.

— Два года назад, ты послал человека, чтобы меня убить…

— Ты делал это не раз, ну и что?

Россенброк смотрел на Паука Гира, и поражался, насколько точным было это прозвище. Во всей его фигуре, в лице не было ничего человеческого, ни капли… Это был паук во плоти.

— Думаешь обо мне плохо, граф?

— Нет. Я всегда удивлялся тебе. Ты талантливый политик. И, судя по тому, что ты здесь, в Вивлене, что-то произошло… Но что, Кристофер? Что привело тебя сюда?

Латерратец, казалось, не заметил вопроса. Он смотрел куда-то поверх канцлера, и бледное, как у покойника, лицо его было печальным.

— Это знаменитый Весельчак? — Гир указал тонким, как соломинка, пальцем на телохранителя.

— Да.

— Наслышан. Он еще более отвратителен, чем я…

— Он сваанец…

— Неужели? Я считал, что их всех выбили… Здесь холодно, граф. Я не переношу холод.

— Конечно, пойдем в дом. Я думаю, что нам многое придется обсудить.

— Не будем вспоминать прошлое, граф. — Гир сидел у камина, и протягивал к огню свои белые, почт прозрачные руки с длинными ухоженными ногтями. — Я не для этого проделал столь дальний путь, в такое опасное время. Сейчас, я рад, что покушение не удалось, хотя два года назад, я рвал на себе остатки волос. — Он посмотрел на канцлера. Россенброк сидел в огромном кресле, закутанный в клетчатый плед, и неподвижно смотрел в огонь.

— Два года назад, я мешал твоему герцогу. Что же случилось теперь?

— Теперь? Я ехал по вашей земле, граф. Я видел улицы заваленные трупами умерших от чумы. Я видел горящие деревни, и людей, готовых от голода жрать друг друга.

— Неурожайный год, Кристофер. И не говори мне, что тебе жалко этих людей…

— Посмотри на огонь, граф. Разве он горит так, как горел когда-то? Разве туман был таким густым и страшным? Разве реки текут не по-иному?

— Ты мистик, Кристофер. Не понимаю, почему Великий Герцог столько лет терпит тебя…

— Мистик? Вполне возможно… По моей стране ходят странные люди и говорят о каком-то сбывающемся проклятии. Они не доживают до дыбы, перегрызают себе вены… Кто-то похищает старые кости из склепов…

— Кости, говоришь…

— Да, кости… Разграблены несколько древних усыпальниц, брали только ветхие книги и кости. И это странно, граф. Могилы грабят ради золота. Твои люди, тоже следили за теми, кто грабит могилы. Может, ты знаешь, зачем все это? Кто-то ворует кости, бередит умы черни страшными легендами, помогает лесным разбойникам деньгами и сведениями…

— У Империи столько проблем, Кристофер. Если я брошу все свои силы на поиски тех, кто грабит могилы, меня завтра же поволокут лошадьми по главной пощади Вивлена…

— Я знаю, граф, о твоих проблемах. Я вижу, что кто-то пытается втянуть Империю в войну…

— Ты умен и склонен к анализу. Я всегда это знал… Но у Латеррата тоже немало проблем, о которых знаю я. Против вас настраивают соседей, и может так случится, что это твою страну втянут в войну…

— Мы готовы к войне, но это сейчас не важно… Я отследил нити этого странного заговора, Все они тянутся в Империю.

— Ты хочешь сказать, что все нити тянутся в Норк?

— Да, граф. Все нити тянутся в Норк. И там обрываются… — Гир замолчал. На его лице, лице страшного насекомого, плясали огненные блики и канцлер, словно опасаясь смотреть в бездонные антрацитовые глубины глаз собеседника, прикрыл лицо ладонью.

— Меня тоже, и давно, беспокоит Норк. Но я не могу найти там источник этого беспокойства.

— Ты слышал легенду о Великом Торке?

— О ком?

— О Великом Торке… Иногда, на задворках больших и малых городов встречаются странные люди. Они молчаливо крадутся по сумеркам, как эркуланские пожиратели. Иногда, они собираются в грязных корчмах и там тихо беседуют, на странном языке. Их невозможно захватить, они верткие как щуканы они пользуются скрытыми проходами.

— Мне докладывали о подобном, Кристофер.

— Так вот, однажды нам удалось захватить одного, и он успел дожить до хорошей пытки. Он ничего так и не сказал, толком. Единственное что, по его словам, где-то существует некий Торк, то ли чародей, то ли просто талантливый мошенник… Так вот Торк этот, якобы желает освободить людей от страшного проклятия, которое заключается в том, что человечеством управляют, на самом деле, не люди. Что управляют нами какие-то ужасные чудовища…

— Посмотреть на тебя, не так уж он и не прав…

— Я единственный, из рода Тельма, оставшийся в живых, и ты это прекрасно знаешь. Так же, как может быть и твой сваанец. Нас, коренных жителей Лаоры, осталось совсем немного. Скоро останутся только проклятые аведжийцы…

— Никто не любит аведжийцев, даже их ближайшие родичи…

— Аведжийцы предатели, и это у них в крови… Они истребили всех Лен-гураи, чтобы доказать, что они такие же, как и вы. Ваши предки переняли наш язык, нашу письменность. Ваши правители носят имена наших древних вождей. Это мы научили вас выплавлять железо и бронзу, сеять пшеницу и разводить скот. А аведжийцы переняли вашу страсть к оружию и клановой зависимости. Это они, самые отсталые из нас, начали истреблять сначала нелюдей, а потом добрались и до вас. Даже Великий Зошка презирает аведжийцев, считая их ниже самых грязных кочевников Горенна.

— Хорошо, Кристофер… Я никогда не слышал ни о каком Торке, даю тебе слово канцлера. И в колдовство, я не верю. Хотя все истории с костями очень загадочны. Я считаю, что кто-то, пользуясь позабытыми легендами, пытается, с какой-то непонятной целью, столкнуть этот мир в пропасть. И в его арсенале, есть не только легенды. У него, или у них, есть деньги, влияние и источники информации…

— Это сила, граф. Сила, с которой нам придется считаться. А цель может быть только одна — Власть. Власть страха. Люди подвержены страху, как никто. Но сейчас, испугать кого бы то ни было, тяжело. Раньше, люди боялись драконов и мантикор. Но сообща справлялись с этим. Боялись церковь, но церковь давно исчерпала свой арсенал запугиваний. Сейчас, еще кое—где люди боятся Истребителей Зла, пыток и костров, но сидя в подвалах, они смеются над глупым архиепископом и завидуют его богатству. Люди не боятся Имперских арионов и Тайной канцелярии, Нет, конечно же, они боятся… Но нет того жуткого страха, что заставляет с криком вскакивать по ночам, и дрожать, обливаясь холодным потом, над каждой прожитой минутой. Но заставь человека поверить в то, что им правит жуткое чудовище, что каждый миг, прожитой им жизни — это подарок кровожадного зверя… И что, только ты один, способен отогнать этот ужас. Так можно покорить весь мир, граф! Избавители от страха — самые желанные правители…

— Мне кажется, Кристофер, что ты не одну ночь думал над этим. — Канцлер подождал, пока гвардеец подкинет дров в камин, и выйдет их зала. — Но ты пришел ко мне, прекрасно зная, что я могу не выпустить тебя живым. Значит, ты прибыл не для того, что бы напугать меня неясными кошмарами.

— Ты прав, граф. — Гир немного помедлил, и продолжил. — Ты прекрасно изучил меня за эти годы. Я прибыл с совсем другой целью. Латеррат заключил соглашение с кланом Диагур о поставках островных товаров через земли кочевников.

— Какой резкий переход от мистики к экономике. Ты был и остаешься деловым человеком, Кристофер. Я хотел бы иметь такого помощника как ты…

— Что? Быть в тени Великого Россенброка? Это не для меня… — Гир странно улыбнулся, обнажая крупные зубы с выступающими резцами.

— Амбиции, амбиции… Ну и что у вас там с Бантуей?

— Бантуе нужно торговать… Они живут за счет торговли, как архиепископ Дрирский живет за счет дураков. Аведжийцы, со своими проклятыми налогами сделали невозможным торговлю через Прассию и Данлон. И Атегатт, и Королевство, и Рифлер нуждаются в островных товарах. Но аведжийцы контролируют весь юг, кроме Прассии, отрезая нам всем основные торговые пути. Поэтому мы и заключили договор с кланами, о поставках в Империю, через таможни Латеррата.

— Значит, твой Герцог не захотел договариваться с Фердинандом?

— У нас на плечах висят Пинты и Нестс. Людей, населяющих эти страны и людьми-то можно назвать с большой натяжкой… Здесь позиции Фердинанда особенно сильны…

— Твой герцог боится, что Фердинанд напустит на вас варваров?

— Мой герцог не боится ничего… С тех пор, как получил по голове палашом забринского корсара. После этого страх из него просто улетучился, как впрочем, и многие другие чувства… Мой герцог, не боится ничего сейчас. Пока он у власти, ни одна собака не посмеет даже тявкнуть на Латеррат. Никто, из наших соседей, будь то Нестс, Пинта или Бриуль, не могут тягаться на равных с нашей армией. И эти слова не бравада, граф!

— Я знаю возможности вашей армии, Кристофер.

— Но моему герцогу полтораста лет. Он, единственный оставшийся в землях Лаоры, кто помнит, что когда-то были такие народы как Оммаи, Тельма или Сваан. Он единственный кто помнит первые Бриульские войны и нашествия кочевников. Он может умереть в любую минуту, даже сейчас, когда меня нет рядом… — глаза Гира тревожно заблестели. — Но может и пережить нас с тобой. Один из его предков дожил до двухсот четырнадцати… И ты знаешь, граф, что у герцога нет наследников… — Гир внезапно замолчал, словно выдал какую-то страшную тайну.

— Да, твой герцог, еще лет эдак сто двадцать назад, избавился от всех претендентов на престол.

— Мой герцог знает, что после его смерти, на западе Лаоры разразится невиданная война за обладание троном Латеррата. И наибольшие шансы в этой войне — у проклятых аведжийцев.

— Мне кажется, я понимаю тебя, Кристофер. Одно дело временный союз, другое — когда твоей страной станут править ненавистные тобою предатели…

— Ты понимаешь далеко не все, граф… Великий герцог Латеррата, Правитель Западных Границ, Наставник Ордена Рыцарей Иллара согласен признать Императора Лаоры, Князя Атегаттского своим сюзереном…

То, что сказал Паук, было настолько неожиданным, что Россенброк даже привстал в кресле. Глаза его широко раскрылись, а нижняя губа, совсем по-старчески задрожала. А, когда канцлер заговорил, то голос его больше всего походил на карканье старого ворона.

— Повтори еще раз, Кристофер Гир, то что ты сказал. Титулы можешь опустить…

36

Аттон провел ночь в лесу. То была отвратительная ночь. Где-то поблизости бродила стая гурпанов, пару раз доносился рык какого-то страшного зверя, и всю ночь, не перестывая, шел дождь. На утро лег плотный туман, скрыв очертания даже ближайших деревьев. Туман клубился и стекал мутными волнами, скрадывая звуки. Из белесой мглы доносились непонятые шорохи и потрескивания. До самого тракта Аттон не выпускал из рук обнаженного меча.

Дорога, укрытая липкой молочной взвесью тумана, была пуста. Караванщики решили, видимо, переждать туман, опасаясь засад. Аттон пришпорил коня, намереваясь, сегодня же к вечеру достигнуть Виеста. Выше к перевалу, туман почти рассеялся, в просветах между деревьями показались далекие желтые холмы. Задул пронзительный холодный ветер. Лес, вдоль тракта, становился гуще, появились широкие разлапистые ели, хмурое небо, все чаще скрывалось за переплетением могучих ветвей.

От длительного переутомления, чувства Аттона притупились, бессонная ночь отзывалась тупой болью в висках, и поэтому, когда конь под ним резко дернулся в сторону, Аттон успел, лишь, кубарем скатиться в мокрые кусты. Конь пробежал еще несколько шагов и, захрипев, упал.

Из его шеи, там, откуда торчал толстый арбалетный болт, бил фонтан темной крови. Из леса, матерясь и размахивая оружием, выбежали люди. Аттон стиснув зубы, потянул из-за плеча меч, и вышел им навстречу. Их было трое. Замедлив шаг, они приближались, глядя на мертвую лошадь, совершенно не обращая внимания на него. Один из них, здоровенный детина, сжимал в руках огромный аведжийский арбалет, заряженный зазубренной толстой стрелой, двое других были вооружены тяжелыми секирами.

— Ты че, свин джайлларский, ты куда целил, мать твою? В седока целить надоть было…

— В седока и целил…

— Вон он, мать твою, седок твой, страшный такой. Ща мечом махать начнет…

Детина глянул на Аттона, мерзко ухмыльнулся, и поднял арбалет. Аттон, отставив меч чуть в сторону, шел прямо на них.

— Ты гляди, не пужливый. А зря… Ий-и-и-х!

Аттон с легкостью отбил стрелу мечом, и одним прыжком оказавшись возле арбалетчика, снес ему голову. Пока второй разбойник провожал испуганным взглядом, крутящийся в воздухе болт, Аттон вырвал у него из-за пояса нож, и всадил ему в глаз, по гарду, и тут же, не давая третьему поднять секиру, разрубил его почти пополам. Сзади тихо звякнула, упавшая на камень, стрела.

Аттон, стоя среди порубленных тел, внимательно вглядывался в лес. Убедившись, что разбойников было всего трое, он обшарил карманы их грязных кожаных рубах, и, с досады, плюнул. Теперь у него не было коня. Тогда, унося ноги из Предела Лесов, где его настигли собаки маркиза и ему пришлось бросить оленя, тогда он хотя бы знал, что есть короткая дорога черед Пустоши. Когда-то он ходил к Виесту, но северным трактом, из Данлона… Здешние же места ему были совершенно не знакомы. Идти по дороге пешком было бы слишком опасно. Не считая разбойников, на тракте могут встретиться охотники за головами, о которых говорил громила из таверны, а для этих, подорожные грамоты — лишний повод обшарить карманы странника. Идти лесом вдоль дороги долго, к тому же он слишком устал, что бы пробираться через завалы и буреломы. Аттон снял седло и закинул его в кусты. Потом, собрав все самое необходимое, заполнил дорожный мешок и двинулся в гору. Оставалось надеяться на случай.

37

— Герцог Латерратский признает Императора своим сюзереном, лишь в том случае, если после смерти герцога его титул перейдет правящему Императору.

Россенброк долго молчал. Он прижимал ладони к вискам и напряженно думал. Гир смотрел на старика с жалостью. Только они двое, на всю Лаору могли осознать, к каким последствиям приведет этот шаг.

— Правители Атегатта всегда славились своей прямотой и следовали древним канонам чести. За редким исключением. Может, поэтому, они чаще других становились Императорами. Аведжийцы в глазах всей Лаоры были и остаются проклятыми предателями. Это правда и нет, одновременно, и ты это знаешь ничуть не хуже меня. Но никто не хочет, чтобы они правили миром. Я думаю, что это понимают не только епископы, но и король, если он не пропил окончательно свои мозги. Но сейчас, они сильны, как никогда. Мой герцог провел много времени в переговорах с Циче. И он убежден — Фердинанд страшней всех нелюдей, драконов, епископов и мятежных генералов вместе взятых. Подумай об этом, граф.

— Надеюсь, твой герцог понимает, какое непосильное бремя он взваливает на хрупкие плечи Конрада? Что после его смерти, начнется такая бойня, за обладание землями Латеррата, что все остальные войны просто померкнут. Латеррат далеко, между ним и Атегаттом враждебная Забриния и Штикларн. Твой герцог знает, сколько найдется желающих, на освободившийся престол.

— И поэтому, он и желает отдать его Атегатту.

— Мы слишком долго воевали. Кристофер, чтобы сохранить Империю в том виде, в каком она есть сейчас. И будь я проклят, если знамя Латеррата, поднимут над развалинами этого мира.

— Но ты всегда ратовал за расширение влияния Атегатта, граф!

— Я долгие годы готовил мир к этому. Но это делал я. Если Иллар позволит, я проживу столько времени, сколько хватило бы на то, чтобы сделать из Конрада настоящего правителя. Я рад тому, что герцог обеспечит, хотя бы на короткий срок, безопасность нашим западным границам. Но будущее — будущее туманно, как парк за окном. Сейчас, в этом мире существует баланс, пусть хрупкий, но достаточный для того, чтобы армии не кромсали друг друга. Пока никто не рвется к мировому господству…

— Пока, граф. Пока…

— Да, Кристофер. Я понимаю, что решение твоего повелителя бесповоротно?

— Да, граф. Все документы уже подготовлены. Необходимо официальное признание. И мы оповестим церковь, и всех послов…

— Признание? А разве твой герцог оставил Императору выбор? Я понимаю, что архиепископ Новерганский уже в курсе?

— Да, граф!

— Циничный толстый пройдоха… Не сказал мне и слова! Ну и хорошо, на том и порешим. Можешь не ждать официального ответа двора, Кристофер. Поезжай в Дрир, к Вальтеру, обрадуй старого ублюдка… Я надеюсь, что с этого дня, мы начнем делать общее дело…

38

Случай представился буквально сразу, Аттон не успел пройти и шести стрел. У обочины, погрузившись по самые ступицы в жидкую грязь, стояла доверху груженая телега, запряженная двойкой волов. У телеги, утопая по колено в грязи, вяло размахивал шестопером пожилой приземистый аведжиец, с широченными плечами и бородой лопатой. На него, наседая со всех сторон, и так же вяло размахивая секирами и булавами, нападали шестеро, точь-в-точь, как и те, которых зарубил Аттон.

Несмотря на явное численное преимущество, разбойникам не удавалось одолеть купца. Один из них, на глазах у Аттона, неловко оскользнулся в грязи, и тут же рухнул с размозженной головой, забрызгав дружков кровью и мозгом. Разбойники матерились и подбадривали друг друга тычками. Аттон выбрал место почище, и скинул заплечный мешок. Потом достал из голенищ ножи и двинулся к месту боя, обходя обширную лужу. Купец, заметив его, заработал шестопером быстрее, заставив грабителей, слегка пятится назад.

— Что за упертый хрен такой попался? Да мы ж тебя на куски порежем и …

Грабитель, издав истошный вопль, обмяк, тщетно стараясь дотянуться до ножа, торчащего между лопаток. Остальные, в недоумении уставились на упавшего, что немедленно стоило двоим из них жизни. Один схватился за рассеченное широким лезвие горло и с хрипом повалился на другого, которому досталось шестопером по голове. Оставшиеся, не раздумывая, бросились в лес.

Аттон, вытащил свои ножи, и внимательно посмотрел на бородача. Тот, по-прежнему, прижимался спиной к телеге, и держа в готовности шестопер, с тревогой поглядывал куда-то назад, в сторону желтых кустов.

— Тряпка сухая есть?

— Чего?

— Чего-чего… Сухая тряпка у тебя есть? — Аттон подобрал метательное лезвие, вымазанное грязью и кровью. Бородач, опустил шестопер, и по-прежнему подозрительно таращась, полез за пазуху.

— На вот… — Он швырнул Аттону лоскут грязноватой холстины. — Эй, Гарр! Что с ней?

— По-моему все, господин купец… — отозвался из кустов совсем юный, плачущий голос.

— Что, мать твою, всё?

— Она, это… умерла…

Бородач швырнул шестопер в грязь, и не глядя на Аттона, побрел вокруг телеги. По дороге, он со злобной гримасой пнул труп разбойника, и забормотал проклятия. Аттон, тщательно протер клинки и пошел следом.

За кустами, прислонившись спиной к поваленному дереву, сидел юноша, почти мальчик, с красивым, по-детски округлым лицом и ясными серыми глазами, полными слез. У него на коленях лежала девушка, в длинном сером шерстяном платье, тонкие черты ее красивого лица уже заострила смерть. В груди, там, где прошла насквозь арбалетная стрела, зияла страшная кровавая дыра с рваными краями.

— Ублюдки! Потомки Джайлларских свиней! О, горе мне… — бородач прижал ладони к лицу покойницы, и закачал головой из стороны в сторону. Аттон пошел обратно к телеге. Оттащив трупы грабителей к краю дороги, он взял волов за удила, и потянул за собой. Телега жалобно скрипнула, и раздвигая зловонную жижу, подалась вперед.

Когда задние колеса повозки прочно обосновались на достаточно сухом участке тракта, вдали послышался стук копыт. Аттон отпустил поводья и, перехватив поудобней рукоять меча, двинулся навстречу всадникам.

— Это они, господин купец, они вернулись за нами…

Бородач перестал причитать, и посмотрел на подъехавших всадников. Их было семеро — двое юношей, смуглых, как и сам купец, остальные — усатые и толстые дружинники, видимо, из местной охраны. Юноши соскочили с коней и бросились к аведжийцу. Купец прикрыл девушке глаза и встал.

— Она умерла, дядя?

— Да… Почему вы так долго, мать вашу…

— Господа охранники, ехать отказывались, говорят, далеко…

— Молчи, щенок… — Дружинники спешились, и подошли поближе, рассматривая мертвых грабителей. Аттон отошел к краю дороги и, присев на корточки, достал из мешка шило и нитку.