Аттон, глядя на воина, задумчиво погладил густую щетину на подбородке. К столу шаркающей походкой приблизился хозяин. Он поставил перед Аттоном кувшин и глиняную кружку и поспешно удалился. Бородач притянул к себе кувшин, провел носом над горлышком, поморщился и отодвинул.
– Ты действительно пьешь простую воду?
Аттон придвинул кувшин обратно, налил воды в кружку и сделал глоток.
– Почему бы и нет?
Бородач пожал широкими плечами.
– Ну и Иллар с тобою, пей… Ты ведь Птица-Лезвие, сын Могильщика, не так ли?
Аттон поставил кружку на стол, утвердительно кивнул и спросил:
– А ты, наверное, Патта Москит, сын Семерки?
– Так мы получается знакомы? – Бородач весело улыбнулся. – Твой отец убил моего отца, между прочим… – Быстро добавил он и продолжил, – Хотя это дела давно минувших дней, и никакого зла я на Сорлеев не держу. И к слову сказать, мой старик был страшной скотиной, и вполне заслуживал такой смерти.
Аттон опять молча кивнул. Почему-то он был уверен в том, что сыновья Забринской Семерки были не в восторге от своего предка. Бородач сложил руки на животе, и добродушно усмехаясь, продолжил:
– Твой отец был великим воином. Непобедимым. Лишь проклятым монахам удалось управиться с ним, и то, подозреваю, что без обмана здесь не обошлось… Ты, Птица-Лезвие, надо отдать тебе должное, тоже великий мастер. Я своими глазами видел, как ты расправился с Крэем. С Чудовищем Крэем, убившем шестерых имперских рыцарей обломком кинжала. Он производил впечатление, должен сказать. Когда Крэй бросил в тебя копье, признаюсь, волосы встали дыбом у меня на заднице… – Москит расхохотался, похлопывая себя ладонями по животу.
– Я скажу, что сыновья Семерки тоже не мальчики в этом деле… – Аттон допил воду и раздраженно усмехнулся. Он почувствовал опасность. За добродушным смехом Москита скрывалась что-то совсем иное, Аттон ничего не понимал в происходящем, и от этого ему было тревожно и неуютно.
Бородач, заметив его выражение лица, насупился и пробурчал:
– Куда нам, бедным ремесленникам… Говорят, что в честном бою тебя не победить, Птица-Лезвие?
– И в нечестном тоже вряд ли получится…
Этот голос, молодой, спокойный и властный, раздался сзади. Аттон мгновенно повернулся и напрягся всем телом, готовый к отражению любой атаки. Однако человек за его спиной был безоружен и спокойно смотрел на Аттона честными голубыми глазами, едва улыбаясь при этом уголками губ. Незнакомец был бледен, аккуратно выбрит и одет в дорогой кожаный костюм для верховой езды. Длинные темные волосы его были тщательно уложены и скреплены возле уха платиновой заколкой в виде дракона. Он, продолжая обаятельно улыбаться, совершенно бесшумно обошел стол, присел рядом с бородатым воином и положил на стол бледные, почти прозрачные руки с ухоженными ногтями. До Аттона донесся тонкий аромат дорогих духов.
– Прошу прощения, я несколько задержался. Сразу могу отдать должное вашей наблюдательности, господин Сорлей… Честно признаюсь, вы первый, кто столь быстро раскусил нашу сеть слежения. Впрочем, то представление, которое вы устроили перед воротами этого заведения, конечно же, имело какой-то определенный смысл? Вы ведь не убили их, а это так вам не свойственно… – Молодой человек вопросительно посмотрел на Аттона. Москит снова высыпал на стол семена и принялся копаться в них пальцем.
Аттон понял, кто настоящий хозяин в этой странной паре и спокойно ответил:
– Не думаю, что есть смысл отвечать на ваш вопрос. Я приехал сюда по вашему, гм… приглашению, у меня есть желание выяснить, зачем-таки я понадобился имперцам, а затем вернуться к своим собственным делам.
– И вас не интересует кто я?
Аттон равнодушно пожал плечами.
– Мне плевать. Я и так понял, что вы один из приближенных к короне, раз уж можете позволить себе содержать на службе отпрысков Забринской Семерки…
Москит оторвался от созерцании своих сокровищ и уважительно посмотрел на Аттона. Молодой человек печально улыбнулся и развел руками.
– Тем не менее, я представлюсь… Надеюсь, это поможет разрушить стену некоего предубеждения, сложившегося у вас. Я барон Джемиус, и я действительно в данный момент работаю на корону…
Аттон недоверчиво усмехнулся и спросил:
– Тот самый барон Джемиус? Глава Тайной Канцелярии?
– Бывший глава, господин Сорлей, бывший… В данный момент, я представляю скорее казначейство Его Величества Императора Конрада Четвертого…
Аттон перебрал в уме все возможные варианты, и не один из них ему не понравился.
– Вот ведь, джайллар… Никогда не думал, что мне доведется встретится лицом к лицу с самим бароном Джемиусом…
– Думаю, что вашему бывшему хозяину такая мысль тоже не приходила в голову. Слепой вообще считал барона Джемиуса выдумкой…
После этих слов Аттон напрягся. Барон, внимательно вглядывался в его лицо, словно пытался предугадать возможную реакцию, и спокойно продолжал:
– Господин Торк не смог ответить на несколько вопросов, касающихся состояния экономики империи, вернее – не успел…
– Он умер?
Джемиус опустил глаза, поморщился и тихо ответил:
– Да, Сорлей, он умер у меня на руках. Если вас это интересует – он умер от старости…
Аттон сплюнул на пол и процедил сквозь зубы:
– Он умер от ненависти… Ненависть пожрала его мозг.
– Возможно. Он не произвел на меня впечатление повелителя умов, он был всего лишь старым больным человеком, всю жизнь прожившем в лабиринте страхов и заблуждений.
Аттон внимательно посмотрел на Джемиуса и сказал:
– Мне плевать, что случилось со старым маразматиком. Он долгое время управлял мной, лгал мне и пытался убить, после того как я освободился от его власти. Так что, оставим его память пожирателям падали. Меня более интересует, что все-таки понадобилось имперцам от простого охотника за головами? И почему вы угрожали расправой старому трактирщику из Виеста?
Джемиус задумчиво кивнул и ответил:
– Вас сложно найти на просторах Лаоры, господин Сорлей. Еще сложнее отыскать кого-то, к кому вы испытываете хоть какую-то личную привязанность. У вас нет детей, нет родственников, нет постоянной женщины. Хозяин Ночи из Виеста – единственный ваш, с позволения сказать, друг… Что касается причин, из-за которых мы пустились по вашему следу, так это деньги, господин Сорлей… Нам нужны деньги Троев…
– Деньги? Не смешите меня. Я уже не работаю на банкиров, барон, и это вам вне всякого сомнения известно, и я никогда не был близок к их коммерческим тайнам…
– После смерти Торка, господин Сорлей, все его подчиненные и связи перешли к другим людям. Не озадаченные многоходовыми интригами, помощью бунтовщикам и всем тем, что составляло основную прерогативу Круга пока был жив Торк, эти люди превратились в обычных вымогателей и убийц. Сплоченных и организованных. Они переросли Тихие Дома Лаоры и вышли на совсем новый уровень. Нам необходимо имя того, кто координирует их действия в Вивлене. Кто настолько близок ко двору, что может снабжать их постоянно свежей информацией и прикрывает банкиров. И вы единственный, оставшийся в живых соратник Торка, кто может это знать… И я считаю, что вам нет никакой надобности скрывать это имя. Вы стали врагом Круга, вас пытались убить в Марцине и Диаллире, и за вами не охотятся сейчас, лишь потому, что считают что вы сгинули во время войны где-то на юге.
Аттон дослушал барона и надолго задумался. Он действительно знал о ком идет речь, и сейчас мысленно просчитывал свою выгоду. Наконец он определился и сказал:
– Возможно, что я помогу вам, барон. Возможно. Если мы договоримся о плате…
Джемиус переглянулся с Москитом, негромко рассмеялся и проговорил:
– Ну и какая плата вас устроит? Я могу предложить вам деньги, землю, службу, наконец…
Аттон, осторожно подбирая слова, неторопливо начал:
– Мне не нужны деньги, барон. Я не вижу в них особого проку. Мне не нужна земля, пусть в ней копается ваш помощник…
Москит прикрыл ладонью семена на столе и довольно улыбнулся. Аттон тоже улыбнулся и продолжил:
– Вы могущественный чиновник, барон, в ваших силах многое. Я дам вам имена людей, контролирующих банки Троя, а взамен… – Аттон сделал паузу и внимательно посмотрел на собеседников. – Взамен вы достанете мне одно украшение…
Москит уже не улыбался, он внимательно смотрел на Аттона глазками-щелочками и поглаживал бороду. Барон, хмуря сосредоточенное лицо, тихо спросил:
– Что именно вас интересует?
– Меня интересует плоская семиконечная звезда из темного металла, которую отобрали в Хемлаоре люди Селина у солдата-армельтинца по имени Алан Сивый. Эта звезда принадлежала плененному Великому Герцогу Аведжийскому Фердинанду Восьмому. Кроме этого, мне нужна встреча с плененным правителем Аведжии, желательно до того, как ему вынесут приговор…
Аттон закончил и посмотрел на собеседников. Москит, приоткрыв рот, озадаченно моргал, барон же, низко опустив голову, что-то задумчиво выводил пальцем по столешнице.
Наконец, Москит захлопнул рот со звуком падающего щита, и уставился в потолок. Джемиус поднял на Аттона задумчивые глаза и тихо проговорил:
– Как все сложно… Почему бы вам не пожелать себе денег, господин Сорлей? Или замок в Бадболе, это тоже в моих силах… Вы действительно очень непростой человек. Но ваша просьба заинтриговала меня, не скрою. Можно сказать более – ваша просьба поставила меня в тупик. Я не буду спрашивать, зачем простому охотнику за головами понадобились фамильные ценности аведжийских правителей, Не поинтересуюсь также, зачем простому охотнику за головами встречаться с герцогом Фердинандом… Но… – Джемиус пристально посмотрел на Аттона и продолжил, – Пожалуй, я смогу удовлетворить Вашу странную просьбу, в том что касается драгоценности. Это займет некоторое время, конечно же. Что до встречи с пленным герцогом – с этим сложнее, но в общем-то и это разрешимо.
Аттон усмехнулся и сказал:
– Почему-то я не сомневаюсь в вашем могуществе, барон… Где и когда я смогу получить звезду?
Джемиус поджал губы и задумался. Теперь он выглядел утомленным.
– Ну, скажем, через десять дней в Данлоне. Вас устроит?
– Вполне.
– Там же, я сообщу вам, когда смогу организовать вашу встречу с пленным герцогом. А теперь я хотел бы услышать от вас имена…
– Вы слишком быстро согласились на мои условия, барон, и это наводит меня на определенные размышления… К тому же, какие гарантии я могу получить?
– Гарантии… Моего слова вам не достаточно? Да и перед тем, как предпринять какие-либо шаги, выполняя ваши условия, мне необходимо будет проверить правдивость той информации, которой вы готовы обменятся…
Аттон подпер голову кулаком и посмотрел на барона.
– Мне ничего не стоит произнести эти имена. Меня действительно ничего не сдерживает, и мне плевать на банкиров, их прислужников и все эту армию голодранцев. Но мне нужна плата и гарантии того, что я ее получу. Гарантий, как я понял, вы мне предоставить не можете, и мне придется положиться лишь на ваше слово. Пожалуй, я пойду на риск. – Аттон улыбнулся и добавил, – но если вы меня обманете, барон, то ни одна разведка, ни одна армия и даже все сыновья Забринской Семерки не спасут вас от смерти.
Москит довольно крякнул и рассмеялся.
– Вот это, мой дорогой барон, истинная сущность Сорлеев. Они были и остаются честными людьми, хоть и беспощадными убийцами…
Джемиус покосился на воина, и устало проговорил:
– Я знаю цену вашим словам, господин Сорлей. Через десять дней вы получите звезду. Теперь я хочу услышать имена…
Аттон вздохнул и заговорил, глядя прямо перед собой.
– Имена… Хм… Ну да, имена. Во главе Вивленского Круга стоит граф Нарсинг, церемонмейстер имперского двора… По видимому, именно он сейчас контролирует всех людей Круга и банкиров в том числе. При Торке, через Нарсинга проходили основные сделки, и всю информацию о состоянии Империи Круг получал от него. При Нарсинге есть еще один человек, маркиз Анхель, молодой вельможа, ваших лет, барон, младший сын генерала Коррона. Анхель – глаза и уши старого графа, помимо этого он контролирует боевые отряды Круга в Вивлене и в случае опасности для Круга, должен саботировать все службы, особо – армию и жандармерию. Есть еще несколько человек, занимающих менее значительные посты, а также всякая мелюзга, вроде поваров, лакеев…
Джемиус спокойно дослушал и проговорил усталым голосом:
– Граф Нарсинг значит… И молодой Коррон… Бедный генерал… Его счастье, что он не дожил до такого позора. Как случилось, что такие вельможи оказались в лапах у слепого?
– Увы… Меня никто не посвящал в подробности. Об этом вам мог бы рассказать старый добрый Канна, но я его убил. – Аттон улыбнулся. – А в целом – все просто, барон… Деньги и власть. Я сомневаюсь, что вы станете копаться в их прошлом, мучительно искать трагические ошибки и перевоспитывать предателей. Вы воспользуетесь этой информацией, чтобы добраться до денег Троев, а затем протащите оленями старого графа, вместе с молодым ублюдком, по главной площади Вивлена… Туда им и дорога. Теперь вы получили то, что хотели. Надеюсь, что через десять дней, и я получу причитающиеся. А теперь, я хотел бы откланяться.
Аттон встал, кивнул своим собеседникам и быстрыми шагами покинул корчму. Некоторое время после его ухода барон и Москит провели в молчании. Наконец, барон, не поворачивая лица, сказал тихим бесцветным голосом:
– Этот человек изрядно пугает меня, Патта… Он гораздо опаснее, чем я думал. Он намного быстрее и смертоноснее своего отца. И то, что он просит, ни в коем случае не должно попасть к нему в руки.
Москит молча кивнул. Барон также тихо продолжил:
– Нам придется пойти на это, Патта. Я получил, то что хотел, и теперь не могу позволить, чтобы по землям Лаоры разгуливал один из Сорлеев. Мы не можем рисковать своими людьми, а потому – найди бантуйских ловцов. Это будет самая опасная охота в их карьере… И найди мне Таэль. Сколько можно бродить по лесам…
Глава 28
Генерал Эдвард Селин, граф Бисток, хмуря недовольное лицо, быстро поднялся по широкой лестнице, ведущей в южное крыло замка Вивлен и остановился у дверей, за которыми располагались покои королевы. Из тысяч прекрасных комнат замка Вивлен королеве Шелоне выделили самые лучшие – несколько просторных залов, примыкающих непосредственно к покоям императора, и имеющим свой собственный выход в зимний сад дворца. Эти апартаменты принадлежали ранее покойной матери Конрада, императрице Веронике, герцогине Рифлера, графине Армельтии. Вероника, скромная и добрая женщина, любимица двора, после тяжелых родов как-то быстро угасла, теряя жизненные силы буквально по часам, и едва юному Конраду исполнился месяц, как она отправилась к ногам Иллара. Старый император, человек безрассудный и безвольный, после смерти жены, ударился во все тяжкие, и оставив сына на попечение генералу Коррону, а империю на попечение Россенброка, проводил свое время с имперскими егерями в безудержном пьянстве, и закончил свою жизнь захлебнувшись собственной блевотиной, отмечая очередную удачную охоту.
Перед дверью генерала встретил караул – четверо лучших гвардейцев Краста. Рыцари почтительно склонили головы в приветствии. Одни из них, в чине арион-майора, сделал шаг вперед и доложил:
– Господин генерал! Королева в своих покоях. С ней младенец Николай, старуха и новая служанка, госпожа Виктория. А также, господин Долла. Прикажете доложить о вашем визите?
Селин выслушал рапорт и отрицательно покачал головой.
– Не надо, майор. Я не собираюсь беспокоить королеву. Сообщите госпоже Виктории, что я желаю видеть ее у себя в кабинете, как только это ей позволит королева. А сейчас, я хотел бы побеседовать с господином Долой.
Рыцарь четко развернулся и скрылся в дверях. Селин отошел к балюстраде, облокотился о мраморные поручни, и глядя на стенную роспись, задумался.
Рано утром во дворце объявился сам архиепископ Новерганский Гумбольдт. Священник прибыл верхом, в страшной спешке и пребывал в жутком настроении. Он ругался как эркуланский сапожник, богохульствовал и раздавал пинки прислуге. Селин, до этого не встречавшийся архиепископом лицом к лицу, тем не менее был наслышан о тяжелом характере Гумбольдта, но такое поведение старого священника его немного озадачило. Вскоре причина все этого стала известна – на архиепископа напали, и не кто-нибудь, а Истребители Зла, и это означало только одно – раскол в рядах церкви, столько лет тянувшийся тонкой трещинкой в одночасье превратился в бездонную пропасть, которую не перепрыгнуть, и возможно, что и не перелететь. Архиепископа тут же принял сам Император, они беседовали достаточно долго, и за это время Селин постарался как можно подробнее опросить монахов, сопровождавших Гумбольдта на пути из Новергана в Рифлер. Информация, которую ему поведали монахи, не оставляла времени на длительные размышления, и он тут же приступил к действиям. Его люди по всему Вивлену взяли под стражу открытые и тайные убежища инквизиции. Гвардия полковника Краста была поднята по тревоге и окружила императорский дворец, а в город вошел расквартированный рядом арион "Непобедимых". Сам Селин лично посетил неприметное серое здание на краю Мучного Квартала и побеседовал с женщиной по имени Молли, более известную всему Вивлену как Большая Ма или Дочь Мантикоры.
Раскрашенная, как бантуйский лесной шпион, толстуха поведала ему о том, кто заплатил Тихому Дому за защиту архиепископа Новерганского. То, что он услышал, лишь укрепило его самые серьезные подозрения, и по возвращению в замок, он не переставал думать о предстоящем сражении, и какую роль в этой битве можно будет отвести этой странной Виктории, милой женщине, торговке цветами, снабжающей городских красоток омолаживающими кремами, расчленяющей трупы, заказывающей охрану самому архиепископу, и лечащей самую могущественную правительницу Лаоры.
Сзади послышалось хриплое покашливание. Селин повернулся, но вопреки ожиданиям увидел вовсе не Доллу. Перед ним стоял, тяжело опираясь на толстую трость, очень высокий сутулый старик в черном кожаном мундире. Морщинистая кожа его длинного лица отдавала болезненной желтизной, а под неприятными колючими глазками набрякли темные мешки. Старик двинул длинным костистым носом и сипло пробурчал:
– Вас трудно застать на месте, генерал…
Селин почтительно склонил голову и коснулся пальцами переносицы.
– Прошу прощения, граф… Государственные заботы не позволяют мне долго засиживаться в кресле. Вы могли бы отправить мне сообщение курьером, и я бы тут же разыскал вас. Еще раз прошу прощение, за доставленные неудобства.
Граф Саир Патео поморщился, затем аккуратно взял генерала под локоть и указал тростью вдоль коридора.
– Пройдемся, генерал… Наша беседа будет краткой и не займет у вас много времени.
Селин почтительно кивнул. Краем глаза, он заметил, как из дверей покоев королевы вышел Долла, но заметив их, понимающе покачал головой и шагнул в тень массивной колоны. Патео, тем временем, продолжая говорить, все дальше увлекал генерала за собой по коридору.
– Я наконец-то отошел от дел, генерал… И это очень хорошо. Когда-нибудь, и вы познаете это чувство, если доживете, конечно… – Граф негромко засмеялся и продолжил, – Экспедиция в Аведжию подорвала мои физические и душевные силы, возможно, что императору следовало отправить туда кого-нибудь помоложе и покрепче… Впрочем это уже в прошлом, как и многое другое. Вернемся к настоящему. Как видите, генерал, мне осталось недолго… – Селин открыл было рот, но Патео взмахнул тростью, прерывая все возможные возражения, – И не надо лишних любезностей. Это так, я умираю, и скоро присоединюсь к моим друзьям – к брюзгливому Коррону, о, как мне не хватает сейчас его продолжительных сентенций… К хитрому и мудрому Россенброку… И я надеюсь, что Джайллар смилостивится над нами и позволит хотя бы периодически собираться где-нибудь за бокалом вина… Опять я за свое… – Он остановился, высвободил руку и улыбнулся Селину. Улыбка вышла удивительно доброй. Селин ободряюще улыбнулся в ответ.
– Некоторое время назад, генерал, вы пришли ко мне и попросили об одной любезности. Я выполнил вашу просьбу, и сейчас назову вам имена предателей. Настоящих, хочу заметить, предателей, а не тех, из кого признания вытягиваются путем отрывания гениталий раскаленными щипцами в Башне Всевышнего Милосердия. Узнав эти имена, вы сможете справиться с Троями, и получить их деньги. Я надеюсь на это. Однако, хочу вас предупредить… – Патео внимательно посмотрел Селину в глаза. – То, что я вам скажу – очень важно. Уничтожение банков обязательно приведет к серьезным политическим изменениям, возможно, что и к кризису власти в Лаоре. Императору просто необходимо будет знать это. Последствия такого шага не раз обдумывал сам Россенброк и считал их непредсказуемыми. Вам придется столкнуться с этими проблемами и разрешить их в кратчайшие сроки, иначе – возможно пришествие хаоса. После того, как банки перестанут существовать – образуются пустоты, которые придется заполнять империи, помните об этом. В данный момент, от денежных потоков, которые контролируют банкиры, зависит очень много, слишком много…
Селин устало вздохнул и развел руками.
– Во всем этом прослеживается какая-то закономерность, граф. Этот последовательно мир изменяется. Мы нарушили расстановку сил, победив Аведжию, сейчас грядет кризис церковной власти, а впереди нас ждет неминуемый кризис власти политической. Возможно, что наш молодой Император станет во главе совершенно нового мира, мира, который вы не знали, граф.
Патео выслушал его, опустив седую голову, и также, не поднимая головы, ответил:
– Это то, о чем мечтал старый канцлер. Новый мир, единый, нераздробленный. Мир, устремленный в будущее. Вот только слишком высока вероятность ошибки, генерал. Совершите ошибку – и этот мир так и останется на дне пропасти. Ошибетесь – и эти земли зальются кровью анархии и непримиримых войн.
– Мы постараемся не совершать ошибок, граф… И спасибо, за предупреждения.
– Я в этом не сомневаюсь, генерал. Иллар вам в помощь. Теперь, вернемся к насущным делам. Мои люди выяснили, кто вам нужен. Думаю, старина Картавый обрадуется таким постояльцем. Насколько я знаю, фальшивые слухи об экономическом упадке Империи достигли нужных ушей, и Трои всерьез уже возомнили себя хозяевами этого мира, они проводят массовые закупки по всем главным хозяйственным зонам, скупая на корню промыслы, шахты, целые города. Настал момент главного удара, и все это будет принадлежать императору. Я бы только хотел перед смертью навестить самого Троя, в его доме в Норке. – Патео поднял голову и нехорошо ухмыльнулся. – Надеюсь, генерал, вы не откажите старику в такой маленькой просьбе…
Глава 29
Аттон приблизился к городу с севера. Он специально сделал внушительный крюк, рассчитывая на то, что если его и буду ждать, то, вне всякого сомнения, с южных ворот. Он осмотрел с холма белые стены и башни замка, и минуя обширные ухоженные виноградники, спустился в небольшую деревушку, приткнувшуюся у самого берега Тойль-Навир. В деревне Аттон разыскал постоялый двор, снял комнату, плотно пообедал тушеной индейкой и чуть пригубил местного вина, и щедро заплатил хозяину за обещание позаботиться пару дней о его вещах и, главное, лошадях. Здесь, севернее Бадболя, лошади были уже редкостью, и стоили изрядно. Местные предпочитали обходиться неторопливыми и недорогими оленями, а в работе на полях, и для тяжелых перевозок использовали грузных чешуйчатых волов с длинными закрученными рогами. Так что забота о лошадях была вовсе не лишней. Хороший объезженный конь стоил десятка волов, и конокрадство в этих краях процветало.
Укрыв лошадей в стойлах, Аттон перенес свои пожитки в отведенную ему комнату, и дождавшись ночи тихо покинул двор, переодетый в драный грязный балахон. На голову он нахлобучил большую соломенную шляпу бортника, а свои дорожные сапоги из крепкой кожи сменил на разбитые грубые ботинки. Из оружия Аттон взял лишь большой нож бирольской стали, который укрепил на предплечье с помощью ремней.
В образе бездомного, скитающегося по землям в поисках приработка, он миновал мост через Тойль-Навир, вышел на мощеный имперский тракт, и к тому времени, как Вторая Луна закатилась за горизонт, подошел к городским воротам. Перед воротами, в ожидании рассвета столпились местные крестьяне с лотками и тележками. В шумной толпе Аттон заметил несколько больших, груженых мешками и клетями с птицей повозок, запряженных четверками волов, и осторожно пробрался к ним. Он имел кое-какие сведения о быте местных контрабандистов, к тому же, ему совсем не хотелось привлекать лишнего внимания, и как только заскрипели блоки городских ворот, он немедленно юркнул под телегу и пристроился в тесной полости, как будто специально предназначенной для таких случаев. Прямо над ним, аккуратно привязанные за горлышки, висели оплетенные круглые бутыли, судя по терпкому аромату, наполненные дорогими настоями южных трав. Аттону пришло в голову, что возможно, он занял чье-то место, и тут же получил подтверждение своих предположений – кто-то больно стукнув его по руке проник под телегу, и ругаясь сквозь зубы, устроился рядом. Ему в ухо часто захрипели перегаром и зубовной гнилью. Дышать сразу стало нечем. Аттон поморщился, подумал о том, что ему предстоит долгий тряский путь по улицам города, затем вывернул руку, нащупал в темноте худое горло, и вдавил пальцы в липкую кожу. Он давил до тех пор, пока тело его случайного соседа не перестало подергиваться.
Где-то наверху закричал возница, щелкнул бич и телега, скрипя всеми колесами сразу, медленно тронулась. Аттон лежал на неструганных колючих досках, положив руку под голову, и вглядываясь в просвет между днищем и колесами, внимательно вслушивался в окружающие звуки. Они остановились в городских воротах, очевидно, для проверки стражей и уплаты полагающейся пошлины, затем, спустя немного времени у какой-то лавочки, мостовая перед которой нестерпимо воняла падалью, и, наконец, повернули к городскому базару. Аттон неплохо знал столицу герцогства, и как только подпрыгивающий ход телеги сменился на плавный и размерный, свидетельствующий о том, что они приближаются к городской площади, он сразу же выбрался из своего убежища, и выждав, когда повозка пройдет рядом с подворотней, сполз на мостовую и тут же бросился бежать. Остановился он только через квартал, и внимательно оглядевшись, достал из-за пазухи шляпу, надвинул пониже на глаза и двинулся неспешным шагом к улице Созвездий, где располагались ювелирные мастерские, маслобойни и где на постоялом дворе "Шестилапый гусь" его должны были ждать имперцы.
Двигаясь по улицам шаркающей старческой походкой Аттон внимательно поглядывал по сторонам, и старался как можно более незаметно миновать многочисленные патрули местной стражи.
В этом городе его хорошо знали. Наверное, даже слишком хорошо. Семь лет назад, он въехал в столицу герцогства Данлон через самые большие Восточные ворота, въехал, ни от кого не таясь вместе с аведжийским караваном, следующим из Бироля. Караван следовал на ежегодную данлонскую ярмарку, крупнейшую ярмарку Лаоры, от Бреммагны до Предела Болот. Аттон же сопровождал караван совсем с другой целью. Он путешествовал по землям Лаоры в поисках Душегуба Крэя, безжалостного убийцы и насильника, провозгласившего себя Королем Дорог. Крэй держал в страхе все тракты Империи и не только, за ним несколько лет безуспешно охотились службы крупнейших государств и охотники за головами, нанятые купцами и банкирами. Но Душегуб был неуловим. Под его началом находилась целая армия отпетых головорезов, они совершали дерзкие набеги на провинции, вырезая целые поселения. В тот год армия Крэя почти парализовала торговлю между странами, ярмарки в Маэнне и Куэйте так и не состоялись, но герцог Данлонский Патрик Девятый, тем не менее, решился на проведение очередной ярмарки, и привлек для безопасности целый имперский арион, расквартированный в Данлоне. Аттон сомневался, что Крэй решится атаковать большой город, в котором, к тому же полно имперских рыцарей, но оказался неправ. В день открытия ярмарки, когда сам правитель герцогства решил выступить с речью, в огромную толпу, собравшуюся на площади у городской ратуши, полетели стрелы. А дальше люди Крэя устроили настоящую резню – в толпу ворвались вооруженные всадники, и рубя на право и налево, двинулись к центру, туда, где прятался за спины имперских рыцарей сам правитель Данлона. Испуганный народ в панике побежал, и на площади тут же началась давка. Люди падали на скользкой от крови щебенке прямо под копыта лошадей. Лучники на крышах домой продолжали осыпать площадь смертоносными стрелами. Разбойники быстро сломили сопротивление городской стражи, и лишь опытные аведжийские и рифлерские караванщики успели возвести подобие баррикады на самой краю площади, и яростно сражались, защищая собственные жизни и имущество. Не имея возможности двигаться через площадь, Аттон присоединился к караванщикам, все вместе они отогнали нападавших от своих укреплений, а рифлерские лучники из обозной охраны, быстро очистили близлежащие крыши. Все это время Аттон не переставал посматривать на площадь, и как только заметил самого Крэя, орудующего в толпе огромным двуручным мечом, сразу же бросился наперерез. В последствии, ему не раз довелось услышать от очевидцев и просто от говорливых бездельников живописание этого поединка, приукрашенное многочисленными сомнительными подробностями, но на самом деле все было гораздо проще. Не было грозных выкриков, не было обмена бранью, не было длительного кружения и сказочной пляски мечей. Была давка и страшный шум, производимый бьющимися в разных концах площади воинами, стонами и воплями раненных и умирающих, женскими визгами и лошадиным ржанием.
Перепрыгивая через окровавленные тела, Аттон на бегу бросил все свои лезвия, ни разу не промахнувшись, и врезался в толпу личных охранников Крэя, рослых воинов, с горящими от имры безумными глазами. Сражаться никто из них толком не умел, они по-мясницки рубили воздух тяжелыми мечами, и Аттон положил их всех, не прилагая особых усилий. Крэй, прорубающийся сквозь строй имперской пехоты, заметил его, и не опуская тяжелого меча, вырвал из трупа короткое копье и почти без размаха бросил в Аттона, но он легко уклонился, и добравшись до самого Крэя, просто поднырнул под свистящее длинное лезвие, темное от крови, и одним движением отрубил самозваному Королю Дорог кисти рук.
