Он чувствовал присутствие людей где-то поблизости, люди были совсем рядом с ним, и от них исходили волны опасности и тревоги. Аттон на миг подумал о Мерризе и его странном чутье, позволявшем безошибочно определять точное расположение врагов. Но Мерриз давно затерялся среди бескрайних просторов Лаоры, и вряд ли когда-нибудь их пути пресекутся вновь. Аттон отогнал лишние мысли и сосредоточился на окружающей обстановке. Холодный несильный дождь был ко времени, дождь отлично скрадывал звуки и стирал следы. Низкое серое небо давало достаточно света для его глаз. Аттон поправил за спиной меч и сделал шаг на узкую дорожку, ведущую к дому. И тут же замер.
Прямо за молельней под дождем друг напротив друга на расстоянии пяти шагов, стояли двое. Того, кто был ближе к нему, Аттон сразу узнал. Это был Москит. Забринец стоял, чуть склонив бородатую голову, и засунув большие пальцы рук за широкий пояс смотрел не отрываясь на высокую стройную девушку в черном верховом костюме. Девушка стояла молча, опустив глаза. Ее бледное мокрое лицо выглядело несчастным.
Аттон понял, что скрываться далее не имеет никакого смысла, а потому выпрямился во весь рост и вышел из глубокой тени. Москит повернул к нему голову и сверкнув глазами недобро усмехнулся.
– А вот и сам господин Птица-Лезвие… Неудачный ты выбрал час для визита.
Девушка подняла на Аттона огромные черные глаза и скривила тонкие губы.
– Уходи немедленно, или пожалеешь…
Аттон сошел с дорожки на мокрую траву и остановился в нескольких шагах, так чтобы держать в поле зрения обоих.
– О чем же я могу пожалеть, госпожа эльфийка? О своей жизни, которой не распоряжаюсь? Или о времени, которое мне неподвластно? – Аттон откинул капюшон плаща и замер, переводя взгляд с девушки на забринца. Он не понимал того, что здесь происходит, но чувствовал, что это очень важно.
Девушка бросила на него ледяной взгляд и хрипло произнесла:
– Чтобы не привело тебя в этот дом, ты выбрал неподходящее время. Уходи сейчас же и…
– Девочка права, Птица-Лезвие. Проваливай… – Москит перебил ее и указал рукой на ворота.
Аттон усмехнулся и произнес.
– Пожалуй, я останусь. Честно говоря, я ожидал увидеть несколько другую картину, но то, что я вижу сейчас, меня заинтриговало. Впрочем, если вы любезно сообщите, где данный момент находится барон, и не станете препятствовать мне – я оставлю вас наедине. Но, почему-то мне кажется, что вы этого не сделаете…
Девушка вздрогнула, сделала какое-то незаметное движение, и в руках у нее появился длинный тонкий клинок. Москит что-то глухо прошипел и положил правую руку на эфес меча.
Аттон, словно выражая недоумение, пожал плечами, при этом высвобождая крепления лезвий.
Девушка медленно опустила клинок и глядя на забринца, спросила:
– Что это человек хочет от Джемиуса?
Москит, не убирая руки с меча, недовольно пробурчал:
– Наш барон обманул этого человека, Таэль, и по видимому именно сейчас господин Птица-Лезвие решил свести счеты… Но ведь мы не дадим ему совершить злодеяние, не так ли?
– Так это он должен открыть Дверь?
Москит посмотрел на Аттона и кивнул. Эльфийка оценивающе посмотрела на Аттона.
– Это все усложняет. Этот человек очень опасен. Думаю, что он оказался здесь вовсе не по воле случая…
– Пожалуй, я соглашусь с тобою. Барон считает, что Сорлей обладает прямо-таки мистической способностью, оказываться там, где его менее всего ждут. Но, мы можем все решить, Таэль… Как прежде, вместе. Ты должна пообещать мне, что не уйдешь, девочка…
Эльфийка отрицательно покачала головой. Аттон вдруг подумал, о том, что стал свидетелем необыкновенно важного события, которое непосредственно касается его жизни, его страхов и внутренних мучений. Он сделал шаг вперед и заметил, как напряглась рука Москита, сжимающая рукоять меча.
– Я многого не понимаю из того, что происходит здесь, но мне ясно одно – вы знаете обо мне гораздо больше, чем я сам, и судя по вашим лицам, это знание просто-таки обязывает меня немедленно умертвить. Помимо этого, я понял, что кроме моей смерти, девушка хочет покинуть этот дом, а господин Москит пытается этого не допустить, и все это опять же как-то связано с бароном Джемиусом, тайной моей жизни и возможно еще с чем-то, чего я до конца не понимаю? Я ничего не упустил?
Москит смахнул левой рукой с лица мокрые седоватые пряди и рассмеялся.
– Все верно, Птица-Лезвие. Крошка Таэль вдруг решила изменить этот мир по-своему, и почему-то считает, что ей это удастся. У нее на дороге стою я, старый заплесневелый дурак, который считает клятву, данную когда-то превыше судеб всего этого трижды проклятого мира. А теперь, у нее на дороге оказался и ты, то ли человек, то ли кукла, то ли несостоявшийся демон, отмычка, инструмент, который должен повернуть время вспять… И ты угрожаешь ей одним лишь фактом своего существования, как впрочем и мне. Веселая компания для такой дождливой ночи, не правда ли? – Москит выхватил меч, левая рука его скользнула к голенищу. Блеснуло тонкое лезвие кинжала.
Аттон, поглядывая на противников, медленно вытащил из-за спины меч. Эльфийка взмахнула клинком и глядя на забринца произнесла:
– Не делай этого, Патта… Умоляю тебя.
Москит встряхнул головой и с грустью в голосе ответил:
– Он стоит сейчас у окна и смотрит на нас. И по его щекам текут слезы… Вернись домой, девочка, я прошу тебя…
– Нет, Патта. Но я все равно люблю тебя…
– И я тебя…
Аттон резко разжал кулак и из рукава плаща ему в ладонь скользнуло тяжелое плоское лезвие. Он на мгновенье посмотрел в небо и заметил, как капли дождя замедляют свое падение.
Голубая молния начала свой путь из косматой тучи к земле и замерла на полпути, осветив их сосредоточенные лица призрачным светом.
Время на мгновение остановило свой бег.
Перед его глазами неподвижно замерла большая, чуть искрящаяся капля небесной влаги.
Молния погасла, и все сразу пришло в движение.
Он увидел, как Москит с непостижимой скоростью устремился вперед, и метнув лезвие в забринца, рванулся в сторону, парировал выпад эльфийского клинка, и сразу ответил с полуоборота, целясь в шею, но девушка уже сместилась левее, а с правой стороны в него летел кинжал. Аттон выгнулся назад, и острое лезвие пронеслось прямо перед его глазами, и он тут же, переместив вес на левую ногу, достал в длинном выпаде ускользающую тень в черных одеждах. Почувствовав, как кончик меча проникает в мягкую плоть, он развернулся и рубанул сверху по незащищенному плечу Москита, краем глаза заметив, как клинок забринца скользит по животу Таэль. Когда он ощутил, что под лезвием меча хрустнули кости, раскатисто грянул гром.
Аттон вытащил меч и сделал шаг назад. Москит стоял на коленях, сжимая окровавленными пальцами тонкое лезвие меча. Эльфийский клинок пронзал его насквозь чуть ниже правой ключицы, и упираясь острием в мокрую траву не давал телу упасть. Из разрубленного плеча хлестала темная кровь. Но забринец был еще жив. Уставившись невидящими глазами в небо, он хрипел и сплевывал кровь. Аттон повернулся и посмотрел на девушку. Тихо постанывая, она лежала на боку и прижимала ладони к широкой ране на животе. Он нагнулся, кое-как вытер меч о траву, а затем подошел ближе.
Эльфийка не мигая смотрела на него огромными широко раскрытыми глазами. Ее волосы утратили цвет, стали пепельно-серыми. Аттон опустился перед ней на колени и проговорил:
– Твоя рана не смертельна, Таэль, и я не стану добивать тебя. Я чувствую угрозу, исходящую от живых существ, но ты не несешь никакой опасности для меня, хоть и пыталась только что убить. Сейчас твоя кровь остановится, и ты сможешь уйти. Но никогда, слышишь, никогда больше не вставай у меня на пути!
Он встал с колен и вернулся к Москиту. Воин еще дышал. Аттон печально покачал головой и повернулся к дому.
– Нет…
Аттон обернулся. Москит шевельнул губами, поднял дрожащую руку и коснулся изрезанными окровавленными пальцами его плаща.
– Прошу тебя… Не убивай. Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, не убивай его…
Аттон, думая о чем-то своем, молча кивнул, сунул меч в ножны и направился к воротам.
Глава 55
– После того, как охранника доставили к лекарю, мы тщательно осмотрели весь этот сектор. Ничего примечательного так и не обнаружили. Две камеры этого крыла пустуют, единственный заключенный – это герцог Аведжийский. Дальше по коридору содержится тот полоумный маркиз из Норка и еще парочка баронов, ждущих решения конфискационного суда. Сам герцог Фердинанд был очень удивлен происшедшим. После беседы с Его Величеством Императором, герцог пребывал в отличном настроении, он снова заказал книги из библиотеки, и получил их, согласно вашему распоряжению. Гарнизонный лекарь считает, что Бурман просто допился, вот ему и мерещились повсюду демоны.
Селин грозно сверкнул глазами и рявкнул:
– Почему на самом важном посту у вас всякая пьянь стоит? Кто ответственный за этот сектор?
Начальник тюрьмы, пожилой седобородый полковник, тряся брылами щек испуганно проскулил в ответ:
– Капитан Даммир, маркиз Белеха, мой генерал…
– В Анбир этого тупорылого капрала! Капрала, полковник, а не капитана, и пусть он хоть принц Оловянных Островов! В Анбир, в крепость Суза, пусть защищает границы Империи от тварей холода… Этого, что мозгами повредился – пороть плетьми насмерть. Всю вашу охрану сам лично проверю, кого за чем непотребным застану – собственноручно в дробилку затолкаю! Следующий!
Вперед шагнул молодой адъютант.
– Последние известия от маршала Севады, мой генерал!
– Докладывай!
– Как вы и предполагали, осада крепости Дрир затянулась. Пехотные части захватили центральные районы города, к стенам замка уже выдвинулись осадные машины и арионы. Ведение боевых действий осложняют многочисленные подземные туннели, которыми с успехом пользуются монахи. Потери среди пехотных подразделений, удерживающих центр города очень велики. Однако войскам удалось замкнуть кольцо осады.
– Полностью?
– Разведка докладывает о том, что есть вероятность прорыва через все те же подземные переходы, кои многочисленны и за стенами замка. Монахи сражаются отчаянно, попытка архиепископа Гумбольдта призвать их к благоразумию успехом не увенчалась.
Селин, думая о чем-то своем, задумчиво покивал и махнул рукой:
– Следующий!
Выслушав доклады, Селин распустил свою свиту и надолго задумался. Ему не давало покоя странное поведение Фердинанда при встрече с Императором, и его слова. Конечно, Селин подслушал беседу, и ничего зазорного в этом он не находил. Фердинанд был и пока оставался главным врагом Изумрудного Трона, и пока он был жив Атегатту угрожала опасность.
"Думайте о том, кто притаился на краю этого мира"
Селин поморщился. Вот оно. И кто же там притаился? Фердинанд хитер, он вовсе не сумасшедший. Вся эта тирада была направлена в первую очередь против королевы. Попытка рассчитаться за прошлое, вызвать у молодого Императора неосознаваемую неприязнь ко всему аведжийскому роду. Возможно что-то еще? Направить силы Империи на решение проблем, далеких от насущного, проблем мистических? Вся политика аведжийцев всегда строилась на их расовом превосходстве над остальными народами Лаоры. Не сделал ли император ошибки, оставив Фердинанда в живых? Возможно, его надо было по-тихому удавить еще тогда, в Барге. Ведь королева настаивала именно на этом варианте.
Кстати, а почему? Каковы причины лютой ненависти королевы к своему брату?
Генерал обхватил голову руками и принялся мысленно перебирать стопочки разрозненных фактов, отложившихся в уголках его памяти, с тех самых пор, как он принял на себя командование внутренней охраной Изумрудного Трона, еще под началом покойного канцлера.
Причины для ненависти были. Фердинанд вовсю использовал необыкновенную красоту своей сестры, пусть это и не принесло ощутимых результатов. Казавшийся необычайно выгодным марьяж с повелителем нестских варваров не открыл Фердинанду восточных границ Аттегата. Второй брак Шелоны, на этот раз с королем Венцелем и вовсе обернулся для Аведжии катастрофой. Рассчитывая на помощь сестры, Фердинанд повел войска в дальний поход, обнажив свои южные и восточные границы, и увяз в сражениях на землях Данлона, Бадболя и Могемии, так и не захватив столицу королевства.
С другой стороны, все могло быть по-другому. И причина ненависти вовсе не в этом. Да, брак с князем варваров был трагичной ошибкой, но вот союз с королем… Не это ли мечта любой женщины высокого рода? Получить власть над целым королевством, пусть разрозненным, но достаточно богатым. Стать одной из влиятельнейших особ Лаоры? Тем не менее, Шелона ненавидела брата. Возможно, причина спрятана глубже?
Любимая дочь старого герцога приходилась Фердинанду младшей сестрой. Ее мать покойная Саянна, графиня Бора, коренная аведжийка из богатейшей семьи южных дворян, умерла во время родов. Как умерла мать Генриха, старшего сына Великого Герцога. По слухам, Саянна ослепла на один глаз, рожая Фердинанда. Генерал постарался вспомнить генеалогию правящего аведжийского рода. То, что он вспомнил, ему не понравилось. Большинство жен правителей Аведжии умирали во время вторых родов, а иногда и во время первых же. Вспомнилась ему и страшная легенда о принцессе Гретте, ослепшей, неподвижной, но продолжавшей рожать для Великого Герцога Вилле Седьмого Огненноликого.
"Прямо не дети у них рождались, а чудовища какие-то…"
Роды… Вторые роды…
Генерал закусил губу и принялся вспоминать последний разговор с Викторией. "Осложнения… Тяжелые роды… Преждевременные роды… Со дня на день… "
Селин вскочил и судорожно роясь в беспорядочно разбросанных листах пергамента, заорал:
– Адъютанта с посыльным, ко мне! Живее!
Где-то за стеной зашумели, затопали кованными сапогами. Селин наконец отыскал чистый листок и макнув перо в чернильницу и принялся быстро писать.
В кабинет влетел запыхавшийся лейтенант гвардии. Селин, не отрывая глаз от листка, спросил:
– Где император?
Лейтенант вытянулся в струну и четко отрапортовал:
– Его Величество Император Конрад Четвертый сейчас пребывает в расположении четвертой пехотной бригады с осмотром, мой генерал!
Селин кивнул и задал еще один вопрос.
– Где сейчас маркиз Им-Роут и аведжийский посол Долла?
– Маркиз Им-Роут в сопровождении двух сотен своих людей только что покинул замок, мой генерал. Рыцарь Долла находится в своих покоях.
Селин дописал послание, свернул лист в трубочку, покапал воском и приложил печать.
– Это доставить императору в кратчайший срок. До расположения четвертой бригады двадцать лиг, а потому доставить к утру. Курьером. Эти сведения слишком важны, чтобы доверить их коту. Выполняйте, лейтенант!
Селин вышел вслед за адъютантом, и поправляя на ходу камзол, направился вверх, к покоям королевы.
Глава 56
– Ну что? Видать что-нибудь?
Сивый отполз от окна, повернулся к Людоеду и отрицательно покачал головой.
– Нет, господин лейтенант, ничегошеньки. Костры горят, все в дыму. По стенам тени какие-то шныряют…
Людоед зло выругался и спросил в темноту:
– Сколько стрел на руках? Отвечать тихо…
Из темноты одни за другим отозвались бойцы.
– Шесть у меня…
– У меня дюжина и вот еще… Тринадцать…
– Четыре, господин лейтенант… Совсем худо…
– Да уж, рыбий глаз… Глядите там в оба.
Сивый услышал, как Людоед встал и прошел к лестнице.
– Факелы готовьте и огнива. Масло-то есть еще? – С первого этажа полушепотом ответили, что есть. – В подвал спустится надо, рыбий глаз. Эй, Сивый, ползи ко мне, в подземелье пошарим, может где еще масла найдем, а заодно и щели какие есть посмотрим.
Сивый пробрался к лестнице, и спотыкаясь в темноте, спустился вслед за лейтенантом на первый этаж. У черного проема они остановились. Подошли другие солдаты. Людоед заглянул в проем, поскреб щетину и пробурчал:
– Лестница уж больно крута. Факелы давайте! – он взял из рук солдата две палки, обмотанные ветошью, сунул одну из них в руки Сивому и шагнул на ступеньку.
– Глаз с дверей не спускать. Ежели какая заварушка – в бой немедля не вступать. Стены толстые, окна узкие. Так что, сначала врагов посчитайте, да меня позовите. Ну, а уж если совсем худо будет – всем к лестницам и держаться. Масло даром не жгите, мало его. Сейчас я думаю, третья рота нашенских в обход площади пойдет, как и задумывали они, а потому черным не до нас будет. Все, давай, Сивый, шевелись.
Алан нащупал в кармане огниво и кусочек серого мха.
– Сейчас, господин лейтенант! – Он щелкнул огнивом, подул на мох, и запалил свой факел.
– Ниже держи, рыбий глаз, ниже! – Людоед прикрикнул на него в полголоса и двинулся вперед.
Сивый передал ему факел и осторожно ступая по скользким ступеням, пошел следом. Крутая винтовая лестница заканчивалась в небольшой каморе, здесь лежала груда иссеченных тел в черных рясах, тех самых тел, что они посбрасывали еще вечером. Людоед спрыгнул прямо на трупы, и с трудом удерживая равновесие, спустился вниз к маленькой двери в сырой стене. У двери он остановился, звякнул щеколдой и прошипел Сивому:
– Ну что ты там, рыбий глаз? Шевели обрубками!
Алан с сомнением посмотрел на кучу тел под лестницей.
– Да боязно как-то, господин лейтенант… По трупам-то, сапогами…
– Боязно ему… Ползи наверх тогда, хлыщ болотный, да пришли мне кого-нибудь, у кого жилка потолще…
Сивый пожал плечами, и придерживая перевязь с мечом спрыгнул вниз. Трупы разъехались у него под ногами и он тут же рухнул, угодив лицом прямо в холодные вонючие внутренности. Людоед, глядя на него, пробурчал что-то ругательное. Сивый отплевываясь и размазывая по лицу чужую кровь, выбрался к двери.
– Тьфу, дерьмо какое… Надо ж так, прямо мордой в потроха…
Людоед зловеще рассмеялся у него над ухом и прогудел:
– Давай, рыбий глаз, их в сторону потащим, там глядишь чего наверх поднимать придется, так быстро не управимся…
Они оттащили часть тел в сторону, высвободив подход к лестнице. Кое-как оттерев руки от крови и немного отдышавшись, они двинулись дальше. Узкий коридор за дверью привел их в кладовую. Мерцающий свет факела высветил высокие стеллажи, заставленные деревянными бочонками и глиняными кувшинами. С потолка свисали мешки с овощами и головки сыров. Людоед, радостно похрюкивая, шагнул к полке, приподнял крышку бочонка и сунул внутрь толстый заскорузлый палец.
– Хах… Маслице! Свежее совсем, этого года не иначе как… – Он лизнул палец и довольно осклабился. – Вот джайллар, надо было раньше подвал этот проверить… Но за всем же не уследить… Эй, Сивый…
Чутье старого пьяницы безошибочно привело Алана к высоким пыльным кувшинам, стоящим в самом углу. Он тут же подхватил ближайший, сдул пыль, вытащил зубами пробку и восхищенно пробормотал:
– Эх… Винцо… Виноградное, как есть…
Людоед прикрыл бочонок с маслом и погрозил Сивому кулаком.
– Я те дам винцо, рыбий глаз… Рожа твоя хитрая… А ну поставь. Сейчас глянем, что за той дверью, а потом и вине подумаем.
Сивый бережно поставил кувшин на пол и прошел к мощной двери из плотных темных досок прошитых в трех местах широкой бронзовой полосой. Людоед двинулся за ним. По ходу он сорвал с веревки головку сыра, разломил и протянул половину Сивому.
– На, пожуй.
Сивый набил рот горьковатым сыром, прислонил ухо к влажным доскам и прислушался. Людоед осмотрел дверь и пробурчал:
– Замка нет. Засова нет… А дверь-то знатная… Я когда в Порт-Сарне в плотниках ходил, такая дверь больших денег стоила… Ну что, пойдем?
Сивый, продолжая жевать, кивнул и на всякий случай поправил меч. Людоед схватился за бронзовое кольцо и потянул. Дверь открылась бесшумно и легко, за ней начинался новый коридор пошире и повыше предыдущего. Из коридора потянуло могильным смрадом. Привыкший ко всему Сивый поморщился от вони и сплюнул на пол остатки недожеваного сыра. Людоед мрачно выругался.
– Джайллар… Склеп там, что ли, рыбий глаз… Ну пойдем, посмотрим, чего стоять.
Сивый осторожно осмотрел коридор за дверью и пожал плечами.
– А чего смотреть, господин лейтенант? Масло мы нашли, винцо вон, сыр да репа есть. Сейчас бойцов накормим, да маслом проходы прольем. Чего туда-то тащится? Счас дверь эту полками завалим, от греха…
Людоед зло засопел.
– Мне и самому неохота, рыбий глаз… А вдруг там дыра какая есть в подземелья? Как полезут из той двери черные, и никакие засовы и завалы их не остановят. А мне, рыбий глаз, до утра протянуть очень охота… Так что, пошли. И не трусись, знаю, что всякого ты повидал…
Сивый еще раз оглядел коридор и сглотнул. Идти ему страсть как не хотелось, но он сделал над собою усилие и шагнул за дверь.
Коридор оказался короче предыдущего, за вторым поворотом они уперлись в такую же тяжелую дверь. Людоед передал факел Сивому, достал из-за пояса топор на короткой рукояти, и злобно пыхтя открыл дверь. Сивый шагнул вперед, держа перед собою факел и тут же, издав невнятный всхлип, отступил.
За дверью начинался большой зал, с невысоким потолком. Когда-то, видимо, хозяева дома использовали его как хранилище для своей коллекции, но сейчас все эти скульптуры, картины и гобелены были свалены в центре неопрятной кучей. А вдоль стен в одинаковых позах, держа в руках собственные головы, сидели обнаженные обезглавленные тела.
Мужчины, женщины и дети. Незрячие глаза были устремлены прямо на них.
Сивый пошатнулся. Только что съеденный им сыр устремился наружу, и Алан проблевался прямо на порог. Людоед вытер тыльной стороной ладони холодный пот со лба и медленно прикрыл дверь.
– Все, рыбий глаз… Насмотрелись… Пошли наверх…
Глава 57
К проникновению в императорский замок Аттон подготовился основательно. Две ночи он потратил на то, чтобы тщательно изучить мельчайшие детали внутреннего устройства замка, по тем планам, что ему любезно предоставила Большая Ма. Кое-что он помнил из рассказов отца, но старый Ардо ни разу не проникал в цитадель Изумрудного Трона, тому просто не было веских причин, а потому сведения эти носили скорее описательный характер. За ночи, проведенные над исчерканными тонким пером листами пергамента, Аттон зазубрил точное положение всех этих многочисленных покоев, галерей, коридоров, тупиков и лестниц, и теперь мог мысленно представить себе весь замок, от наружных караульных постов до скрытых от посторонних глаз подземных тюрем и погребов.
Замок Вивлен представлял собою три ступенчатых трехгранных пирамиды, совмещенных основаниями. Между соприкасающимися гранями возвышались три огромные башни, а внутренний огромный зал венчал массивный купол, опирающийся на вершины пирамид. От каждой башни к верхним покоям, расположенным вдоль купола вели широкие лестницы.
Замок Вивлен был без сомнения прекрасен. Его выложенные белым камнем стены, омытые дождями и ухоженные, были видны со всех окрестных холмов. В архитектуре замка не было никаких излишеств, со времен постройки гномами задолго до расцвета Старой Империи, этот замок оставался самым прекрасным и величественным сооружением на всех землях Лаоры. Ни стройные башни Барги, ни изысканные купола Термбура, и уж конечно, не монструозные нагромождения Циче не могли сравнится с Вивленом.
Замок окружала стена шестидесяти локтей высоты и ширины достаточной, чтобы разместить в ряд четверых всадников на оленях. В стене имелись ворота – Южные, выходящие к мосту через Тойль-Диа; Северные, у которых начинался имперский тракт, ведущий через земли Атегатта к королевству; и Восточные, за которыми располагались казармы городского гарнизона. Замок надежно охранялся многочисленными постами императорской гвардии, обширный парк, расположенный вдоль стен между Южным и Восточным крылом регулярно патрулировался специальными отрядами егерей. Ворота замка открывались лишь на короткое время рано утром, для того чтобы выпустить, а затем впустить многочисленную смену прислуги. Через самые маленькие, но самые охраняемые Южные ворота в замок попадали высокородные дворяне со своими свитами и особо приближенные ко двору поставщики. Именно через эти ворота Аттон и решил проникнуть в замок.
Еще несколько дней он потратил на изготовление различных отмычек, и на поиск подходящего торговца. Наконец, не без подсказки Молли, он выбрал наиболее благоприятный вариант, и уже вечером двенадцатого дня месяца Поклонения выдвинулся к цветочной лавочке в Кремневом Квартале. Перед этим, используя подручные средства, он придал своей внешности образ средней руки мещанина, а все свое оружие оставил в комнате на постоялом дворе. Кремневый квартал примыкал непосредственно ко второй защитной стене перед замком, это был район Старого Города, район богатых купцов, подрядчиков и землевладельцев. В такой близости от замка городская стража с большим подозрением относилась ко всем мечникам, не носящим имперскую форму, а рисковать Аттон не хотел. Помимо этого, Большая Ма поведала ему о многочисленных случаях, когда люди просто исчезали на улицах Старого Города, и даже из своих домов, их имена потом зачитывались на площади Звезд глашатаем как имена изменников, а их обезображенные пытками тела потом нередко находили в водах реки Тойль-Диа. Имперские шпики были повсюду, а на широких улицах богатых кварталов можно было запросто нарваться на жандармский разъезд, и провести свои дни в какой-нибудь яме, доказывая, свою невиновность. Аттон вовсе не желал появляться в таком районе днем, но дело, которое он замыслил, предполагало именно такой вариант. К тому же, попутно Большая Ма возложила на него одну щепетильную миссию, связанную с управлением делами Тихого Дома именно в этом квартале.
У самой площади Аттон понял, что пришел очень вовремя. Напротив низких дверей цветочной лавочки у выносного прилавка топтались два здоровенных мордатых увальня, в одинаковых, расшитых серебряными нитями накидках. Такие накидки в Вивлене носили только слуги богатых господ. Чуть поодаль стояла карета, запряженная двойкой молодых оленей. Аттон остановился у церковных ворот и осмотрелся. Площадь перед храмом была пустынна. С самого утра хмурое небо нещадно поливало город мелким холодным дождем и почтенные обыватели квартала, по всей видимости, решили переждать непогоду у пышущих жаром каминов. Откуда-то издали едва слышно доносился цокот копыт. Аттон немного поразмыслил на тему того, что ни одна, даже самая сильная власть не способна справится с преступностью, если эта преступность поддерживается высшими слоями населения, затем поддернул холодный твердый ворот куртки и неспешно направился к лавочке. Завидев его один из громил, с лицом деревенского пастуха, сделал шаг навстречу и поднял руку.
– Лавочка закрыта уже. Проваливай, проваливай…
Аттон не замедляя шага рубанул его ребром ладони по шее, и отшвырнул обмякшее тело к стене. Его подельник едва успел открыть рот, как получил в живот тяжелым сапогом. Аттон выхватил у него из-за пояса тяжелую дубинку и завершил стычку коротким ударом в висок. Он быстро и аккуратно уложил бездыханные тела за выносной прилавок, накрыл сверху мокрой дерюгой и направился к двери.
В небольшом полутемном торговом зале никого не было. Аттон, морщась от тяжелого цветочного запаха, прошел за прилавок и прислушался. Из-за двери, ведущей в подсобные помещения, доносился приглушенный голос. Аттон медленно приблизился к двери и напряг слух. Тот кто говорил за стеной, по старчески шамкал, глотал окончания и при этом тяжко и часто вздыхал, но тем не менее Аттону удалось разобрать почти все.
– …она не вернется. Хм-х… Твоя хозяйка – преступница! Ее забрали в Башню Милосердия, глупая девчонка… Хм-х… кх-х… Как же здесь воняет… Мои люди видели это! Она совершила преступление против нашей Империи и будет наказана… Хм-х…
Старику ответили тонким девичьим голосом:
– Моя госпожа срочно уехала на юг по торговым делам, господин Боргоф… Ко мне приходили люди из жандармерии, они выписали мне вот этот пергамент и разрешили торговать в отсутствие госпожи Виктории… Так что – проваливайте, или я завтра же пойду к префекту с жалобой!
– К преф-ф-фекту? Как ты смеешь… Кх-хх… Клумийская сучка! Как ты смеешь грозить мне, самому Лаиму Боргофу? Ну-ка, парни… Покажите ей, кто главный в этом квартале…
Ждать дальше Аттон не стал. Приоткрыв дверь, он скользнул в просторное помещение, заставленное вазонами с цветами самых необычных форм и расцветок. У стены, прижимая к груди тубус с большой сургучной печатью, стояла миловидная полненькая девушка в черном длинном платье, прикрытом спереди опрятным синим передником. Напротив нее, поддерживаемый с двух сторон внушительными слугами в серебристых накидках, приплясывал на месте низенький, полноватый старикан. На его необычно румяном гладком лице под вислым бесформенным носом шевелись темные отвисшие губы. Рядом, поигрывая дубинками стояли еще двое слуг – крепкие молодые парни с широченными плечами и туповатыми лицами потомственных пахарей.
Девушка заметила его первой. Она повернула голову и глаза ее расширились, испуг на ее лице тотчас сменился удивлением. Заметив ее взгляд, все остальные тоже повернулись к дверям, при этом старик перестал приплясывать, он замер на месте и вытаращился на Аттона беловатыми крошечными глазками.
– Как? Кх-кх… Хм-х… Кто?
Аттон не стал тратить время на бесполезные разговоры. Он двинулся вперед, выбирая лучшую позицию для нападения, а потом прыгнул с места, обрушив весь свой вес на ногу ближайшего охранника, и пока тот еще только открывал рот, чтобы закричать от дикой боли в сломанной ноге, Аттон короткими экономными ударами уложил остальных. Когда последний из охранников рухнул на пол с раздробленной челюстью, Аттон резко развернулся и впечатал в раскрытый для крика рот свой кулак. Слуга, захлебываясь кровью и соплями, повалился на бок.
Девушка, глядя как высокий плечистый мужчина в одежде небогатого торговца голыми руками крушит кости врагов, еще сильнее вжалась в стену, и чтобы не закричать зажала рот рукой. Старик, оставшийся без опоры вдруг взвыл тонким голосом, упал на четвереньки и брызжа слюною пополз к дверям. Аттон наклонился, приподнял за шиворот здоровенного парня, которому досталось меньше всех, и глядя в его испуганные, полные боли глаза, четко проговорил: