Она должна была сказать такие слова. Я в этом уверена. И дело не в особом даре предвидения, которым Таэль Леннаррин возможно и не обладала вовсе, дело совсем в другом. У Ариэлля Аведжийского не могло быть другого будущего, и только теперь, спустя много лет после тех событий, я это понимаю. И поэтому, я уверена, что Таэль сказала именно эти слова.
      "Сдается мне, ему уготовано великое будущее…"
      На этом я могла бы поставить точку, и не продолжать своего повествования о событиях той эпохи, но вопреки первоначальному замыслу я лишь в общих чертах обозначила роль, которую сыграл в развитии событий тех лет мой отец, великий человек, чья честность и преданность стала легендарной. Сказать большего я просто не смогла. Очевидно, воспоминания о моем брате, принявшем мучительную смерть из рук палачей, стали камнем преткновения, и писать о трагической судьбе моей семьи уже просто не было сил. Однако, мой покойный муж, император Конрад Четвертый, настаивал на продолжении, и я углубилась в архивы, встретилась с разными людьми, очевидцами событий, и теперь могу многое добавить в историю становления Великого Единого государства Лаоры.
      Я по-прежнему не стану описывать события непосредственное участие в которых принимал мой отец. Боль в моем сердце еще слишком сильна. Возможно позднее, когда все уляжется, и годы возьмут свое, я посвящу ему отдельную книгу. Сейчас же я попробую собрать воедино те разрозненные сведения, полученные из архивов великих людей той эпохи, из записей в библиотеке имперской канцелярии, из архивов правителей других стран, а также из рассказов близких мне людей, еще немного из легенд и даже из сплетен. Я постараюсь распутать этот сложный клубок в котором тесно переплелись реальные события, людские домыслы и откровенная ложь. И начну я, пожалуй, с самых странных событий, участником и основным действующим лицом которых стал тот самый монах-изгой из разрушенной ныне Священной Обители Долгор. История начнется у невидимой человеческому взгляду пелены Предела, у самого обрыва жуткого каньона Язык Смерти.
      Вчитывайтесь в эти строчки, потому что я, Маргарита Камилл, Императрица-Мать, Великая Герцогиня Аведжийская теперь точно знаю, что все началось с Наставлений Хаоса…

      "Наставление Хаоса…
      Да, именно так. Урок нам, идущим вверх, или карабкающимся вверх, или просто гонимым вперед и вверх случайностями, не поддающимися осознанию. Подталкиваемые верой, в торопливой обыденности своей мы забываем о цене, которую приходится платить стремящейся в грозные выси Бесконечности…"
      Облака у него под ногами то бешено неслись вдоль выщербленных стен, полыхая всеми оттенками пурпура, то опускались ниже, свиваясь в клокочущие воронки, меняли цвет на глубокий серый, и вспыхивали короткими бледными молниями, и тогда в далекой дымке можно было разглядеть противоположную стену каньона. В такие мгновенья неподвижный воздух на вершине наполнялся терпким незнакомым запахом. И тут же картина менялась – облака вдруг замирали, наполняясь призрачным пурпурным свечением, потом, словно стадо обезумевших животных срывались с места, и наползая друг на друга, устремлялись вдоль красно-черных стен каньона на север.
      Мерриз стоял на самом краю обрыва и не отрываясь смотрел вниз.
      "Но ведь это не так… Это Хаос нас гонит вперед. Мы бежим от Неизбежного, и ищем защиты в вере. Для того и существует Спираль и Обозримая Бесконечность. Обозримая Бесконечность…
      Какой провал в доктрине. Господь дарует Спираль Бытия и бесконечное восхождение по ней, и место у его божественных стоп, и каждый виток как на ладони Бога, и все определено, и неподвластное Хаосу бытие, данное навсегда… Познание бесконечности Спирали – есть Истина, познание Истины дает Святость и оберегает от крадущего сзади Повелителя Хаоса. Научись видеть вокруг Истину и Порядок в Истине и Господь откроет для тебя тот самый надежный и безопасный виток, и восхождение твое будет легким, и Хаос не настигнет твое бессмертное сознание и не отбросит его назад, в разрушенные миры, к вечному страданию. Познай себя в Порядке – и стань невосприимчив к разрушению. Познай других – и стань им стеной. Сделай свой мир чистым, и Повелитель Хаоса бесконечно отстанет…"
      Картина в каньоне вновь изменилась. Облака замедлили свой бег, стремительно посветлели, набухли, слились друг с другом и замерли. Все видимое пространство внизу поглотила бесконечно огромная ноздреватая грязно-белая губка тумана. Воздух вокруг вершины замерцал, снизу, из-под скалы потянуло удушливым смрадом. От вони у него закружилась голова, и тогда Мерриз вытащил из походного мешка кусок холстины и обвязал голову, закрывая рот и нос.
      "Тело дано единожды. Разум бесконечен, как сама Истина и неповторим. Господь дает тело для совершенствования, и отбирает, если Разум владеющий поражается Хаосом. Заслужить тело – заслужить милость Господа, и продолжить дело Его, следуя высочайшим устремлениям, и стать ближе к Богу, в бесконечности Спирали. От тела – к Разуму, от Разума к Истине, блажен будет тот, кто познал".
      Когда вонь стала невыносимой, Мерриз опустился на колени. Его вырвало прямо на свернутый по-походному плащ. Он нащупал бурдюк с водой, сделал несколько глотков и тут же сплюнул. Вода казалась отвратительно горькой, как молодые орехи химмы. При этом, он ни на мгновенье не отводил глаз от пропасти. Туман под скалами пришел в движение. Появились более темные полосы, над вязкой пеленой покатились невесомые зеленоватые облачка. Камень под ногами чуть вздрогнул. И сразу же, откуда-то снизу покатился, непрерывно нарастая, ужасающий грохот.
      "Вот еще один урок. Все вокруг подчиняется законам Хаоса. Неведомым и непонятным. Запретным. Определение реальности, как упорядоченной системы неподвластной изменениям, и являющейся Истиной – неверно, и может быть отображено таким только для себя. При этом волей подавляешь всякое представление о природе Хаоса, столь любезно предоставляемое в каждое мгновенье, и получаешь весомое преимущество на краткий миг, и преимущество это весомо только для одной точки времени и пространства, и в другой момент обернется против тебя. Истина в ее каноническом смысле сделала нас уязвимыми. Камень в основании Веры может быть неизменным в течение тысяч лет, но это всего лишь камень. Ты можешь стать камнем. Ты хочешь быть камнем? Возможно, Слово Истины и превратит тебя в камень. Ты будешь спокойным, но беспомощным, вечным, но пустым.
      Отрицание Хаоса, как части природы сделало нас слабыми и ущербными. Мы бережем тела, для служения Порядку, но наши тела стареют, их съедает неизбежный Хаос. Поэтому мы идем вверх. Только поэтому. Не знание и не страсть гонит нас. Только страх может служить оправданием веры. Только страх перед неизбежным толкает нас вперед, заставляя волочить неподъемные кандалы условностей, навязанных Порядком и служителями его".
      Туман поредел. Пространство над каньоном пронзила бледно-зеленая вспышка. Вонь сразу исчезла. Воздух наполнился тяжелыми цветочными ароматами. Мерриз заставил себя сделать еще пару глотков, потом осторожно перегнулся и посмотрел вниз. Сквозь разрывы в тумане можно было заметить, как далеко внизу медленно перемещаются плотные бурые массы. Гораздо ближе к обрыву мелькали странные черные тени, словно там кружила целая стая огромных безголовых птиц. Все это продолжалось какие-то мгновенья, потом где-то в скалах пронзительно взвыл ветер, туман сдвинулся, заклубился и потянулся на север. За ним уже накатывала плотная масса пурпурных облаков.
      "Пусть вычтут из имени моего знаки Хаоса. Страх отступит тогда, и будет мне видение длани, раздвигающей первозданное Ничто, и увижу я Бесконечность, и это будет Истина. Истина Неизменная. Отторгая пятна лжи, избегая буйства, постигая Порядок я приду к очищающей длани, и будет мне даровано спасение…
      Ненужный канон. Спасения нет, и поэтому не нужно боятся. Хаос не дает надежды – Хаос дает понимание Неизбежного. Понять Неизбежное – значит понять основополагающий закон. А стремление к Порядку это всего лишь попытка спрятать свой страх, стремление переложить это бремя на чьи-то плечи, и отдаться всемогущему Хаосу в неведении. Познание истины должно включать в себя и познание запретного Хаоса. Бессмысленно отрицать очевидное – значить сделать себя еще слабее".
      Мерриз с трудом разлепил веки. Его голова раскалывалась от боли, словно кто-то методично вбивал ему в виски раскаленные гвозди. Тяжелый воздух, насыщенный испарениями ужасной бездны жег горло, и каждый вдох превращался в пытку. Морщась от боли, Мерриз смочил ладонь водой и вытер лицо, затем нащупал в волосах толстую серебряную цепь и одним движением сорвал ее.
      "Мне нужны силы, для того чтобы двигаться вперед. Идти день и ночь, и еще день и еще ночь. Мне надо пройти там, где человек в принципе пройти не может. Не убегать от страха, а победить его. Не бежать от Хаоса, а понять".
      Он уже чувствовал. Он чувствовал голод, древний голод, притаившийся на дне. Зов тысячи ртов. Он чувствовал тени, скользящие в скалах, притаившиеся в пучинах. Он почти видел ни с чем не сравнимые сооружения, вытянутые словно чудовищные струны, с тысячами мертвых окон. Он чувствовал энергию, пульсирующую, чуждую и равнодушную.
      "Мне не нужны оковы веры. Этот мир имеет два полюса, и глупо было бы раболепно жаться к одному из них. Я отрекаюсь…"
      "Я отрекаюсь… Каюсь… Каюсь… юсь…"
      Мерриз бросил цепь себе под ноги и прислушался к вою ветра.
      "Вот и все. Я уже иду".
      Он уже было шагнул на узкую тропку, едва заметную на красно-черном камне, но задержался.
      "Надеюсь, когда-нибудь я смогу объяснить также, зачем… Пора"

      За столом из полированного камня сидел молодой, изыскано одетый мужчина. Он сидел неподвижно, уперев подбородок в сплетенные пальцы рук и не мигая смотрел на ровное пламя оплывающей свечи. Напротив, под большим, во всю стену окном, на низкой лежал кровати лежал старик. За окном сгущались осенние сумерки.
      Со стороны могло бы показаться, что старик, укутанный в бессчетное количество пледов, давно мертв, не было слышно даже дыхания, его бледное, морщинистое лицо оставалось совершенно неподвижным, словно смерть уже коснулась его, превратив в восковую маску. Но старик спал.
      В полной тишине мужчина за столом продолжал неотрывно смотреть на пламя. Прошло еще немного времени. Свеча оплыла, черный узелок фитилька мигнул синим язычком и утонул в лужице расплавленного воска. В темноте раздался скрипучий голос:
      – Я ждал тебя, мой мальчик… Я ждал тебя именно сегодня. Ты всегда умел выбирать правильный момент, а ведь именно сегодня… – старик замолчал.
      Мужчина щелкнул огнивом. Во все стороны прыснули яркие искры.
      – Не надо света, барон… Мои глаза очень устали.
      Мужчина пожал плечами, подошел к кровати и присел на низенькую скамеечку у самого изголовья.
      – Что произойдет сегодня, граф?
      – Сегодня? – Старик завозился в темноте. – Ты прекрасно знаешь, что произойдет, Джемиус. Сегодня я умру… Это важно, не так ли? Именно этот день ты выбрал для последнего визита. Наверное, ты решил облегчить мои страдания и не приходил раньше, ибо боюсь, что то, о чем ты собираешься мне рассказать превратило бы мои последние дни в тягчайшую муку. А быть может, я не прав? И ты пришел, только для того, чтобы проведать древнего старца? Проводить меня к ногам господа нашего Иллара, побыть со мною в последние мгновенья? Хотя вряд ли… Ты слишком циничен для подобных поступков.
      Джемиус протянул руку и погладил старика по колючей щеке.
      – К сожалению, граф, мы так и не стали близкими друзьями. Наше искусство, искусство политики, сжигало без остатка все присущие человеку чувства. Слишком много нам доводилось пропускать через себя, перемалывать в собственных мозгах страх, боль и ненависть тысяч других несчастных. Но для меня вы всегда были учителем, я остаюсь преданным учеником…
      – Мне так никогда не казалось, Джемиус… Никогда. В тебе всегда была какая-то сталь, ты вырезал по людям и по времени одному тебе известные символы и умел их читать. Ты шел вперед, словно кто-то уже заранее разложил приметные ориентиры. Я пользовался интуицией и памятью, ты же все знал наперед, был вездесущ и ты видел людей, так как не мог видеть их я. Это мне нужно было учится у тебя, и тогда, возможно я избежал бы многих ошибок. Когда ты пришел ко мне на службу, совсем юный, с горящим взором, готовый к необычным свершениям, я увидел в тебе себя. Но потом… Потом я понял, что ты перерос эту Империю. Перерос наши мелкие дрязги, и я позволил тебе идти дальше, делать то, чего я никогда не понимал. Иногда, я просто боялся тебя, мой юный барон… Ты пришел из непонятного прошлого и ушел в странное будущее, опередив эпоху. А я так ничего и не узнал о тебе.
      Джемиус молча улыбнулся в темноте, прикрыл глаза и тихо заговорил:
      – Есть много путей, но все они имеют одно начало, и пожалуй, один конец. Так думают многие. Одна эпоха сменяет другую, люди движутся из начала в конец, не меняясь уже две тысячи лет. Мы движемся по этому туннелю, не оставляя на его гладких стенах заметного следа, лишь едва видимые заусеницы. Мы движемся и видим впереди свои собственные спины. В нашей истории только бессмысленные войны и кровь и ничего более. Мы ходим по дорогам, которые проложили нелюди, живем в их замках и сражаемся оружием, выкованным по их рецептам. Кто-то привел нас в этот мир на готовое и мы живем этим готовым, и, возможно, будем жить. Нас лишили будущего, взамен оставив лишь ненависть. Наш народ вымирает. Мы уничтожаем друг друга в войнах, берем измором целые страны, сжигаем на кострах всех тех, кто способен видеть дальше собственного носа. Это неспроста, граф. Это чья-то воля не дает нам двигаться дальше, водит нас по замкнутому кругу.
      Наверное, пришла пора, граф, и я расскажу свою историю. Возможно, именно сейчас эта история прозвучит нелепо и не к месту, но именно сегодня последний день, когда я могу ее рассказать. Завтра все изменится.
      Все началось в Забринии, много лет назад. Так много, что сейчас уже никто не помнит событий тех лет. Мой отец, рыцарь ордена Отрекшихся, был изгнал из императорской службы и позорно бежал из родового поместья в леса, бросив мою мать, моих сестер и меня. Его давний враг, один из забринских вельмож ворвался в замок и устроил обычную резню – всю нашу прислугу запороли кнутами, оставшихся солдат пытали и обезглавили. Мою мать и сестер распяли в главном зале и насиловали много-много дней, над их телами глумились даже после мучительной смерти.
      Мне удалось скрыться в подвалах замка. Я ел новорожденных щуканов и пил из грязных луж, не решаясь выбраться на поверхность. Однажды ночью, мне удалось переплыть ров и уйти через болота. Я спал на земле, питался отбросами и бродяжничал по Юриху, Штикларну и Бриулю. Как-то раз, на рынке в Сафире я схватил с рядов мягкую булку. Я умирал от голода и не мог сдержать себя, хотя и знал, что за этим последует. Я впился зубами в мякоть, заталкивая в рот целые куски. Меня сбили на землю и стали избивать палками и топтать ногами, а я давился этим хлебом. Я до сих пор помню его вкус. Меня должны были убить.
      Я очнулся в канаве на куче гниющего мусора. Я не чувствовал своего тела, и не видел звезд над головой. Я умирал. Я умирал мучительно долго и наконец, я увидел себя со стороны – кусок кровоточащего мяса, ребенок, забитый палками за кусок хлеба. Я заплакал, вернее, не я, а тот, кто парил надо мной. И этот самый, вознесшийся, вдруг понял – так не может продолжатся. Эта цивилизация обречена на вымирание. Кто-то подтачивает этот мир изнутри, выедает его, как червь сладкое яблоко, оставляя за собою гниющие отбросы. Остановить это, остановить, пусть даже придется ввернуть этот мир в первозданную пропасть, а потом извлечь его наружу – вымытый и блестящий. И для этого ему нужна власть среди людей, не явная, обремененная неповоротливыми армиями и ненадежными союзами. Тайная власть. Он шел к этому много лет, спотыкался, падал, разочаровывался, потом подымался и шел дальше. С каждым шагом, он узнавал все больше и больше, проникал в недоступные дали, считал, собирал и запоминал. Власть его росла, но неуловимый враг по прежнему ускользал от него… И вот сейчас, в этот день сидя у ложа умирающего старца, он собрал воедино все частицы мозаики…
      – Он… Он… Он воспарил… Он собрал… – Россенброк с трудом повернул к Джемиусу неподвижное лицо и постарался взглянуть ему в глаза. – Он – это ты? А где же мальчик?
      – Мальчик? – Джемиус прикрыл ладонью глаза и вздохнул. – Мальчик умер. Там, в канаве, и к утру летучие коты и щуканы растащили его останки по всему Сафиру. А я выжил и пришел к величайшему из людей, в его последний день, рассказать о том, кто наш враг.
      Россенброк долго молчал, вглядываясь в темноту за окном. Когда молчание стало совсем уж тягостным, он тяжело вздохнул и заговорил дрожащим голосом:
      – Боюсь, что ты опоздал, мой юный друг. Не возражаешь, если я буду тебя так называть? Потерпи, осталось не долго… – Старик скрипуче рассмеялся. – Мне уже все равно кто ты, мне все равно, кто наш враг. Жизнь уже покидает мое тело. Я чувствую, как она оставляет меня, постепенно утекая тонкой струйкой за окно. И я уже не воспарю, увы. Я и так уже воспарил однажды. Быть может, не так высоко, как ты сейчас, но все же. Для простого человека этого достаточно. Я вовремя пришел к власти, и вовремя оставил эту ненасытную женщину. Но я уже не в силах повлиять ни на что. Любое знание, полученное в эти мгновенья, станет лишь еще одной байкой, для костлявой старухи. И это правильно. Такое знание может только повредить. Ты сказал – ввергнуть в бездонную пропасть? Это не сложно. Мы и так уже практически достигли дна. Но есть главное, существенное отличие между тобой и мной. Я всегда думал о конкретном человеке, о том, который сейчас пьет козье молоко за сараем, а завтра погонит свое стадо на выпас. Я думал об этом человеке и других таких же, как он. Все эти люди составляют Империю. Если каждый из них будет счастлив – нет особой нужды думать о пропасти. Пусть это счастье приземленное, и заключается в возможности прожить безбедно хотя бы день, но это то, что я мог дать этим людям. Возможно, ты прав и человечество застряло в болоте своего изначального невежества, и конец наш предрешен. Но ведь люди продолжают жить, каждый день, каждое мгновенье. Кто-то должен позаботится о них. Впрочем, наш разговор затянулся. Я уже вижу старую спутницу Джайллара, она уже совсем близко, а рядом с ней скачет на свиньях Барон-Погонщик… Они уже пришли за мной. Спасибо тебе, за то, что остался проводить меня. Нет в этом мире участи страшнее, чем предстать перед Богами в одиночестве, не правда ли?
      – Правда…
      – Ты пришел, для того, что бы именно в эти минуты рассказать мне, о том что тебя тревожит, облечь свои мысли в слова, дать им другую, более полную жизнь, и самому еще раз уверится. В этом есть какой-то мистический смысл… Возможно, что ты не человек, а лишь чистая воля, возможно. Возможно, что ты победишь незримого врага и дашь человеку шанс. Но не забывай о том, кто допил свое молоко и сейчас потащил дородную служанку на сеновал.
      Старик улыбнулся в темноте и вытянул вперед руку.
      – Они уже пришли. Прощай…

      Императорский парк осветила яркая вспышка, затем еще одна, и еще. Воздух вокруг тут же наполнился пряным ароматом грибов-фейерверков. Чернь, пирующая под стенами замка, приветствовала салют пьяными криками.
      "Великий Иллар, какие траты…"
      Саир Патео, тяжело опираясь на трость, выбрался из толпы придворных, плотным кольцом окружавших императора, и проковылял по темной аллее к своему шатру. У походного столика, установленного между двух фонтанов из необыкновенно красивого серо-голубого камня, его встретил офицер интендантской службы.
      – Мой генерал! Служба нижних уровней просит вашего дозволение выставить солдатам еще пива…
      Патео тяжело опустился в кресло и устало махнул рукой.
      – Неужели в этой империи нет никого более озабоченного раздачей пива, чем я? Может мне спуститься в погреба, и самому выкатить эти бочки? Проваливайте, капитан… И дайте нашим героям, все что они потребуют. Пива, мяса, вина…
      Офицер поспешно удалился. Со стороны замковой площади доносилась музыка и смех, там вовсю кипел праздничный бал. Патео раздраженно поморщился. Праздничная суета изрядно действовала ему на нервы, и если бы не прямой приказ Императора, явится на праздничную церемонию, Патео с удовольствием провел это время в размышлениях за бокалом терпкого вина, уединившись в своем родовом замке. От визгливых звуков музыки, от тяжелого запаха чадящих жаровен, от рева пьяной толпы и от шепота придворных у него ужасно разболелась голова, колени предательски дрожали, а старая рана от зазубренной аведжийской стрелы, именно сегодня решила рьяно напомнить о прошлом.
      Впрочем…
      Генерал помассировал холодными пальцами виски. Головная боль постепенно отступала, но старая рана в боку по-прежнему беспокоила его, и хоть за долгие годы генерал привык к этой ноющей боли, сейчас, именно в этот момент ему казалось, что еще чуть-чуть, и он не выдержит и заскулит.
      "Все… Все, Саир… Это уже не старость. Это уже смерть. Как бы ты не бежал от нее, какие бы жертвы ей не приносил – это она. Ты думал, что умрешь, когда станешь ненужным? Так вот, ты стал ненужным. Ты должен уйти. Нет впереди ничего такого, с чем бы не справились молодые. А все самое страшное… Все самое страшное, наверно, позади. И нет теперь ничего между тобой и смертью. Ничего. Все позади… "
      Многочисленные заботы, связанные с победным окончанием войны остались позади. Позади остались пыльные дороги, сырые леса Вей-Кронга, грязные постоялые дворы. Позади остались шумные вонючие города, переполненные наглыми и вороватыми аведжийцами.
      Старый граф плеснул себе вина. Где-то совсем рядом с шумом и скрежетом взвились в небо огромные воздушные змеи, украшенные светящимися панцирями крабов и мигающими скорпионьими хвостами. Толпа перед замком восторженно взревела.
      Патео понаблюдал за пляской огоньков в темном небе, и вновь вернулся к размышлениям.
      Император более не нуждался в услугах своего старого казначея. Последнее время Конрад все меньше советовался с генералами, все чаще принимал решения самостоятельно.
      "Ты был совершенно прав, старый прохвост…" – Патео поднял бокал, и улыбнулся пустому креслу напротив, словно в нем, совсем как в старые добрые времена, полулежал, сложив на груди руки, Россенброк. Старый генерал даже покачал на весу бокалом, как будто отвечая на неслышимый циничный комментарий.
      Но, пост канцлера до сих пор пустовал, и Патео был уверен, что так будет и впредь. Молодой Император не нуждается в чьих-то сильных плечах, дабы взвалить на них все бремя государственной власти. Молодой Император сам желает править своей страной, и в отличие от большинства своих предшественников, Конрад проводит время не в праздном безделье, он действительно правит. Патео прикрыл глаза, смакуя в уме все последние приказы и реформы.
      "Великий Иллар, этот мальчик твердо знает, что он делает! Марк бы гордился таким правителем…"
      – Мое почтение, граф…
      Патео открыл глаза и осторожно поставил бокал на стол. У фонтана стоял могучего телосложения генерал в сверкающем парадном мундире и задумчиво смотрел в искрящуюся воду.
      – Генерал Селин? Мое почтение…
      Селин оперся руками о край бассейна и заглянул в бирюзовую воронку.
      – Красота необыкновенная… Не перестаю восхищаться. Пожалуй, людям не под силу создать такое…
      Патео усмехнулся.
      – О да… Фантастическая красота. Но мы начинаем замечать подобное, только тогда, когда вокруг нет других забот. Конечно, чаще мы думаем о пыточных камерах и виселицах на Площади Звезд…
      Селин трубно рассмеялся и стряхнул с рук влагу. Очередная вспышка высветила его лицо – смеющийся белозубый рот под черными пышными усами и неподвижные стальные глаза, глаза беспощадного и жестокого человека.
      Селин коснулся пальцами переносицы и сложил руки за спиной. Патео неспешно наполнил бокал и указал генералу на кресло.
      – Присаживайтесь, генерал. Налейте себе сами. Вы же знаете, я не переношу, когда вокруг меня крутятся какие-то незнакомые люди. А собственный слуга, хе-хе… Обходится слишком дорого. – Патео сухо рассмеялся. Селин в ответ охотно улыбнулся шутке. Граф продолжил:
      – Мы не встречались с вами с тех самых пор, как мне выпала честь совершить экспедицию в Аведжию. Надеюсь, престол по-прежнему под надежной охраной?
      Селин присел на краешек фонтана и развел руками.
      – Конечно, конечно, граф… Все вашими стараниями. Вы не жалеете денег на нашу службу, и мы можем позволить себе расширять и углублять нашу сеть.
      – О, генерал. Вы в этом преуспели. Ну, и как успехи? Быть может, вы поделитесь со стариком какими-то свежими новостями?
      Селин протянул руку, взял со стола прозрачный графин и наполнил кубок. Глаза его хитро блеснули в полумраке.
      – Не скромничайте, граф, не скромничайте… Мне бы вашу осведомленность…
      Патео улыбнулся.
      – Ну, что же. Возможно, вы правы. Однако, наш Император общается последнее время в основном с вами, генерал. Это не может не радовать. Я бы обеспокоился, если бы юный Конрад Атегаттский, вместо того, чтобы держать свою мужественную руку на слабом пульсе этой Империи, таскал к себе в покои фрейлин, или пьянствовал с баронами ночи напролет. И не зря, ох не зря он прислал вас сегодня, в эту праздничную ночь к моему шатру.
      Селин глубоко вздохнул, и пересел в кресло.
      – Я поражен вашей проницательностью, граф.
      – Да? Возможно это потому, что мы редко встречались ранее, генерал. Мне сто четырнадцать лет, я втрое старше вас, и соответственно, втрое мудрее. На последней аудиенции Его Величество внимательно выслушал мой доклад, прокомментировал некоторые моменты, но увы, не посчитал нужным посвятить своего старого генерала в суть некоторых происходящих на данный момент событий. Вам это не кажется странным?
      Патео сухо улыбнулся. Селин тактично промолчал, и старый граф продолжил:
      – Конечно же, вам так не кажется. И мне, между прочим, тоже. Очевидно, Император хотел обойти эти вопросы стороной. Выкладывайте, о чем таком побоялся просить у меня Конрад в личной беседе?
      Селин отпил из кубка, промокнул платком усы и принялся неторопливо излагать:
      – Вы совершили успешный поход по закромам Аведжии, граф. Казна Империи изрядно пополнилась. Мы можем усилить свои арионы на севере и западе. Однако, всех этих богатств пока хватает лишь для содержания армии. Во внутриимперском обращении мы по-прежнему пользуемся услугами банкиров. Конечно, Атегатт сказочно богат, но это не живые деньги, граф, и вы это прекрасно знаете. Это векселя, проклятые свитки… Это не золото, и не серебро. Скоро дойдет до того, что налоги будут собираться клочками пергамента. Золото уходит, остаются лишь обязательства. Покойный отец Императора решил таким образом проблему своих долгов, но сейчас мы не можем позволить банкам контролировать денежные потоки. Империя перестала нуждаться в их посредничестве.
      Патео прищурился и спросил:
      – И что же, или кто привел Императора к столь замечательной мысли?
      Селин поморщился, как от зубной боли.
      – Во время вашего отсутствия, граф, Император получил послание. Вернее, требование. Трои требуют денег…
      – Много?
      – Много? – Селин горько усмехнулся, затем выпрямил правую руку, и ребром ладони левой руки отмерял сколько.
      Патео нахмурился.
      – Это действительно много…
      – Император просит вас помочь в решении этого вопроса. Наша служба будет вам всячески в этом содействовать. Нам надо знать, где банкиры держат свои сокровища. Кроме этого, люди Троя представляют серьезную угрозу. Это хорошо обученная армия разбойников, скрытная и почти всемогущая. Шпионы Троев повсюду – а армии, в замках, во дворцах. Мы сбились с ног, отыскивая щупальца этого чудовищного спрута. Мы затопили камеры кровью, пытаясь вырвать признания. Наша служба потеряла лучших людей, стремившихся проникнуть в тайны банкиров…
      – Не вы одни… Не вы одни…
      Патео, глядя в фонтан, задумался. Селин перевел дыхание и залпом опустошил свой кубок. Наконец, старый граф оторвался от созерцания искрящихся струй и проговорил:
      – Конечно, генерал. Доложите Императору, что в ближайшее время мы решим эту проблему. Сейчас нужно успокоить банкиров. Вам необходимо взять под личный контроль все операции, которые Империи ведет, пользуюсь золотом. Желательно, что бы Трои считали, что Атегатты окончательно разорились в этой войне. Привлеките двор, распускайте слухи. Готовьтесь к возможным провокациям и бунтам. А я пока займусь поисками того, кто знает где банкиры прячут свое золото.
      – Наше золото, граф…
      – О да… Конечно же. Наше золото.

      На третьем ярусе гладкий черный базальт с красными прожилками сменился серым пористым камнем, изъеденным дождями и ветром. В стенах каньона появились многочисленные пустоты, а узкий карниз вдоль пропасти обильно покрывали острые обломки. Вдоль стен каньона незатихающий ветер все также гнал плотные, отсвечивающие багряным облака. Откуда-то снизу периодически доносились громыхающее удары, и тогда скалы вокруг начинали дрожать, заставляя едва стоящего на ногах Мерриза плотно вжиматься в стены. В один из таких моментов прямо перед ним обрушился целый участок стены, и с ужасающим грохотом исчез в плотной пелене облаков, и до следующего участка тропы ему пришлось карабкаться, обдирая кожу на руках, по острым узким выступам.
      Он двигался медленно, шаг за шагом, вслушиваясь в непрекращающийся вой ветра и шорох осыпающейся породы. Дважды из облаков на него бесшумно пикировали жуткие безголовые создания, похожие на морских скатов. Существа эти представляли собой сплошное плотное кожистое крыло бурого цвета, с огромной зубастой пастью посередине, и превосходили размером летучего леопарда. Мерриз назвал их про себя "пустокрылами". Оба раза ему укрывалось укрыться в низких пустотах, расположенных вдоль всего карниза. Однако, чуть ниже, из одной из таких полостей на него бросилось кошмарное создание, вооруженное внушительными клешнями, отвратительно ярко-розовое, с многочисленными черными глазами бусинками. Мерриз отбился посохом, сбросив чудовище вниз, но в дальнейшем от спасения в гротах решил воздержаться.
      Он спускался все ниже и ниже, останавливаясь только для того, чтобы глотнуть немного воды, и когда свет в каньоне начал меркнуть, устроился на ночлег прямо на карнизе, укрывшись в выемке между двух скал, решав для себя, что двигаться в далее темноте будет слишком опасно. Но ночь в каньоне оказалась удивительно светла – облака источали странное пурпурное свечение, а где-то выше, то и дело проскальзывала ветвистая зеленая молния. Мерриз немного отдохнул и решил, что света вполне достаточно, чтобы двигаться дальше, но как только он покинул свое укрытие, на него тотчас набросились резвые пятнистые жукоподобные твари, каждая размером с пивной бочонок, и ему опять пришлось забиться в щель между скалами. Жуки, скребя многочисленными лапами последовали за ним, и тогда, прилагая неимоверные усилия Мерриз вскарабкался еще выше, и замер в неудобной позе, зажатый скалами. Жуки оставили его, но тут откуда-то сверху стали спускаться еще более кошмарные создания. Одна за другой на карниз, клацая черными жвалами, выползали жуткие многоножки и с ходу бросались на жуков, с громким хрустом вгрызаясь в твердые панцири. Во все стороны, распространяя нестерпимый смрад, полетели белые брызги. Мерриз отвернулся, с трудом сдерживая рвоту, и в надежде остаться незамеченным еще сильнее вжался в скалу, стараясь слиться с камнем. Но тут воздух вокруг наполнился диким визгом. Что-то зашуршало, послышались глухие удары и жуткое, пробирающее до костей, утробное ворчанье. Мерриз осторожно повернул голову и увидел, как по карнизу, среди обломков панцирей и белых потеков, поблескивая желтыми глазами, расхаживают невысокие черные существа, чем-то напоминающие южных обезьян Лаоры, многочисленных в Вей-Кронге и Пределах Болот. Покачивая сложенными за спиной жесткими крыльями, они двигались на задних ногах и опирались при ходьбе на нижнюю пару длинных гибких рук. В верхних руках они держали грубо сработанные короткие копья с каменными наконечниками. Ловко уклоняясь от смертоносных жвал, крылатые обезьяны быстро прикончили многоножек, и тут же принялись потрошить туши, вырезая длинные куски белого мяса. Закончив работу, черные твари собрали мясо в грубые сетчатые корзины, и даже не взглянув на скалу, где прятался Мерриз, дружно расправили мощные крылья, и тяжело взлетели, и тут же растворились в облаках.
      Мерриз осторожно спустился, внимательно оглядел место сражения и по-прежнему вслушиваясь в каждый звук, направился дальше.

      Там, где широкая Тойль-Диа делает резкий поворот, огибая песчаный остров Нокк, у самой воды между Второй и Третьей Охранной Башней расположились каменные дома почтенных торговцев, держателей мануфактур и придворных поставщиков. Дома эти, с красными коническими крышами не теснились один к другому, как повсюду в Вивлене, а тянулись широкими рядами один за одним вдоль всего Кремневого Квартала до самой Площади Высшего Милосердия, утопая в зелени садов, ухоженные и опрятные в любое время года. Вокруг самой площади, не считая знаменитого храма Святого Джунбы-Мученника, громоздились, наползая одна на одну маленькие лавочки, облицованные черным камнем у самой мостовой и красным полированным камнем до самых крыш. Посреди площади, как и полагается, темнел старым деревом эшафот, однако, с тех пор как Обитель Милосердия перенесли поближе к Императорскому замку, старый эшафот редко использовался по назначению, и теперь чтобы просто полюбоваться казнью, добрым мещанам приходилось тащиться через весь город к Площади Звезд. С другой стороны, жители Кремневого Квартала всегда гордились чистотой и степенностью своего маленького мирка, меж двух Сторожевых Башен, и отсутствие кровавых потеков на сером камне знаменитой на всю Лаору площади, не могло их не радовать.
      Так уж вышло, что каждый торговец княжества мечтал когда-нибудь поселится здесь, в тихом и благополучном месте, где в любое время дня и ночи можно увидеть разъезд стражников, и в лавочках вокруг площади, куда заглядывают нередко самые высокородные особы Империи, можно купить и продать все на свете, а в маленькой таверне "Печеный угорь" улыбающийся толстощекий Ян "Кубышка" Буц всегда нальет кружку лучшего в Лаоре темного пива. Но поколения сменялись поколениями, целые торговые династии выходцев из этого маленького уголка Империи покоряли мир, а чужаков в Кремниевом Квартале, по-прежнему недолюбливали.
      Впрочем, бывали и исключения. К примеру, госпожа Виктория Пита. Госпожа Виктория прибыла откуда-то с юга, то ли из Маэнны, то ли из самого Данлона, слухи ходили разные. Сначала старожилы квартала к своему неудовольствию узнали, что Виктория купила старый дом у вдовы торговца фарфором Джозефа, причем вдова, в силу тяжелой болезни несколько лет не встававшая со смертного одра, и ходившая под себя кровью, вдруг ожила, и тут же принялась по своему обыкновению драть за патлы кухарок. Затем госпожа Ви, как прозвали ее жители квартала, откупила лавочку ювелира Зана, и открыла там торговлю цветами, торговлю столь успешную, что вскоре потекли к ней заказы со всего огромного Вивлена, и даже из предместий. В какой-то момент брюзгливые снобы из роскошных особняков Кремневого Квартала вдруг узнали, что их жены и дочери просто обожают проводить время в обществе этой милой и обходительной дамы. А вскоре, при встречах с Викторией уже раскланивался, улыбаясь беззубым ртом, сам старейшина квартала, невозмутимый и непробиваемый стодвадцатилетний Лаим "Лис" Боргоф.
      Душным летним вечером шестого дня месяца Поклонения в цветочную лавочку госпожи Ви заглянула смешливая Лилин, служанка скульптора Бордусса Борвусса. У порога ее встретила Джина, полноватая дочь приказчика Пруста. Джина за небольшую плату помогала госпоже Виктории в торговле, а кроме того она безумно любила цветы. Особенно экзотические, белоснежные душистые купаллы и фиолетовые, с большими белыми и черными крапинами артиды, обладающие необычайно тонким ароматом и безумно дорогие.
      Увидев издалека приближающуюся Лилин, Джина собрала букет из темно-синих фиалок и изумрудных аспримиусов и вышла на порог. Какой бы ни была любовь к цветам, оставаться долго в благоухающей лавке Джина не могла. Да и любой посетитель, рискнувший в жаркий день окунутся в мощную атмосферу необычайных ароматов, через некоторое время бледнел, и стремился выйти на воздух. Поэтому малую часть цветов Джина всегда держала в специальном маленьком бассейне перед входом в лавку, прямо на площади. Впрочем, недостатка в клиентах лавочка госпожи Ви никогда не испытывала, и большую часть особо нежных и дорогих цветов разбирали слуги господ, задолго до того, как Солнце освещало шпиль Храма Святого Джунбы-Мученника.
      В знак приветствия Лилин щелкнула подругу по носу и рассмеялась. Джина улыбнулась в ответ и аккуратно уложила фиалки в корзинку.
      – Твой хозяин по-прежнему не может творить, пока не вдохнет аромат фиалок?
      Лилин звонко рассмеялась.
      – Этот дурак получил очередной заказ из замка. Снова весь дом ходуном, все копают, клепают, шумят…
      Джина предложила подруге присесть и поинтересовалась:
      – И что же на этот раз? Опять портрет старого канцлера?
      – Да, ты представляешь, милая… Он же полная бездарность! Столько лет лепил всякую чушь, не заработал и медного кольца, только наследство покойного маркиза спускал… У нас полный двор козлорогих чудовищ и безруких нимф, уже ставить было некуда, часть соседям раздали, так те их в реку посбрасывали, от Джайллара подальше…
      А как старый канцлер помер, упокойся его душа у ног Иллара, так заказы пошли один за одним. Каждый дворянин желает у себя в спальне бюст канцлера иметь. Говорят… – Лилин нагнулась к подруге и зашептала ей на ухо, – говорят, сам Император указ издал, у кого из баронов не будет в спальне бюста покойного канцлера, того сразу за ноги к оленям, и по площади, чтоб знал впредь. А имущество того барона раздадут пахарям. Так вот…
      Джина с улыбкой отмахнулась.
      – Не говори ерунды, сорока… Лучше скажи, как у тебя с Миртой?
      Лилин вдруг густо покраснела и смущенно обнажила плечо. На плече красовался здоровенный багровый рубец.
      – Вот! – Лилин с гордостью ткнула пальцем в рубец. – Видала? Это он кнутом, и еще… За груди тискал. И цепочку подарил. – Девушка поправила на плече накидку и показала Джине тонкую бронзовую с зеленцой цепочку. – Наверное, скоро поженимся!
      Джина, сморщив очаровательный носик, оглядела рубец и произнесла:
      – Ну, и Иллар вам в помощь…
      – Ну, а ты уже когда женихом обзаведешься? – Лилин прижала цепочку к груди и уставилась на подругу большими голубыми глазами, – вот, я слышала Кукус к вам зачастил, парень он что надо, у самого придворного ювелира в подмастерьях ходит.
      Джина протянула руку и расправила спутавшиеся стебли алой пиддии.
      – А зачем? Мне и с госпожой неплохо. Не хочу, чтобы меня кнутом хлестали, даже из большой любви…
      – Эх ты… Дождешься, что папаша Пруст отдаст тебя какому-нибудь старику за десять серебряных колец…
      – Не отдаст. Госпожа Ви пообещала, что сама мне жениха найдет. Доброго и умного.
      – Да… – Лилин с завистью посмотрела на подругу, – госпожа у тебя хорошая. Не то, что мой… Фиалок нанюхается, весь в глине вымажется, как болотный боров… То палкой побьет, то рогатой жабой кричать заставит… И мальчиков ему каждую ночь водят… А вдруг Истребители Зла прознают, сохрани нас Иллар… Вот поженимся с Митрой, и пойду к нему жить. Он меня в обиду не даст…
      Тут Джина заметила, что со стороны порта, через площадь к ним быстрым шагом приближается мужчина в поношенном кожаном доспехе, обычной одежде наемников.
      По имперским законом голова его была непокрыта, и легкий ветер раздувал длинные седые волосы. Джина поспешно подняла с пола корзинку с цветами и сунула Лилин в руки.
      – Все, милая… Тебе пора. Тебя уже заждался твой хозяин. Давай-ка, поторопись… Пока тебя не начали искать с городской стражей.
      – А…
      Джина жестом прервала подругу.
      – Все, беги-беги… Завтра приходи, поболтаем…
      Лилин в замешательстве подхватила корзинку, и поспешила вниз по площади, то и дело оглядываясь назад.
      Джина встала в дверях лавки, перегородив проход, и откинула назад густые темные волосы. Мужчина приблизился, посмотрел по сторонам, потом оглянулся назад, потом, вытянув шею заглянул через плечо девушки в полумрак лавки. Затем, недобро сверкнув глазами, тихо проговорил:
      – Я хочу увидеть твою госпожу.
      Джина сложила на груди руки и покачала головой.
      – Нет. Солнце еще высоко.
      Мужчина положил правую руку на рукоять меча, а левой нервно потеребил кончик уса.
      – Я знаю, что солнце еще высоко. Но мне срочно нужна твоя госпожа.
      – Вы нарушаете порядок, господин. Вас уже увидели многие, и кому-то могла прийти в голову мысль о городской страже…
      Наемник заскрипел зубами и прошипел:
      – Ну так продай мне цветов, дура набитая, и позови госпожу. Или…
      – Что "или"? – Джина с невозмутимым лицом протянула руку к ближайшему букету и вытащила один цветок.
      – С вас четверть карата, господин…
      Мужчина перед ней побледнел так, что казалось его вот-вот хватить удар. Он сделал два неуверенных шага к стене, облокотился на косяк и прохрипел:
      – Он умирает… Он истекает кровью. Если он умрет – она скормит меня гурпанам… Пожалуйста, позови свою госпожу, и я принесу тебе топаз величиной с орех. – Он поднял на Джину усталые слезящиеся глаза.
      Джина тяжело вздохнула и потерла ладонью лоб.
      – Джайллар… Госпожа мне этого не простит.

      В зябких предрассветных сумерках пронзительно и тонко закричала птица. Черно-красный диск Второй Луны неспешно сполз к горизонту, а на востоке уже светлело, из-за мыса Дай-Корр потянулись вверх, разрезая низкие редкие облака, первые лучи восходящего солнца.
      На холме, возвышающимся над самым заливом УртСарра, у костра, кутаясь в мешковатые рубахи сидели мальчишки. Поеживаясь от утренней прохлады они поджаривали над невысоким пламенем кусочки хлеба и тихо переговаривались. Совсем рядом, в сотне шагов от костра возвышались развалины древнего монастыря. Изредка, то один из мальчишек, то другой бросали опасливые взгляды на осыпающуюся разрушенную башню.
      Светало. Смуглолицый толстощекий крепыш, подбросил в костер хвороста и обращаясь к друзьям, пробурчал:
      – Надо было к Полосатым скалам идти. Там отлив пошире и двуроги через риф не перелазят. И никаких тебе развалин…
      Другой мальчишка, постарше, ткнул толстощекого кулаком в бок.
      – Ага, Кумма испугался… Ха-ха… Наслушается на базаре баек от своих теток и ссытся по ночам от страха!
      Мальчики тихо засмеялись. Крепыш обиженно надулся и показал соседу неприличный жест.
      – А никакие это и не байки. Охотница Найда никогда не врет, так-то… Она своими глазами видела, как в развалины прилетал огромный черный зверь. И еще, тетя Карла говорила, что толстопузая дочка мельника с Глиняной улицы ходит в развалины, каждый день, носит подношения морским демонам.
      Где-то высоко в небе взвизгнула летучая кошка, под обрывом тут же на все голоса загомонили птицы. Мальчики все как один обернулись и посмотрели на развалины. Самый младший из мальчишек, подсел поближе к огню, и кривя испуганное лицо, прошептал:
      – А еще, еще хромоногий хрыч, который ножами на площади торгует, говорил, что слышал как в развалинах плачет младенец. Наверное, там живут пожиратели. Они воруют детей и варят из них себе зелье невидимости… А вдруг, сейчас они толпятся вокруг нас, выбирают кого бы сожрать? Давайте к скалам пойдем, боязно тут.
      Мальчики притихли. Со стороны заливы послышался ровный нарастающий гул. Старший из мальчиков поднялся, и натягивая заплечную корзину, проговорил.
      – Да нет на скалах ничего, медузы вы тупорылые. К скалам Викша со своими из Масляных Рядов каждый день ходят, нет там ни раков, ни рыбы, ни креветки… Точно знаю. Еще и нас там не хватало. А в развалинах этих, никто кроме щуканов не живет. Туда до войны солдаты из форта таскали девок деревенских. Все, подымайтесь, чурки шестилапые, отлив начался.
      Мальчишки быстро разобрали корзины и сети, затушили костер и поспешно двинулись к берегу моря.
      Небо стремительно светлело. Вода с шумом уходила с пляжей, пенясь вокруг островков, поросших бурыми водорослями и большими ракушками. По берегу посвистывая метались ярко-желтые кусачие крабы, в лужах плескалась рыба, а где-то на самом краю отлива гулко ухали двуроги.
      Мальчики остановились у подножия холма и принялись раскручивать ветхие сети. Один из мальчишек отправился вперед по берегу, накалывая на пику плоских ленивых морских языков. Другие потянули сети по лагуне. Работа спорилась, и вскоре корзины начали наполнятся жемчужной длинноусой барабулей, толстыми зубастыми окунями, полосатыми креветками и неуклюжими тяжелыми лангустами. Вдалеке на край рифа выбрались огромные двуроги. Чудовища сыто похрюкивали, и грея в лучах солнца широкие шипастые спины, поводили из стороны в сторону уродливыми головами.
      Солнце поднялось выше и осветило яркими лучами серые неприступные обрывы мыса Дай-Корр. Подул легкий бриз. Мальчишки собрали щедрый улов и перетащили подальше от берега. Самый старший из мальчиков довольно оглядел корзины и обращаясь к остальным, ехидно передразнил:
      – Пойдем к скалам, пойдем к скалам… Гонялись бы сейчас вшестером за одной рогатой жабой… Вот сколько всего-то наловили, карата на три, не меньше, а то и на четыре. – Он повернулся к самому маленькому и указал ему пальцем в сторону города. – Так, Тишка, беги скорее на базар, к господину Мюрру, скажи ему, что Лестер с друзьями шесть корзин рыбы поймали, пусть даст повозку и готовит ледник. Беги давай.
      Мальчики радостно загомонили, подсчитывая на пальцах сегодняшнюю прибыль, заспорили, и в конце концов беззлобно мутузя друг друга повалились на горячий песок. Наконец, крепыш Кумма выбрался из визжащей кучи, и глянул вверх, на остатки стены вокруг монастыря.
      – Эй, щукаеды… А что, пошли в развалины сходим?
      Мальчики перестали возиться, и вытряхивая песок из лохматых голов, столпились вокруг Куммы.
      – А то и пошли… Чего не сходить-то?
      Старший, по имени Лестер, оглядел корзины с рыбой, посмотрел на прибывающую воду и пожал плечами.
      – А, Кумма храбрый стал? А вдруг там Маркиз Пожирателей сидит, на своем троне из человеческих черепов? А если тетки твои узнают, что ты по развалинам лазаешь? Они тебе быстро жопу нарумянят стрекозьими колючими хвостами. – Он засмеялся, и глядя на горящее злым отчаянием лицо товарища, добавил, – Ладно, не обижайся. Пошли, только пики возьмем, а то вдруг там гнездо гурпанов.
      Мальчики вооружились пиками и направились гурьбой вверх. У полуразрушенной арки они в нерешительности остановились. Внутренний двор монастыря зарос густым колючим кустарником, повсюду в беспорядке громоздились обломки плит. Мальчики потоптались у входа, а потом осторожно ступая один за одним вошли во двор.
      Внимательно поглядывая по сторонам они обошли широкий двор и добрались до молельного дома, почти нетронутого временем мрачного здания из грязно-белого пористого камня. Вход в молельню оказался засыпан мусором и щебнем. Мальчики повернули назад и пошли в обход стены внутреннего двора.
      Вдруг Кумма, храбро топавший впереди всех, что-то жалобно проблеял, бросил свою пику и зажимая ладонью рот, кинулся обратно в арку. Остальные столпились за спиной у Лестера. Лестер оглянулся на товарищей, задумчиво почесал лохматую голову, выставил вперед пику и заглянул за угол серой потрескавшейся стены. Остальные, прижимаясь друг к другу, остались стоять на месте.
      Сразу за углом, на поросшей густой травой тропинке лежал лицом вниз грузный человек в окровавленном балахоне. Вдоль всей его спины тянулись страшные рваные раны, покрытые черной коркой. В редких волосах на голове копошились тонкие белые черви. Очевидно, что перед смертью человек долго полз, цепляясь за траву, за телом тянулся черно-красный след, к которому уже припали, шевеля голубыми отростками, огромные сизые слизни. Лестер осторожно приблизился к телу, протянул пику и потыкал кончиком в вывернутое плечо. Потом повернулся к мальчишкам, храбро улыбнулся и сказал:
      – А тут мертвец лежит… Настоящий. Глядите!
      Мальчики приблизились и заглянули за угол.
      – Фу… Воняет как… Ух ты… Кто же его так?
      Лестер наклонился над телом, разглядывая раны. Мальчишки жались друг к другу и с опаской косились на мертвеца. Один из них, испугано озираясь, прошептал:
      – Эй, Лестер… Брось ты его… Побежали в город, старосте расскажем. А вдруг здесь мантикор поселился?
      Лестер покачал головой и улыбнулся.
      – Да нет здесь никого, а этот помер. Старосте-то оно конечно расскажем, только надо посмотреть сначала, а вдруг у него золото есть? Староста потом ведь не поделится…
      Лестер наклонился и потянул за край балахона.
      Неожиданно, мертвец страшно захрипел, выбросил вперед руку, и ухватившись за траву черными пальцами, медленно пополз.
      Лестер дико заорал, бросил пику и помчался не разбирая дороги. Остальные, с воплями, бросились следом.

      Он нуждался в воде и отдыхе. Совсем немного воды и короткий отдых, для того, чтобы продолжить путь. На второй день своего спуска вниз по карнизу ему пришлось бросить один из двух бурдюков, спасаясь бегством от огромной слизистой твари, сверзившейся сверху прямо на тропу позади него. Ему удалось уйти, хотя тварь, напоминающая огромного жирного слизня, перемещалась очень быстро. Он двигался дальше, спускаясь все ниже и ниже, и несмотря на то, что пить он старался как можно реже, вода во втором бурдюке стремительно заканчивалась. На следующем ярусе ему удалось убить камнем ярко-желтого в крапинку скорпиона, но жидкости в сухом ломком теле практически не оказалось, и ему пришлось довольствоваться горьким белым мясом с отвратительным запахом. Еще чуть ниже он сбил крупную многоглазую птицу и, экономя оставшуюся воду, выпил ее кровь. Последнюю воду из фляги он допил на самом нижнем ярусе, притаившись в узкой расщелине, в ожидании, пока через карниз переберется целый выводок огромных плоских тварей с многочисленными шевелящимися отростками по всему телу.
      Спустившись на самое дно, он почувствовал себя очень плохо. Глаза резало от сильной боли, в голове непрерывно шумело, ноги подкашивались от усталости, а в горле скребло от жажды. Земля под ногами непрерывно дрожала, вонючий туман плотной пеленой укутывал все вокруг, и Мерриз не мог сосредоточиться даже на том, что находилось в непосредственной близости. Пошатываясь из стороны в сторону, он добрался до одинокой скалы, похожей на торчащий из серого песка обломанный клык, забился в узкую щель, обхватил руками колени и закрыл глаза.
      Сон пришел сразу, такой же мутный, серый и тревожный, как дно каньона Язык Смерти. Сон накатывал волнами, периодически выбрасывая его сознание обратно в кошмарную реальность, и тогда он разлеплял слезящиеся глаза и некоторое время бездумно разглядывал скалу перед собой, а затем обратно погружался в неясное, полудремотное состояние. В коротких сновидениях он пил большими глотками хрустально чистую воду из горного ручья, уходил, а потом снова возвращался, и снова пил. Наконец, жажда победила сон, и Мерриз, облизывая сухим языком шершавые губы, выполз на коленях из своего убежища, и тяжело встал.
      Он постоял немного, пока не унялась боль в глазах, затем осторожно двинулся вперед. Дно каньона было покрыто крупным серым песком, вперемешку с острыми обломками скал. То тут, то там из песка поднимались черные каменные столбы, их вершины скрывались где-то в тумане. Мерриз двигался медленно, вглядываясь в многочисленные следы, и периодически пробуя песок перед собою заостренным концом посоха. Такая осторожность оказалась вовсе не лишней, после одного из толчков из песка взметнулось морщинистое щупальце и мгновенно обвило посох. Вслед за ним, раскидывая песок мощными короткими лапами, показался и сам хозяин – мерзкая безглазая тварь с огромной щелкающей пастью. Мерриз вырвал посох и швырнул в чудовище горсть ядовитых шипов. Шипы вонзились в серую плоть и тут же втянулись внутрь, разрывая ткани. Из дырок в шкуре потекли розовые пузырящиеся струйки. Монстр дико заверещал, и бешено мотая головой, быстро зарылся в песок. Мерриз отдышался, внимательно разглядывая песок вокруг логова чудовища, и дальше двинулся еще осторожнее, обходя едва заметные концентрические выпуклости.
      Дважды ему пришлось останавливаться, и вжимаясь в холодный песок, пропускать стада горбатых короткокрылых тварей, медленно бредущих через туман. Животные двигались на двух длинных чешуйчатых ногах, периодически опуская вниз каплевидные лысые головы, заканчивающиеся гибким хоботом, и с шумом втягивали песок.
      Так постоянно вглядываясь в туман и прислушиваясь к приглушенным звукам он миновал расстояние еще в несколько стрел. Песок под ногами сменился крупным острым щебнем, черные столбы стали больше в диаметре, туман стал постепенно редеть. Вскоре, щебень сменился беспорядочным нагромождением скал, и чтобы пробираться дальше, ему пришлось карабкаться, обдирая в кровь руки. Скалы вновь сменились песком, дно каньона постепенно понижалось, и вскоре, миновав глубокую расщелину, на дне которой громоздились огромные белые скелеты неизвестных существ, он увидел воду.
      За полосой серых, покрытых слизью, валунов неподвижно темнело озеро. Мерриз, распластавшись по камням, довольно долго наблюдал за свинцово-серой гладью, затем привязал к посоху бурдюк и аккуратно опустил в воду. Бурдюк медленно наполнился, Мерриз притянул посох к себе, плеснул немного воды на ладонь и понюхал. В этот момент, прямо перед ним под водой что-то дрогнуло, блеснуло, и тут Мерриз понял, что из-под воды прямо на него пристально смотрит чей-то огромный зеленый глаз с желтым зрачком.
      Он прижал руку с бурдюком к груди, и не отводя взгляда от воды, очень медленно подался назад. Глаз под водою моргнул, и тут все озеро пришло в движение. По поверхности в его сторону заструились черные круглоголовые рыбы с острыми шипами вместо глаз. Мерриз подхватил посох, и не оглядываясь бросился бежать.

      – Вас до сих пор считают чудаковатым богатым бездельником, барон… Не раз мне доводилось слышать, как придворные красавицы со неподдельным сожалением вспоминают вашу галантность и обходительность и сетуют на то, что вы так внезапно оставили двор. Ваши безупречные манеры до сих пор считают эталоном. Впрочем, умения очаровывать у вас не отнять. Вы неоднократно использовали свои способности на благо Империи, и по части выведывания тайн вам до сих пор нет равных.
      Саир Патео тяжело вздохнул, бегло просмотрел очередной свиток, и скривившись, бросил пергамент в камин. Джемиус, едва заметно улыбаясь, внимательно следил за стариком. Генерал выбрал из кучи донесений еще один свиток и продолжил:
      – Кто бы мог подумать, что этот утонченный аристократ, любитель шумных застолий и покоритель дамских сердец, возглавляет ту самую, ужасную Тайную Канцелярию? Детище старого канцлера, которому всегда мерещились тайные заговоры и многоходовые интриги. Вашими стараниями земли Лаоры превратились в поле брани для убийц-невидимок, каждое брошенное слово записывалось, каждый человек был под подозрением. Вы породили новый страх – страх подвергнуться пытке, лишь за нечаянно высказанное мнение по поводу, скажем, плохого урожая. Впрочем, этим вы вполне компенсировали недостатки центральной власти, и это можно поставить вам в заслугу. Правители ведь знать не знали и слыхом не слыхивали, какие силы задействованы в этой борьбе. Возможно, что вы предотвратили не одну войну, спасли не одного вельможу, и не раз становились на защите самой короны. Судя по некоторым косвенным данным, я могу судить что вы внесли немалый вклад, приблизив победу и в последней войне… Несмотря на то, что наш молодой Император отказался от всего того, что сопровождало правление его отца, в том числе и от тайной канцелярии. Возможно, в этом есть некая доля вины графа Россенброка, оставившего мальчишку наедине со всеми проблемами в преддверии войны. А возможно, что Конрад действительно способен править, не опираясь на чьи-то плечи. Для Атегаттов это характерно, а Селин – не временщик, и не советчик, а лишь орудие сильной власти.
      – После трагического ухода канцлера, мой генерал, я добровольно передал графу Селину большинство своих связей, архивов и даже оставил ему тайный фонд, из которого многие годы поддерживались операции, проводимые Тайной Канцелярией.
      – Гм… Селин… Этот биролец перенял не самые лучшие ваши методы, барон, и мне кажется, молодой Император его в этом поддерживает. Там, где можно было бы обойтись шантажом и подкупом, а то и просто устным воздействием, Селин предпочитает череподавку Веселой Марты и пальцедробилку Святого Антония Джасского. Пока это приносит свои плоды, но у нас уже есть один ночной кошмар обывателя, небезызвестный вам епископ Коррада, поглоти его дракон… Мне самому, признаться, много раз приходилось отправлять людей на дыбу, подчас и не в чем невиновных людей, но все же, мне не хотелось бы, чтобы эта Империя превратилась в одну большую камеру пыток. Послевоенный террор, укрепление имперской власти, наведение порядков – все это понятно, конечно же…
      Джемиус поморщился. Старый генерал с отвращением швырнул свиток в камин и внимательно посмотрел на молодого барона. Джемиус проследил, как язычки пламени с терском пожирают дорогой пергамент, и спросил:
      – Мне казалось, что Селин занимается лишь вопросами безопасности трона, а вся внешняя активность после войны сошла на нет…
      – Безопасность трона… Мне ли вам говорить, барон, сколько всего попадает под это определение… Имперский трон никогда не был в безопасности, несмотря на все усилия, приложенные старым канцлером.
      – И какие силы на этот раз посягают на Изумрудный Трон? С чем не может справится Селин и его палачи? Зачем я понадобился старому генералу, едва сбросившему бремя ответственности за все денежные вопросы Империи? Вы ведь выпотрошили Аведжию, как голодный опустошает горшок с похлебкой?
      Патео отложил свиток и рассмеялся.
      – Неудачное сравнение, барон. Дела в Аведжии пошли не совсем так, как нам хотелось, и вам это прекрасно известно. Подходы к Циче были блокированы горцами… Проклятые варвары и сами не смогли взять замок, и не подпустили нас… Южные провинции оказались в недосягаемости. Негус Бор и Адольф Керрим так и не склонили головы. Впрочем, с юга их и так пощипали изрядно бантуйцы. Младшие династии Аведжии оказались куда сплоченнее и сильней, чем мы ожидали. Мы не смогли получить выход к морю, не смогли вывезти достаточно лошадей. Помимо этого, нельзя забывать о том влиянии, которое оказывает на императора королева Шелона. Похоже, что красота и сила этой женщины пленили нашего императора, и речь уже идет о новом брачном союзе, последствия которого трудно предсказать даже мне… Несмотря, на то, что Шелона пообещала отказаться от прямого владения королевством в пользу принца Тарра, она номинально по прежнему остается единственной правительницей Нестса, Аведжии, и королевства, а ее сын Николай – может быть полным правителем всех этих земель, и в случае брака с императором – еще и Атегатта, Армельтии, Эркулана, Борхеи, Эйфе, Бироля. Впрочем, все это еще можно оспорить, чем кстати, сейчас и занимается архиепископ Вальтер.
      – Насколько я понимаю сложившуюся ситуацию, сейчас Империя контролирует большинство государств Лаоры…
      – Это так и не так, барон. Государства на севере, а также – Марцин, Прассия, Данлон и Бадболь всегда были лояльны Империи. Это многонаселенные страны с богатыми плодородными землями. Великие Герцогства Рифлер и Латеррат – по-прежнему формально подчиняются императору, но имеют свои собственные амбиции. Бреммагна перестала существовать, как самостоятельное государство. Рифдол и Анбир не представляют никакого особого политического интереса, в силу своей удаленности и малочисленного населения. Остаются Бриуль и Великая Забриния… Эти вечные рассадники чумы, наемников и мятежей.
      – И все же, генерал… – Джемиус внимательно посмотрел на старика. – Вы так и не ответили на мой вопрос… Зачем я понадобился короне?
      Патео помолчал. Камин, от души накормленный толстыми свитками, разгорался все ярче и ярче, высвечивая каждую морщинку на мрачном лице старика. Наконец, Патео, поморщившись, словно от зубной боли, тихо произнес:
      – Трои…
      – Трои?
      – Да, барон… Несмотря на все могущество и власть, Империя до сих пор связана долгами по рукам и ногам. Империи нужно освободится от этого ярма, Империи необходимо золото банкиров.
      Джемиус пожал плечами, выражая крайнее недоумение, и задал вопрос:
      – А при чем здесь скромный барон, лишенный всех должностей, регалий и коротающий свои одинокие дни в празднестве и безделии?
      Патео хмуро улыбнулся.
      – Не шутите так, барон… Мне прекрасно известно, кого вы посещали в Норке. Мне известно, кто спровоцировал самозваного короля Беригарда на самоубийственную атаку на Латеррат. Мне известно, что это вы отбили и долгое время скрывали принца Манфреда, а также некоего Камилла, прозванного Мастером. Я думаю, что это лишь малая часть всего того, что удалось вынюхать шпионам Селина… Вы по-прежнему имеете огромную власть в Лаоре, тайную власть, власть, которая Селину даже и не снилась. Возможно, что по-своему, вы могущественнее императора Конрада. Вы всегда шли к какой-то своей цели, и пока ваша дорога совпадала с тем путем, по которому двигалась Империя. Надеюсь, что эти дороги и не пересекаться в дальнейшем. А пока… Пока мне нужно имя…
      Джемиус задумчиво улыбнулся.
      – Одно имя?
      – Да, барон. Мне нужно знать, кто во при дворе Императора работает на Троя. Через кого мы можем пошатнуть власть банкиров. Кто может знать все имена предателей, и где все-таки Трои хранят свое золото. И мне кажется, барон, что вы знаете этого человека…
      – Так почему бы Вам, генерал, не отправить в Норк пару-другую сотен дипломатов, отобранных из числа наиболее подготовленных рыцарей Краста, и не вытащить старого Мониссия из его норы? Думаю, что на дыбе глава Торгового Дома Норка с огромным удовольствием выдаст вам все свои темные тайны. Ведь это проще простого…
      – Да нет, барон. Все не так просто. Перед тем, как тащить Троя на дыбу, необходимо первоначально уничтожить всю сеть оплачиваемых наемных убийц, мятежников и предателей. Иначе мы рискуем ввязаться в длительную тайную войну, за время которой золото разойдется по мешкам мелких ростовщиков и лавочников. С этим надо покончить одним ударом.
      Джемиус дослушал генерала, печально поджал губы и сочувственно покачал головой.
      – К сожалению, мой генерал, я не знаю имени. Да, я был в тайных подземельях Норке и беседовал с человеком, который называл себя Великим Торком. Это был странный человек… Страшный. Возможно, он действительно владел забытым Древним Искусством нелюдей, и умел подчинять себе воли других людей даже на расстоянии. Возможно. Об этом человеке много говорил, писал и размышлял старый канцлер. Впрочем, все его первоначальные выкладки оказались неверны. Единственное что, как и подозревал Россенброк, великий Торк действительно имел самое прямое отношение, ко всему, что происходило на землях Лаоры за последние сто лет. Но к этому человеку меня привела совсем другая тайна, вовсе не касающаяся золота банкиров, хотя, не скрою, я уже тогда знал, что тот, кто именовал себя Великим Торком, тайно контролировал не только банки, промыслы и разбойничьи банды, но и многих аристократов даже из Великих Семей Лаоры. Впрочем, он умер, прихватив с собою эту тайну. А то, что мне удалось узнать – не имеет никакого отношения к спрятанному золоту.
      Но, за Торком охотился не только я. Наступая мне на пятки, двигались долгорские монахи, тоже преследовавшие какие-то свои цели. Я подозреваю, что между Великим Торком и Отцом-Настоятелем Священной обители какое-то время существовало некое соглашение. Деталей, я боюсь, мы никогда не узнаем. Долгор умеет очень хорошо хранить свои тайны. Я опередил монахов, но узнал слишком мало, и то, что я узнал, вряд ли имеет какое-то отношение к нашей сегодняшней беседе, генерал. Могу сказать лишь, что после смерти Торка его тайная империя вовсе не рассыпалась, как я предполагал… Торговый Союз Норка по прежнему существует, хотя их головорезов из внутренней армии изрядно проредили монахи и мои люди. Банки продолжают перекачивать золото, кто-то контролирует биржу наемников в Падруке, кто-то по-прежнему облагает данью мелких и крупных лавочников всей Империи, и похищает дворян для выкупа. По дорогам Империи по-прежнему бродят безумные пророки, грязные, нечувствительные к голоду и боли, они проповедают миф о страшном проклятии, и убивают себя, стоит на них хоть немного надавить. За всем этим кто-то стоит, но кто… Я не знаю этого, генерал. В данный момент, меня заботит совсем другое. – Джемиус закончил, затем встал и бесшумно прошелся по кабинету, разглядывая развешанное на стенах старинное оружие.
      Патео долго смотрел в огонь, бесцельно перебирая пальцами листы пергамента.
      – Мистика… Ересь, противная богам и человеческой природе вообще… Старый канцлер тоже любил порассуждать на эту тему. Этой Империей, барон, движут совсем другие силы, не имеющие никакого отношения к тайным забытым искусствам. Это страх, зависть, жажда власти и золота, и, пожалуй, немного любовь и честь… Мы, играя этими чувствами, сталкиваем лбами целые народы, выжимая для себя какую-то пользу. Если есть человек – значит, у него есть эти слабости, значит, его можно найти, и приложив определенное воздействие выяснить необходимое. Мне нужен этот человек, барон. Империя вновь на пороге больших перемен. Император собирается раз и навсегда решить вопрос с Великой Забринией. Церковь, напротив, готовит выступление против императора. Ходят слухи о странной активности среди кочевников, а Негус Бор с Адольфом Керримом планируют возвращение власти в руки аведжийцев. Я знаю, что в этой империи никогда не будет покоя, я сам приложил к этому руку. Но хотелось бы, что будущее наше отличалось от прошлого, хоть немного…
      Джемиус повернулся на носках и странно посмотрел на генерала.
      – Будущее? Его у нас может и не быть… По сравнению с этим все остальное лишь мелкая возня слабоумных детей, отбирающих один у другого старую игрушку.
      Генерал вскинул седые брови и озадачено спросил:
      – Что вы имеете в виду, барон? Уж не легенды ли о сбывающемся проклятии?
      Джемиус снова сел в кресло и задумчиво помахал перед собою тростью, описывая странные фигуры.
      – Проклятие… Нет никакого проклятия, генерал, все это жалкий миф. Есть страшная реальность, от которой нам никуда не деться, даже если мы получим все золото этого мира, и все враги наши будут униженно ползать в грязи. Человечество вымирает, генерал… Угасает, как токая свеча. Наши женщины рождают все больше мертвых детей, а те, кто выживают не так уж и долго остаются в этом мире. Каждая новая война уносит все больше и больше жизней, каждая новая эпидемия сильнее предыдущей, а мы как не могли лечить большинство болезней, так не можем и до сих пор. Все новое, что появляется у нас – считается порочным, и исчезает навсегда в церковной бездне. В провинции уже давно не новость заброшенные деревни и целые города. Люди тянутся в столицы, словно здесь есть спасение, а потом убивают друг друга на площадях за кусок хлеба…
      – У вас есть серьезные опасения? Возможно, вы знаете, чем это вызвано? И кто за этим стоит?
      – Увы, нет… Пока я вынужден полагаться только на собственные мысли, древние манускрипты и предчувствия…
      – Ну, что же… Человечество выживало и будет выживать, и наша задача обеспечить это выживание. Мне понятны ваши рассуждения, но непонятна цель. Впрочем, я на это и не претендую. Вас заботит выживание всего человечества, а меня – всего лишь его малой части. Заботиться обо всех – слишком большой труд для старика, и слишком мало шансов дожить до благополучного конца. Мне не хотелось бы вмешиваться в ваши дела, барон, тем более что пока они не представляют никакой угрозы Империи, даже напротив, насколько я могу судить… И, конечно же, я не хочу никакой конфронтации, тем более, я не хочу оказывать на вас никакого давления, однако… Мне нужна ваша помощь, и я готов обсудить условия.
      – Ни надо никаких условий, генерал. – Джемиус положил трость на сгиб локтя и продолжил. – Единственный человек в Лаоре, который может прояснить вам ситуацию с банкирами, единственный, насколько мне известно, выживший союзник Великого Торка – это Аттон Сорлей, наемник, по прозвищу "Птица-Лезвие"…
      – Сорлей? Птица-Лезвие? Мне знакомо это имя… Где-то я уже слышал его.
      – О да. Птица-Лезвие, пожалуй, наиболее успешный из всех охотников за головами Падрука. Список его жертв впечатляет. Помимо этого, Сорлей необычайно одаренный и опасный воин, и непростой человек. Его сложно найти, еще сложнее захватить, а шансы, на то, что он поделится с вами столь нужной информацией, вообще ничтожны. Тем не менее, он единственный, кто сможет вам помочь.
      – Вы знаете, где его искать?
      Джемиус загадочно улыбнулся, пригладил ухоженные волосы, и гордо вскинув голову, ответил:
      – Да, мой генерал. И более того… Я его уже нашел.

      Он отстраненно отложил сверток в сторону, сел прямо на землю и закрыл лицо руками. В зарослях вокруг шумел ветер, где-то совсем рядом тонко пересвистывались гурпаны. С юга потянулись серебристые низкие тучи, стало почти светло, как днем.
      Он опустил руки бессильно привалился к мокрому дереву крыльца. В голове тупо билась одна мысль:
      "А что ты ожидал?"
      Резонный вопрос. Что можно было ожить от мародера? Что он позарится на кусок невзрачного серого метала?
      Аттон покосился на сверток и вздохнул. Грязная серая ткань скрывала всего лишь тяжелую золотую пряжку, украшенную рубинами, пряжку, несомненно выдранную с корнем из широкого пояса Великого Герцога. В массивных зажимах еще остались кусочки материи. Аттон снова взял сверток и прикинул вес. Не менее двадцати карат чистейшего золота. За такую вещь любой торговец выложит не думая с полсотни колец. Аттон прикинул в уме свое теперешнее положение и решил, что пряжка ему, конечно же, сгодится. Предстоял неблизкий путь.
      "Я ограбил грабителя…" – Аттон усмехнулся, сунул сверток в заплечный мешок, и задумался, вслушаясь в ночь. Начинался столь привычный и отупляюще въедливый диалог с самим собой.
      "Этих денег мне хватит на долгое время. Купить оленя… Нет, лучше коня. Даже двух… Взять телегу и волов, и купить пару мешков овса. Не привлекая внимания добраться до Виеста…"
      Он вытащил из мешка восковую руку, осмотрел ее со всех сторон и сунул обратно.
      "Стоп… Ты начал не с этого… Зачем тащится в Виест? Зачем вообще пытаться встретится с ним? Это какое-то безумие…"
      Аттон лег на спину и уставился в светлое ночное небо. Стоило ему подумать о Фердинанде, в висках тут же застучала кровь.
      "Он заставил нас идти… Джайллар, как все просто… Мы могли скрыться в любой части Лаоры, но мы пошли, как нам было приказано… Все, уже все кончилось. Уже никуда не надо идти… Надо остановится и перевести дух… Но, Звезда…"
      Стоило подумать о звезде, как кровь в висках застучала еще сильнее, в области затылка появилось странное жжение, и вдруг он почувствовал, что внутри его головы раздвигая ткани медленно разрастается горячий шепчущий шар.
      "Звезда и дверь… Открой ему дверь… Звезда и дверь… Открой ему дверь… Открой… Открой… Открой… Открой… Открой! Открой!! Открой!!!"
      Аттон стремительно сел. Голос в его голове то умолкал, то нарастал до крика. Он требовал, угрожал, молил…
      "Джайллар! Я безумен! Открой…Я безумен! Открой ему дверь… Звезда и дверь… Открой ему дверь… Звезда и дверь… Открой… Открой… Открой… Открой!!! Безумен…"
      Он поспешно вытащил бурдюк и сделал несколько глотков тепловатой воды. Со лба стекал холодный пот. Он вскочил на ноги и глядя в низкое небо заорал во всю глотку:
      – Замолчи! Замолчи! Замо-о-олч-и-и-и-и-и-и!!!
      "Звезда и дверь… Открой ему дверь… Звезда и дверь… Открой ему дверь… Открой… Открой… Открой… Открой… Открой! Открой!! Открой!!!"
      Аттон рухнул на колени и обхватил голову руками. Шар внутри него разросся, стал обжигающим и вдруг исчез, оставив ноющую пустоту. Аттон упал на бок, прижал колени к подбородку и заплакал. Заплакал второй раз в жизни, по настоящему, исходя горькими горячими слезами.
      "Оставьте меня! Я хочу жить сам! Я хочу принимать все решения сам! Я никуда не пойду, никуда я больше не пойду!!!"
      Небо над головой равнодушно серебрилось низкими тучами. Закапал мелкий холодный дождь.
      "Так всегда. В дождь, в грязи и в крови… Оставьте меня! Я хочу остановиться. Я хочу каждый день радоваться солнцу, я хочу женщину на каждую ночь, я хочу тепла и покоя, хочу забыть все… Все дороги, все тех, кого я убил, всех проклятых правителей, нелюдей и безумных слепцов… "
      Голос в его голове вернулся. Он шептал едва слышно:
      "Вставай и иди… В жизни должна быть цель. У тебя она есть. Есть цель – есть жизнь, нет цели – значит остается Хаос. Твоя цель – найти Звезду и открыть Дверь, и ты знаешь об этом, всегда знал, с самого рождения. Ты видел свою цель в каждом своем сне, ибо сон это дверь, через которую я прихожу к тебе. Ради этой цели ты страдал и заставлял страдать других… Вставай и иди, Птица-Лезвие, твоя цель по-прежнему далека"

      Мерриз подтянулся на руках, нашарил ногой опору, с силой оттолкнулся и запрыгнул на следующий уступ. Уступ оказался еще уже предыдущего, дальше вверх поднималась почти отвесная стена с редкими трещинами. Откуда-то снизу донесся грохот падающих камней. Мерриз перегнулся через край уступа. Чудовищный костяной спрут приближался, шаря по отвесной скале многочисленными суставчатыми щупальцами. Его черные хоботы, каждый из которых оканчивался сотней сосущих ртов, впивались в трещины, высасывая все, что можно было переварить. Вокруг чудовища кружились темными пятнами пустокрылы. Мерриз вскочил и поспешно огляделся. Чуть поодаль из скалы пробивалась, петляя среди уступов, скрученная лоза. Мерриз прикинул расстояние, смотал с пояса веревку, нацепил тройной крюк, и с первого раза набросил крюк на лозу. Спрут, издавая сиплое гудение, возился уже где-то уже совсем рядом. Мерриз стиснул зубы и упираясь ногами в стену пополз вверх.
      Добравшись до лозы, он оглянулся. На карниз под ним вползло белесое щупальце и заметалось, ощупывая каждую кочку. Мерриз быстро смотал веревку и перебирая пальцами по жесткой, словно металл, лозе, двинулся дальше. Он поднялся уже значительно выше облаков, и противоположная стена каньона скрылась в мутной пелене. По его расчетам, до вершины оставалось совсем немного. Превозмогая усталость, он карабкался вверх и, наконец, добрался до ступенчатой террасы, и дальше уже побежал, перепрыгивая через обломки скал. На бегу он оглянулся и увидел, как чудовище, расшвыривая каменные глыбы, выбирается на террасу.
      Впереди показался пологий уступ, за ним виднелся узкий овраг, прорезанный в скале весенними ручьями. Мерриз остановился и немного постоял, восстанавливая дыхание. Его мысленный щуп скользил по скалам впереди, выискивая угрозу. Внезапно, поток его открытого сознания коснулся чего-то большого, очень опасного и смутно знакомого. Мерриз вздрогнул и пошатнулся, как от удара. Путь вперед был закрыт.
      Мерриз в замешательстве оглянулся. Спрут выбрался на террасу и медленно направился вверх, раскинув веером щупальца. Мерриз невесело усмехнулся, вытащил клинки и шагнул на уступ.
      Перед ним, в двадцати шагах, обвиваясь вокруг скал блестящей лентой, расположилась огромная алмазная змея, королева пустошей. Краем глаза Мерриз заметил среди камней кладку продолговатых темных яиц и остановился. Хуже быть и не могло. Змея почувствовала его. Блестящая лента заструилась, из груды камней поднялась плоская безглазая голова, увенчанная длинными отростками. Мерриз судорожно выискивал в памяти все, чему когда-то учил его отец. Алмазные змеи не видели, они чувствовали жертву, и никогда не промахивались. Голова на тонкой блестящей шее вдруг раскрылась, как бутон отвратительного растения, из белой осклизлой пасти показалось черное жало.
      Мерриз, не отводя глаз от раскрытой пасти, пошел боком, обходя камни, вслушиваясь при этом в шорох приближающегося за спиной спрута. Он вдруг вспомнил древнюю сказку, о человеке, оказавшимся между драконом и мантикорой, и улыбнулся. Чем закончилась та сказка, он не помнил.
      Змея провожала его движением головы, заметно вздрагивая при каждом шорохе, ползущего где-то рядом спрута. Атаки он не увидел, лишь почувствовал колебания где-то впереди, и тут же бросился вперед. Сзади что-то глухо чавкнуло. Мерриз прыгнул на скалу, оттолкнулся двумя ногами, прыгнул опять, через голову, перекатился и тут же вскочил, поводя клинками.
      На уступ, перебирая нижними короткими присосками, вползал спрут. Его хоботы нашарили кладку яиц, а длинные ловчие щупальца ухватили хозяйку гнезда. Змея, бешено билась разя жалом в костяной панцирь гиганта, но черные рты уже рвали на куски ее блестящую плоть. Мерриз, периодически оглядываясь через плечо, поторопился покинуть поле боя.
      Подниматься по сухому руслу было легко. По сравнению с тем, что ему пришлось преодолеть за время путешествия по дну Языка Смерти, последний участок подъема оказался просто отдыхом.
      . О том, что его ждет за границей каньона, Мерриз старался не думать. Он взбирался все выше и выше, и наконец, пересек черную скальную гряду, проходящую границей между каньоном и плато.
      Перед ним, насколько хватало глаз, расстилался безмолвный и казавшийся бесконечным серебристый лес. Кое-где из ровной глади леса торчали, словно обломки гнилых зубов, острые черные скалы. Заметно похолодало. Он спустился вниз, осторожно присел на голубоватую траву и вытрусил в рот последние капли воды из фляги. Мутное пятнышко солнца торопилось к закату, и лес над ним окрасился в мягкие тона. Мерриз попытался сосредоточится, вглядываясь внутренним взором в окружающую его тишину. Тишина отозвалась на его позывы вялым подрагиванием листвы, далекими безобидными шорохами, слабым шелестом голубой травы. Ему казалось, что его погрузили в толстостенный кувшин и бросили в пучину моря. Бросили в безмятежность и забыли. Мерриз уронил голову на грудь. Усталость навалилась на него, словно кто-то внезапно обрушил сверху гору вязкого болотного ила, связав мышцы и мысли тяжелой липкой дрянью. Он с трудом стянул плащ, ставший вдруг неподъемным, свернул его, сунул под голову и тут же уснул, как будто провалился на самое дно мрачного каньона.

      Аромат цветов может подарить вам любовь, временную, быструю, страстную, и вы сможете наконец понять смысл протяжных, порою нестройных баллад, которые звучат из уст нищих поэтов в грязных тавернах в переулке Подкованного Сапога. Впрочем, в обмен на благоухающий букетик за десять медных колец вы можете получить тяжкое ярмо на всю оставшуюся жизнь, и спустя много лет, обремененный голодными детьми, нуждой и заботами о выживания, вы неоднократно проклянете тот вечер, когда вам вздумалось потратить заработанные тяжким трудом на верфи жалкие гроши.
      Аромат удивительных цветов может продлить жизнь, а может и отобрать те последние мгновенья, когда совсем не думаешь о цветах, а думаешь о долгах, кредиторах и проклинаешь всех родственников, столпившихся у твоей кровати.
      Этот запах приносит вдохновение художнику, являясь противовесом голодному урчанию в животе гения. Этот запах и дивный вид нежного заморского создания явно укажет заносчивым гостям на ваше богатство, ведь далеко не каждый из них может позволить себе выбросить позвякивающий мешочек, лишь для того чтобы временно (очень временно) наполнить свой дом благоуханием.
      Альфи Вузу, по кличке "Заноза", было не до дивных ароматов. Ему вообще было наплевать на цветы, если только это не маленькие желтенькие звездочки, венчающие колючие стебли драконьей травы. А в данный момент Занозе было глубоко наплевать вообще на все на свете, кроме своей собственной жизни. А жизнь его висела на тончайшем волосе и зависела напрямую от той сумасбродной дамочки, что скрывалась в глубине цветочной лавки. Стоило Альфи подумать об окровавленном теле Малыша Руми, спрятанном в схроне у подножия Восточной башни, как тут же являлось видение мамочки Руми, Большой Ма, Дочери Мантикоры. И от таких мыслей Занозу трясла, прямо таки била крупная дрожь.
      Альфи попытался взять себя в руки. Девчонка напротив посмотрела на него с нескрываемым отвращением и еще раз легонько ударила в маленький черный гонг.
      – Госпожа сейчас выйдет…
      Заноза кивнул и уставился на темный проем, ведущий в глубину лавки.
      "Ну скорее, скорей, ведь сдохнет же…"
      Где-то зашуршала ткань, послышались легкие шаги, и в проеме показалась сама госпожа Виктория Пита. Хозяйка лавки уставилась на Альфи злыми глазами, затем медленно перевела взгляд на свою молодую помощницу.
      – Джина?
      Девушка опустила голову и темные густые локоны сразу скрыли ее лицо. Госпожа Виктория снова посмотрела на Альфи и процедила сквозь зубы:
      – Пошел вон, Заноза.
      Альфи почувствовал, что колени подводят его. В мыслях опять пронеслось видение Дочери Мантикоры, с огромной окровавленной секирой в руках. Он схватил себя за волосы, рухнул на пол и запричитал:
      – Госпожа! Помоги нам, добрая госпожа! Он умирает, он истекает кровью. Я не уберег его, и Большая Ма мне этого не простит… Спаси его, госпожа, умоляю!
      Виктория сделала быстрый жест, и Джина, сорвавшись с места, одним движением закрыла входную дверь и тут же исчезла в глубине лавки.
      – Заткнись, Заноза.
      Альфи замолчал и умоляюще посмотрел на хозяйку снизу вверх слезящимися глазами. Виктория прошлась вдоль полок, рассматривая цветы.
      – Я предупреждала, чтобы не один из вас не появлялся на площади Милосердия?
      – Да, госпожа!
      – Тебя прислала Ма?
      – Нет, госпожа…
      – Значит, ты сам нарушил договор, который я заключила с Тихим Домом. Ты знаешь, какое наказание тебя ждет?
      Заноза кивнул.
      – Тем не менее, ты приперся сюда. Ну и кто на этот раз?
      Альфи дернул себя за волосы и прошептал:
      – Руми…
      Виктория замерла и вопросительно подняла дивные черные брови.
      – Вот как? Тогда мне понятна твоя поспешность. Что же на это раз случилось с маленьким прыщавым недоноском?
      Альфи замялся, часто заморгал и засопел носом.
      – Тяжелое копье. Его пробили здесь, – Он ткнул себя пальцем под наплечную пластину.
      – Тяжелое копье, говоришь? Если я что-то понимая в копьях, то засранец должен быть уже мертв. Или он уже мертв?
      Альфи в ужасе закатил глаза и вновь заскулил:
      – Он жив, госпожа. Жив, клянусь тебе. С ним Малена и другие. Они будут поить его и перевязывать. Мы дали ему немного имры. И это моя вина, моя… Пожалуйста, спаси его, или она отправит меня в яму с гурпанами. Умоляю…
      Виктория замерла с цветком в руках. Некоторое время она неподвижно стояла, глядя на цветок, и Альфи показалось, что она готова отказать ему в просьбе, и он уже с трудом сдерживал рыдание. Наконец, хозяйка бережно положила цветок обратно в вазу и повернулась к Альфи.
      – Имры дали, говоришь… Быстро учитесь. Хорошо, я постараюсь ему помочь. Надеюсь, он протянет еще одну службу. – Виктория мягким жестом закинула назад черные полы длинного платья необычного покроя. – Поспеши… Его надо доставить в мой старый речной дом. Охрана будет уже в курсе, я пошлю кота. Думаю, что Большая Ма и Тихий Дом должны знать о случившемся. Тем более, кто еще способен оплатить мой труд… Ты ведь не способен?
      Альфи вскочил. По его лицу побежали слезы благодарности.
      – Я отдам тебе все свои камни, госпожа!
      Виктория бесстрастно улыбнулась и указала на дверь.
      – Шлюхам отдашь свои стекляшки… Мне нужна другая плата …

      Свет. Свет то появлялся, то вновь пропадал, и тогда ему казалось, что кошмар возвращается. В те короткие мгновенья, когда свет исчезал, перед ним тут же возникало темное пятно, и оттуда, из самой глубины на него смотрели круглые красные глаза без зрачков.
      Солнце. Горячо. Это избавление. Он потянулся к свету, выбираясь из вязких объятий кошмара, и открыл глаза.
      Свет падал из кривого оконца где-то под потолком. За окном, то скрывая солнце, то вновь пропуская его теплые лучи внутрь хижины, покачивалась зеленая ветвь. Он уже видел это окно. Этот низкий, в трещинах, потолок.
      "Ах да…"
      Шум. Шум состоял из множества голосов. Хриплых, взвизгивающих, спокойных властных, равнодушных, разных. И еще – звон оружия, ветер, рев скотины, прибой…
      Он уже слышал эти звуки.
      Почему-то он не чувствовал ног. Он попытался пошевелить ступнями и ничего не почувствовал. Но ведь он ходил… Вчера. Или позавчера. И даже бежал.
      Нет, бежал он во сне. В кошмаре. Он бежал, но не мог скрыться.
      "Надо встать и проверить…"
      Лежать неподвижно было опасно. Кошмар мог вернуться, а каждый миг этого кошмара хуже, чем ноющая в боль несгибающейся в спине, хуже, чем любая пытка.
      Он с трудом поднял голову, нашарил рукой посох и навалившись всем весом на палку попробовал сесть. Ему удалось. Ноги были на месте, хоть он и не чувствовал их. С трудом поворачивая затекшую шею он осмотрелся. Его ложе, из набитых соломой тюков покрывали темные пятна.
      "Первый раз вижу собственную кровь. Эти пятна отвратительны… Интересно, сколько крови я потерял?"
      Грудь и голову стягивала тугая повязка. Кто и как перевязал его, он не помнил.
      – Святой отец! Святой отец, вы очнулись?
      "Мальчик. Я помню тебя, мальчик. Ты нашел меня, ты помогал мне ходить, ты замечательный мальчик. И твой отец тоже замечательный. Вы все замечательные люди и не представляете, кого вы выходили…"
      Красные глаза. Они смотрят из темного угла, и снова возникает ощущение, что на плечи ложатся черные лапы с длинными кривыми когтями. Нестерпимо горячие…
      Да нет, это просто раковины. Красивые раковины. Наверное, мальчик нырял за ними в прозрачную холодную воду.
      – Он очнулся! Помогите ему встать!
      "Да, помогите мне встать, или я опять провалюсь в бездну, туда где меня ждет демон…"
      Тела вокруг. Они пахнут приятно, морем и травой. Даже навозом. И протухшими раковинами. Это приятно. Гораздо приятнее, чем запах влажного камня.
      – Святой отец, надо идти! Очень надо! Бантуйские разбойники собирают всех мужчин на площади. Кто не явится – того сразу же бросят на галеры… Вставайте, святой отец…
      "Конечно я встану. Не потому, что боюсь попасть на галеру, да и кто меня туда поведет, калеку? Меня убьют, сразу, на месте. Равнодушный загорелый пират взмахнет саблей – и вот я мертв, навсегда… Но я встану не поэтому… Вовсе нет. Я встану, потому что стоя я не засну. Я не засну и не увижу красных глаз. Я буду стоять вечно, как блаженный Дика, стоять во имя искупления грехов, больших и малых… Господь мой, Иллар, огради меня дланью и поведи без сна и боли дорогами ровными…"

      – Искусство врачевания – велика вещь, не правда ли, моя дорогая… Ты знаешь как кость срастается с мясом и где к ней крепятся хрящи. Как горячее сердце перекачивает темную кровь, и весь прочий ливер превращает вкусную пищу в дерьмо… Ты могла быть врачевать великих вельмож, девочка моя…
      Огромная женщина с неприятным грубым лицом восседала в старом кресле и смотрела, как Виктория, меняя инструменты, возится над вскрытой грудной клеткой раненого. Лежащий на каменном постаменте парнишка уже не стонал, лишь иногда издавал протяжный клокочущий звук. Настойка имры изменила его лицо – оно распухло и посинело, крупные прыщи стали почти черными.
      Виктория, не обращая внимание, на монстроподобную женщину в кресле, аккуратно извлекала обломки ребер, пережимала сосуды и удаляла кровавые сгустки.
      – Женщина-врач… Подумать такое… Не шлюха с портовой площади, не рыночная торговка и не зажравшаяся цыпа из предместья, мечтающая о импотенте-маркизе с мешком золота… Ви, моя девочка, ты сослужила великую службу Тихому Дому, ты настоящий лекарь, не то, что все эти заумные свиньи из Маэнны, каждый из которых лечит лишь прижиганием и кровопусканием…
      Виктория вытерла руки специальным полотенцем и глянула через плечо на женщину в кресле.
      – Молли… Помолчи немного, пожалуйста. Или я нечаянно отрежу твоему сыну что-нибудь этакое, что напрочь лишить тебя мечты о внуках…
      Женщина в кресле расхохоталась. Звучало это так, словно за низким окном промаршировал взвод латников в полном боевом облачении, при этом чудовищная грудь ее под тонкой кольчугой заколыхалась, как будто внутри этих шаров прыгало целое стадо бескрылых тушканчиков.
      – Внуки, скажешь тоже… Маленький ублюдок не способен даже в кулак сгонять по-доброму, по-мужски, не то что присунуть какой-нибудь девке. Только хвастовство, да бравада. Такая уж нынче молодежь пошла бестолковая. Из-за этого и валяется сейчас на столе перед тобой, как падаль. – Женщина длинно сплюнула на пол и надолго приложилась к внушительному кувшину с пивом.
      Виктория сделала еще один надрез и замерла, с недоумением оглядывая раскрытую грудную клетку. По ее телу пробежала волна странного озноба.
      "Этого не может быть…"
      Она заставила себя успокоится, взяла специально отточенное лезвие и подцепила кончиком сердце. Сердце не билось. Из перерубленной наконечником копья аорты не вытекала кровь. Но тем не менее парнишка был жив! Он часто втягивал воздух носом, уголки синих губ его периодически судорожно подрагивали.
      Виктория, чувствуя, как немеют кончики пальцев, взяла зажим, отогнула кожу на правой стороне груди, и опять замерла. С правой стороны, под ребрами в неглубокой выемке над легким бился небольшой комочек, весь опутанный белесыми пульсирующими нитями. Нити уходили прямо в легкое. Там, где нить входила в ткань образовывалось плотное черное кольцо.
      Виктория некоторое время тревожно переводила взгляд с остановившегося сердца на судорожно бьющийся непонятный орган, затем решительным движением взяла иголку и нить.
      – Так кто ты говоришь был его отец? – Она задала вопрос, стараясь, что бы голос ее не дрогнул.
      Большая Ма с грохотом опустила кувшин на стол и вытерла пену тыльной стороной ладони.
      – Его отец? Его отец был такой же ничтожный проходимец. Весь увешанный разноцветными лентами, он только пил, играл в кости и пристраивался к каждой шлюхе. Мерзкий сын джайлларской свиньи. Четыре раза я вынашивала от него ублюдков, а выносила лишь одного. Пару раз чуть не померла, да светлый господь наш Иллар, наградил меня здоровьем. – Ма опять расхохоталась и согнула руку, любуясь собственным чудовищным бицепсом. – Его звали Разноцветный Ер, он любил все блестящее и одевался как бантуйский факир. Он ползал по мне, как букашка и визжал, когда делал это, как весенний летучий кот… Я задавила его собственными руками, когда застала в нашей постели шлюх с того берега реки…
      Виктория поморщилась. Она никак не могла привыкнуть к этой огромной женщине, с лицом рассерженной мантикоры. В Тихом Доме Вивлена, сообществе воров, убийц и наемников всех мастей Большая Ма всегда была в особом почете. Ее доходы позволяли нанимать лучшие мечи воровского мира, ее банда держала в страхе весь ночной город по эту сторону реки Тойль-Диа.
      – Значит отец Руми был всего лишь жалким франтом? – Виктория закончила зашивать рану, и стараясь не думать о пульсирующих нитях внутри раненого юноши, влила ему в рот несколько капель особой настойки.
      – Да, девочка моя… Он так и не научился держать меч, да и не носил его никогда. Он боялся лошадей и оленей, и все его достоинство заключалось лишь в умении спеть хриплым голосом под лютню пору старинных воровских баллад. Зачем я прожила столько лет с этим форелнским козлом – так и не пойму… – Она закончила и снова подняла кувшин.
      Виктория знала ответ, но промолчала. Вместо этого она собрала инструменты в корзину, тщательно вымыла свои изящные руки и поправила подушку с травами под головой у раненого. Теперь парнишка просто спал. Дыхание его выровнялось, черты лица разгладились, и выглядел он почти как обычный спящий подросток.
      "В его лице нет ничего от матери…"
      Виктория еще раз осмотрела его лицо – высокие скулы, широкий низкий лоб с пятнами прыщей, мягкую припухлость губ. Виктория постиралась выбросить из головы видение пульсирующих белых нитей, уходящих, словно пронзающих, нежную легочную ткань.
      – Ты уверена, что именно Разноцветный Ер был его отцом?
      Большая Ма поперхнулась пивом, отставила кувшин и подозрительно уставилась на Викторию.
      – Может был, а может и нет… Я спала с многими мужчинами. А на что тебе его родословная?
      Виктория примирительно улыбнусь и присела рядом. Большая Ма возвышалась над ней горой, она шумно раздувала ноздри, золотые цепочки в ее копне ее черных грязных волос едва позвякивали.
      – Я врачую людей, Молли… Вот так. Для этого мне надо много знать о них. Каждая рана имеет свою историю, каждая болезнь – свое начало. – Она старалась тщательно подбирать слова. – Без этого лечение невозможно. Острые ножи, удивительные зажимы и тайные настойки – это еще не все. Я хочу многое знать о людях.
      Большая женщина напротив серьезно кивала головой. Затем, тихо почти шепотом спросила:
      – Мой мальчик будет жить?
      Виктория посмотрела на юношу.
      – Да, Молли, он будет жить. Теперь расскажи мне, как это произошло?
      Большая Ма посмотрела на сына и вздохнула.
      – Как я зачала этого ублюдка? Или как Армельтинец Ягр нанизал его тушку на свое копье?
      Виктория заметила, как она смотрела на сына и улыбнулась.
      – Ведь ты же любишь его, Молли. Любишь свою кровинушку, какими бы словами ты не называла его. Впрочем… Ты говоришь, там был Ягр?
      Большая Ма сложила руки на животе и глядя в потолок хрипло выдавила:
      – Нас предали. Кто-то знал, что мы планируем нападение на обоз Им-Раданга, и предупредил вельможу. На условленном месте Занозу и его людей ждала засада. Маленький засранец сам напросился в отряд, без моего ведома, а старый дурак Альфи, чтоб его сожрали свиньи, чувствуя легкую добычу, согласился. Но их ждали не ленивые стражи маркиза, а сам Ягр. С ним были Корман и Бейз, и еще с десяток головорезов из Падрука. Маркиз хорошо подготовился к встрече, поглоти его Джайллар.
      – Но твои люди лучшие в Вивлене, Молли…
      – Вивлен это не пуп Лаоры, моя дорогая Ви… Армельтинец Ягр не зря ест свой хлеб. Заноза вовремя сообразил, что их ждет, и приказал отступать, но этот говнюк, – Большая Ма ткнула толстым пальцем в раненого, – решил проявить чудеса ненужного героизма. Он бросился в бой и получил, то что ему причиталось. А ведь я неоднократно предупреждала его, что размахивать мечом и грабить обозы это вещи редко совместимые. А он все пытался проявить себя, засранец. Я потеряла трех людей, пока Занозе и Мален удалось отбить его тело… А маркиз остался при своих. Вот только Тихий Дом не может явно мстить. Мы не можем вырезать его скот и сжечь его дома, иначе люди Селина возьмутся за нас серьезно, и это может привести к краху Дома. Мы и так потеряли всех своих товарищей в Норке…
      – А Ягр?
      Большая Ма криво усмехнулась.
      – Он великий воин и заработал свою плату. Я не держу зла на него. А вот предатель среди Тихого Дома – это совсем другое. Когда я доберусь до него, то буду пытать собственноручно, и тогда даже сам Погонщик Свиней ужаснется таким пыткам.
      – Оставь мне его тело для изучения, Молли…
      – Вряд ли, дорогая моя, тебе представится шанс покопаться у него внутри. Разве что, соскрести немного с городской стены, – Большая Ма кровожадно оскалилась.
      Виктория помолчала. Парень на столе застонал и заскреб ногтями по твердому камню. Большая Ма закрутила головой, в ее глазах мелькнула тревога. Виктория сунула руку в складки платья и достала глиняную бутылочку с дорогим обезболивающим составом. Большая Ма сипло втянула воздух ноздрями и спросила:
      – Девочка моя, а не ли у тебя еще пива? Что-то от долгих речей горло совсем пересохло…
      Виктория улыбнулась и сунула бутылочку обратно.
      – Нет, Молли, пива больше нет. Есть вино.
      – Горячее?
      – Нет, я не держу здесь слуг. Только охрану, но они плохо понимают наш язык и вряд ли станут греть тебе вино.
      – О… Сильные форелнские пастухи… У них такие фигуры, и все лица в шрамах… Я тебе завидую, дорогая! – Большая Ма состроила ужасную гримасу, почмокала губами и подмигнула Виктории. – Девочка моя, продай мне пожалуй одного? Я тебе заплачу золотом!
      Виктория улыбнулась и похлопала женщину по огромной руке.
      – Кстати, о плате. Тихий Дом снова у меня в должниках.
      Большая Ма широко улыбнулась, обнажив крупные белые зубы. Она всегда так улыбалась, когда речь заходила о деньгах.
      – Сколько?
      Виктория потерла переносицу, чуть склонила голову и посмотрела толстухе в глаза.
      – Закон Тихого Дома – тело за тело…
      Большая Ма поморщилась и проговорила.
      – Ты всегда брала деньгами… Что это за тело? Если здесь недалеко, считай, что оно уже на твоем разделочном столе.
      Виктория покачала головой, потом аккуратно извлекла из складок накидки кусочек пергамента, вытащила из рукава стилет и вывела на пергаменте одно слово.
      Большая Ма глянула ей через руку и пробормотала:
      – Не трудись, я не умею читать…
      Виктория отложила стилет и побарабанила пальцами по столу.
      – Это имя нельзя произносить…
      – Вот как? Даже здесь? Звучит неприятно… Но ты можешь сказать мне на ухо.
      Виктория перегнулась через стол и прошептала имя. Большая Ма вздрогнула и покосилась на нее. На мгновенье Виктории показалось, что в больших черных глазах мелькнул страх. Женщина в кресле долго думала, перебирая пальцами цепочки в волосах и наконец, глядя Виктории в глаза, произнесла:
      – Я даже не стану спрашивать, чем насолило тебе это отродье… Думаю, что у каждого жителя этой земли есть повод ненавидеть его и желать ему тяжкой смерти. Но я не могу… Это не в наших силах, девочка моя. Его постоянно окружает сотня Истребителей Зла. Поверь мне, будь это возможно, я сама, совершенно бесплатно удавила бы тварь собственными руками. Но это невозможно…
      Виктория отвернулась.
      – Тело за тело, Молли… Таков Закон Тихого Дома.
      Взгляд Большой Ма потемнел. Она тряхнула гривой и указала Виктории на стол.
      – Тело за тело, девочка моя. Возьми свой самый острый нож и быстро добей этого ублюдка, пока он не пришел в себя. Я ни слова не скажу тебе. Но то, о чем ты просишь – невыполнимо.
      Виктория встала и прошлась по комнате. Она заглянула спящему юноше в лицо, и провела ладонью по холодному лбу. Краем глаза она заметила как напряглась женщина в кресле.
      – Хорошо, Молли. Тогда вот тебе еще одно имя. – Она быстро подошла к креслу и прошептала слово. – Это человек должен жить.
      Большая Ма усмехнулась.
      – Вечно?
      – На это у тебя тоже вряд ли хватит сил, – Виктория натянуто улыбнулась, – Он должен жить, хотя бы до тех пор, пока не сдохнет тот, первый.

      Архиепископ вошел в тесную низкую келью, осторожно опустился на колени и коснулся лбом холодного пола. Перед ним на пыльном возвышении покоился обломок пористого серого камня, с едва заметным отпечатком босой ступни. Стилизованное изображение ступни покрывали стены кельи, перемежаясь с грубо высеченными буквами из забытого алфавита. Архиепископ наскоро, глотая окончания, пробурчал молитву, тяжело поднялся, и дважды коснувшись кончиками пальцев переносицы, вышел во двор.
      Наголо бритые послушники, кривя изможденные аскезой скуластые лица, махали тяжелыми метлами, скребли кожи, тащили на спинах мешки и корзины. Архиепископ, морща нос, поспешил со двора во внутренние покои. В кабинете его уже ждал пожилой монах-секретарь.
      – Ваше Святейшество, глава Святого Ордена прибыл, и ожидает встречи с вами.
      – Так скоро? Впрочем, не важно. Вряд ли наша беседа будет долгой, – Архиепископ расположился в своем кресле, сложил на груди короткие руки и холодно проговорил:
      – Брат Питер, сообщи епископу Корраде, что я приму его немедленно.
      Монах удалился. Гумбольдт задумчиво потер виски и придвинул к себе тяжелый ларец из черного полированного камня. Несколько мгновений он вглядывался в крышку, потом решительно накрыл руками свое неясное отражение и пробормотал:
      – Ведущий рыб в бездонные пучины познает истину, но день его истек…
      В коридоре послышали шаги. Архиепископ поспешно отодвинул ларец, и поднял на вошедшего маленькие злые глаза. Глава Святого Ордена Истребителей Зла епископ Алес Коррада был молод, строен и высок, и всем своим видом напоминал морского угря. На его худощавом бледном лице, украшенном великолепными закрученными усами, лихорадочно блестели огромные немигающие глаза. Его черный плащ был туго перетянут широким поясом, с которого свисал церемониальный меч Истребителя. На пороге кабинета Коррада небрежно коснулся пальцами переносицы и чуть склонил голову.
      – Архиепископ Гумбольдт… Владыка Новергана… Мое почтение.
      Гумбольдт ответил приветственным жестом и указал гостю на кресло.
      – Епископ Коррада. Рад видеть вас в добром здравии…
      Молодой епископ расстегнул перевязь, распахнул плащ, продемонстрировав перетянутый кожаными поясами металлический панцирь, и уселся в предложенное кресло, положив меч на колени. Гумбольдт внимательно следил за действиями главы Ордена. Коррада театральным жестом расправил усы и улыбнулся, при этом его худое длинное лицо приобрело какое-то отталкивающее выражение, словно из-за выпученных, немигающих глаз на старого архиепископа холодно посмотрела, таящаяся в неведомом, ужасная древняя тварь. Гумбольдту на миг показалось, что в кабинете запахло кровью.
      Все также улыбаясь, Коррада обвел глазами комнату.
      – Ваша скромность всегда служила украшением церкви, архиепископ. Скромность, добродетель, порядок. Все, как записано в первой главе Книги Возвышения. Скромность, в мыслях, суждениях, всеобщий порядок, незапятнанная добродетель. Здесь нет места злу, нет места ереси, нет ничего лишнего и суетного. Господь любит такие убежища веры, и посылает вам знаки, не правда ли?
      Гумбольдт хмуро глянул на епископа и ответил:
      – Не думаю, что обмен любезностями входит в часть ритуала, епископ. Давать толкование великим книгам вы можете у себя в пыточной. Думаю, что вашим приспешникам-палачам будет полезно послушать. А у меня нет на это времени. Заботы о пастве отбирают слишком много сил. Постарайтесь кратко изложить суть вашего визита и возвращайтесь в Дрир.
      Коррада, продолжая улыбаться, закинул ногу за ногу, и расправил складки плаща.
      – О, эта ваша трогательная забота о пастве. Прибыльное предприятие, не так ли? Впрочем, о чем это я… Ах да… Я собирался проконсультироваться у вас об особой природе зла, но вижу, что вы не готовы к таким наставлениям в данный момент, а потому просто еще раз изложу ту маленькую просьбу, на которую вы так и не соизволили ответить. Или, быть может, ваш ответ затерялся где-то на просторах Великой Империи? Ведь такое бывало, и не раз. – Коррада вопросительно поднял брови.
      – В повторении нет нужды. Я не посылал ответа главе церкви, ибо считаю, что есть разумный предел нашей власти, переступить который означает обрушить на себя гнев Богов.
      – Возможно, вы оговорились, архиепископ, и хотели сказать – гнев Императора? В этом случае, я бы вполне понял вашу позицию. Мы прогневаем Богов, если будем бездействовать, и благодаря нашему бездействию свершится это неслыханное богохульство. Напомню вам, Ваше Святейшество, что вопросы, связанные с престолонаследием по-прежнему являются частью церковной компетенции. А в данном и конкретном случае вердикт Отца-Настоятеля, главного хранителя традиций Империи, был однозначен. Этот брак не должен состояться. Аведжийские женщины – носители плохой крови. Этим миром должны править потомки Великих Правителей, чистокровные покорители нелюдей, победители зла. – Коррада закончил свистящим шепотом и не мигая уставился куда-то вдаль.
      Глядя на Корраду архиепископ поморщился. Молодой Священник говорил как одержимый, казалось вот-вот и изо рта у него потечет желтая пена.
      – Чистая кровь… Не тронутая злом… Нужно не листать родословные, епископ, выискивая древние пороки, а лечить разум и бессмертные души людей. Господом нашим Илларом нам дана эта власть, и воспользоваться ею в полную силу – вот наша прерогатива. Вести людей к свету, прочь от хаоса, ценить каждую душу, пусть и заблудшую – вот задача священнослужителей. Правитель Империи волен изъявлять любые желания, и мы не должны мешать ему.
      – Вы слишком много времени провели в беседах с покойным канцлером, архиепископ. Я думаю, что это сказалось на вашем видении мира. Поэтому напомню… Мы – истинные правители этих земель. Мы даем и отбираем надежду. Это мы – страх и боль, которые Господь наш послал человечеству для очищения. Это мы – добро и благость, которые Господь наш послал для возвышения. – Коррада подался вперед, глаза его лихорадочно блестели. Когда он говорил, с тонких губ его слетали капельки слюны. – Империя и императоры ничто перед могуществом служителей Иллара. Вся суетная власть – порождения Хаоса, и только Святая Церковь в силах придать порядок этим рядам. Его Святейшество Архиепископ Вальтер попросил меня освежить в вашей памяти Второй Канон. Или в этом уже нет нужды? Возможно, что разум ваш уже опутали цепкие щупальца Хаоса, и тянут его в мрачную бездну, откуда нет возврата?
      Гумбольдт сжал кулаки и прошипел:
      – Мальчишка… Палач… Как смеешь ты, утопивший в крови невинных нашу веру, как смеешь ты говорить это мне? Это ты, со своим слабоумным покровителем дал огню пожрать все то чистое, что несли многие века святые братья. Это вы отвернули людей от церкви, это вы превратили нашу веру в карающий бич. Убирайся из этой обители, и не касайся святых стен грязными пальцами! – Гумбольдт вскочил и указал пальцем на дверь.
      Епископ медленно поднялся с кресла, прикрыл глаза и произнес ровным безжизненным голосом:
      – Ваша вера, Гумбольдт, растаяла как весенний снег. Вы не достойны носить священное звание. Я передам главе церкви, что вы отказались поддержать очистительную борьбу, пусть он решит вашу участь. Да позаботиться Иллар о вашей душе. – Он тихо закончил и неторопливым шагом покинул келью, демонстративно задевая ножнами деревянные панели. Дождавшись, пока стихнут шаги, Гумбольдт опустился в кресло. В проходе появился брат Питер и вопросительно глянул на архиепископа.
      Гумбольдт с силой потер виски.
      – Брат Питер, зажги пожалуй благовония, что-то кровью разит… – Гумбольдт посмотрел на кресло, в котором сидел Коррада, – это кресло сожгите, его кожа пропиталась нечистым духом. И позови ко мне брата Мартина…
      Пожилой монах замер, держа на весу тонкую дымящуюся палочку, и посмотрел на Гумбольдта широко раскрытыми глазами.
      – Так скоро, Ваше святейшество?
      – Да, брат мой. Время пришло… – Гумбольдт тяжело вздохнул и придвинул к себе тяжелый ларец.

      Все приморские города похожи друг на друга, и какой бы пейзаж вас не окружал, будь то неприветливые серые скалы, душные желтые пески или тяжелые сырые джунгли – везде вы найдете укрытую гавань, полную утлых лодочек, обросшие ракушками причалы и развешанные повсюду ветхие сети. Стразу же за второй защитной башней обязательно обнаружится торговая площадь, в любое время суток заставленная корзинами со всевозможными дарами моря, и несколько покосившихся длинных сараев, которые местные жители гордо именуют складами. Везде вас будет преследовать вонь гниющих водорослей, рыбья чешуя и осколки раковин, а если вам вздумается погулять вдоль берега, то сразу же за покосившимися кольями береговой защиты можно будет полюбоваться местной достопримечательностью – пожелтевшим от времени остовом громадного морского чудовища, необдуманно напавшего на город в одна тысяча затертом году от создания Новой Империи.
      Городок Последний Приют Багутта, или просто – Багутта, имел все вышеперечисленное в полном объеме, и даже более – удачное расположение, прямо у подножия мыса Дай-Корр, способствовало процветания города, поэтому складов здесь было больше, торговая площадь занимала почти всю набережную, а дом старосты, огромное кособокое сооружение из легкого пористого камня, возвышался даже над сторожевыми башнями. И сети, развешанные повсюду, были почти новыми, и даже скелетов было три. Один из них, костяк могучего восьмилапого согнара, украшал вход на причалы. Уступчатые скалы Дай-Корр надежно укрывали город от сезонных ураганов, а мелкие травянистые банки вдоль всего побережья всегда радовали рыбаков прекрасными уловами. Город исправно платил положенные подати, честно снабжал расположенный неподалеку гарнизон береговой охраны, и в конце каждой первой луны отправлял щедро груженую телегу в столицу провинции Керрим. Граф Керримский Адольф, был весьма доволен жителями Багутты, и даже жаловал старосте Бруму шубу из кошачьих шкурок, с собственного плеча. Старый и хитрый Лауни Брум, по прозвищу "Одноглазый хрен", шубу эту носить не стал, а прибил ее на стену в гостиной собственного дома, и каждый день заставлял свою младшую дочь выбирать из куцего меха жирных личинок болотной мухи.
      Долгие годы тихий быт скромных жителей Багутты не никем и ничем не нарушался. Мужчины вставали каждое утро засветло, уходили в море, возвращались к обеду с уловом и спешили на базар, где их уже ждали многочисленный купцы со всех городов провинции, а вечером все они спешили в единственный на этом побережье трактир, где их ждало крепкое соленое пиво и лютня безного музыканта Крилла, и грустная баллада о рыбаке, которому пятнистый угорь откусил ноги. Женщины плели корзины, собирали съедобные водоросли, возились с чумазыми детьми и варили в огромных чанах жирную похлебку из рыбы и моллюсков. Старики и старухи собирались на общем рабочем дворе и ведя долгие неторопливые беседы, сушили губки, починяли сети или вырезали из красных мягких кораллов всевозможные безделушки. Иногда, не чаще чем раз в год, из моря выползало ошалевшее от голода чудовище. Тварь тыкалась в надежные острые колья береговой защиты, и вскоре убиралась обратно в пучины, осыпаемое с защитных башен камнями и стрелами. Иногда, правда очень редко, чудовище удавалось убить, и тогда староста устраивал всеобщее гуляние, голову поверженного монстра помещали в центр торговой площади, вокруг устанавливали бочки с соленым пивом, и весь город гулял по нескольку дней, пока не заканчивалась все пиво в округе.
      Последняя война обошла Багутту стороной. Гарнизон береговой охраны спешно погрузился на галеру и отправился защищать Канцу. Несколько отчаянных молодых рыбаков, сопровождаемые неодобрительным ворчанием старших, отправились в Керрим, записываться в гвардию, и вероятно, сгинули в первой же битве, под стенами какого-нибудь данлонского замка, потому что никто ничего о них больше не слышал. По поводу войны, одноглазый староста Брум произнес перед горожанами небольшую речь, состоявшую более из междометий и различных вариаций на тему "Хрен вам всем…". Горожане согласно покивали головами и разошлись по своим делам.
      Но вскоре из столицы провинции пришли неутешительные вести. Великий Герцог войну начисто проиграл. Северяне разбили казавшуюся непобедимой армию Фердинанда, и вошли в леса Вей-Кронга. Южные пираты захватили Урт и Канцу, а звероподобные горцы осадили столицу. Поборы в казну удвоились, далее ожидались еще более страшные события. Горожане в растерянности чесали затылки и подсчитывали предстоящие убытки.
      Страшные события не заставили себя долго ждать. В одну из темных ночей город атаковала банда голодных дезертиров. Горожане, защищая нажитое, сражались яростно и молча, и город отделался всего лишь несколькими сожженными домами. Через несколько дней, по городу поползли слухи о страшном крылатом звере, кружившем над гаванью и высматривающем добычу. Очевидцы утверждали, что зверь этот не скальный дракон, столь обычный в этих местах, и не мантикора, а жуткое порождения Санд-Карина, и не человек, и не демон. Больше всех суетилась глухонемая толстая дочка мельника, но на нее мало кто обращал внимая, поскольку всем было известно, что в младенчестве мельник не раз ронял свою дочку головой на жернова.
      А еще через несколько дней мальчишки нашли в развалинах старого монастыря полуживого монаха. Служитель Господа был страшно изувечен, исполосован острыми когтями. Эта находка напугала всех больше, чем ночное нападение грабителей. Монастырь обыскали, но не нашли ничего опасного, кроме выводка мелких серых гурпанов. Бедный монах, вероятно, один из тех вечных странников, что путешествуют бескрайними просторами Лаоры, неся слово Истины и живут подаянием, стал жертвой неведомого зверя. И этот зверь вовсе не стремился сожрать свою добычу, чтобы утолить голод.
      Монаха доставили в город, перевязали, а мать старосты, древняя старуха Изольда, городская знахарка и повивальная бабка, влила ему несколько капель живительного настоя, привезенного еще дедом Брума из далекого Марцина. В тот день, когда монах пришел в себя, в гавань тихим ходом вошла многовесельная галера под черными парусами. С галеры сошел на причал лишь один человек – дородный темнолицый мужчина в богатом камзоле, знакомый всем купцам провинции, бантуйский капитан Рамалл Мек. Поблескивая изумрудами в ушах, под настороженные взгляды горожан, Рамалл Мек неторопливо прошелся по набережной к дому старосты.
      Они говорили долго за закрытыми дверями, и когда бантуйский капитан вышел на улицу, солнце опустилось за хребет Дай-Корр, а белое пятнышко Второй Луны уже выбралось из-за моря и поспешило навстречу первым звездам.
      Староста Брум вышел на крыльцо и проводил взглядом спускающегося по набережной к причалам Рамалла. Когда бантуец перебрался на борт галеры, Брум сорвал с себя войлочную шапочку с пером морского ястреба, швырнул ее в пыль и принялся яростно топтать ногами.
      Судьба Багутты было решена.

      Анджей Гларум, по прозвищу "Соленый Боб", семеня короткими ножками, быстро прошел по тропинке, ведущей вдоль дома в сад, и остановился возле искусственного озерца. От тенистой части сада его отделял ухоженный цветник. Анджей встал на цыпочки, потянулся и заглянул поверх пышных бордовых цветов в глубину сада. Хозяйка дома сидела лицом к нему, углубившись в чтение толстого фолианта. Чувствуя себя невидимкой, Анджей пристально всмотрелся в ее лицо, и улыбался при этом уголками губ.
      Никто и никогда не назвал бы это лицо красивым. Увы… Ее пронзительные серые глаза были чуть меньше, а четко очерченный рот чуть больше нужного. Такой милый острый носик был слегка свернут в сторону, а крупный подбородок напрочь портил почти идеальный овал лица. Густые прямые волосы скрывали коротковатую шею, но тем не менее, со всем остальным у хозяйки дома был полный порядок. Анджей втянул носом воздух, насыщенный густым цветочным ароматом и зажмурился…
      "Ну хватит, поспеши…"
      – Соленый Боб? Все прячешься за кустами, старый развратник… Я уже давно поняла, что ты здесь!
      Анджей вздрогнул, открыл глаза и виновато пожал плечами… Хозяйка, отложив книгу, посмотрела на него и мягко улыбаясь поманила пальцем:
      – Иди сюда, старый мошенник.
      Анджей обошел цветник, приблизился к столу и низко поклонился. А так как тяжелый недуг давно согнул его спину в дугу, поклон вышел почти до земли.
      – Госпожа Виктория, мое почтение…
      Госпожа Виктория указала на кресло.
      – Здравствуй, Анджей. Что будешь пить?
      – Немного данлонского, с вашего позволения. – Анджей присел на краешек специально приготовленного для него низкого кресла и привычным жестом погладил бороду.
      Виктория внимательно посмотрела на него, затем подняла двумя пальцами колокольчик со стола, и заговорщицки подмигнув Анджею, дважды позвонила.
      – Я была готова к твоему визиту, Соленый Боб, поэтому вина тебе долго ждать не придется. Что к вину? Печенье, холодное мясо, рыбу?
      Андрей отрицательно завертел головой и поморщился. Откуда-то волной накатила боль. Начинался приступ.
      – Ты же знаешь, госпожа, что нужно старику в первую очередь…
      Виктория сочувственного посмотрела на него и положила на стол маленькую глиняную бутылочку. Увидев сосуд, Анджей странно побледнел и осторожно протянул руку. Виктория жестом остановила его.
      – Не торопись, Гларум… Сейчас принесут вино.
      Анджей не отрывая взгляда от бутылочки молча кивнул. Виктория откинула назад темные прямые волосы, и внимательно глядя горбуну в лицо, произнесла:
      – Маркиз доволен?
      – Да, госпожа.
      – Ты принес плату?
      – Да, госпожа.
      – Ты не многословен… Наверное, тебе очень больно, Анджей… Пожалуй, я потороплю слугу. – Виктория позвонила еще раз.
      Анджей посмотрел ей в глаза.
      "Неужели, она специально заставляет меня страдать? Она прекрасно знает, как рассредоточить мое внимание, и играет на моих слабостях…"
      Он вздохнул. Из-за цветника появился совсем молодой слуга, почти мальчик, с двумя кубками и запечатанным кувшином. Он быстро сорвал пробку, разлил вино и замер в напряженном ожидании.
      Виктория щелкнула костяшками пальцев и внимательно посмотрела на слугу.
      – Бибур, ты очень медлительный мальчик. В Керриме мальчики твоего возраста сражаются с морскими чудовищами, а в Мюксе – бьются насмерть за обладание женщиной. Пожалуй, мне стоит вернуть тебя господину Боргофу, и конечно же, я прикажу Т'руру предварительно всыпать тебе хороших плетей…
      Мальчик стоял понурив голову. Анджей скрепя зубами от боли, протянул руку, плеснул себе в вино настоя из бутылочки и залпом выпил. Виктория посмотрела на него, покачала головой, а затем указала мальчику в сторону дома.
      – Иди, Бибур, и подумай о моих словах, Ничего более в другой раз я тебе не скажу, а отправлю прямиком к Т'руру.
      Мальчишка стремительно бросился по дорожке к дому.
      – Шпионит за мною, засранец. Каждый вечер пытается удрать на доклад к этому старому идиоту, хранителю городских устоев. Может утопить его в реке? – Виктория вопросительно посмотрела на Анджея. Горбун распластался в кресле, словно придавленный невидимыми мешками с песком, лицо его непрерывно меняло цвет, от бледно-розового до синевато-зеленого, скрюченные пальцы мелко-мелко подрагивали. Наконец, лекарство подействовало, Анджей с трудом сел и проговорил:
      – Спасибо тебе, госпожа, ты продлеваешь мне жизнь…
      – Не без этого, Гларум. Надеюсь, ты будешь помнить об этой маленькой услуге, когда люди Селина потащат тебя на дыбу.
      Анджей печально улыбнулся, словно невзначай коснулся ворота камзола и пробормотал:
      – Сохрани нас, Иллар, укрой дланью своей…
      Виктория улыбнулась в ответ. Он прекрасно знала, что за отворотом потертого платья горбун носит крошечный шарик с мгновенным ядом.
      – Ну, если ты не возражаешь, Анджей, приступим к обсуждению вопросов насущных и неотложных…
      Горбун поспешно вытер платочком пот с лица, понимающе кивнул и снял пояса увесистый кошель.
      – Конечно, госпожа Виктория, конечно… Вот причитающаяся вам плата. Здесь немного более, маркиз, чье имущество, благодаря вашему ценному совету осталось в целости и сохранности, очень растрогался и выдал лишку… Еще тридцать монет… – Анджей положил кошель на стол и довольно улыбнулся. – Итого, сто тридцать…
      Виктория отложила книгу, притянула мешочек к себе и вопросительно посмотрела на горбуна.
      – Твоя доля?
      Анджей развел руками и ответил:
      – Как обычно, госпожа, как обычно… Пятая часть…
      – Значит здесь сто четыре серебряных карата? Замечательно… Могу я полюбопытствовать, что же было в этом обозе? Признаться честно, я не рассчитывала на сумму, более пятидесяти…
      – О… Разная мелочь, моя госпожа. – Горбун хитро улыбнулся. – Будет вам известно, что Им-Радангу пришло в голову выдать своего старшего сына Улию за среднюю дочь барона Бурбу, одного из самых богатых и влиятельных людей в Термбуре… Однако, у барона были свои планы, и такой марьяж в эти планы совсем не вписывался. Но, маркиз прекрасно знал о некоторых… гм… слабостях барона… В обозе, который он отправил в качестве подарка в Термбур, было старинное оружие времен второй эпохи Старой Империи. Замечательная коллекция, просто замечательная… – Анджей отпил немного вина и причмокнул.
      – Не понимаю, чем заключается выгода такого брака… И старинное оружие меня интересует очень мало. Впрочем, ты передал Ягру мои слова. Анджей?
      Горбун потемнел лицом и замялся.
      – Да, госпожа… Однако, если вас интересует мое мнение, то скорее всего он откажется. Это не тот человек… Сейчас у него достаточно заказов.
      – Хорошо, я и не ожидала другого… Эта сделка и так принесла больший доход, чем я рассчитывала. Теперь я плачу… – Виктория высыпала монеты на стол и вопросительно посмотрела на горбуна. Анджей глянул на блестящие кольца, покусал губу и задумчиво погладил бороду.
      – Расскажи мне о королеве…
      – Королева… Это главная тайна двора, моя госпожа… Королева почти не общается с придворными, она отказалась от услуг фрейлин и держит при себе лишь мрачную хромую старуху-аведжийку… К своему ребенку она вообще никого не подпускает. Ее постоянно сопровождают один из амнистированных аведжийских генералов, некто Им-Роут, маркиз, командовавший осадой Барги, а также господин Долла, бывший посол. Королева принимает у себя только императора, по всей видимости, она действительно очаровала молодого Конрада, и уже ходят слухи, о том, что Шелона на сносях…
      – Она времени не теряет…
      – О да, госпожа. Те, кому довелось общаться с королевой говорят о ней странное… Королева необычайно умна, сказочно красива и довольно жестока. Одну из фрейлин, посмевших обронить колкость в адрес аведжийского двора королева прилюдно избила тяжелой тростью… Люди в замке боятся ее…
      – Не удивительно, что церковь протестует против предстоящего брака… Это одно кольцо, Анджей. – Виктория аккуратно поставила монету на ребро и пустила ее по столу в сторону горбуна. – Что еще?
      Анджей ловко подхватил монету и сунул в пояс.
      – Имперцы распускают странные слухи о своих потерях в Аведжии. Насколько мне известно, обозы перевозившие добро, полученное по репарациям, растянулись по дорогам не на одну лигу, но тем не менее, имперские казначеи и ревизоры чуть ли не плачутся на каждом углу о том, что война снова обрушила экономику. Банкиры торжествуют, в ожидании новых займов и уже потирают руки, предчувствуя добычу. Среди арионов ходят странные слухи о возможном роспуске части армии из-за недостаточного финансирования. Но тем не менее, все положенные выплаты армии казна произвела, и семьи, в которых есть хотя бы один солдат, будь то латник, или простой лучник, теперь обеспечены на долгий срок.
      – Странно, странно… Впрочем, мне кажется империя давно точит зубы на банки, и все эти слухи могут быть частью особого плана. На этом можно сыграть. Еще кольцо…
      – Спасибо, госпожа… Торговать слухами – это так прибыльно…
      Виктория погрозила горбун6у пальцем.
      – Если это все, что ты смог узнать… Негусто. Теперь о главном…
      Анджей отрицательно покачал головой.
      – Ничего нового, госпожа… Епископ направился в Новерган. С ним, как обычно -боевая сотня Истребителей Зла. Возможно, он попытается оказать давление на архиепископа Гумбольдта, в связи с предстоящей женитьбой императора нашего, Конрада… Дрир выступает категорически против этого брака.
      – Это не главное, Анджей.
      – Да, госпожа… Епископ не вступает в контакты со светскими лицами, если это не касается посещений пыточных… Он ест особую пищу, которую ему готовят специально обученные монахи. Эту пищу пробуют сразу несколько послушников. Его сон охраняют надежней, чем сон императора…
      – Джайллар! Должны же у него быть какие-либо уязвимые места? Женщины, дети, родственники?
      – Нет, госпожа, ничего такого. Насколько мне известно, он сирота и проповедает аскезу. Единственная его страсть – наблюдать за пытками. Его Святейшество проводит в пыточных большую часть своего времени.
      Некоторое время Виктория отвлеченно рассматривала сад. Наконец она вздрогнула, словно уловив конец нити какой-то совершенно особой мысли, и произнесла:
      – Ты не заработал сегодня более ничего, Анджей. – Она накрыла ладонями монеты и посмотрела горбуну в глаза. – Но, ты получишь все эти деньги, если найдешь мне человека… Особого человека.
      Горбун задумчиво перевел взгляд с ее рук на свой пустой пояс, потом придвинул поближе бутылочку с лекарством и пробурчал:
      – Что ты задумала на этот раз, моя госпожа?

      Он шел через ночной лес. Шел неспешно, утопая по колено в мягкой траве. Вокруг неясными пятнами светились шляпки странных грибов, порою что-то крылатое мелькало перед ним, тут же исчезая среди сплетения ветвей. Безмолвный лес поблескивал огоньками, и не смотря на то, что свет Лун не проникал сквозь густую крону, Мерриз отчетливо видел все вокруг. Лес поражал своей необыкновенной чистотой, какой-то странной стерильностью. Ни опавшей листвы, ни молодой поросли, ни поваленных деревьев, ни торчащих корней… Ровная трава и гладкие, стального цвета стволы деревьев. Мерриз шел, вслушиваясь в тишину, пытаясь проникнуть внутренним взором как можно дальше, туда, к границе леса, но все время натыкался на какую-то мягкую стену, словно кто-то огородил его ментальное пространство, зажав в тесном коконе диаметром в двадцать шагов. Это было необычно, но почему-то не пугало. Мерриз перестал расходовать силы на мысленное прощупывание леса и сосредоточился на поиске воды. Вскоре он услышал журчание, и пройдя совсем немного, вышел на поляну, окруженную невысокими белоствольными деревьями с плоскими кронами, и остановился возле ручья. В темной быстрой воде отразились звезды. Мерриз встал на колени, умылся и наполнил флягу.
      Первая Луна скрылась, над деревьями неспешно поднималась Вторая Луна. Серебристо-белый уступил багряному, и ночь тут же окрасилась множеством красных, желтых, лиловых огней.
      Мерриз не торопясь прошелся вдоль ручья и ниже по течению наткнулся на широкую ухоженную дорогу, ведущую вглубь леса. Он перешел ручей вброд, остановился у дороги, и внимательно осмотрелся вокруг.
      Дорогой пользовались часто, по ней проезжали повозки, а на берегу ручья кто-то заботливо сколотил аккуратные мостки. Чуть выше по дороге едва виднелся купол какого-то сооружения.
      – Человек?
      Мерриз вздрогнул, положил руки на рукояти мечей и вгляделся в полумрак. Где-то впереди завозились, зашуршали, послышался хриплый кашель, и через мгновенье прямо перед ним вспыхнул желтым фонарь. Мерриз сделал шаг назад и прикрыл глаза рукой.
      – Действительно, человек… – хрипло проговорил тот, кто держал фонарь. – Ты понимаешь меня?
      Мерриз утвердительно кивнул, пытаясь разглядеть говорившего.
      – Н-да… А я все думаю, неужели твари холода научились сканировать… Постой-ка, а ведь люди этого тоже не умели? Или ты все-таки не человек?
      – Я человек… Из Лаоры.
      – Вот как… Настоящий человек с запада? Н-да… Человек, который умеет сканировать и понимает метроис… Что-то небывалое случилась в землях Лаоры, раз уж ты пересек Язык Смерти, человек. Ладно, пойдем в дом. – Фонарь качнулся, и двинулся вверх по дороге. Мерриз направился следом.
      На пороге плоского купола Мерриз остановился, и осторожно просунул голову в узкую дверь. Внутри вспыхнул голубоватый свет.
      – Заходи, заходи, человек… Ты, наверное, устал с дороги…
      Протиснувшись в узкий проем, Мерриз оказался в низком зале, и чтобы двинуться дальше ему пришлось наклонить голову. По всему периметру зала горели странные светильники в форме грибов, освещая скромную обстановку. Хозяин, невысокий, по грудь Мерризу, пожилой гном в бесформенном то ли плаще, то ли халате, поставил фонарь на пол, и повернувшись к нему спиной, принялся разводить огонь в камине. Мерриз прошел вперед, с сомнением посмотрел на крошечный табурет и, вздохнув, уселся прямо на пол. Гном, бормоча себе под нос что-то непонятное, развел огонь, затем порылся в котлах, стоявших на столе у камина, выудил пару внушительных грибов с большой толстой шляпкой, и ловко нанизав их на шампуры, сунул прямо в огонь. По залу потянулся терпкий аромат.
      Наконец, гном повернулся к нему, расправил нижней парой рук бороду, и уселся напротив.
      – Впервые видишь гнома?
      Мерриз молча кивнул, не в силах отвести взгляд от четырех немигающих ярко-желтых глаз. Гном улыбнулся маленьким ртом.
      – Да уж. А еще у меня есть крылья. Правда не такие, как у гремлинов, и летать я тоже не умею, но крылья у меня есть. – Он тихо засмеялся и продолжил. – Я видел рисунки в ваших книгах. Гномы на них, как правило, изображались исключительно насаженные десятками на копья ваших воинов. Некоторые рисунки были очень реалистичны, и я даже сохранил парочку на память. Художники людей славились своим необычным восприятием происходящего. Впрочем, я не представился… Меня зовут Фаттакх Гоатим Мерселай Умар Тримиусг Семер Себелкай. Можешь называть меня просто Фат. Как твое имя, странник?
      – Мерриз…
      – Просто Мерриз? И все?
      – Да, у меня короткой имя.
      Фат рассмеялся.
      – Короткое имя, человек, это короткая история. Или у тебя отобрали другие имена? Может ты пария? Изгой?
      Мерриз покачал головой. Гном задумчиво пригладил бороду.
      – Ну, так зачем ты пришел в Самиарский Лес, человек-с-коротким-именем?
      Мерриз вздохнул, подбирая в уме нужные слова, но гном его опередил:
      – Хотя, я вполне могу предположить причину твоего появления здесь. Я знаю о том, что род людей наткнулся вдруг на странную преграду своей дальнейшей экспансии, на что-то, что может привести к расколу внутри самого человечества. Я знаю это по изменившемуся голосу ветра, по тому, как бегут облака. Я ведь прав?
      Мерриз молча кивнул. Гном довольно прикрыл нижние веки и продолжил:
      – Тебя послали правители искать мудрости у Изгнанных? Или ты сам великого рода, и не знаешь, как изменится твоя сущность, а потому пришел просить совета? Может ты из духовников, внезапно потерявший веру в своих Богов, и потому пришел искать новые пути просветления?
      Мерриз устало кивнул и проговорил:
      – Скорее третье… Но я хотел поговорить со старейшинами гномов, с хранителями древних секретов, с учеными…
      – С учеными? – Гном встал, подошел к камину, что-то пробурчал на неизвестном языке, а потом тихо заговорил обращаясь к Мерризу, – Вынужден тебя разочаровать, странник. Нет в этих землях никого, кроме нескольких семей несчастных теркхи, попавших в рабство к зачарованному лесу… Нет ни старейшин, ни хранителей древностей, никого. Все покинули эти края много веков назад. И если бы не твоя способность сканировать, ты мог бы годами бродить в поисках по Серебряному лесу, пока не угодил бы в одну из ловушек тварей холода… Если у тебя есть вопросы – можешь задать их мне. Я не держу зла на людей, изгнавших нас в далекие земли. Самиарский Лес дал мне приют и покой, которого я не находил на землях Лаоры. Кстати, откуда у тебя эта способности к сканированию? Это не характерно для людей, скорее для тех, кого вы называете нелюдями.
      Мерриз сглотнул и ответил:
      – Эти способности я получил по наследству… Мои предки жили на пустошах севера, в постоянной нужде и опасности. Они называли это чутьем.
      – Чутьем? Они сравнивали себя с животными? Чутье есть у зверя. Гурпан чувствует окружающее полосой щетинок вдоль тела, а шилохвост – отростками на челюсти. Алмазная змея чувствует пятнами на теле, а пещерный щукан – длинными усами. Ты тоже пользуешься усами?
      Мерриз покачал головой.
      – Это у меня здесь. – Он коснулся пальцем лба, и продолжил, – Я могу почувствовать угрозу, увидеть опасность, и только тогда узнать, от кого она исходит.
      Фат вытащил из камина грибы, покрошил их в миски и залил чем-то остро пахнущим.
      – Неудивительно, человек, что ты смог преодолеть Язык Смерти, с такими-то способностями. За свою долгую жизнь я повстречал всего пару кобольдов, способных отчетливо и задолго представить себе угрозу. Даже среди моего народа, не так много таких как ты. Пожалуй, я отвечу на твои вопросы, но для начала, хотел бы спросить: проходя по дну каньона не повстречал ли ты полупрозрачных скользких тварей, издающих в ночи крик, от которого останавливается кровь и застывают мышцы?
      Мерриз призадумался, вспоминая свой поспешный рейд, и ответил:
      – Нет, Фат, не встречал. Почему ты спросил меня об этих тварях?
      Гном принес тарелки, сунул одну из них Мерризу в руки, и задумчиво пробормотал.
      – Все ужасы Языка Смерти меркнут перед вестниками гибели, исконными жителями каньона. Они не прощают вторгшихся, они преследуют их повсюду. Это хорошо, что ты не слышал Крика Ужаса. Возможно, что на дне каньона за многие века что-то изменилось, и скользкие конгеры, Хранители Смерти, покинули эти места. Если же это не так – ты обречен, странник. Хранители смерти будут преследовать тебя везде, пока не найдут и не растерзают. От них не спрячешься за толстыми стенами и не укроешься в неприступных подземельях. Когда-то очень давно каньон служил дорогой, по которой демоны Этру привозили из-за Пределов ценные металлы и другие сокровища. Многие мои соплеменники пытались отыскать эти пути, но все они стали жертвой конгеров, и ни мощное оружие, ни великое искусство не помогло им выжить.
      Мерриз поежился под пристальным немигающим желтым взглядом. Есть ему расхотелось. Гном опустил нижнюю пару глаз и принялся за трапезу. Мерриз нахмурившись попытался представить себе крадущихся в ночи незримых и ужасных конгеров. Гном отложил ложку, вытер чистым полотенцем рот, и заговорил:
      – Не надо этого делать, странник… Если они идут за тобою, то попытавшись обнаружить их внутренним зрением, ты только приблизишь неизбежное. А ведь тебе еще предстоит обратный, неблизкий путь…
      – Ты читаешь мои мысли, Фат?
      – Нет, я читаю твои чувства. Извини меня, странник, я не хотел тебя напугать, но посчитал своей обязанностью предупредить. К тому же…
      Его слова прервал тоскливый приглушенный вой. Мерриз вздрогнул, озираясь по сторонам, и напрягся всем телом. Гном невесело улыбнулся.
      – Вот и все… Хотя, они еще очень далеко. Мне жаль тебя, странник. Ты потревожил монстров, и теперь будь готов к неминуемой расплате.
      – Когда они настигнут меня?
      Гном развел руками.
      – Это мне неведомо. Самиарский Лес приглушает силу мысли, храня свой покой. Если ты выйдешь за пределы леса – твои чувства помогут тебе узнать. Здесь ты беспомощен. Они уже идут по твоему следу. Ты можешь задавать мне вопросы, или не будешь тратить на это времени и попытаешься опередить собственную смерть?
      Мерриз, блеснув изумрудными глазами, негромко рассмеялся.
      – Опередить смерть… "Кровлею жесткою стянуто небо неверующего. Ржавым гвоздем прибита судьба его к камню, у которого начинается вечность. И не убежать ему, опередив неизбежную смерть…" Конечно, я задам тебе вопросы, мудрый Фат. И спасибо, за то, что предупредил.

      Не дождавшись окончания службы император повернулся спиной к богато украшенному алтарю, и остановив жестом охрану, вышел из церемониального зала. Обдумывая слова священника, Конрад поднимался все выше и выше по огромным широким лестницам главного купола замка Вивлен. У входа в императорский зимний сад, он чуть задержался, рассеяно кивнул мрачным гвардейцам, охраняющим вход, и спросил:
      – Королева в саду?
      Один из рыцарей поспешно приклонил колено, коснулся пальцами переносицы и не поднимая головы четко ответил:
      – Да Ваше Величество! Королева Шелона с младенцем Николаем пребывают здесь с самого утра. С ними служанка, а также господа Им-Роут и Долла.
      Конрад молча кивнул, поправил волосы и неспешно двинулся вниз по узкой винтовой лестнице, касаясь рукой больших влажных листьев. Вскоре лестница вывела его на широкую огороженную площадку, оплетенную со всех сторон вьющимися побегами экзотических лиан с далекого Предела Болот. На площадке за большим столом темного дерева сидели друг напротив друга молодой генерал Им-Роут и бывший посол Долла. Они тихо беседовали. Перед ними стояли пустые кубки и нераспечатанный бутыль вина. Заметив императора, аведжийцы неспешно встали и синхронно преклонили колени в знак приветствия. Конрад остановился, жестом приказал подняться и негромко спросил:
      – Как сегодня чувствует себя королева?
      Долла мягко улыбнулся и ответил:
      – Прекрасно, Ваше Величество! Ваши заботы о нашей госпоже выше всяких похвал. Ни в одном замке королева не чувствовала себя так уютно. Даже в Циче. – Долла обменялся с Им-Роутом понимающими взглядами и продолжил, – В родном замке аведжийских правителей вряд ли хоть кто-нибудь мог чувствовать себя по настоящему комфортно, если не считать, конечно же, брата нашей королевы. Знаете ли, Ваше Величество, все эти низкие залы, лестницы, ведущие в никуда, шепчущие стены, ужасные скульптуры и рисунки… Кто бы ни построил замок Циче, будь то гномы, или еще какие нелюди, эти существа понимали комфорт совершенно иначе. Здесь же, – Долла широко развел длинные руки, – здесь даже камни источают тепло и покой. В такой атмосфере хочется творить добро, нести справедливость в мир людей… Не в этом ли великий секрет владык Атегатта? Возможно, что многие века, проведенные в этих стенах, с самой выгодной стороны повлияли на поколения правителей Великой Империи…
      Конрад улыбнулся в ответ на эту тираду и указал на стол.
      – Присаживайтесь, господа. Господин Долла, я всегда поражался вашей замечательной манере вести беседу. Вы непревзойденное красноречие может служит украшением любого двора. Я подумаю о том, что бы своей милостью пожаловать вам дворянский титул и лен, и уровнять вас таким образом со всеми этими косноязычными и недалекими дворянами, что окружают меня. Мне также симпатично многозначительное молчание вашего спутника, генерала Им-Роута, и несомненно острый ум, который он скрывает за суровым бесстрастием. Королева великолепно разбирается в людях, и сделал прекрасный выбор, пригласив вас в Вивлен, сопровождать ее. Всего доброго, господа, приятного отдыха…
      Аведжийцы поклонились и Конрад продолжил спуск. В зимний сад, украшенный самыми чудесными растениями со всей Лаоры, был и другой путь, прямо из императорских покоев, но Конрад предпочитал этот длительный спуск вниз, из-под самого купола. Каждый раз, самого раннего детства, проходя узкой лестницей, он всматривался в настоящие буйные джунгли внизу и представлял себя покорителем далеких неведомых земель, куда не ступала нога человека. Где луны нависают так низко, что их можно достать рукой, воздух горячий и влажный, а враждебные заросли кишат отвратительными созданиями. Те далекие земли, куда согласно легендам, боялись заходить даже нелюди. Те удивительные и страшные страны, где сгинули армии Теодора Тринадцатого Воителя и Хосе Второго Непокорного.
      Наконец, он добрался до самого дна этого огромного зала, и раздвинув перед собой заросли посмотрел вперед,.
      Королева, сложив руки на коленях, сидела на камне, на берегу искусственного озера и неподвижно смотрела в воду. На Шелоне было длинное простое белое платье, совсем без украшений, лишь на шее тускло мерцала звезда из темного металла, а ее длинные густые волосы цвета платины удерживал темный костяной гребень необычайно тонкой работы. Рядом с ней, на мягкой траве сидел заплаканный ребенок с серьезным, совсем не детским выражением лица. Периодически громко всхлипывая, Николай сосредоточенно собирал из разноцветных кубиков башню. На глазах у Конрада хлипкое сооружение зашаталось и рухнуло, мальчик что-то едва слышно пролепетал, придвинул кубики поближе и высунув язык от напряжения, снова взялся за работу. Королева оторвалась от созерцания воды, повернулась к сыну и улыбнулась.
      Конрад вышел из зарослей на тропинку и медленно приблизился к озеру. Королева заметила его, чуть склонила голову в знак приветствия и снова посмотрела на ребенка. Конрад подошел к мальчику и присел рядом на траву. Он осмотрел сооружение и подложил пару кубиков с той стороны, которая грозила обрушению всей конструкции. Мальчик глянул на него большими темными глазами, шмыргнул носом и улыбнулся. Конрад улыбнулся в ответ, затем вытащил из нагрудного кармана большой леденец в форме рыбки, развернул тонкую вощеную бумагу и протянул ребенку. Мальчик осторожно взял сладость за палочку, пару раз лизнул и отложил в сторону.
      Королева с легкой улыбкой смотрела на них.
      – Вы балуете моего сына, Ваше Величество… Ребенок должен вырасти сильным и неизнеженным. Настоящим бойцом и правителем.
      Конрад внимательно посмотрел на нее.
      – Это сахар, королева. Настоящий сахар из страны Зошки… Пища великанов. – Он улыбнулся и погладил мальчика по голове. – Как вы провели эти дни, королева?
      Шелона осторожно спустилась вниз и присела с ними рядом.
      – Спасибо, Ваше Величество, за заботы. Вы очень любезны. Ваши придворные и слуги наконец-то перестали уделять мне ненужные заботы, столь раздражающие… Атегаттский двор, несомненно, самый пышный двор в Империи, но меня быстро утомляет вся эта суета. У себя в Циче, я всегда предпочитала уединения, равно как и в странах, где мне приходилось бывать. Во всяком случае, ваш родовой замок, Ваше Величество, превосходит Баргу, и уж тем более Даймон, здесь я чувствую себя почти уютно.
      Конрад нахмурился. Ему было неприятно, когда Шелона говорила о своей прошлой жизни. Каждый раз он чувствовал, как острые иглы ревности вонзаются в его сердце. В такие минуты ему хотелось изменить себе, изменить своим принципам, побороть фамильную гордость Атегаттов и отправить Великого Герцога Фердинанда к самому искусному палачу.
      "Он ее заставлял… Он чудовище, настоящее чудовище… Он пользовался ей, и теперь ты не можешь перешагнуть через этот страх… Будь ты проклят, Фердинанд!"
      Он напрягся и сжал кулаки, и это не укрылось от королевы.
      – Вы подумали о плохом, Ваше Величество?
      Конрад постарался улыбнуться и ответил:
      – Много забот, королева. Мне приходится нести это бремя, и не забывать о нем даже в такие минуты.
      – Я знаю, что вы отказались от всех советников… Это правильный поступок правителя. Все мои предки рассчитывали только на свои силы, и пожинали плоды собственных побед, и несли ответственность за собственные ошибки. Каждый советник накладывает тень на принятое решение, даже если его выводов не послушались. Чем больше советников – тем больше ошибок, тем ближе крах власти. Даже самый быстрый ум не способен противостоять воле и натиску истинного правителя. Эти качества всегда перевешивают.
      – Когда-то я так не думал, королева. Пока был жив старый канцлер.
      – О… Марк Россенброк… Это был величайший человек, Ваше Величество. Даже мой брат, при всей своей ненависти к вашей стране, признавал это. Жаль, что мне так и не удалось побеседовать с этим человек и почерпнуть хотя бы толику государственной мудрости. Его тончайшая интрига, которая стоила императорского трона моему брату – это верх политической игры, не говоря уже и о других событиях, к которым преложил руку старый канцлер. У вас был самый лучший учитель, Ваше Величество, гениальный политик и стратег, и другой такой появится на этих землях еще очень не скоро. Но он ушел от нас, и теперь вы сами определяете будущее Лаоры. Все в ваших руках.
      Конрад смотрел в ее темные глаза, и чувствовал, как с каждым днем, его воля по отношению к этой женщине становиться все слабей и тоньше. Она провела с ним всего одну ночь, необыкновенную, чудесную ночь, а все остальное время они проводили лишь в таких вот беседах, но тем не менее, Конрад сдавался. Решение, о котором уже говорила вся Империя, будущий брак, который представлял всего лишь выгодный политический шаг, с каждым днем становился для него чем-то иным. Он любил эту женщину. Несмотря на ее прошлое, не смотря на то, что он ее иногда просто не понимал, а иногда и боялся – он любил ее с каждым днем все больше и больше.
      Видимо что-то отразилось в его лице, потому что королева протянула руку и нежно коснулась его плеча.
      – Я утомляю вас своими беседами? Вы тратите на нас свое дорогое время. Ваше Величество. Боюсь, что мы отрываем вас от важных государственных забот…
      Конрад накрыл ее ладонь своей.
      – Вы и есть одна из моих главных государственных забот, королева. Боюсь, что все остальные уже не так и важны.
      – Я слышала, что вас посетила миссия долгорских монахов? И легаты Его Святейшества Вальтера зачастили в Вивлен.
      Конрад невесело улыбнулся и посмотрел вверх, туда, где за плотным сплетением лиан скрывались аведжийцы.
      – Не зря вы оставили при себе господина Доллу, не зря…
      Шелона проследила за его взглядом и улыбнулась.
      – Я не могу совсем без общения, Ваше Величество. К тому же, я полноправная правительница половины земель Лаоры и даже находясь под вашим покровительством, должна чувствовать свою власть.
      Конрад сжал ее ладонь, поднес к своей щеке и тихо проговорил:
      – Церковь против нашего брака. Они не хотят идти на уступки, или же готовят что-то такое, чего я не понимаю…
      – Говоря "Церковь", Ваше Величество, вы подразумеваете архиепископа Вальтера и его Истребителей Зла? А как же мнение архиепископа Новерганского, второго человека и наследника Святого Престола? А епископы Ганфа, Арикарра, Траффина?
      – Епископы малых земель не имеют почти никакого голоса, а архиепископ Гумбольдт до сих пор не ответил на мое послание. Правители больших стран вряд ли станут на сторону инквизиции в этом вопросе, но давление, которое Дрир оказывает на севере, и особенно на востоке, может изменить их позицию. К тому же, нельзя забывать об амбициях. При достаточной поддержке и объединившись друг с другом герцоги могут стать силой, с которой придется считаться. Мне кажется, что в этом случае Обитель, чьи интересы никогда не пересекались с интересами Империи, преследует какие-то свои цели, и их союз с Истребителями Зла временный. Мы не знаем до конца всех секретов Долгора, но Селин считает, что в случае организованного мятежа Обитель может выставить несколько тысяч подготовленных бойцов, а если прибавить к этому рассеянные по всей Лаоре боевые сотни Истребителей Зла – картина получается жуткая.
      – Поговаривают, Ваше Величество, что разум окончательно оставил старого архиепископа Дрира, и церковной властью заправляет магистр ордена Истребителей Зла…
      – До меня тоже доходили подобные слухи, однако, для того чтобы официально сместить главу церкви прямого приказа Императора недостаточно. Необходимо собрать Форум Правителей в Маэнне, а на это может уйти слишком много времени. Ситуация в Лаоре нестабильна, и послевоенный кризис дает еще о себе знать. К тому же… – Конрад брезгливо поморщился, – Есть еще и Великая Забриния… Поглоти Джайллар этих мясников… И ваши, королева, южные родственники. Я не могу держать арионы в Аведжии до зимы… Возможно, генерал Им-Роут, вместо того, чтобы протирать штаны в Вивлене, отправится в Марцин, где расквартированы верные вам войска и разрешит вопрос с Негусом Бором? Я сомневаюсь, что им удастся освободить захваченные бантуйцами порты, но предотвратить раздел земель Аведжии – это вполне в их силах. Этот вопрос нужно решить в кратчайшие сроки, королева. Иначе, силы Империи придется растянуть на пол Лаоры…
      Шелона задумалась глядя на сына, затем встала и щелкнула пальцами. Из зарослей тут же выскочила обернутая в яркие полотнища дородная носатая старуха. Шелона обратилась к ней и быстро заговорила по-аведжийски. Старуха, прихрамывая, подняла мальчика на руки, и грозно сверкнув напоследок глазами, скрылась. Шелона повернулась к императору и произнесла:
      – Я обдумаю эти слова, Ваше Величество. – Она потеребила звезду на шее и коснувшись живота, продолжила, – Я уже чувствую в себе будущего наследника Изумрудного Трона, Ваше Величество. Я думаю, что сегодня мне стоит посетить вашу опочивальню и продолжить эту содержательную беседу. А вам, возможно, стоит поторопиться в решении проблем с церковью. Я хотела бы, чтобы церемония бракосочетания состоялась до того, как мой живот не позволит мне носить мои любимые платья…

      Он так и поступил. В ближайшей деревне на последние деньги он купил старую телегу и пару худющих волов, На одежду денег уже не хватило, поэтому пришлось оглушить подвыпившего караванщика из бирольского обоза и облачится в провонявшиеся блевотиной сырые тряпки. Весь свой скарб Аттон тщательно укрыл на дне телеги, навалил сверху гниющих недубленых шкур, вымазал лицо глиной и неспешно двинулся в путь.
      Дороги переполняли отступающие в Данлон войска Императора и повсюду сновали шпики и патрули, выискивая дезертиров и предателей. Северный тракт оказался вовсе не таким уж и безопасным, как решил для себя Аттон. Несмотря на двигающиеся вокруг войска, на первой же стоянке его попытались ограбить трое холопов с неуклюжими тяжелыми алебардами, которые они с трудом волокли, и как подумалось ему, взяли более для устрашения, поскольку всерьез биться таким оружием ни один нормальный человек не стал. Он убил их быстро, оторвавшись от скудного ужина, и едва не попался на глаза военному патрулю, пока пытался оттащить тела в густой придорожный кустарник. На пути к развилке, ему еще дважды пришлось браться за оружие, но обошлось без драки. Опасность в виде слишком любопытного армейского патруля ему не грозила, усатые виллайярцы, основной контингент имперского патруля, при виде его телеги брезгливо морщились, а распознать в Аттоне воина сейчас не смог бы и самый опытный соглядай. Больше хлопот доставляли местные грабители, следующие вдоль тракта за обозами и немедленно атакующие зазевавшихся. У одного из походных лагерей Аттону довелось наблюдать, как скачущая в плотном строю панта вдруг развернулась и гремя тяжелой броней устремилась в придорожную рощицу. Через некоторое время, за ними последовал отряд пехоты, а вскоре из леса уже выводили на веревках визжащих окровавленных разбойников. Их распяли вниз головами прямо здесь, на подходе к лагерю, и дальше, до самого поворота на Виест, Аттон ехал спокойно.
      В первой же деревне, после поворота Аттон поменял телегу с волами на оленя и старое седло, и дальше двигался уже по знакомым местам. Армейские колонны остались позади, бадбольская же дружина не слишком свирепствовала, и до самого перевала его так ни разу и не остановили. За перевалом он продал оленя неразговорчивому пастуху, за десять медных колец и два круга сыра, переночевал на дереве и уже вечером следующего дня ступил на постоялый двор Воулы.

      "Итак, Ваше Святейшество, я вынужден вас просить о помощи. Я очень надеюсь, на вашу честность и справедливость. Ваша искренняя набожность, а также ваша лояльность Империи дает мне надежду, что мы сможем прийти к взаимовыгодному решению сложившейся ситуации. К моему горькому сожалению, в последние годы официальная церковь не выполняет возложенный на нее господом нашим Илларом святой обет. Паства брошена на съедение Хаосу, а святая инквизиция, превзошла в запугивании самого Джайллара. Народы Империи отвернулись от церкви, люди перестали чтить древние законы, и во многом это вина нынешнего главы церкви. Архиепископ Вальтер столь увлечен своими интригами, что и вовсе позабыл о служении Господу Нашему Иллару. Также могу отметить, что его нынешняя позиция вызывает сомнение в ясности его рассудка. Возможно, тому были какие-то особенные причины, о которых я не имею никакого представления, и вы, Ваше Святейшество поможете мне разобраться в том клубке интриг, которые плетутся церковью вокруг Изумрудного Трона"
      За те несколько дней, что ему довелось провести в тяжких раздумьях, Гумбольдт выучил послание Императора наизусть. Конрад предлагал ни много, ни мало – реформацию. Была ли основная причина в том, что по каким-то своим соображениям Вальтер наложил запрет на готовящийся брак, или подобные мысли заложил в голову юному правителю сам Россенброк – уже было не важно.
      Реформация.
      Гумбольдт еще раз произнес про себя это слово. Да, церковь нуждалась в реформации. Да, инквизиция свела на нет все века тяжелого обращения людей в истинную веру. Да, Священная Обитель стала лишь школой убийц, а монахи древних монастырей выродились в дорожных грабителей и насильников.
      Но цена…
      Гумбольдт задумался на мгновенье о том, что предстоит сделать и ему стало нехорошо. Он покачнулся в седле и тяжелый боевой олень под ним, словно почуяв тревогу седока, сбился с плавной иноходи, и замотал тяжелой головой. Монахи, скачущие по бокам, тревожно переглянулись. Гумбольдт волевым усилием отогнал видение предстоящей резни и помахал рукой сопровождающим, давая знак, что с ним все в порядке.
      Их маленькая группа уже давно свернула с оживленного Восточного тракта и двигалась теперь параллельно старой дороги из Куфии на Куэйт. Гумбольдт намеренно не повел свой отряд через многолюдный Вилайяр, а избрал эту старую дорогу, при этом он все равно избегал двигаться через населенные области. Они быстро продвигались через чистые кленовые рощи, миновали вброд мелкие реки, и как планировал архиепископ, к вечеру добрались до небольшого затерянного в предгорьях монастыря Броды.
      Древний монастырь, перестроенный из старого форпоста нелюдей, ютился в глубине узкой долины, густо поросшей кизилом и грабом, у самого подножья перевала Иггорд. Вдали шумела полноводная бурная Тойль-Диа.
      Смеркалось. Не доезжая до монастыря Гумбольдт жестом остановил свой кортеж, состоявший всего из трех монахов, и приказал спешиться. После последнего визита главы Истребителей Зла, Гумбольдт был склонен никому не доверять. Он насторожено осмотрел с пригорка мрачное здание монастыря, и наконец, приказал двигаться дальше. Ведя оленей на поводу они осторожно прошли в монастырский двор, и тут же Гумбольдт понял, что совершил ошибку и это ловушка. С вершины монастырской молельной башни свисало подвешенное за ногу изувеченное тело. Гумбольдт жестом остановил своих спутников, но сумерки уже вспыхнули огоньками факелов, и из темных проходов, окружая их, уже бежали, звеня оружием, плотные фигуры в черных балахонах.
      Истребители Зла молча отогнали оленей прочь и обступили их со всех сторон, сжимая в руках широкие церемониальные мечи и коптящие факелы.
      Гумбольдт тяжело вздохнул, пересчитал про себя нападавших, и несмотря на то, что сердце его было готово выпрыгнуть из груди, обратился к своим спутникам ровным голосом:
      – Проявим смирение, братья мои. Вышло какое-то недоразумение… – После этих слов он повернулся к монахам и коснувшись пальцами переносицы, спросил:
      – Возможно, кто-нибудь из присутствующих здесь братьев пояснит мне, к чему такое обращение? Я архиепископ Гумбольдт, владыка Новергана, наследник Божественного Церковного Престола.
      Из-за стены монастыря вышел пожилой монах, скромно одетый в простенькую, местами разорванную серую рясу. Двигался он как-то нелепо, покачиваясь, то и дело резким движением выбрасывая вперед худые руки. Странно ковыляя он приблизился к ним, покачнулся и обращаясь к Истребителям Зла хрипло произнес:
      – Смотрите братья мои! Вот пораженный Хаосом, вкусивший власти его нечестивец. Он пред вами стоит, глаза его больны, глаза его не видят блуждающего света Истины, их взор затмил Хаос.
      Монах сверкнул из-под клобука сумасшедшими глазами и обратился к Гумбольдту:
      – Ваше Ненавистное Святейшество… Вы предали веру, и поплатитесь за это… Вы думали, что вольны распоряжаться Истиной по-своему, и сможете обмануть верующего? Господь указал нам на ваш путь! Это Господь Наш, Великий Иллар, которого вы предали, указал нам на ваш обман! Как глупо, подозревать истинно верующего, в том, что он может купиться на такую ложь? Они мертвы, их души уже принадлежат Джайллару, и теперь ваша очередь. – Монах в рваной рясе конвульсивно задергался и захихикал по-девичьи.
      Гумбольдт поморщился от отвращения. Он смотрел на фанатика и размышлял о том, как нелепо погибнуть именно тогда, когда он уже поборол все внутренние сомнения, и был согласен на предложение Императора. Еще немного, и им бы удалось изменить этот мир к лучшему, вернуть людям веру и отогнать страх. Его трюк с подменой не прошел, и Гумбольдту стало невыносимо жалко брата Мартина, кроткого и безобидного мужчину, которого он послал вместо себя, в надежде обмануть Истребителей Зла, и который уже, вне всякого сомнения лежит где-нибудь с разрубленной головой. Он оглянулся на своих спутников и уверенно улыбнулся им, стараясь поддержать в последние мгновенья жизни. Монахи грустно улыбнулись в ответ.
      Сумасшедший пророк в хламиде, зло таращась на Гумбольдта, вскинул руку вверх и закричал:
      – Прими это воздаяние, справедливый Господь Наш Иллар, и укрепи веру нашу кровью этих нечестивых!
      Истребители Зла подняли мечи и шагнули вперед. Гумбольдт сложил руки на груди, прикрыл глаза и приготовился встретить смерть. И тут он услышал пронзительный тонкий свист. Все на мгновенье замерло, а затем воздух вокруг наполнился протяжным шипением. Гумбольдт открыл глаза и увидел, как ближайший к нему здоровенный монах в агонии бьется на земле, а из горла у него точит длинная стрела. Дальше все происходило как во сне – вокруг, размахивая сталью, замелькали странно одетые люди. Гумбольдт завертел головой, пытаясь уследить за происходящим. Вооруженные короткими мечами и кинжалами воины слаженно и четко атаковали оставшихся в живых монахов, умело прикрывая друг друга и давая возможность стрелять лучникам, и вскоре весь монастырский двор покрывали окровавленные тела в черных балахонах. Все стихло, лишь вяло шипели в лужах крови догорающие факелы, да издалека едва доносился рев могучей реки. Гумбольдт с трудом приходя в себя, посмотрел на сумасшедшего в рваной рясе. Тот сидел, привалившись к высоким ступеням, и смотрел на свои осклизлые внутренности, медленно выползающие из распоротого живота. В его глазах навсегда застыло удивление.
      Гумбольдт пошатнулся как от удара.
      "Вот и началось…"
      Затем он повернулся и оглядел своих спасителей. Десяток воинов, в простых кожаных доспехах, молча вытирали оружие и поглядывали на него. Впереди стоял длинноволосый седой воин, а рядом с ним, опираясь на мощный лук, стояла очень жилистая, высокая и худая, как жердь, женщина с неприятным лицом. Воин медленно приблизился к нему, приклонил колено и коснулся пальцами переносицы.
      – Ваше Святейшество! Ваш дальнейший путь свободен. Можете отдохнуть, мы позаботимся об оленях и посторожим ваш сон.
      Гумбольдт хмуро оглядел его с ног до головы и пробормотал:
      – Встань, сын мой… Ты спас мне жизнь, и теперь, по Священному Закону, ты можешь стоять в моем присутствии с покрытой головой.
      Воин встал и низко поклонился.
      Гумбольдт посмотрел в лицо каждому спасителю, откладывая в памяти любую деталь и поинтересовался:
      – Кому же я и мои братья обязаны своим спасением?
      Длинноволосый опять поклонился и ответил:
      – Меня зовут Альфи, а это. – Он указал на лучницу, – Мален. Мы командуем отрядами, посланными для Вашей охраны. К сожалению, своей попыткой подстраховаться вы ввели в заблуждение не столько Истребителей, сколько нас, и мы едва не опоздали.
      – А как те, другие?
      Альфи равнодушно пожал плечами.
      – Все мертвы. Их изрубили мечами. Хвала Иллару, это наш Господь дал сил одному из них перед смертью, указать нам каким путем будете двигаться вы.
      Гумбольдт еще раз оглядел монастырский двор и снова обратился к длинноволосому:
      – Ты так и не сказал мне, сын мой, кто нанял вас охранять мою жизнь?
      Альфи, словно размышляя, почесал седую щетину и наконец, глядя в землю, проговорил:
      – Особа, что наняла нас, пожелала остаться неизвестной. Ей, очевидно, очень дорога ваша жизнь. А мы сами, чего там скрывать… Мы солдаты Тихого Дома Вивлена…
      Монахи, сопровождающие Гумбольдта, удивленно переглянулись. Сам архиепископ хрипло рассмеялся и пробормотал:
      – Будущие каторжники и висельники спасают мою жизнь… А собственные братья по вере так и мечтают меня ее лишить… Нет, прав император, прав… В этой стране надо что-то менять…

      Аттон миновал черные от старости покосившиеся ворота, и обходя лужи блевотины, двинулся к входу в таверну. Со времени его прошлого визита здесь почти ничего не изменилось. Вдоль поросших синим мхом стен по прежнему стояли огромные пузатые бочки с ужасным пойлом, от одной кружки которого ноги сами приходят в пляс, от двух – руки сами лезут в драку, а если продолжать пить дальше, то через день в голове поселяется дивная тварь, при каждом движении вонзающая в мозги свои острые когти.
      То там, то здесь во дворе прямо на черной истоптанной земле лежали неподвижные тела, то ли пьяных, то ли попросту мертвых. Запах стоял ужасающий.
      Аттон толкнул тяжелую дверь, пропустил копанию упившихся солдат и прошел к стойке. Хозяин Воула сидел на массивном дубовом табурете и подперев могучую челюсть огромным волосатым кулаком смотрел с нескрываемым отвращением, как два еле стоящих на ногах краснорожих буяна пытаются бить друг другу морды. Получалось у них плохо. Рассевшаяся на лавках многочисленная разношерстная публика активно подбадривала бойцов криками.
      Аттон грубо отпихнул подвернувшего под руку бродягу, и не давая поводов для последующей перепалки, демонстративно поправил за спиной меч. Бродяга сморщил испитое лицо, и грязно ругаясь, нырнул в толпу у стойки.
      Аттон приблизился к хозяину, оперся о стойку и пробурчал.
      – Меня что здесь никто не рад видеть?
      Воула повернул к нему массивную бритую голову и подвигав нижней челюстью просипел:
      – Прости, Птица-Лезвие, старика… Задумался вот о смысле нашей никчемной жизни…
      Аттон наклонился, пошарил под стойкой и выудил кувшин. Сорвав пробку зубами, он сделал несколько глотков и посмотрел на дерущихся.
      – А ты не увлекайся, хозяин ночи… А то ведь можно и по миру пойти. Как представишь себе сколько дерьма вокруг – и захочется чего-то светлого, необычного. Что бы сердце затрепетало и рванулось из груди на волю… Так и представишься господу нашему Иллару, с пеной на губах и выражением невыносимой муки в глазах…
      – Вот и я о том же… О цветах подумал, о юных девах… Мясо пойти порубить, что ли?
      Старик расхохотался, слез с табурета и крепко обнял Аттона.
      – Каждый твой приезд сюда, Птица-Лезвие, волнует меня больше и больше! Этакая радость на старость лет – следить за тем, кому еще ты перешел дорогу в этом неспокойном мире…
      Аттон поперхнулся пивом.
      – Что на это раз?
      Воула зашел за стойку, плеснул себе в кружку какой-то темной остропахнущей бурды, хлебнул и невесело улыбнулся.
      – Да вот, опять тебя разыскивают…
      – Опять аведжийцы?
      – Ну, аведжийцам сейчас, пожалуй, не до тебя. На этот раз твоей персоной интересовались имперцы, брат Птица-Лезвие… И ведь знают же, куда идти, паршивые дети самой мерзкой джайлларской свиньи…
      Аттон поставил кувшин на стол и осторожно спросил:
      – Ну, и кто это был? Кто-то из Тихих Домов? Или из Падрука? Я давно не был в больших городах Империи, хозяин ночи, а потому не представляю, кому я мог понадобиться.
      – Да нет, Тихие Дома, по-моему, позабыли о тебе. Приходил по твою душу некий аристократ. Он так и не представился. Такой себе, щеголь из столицы – белый камзол чудесного покроя, дорогие духи, и все прочее, но безоружный… Его сопровождал бородатый варвар, в полном доспехе. Вот его-то, мои ребятки и узнали…
      – Ну и кто же это?
      – А некий забринец, по имени Патта, по прозвищу – Москит. Настоящий убийца. Не чета всем этим пустобрехам. Пожалуй, ровня тебе будет. Москит – сын той самой забринской Семерки, которую в свое время изрубил в капусту твой покойный папаша, Ардо…
      Аттон отставил кувшин и задумался.
      – Что они хотели?
      – Ну как же… Конечно, твою коллекцию морских камушков. Я не знаю, кого ты убил на этот раз, но мне кажется все это очень серьезно. Я не боялся аведжийцев, не боюсь имперцев, не боюсь войн и чумы. Война не затронула мои интересы нисколечко, Птица-Лезвие, лишь немного пополнила мои скромные запасы. Но я не хочу связываться с наследниками Семерки. Это могущественные воины, Птица-Лезвие, а те, на кого они работают – имеют власть, подобной власти императора. Если бы ты не пришел сам, я бы отправил на твои поиски своих людей, потому что, те, кто искал тебя, явно угрожали мне, и я почему-то склонен им верить. Вот, они просил тебе это передать, – Воула полез за пазуху, вытащил замусоленный клочок пергамента и протянул Аттону.
      Аттон пробежал глазами текст, свернул пергамент в трубочку и поднес к свече. Воула напряженно следил за его действиями. Когда послание догорело, Аттон смахнул пепел на пол и жестко усмехнулся:
      – Они никогда не оставят меня в покое. Никогда и нигде. – Он повернулся к старику и взял его за руку. – Я ручаюсь тебе, хозяин ночи, что это дело никоим образом не коснется тебя. Мне лишь нужно кое-то.
      – Что именно?
      – Две подкованные лошади. Кое-что из вещей. Хороший, дорогой лук и стрелы.
      Воула с облегчением вздохнул.
      – Деньги-то у тебя есть?
      Аттон улыбнулся и полез в мешок.
      – Ах, да… Держи! – Он кинул старику тяжелый сверток. Воула поймал на лету, вскользь оглядел содержимое и небрежно кинул сверток под стойку.
      – Не буду спрашивать откуда у тебя это. Можешь просить еще столько же…
      – Может ты даже знаешь, что это?
      Огромный старик обиженно засопел.
      – Почему бы и нет? Аведжийская вещица, из ларца какого-нибудь высшего вельможи, великого рода. Возможно, что и самого герцога. Работа Сандро Камилла, или его сына Зуи. Стоит это намного больше, чем я смогу тебе дать, и намного больше того, что дадут за эту штуку мне. Теперь бери все что тебе нужно и проваливай. Надеюсь, когда ты появишься здесь в следующий раз – я уже буду пасти свиней под ногами у Джайллара. И… Удачи, тебе, сынок – Старик улыбнулся, протянул руку и потрепал Аттона по щеке. – И помни, ты единственный воин в Лаоре, кому я наливал бесплатно!

      Пожилой круглолицый мужчина в дорогом бархатном камзоле, поигрывая капитанским жезлом не спеша прохаживался по наскоро сколоченному помосту. Его седые, густо смазанные жиром волосы украшали длинные зеленые перья флеанских рыбоглотов, а с отворотов высоких сапог свисали гроздья высушенных и подкрашенных глаз двурогов. На площади перед помостом стояли все мужчины города, все, способные удержать на руках весло. Хмурые рыбаки, охотники и торговцы тихо перешептывались, мяли в руках свои просоленные войлочные шапочки и настороженно поглядывали то на помост, то на рослых, вооруженных арбалетами солдат, то на черные паруса в заливе.
      Наконец, мужчина на помосте остановился, оглядел толпу на площади и поднял руку с жезлом. Все голоса стихли. Темнолицые солдаты с арбалетами наперевес подошли ближе к толпе, и равнодушно вглядываясь в хмурые лица, заняли позиции для стрельбы. Мужчина на помосте сунул жезл за широкий пояс, потряс изумрудными серьгами и негромко заговорил.
      – Жители города Багутта! Я Старший Торговый Мастер Великого Торгового Дома, который вы почему-то в невежестве своем называете Бантуей. Меня зовут Рамалл Мек, и многие из вас уже слышали это имя. Со многими из вас я даже знаком. Когда-то вы и ваш правитель герцог, считали меня и моих братьев по клану жалкими дикарями из далекой страны, которых можно безнаказанно обмануть, обокрасть, ограбить… Кланы Великого Торгового Дома с присущей им стойкостью всегда спокойно сносили ваши оскорбления. Теперь вы принадлежите клану Диагур, второму по значимости клану Великого Торгового Дома.
      По толпе пробежал ропот. Рамалл Мек потянулся за жезлом, и стрелки подняли арбалеты. Ропот стих. Торговец сунул руку за отворот камзола, криво усмехнулся и продолжил:
      – Вы, безграмотные и трусливые никчемные людишки. В гордыне своей вы считали себя избранными и с презрением относились к другим, и не переставали это презрение высказывать любым доступным способом. Это время для вас кончилось. Но это не значить, что теперь мы будем мстить вам. Кланы Великого Торгового Дома выше этого. И вы будете жить так, как это заведено у нас. Теперь, пока вы не докажите свое мастерство и умение, каждый из вас будет боном. Бон – это нижайшая каста в торговом реестре наших кланов. Это каста рабочих, рыбаков и собирателей. Тех, кто не способен ни на что более. Вы все будете работать на благо Великого Торгового Дома, и выполнять предписанные всем, и каждому из вас в отдельности, обязанности. Для многих из вас, это не окончательный приговор. Докажите свое умение – и вы перейдете в другую касту. Соблюдайте дисциплину кланов и совершенствуйте свои умения – и вы достигнете вершин. Кланы открыты для всех, кто способен учиться и полезен Великому Торговому Дому своими особыми умениями. Есть ли среди вас грамотные? Те, кто умеет читать, писать, а возможно знает и несколько языков и видов письменности?
      В толпе зашептались и поднялось несколько рук. Рамалл Мек удрученно покачал головой.
      – Безграмотность – это порок. Это тяжкий недуг, боны. Те, кто поднял руки, после нашей беседы пройдут проверку. Если сказанное ими правду – они получать повышение. Если они солгали – по десять плетей и им увеличат сумму недельного сбора. Есть ли среди вас те, кто умеет обращать с тяжелым гарпуном, кто не боится выйти в море на битву с морским чудовищем?
      Поднялось еще несколько рук. Торговец покачал головой, словно подтверждая свои самые мрачные предчувствия, и снова спросил:
      – Есть ли среди вас те, кто умеет управлять большим кораблем? Кто знает парусное дело и может определять курс по звездам? Есть ли среди вас искусные ювелиры и умельцы по тонкой работе с деревом и костью? – Он внимательно отмечал каждую поднятую руку. – Есть ли среди вас люди, владеющие секретами выплавки стали и бронзы?
      Посчитав поднятые руки, Рамалл Мек немного помолчал, переводя дух, и продолжил:
      – Жители города Багутта… Пока среди вас слишком мало ценных для Великого Торгового Дома людей… Это печально. Великому Торговому Дому нужны грамотные торговцы и посредники. Нужны храбрые гарпунеры и моряки. Нужны те, кто может создавать новое и учиться. Большинство из вас – просто бесполезный скот. Отныне каждому из вас будет определена недельная мера выплат в казну Клана. Одно нарушение повлечет за собою десять плетей и увеличение недельной меры. Второе нарушение – тридцать плетей и одно ухо, которое украсит борт галеры, на которую вы попадете после третьего нарушения. Лень наказуема, всегда помните об этом. Великому Торговому Дому не нужны ленивые подчиненные. Далее… Оскорбление вышестоящего по клану – одно ухо. Повторное оскорбление – два уха и галеры. Оскорбление Клана высказыванием или действием – два уха и галеры. Оскорбление Великого Торгового Дома высказыванием или действием – смерть. Неподчинение приказу – смерть. Все ваши женщины переходят в особую касту согласно реестру Великого Торгового Дома. Вам надлежит отныне заботиться о своих женщинах. Оскорбление женщины словом – десять ударов плетьми. Оскорбление женщины действием – смерть. Супружеская измена карается смертью. Великому Торговому Дому нужны крепкие и сплоченные семьи. К концу недели каждый из вас должен знать свои обязанности перед Великим Торговым Домом, уметь их написать и прочитать. Те, кто не осилит эту простую задачу – будут биты плетьми и отправлены на остров Муг в изумрудные копи… Те, кто выполнит все условия, после шести лун пройдут проверку и повышение в реестре. Прошедшие проверку перейдут в касту подмастерьев, получат изумрудные серьги и возможность покидать город. Возможно, что многие из вас сделают это раньше. Сейчас же, каждый из вас пройдет к первому мастеру торговли и получит свиток со своими обязанностями. И помните! У вас всего неделя для того, чтобы понять, кто вы есть на самом деле. Скот, проживающий свою короткую жизнь в нищете и страдании, или гордые люди, способные покорять мир…

      – Этот мир огромен. Более того, этот мир бесконечен и непознаваем. Он протяжен во времени и пространстве и наше ограниченное сознание не в силах определить даже ближайших границ очень скромной доли этого мира, которую существа, обжившие этот мир задолго до нас, называли Домом Света. Эти могущественные, почти всесильные существа пришли сюда во времена столь давние, что даже камни не способны пронести сквозь время память об этих эпохах. Они называли себя Этру, и были создателями и повелителями одной из комнат Дома Света, и дали ей имя – Лаора, и это имя сохранилось по сей день. Этру создали этот мир из самого простого – из воды, глины и дикого камня, на месте бушующих лавой озер и горячих ядовитых морей. Они создали его как сложную систему из множества взаимопроникающих частиц, создали, привлекая могущественные силы Дома Света, и населили этот мир разными существами, наполнили моря, леса и горы жизнью, и придали Лаоре подобие многих миров Дома Света. Этру были молоды, относительно возраста старших существ, населяющих Дом Света, они стремились привнести в свои творения новое, и успешно претворяли самые сложные свои задумки. Так появились помощники Этру – разумные расы, искусственно созданные в этом мире для придания ему особых черт, отличных от других комнат Дома Света. Этру экспериментировали, комбинировали различные варианты своих созданий, не останавливаясь на простом, двигались к более сложным организмам, придавая им все новые и новые качества. Одних они наделяли мощными мускулами и способностью выживать в любых условиях, других одарили способностью летать, третьих – острым разумом, позволяющем познавать законы этого мира. Этру заботились о своих созданиях, опекали их и берегли. Они стремились к гармонии и совершенству во всем. Маленький мир Лаоры постепенно развивался, существа, населяющие эти земли, становились все более разумными и самостоятельными. Они осваивали земли день за днем, год за годом, продвигаясь все дальше и дальше, обживая самые недоступные горы и самые жаркие пустыни. Наконец, пришло время для Этру покинуть этот мир. Правители Дома Света нашли им другое назначение, и в Лаоре осталось лишь несколько могущественных демонов, и одним из них был тот, кого все легенды именуют Вернигором.
      Вернигор был одним из первых, кто пришел в эти пустынные земли, и одним из тех кто возродил этот мир к жизни. Он превращал свои немыслимые фантазии в реальность и творил совершенно новый, удивительный мир. Но отказавшись по велению владык покинуть мир Лаоры, Вернигор лишился многих сил, даруемых Домом света и остался лишь пассивным наблюдателем. Тем не менее, он не оставлял в беде свои создания, и помогал им как мог – ценными знаниями и мудрыми советами. Существа, населяющие Лаору, признавали его своим царем и правителем, они беспрекословно выполняли его волю, и мир этот продолжал развиваться в спокойствии и гармонии.
      Но однажды на эти земли пришли другие. Братья Этру по Дому Света, эти создания были изгоями в собственном Доме, странные существа, могущественные и неуправляемые Элоис. Они проникли в мир Лаоры вопреки воле владык, впрочем любая противная им воля была лишь раздражителем для них, и никто не мог сдержать Элоис в узде. Они шли через комнаты Дома Света, как неугомонные и разбалованные дети, оставляя после себя разруху и хаос. Оставаясь почти всегда безнаказанными. Элоис были великими мастерами в том, что касалось изменения сущности всяких созданий, но они не признавали гармонии в своих экспериментах, и доводили все свои идеи до абсурда. Ворвавшись словно ураган, сметающий все на своем пути, Элоис стали изменять Лаору, но тут на их сокрушающем пути оказался Вернигор, и та небольшая часть Этру, что осталась с ним. Этру были могущественнее Элоис, им подчинялись высшие силы, движущие этот мир, но Элоис были многочисленнее.
      Вернигор, многие столетия оторванный от источников силы, обратился за помощью к владыкам Доме Света, и те, по его просьбе вернули Этру часть могущества. Элоис, ликуя от осознания собственной вседозволенности, сразу же бросились в бой.
      Так началась долгая, странная война, растянувшаяся на тысячелетия. Элоис изменяли все, до чего могли дотянутся, Этру противодействовали им и восстанавливали то, что могли. Поскольку сущности братьев по Дому Света были бессмертны, они не могли нанести вреда друг другу, поэтому сражение шло за каждую лигу земли, за каждое существо, обитающее в Лаоре. И все это время Этру искали способ изгнать Элоис из этого мира. И наконец, такой способ был найден. Вернигор создал страшное оружие, способное воздействовать на демонов, и применил его. Элоис были побеждены. Те из них, кому повезло остаться в живых, со страхом покинули эти земли, но их не приняли в других комнатах Дома, и Элоис исчезли где-то на периферии вселенной, там, куда не проникает даже свет.
      Но Этру понесли тяжкое наказание за свой поступок. Оружие вышло из-под контроля, большинство из демонов погибло, а сам Вернигор был близок к бездне, и ему пришлось просить помощи у владык. Хозяева Дома Света приняли умирающего ренегата, вернули ему силы и отправили в одну из далеких комнат, совершенствовать свои умения в абсолютной пустоте.
      Оружие Вернигора было потеряно, деяния Этру постепенно стирались из памяти существ, населяющих Лаору, изменения внесенные Элоис в сущность этого мира, уже некому было исправить. Так по всем землям Лаоры, ту тут, то там шумели черные леса, населенные жуткими созданиями, звенели ветрами бездонные каньоны, грозили осыпающимися ледниками ужасные вершины.
      Этим миром стали править Великие Баньши. Одни из первых существ, созданных Этру на землях Лаоры. Именно им Вернигор поведал многие секреты о тайнах этого мира, одарив их искусством изменения сущности окружающего. Баньши воздвигли прекрасные замки, проложили дороги, освоили воздух и море. Они делились своими знаниями с младшими расами – с эльфами, гномами, гремлинами и троллями. Люди появились на этих землях позже всех, на них мало обращали внимания, они были слабы, жили мало, плохо учились и создавали проблемы своей глупостью и жестокостью. Часть людей взяли под свою опеку многочисленные огры, другая часть прибилась к эльфам и гномам, но большинство же сбившись в стаи, селилось в южных лесах и предгорьях, подальше от развитой цивилизации.
      Баньши правили Лаорой много веков – это было спокойное время, время созидания и процветания. Но в пике своего расцвета цивилизация Баньши, вдруг покачнулась, как от невидимого удара. Великие Баньши стали погибать. Они умирали от неизвестных эпидемий, среди них начались раздоры, приведшие к кровопролитным войнам, их ученые вдруг обратились к новой теории о превосходстве этой древней расы над остальными. Начался геноцид. Баньши уничтожали эльфов и гномов, истребляли огров целыми прайдами, и обрушивали пещеры кобольдов. Они стали меняться внешне – из прекрасных воздушных созданий баньши превращались в злобных безжалостных чудовищ, наводивших ужас одним своим видом.
      Так началась эпоха Мести и Возвращения. Так в этот мир вернулись Элоис. Нет, не пока не сами демоны, а их предвестники, жалкие подобия. Во время войны за обладание Лаорой, пока Вернигор трудился над своим чудовищным оружием, Элоис искали способ остаться на полюбившихся им землях. И они нашли этот способ…
      Использую тела баньши, они из поколения в поколение развивали свои личинки, и каждая из них переползала в следующий плод, затем в следующий. Процесс оказался долгим. Демоны очень сложные создания, и для восстановления одной особи понадобились, долгие неудачные эксперименты, многие века и многие поколения баньши. Вылупившиеся из тел баньши демоны зачастую оказывались совсем не теми существами, в процессе развитие нарушалось, и появившаяся тварь была всего лишь частицей могущественного существа, облеченной в странную оболочку. Демоны возвращались, они сражались между собою, как сражаются между собой рогатые личинки рыбоглота, оставшиеся в мутной луже после отлива. Они уничтожали слабейших и неполноценных особей, и тянулись к будущей власти над этим миром.
      Часть из баньши, оставшаяся неприкосновенной, развязала новую опустошительную войну, теперь уже против своих измененных сородичей, войну против нарождающейся армии Элоис. В этой войне погиб весь цвет цивилизации баньши. Элоис не хватило всего несколько поколений, для того чтобы полностью возродится, но некоторые из них уже вышли в мир и стали заселять свои тайные убежища новыми союзниками. Несколько ученых баньши нашли способ защитить себя и приступили к поискам возможностей отражения наступающих демонов. И они отыскали оружие Вернигора. Отыскали это оружие раньше, чем до него успели добраться Элоис. Это был конец вторжению демонов, и конец цивилизации баньши. У Пограничных Гор, там где начинается каньон, прозванный людьми Языком Смерти, у подножия монолита Колл-Мей-Нарат, ученые баньши нашли замок, где укрывались Элоис. Они применили оружие Вернигора и уничтожили демонов, а затем – уничтожили и всех своих соплеменников, и покинули земли Лаоры через свои порталы, порталы ведущие в никуда…
      Это случилось много тысячелетий назад. Гномы и гремлины восстановили разрушенный войной мир, восстановили замки и дороги. На земли Лаоры вернулись эльфы и огры, кобольды выкопались из своих подземелий, пришли из тайных убежищ тролли. Всех этих существ война коснулась лишь косвенно, заставив прятаться многие годы и возносить молитвы Вернигору во спасение. Историю о том, как с севера хлынули орды высоких белолицых людей, столь отличающихся от тех полудиких созданий, прячущихся в лесах Лаоры, ты знаешь…
      Из сказанного мной ты можешь сделать определенные выводы, а можешь и не сделать. Но это всего лишь история, не забывай об этом. Я появился на свет, когда мои соплеменники уже позабыли, как в действительности выглядели Великие Баньши, и эту историю я узнал от наших мудрецов, и звучала она более, как аллегорическое предостережение нам, гномам.
      Мерриз молча сидел и обдумывал каждое услышанное слово, стараясь выделить суть. В низком камине потрескивали дрова, старый гном напротив него, закончив речь, выложил на стол еще несколько внушительных грибов с синими шляпками и принялся их очищать.
      – У меня, пожалуй, есть к тебе еще вопросы, мудрый Фат… – Мерриз склонился ближе к камину и протянул руки к огню. Гном сверкнул желтыми глазами и улыбнулся.
      – У тебя есть вопросы, но у тебя нет времени задавать их…
      Мерриз вздрогнул и прислушался. Ему показалось, что где-то рядом, шуршат травою невидимые ужасные создания. Он встряхнул головой, отгоняя страшные предчувствия, и спросил:
      – Я могу спросить тебя, как все это соотносится с тем, что сейчас происходит с людьми? Ты считаешь, что Демоны Элоис возвращаются в этот мир, используя наши тела?
      – Что-то влечет их сюда, человек. Влечет их в эти земли. Возможно, что все так и есть, и возвращение демонов не за горами.
      – Что тогда представляют из себя артефакты, называемые Звездами Вернигора?
      – Звезды… Это ключи. После того, как баньши покинули этот мир, гномы бережно собрали все, что осталось от их могущества, все осколки. Среди этих осколков были инструменты, создание которых приписывают самому Вернигору. И эти звезды тоже.
      – Какие двери открывают эти ключи, Фат?
      – Я не знаю этого точно, человек. Но возможно, это ключи от хранилищ баньши.
      – Хранилищ, в которых можно найти то самое оружие?
      Гном пристально посмотрел на Мерриза и отложил нож в сторону.
      – Возможно. Возможно что оружие баньши до сих пор хранится где-то. Только запомни, человек – земля Лаоры может не выдержать еще одного такого удара. Запомни и то, что все кто применял оружие Вернигора, заплатили за это слишком тяжелую цену. Я не хочу, чтобы Элоис вернулись на эти земли, я хочу, чтобы они были уничтожены раз и навсегда, и тогда, возможно мы сможем вернуться на свои земли. Но цена, которую предстоит заплатить за это, может перевесить все. С другой стороны, если демоны доберутся до оружия раньше – они будут непобедимы, и этот мир постигнет ужасная участь – все мы превратимся в игрушки для бесконечных и безжалостных экспериментов, и будем страдать вечно…

      – Твое имя, бон?
      Старший торговый мастер был широк в плечах, смугл и быстр в движениях. Он сидел за столом в пустой таверне, опираясь локтем черного камзола на огромную раскрытую книгу, и с нетерпением поглядывал на очередного соискателя. Рядом со столом темнела лужа крови. У окна, поигрывая широким морским ножом, прохаживался рослый воин в кожаной безрукавке.
      Бон-соискатель, обрюзгший, изуродованный страшными шрамами пожилой мужчина в рваном балахоне, стоял опираясь на костыль посреди зала, и глядя одним заплывшим глазом на торгового мастера, хрипло проговорил:
      – Мое имя – брат Иени…
      – Священник? – торговый мастер нехорошо улыбнулся и бросил быстрый взгляд на лужу крови.
      Соискатель пошамкал разбитыми губами.
      – Странствующий монах…
      Торговый мастер подергал себя за изумрудную серьгу, вздохнул, взял перо и раскрыл книгу.
      – Нам нет дела до вашей церкви, бон… Но мне сказали, что ты владеешь грамотой? Это правда?
      Монах покачнулся и пробормотал:
      – Позвольте мне присесть, господин, я болен…
      Мужчина за столом почесал себя пером за ухом и покосился на воина у окна. Тот невозмутимо выковыривал острием ножа грязь из-под ногтей. Наконец, он отложил нож yна подоконник, и внимательно глядя на свой мизинец, равнодушно прогудел усталым басом:
      – Бон должен говорить – "господин старший торговый мастер"… Бон не имеет права сидеть в присутствии старшего торгового мастера. Такое право имеют только дети, женщины и старшие по званию. Отвечать на вопросы надо быстро и четко. – Воин поднял на монаха равнодушные пустые глаза. – Еще раз не ответишь господину старшему торговому мастеру – и я отрежу тебе правое ухо…
      Мужчина за столом удовлетворительно хмыкнул, затем перегнулся через стол, и сплюнул.
      – Надеюсь, ты понял? Еще раз задам тебе вопрос… Ты грамотный?
      Монах, кривя изувеченное лицо, прохрипел:
      – Да, господин старший торговый мастер.
      – Уже лучше. Ты владеешь письменностью и умеешь считать?
      – Да, господин старший торговый мастер.
      – Сколько языков ты знаешь?
      Монах на мгновенье задумался.
      – Все шесть основных языков Лаоры, господин старший торговый мастер. И еще несколько северных наречий.
      Торговый мастер довольно крякнул, вытащил из-под книги лист пергамента и быстро проговорил.
      – Ты знаешь, что в случае обмана тебя ждет смерть? Для работы на галерах ты уже не годишься… – он сказал это на одном из сложных гортанных наречий, которым пользуются охотники северных стран.
      – Да, господин старший торговый мастер. Я хорошо знаю это…
      Торговый мастер обмакнул перо в сосуд с жидкостью каракатицы и сделал запись на листе.
      – Ты годишься для службы Великому Торговому Дому. Если ты будешь расторопен и сообразителен – можешь быстро получить продвижение по службе. А я бы советовал быть тебе как можно расторопней, не смотря на твои травмы. Кто тебя так изувечил, бон?
      Монах вздрогнул всем телом и быстро ответил:
      – Разбойники, господин старший торговый мастер…
      – Разбойники, говоришь? Чем же странствующий нищий монах мог заинтересовать разбойников? Ты лжешь мне, бон? – Торговый мастер пристально посмотрел на монаха.
      Монах отрицательно закрутил головой.
      – Нет, господин старший торговый мастер… Это были дезертиры из армии герцога. Они отобрали мои пожитки, хлеб, соль и воду…
      Мужчина за столом добавил в лист еще несколько закорючек и поморщился:
      – А на руках у этих дезертиров было по четыре пальца, каждый с огромным когтем на конце, да? Я повидал на свете столько ран, бон, что уже давно могу безошибочно определить, отчего появился тот или иной шрам… Мне плевать, зачем ты выгораживаешь лесного зверя, которому ты по всей видимости был предназначен на обед, но мне не плевать на то, что ты лжешь. Три удара плетьми… Впрочем… Нет. – Он исподлобья глянул на монаха и добавил еще запись, – И пока остановимся на этом… В следующий раз, если я узнаю, что ты солгал – пойдешь на корм двурогам. Вот свиток с твоими обязанностями перед Великим Торговым Домом, бон. Отправишься немедля на третью пристань и разыщешь там Виктора Боссала, торгового мастера. Ты будешь работать у него в команде, твоя плата – восемь медных колец в неделю. Из них два кольца будут удерживаться в казну Великого Торгового Дома, одно кольцо – в казну клана Диагур, и еще одно кольцо ты будешь отдавать своему торговому мастеру, в знак благодарности за обучение. Пока кто-нибудь из женщин не выберет тебя в мужья – будешь платить каждую луну по пять монет в казну клана. Еще по пять колец будешь платить, пока не обзаведешься наследником. Это твоя плата Великому Торговому Дому. В свое свободное время ты можешь заниматься проповедями, мне плевать, но не забывай выполнять свой долг. У каждого подданного Великого Торгового Дома есть долг. Я бы тоже предпочел сейчас вести свой корабль через бушующие волны, а вместо этого занимаюсь распределением таких вот ублюдков, как ты… Ты понял меня, бон? Впрочем, если ты проявишь себя как настойчивый и усердный подданный, твоя ставка увеличится, и когда-нибудь, возможно, я с радостью приму тебя в свою команду. А теперь проваливай… Хотя… – Торговый мастер с брезгливо осмотрел изувеченное лицо и руки монаха, и добавил, – С тебя капает какое-то дерьмо… Поэтому сегодня ты можешь бесплатно посетить нашего лекаря. Он даст тебе нужных мазей. Все, пошел вон! Давайте сюда следующего подонка…

      Город был сер, уныл, хлопал рваными полотнищами навесов, скрипел несмазанными дверями и отвратительно вонял гарью и тухлятиной. На встречу Аттону, укрываясь от моросящего дождя плетеными циновками, брели понурые крестьяне, возвращающиеся с рыночной площади. Они вели под уздцы низкорослых мохноногих оленей, запряженных в скрипящие телеги. Стражники в дешевых кольчугах прятались под навесами, щипали за ляжки проходящих мимо крестьянок и пили пиво.
      Аттон понял, что за ним следят, как только миновал городские ворота. Он не стал спешиваться, а продолжил свой путь по узким улицам верхом, покрикивая время от времени на зазевавшихся. Те, кто следил за ним, быстро перемещались в толпе, но явно не поспевали, и вскоре отстали. Но тем не менее, Аттон был на стороже. Он вглядываясь в лица встречных, отмечал всякое движение рядом, и когда нужная ему улица привела к древней, глубоко осевшей в землю корчме, он уже знал, что двое оборванцев, громко выясняющих отношения в переулке – на самом деле быстрые и довольно умелые воины, а старуха, копающаяся в груде воняющих отбросов, вовсе не нищая, искривленная болезнью пожилая женщина.
      У самых ворот корчмы он спешился, привязал лошадей и огляделся. Бродяги по-прежнему, громко выкрикивая, таскали друг друга за грудки, а старуха, что-то невнятно бормоча, все глубже зарывалась в помойку. Аттон наклонился, поднял с земли приличного размера камень, и что есть силы запустил в горбатую спину, и тут же бросился вперед. Старуха громко всхлипнула и повалилась носом в грязь. Аттон, держа наготове боевой нож, уже стоял над ней. Он перевернул смердящее тело на спину одним движением. Из-под тряпок на него со страхом смотрели молодые серые глаза. Аттон легко ткнул острием в туда, где должно было быть горло, и почувствовав затылком движении за спиной, мгновенно вытащил меч и не глядя выбросил назад руку. Позади кто-то зашипел от боли. Аттон, не опуская ножа, медленно повернул голову. Острие меча упиралось в грудь одному из бродяг. Он стоял на цыпочках, выпучив от боли глаза и кусая губы. Рядом с ним, держа правую руку под обносками и растерянно моргая, топтался второй бродяга. Аттон молча убрал оружие и осмотрелся по сторонам. В окнах домов уже мелькали бледные овалы любопытных лиц.
      – Вы плохо выполняете свою работу, парни. Я мог бы вас убить… – Аттон сделал паузу и смерил своих соглядаев презрительным взглядом. Молодой воин, изображавший старуху, пошатываясь поднялся, прижимая руку к горлу. Двое бродяг осторожно попятились назад.
      – Проваливайте, и доложите тому, кто вас послал, что я прибыл, и дайте знак тем вонючкам, что прячутся на крышах с луками, чтобы проваливали, иначе я рассержусь и повыбиваю из них все дерьмо…
      Аттон неторопливо направился к лошадям, наблюдая, как двое бродяг немедленно бросились наутек, и тут же растворились в подворотнях. Тот, что был старухой, сбросил на землю тряпки и фальшивый горб, и оказался невысоким плотным юношей, в приличных кожаных доспехах и дорогих тяжелых ботинках. Аттон, усмехаясь про себя, посмотрел, как парень ковыляет к входу в корчму, и крикнул:
      – Эй, подожди!
      Парень остановился и нехотя обернулся. Аттон порылся в кармане, нашел медную монету и подкинул ее на ладони.
      – После того, как сообщишь своему хозяину, возвращайся. Постережешь моих коней, а заодно насыплешь им овса. Овес вон в тех торбах. Надеюсь, это можно тебе доверить? – Аттон улыбнулся и положил кольцо на седло. – Это твоя плата, если ты не хочешь, конечно, что бы я отрубил тебе пальцы на память о нашей встрече…

      "Когда в твой дом среди ночи, потрясая оружием и факелами врываются мрачные молчаливые фигуры в черных плащах, это означает только одно – наконец-то ты понадобился этой империи. Жуткий монстр государственной власти обратил на тебя свой всевидящей взор, и далее уже не особенно важно, вернешься ли ты утром домой в холодную постель, дрожа от ужаса и отвращения за содеянное, и прижимая к груди мешочек с мелкими монетами, или сгинешь в казематах башни Всевышнего Милосердия, пытаясь доказать свою невиновность и непричастность. Все это будет неважно. Отныне ты будешь всего лишь смазкой для этого механизма подавления…"
      Виктория, поеживаясь от холода, поднималась по узким ступенькам вслед за своими конвоирами. Ей не дали толком одеться, она едва успела накинуть на плечи шерстяной плащик и подцепить узкий пояс, и сейчас страдала от промозглой сырости. Все остальное ее волновало очень мало – она давно была готова к такому варианту развития событий, ей лишь немного было жаль своих телохранителей, однако их смерть дала ей чуть-чуть времени, и Виктория успела укрыть наиболее ценные для нее вещи в тайник, обнаружить и вскрыть который будет очень непросто.
      Поднимающийся сзади солдат иногда беззлобно подталкивал ее в спину, прикосновение его ледяной ладони было очень неприятно, поэтому Виктория старалась не задерживаться в узких проходах, несмотря на то, что подъем освещался лишь коптящими факелами, развешенными на стенах через равные промежутки, а ступеньки под ногами были отвратительно скользкими. Иногда то тут, то там в мерцающем свете факела можно было увидеть толстые прутья клеток, перегораживающих проходы, и бледные пятна лиц, провожающих их процессию черными провалами глаз.
      Виктория имела некоторые представления о внутреннем устройстве Башни Милосердия, а потому предполагала, что ее ведут в комнаты для "легких" допросов, расположенные на самом верху, в то время как пыточные располагались в подвалах башни. Тем не менее, она ни в коем случае не обольщалась, и готовилась к самому худшему. При всем при этом она была совершенно спокойно, тут уж сказались годы, проведенные под постоянной угрозой ареста, и теперь она даже чувствовала какое-то облегчение. Сейчас ее больше волновало другое – она не выполнила главную цель, к которой шла все эти годы, а теперь она могла сгинуть, так и не достигнув, того к чему так долго стремилась.
      Наконец, конвой остановился у невысокой железной двери. Один из солдат, подсвечивая себе факелом, отодвинул хорошо смазанные засовы и открыл дверь. Викторию ввели в совершенно пустую, теплую, на удивление сухую и опрятную комнату без окон, стены которой были даже побелены. Впрочем, кое-где Виктория заметила тщательно затертые темные потеки. В противоположной стене была такая же низкая железная дверь с засовом. Один из солдат прошел к двери и несколько раз постучал. Открылось маленькое окошечко, блеснули глаза, вслед за этим дверь приоткрылась и в комнату, низко пригибаясь, проник пожилой толстый тюремщик, в старом обтрюханом мундире. Он молча оглядел Викторию с ног до головы, презрительно фыркнул в нечесаные бакенбарды и указал солдатам на дверь.
      – Принесите стол и стулья.
      Солдаты молча втащили низкий стол и два грубых табурета, с небрежно намалеванными белой краской номерами. Они установили стол посреди комнаты, и тюремщик, изобразив галантный жест, указал Виктории на табурет. Виктория молча уселась, сложив руки на коленях, и на всякий случай зло произнесла:
      – Я требую объяснений!
      Тюремщик широко улыбнулся, продемонстрировав остатки гнилых зубов, и обратился к солдатам.
      – Все свободны. Связывать девушку нет никакой необходимости, она из благоразумных. Ее ждет долгая беседа, а потому – отправляйтесь вниз, в казармы, и ждите когда вас вызовут.
      Солдаты молча развернулись и вышли, оставив их наедине. Тюремщик, глядя на Викторию сверху вниз, задумчиво почесал бакенбарду и проговорил, как будто самому себе:
      – И что же такого совершила эта славная госпожа? Очень, очень интересно… Какая восхитительная кожа… Я думаю, что наш гранд-палач подберет этой коже замечательные оттенки… Я бы пришел посмотреть на это, даже пропустив ежедневное посещение таверны. Впрочем, о чем это я? С госпожой хочет побеседовать одна о-о-очень важная персона. Возможно, что после это беседы палач так и не дождется это милое тело в своей замечательной пыточной камере.
      Виктория молча смотрела ему в глаза, и думала о том, что у такого грузного, обильно потеющего человека должна быть масса тяжких недугов, и что скорее всего он очень скоро умрет, от удара или от разрыва печени, изъеденной алкоголем.
      Тюремщик, пятясь задом и не сводя с Виктории масляных глаз, добрался до двери, тихонько постучал и отошел в сторону. Дверь медленно открылась и в комнату, едва не сложившись вдове, прошел очень высокий, мощного телосложения мужчина в новом генеральском мундире. У порога он выпрямился, тщательно разгладил густые черные усы и внимательно посмотрел на Виктории стальными беспощадными глазами. Под этим взглядом Виктория внутренне вздрогнула и почувствовала, как ее от пяток и до самых кончиков волос ее наполняет неприятное вязкое чувство страха. Она немедленно взяла себя в руки и расправив по плечам прямые волосы, учтиво улыбнулась и произнесла с вызовом:
      – Ну, наконец-то, я вижу истинного виновника этого безобразия. Сам генерал Селин, собственной персоной! Кто еще может стоят за этим? Убить охрану, поднять среди ночи бедную женщину, протащить ее чуть ли не голышом через весь город под конвоем до зубов вооруженных солдат, на потеху бродягам и пьяницам… А знаете ли, господин генерал, что произойдет завтра, когда герцог Альфина не обнаружит у изголовья своего ложа букета бернальских венцалий, заказанных им для того чтобы найти примирение со своей молодой женой? И ваша, супруга, между прочим, тоже останется без бюртских тюльпанов и желтых лилий… У меня могущественные покровители в этой Империи, генерал. – Виктория, наконец, справилась со своим страхом и с вызовом посмотрела Селину в глаза.
      Генерал что-то раздраженно буркнул толстяку и тот немедленно исчез за дверью. Селин прошел через комнату и уселся напротив Виктории. Табурет жалобно скрипнул под его весом. Генерал сипло задышал, раздувая ноздри, его мужественное лицо пошло пятнами, было заметно, что Селин изо всех сил старается сдержать себя.
      – Помолчите, госпожа Виктория, окажите мне любезность…
      Виктория прикусила кончик языка и опустила глаза.
      – У меня есть слишком серьезные обвинения против вас, и даже если все цветы этой империи завянут к джайлларским свинам, я могу сделать так, что вы немедля отправитесь по этой лестнице вниз, туда где вам подробно объяснят, как надо держать себя в присутствии начальника охраны престола и все остальное тоже. И я почему-то думаю, что встреча с гранд-палачом Картавым Дорино, пойдет вам только на пользу. Итак?
      Виктория грустно улыбнулась и смиренно произнесла.
      – Прошу прощения, генерал. Я готова вас выслушать…
      Селин опять расправил усы, словно собираясь с мыслями и неторопливо начал:
      – Вы удивительная личность, госпожа Виктория, в девичестве Димей, а по мужу – Пита. Возможно вас удивит, насколько много нам известно о вашей жизни. И до того, как вы приехали в Вивлен, и во время вашего пребывания в столице. Могу заметить, что вами интересовался еще старый канцлер, упокойся его душа у ног Иллара. Точнее скажем, Россенброк более интересовался вашим отцом, Стефаном Димеем, по прозвищу "Серый". Великим целителем и ученым, сожженном на костре Истребителями Зла, по обвинению в ереси. Можете мне поверить, что старый канцлер очень хотел спасти вашего отца, но, к сожалению, не успел. Мне известно, что Тайной Канцелярией была организована операция для его спасения, но инквизиция опередила их. Впрочем, вернемся к вам. У Стефана не было учеников, не было сына, которому он мог бы передать свое мастерство, и он не доверял своей единственной дочери. Не так ли?
      Виктория мрачно усмехнулась и ответила:
      – Вы затронули старую рану, генерал и причинили мне сильную боль. Быть может вам лучше пытать меня?
      – О… Я слышу от этой женщины странные слова… Впрочем, не буду извинятся. Несмотря на то, что ваш отец так и не стал вас учить, вы помогали ему во всем и вопреки воле отца, стали настоящим лекарем. Пожалуй, можно без преувеличения сказать, что во многом вы превзошли своего отца. При всем своем, казалось бы, презрительном отношении, старый Димей, тем не менее, любил вас. Очень. И почувствовав, что над его головой сгущаются тучи, отослал вас в Маэнну, выдав замуж за одного из преподавателей университета. Истребители Зла жестоко расправились с вашим отцом, а в Маэнне вам запретили практику под страхом каторги. Женщина-врач была никому не нужна. Но вы не прекращали лечить людей, совершенствую свои навыки. Вы начали новую, двойную жизнь – вы помогали покалеченным преступникам, поднимали на ноги смертельно раненых убийц, грабителей и контрабандистов. Вас с радостью принял в свои объятья Тихий Дом. Ваш муж, господин Пита, после свадьбы прожил недолго, всего два года и оставил вам приличное состояние, и вы отправились в столицу, преследую какую-то свою цель. И я кажется знаю, что это за цель. Вы желаете смерти епископу Корраде, который собственноручно пытал вашего отца, и для которого смерть Стефана Серого стала толчком для продвижения по церковной лестнице наверх, не так ли?
      Виктория посмотрела на генерала и утвердительно кивнула. В ее глазах стояли слезы. Селин задумчиво покачал большой головой и продолжил:
      – Вы совершили много преступления против короны, госпожа Виктория. Вы помогали преступникам, подкупали государственных чиновников, убивали, в конце концов… Вы расчленяли трупы для своих опытов и экспериментов, и вели запрещенную практику. А вивисекция, напомню вам, это одно из самых страшных преступлений в этой Империи. Я отправлял людей на эшафот за гораздо более мелкие прегрешения.
      – Вы действительно очень много знаете обо мне, генерал. Не подскажете, кто источник такой обильной информации?
      Селин усмехнулся в усы и прищурил глаза.
      – Я могу назвать много имен, но не вижу в этом смысла. Вы предавали за деньги и информацию Тихий Дом, они же спокойно предавали вас. Весь этот мир, к сожалению, держится на лжи и предательстве.
      – Я не верю, чтобы Дочь Мантикоры предала меня…
      – А… Склочная толстая ведьма… Могу вас успокоить, госпожа Виктория, это не она, несмотря на то, что вы едва не пожертвовали ее родным сыном для каких-то своих целей. Возможно, что когда-нибудь вы мне поведаете зачем вам понадобилось стравить наемников из Падрука с вивленским Тихим Домом… Но, в Тихом Доме Вивлена есть и другие силы и течения. Вам знакомо имя Гларум?
      – Соленый Боб? – Виктория удивленно подняла брови, а затем, совершенно против своей воли глянула на свое плечо. Селин заметил это и усмехнулся.
      – Он не успел принять яд. В охране престола служат отнюдь не дураки, госпожа. Кстати, Гларума вы тоже обманули. То, что горбун носил за лацканом, ядом вовсе и не было, не так ли? Это средство должно было парализовать его горло и язык, и не дать ему сказать лишнее, но вовсе не убить. Так вот, Гларум много рассказал нам о вашей деятельности…
      – Он жив?
      – А вас это так беспокоит? – Селин невозмутимо пожал плечами, – возможно, это как-то связанно с вашей местью? Меня очень интересует этот вопрос, по причинам государственного характера, если это как-то связано с епископом Коррадой.
      – О да… Коррада один из тех, кто стоит между нашим Императором и его будущей женой… И конечно же, он очень мешает престолу… – Виктория, вытерла краем накидки глаза и сосредоточенно посмотрела на генерала. Селин понимающе кивнул и заметил:
      – Да, в информированности и умении разбираться в обстановке вам не откажешь… Но, об этом мы возможно поговорим в другой раз. Сейчас речь пойдет о другом. – Он внимательно посмотрел на Викторию. – Сейчас речь пойдет о ваших преступлениях перед короной и о ваших профессиональных навыках.
      – Мои преступления вы уже перечислили, генерал. О каких навыках пойдет речь? Я замечательно умею продавать цветы…
      – Не сомневаюсь. К тому же, вы прекрасный врач, госпожа Виктория. Пожалуй, лучший лекарь на просторах Лаоры. Я бы не раздумывая доверил вам свою жизнь и жизни близких мне людей. Вы действительно умеете лечить, знаете откуда приходят болезни, как срастаются кости, и как функционируют беспорядочно разбросанные внутренние органы. И сейчас эти ваши знания нужны Империи.
      – Всей?
      – Нет, что вы… Нужен лекарь для одной очень важной госпожи, от состояния здоровья которой зависит, в какую сторону будут повернуты копья имперских арионов в ближайшие годы. – Селин закончил, и поглаживая усы уставился на Викторию.
      Виктория напряглась всем телом, и медленно выдохнув через нос, осторожно спросила:
      – Возможно, речь идет о здоровье будущей императрицы?
      – Да.
      – Это связано с осложнениями проходящей беременности?
      – Да.
      – А если я откажусь?
      Селин некоторое время молчал, затем низко опустил голову и глядя из-под черных бровей в глаза Виктории, негромко проговорил:
      – А у вас всего два выхода, госпожа Виктория. Либо вы выходите вместе со мной через вон ту дверь и приступаете к лечению королевы, либо вы через дверь за вашей спиной спускаетесь вниз, на продолжительную экскурсию по закромам Картавого Дорино. Никаких других вариантов не будет.
      Виктория спокойно выдержала взгляд генерала и без раздумий ответила:
      – Я согласна. Я имею некоторый опыт в подобных ситуациях, и мне уже приходилось следить за беременными. Думаю, я справлюсь. Со своей стороны, в обмен на мою любезность, я хотела бы кое о чем вас попросить, генерал…
      – Оставьте это, госпожа Пита! Я не торгуюсь. Вам заплатят сполна, можете не сомневаться. Кроме этого, у вас есть все шансы стать главным придворным лекарем при императоре Конраде.
      – Я имею в виду другое. Некоторые личные услуги…
      Селин поморщился и проговорил:
      – Что еще?
      – Мне необходим Анджей Гларум, по прозвищу "Соленый Боб"… Живой, и…
      Селин не дал ей договорить.
      – А зачем вам этот мошенник? Он бесполезен, а к тому же, он уже предал вас. Если это как-то связано с предводителем Истребителей Зла…
      – Епископ Коррада должен умереть…
      – Здесь я не стану с вами спорить. Но вряд ли Гларум поможет вам нанять достаточно ловких убийц, которые могли бы справится такой задачей. Это не под силу даже имперской разведке…
      – Мне нужен сам Гларум, точнее – его кровь…
      Селин недоумевающее глядя на Викторию, пожевал губами и спросил:
      – Кровь? Я не понимаю…
      Виктория встряхнула волосами и жестко улыбнулась. Когда она заговорила, лицо ее сделалось злым и неприятным.
      – Кровь Гларума – это самый ужасный яд в этом мире, генерал. Когда-то давно, в одной из южных провинций Гларум заразился странной и страшной болезнью. Он должен был умереть много лет назад, но почему-то не умер. Точнее, он умирает – ежедневно, ежечасно, но каким-то непостижимым образом его изуродованное тело находит способ победить болезнь. То, что содержится в его крови убивает сильного молодого человека за полдня. При этом, человек умирает в ужасных мучениях, таких, каким бы позавидовал сам Барон-Погонщик.
      – Тогда Соленый Боб смертельно опасен для всех…
      – Нет, генерал. Опасна его кровь. Она нужна мне, чтобы расправиться с Коррадой. Чтобы проклятый палач умер в страшных мучениях. – Виктория закончила, ее прямые черные волосы разметались по плечам, а глаза сверкали неестественным блеском.
      Селин понимающе улыбнулся, думая о чем-то своем. Между ними повисла напряженная тишина. Наконец, генерал выпрямился и глядя на Викторию уверенно произнес:
      – Я все обдумаю и приму решение, госпожа Виктория. Возможно, что и в этом вопросе мы придем к согласию. А теперь, – он сделал широкий жест, – прошу за мной.
      Виктория встала, кутаясь в плащик, шагнула к двери и остановилась. Генерал обернулся и недовольно пробурчал:
      – Ну что еще?
      Виктория, опустив глаза провела пальцем по столешнице и тихо произнесла:
      – Необходимо, чтобы кто-то позаботился о моей торговле… Ваша жена должна получить завтра свои тюльпаны…
      Генерал закатил глаза к потолку и устало пробормотал:
      – Торговля… Цветы… Джайллар, чем мне еще придется заниматься в этой Империи?

      Аттон, положив руку на меч, осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Не почувствовав опасности, он пригнул голову и прошел в зал, заставленный почерневшими от времени столами и лавками. Он не ощутил столь обычного для подобных заведений запаха перебродившего ячменя и прогорклого жира, наоборот – в зале царил густой запах специй и свежей рыбы. За низкой стойкой, опасливо косясь в его сторону, возился с кувшинами худой старик в кожаном переднике, перед самой стойкой попирая внушительным брюхом стол, расположился рослый бородатый воин в полном доспехе. Воин, подергивая себя за длинную рыжую косицу, что-то внимательно разглядывал на своей ладони. Других посетителей в зале не было. Аттон убрал руку с меча, прошел к стойке и опустился на лавку перед бородачом.
      Воин, не глядя на Аттона, что-то пробурчал себе под нос и продолжил разглядывать свою ладонь. Аттон немного посидел, поглядывая по сторонам, затем обратился к хозяину:
      – Эй, старик, принеси мне воды.
      Старик за стойкой вздрогнул, испугано глянул на бородача, и нервно дергая щекой, едва слышно переспросил:
      – Господин пожелал воды?
      Аттон положил руки на стол и кивнул.
      – Да, джайллар, простой воды… Ты ведь знаешь, что такое вода? И чем она отличается от пива? И поторопись…
      Старик, судорожно дергая головой, бросился на кухню. Воин глянул на Аттона из-под бровей, довольно улыбнулся и протянул к нему руку. На широкой, как лопата, мозолистой ладони лежала горка зеленоватых бочкообразных семян.
      – Вот, смотри. Это семена форелнского остролиста… Очень редкое растение, да… Купил, понимаешь, целый мешочек у бантуйцев… Двадцать монет отдал. Как ты думаешь, примутся? – Бородач говорил с едва уловимым западным акцентом.
      Аттон пожал плечами и посмотрел в потолок.
      – Я не силен в земледелии.
      Бородач с нежностью посмотрел на семена, затем вытащил откуда-то плотный полотняный мешочек и аккуратно ссыпал семена внутрь.
      – А я вот люблю в земле ковыряться… Так и мечтаю, как приеду в свой маленький садик и запущу вот эти самые ладони в жирную землю… Наберу полные горсти, и сразу мне станет хорошо. – Бородач вздохнул и печально посмотрел на свои руки.
      Аттон, глядя на воина, задумчиво погладил густую щетину на подбородке. К столу шаркающей походкой приблизился хозяин. Он поставил перед Аттоном кувшин и глиняную кружку и поспешно удалился. Бородач притянул к себе кувшин, провел носом над горлышком, поморщился и отодвинул.
      – Ты действительно пьешь простую воду?
      Аттон придвинул кувшин обратно, налил воды в кружку и сделал глоток.
      – Почему бы и нет?
      Бородач пожал широкими плечами.
      – Ну и Иллар с тобою, пей… Ты ведь Птица-Лезвие, сын Могильщика, не так ли?
      Аттон поставил кружку на стол, утвердительно кивнул и спросил:
      – А ты, наверное, Патта Москит, сын Семерки?
      – Так мы получается знакомы? – Бородач весело улыбнулся. – Твой отец убил моего отца, между прочим… – Быстро добавил он и продолжил, – Хотя это дела давно минувших дней, и никакого зла я на Сорлеев не держу. И к слову сказать, мой старик был страшной скотиной, и вполне заслуживал такой смерти.
      Аттон опять молча кивнул. Почему-то он был уверен в том, что сыновья Забринской Семерки были не в восторге от своего предка. Бородач сложил руки на животе, и добродушно усмехаясь, продолжил:
      – Твой отец был великим воином. Непобедимым. Лишь проклятым монахам удалось управиться с ним, и то, подозреваю, что без обмана здесь не обошлось… Ты, Птица-Лезвие, надо отдать тебе должное, тоже великий мастер. Я своими глазами видел, как ты расправился с Крэем. С Чудовищем Крэем, убившем шестерых имперских рыцарей обломком кинжала. Он производил впечатление, должен сказать. Когда Крэй бросил в тебя копье, признаюсь, волосы встали дыбом у меня на заднице… – Москит расхохотался, похлопывая себя ладонями по животу.
      – Я скажу, что сыновья Семерки тоже не мальчики в этом деле… – Аттон допил воду и раздраженно усмехнулся. Он почувствовал опасность. За добродушным смехом Москита скрывалась что-то совсем иное, Аттон ничего не понимал в происходящем, и от этого ему было тревожно и неуютно.
      Бородач, заметив его выражение лица, насупился и пробурчал:
      – Куда нам, бедным ремесленникам… Говорят, что в честном бою тебя не победить, Птица-Лезвие?
      – И в нечестном тоже вряд ли получится…
      Этот голос, молодой, спокойный и властный, раздался сзади. Аттон мгновенно повернулся и напрягся всем телом, готовый к отражению любой атаки. Однако человек за его спиной был безоружен и спокойно смотрел на Аттона честными голубыми глазами, едва улыбаясь при этом уголками губ. Незнакомец был бледен, аккуратно выбрит и одет в дорогой кожаный костюм для верховой езды. Длинные темные волосы его были тщательно уложены и скреплены возле уха платиновой заколкой в виде дракона. Он, продолжая обаятельно улыбаться, совершенно бесшумно обошел стол, присел рядом с бородатым воином и положил на стол бледные, почти прозрачные руки с ухоженными ногтями. До Аттона донесся тонкий аромат дорогих духов.
      – Прошу прощения, я несколько задержался. Сразу могу отдать должное вашей наблюдательности, господин Сорлей… Честно признаюсь, вы первый, кто столь быстро раскусил нашу сеть слежения. Впрочем, то представление, которое вы устроили перед воротами этого заведения, конечно же, имело какой-то определенный смысл? Вы ведь не убили их, а это так вам не свойственно… – Молодой человек вопросительно посмотрел на Аттона. Москит снова высыпал на стол семена и принялся копаться в них пальцем.
      Аттон понял, кто настоящий хозяин в этой странной паре и спокойно ответил:
      – Не думаю, что есть смысл отвечать на ваш вопрос. Я приехал сюда по вашему, гм… приглашению, у меня есть желание выяснить, зачем-таки я понадобился имперцам, а затем вернуться к своим собственным делам.
      – И вас не интересует кто я?
      Аттон равнодушно пожал плечами.
      – Мне плевать. Я и так понял, что вы один из приближенных к короне, раз уж можете позволить себе содержать на службе отпрысков Забринской Семерки…
      Москит оторвался от созерцании своих сокровищ и уважительно посмотрел на Аттона. Молодой человек печально улыбнулся и развел руками.
      – Тем не менее, я представлюсь… Надеюсь, это поможет разрушить стену некоего предубеждения, сложившегося у вас. Я барон Джемиус, и я действительно в данный момент работаю на корону…
      Аттон недоверчиво усмехнулся и спросил:
      – Тот самый барон Джемиус? Глава Тайной Канцелярии?
      – Бывший глава, господин Сорлей, бывший… В данный момент, я представляю скорее казначейство Его Величества Императора Конрада Четвертого…
      Аттон перебрал в уме все возможные варианты, и не один из них ему не понравился.
      – Вот ведь, джайллар… Никогда не думал, что мне доведется встретится лицом к лицу с самим бароном Джемиусом…
      – Думаю, что вашему бывшему хозяину такая мысль тоже не приходила в голову. Слепой вообще считал барона Джемиуса выдумкой…
      После этих слов Аттон напрягся. Барон, внимательно вглядывался в его лицо, словно пытался предугадать возможную реакцию, и спокойно продолжал:
      – Господин Торк не смог ответить на несколько вопросов, касающихся состояния экономики империи, вернее – не успел…
      – Он умер?
      Джемиус опустил глаза, поморщился и тихо ответил:
      – Да, Сорлей, он умер у меня на руках. Если вас это интересует – он умер от старости…
      Аттон сплюнул на пол и процедил сквозь зубы:
      – Он умер от ненависти… Ненависть пожрала его мозг.
      – Возможно. Он не произвел на меня впечатление повелителя умов, он был всего лишь старым больным человеком, всю жизнь прожившем в лабиринте страхов и заблуждений.
      Аттон внимательно посмотрел на Джемиуса и сказал:
      – Мне плевать, что случилось со старым маразматиком. Он долгое время управлял мной, лгал мне и пытался убить, после того как я освободился от его власти. Так что, оставим его память пожирателям падали. Меня более интересует, что все-таки понадобилось имперцам от простого охотника за головами? И почему вы угрожали расправой старому трактирщику из Виеста?
      Джемиус задумчиво кивнул и ответил:
      – Вас сложно найти на просторах Лаоры, господин Сорлей. Еще сложнее отыскать кого-то, к кому вы испытываете хоть какую-то личную привязанность. У вас нет детей, нет родственников, нет постоянной женщины. Хозяин Ночи из Виеста – единственный ваш, с позволения сказать, друг… Что касается причин, из-за которых мы пустились по вашему следу, так это деньги, господин Сорлей… Нам нужны деньги Троев…
      – Деньги? Не смешите меня. Я уже не работаю на банкиров, барон, и это вам вне всякого сомнения известно, и я никогда не был близок к их коммерческим тайнам…
      – После смерти Торка, господин Сорлей, все его подчиненные и связи перешли к другим людям. Не озадаченные многоходовыми интригами, помощью бунтовщикам и всем тем, что составляло основную прерогативу Круга пока был жив Торк, эти люди превратились в обычных вымогателей и убийц. Сплоченных и организованных. Они переросли Тихие Дома Лаоры и вышли на совсем новый уровень. Нам необходимо имя того, кто координирует их действия в Вивлене. Кто настолько близок ко двору, что может снабжать их постоянно свежей информацией и прикрывает банкиров. И вы единственный, оставшийся в живых соратник Торка, кто может это знать… И я считаю, что вам нет никакой надобности скрывать это имя. Вы стали врагом Круга, вас пытались убить в Марцине и Диаллире, и за вами не охотятся сейчас, лишь потому, что считают что вы сгинули во время войны где-то на юге.
      Аттон дослушал барона и надолго задумался. Он действительно знал о ком идет речь, и сейчас мысленно просчитывал свою выгоду. Наконец он определился и сказал:
      – Возможно, что я помогу вам, барон. Возможно. Если мы договоримся о плате…
      Джемиус переглянулся с Москитом, негромко рассмеялся и проговорил:
      – Ну и какая плата вас устроит? Я могу предложить вам деньги, землю, службу, наконец…
      Аттон, осторожно подбирая слова, неторопливо начал:
      – Мне не нужны деньги, барон. Я не вижу в них особого проку. Мне не нужна земля, пусть в ней копается ваш помощник…
      Москит прикрыл ладонью семена на столе и довольно улыбнулся. Аттон тоже улыбнулся и продолжил:
      – Вы могущественный чиновник, барон, в ваших силах многое. Я дам вам имена людей, контролирующих банки Троя, а взамен… – Аттон сделал паузу и внимательно посмотрел на собеседников. – Взамен вы достанете мне одно украшение…
      Москит уже не улыбался, он внимательно смотрел на Аттона глазками-щелочками и поглаживал бороду. Барон, хмуря сосредоточенное лицо, тихо спросил:
      – Что именно вас интересует?
      – Меня интересует плоская семиконечная звезда из темного металла, которую отобрали в Хемлаоре люди Селина у солдата-армельтинца по имени Алан Сивый. Эта звезда принадлежала плененному Великому Герцогу Аведжийскому Фердинанду Восьмому. Кроме этого, мне нужна встреча с плененным правителем Аведжии, желательно до того, как ему вынесут приговор…
      Аттон закончил и посмотрел на собеседников. Москит, приоткрыв рот, озадаченно моргал, барон же, низко опустив голову, что-то задумчиво выводил пальцем по столешнице.
      Наконец, Москит захлопнул рот со звуком падающего щита, и уставился в потолок. Джемиус поднял на Аттона задумчивые глаза и тихо проговорил:
      – Как все сложно… Почему бы вам не пожелать себе денег, господин Сорлей? Или замок в Бадболе, это тоже в моих силах… Вы действительно очень непростой человек. Но ваша просьба заинтриговала меня, не скрою. Можно сказать более – ваша просьба поставила меня в тупик. Я не буду спрашивать, зачем простому охотнику за головами понадобились фамильные ценности аведжийских правителей, Не поинтересуюсь также, зачем простому охотнику за головами встречаться с герцогом Фердинандом… Но… – Джемиус пристально посмотрел на Аттона и продолжил, – Пожалуй, я смогу удовлетворить Вашу странную просьбу, в том что касается драгоценности. Это займет некоторое время, конечно же. Что до встречи с пленным герцогом – с этим сложнее, но в общем-то и это разрешимо.
      Аттон усмехнулся и сказал:
      – Почему-то я не сомневаюсь в вашем могуществе, барон… Где и когда я смогу получить звезду?
      Джемиус поджал губы и задумался. Теперь он выглядел утомленным.
      – Ну, скажем, через десять дней в Данлоне. Вас устроит?
      – Вполне.
      – Там же, я сообщу вам, когда смогу организовать вашу встречу с пленным герцогом. А теперь я хотел бы услышать от вас имена…
      – Вы слишком быстро согласились на мои условия, барон, и это наводит меня на определенные размышления… К тому же, какие гарантии я могу получить?
      – Гарантии… Моего слова вам не достаточно? Да и перед тем, как предпринять какие-либо шаги, выполняя ваши условия, мне необходимо будет проверить правдивость той информации, которой вы готовы обменятся…
      Аттон подпер голову кулаком и посмотрел на барона.
      – Мне ничего не стоит произнести эти имена. Меня действительно ничего не сдерживает, и мне плевать на банкиров, их прислужников и все эту армию голодранцев. Но мне нужна плата и гарантии того, что я ее получу. Гарантий, как я понял, вы мне предоставить не можете, и мне придется положиться лишь на ваше слово. Пожалуй, я пойду на риск. – Аттон улыбнулся и добавил, – но если вы меня обманете, барон, то ни одна разведка, ни одна армия и даже все сыновья Забринской Семерки не спасут вас от смерти.
      Москит довольно крякнул и рассмеялся.
      – Вот это, мой дорогой барон, истинная сущность Сорлеев. Они были и остаются честными людьми, хоть и беспощадными убийцами…
      Джемиус покосился на воина, и устало проговорил:
      – Я знаю цену вашим словам, господин Сорлей. Через десять дней вы получите звезду. Теперь я хочу услышать имена…
      Аттон вздохнул и заговорил, глядя прямо перед собой.
      – Имена… Хм… Ну да, имена. Во главе Вивленского Круга стоит граф Нарсинг, церемонмейстер имперского двора… По видимому, именно он сейчас контролирует всех людей Круга и банкиров в том числе. При Торке, через Нарсинга проходили основные сделки, и всю информацию о состоянии Империи Круг получал от него. При Нарсинге есть еще один человек, маркиз Анхель, молодой вельможа, ваших лет, барон, младший сын генерала Коррона. Анхель – глаза и уши старого графа, помимо этого он контролирует боевые отряды Круга в Вивлене и в случае опасности для Круга, должен саботировать все службы, особо – армию и жандармерию. Есть еще несколько человек, занимающих менее значительные посты, а также всякая мелюзга, вроде поваров, лакеев…
      Джемиус спокойно дослушал и проговорил усталым голосом:
      – Граф Нарсинг значит… И молодой Коррон… Бедный генерал… Его счастье, что он не дожил до такого позора. Как случилось, что такие вельможи оказались в лапах у слепого?
      – Увы… Меня никто не посвящал в подробности. Об этом вам мог бы рассказать старый добрый Канна, но я его убил. – Аттон улыбнулся. – А в целом – все просто, барон… Деньги и власть. Я сомневаюсь, что вы станете копаться в их прошлом, мучительно искать трагические ошибки и перевоспитывать предателей. Вы воспользуетесь этой информацией, чтобы добраться до денег Троев, а затем протащите оленями старого графа, вместе с молодым ублюдком, по главной площади Вивлена… Туда им и дорога. Теперь вы получили то, что хотели. Надеюсь, что через десять дней, и я получу причитающиеся. А теперь, я хотел бы откланяться.
      Аттон встал, кивнул своим собеседникам и быстрыми шагами покинул корчму. Некоторое время после его ухода барон и Москит провели в молчании. Наконец, барон, не поворачивая лица, сказал тихим бесцветным голосом:
      – Этот человек изрядно пугает меня, Патта… Он гораздо опаснее, чем я думал. Он намного быстрее и смертоноснее своего отца. И то, что он просит, ни в коем случае не должно попасть к нему в руки.
      Москит молча кивнул. Барон также тихо продолжил:
      – Нам придется пойти на это, Патта. Я получил, то что хотел, и теперь не могу позволить, чтобы по землям Лаоры разгуливал один из Сорлеев. Мы не можем рисковать своими людьми, а потому – найди бантуйских ловцов. Это будет самая опасная охота в их карьере… И найди мне Таэль. Сколько можно бродить по лесам…

      Генерал Эдвард Селин, граф Бисток, хмуря недовольное лицо, быстро поднялся по широкой лестнице, ведущей в южное крыло замка Вивлен и остановился у дверей, за которыми располагались покои королевы. Из тысяч прекрасных комнат замка Вивлен королеве Шелоне выделили самые лучшие – несколько просторных залов, примыкающих непосредственно к покоям императора, и имеющим свой собственный выход в зимний сад дворца. Эти апартаменты принадлежали ранее покойной матери Конрада, императрице Веронике, герцогине Рифлера, графине Армельтии. Вероника, скромная и добрая женщина, любимица двора, после тяжелых родов как-то быстро угасла, теряя жизненные силы буквально по часам, и едва юному Конраду исполнился месяц, как она отправилась к ногам Иллара. Старый император, человек безрассудный и безвольный, после смерти жены, ударился во все тяжкие, и оставив сына на попечение генералу Коррону, а империю на попечение Россенброка, проводил свое время с имперскими егерями в безудержном пьянстве, и закончил свою жизнь захлебнувшись собственной блевотиной, отмечая очередную удачную охоту.
      Перед дверью генерала встретил караул – четверо лучших гвардейцев Краста. Рыцари почтительно склонили головы в приветствии. Одни из них, в чине арион-майора, сделал шаг вперед и доложил:
      – Господин генерал! Королева в своих покоях. С ней младенец Николай, старуха и новая служанка, госпожа Виктория. А также, господин Долла. Прикажете доложить о вашем визите?
      Селин выслушал рапорт и отрицательно покачал головой.
      – Не надо, майор. Я не собираюсь беспокоить королеву. Сообщите госпоже Виктории, что я желаю видеть ее у себя в кабинете, как только это ей позволит королева. А сейчас, я хотел бы побеседовать с господином Долой.
      Рыцарь четко развернулся и скрылся в дверях. Селин отошел к балюстраде, облокотился о мраморные поручни, и глядя на стенную роспись, задумался.
      Рано утром во дворце объявился сам архиепископ Новерганский Гумбольдт. Священник прибыл верхом, в страшной спешке и пребывал в жутком настроении. Он ругался как эркуланский сапожник, богохульствовал и раздавал пинки прислуге. Селин, до этого не встречавшийся архиепископом лицом к лицу, тем не менее был наслышан о тяжелом характере Гумбольдта, но такое поведение старого священника его немного озадачило. Вскоре причина все этого стала известна – на архиепископа напали, и не кто-нибудь, а Истребители Зла, и это означало только одно – раскол в рядах церкви, столько лет тянувшийся тонкой трещинкой в одночасье превратился в бездонную пропасть, которую не перепрыгнуть, и возможно, что и не перелететь. Архиепископа тут же принял сам Император, они беседовали достаточно долго, и за это время Селин постарался как можно подробнее опросить монахов, сопровождавших Гумбольдта на пути из Новергана в Рифлер. Информация, которую ему поведали монахи, не оставляла времени на длительные размышления, и он тут же приступил к действиям. Его люди по всему Вивлену взяли под стражу открытые и тайные убежища инквизиции. Гвардия полковника Краста была поднята по тревоге и окружила императорский дворец, а в город вошел расквартированный рядом арион "Непобедимых". Сам Селин лично посетил неприметное серое здание на краю Мучного Квартала и побеседовал с женщиной по имени Молли, более известную всему Вивлену как Большая Ма или Дочь Мантикоры.
      Раскрашенная, как бантуйский лесной шпион, толстуха поведала ему о том, кто заплатил Тихому Дому за защиту архиепископа Новерганского. То, что он услышал, лишь укрепило его самые серьезные подозрения, и по возвращению в замок, он не переставал думать о предстоящем сражении, и какую роль в этой битве можно будет отвести этой странной Виктории, милой женщине, торговке цветами, снабжающей городских красоток омолаживающими кремами, расчленяющей трупы, заказывающей охрану самому архиепископу, и лечащей самую могущественную правительницу Лаоры.
      Сзади послышалось хриплое покашливание. Селин повернулся, но вопреки ожиданиям увидел вовсе не Доллу. Перед ним стоял, тяжело опираясь на толстую трость, очень высокий сутулый старик в черном кожаном мундире. Морщинистая кожа его длинного лица отдавала болезненной желтизной, а под неприятными колючими глазками набрякли темные мешки. Старик двинул длинным костистым носом и сипло пробурчал:
      – Вас трудно застать на месте, генерал…
      Селин почтительно склонил голову и коснулся пальцами переносицы.
      – Прошу прощения, граф… Государственные заботы не позволяют мне долго засиживаться в кресле. Вы могли бы отправить мне сообщение курьером, и я бы тут же разыскал вас. Еще раз прошу прощение, за доставленные неудобства.
      Граф Саир Патео поморщился, затем аккуратно взял генерала под локоть и указал тростью вдоль коридора.
      – Пройдемся, генерал… Наша беседа будет краткой и не займет у вас много времени.
      Селин почтительно кивнул. Краем глаза, он заметил, как из дверей покоев королевы вышел Долла, но заметив их, понимающе покачал головой и шагнул в тень массивной колоны. Патео, тем временем, продолжая говорить, все дальше увлекал генерала за собой по коридору.
      – Я наконец-то отошел от дел, генерал… И это очень хорошо. Когда-нибудь, и вы познаете это чувство, если доживете, конечно… – Граф негромко засмеялся и продолжил, – Экспедиция в Аведжию подорвала мои физические и душевные силы, возможно, что императору следовало отправить туда кого-нибудь помоложе и покрепче… Впрочем это уже в прошлом, как и многое другое. Вернемся к настоящему. Как видите, генерал, мне осталось недолго… – Селин открыл было рот, но Патео взмахнул тростью, прерывая все возможные возражения, – И не надо лишних любезностей. Это так, я умираю, и скоро присоединюсь к моим друзьям – к брюзгливому Коррону, о, как мне не хватает сейчас его продолжительных сентенций… К хитрому и мудрому Россенброку… И я надеюсь, что Джайллар смилостивится над нами и позволит хотя бы периодически собираться где-нибудь за бокалом вина… Опять я за свое… – Он остановился, высвободил руку и улыбнулся Селину. Улыбка вышла удивительно доброй. Селин ободряюще улыбнулся в ответ.
      – Некоторое время назад, генерал, вы пришли ко мне и попросили об одной любезности. Я выполнил вашу просьбу, и сейчас назову вам имена предателей. Настоящих, хочу заметить, предателей, а не тех, из кого признания вытягиваются путем отрывания гениталий раскаленными щипцами в Башне Всевышнего Милосердия. Узнав эти имена, вы сможете справиться с Троями, и получить их деньги. Я надеюсь на это. Однако, хочу вас предупредить… – Патео внимательно посмотрел Селину в глаза. – То, что я вам скажу – очень важно. Уничтожение банков обязательно приведет к серьезным политическим изменениям, возможно, что и к кризису власти в Лаоре. Императору просто необходимо будет знать это. Последствия такого шага не раз обдумывал сам Россенброк и считал их непредсказуемыми. Вам придется столкнуться с этими проблемами и разрешить их в кратчайшие сроки, иначе – возможно пришествие хаоса. После того, как банки перестанут существовать – образуются пустоты, которые придется заполнять империи, помните об этом. В данный момент, от денежных потоков, которые контролируют банкиры, зависит очень много, слишком много…
      Селин устало вздохнул и развел руками.
      – Во всем этом прослеживается какая-то закономерность, граф. Этот последовательно мир изменяется. Мы нарушили расстановку сил, победив Аведжию, сейчас грядет кризис церковной власти, а впереди нас ждет неминуемый кризис власти политической. Возможно, что наш молодой Император станет во главе совершенно нового мира, мира, который вы не знали, граф.
      Патео выслушал его, опустив седую голову, и также, не поднимая головы, ответил:
      – Это то, о чем мечтал старый канцлер. Новый мир, единый, нераздробленный. Мир, устремленный в будущее. Вот только слишком высока вероятность ошибки, генерал. Совершите ошибку – и этот мир так и останется на дне пропасти. Ошибетесь – и эти земли зальются кровью анархии и непримиримых войн.
      – Мы постараемся не совершать ошибок, граф… И спасибо, за предупреждения.
      – Я в этом не сомневаюсь, генерал. Иллар вам в помощь. Теперь, вернемся к насущным делам. Мои люди выяснили, кто вам нужен. Думаю, старина Картавый обрадуется таким постояльцем. Насколько я знаю, фальшивые слухи об экономическом упадке Империи достигли нужных ушей, и Трои всерьез уже возомнили себя хозяевами этого мира, они проводят массовые закупки по всем главным хозяйственным зонам, скупая на корню промыслы, шахты, целые города. Настал момент главного удара, и все это будет принадлежать императору. Я бы только хотел перед смертью навестить самого Троя, в его доме в Норке. – Патео поднял голову и нехорошо ухмыльнулся. – Надеюсь, генерал, вы не откажите старику в такой маленькой просьбе…

      Аттон приблизился к городу с севера. Он специально сделал внушительный крюк, рассчитывая на то, что если его и буду ждать, то, вне всякого сомнения, с южных ворот. Он осмотрел с холма белые стены и башни замка, и минуя обширные ухоженные виноградники, спустился в небольшую деревушку, приткнувшуюся у самого берега Тойль-Навир. В деревне Аттон разыскал постоялый двор, снял комнату, плотно пообедал тушеной индейкой и чуть пригубил местного вина, и щедро заплатил хозяину за обещание позаботиться пару дней о его вещах и, главное, лошадях. Здесь, севернее Бадболя, лошади были уже редкостью, и стоили изрядно. Местные предпочитали обходиться неторопливыми и недорогими оленями, а в работе на полях, и для тяжелых перевозок использовали грузных чешуйчатых волов с длинными закрученными рогами. Так что забота о лошадях была вовсе не лишней. Хороший объезженный конь стоил десятка волов, и конокрадство в этих краях процветало.
      Укрыв лошадей в стойлах, Аттон перенес свои пожитки в отведенную ему комнату, и дождавшись ночи тихо покинул двор, переодетый в драный грязный балахон. На голову он нахлобучил большую соломенную шляпу бортника, а свои дорожные сапоги из крепкой кожи сменил на разбитые грубые ботинки. Из оружия Аттон взял лишь большой нож бирольской стали, который укрепил на предплечье с помощью ремней.
      В образе бездомного, скитающегося по землям в поисках приработка, он миновал мост через Тойль-Навир, вышел на мощеный имперский тракт, и к тому времени, как Вторая Луна закатилась за горизонт, подошел к городским воротам. Перед воротами, в ожидании рассвета столпились местные крестьяне с лотками и тележками. В шумной толпе Аттон заметил несколько больших, груженых мешками и клетями с птицей повозок, запряженных четверками волов, и осторожно пробрался к ним. Он имел кое-какие сведения о быте местных контрабандистов, к тому же, ему совсем не хотелось привлекать лишнего внимания, и как только заскрипели блоки городских ворот, он немедленно юркнул под телегу и пристроился в тесной полости, как будто специально предназначенной для таких случаев. Прямо над ним, аккуратно привязанные за горлышки, висели оплетенные круглые бутыли, судя по терпкому аромату, наполненные дорогими настоями южных трав. Аттону пришло в голову, что возможно, он занял чье-то место, и тут же получил подтверждение своих предположений – кто-то больно стукнув его по руке проник под телегу, и ругаясь сквозь зубы, устроился рядом. Ему в ухо часто захрипели перегаром и зубовной гнилью. Дышать сразу стало нечем. Аттон поморщился, подумал о том, что ему предстоит долгий тряский путь по улицам города, затем вывернул руку, нащупал в темноте худое горло, и вдавил пальцы в липкую кожу. Он давил до тех пор, пока тело его случайного соседа не перестало подергиваться.
      Где-то наверху закричал возница, щелкнул бич и телега, скрипя всеми колесами сразу, медленно тронулась. Аттон лежал на неструганных колючих досках, положив руку под голову, и вглядываясь в просвет между днищем и колесами, внимательно вслушивался в окружающие звуки. Они остановились в городских воротах, очевидно, для проверки стражей и уплаты полагающейся пошлины, затем, спустя немного времени у какой-то лавочки, мостовая перед которой нестерпимо воняла падалью, и, наконец, повернули к городскому базару. Аттон неплохо знал столицу герцогства, и как только подпрыгивающий ход телеги сменился на плавный и размерный, свидетельствующий о том, что они приближаются к городской площади, он сразу же выбрался из своего убежища, и выждав, когда повозка пройдет рядом с подворотней, сполз на мостовую и тут же бросился бежать. Остановился он только через квартал, и внимательно оглядевшись, достал из-за пазухи шляпу, надвинул пониже на глаза и двинулся неспешным шагом к улице Созвездий, где располагались ювелирные мастерские, маслобойни и где на постоялом дворе "Шестилапый гусь" его должны были ждать имперцы.
      Двигаясь по улицам шаркающей старческой походкой Аттон внимательно поглядывал по сторонам, и старался как можно более незаметно миновать многочисленные патрули местной стражи.
      В этом городе его хорошо знали. Наверное, даже слишком хорошо. Семь лет назад, он въехал в столицу герцогства Данлон через самые большие Восточные ворота, въехал, ни от кого не таясь вместе с аведжийским караваном, следующим из Бироля. Караван следовал на ежегодную данлонскую ярмарку, крупнейшую ярмарку Лаоры, от Бреммагны до Предела Болот. Аттон же сопровождал караван совсем с другой целью. Он путешествовал по землям Лаоры в поисках Душегуба Крэя, безжалостного убийцы и насильника, провозгласившего себя Королем Дорог. Крэй держал в страхе все тракты Империи и не только, за ним несколько лет безуспешно охотились службы крупнейших государств и охотники за головами, нанятые купцами и банкирами. Но Душегуб был неуловим. Под его началом находилась целая армия отпетых головорезов, они совершали дерзкие набеги на провинции, вырезая целые поселения. В тот год армия Крэя почти парализовала торговлю между странами, ярмарки в Маэнне и Куэйте так и не состоялись, но герцог Данлонский Патрик Девятый, тем не менее, решился на проведение очередной ярмарки, и привлек для безопасности целый имперский арион, расквартированный в Данлоне. Аттон сомневался, что Крэй решится атаковать большой город, в котором, к тому же полно имперских рыцарей, но оказался неправ. В день открытия ярмарки, когда сам правитель герцогства решил выступить с речью, в огромную толпу, собравшуюся на площади у городской ратуши, полетели стрелы. А дальше люди Крэя устроили настоящую резню – в толпу ворвались вооруженные всадники, и рубя на право и налево, двинулись к центру, туда, где прятался за спины имперских рыцарей сам правитель Данлона. Испуганный народ в панике побежал, и на площади тут же началась давка. Люди падали на скользкой от крови щебенке прямо под копыта лошадей. Лучники на крышах домой продолжали осыпать площадь смертоносными стрелами. Разбойники быстро сломили сопротивление городской стражи, и лишь опытные аведжийские и рифлерские караванщики успели возвести подобие баррикады на самой краю площади, и яростно сражались, защищая собственные жизни и имущество. Не имея возможности двигаться через площадь, Аттон присоединился к караванщикам, все вместе они отогнали нападавших от своих укреплений, а рифлерские лучники из обозной охраны, быстро очистили близлежащие крыши. Все это время Аттон не переставал посматривать на площадь, и как только заметил самого Крэя, орудующего в толпе огромным двуручным мечом, сразу же бросился наперерез. В последствии, ему не раз довелось услышать от очевидцев и просто от говорливых бездельников живописание этого поединка, приукрашенное многочисленными сомнительными подробностями, но на самом деле все было гораздо проще. Не было грозных выкриков, не было обмена бранью, не было длительного кружения и сказочной пляски мечей. Была давка и страшный шум, производимый бьющимися в разных концах площади воинами, стонами и воплями раненных и умирающих, женскими визгами и лошадиным ржанием.
      Перепрыгивая через окровавленные тела, Аттон на бегу бросил все свои лезвия, ни разу не промахнувшись, и врезался в толпу личных охранников Крэя, рослых воинов, с горящими от имры безумными глазами. Сражаться никто из них толком не умел, они по-мясницки рубили воздух тяжелыми мечами, и Аттон положил их всех, не прилагая особых усилий. Крэй, прорубающийся сквозь строй имперской пехоты, заметил его, и не опуская тяжелого меча, вырвал из трупа короткое копье и почти без размаха бросил в Аттона, но он легко уклонился, и добравшись до самого Крэя, просто поднырнул под свистящее длинное лезвие, темное от крови, и одним движением отрубил самозваному Королю Дорог кисти рук. А затем, чуть развернувшись просто отсек вопящую от бешенства и боли бородатую голову. После того, как голова предводителя разбойников покатилась по мостовой, налетчики сразу же перешли в отступление, закончившееся паническим бегством. Аттон не стал никого преследовать, он аккуратно поднял голову Крэя за волосы и направился к своим оленям, где тщательно упаковал в заранее приготовленный мешок с солью. Молча кивнув опешившим караванщикам, он быстро покинул город, и уже к вечеру четвертого дня был в Норке.
      Конечно же, такое деяние не могло пройти не замеченным, и Аттон прекрасно знал, что с этого момента, о нем узнают все, от имперской разведки Россенброка до самого последнего пьяницы где-нибудь в Ганфе, потому не задержавшись в Норке и дня, он отправился на дальний север, к Пределу Холода, в надежде, что люди вскоре о нем позабудут. В Падрук он вернулся только через четыре луны, и очень удивился, потому что первый человек, с которым ему пришлось заговорить, оказался посланником самого герцога Данлонского. Патрик Девятый очень просил наемника Аттона Сорлея посетить столицу герцогства, где в его честь собираются провести праздник, и наградить этого самого Сорлея по прозвищу "Птица-Лезвие" какой-то особой медалью, в знак заслуг перед всей Лаорой. Аттон вежливо отказался, но Данлон все-таки посетил, и даже встретился с герцогом, правда в обстановке более конфиденциальной, чем предполагалось, точнее – в грязной комнате на втором этаже таверны, куда сам герцог прибыл инкогнито. Впрочем, Аттон от сотрудничества вежливо отказался, но награду принял, и вечером того же дня покинул столицу виноделов с намерением никогда туда более не возвращаться.
      Теперь, спустя семь лет, облаченный в грязную одежду нищего он брел по городу, где каждый житель считал его настоящим героем, а на каждом углу, заплатив всего лишь монетку, можно было услышать в исполнении уличного певца живописную балладу о его подвигах. Так, осторожно перебираясь от переулка до переулка он и доковылял до улицы Созвездий, и сразу же наткнулся на нужную ему вывеску.
      Он поспешно перешел улицу и внимательно оглядел пространство перед постоялым двором. У коновязи, периодически окуная морды в поилку, пофыркивали несколько оседланных боевых оленей и красивая пегая кобыла с ухоженной гривой. Никаких соглядаев, никаких арбалетчиков на крышах он не заметил, немного успокоился и решил пройти дальше по улице. Пригибаясь как можно ниже, он двинулся шаркающей походкой вдоль забора постоялого двора вверх по улице, туда где вдоль дороги лоснились темными боками огромные бочки со свежевыжатым маслом. Здесь кипела работа – глухо ухали тяжелые прессы, повсюду сновали чумазые работники с ковшами и бадьями. Воздух звенел от веселой брани и восхитительно пах свежим маслом. Аттон походя зачерпнул из большой кюветы горсть жмыха, набил рот и остановился поглядеть, как грузиться караван. На небольшой площади перед маслобойнями стояло с десяток крепких телег, запряженных серо-белыми горбатыми волами. У телег суетились темнолицые бантуйские караванщики, все как один одетые в черные кожаные безрукавки и широкие штаны из парусины. Приземистые широкоплечие данлонцы выкатывали один за одним пузатые бочонки, узколицый бантуйский купец, поблескивая изумрудными серьгами, с невозмутимо оглядывал каждый бочонок, делал пометку в свитке и указывал, на какую из телег грузить товар.
      Аттон еще немного понаблюдал за погрузкой, не забывая посматривать в сторону постоялого двора, и двинулся дальше. На него никто не обращал внимания, да и сейчас он мало чем отличался от многих снующих вокруг рабочих. Пройдя вдоль масляных рядов он вернулся обратно, еще раз оглядел издалека вход на постоялый двор и все также загребая землю ногами, заковылял к воротам. Издалека донесся звон городского колокола.
      Из ворот ему навстречу, покачиваясь на нетвердых ногах, вышли четверо бантуйских караванщиков. Они весело смеялись и переговаривались друг с другом на странном языке, с множеством глухих согласных. Когда они поравнялись с ним, Аттон вдруг почувствовал что-то неладное. Смех бантуйцев звучал как-то неестественно, да и лица их выглядели совсем не так, как обычно выглядят лица людей, перебравших крепкого местного вина. И он не почувствовал даже легкого перегара. Бантуйцы, все также весело улыбаясь миновали его. Аттон остановился и стал медленно поворачиваться.
      Дальше все происходило как в тягучем кошмарном сне, когда враги, окружающие тебя стремительны и легки, а ты не можешь даже пошевелиться.
      Аттон ощутил внезапную тяжесть во всем теле, глаза его словно сдавили чьи-то твердые холодные пальцы. Он повернулся и сквозь пульсирующее мерцание увидел, что бантуйцы уже не смеются. Они стояли полукругом с мрачными сосредоточенными лицами и смотрели на него. У того, что стоял ближе всех, в руках была короткая деревянная трубка, похожая ну дудку бродячего музыканта.
      Аттон протянул непослушную руку и нащупал в области затылка тонкую оперенную стрелу.
      "Ловушка…"
      Его ноги постепенно наливались свинцом, сознание медленно ускользало, но Аттон, собрав всю волю в кулак, вырвал стрелу, и резко двинув плечом, освободил крепления ножа. Бантуйцы попятились. Где-то за ними в его сторону, сжимая в руках веревки и сети, уже бежали другие. Аттон заметил, как еще один бантуец поднимает такую же трубку, и сделал шаг вперед. Ноги все еще слушались его, и тогда он прыгнул с места на опешившего бантуйца, и всадив ему в горло нож по самую рукоять, почувствовал, как легкость движений возвращается к нему. Он развернулся на месте и обрушил свой локоть на переносицу стоящему слева, вырвал у него из-за пояса широкий длинный кинжал и тут ощутил еще сразу болезненных уколов, и понимая, что проиграл, метнул кинжал в первого бегущего и упал на колени. Подбежавший сзади бантуец с силой обрушил ему на голову деревянную колотушку. Аттон врезался лицом в камни мостовой, из разбитого носа хлынула горячая кровь. Последнее, что он успел увидеть – был обшитый металлической лентой сапог, врезающийся ему в лицо.

      Архиепископ Гумбольдт поправил под могучим подбородком застежку церемониальной мантии, пригладил остатки волос за ушами и вошел в приемный зал. Император сидел не на троне, как ожидал священник, а расположился на уютном диванчике у стены. Перед диваном стоял низкий столик, заставленный бутылками, принадлежностями для письма и заваленный целым ворохом свитков. Конрад, поджав губы, просматривал свитки и делал длинным пером какие-то пометки на полях. Его тонкое породистое лицо было напряжено, длинные волосы цвета соломы были собраны сзади в хвост. Гумбольдт покрутил круглой головой, и убедился, что в огромном зале император был совершенно один. Он неторопливо приблизился к столу. Император заметил священника, отложил перо, встал и учтиво преклонил колено.
      Гумбольдт поспешно взмахнул руками и пробормотал:
      – Встаньте, сын мой… Это совершенно незачем. Сан не позволяем мне принимать такие знаки внимания от самого Императора…
      Конрад выпрямился, и с легкой улыбкой глядя в маленькие злые глаза архиепископа, ответил:
      – Ну что вы, Ваше Святейшество… Судя по тому, что сообщают мои верные подданные, – он махнул рукой на свитки, – вы и есть отныне глава Святой Церкви!
      Гумбольдт изобразил на лице непонимание и развел руками.
      – Я вас не понимаю, Ваше Величество…
      Император указал на кресло и сам опустился на диван. Гумбольдт присел и внимательно уставился на императора. Конрад отодвинул в сторону свитки, выставил два пустых серебряных кубка и указал на бутылки:
      – Вина, Ваше Святейшество? Погреба Вивлена, конечно же, не такие богатые, как в Новергане, но возможно и я могу вас удивить…
      Гумбольдт отрицательно покачал головой и почтительно проговорил:
      – С вашего позволения, воздержусь, Ваше Величество… Вы могли бы удивить меня, если бы посвятили в ситуацию, сложившуюся на землях Лаоры. В заботах о пастве и размышлениях о природе Божественной Сущности, я несколько утратил четкую связь с миром мирским и суетным. К тому же, я был в дороге…
      – Конечно, Ваше Святейшество… Мне донесли, что на вашу миссию напали, и даже, возможно, вас хотели убить?
      Гумбольдт небрежно отмахнулся.
      – Суета, Ваше Величество, и не стоит особого внимания… Порожденная Хаосом злость толкнула моих нерадивых братьев на преступление, но господь наш Иллар заботиться о слугах своих, и эти несчастные понесли тяжелое покарание…
      – Господь наш Иллар могущественен и пути его неисповедимы… Будем благодарны ему… Однако те, на кого господь возложил столь важную миссию меня интересуют много больше, Ваше Высочество. Их деяния объяснимы промыслом божьим, но и людская лепта присутствовала здесь, не так ли? Моя вина, Ваше Святейшество, не дает мне спокойно спать по ночам. Именно я должен был позаботиться о вашей безопасности, но счел подобную предосторожность излишней, и теперь корю себя за это. Я не ожидал, если честно, от епископа Коррады такой прыти. Сжигать крестьян по обвинению в ереси, травить псами испуганных горожан, истязать несчастных во имя Господа, ко всему этому мы уже привыкли, но поднять руку на владыку… Это вызывает во мне чувства более острые, чем просто беспокойство за веру человечества в Бога.
      – Увы, этот источник иссяк, Ваше Величество. Мы выпили его до дна. Мы сами настроили против себя мирян, и понесем за это тяжкое наказание. А Коррада, с его ересью, которую он пытается выдать за истинную веру, будет проклят.
      – Совершенно с вами согласен, Ваше Святейшество. Я знаю, что вам помогли солдаты Тихого Дома, проще говоря – преступники, убийцы и воры.
      – Они тоже создания господа нашего Иллара, Ваше Высочество, и пораженный болезнью разум их тянется к истинной вере, как тянется к живительному солнцу сорная колючая трава. Я буду молится за их грехи. – Гумбольдт прикрыл глаза и провел пальцами по лицу.
      Глядя на него, Император улыбнулся и произнес:
      – Ну, пусть так… Конечно, им заплатили и немалые деньги, но пусть их подвиг во имя настоящей веры останется в наших сердцах. Я рад, что вам удалось избежать жуткой участи, Ваше Святейшество. Я рад, что вы согласились выслушать меня и, возможно, поможете мне решить некоторые насущные государственные проблемы. А я в свою очередь, помогу вам восстановить утраченный престиж Церкви. – Конрад ненадолго задержал взгляд на лице Гумбольдта, оценивая реакцию священника на свои слова и продолжил, – Как сообщают мои верные подданные, главу Церкви, архиепископа Дрирского, Вальтера посетил сам Барон-Погонщик… – Конрад невесело усмехнулся, – думаю, что Истребители Зла во главе с Коррадой просто решили, наконец, избавиться от полоумного старика. Будем надеяться, что смерть его была легка. Теперь вы, архиепископ, номинальный глава Святой Церкви. Однако… Можно с сожалением констатировать, что той церкви, которая вела людей вверх по Спирали Бытия вслед за Илларом, уже нет… Есть разрозненные группки монахом, нищие приходы и разваливающиеся монастыри. И еще – целая армия фанатиков во главе с епископом Коррадой и Тайная Обитель, о которой нам известно только то, что долгорские монахи – жестокие и умелые воины. Вы, Ваше Святейшество, можете встать во главе новой церкви, для этого вам всего лишь необходимо согласовать некоторые условия. На вашей стороне выступают священники Траффина, Ганфа и Арикарры, священники других областей тоже, я думаю поддержат вас. И я, в свою очередь, обещаю, что вся мощь Великой Империи будет на вашей стороне. Мне необходимо, чтобы вы официально выступили против Дрира и Обители Долгор, в том случае, если Отец-Настоятель не прислушается к зову разума и не пойдет на компромисс. Мне необходимо, чтобы вы объявили Истребителей Зла, и всех тех, кто их поддержит, еретиками и возглавили Священный Поход во имя Господа Нашего Иллара.
      Конрад закончил, плеснул себе немного редкого изумрудного вина, и откинувшись на спинку дивана принялся наблюдать за священником. Гумбольдт размышлял. Он хмурил седые кустистые брови, раздувал толстые щеки и беспрестанно потирал ладони коротких рук. Наконец, сверкнув из-под бровей злыми глазками, он пробурчал:
      – И я получу полную власть над приходами? – Слово "полную" он выделил особо.
      – В не всякого сомнения…
      – И кураторство в академии Маэнны?
      – Обязательно, Ваше Святейшество…
      – А кто же будет следить за процессом престолонаследия, Ваше Величество?
      Император вдохнул и аккуратно поставил бокал на стол.
      – Ну зачем Церкви лишние хлопоты, архиепископ? Эти вопросы перейдут в ведение имперской канцелярии и лично императора… Взамен, я могу увеличить долю положенных выплат скажем до одной девятой вместо обычной одной десятой. А первоначально компенсировать это из имперской казны…
      – Стало быть, Ваше Величество, если я приму предложенные вами условия, вам не нужно будет получать разрешение церкви на брак с королевой Шелоной? И это всего лишь за увеличение выплат на одну долю?
      Конрад рассмеялся.
      – Да, покойный канцлер был совершенно прав, когда давал вам характеристику. Вас на церковном хромоногом олене не объедешь!
      Гумбольдт неохотно улыбнулся. Конрад придвинул один из свитков, размашистым почерком что-то добавил и протянул архиепископу. Тот принял лист, и близоруко щурясь, пробежал текст глазами.
      – Одна восьмая? Это великодушно с вашей стороны, Ваше Величество. Пожалуй, я поставлю свою подпись под этим документом.
      – Вы не хотите ознакомиться с планом дальнейших действий, Ваше Святейшество?
      Гумбольдт свел брови к переносице и отрицательно покачал головой.
      – Не думаю, что в этом есть особая необходимость, Ваше Величество. Читать о том, как вы планируете резать людей мне неинтересно. Я составлю приглашения епископам и буду готовить речь.

      – Он живой?
      – Да…
      – Боги морей… Человек не может выжить после такой дозы дуршаг-умбры… Чтобы усыпить человека достаточно одной стрелы. Для дикого болотного буйвола – трех. Пять стрел достаточно, что бы убить слезихамского крылатого коприсса… Но он жив, и это невероятно.
      – Вы выполнили почти всю работу, Баркай. Подождите еще немного, я хочу побеседовать с ним, и он ваш. Пока – можете получить у Москита оплату и отдохнуть. За мой счет, разумеется…
      – Мы потеряли двоих отличных ловцов, барон… Еще один вряд ли увидит своих жен – зрение навсегда покинуло его. Если бы вы предупредили нас, с кем мы будем иметь дело, мы провели бы операцию совсем по-другому. Я считаю, что сумма, указанная в договоре несколько меньше, поэтому требую компенсацию.
      – Это ваша работа, Баркай, и эта работа предусматривает некоторый элемент риска…
      – Нет, барон… Мы не охотимся на людей. Этот случай – единственное исключение.
      – Хорошо, Баркай. Скажи сумму.
      – Еще сто колец.
      – Я согласен. Теперь оставь нас.
      Послышались тяжелые шаги. Заскрипела дверь.
      Аттон давно пришел в себя, но продолжал делать вид, что сознание до сих пор не вернулось к нему. Он слушал с закрытыми глазами голоса, и старался определить, насколько сильно его успели покалечить. Сделать это было сложно, но он чувствовал, что его раскинутые в стороны руки, прочно прибиты железными кольцами к доскам пола, а ноги оттягивают тяжелые кандалы. Впрочем все остальное, кроме пожалуй, разбитого лица было в порядке, а самое главное – он не ощущал никаких последствий отравления соком дуршаг-умбры. И это было удивительно. То, что сказал бантуец по имени Баркай, было правдой от начала до конца.
      "Значит, они успели воткнуть в меня пять стрел… Действительно, почему я еще жив?"
      Аттон и сам прекрасно знал о свойствах дуршаг-умбры, и неоднократно пользовался соком этой травы в прошлом. Крошечной капли дуршаг-умбры было достаточно для того, чтобы сильный здоровый человек проспал в беспамятстве как минимум два дня… Впрочем, он был жив, и это главное. Но мгновенье Аттона захлестнула волной дикой ненависти к человеку, предавшему его, но он тут же взял себя в руки. Ненависть разрушает мозг, делает человека неосторожным, а значит слабым. Он уже допустил ошибку, связавшись с бароном Джемиусом, и за эту ошибку он рассчитается сполна, но для этого необходимо выжить, что в данном конкретном случае означает – ждать.
      Аттон чувствовал, что руки его, стянутые жесткими кольцами, совсем онемели, а это означало, что освободиться будет не просто, если вообще возможно. Он мог пролежать так уже несколько дней, а за это время кисти рук могли просто-напросто отмереть без притока крови, и это значит что ему, возможно, уже и не суждено держать в руках меч. Аттон попробовал пошевелить пальцами, но ему это не удалось.
      "Плохо…"
      – Можешь открыть глаза, я знаю, что ты очнулся…
      Аттон пробормотал про себя проклятие, открыл глаза и огляделся. Он лежал посреди пустой полутемной комнаты с низким облупившимся потолком. Рядом с ним, хмуря красивое лицо, стоял сам барон Джемиус. Больше в комнате никого не было. Джемиус, потирая указательным пальцем кончик носа, внимательно смотрел на него сверху вниз.
      – Ты не перестаешь меня удивлять. Ты едва не перехитрил меня, Аттон Сорлей Впрочем, как ты уже понял, я подстраховался. Вряд ли, кто-то еще на землях Лаоры мог справиться с тобою, кроме бантуйских ловцов. – Джемиус наклонился ниже, пристально вглядываясь в Аттону в глаза. – И никаких признаков отравления… Кто-то другой сказал бы, что это просто невероятно. Человек, получивший такую дозу болотной отравы не только выжил, но еще и довольно неплохо при этом себя чувствует…
      Он выпрямился и мягко ступая, обошел лежащего на полу Аттона вокруг. Внимательно оглядев еще раз его распростертое тело со скованными ногами, он присел на единственный в комнате колченогий табурет и заговорил спокойным ровным голосом:
      – Если быть откровенным, то мне жаль тебя, Птица-Лезвие. Мне пришлось пойти на обман, чтобы захватить тебя и убить… Да-да… Убить. После нашей беседы, Баркай со своими людьми вывезет тебя за стены города и закопает где-нибудь в лесу. Повторюсь, я сожалею об этом. Но… Ты не вписываешься в мои дальнейшие планы, а ваша семья всегда славилась своим умением находится в нужном мне месте в самый неподходящий момент, и вред, который вы нанесли мне, несоизмерим со всеми теми хлопотами, что мне доставляли монахи, аведжийцы и прочие, все вместе взятые. Поэтому я просто пытаюсь обезопасить себя в дальнейшем. Помимо этого, есть и еще одна очень важная причина, почему мне придется покончить с тобой. Если бы ты попросил в оплату за свои услуги деньги, я возможно, оставил тебя в покое. На какое-то время, разумеется. Но ты попросил в оплату древний артефакт, вещь очень опасную в неумелых руках, и к тому же представляющую реальную опасность для всего человечества. Открою тебе также и одну очень важную тайну, касающуюся твоей прошлой жизни. Пускай и проку от такого знания тебе будет немного, поскольку этот счет уже закрыт.
      Аттон молча слушал, и думал о том, что смерть ему вовсе не страшна. Он не боялся боли, не боялся того, что будет за той чертой, когда его сознание отделиться от тела и рухнет в бездонные пропасти. Но при всем при этом он очень не хотел умирать. Пропуская слова барона через плотный фильтр своего восприятия, он тем временем, пытался мучительными внутренними усилиями протолкнуть вязкую горячую кровь сквозь пережатые в запястьях сосуды.
      – Ты ведь ищешь Звезду Вернигора? Именно это двигает тобою? Ты искал ее многие годы, неосознанно, как и твой отец. Иногда, в основном по ночам, к тебе приходят голоса и из мрачных пугающих глубин, и эти голоса требуют, что бы ты нашел Звезду и открыл Дверь. Все остальное в твоей жизни было неважно и подчинено только этим поискам. Поэтому на тебя и не могла в полной мере воздействовать страшная сила слепого из подземелий Норка, поэтому он и боялся тебя. И, если признаться честно, я тоже боюсь… Боюсь твоего неосознанного выбора, боюсь твоего стремления и твоего пренебрежения человеческими жизнями. Убивая, ты лишь двигался вперед, еще на один шаг приближаясь к Звезде, и не думал о том, что одним движением ты обрывал целую цепочку, вытянутую сквозь время для определенной цели. Поэтому, убив тебя, я не просто лишаю жизни человека по имени Аттон Сорлей, а останавливаю слепое орудие страшных сил, о существовании которых ты никогда не догадывался, а лишь выполнял заложенные в тебя при рождении инструкции.
      "Я буду жить. Плевать, для чего… Я никогда не останавливался и не остановлюсь. Я буду жить. Буду…"
      Джемиус заметил, как изменилось его лицо, хмуро улыбнулся и продолжил:
      – Ты знаешь о том, что я тебе говорю. Знаешь, но не думаешь об этом. Я предполагаю, что когда-то тебе было свойственно размышлять о своей судьбе, о своем предназначении… Ты раздумывал о своих поступках, сомневался и даже переживал. Но со временем, что-то другое вытеснило сомнения и нравственные поиски. Ты помнишь, почему ты убил соседского мальчика, когда тебе было девять лет?
      Аттон приподнял голову и проговорил, с трудом шевеля разбитыми губами:
      – Он разорил гнездо и растоптал новорожденных котят…
      – Месть за котят… Да, что-то в этом есть. Но я так не думаю. Семья этого мальчика была очень богата и контролировала все операции с шерстью и полотном на востоке империи. Через пятнадцать лет этот мальчик должен был унаследовать производство, земли и титул, и жениться на одной из дочерей герцога Рифлерского, их сын унаследовал бы все герцогство, завоевал бы соседние государства, и смог бы претендовать на имперский престол… Но после того, как ты убил своего сверстника, его отец перебрался на запад, в Эйфе, где в последствии умер от чумы. Его сын не стал родоначальником новой династии, будущее Лаоры изменилось. В девять лет ты начал творить историю, Аттон… Впрочем, в последствии, ты не раз делал подобное.
      – Будущее не определено…
      – Увы, это правда. – Джемиус встал и заходил по комнате, поглядывая на Аттона. – Будущее не определено, но это будущее возможно конструировать, собирать из разных, порою нестыкующихся частей, обрабатывать грани и созидать что-то новое. Я делаю это, Птица-Лезвие. Делаю это прямо сейчас. Я собираю этот мир из осыпающихся кусков, скрепляю один с другим, и удаляю трещины. Но тебе в этом новом мире места нет…
      Аттон вдруг почувствовал, что может пошевелить пальцами. Он сделал несколько пробных движений, и тут к нему пришла боль. Запястья резануло так, словно их медленно отделяли ржавой пилой. Он закрыл глаза и стиснул зубы, сдерживая стон, и теперь сосредоточился на том, чтобы победить боль. В сплошном потоке боли он выделил наиболее сильную струю, мысленно оторвал ее от своего тела и сместил чуть в сторону, оставив биться и вгрызаться в пол где-то за предплечьем.
      Сразу полегчало. Он снова открыл глаза и прохрипел:
      – Почему?
      – Почему? У меня, пожалуй, есть ответ на этот вопрос. Пожалуй, ты самый сильный и самый быстрый воин Лаоры. Ты можешь отбить мечом стрелу, можешь перехватить в воздухе брошенное копье, можешь двигаться так, что глаз не будет успевать за твоим движением. Ты видишь ночью как днем и можешь издалека почувствовать угрожающую тебе опасность. Твое тело стойко переносит мучительно длинные переходы и устойчиво к сильным ядам. Ты можешь подолгу не спать и не есть, и даже не пить. Ты проницателен, осторожен и скуп на эмоции. Тебя сложно напугать и практически невозможно удивить. Ты исключителен. И в этом кроются все твои несчастья. Ты не человек, Птица-Лезвие…
      Аттон вздрогнул, и приподняв голову, посмотрел на барона. Джемиус стоял, опустив голову, касаясь ладонями шершавых стен, и плечи его слегка вздрагивали, словно он изо всех сил старался сдержать бурный поток эмоций, толи рыданий, толи безудержного смеха. Аттон разлепил спекшиеся губы и проговорил:
      – Я человек, барон… Человек…
      Джемиус медленно повернул к нему снежно-белое лицо с глубокими темными глазами и сказал:
      – Нет… Не человек. Что-то другое, затаившееся в этой оболочке. Древнее существо, выбравшееся из черных глубин вечности. Существо, двигающееся к определенной цели, и эта цель – открыть Дверь другому, более могущественному созданию, по пути истребляя всех остальных, менее развитых, но тоже рвущихся к заветной Двери. Это то проклятие, о котором говорил слепой из Норка, то бремя, которое вынуждено нести человечество, или по крайней мере часть его. Открыть Дверь и дать демонам из другого мира власть над Лаорой.
      Джемиус снова сел и скрестил на груди руки. Его красивое лицо стало неподвижной маской с черными провала глаз. Когда он снова заговорил, его тонкие губы почти не шевелились.
      – Мне искренне жаль поступать так. Но другого пути нет. Только убивая всех носителей я смогу оградить эту землю от новой экспансии демонов, которая в не всякого сомнения разрушит этот мир. Когда я убью последнего – мир станет прежний, такой, каким он был много тысячелетий назад, и тогда человечество заново начнет свой путь. Эпоха лезвий и страха закончится, наступит новая эра, эра созидания, помыслы освобожденного от страха человечества будет устремлено ввысь, а не прижаты к земле…
      Аттон откинул голову назад и закрыл глаза.
      "Дверь. Вот оно что. А звезда – это ключ. Может он прав, и мне лучше умереть? Закончатся все скитания, уйдет ежедневная сосущая боль внутри, и никто не будет терзать по ночам мой мозг… Я не выйду более на широкую дорогу, и не встану, сжимая меч, перед неизвестными мне людьми, которые и не сделали мне лично ничего плохого. Все сразу уйдет, и что там говорил священник – "Мягкие покровы опутают ваше тело и разум ваш, свободный от суеты устремится к господу нашему Иллару, и обретет покой". Все так и будет… Но я не хочу умирать. Не хочу…"
      Аттон открыл глаза, вытолкнул языком соленый сгусток крови и прохрипел:
      – Барон, у тебя есть деньги?
      Джемиус привстал, его глаза широко раскрылись, а на бледном лице застыла гримаса неподдельного изумления.
      – Зачем тебе сейчас понадобились деньги, Птица-Лезвие?
      Аттон попытался улыбнуться разбитыми губами.
      – Всего пару мелких монет… Дай…
      Аттон с трудом распрямил скрюченные пальцы и повернул руку ладонью вверх. Барон озадаченно пожал плечами, затем вытащил из расшитого кошеля на поясе серебряное кольцо, подошел и наклонившись вложил монету в руку Аттона.
      Аттон поймал его взгляд и благодарно улыбнулся.
      – Спасибо барон… Теперь зови своих ловцов. Я готов.

      Если мерять шагами путь от нижних покоев западного крыла до центральной башни – получиться много. Очень много шагов по лестницам, коридорам и залам. И очень много времени. Непозволительно много времени. И терять это время нельзя, поэтому – каждый шаг – это мысль, или обдуманное решение, он так приучил себя. Иначе можно упустить нечто важное. Его адъютанты тоже привыкли к быстрым четким докладам на бегу, и каждый в этом замке знал, что генерала Селина проще всего застать где-нибудь на широкой лестнице, ведущей в имперские покои, но никак не в его личном кабинете.
      Селин преодолевал широкими шагами пролет за пролетом, за ним пыхтя и отдуваясь бежала его свита: начальники внутренней и внешней разведки, командиры дворцовой и городской стражи, курьеры и посыльные по замку. Дворцовые слуги жались к стенам, придворные советники всех рангов, зная крутой нрав генерала и его место при дворе, спешили заранее убраться с дороги, а благородное дворянство почтительно уступало дорогу. Селин на ходу отдавал короткие приказы, и по мере приближения к западному крылу замка, следующая за ним свита постепенно таяла, и когда генерал шагнул на террасу, ведущую к своему кабинету, за ним шел лишь высокий худощавый армельтинец, в длинном походном плаще. Перед дверью кабинета Селин остановился, и резко развернувшись на месте, уставился на сопровождающего его офицера своим тяжелым равнодушным взглядом. Человек в плаще замер, вытянувшись в струнку. Генерал некоторое время сверлил его глазами, а затем спросил:
      – Ну что, я надеюсь, вы наконец выяснили это?
      Офицер утвердительно кивнул и ответил:
      – Да, господин генерал! Ваша информация подтвердилась…
      – Вы точно в этом уверены?
      – Совершенно точно, господин генерал. Ошибка исключена. Наш человек видел это собственными глазами. Это стоило ему жизни, господин генерал…
      Селин отвел взгляд и поморщился.
      – Распорядитесь, чтобы его семье выплатили положенную компенсацию плюс еще пятьдесят колец за героизм.
      – Да, господин генерал.
      – Ты свободен пока…
      Селин повернулся и шагнул в двери. Из-за прочной решетки навстречу ему вышел вооруженный двумя мечами солдат из дворцовой охраны.
      – Господин генерал, Ваше Высочество, вас ожидает служанка королевы госпожа Виктория.
      Селин на ходу махнул рукой и пробурчал:
      – Очень кстати… Проси немедленно… И распорядись насчет обеда… что-то я забегался.
      Солдат почтительно поклонился, и исчез в приемной. Селин прошел в свой скудно обставленный кабинет, присел за стол и разгладил усы. У дверей послышался легкий шелест ткани, и в кабинет вошла госпожа Виктория. Селин бегло оглядел ее скромный наряд и указал на жесткое кресло с низкой спинкой.
      – Присаживайтесь, госпожа Виктория.
      Виктория откинула капюшон серого плаща. Ее длинные прямые волосы были сколоты на затылке, на лице не было и следа косметики. Она присела на краешек кресла и сложила на коленях тонкие изящные руки. Генерал притянул к себе ворох свитков с последними донесениями, и не отрываясь от чтения, коротко спросил:
      – Как королева?
      Виктория некоторое время внимательно смотрела, как генерал, бурча себе под нос что-то маловразумительное, бегло просматривает свитки. Наконец, она вздохнула, опустила глаза и произнесла:
      – Королева чувствует себя хорошо. Вы это хотели от меня услышать, генерал?
      Селин оторвался от чтения, глянул на нее из-под бровей и усмехнулся:
      – Достаточно ли хорошо себя чувствует королева?
      Виктория мило улыбнулась в ответ и глядя на свои руки, ответила:
      – Вполне. Можно сказать, королева чувствует себя прекрасно. Срок ее беременности – пятый месяц. Плод достаточно крупный, но так как королева уже выносила одного здорового ребенка, не думаю, что у нее будут проблемы с родами. Если бы эти роды были первыми, возможно, такие проблемы и возникли. Тем не менее, я даю ей поддерживающие настои.
      – И как королева воспринимает вашу заботу о ней? – Селин отодвинул бумаги, и прищурив правый глаз с интересом разглядывал Викторию.
      – Королева относиться ко мне очень терпимо. Она с удовольствием беседует на разные отвлеченные темы, и принимает мои рекомендации как должное. Честно признаться, я ожидала совсем другого отношения… Судя по тем данным, которыми я располагала, королева – вспыльчивый и непредсказуемый человек, со сложным характером. В данный момент, я могу сказать, что Шелона очень мила, необычайно умна, и удивительно спокойна, что для женщин в ее положении вообще свойственно редко…
      – И за все это время вы не сталкивались с ее… гм… некоторой…
      – Экстравагантностью, вы хотите сказать? – Виктория пожала плечами, – Пожалуй нет. Королева не ест мяса, много читает и часто замыкается в себе. Она не пользуется косметикой, не любит украшения, и носит удивительно простые, но очень удобные платья. Шелона необыкновенно привязана к своему сыну, она не выпускает его из виду буквально ни на мгновенье… Но когда я попросила ее осмотреть ребенка, она согласилась без промедления, хотя ни кому другому не позволяет касаться его и пальцем…
      – За исключением своей старухи и нашего Императора…
      – Да, за исключением… Перед тем, как прийти к вам, меня удостоил беседы сам Император Конрад… – Виктория улыбнулась, – он великолепен, генерал. Наш правитель влюблен до беспамятства… И, пожалуй, я понимаю его… Королева прямо-таки излучает некую особую энергию. Ничего удивительно, что мужчины от нее просто без ума.
      Селин задвигал усами и вдруг покраснел.
      – Здесь вы совершенно правы, госпожа Виктория… – Он косо глянул на нее, и покраснел еще больше. Виктория улыбнулась и отвела взгляд.
      – Генерал, королева Шелона – выдающаяся женщина. Я буду рада, если рядом с Великим Императором на престол взойдет такая женщина. Я дала вам слово позаботиться о ее здоровье, и я это слово сдержу… Но все же… Меня не перестает мучить один вопрос. Почему я?
      Генерал совладел со своим лицом и снова углубился в просмотр свитков.
      – У вас были совершенно правильные сведения, госпожа Виктория. Королева Шелона действительно непредсказуема в своих поступках и желаниях. Не будем забывать, что ей довелось править в Даймоне и Барге, и если король относился к ней с особым трепетом, то в княжестве ей пришлось отнюдь не просто. Достаточно сказать, что за время пребывания Шелоны в Даймоне, у нее на глазах изнасиловали и жестоко убили двух фрейлин, ее лучших подруг, дочерей знатных вельмож из Циче… И вообще, пока она была женой предводителя варваров, ей довелось повидать всякого. К тому же, Шелона – аведжийка. Она дочь Великого Герцога и сестра Великого Герцога. А двор Аведжии несколько отличается от двора Атегатта. Я бы даже сказал – сильно отличается. Шелона выросла без матери, в обществе двух враждебно настроенных друг к другу братьев, перенесла гибель отца и старшего брата, да и много чего еще выпало на ее долю. Я не знаю, какие соображения подвигли ее на поиски лекаря за пределами замка, и не хочу об этом знать, но… – Селин поднял на Викторию тяжелый взгляд, – Но считаю, что я выбрал подходящий вариант. Надеюсь, вы меня не разочаруете…
      Виктория спокойно выдержала его взгляд и ответила:
      – У вас нет ни малейшего повода доверять мне, генерал… А уж тем более – допускать своей волей к телу влиятельного монарха. Вы прекрасно изучили основные этапы моей биографии и знаете, что мне не раз доводилось предавать и убивать…
      – Конечно-конечно, Виктория. Вы делали и то и другое, и не раз. Но… Вы делали это преследуя определенную, можно сказать, благородную цель. Вы хотите отомстить за своего отца. Все остальное не играет никакой роли. Неужели вы думаете, что перед тем как прийти с императору с докладом о вас, я ни разу не поколебался? Я перебрал многие кандидатуры, но вы… Вы, госпожа Виктория, это чистый бриллиант в навозной куче, при всех ваших злобных помыслах и деяниях. Кстати, господин Долла, также проверил вас. Он выполняет при королеве почти те же функции, что и ваш покорный слуга при нашем Императоре, в несколько меньшем, я надеюсь, объеме. И господин Долла согласился со мной и вполне одобрил вашу кандидатуру. Так что, теперь вы придворный лекарь королевы, хоть и при дворе ваша миссия останется секретом, и для всех вы будете просто новой служанкой Шелоны.
      – Мне по-прежнему не разрешать покинуть дворец?
      – Увы, нет… Так будет безопаснее. О ваших проблемах позабочусь я. Девушка по имени Джина, уже заправляет вашим магазином, и справляется, могу заметить, просто прекрасно.
      – Мне нужно снять деньги…
      Генерал удивленно поднял брови.
      – И зачем?
      Виктория поморщилась и ответила недовольным голосом:
      – Не надо делать такие глаза, генерал Селин. Я прекрасно знаю, как империя планирует поступить с банками Троя.
      – Неужели это так очевидно?
      – По крайней мере, мне уж точно. Поэтому я хочу снять все суммы, а наличные перевести в золото. Думаю, вы найдете, где его сохранить…
      Генерал развел руками и улыбнулся.
      – Ну что же, не скрою, вы еще раз удивили меня. Хорошо, сделать это будет не сложно. Много денег?
      Виктория тихо назвала сумму. Генерал присвистнул, с уважением посмотрел на нее и разгладил усы.
      – И почему я не стал торговать цветами? Вы богаты, как сам Трой, госпожа Виктория…
      – Не преувеличивайте, генерал… Помимо этого, я хочу вернуться к вопросу об инквизиции…
      – Ах да… Инквизиция… – Селин сделал совершенно серьезное лицо и придвинул к себе одни из свитков. – Церковь перешла в глухую оборону, так то… Все секреты я вам раскрывать конечно же не буду, однако могу сказать, что по некоторым данным архиепископ Вальтер уже мертв. Скорее всего его удавил Коррада, собственноручно. Формально, главой Церкви должен стать архиепископ Новерганский Гумбольдт, жизнь которому вы так удачно сберегли, но реалии несколько иные… Гумбольдта поддержал конклав, но не поддержали монахи Священной Обители и сам Отец-Настоятель. Истребители Зла укрепились в Дрире, и располагают в данный момент приличным войском. Земля архиепископства стремительно пустеет, чернь и мещанство покидает Дрир, а по всем дорогам пылают священные костры. По сообщениям очевидцев улицы города завалены неубранными трупами, и возможно, скоро в Святую Столицу придет чума. Коррада объявил себя Голосом Нового Пророка, и по его приказу отряды Истребителей хватают всех, кто не носит рясы. Он провозгласил новый этап искупления и бегства от Хаоса, и теперь все они пьют кровь своих жертв. Да-да, Виктория, вы были совершенно правы, и зря я не поверил вам. Они действительно пьют человеческую кровь. Это мерзко, даже по меркам того ужаса, который беспрестанно твориться на этих землях. – Генерал замолчал и мрачно уставился на свиток с донесением. Его слова никак не отразились на лице Виктории, она продолжала с равнодушно разглядывать свои руки.
      – Что будет дальше, генерал?
      Селин поднял голову и глядя в окно, отрешенно ответил:
      – Имперские войска будут штурмовать Дрир. Возможно. Корраде все-таки удалось страхом и подкупами привлечь на свою сторону часть населения южных провинций, и по всем подсчетам они располагают внушительным войском. Конечно, никакой серьезной опасности в поле они не представляют, и арионы сметут их, но вот осада замка Дрир… Это совсем другое. Осаждать замок постройки гномов не просто тяжело, а очень тяжело. Церковники заблаговременно запаслись провизией, внутри замка есть выход к подземной реке, а все это означает, что осада может затянуться не на одну луну. Поэтому… – Селин внимательно посмотрел на Виктория, – я склоняясь к вашему плану действий.
      Виктория подняла на него глаза и задумчиво проговорила.
      – Я дала вам ключ к загадке Коррады, и даже имя исполнителя. Вы можете убить его, и обойтись при этом малыми жертвами.
      – А вам не жалко его, Виктория? Впрочем, о чем это я… Вы же специально готовили его все это время, поили поддерживающими тониками, бесплатно лечили…
      Виктория провела по лицу ладонями, словно отгоняя внезапно нахлынувшее мрачное видение, и хмуро ответила:
      – Не заставляйте меня страдать, генерал. В моем сердце и так слишком много ран. Возьмите Гларума и действуйте так, как сочтете нужным. Надеюсь, у вас все получиться.

      Как и предполагал Аттон, его не стали сразу убивать, его даже не удосужились завернуть в какой-нибудь мешок, чтобы скрыть от бдительного ока городской стражи. Да это было и не нужно. Его скованное по рукам и ногам тело, в грязном окровавленном балахоне вряд ли бы заинтересовала местную охрану. Бантуйцы все время покупали в местных тюрьмах каторжников для своих огромных галер и далеких рудников на сокрытых морскими туманами островах.
      Трое дюжих караванщиков вынесли его на двор и бросили на дно старой телеги, запряженной низкорослым оленем, с выеденными лишаем боками. Рядом с ним швырнули несколько тяжелых бурдюков, воняющих мочой и прокисшим молоком. Ослепленный солнцем, Аттон полежал некоторое время в неподвижности, вслушиваясь в окружающие его шум, затем открыл глаза и осторожно подвинулся к краю, так чтобы можно было оглядеться.
      Обширный двор окружал высокий забор из серого нетесаного камня, обильной увитый диким виноградом, а вокруг телеги громоздились многочисленные мешки и бочонки. Между бочек степенно прохаживались бантуйские караванщики и суетился разный рабочий люд. Погрузка каравана шла полным ходом. Аттон покрутил головой, и наконец заметил тех, чьи голоса он давно выделил из общего шума.
      В тени забора на корточках сидели оборванные мальчишки, по виду – бродяжки, будущие солдаты местного Тихого Дома. Мальчишки играли в камешки, яростно чесали вшивые вихрастые головы и ругались между собою, как бадбольские сапожники. Аттон сосредоточил свой взгляд на затылке одно из них, и ждать ему долго не пришлось – мальчик, испугано обернулся и уставился на него. Затем он повернулся к товарищам и что-то быстро сказал. Остальные тотчас бросили игру, легко встали и все вместе направились к телеге. Опасливо переглядываясь, они окружили повозку. Аттон усмехнулся про себя и проговорил:
      – Эй, чумазое войско…
      Мальчики дружно сделали шаг назад. Один из них, невысокий, но уже широкий в кости, и не смотря на свою худобу, выглядящий довольно воинственно, медленно приблизился и пробормотал:
      – Чего тебе, каторжник?
      Аттон осторожно посмотрел по сторонам. Бантуйцы были заняты погрузкой мощных повозок загораживающих весь двор, и не обращали на них никакого внимания. Тогда Аттон медленно, превозмогая сильную боль, притянул руки к подбородку и разжал кулак. Серебряная монета, сверкнув на солнце, упала на землю. Мальчишки, поднимая пыль, тут же кинулись за ней. Наконец, монета была изловлена, и бродяжки тут же учинили драку за обладание сокровищем. Аттон, опасаясь, что возня может привлечь бантуйцев, сипло гаркнул в полголоса:
      – А ну, перестали!
      Мальчишки вскочили и с испугом уставились на него. Аттон кивком головы указал на самого бойкого, самого вихрастого мальчишку, сжимающего в грязном кулаке монету.
      – Ты!
      Мальчик прижал руки к груди и исподлобья посмотрел на него.
      – Как тебя зовут?
      – Айнис…
      – Айнис, ты знаешь хозяина Тамира Каррасса, из деревни Найлар, что за городом у реки?
      Мальчишка отрицательно покачал головой. Аттон втянул побольше воздуха через разбитые губы и продолжил:
      – Найдите его сегодня до заката. Передайте, что господин по имени Аттон, просил позаботиться о его вещах и лошадях. Передайте, оплата будет щедрой. Если вы выполните эту просьбу, то вскоре я найду вас и дам каждому по три таких кольца, и вы сможете купить себе столько изюма, что не съесть и за год. Запомнили?
      Мальчики закивали головами, а тот, что назвался Айнисом, настороженно хмуря брови спросил:
      – Как же ты вернешься? Тебя продадут на галеры, и через две луны черный корабль поглотит тебя…
      Аттон усмехнулся и ответил:
      – Я обязательно вернусь. Я всегда возвращаюсь.

      Сивый вытер ладонью мокрое лицо и осторожно высунул голову из-за нагромождения плит. Вдоль площади перед замком холодный ветер тянул косматые клубы черного вонючего дыма. Дым шел от костров, расположенных вдоль мощных стен из твердого серого камня, и разглядеть что-то у самого замка, кроме отблесков пламени за дымом и пеленой дождя Сивому не удалось. Перед тем завалом, за которым он прятался, громоздился еще один – вчера поздно вечером на отряд, пытавшийся прорваться к площади, фанатики обрушили здание церковного казначейства. Среди обломков стен уже попировали летучие коты, то тут, то там Сивый видел объеденные человеческие останки. Он поморщился, нашарил у пояса флягу, сделал пару глотков, и опять оглядел площадь.
      За завалом из дыма возникли черные фигуры. Сивый пригнулся еще ниже и придвинул поближе меч. Поблескивая сталью, фанатики скрылись в переулке, и оттуда до Алана донеслись едва слышные крики. Сивый усмехнулся про себя – там, в переулке, за сгоревшим зданием уже прочно забаррикадировалась его рота, а значит мгновенный отпор был гарантирован. Еще раз напоследок оглядев площадь и замок за ней, Сивый сполз по мокрым камням на мостовую, и также ползком пробрался между колес сдвинутых телег. За деревянными щитами, снятыми с витрины какого-то магазина, жались друг к другу солдаты. Сивый выбрался через лаз, прислонился спиной к щиту и уже было собрался перевести дух, как тут, совсем рядом, в ладонь от его руки в мокрое дерево щита с глухим чавком воткнусь стрела. Молодой армельтинец из новобранцев, с испуганными глазами на белом, как мел, лице шарахнулся в сторону. Сивый косо глянул на него, затем посмотрел в низкое серое небо, и пробормотал:
      – На излете… По дуге шла. – И добавил, обращаясь к молодому солдату, – Да не ссы ты, не видят они нас. Если будешь от каждой стрелы так шарахаться, напорешься жопой на сук, да так и останешься висеть, пока все говно не вытечет… А стрелу – достань аккуратно, пригодится еще…
      Где-то в замке опять зазвонил колокол. Гулкие удары поползли по разрушенному городу и стаи испуганных котов с визгами взвились в воздух. Сивый хлебнул из фляги и притянул к себе мокрую попону.
      – Щас ведь обсерут, как пить дать, твари…
      Солдаты тихо засмеялись. Сбоку, в развалинах замелькали какие-то тени, послышался условный свист, и из дождя на пятачок, обнесенный со всех сторон деревянным щитами и поломанной мебелью, выбрели усталые люди. Они волокли какие-то тяжелые свертки и негромко переговаривались. Впереди, сжимая тяжелый топор, шел сам Людоед. Рыжие мокрые волосы облепили его почерневшее от усталости лицо. Он отдал короткие приказы своему окружению, и подошел к Сивому. Алан подвинулся, освобождая место, и протянул лейтенанту свою флягу. Людоед уселся рядом, закрыл глаза и сделал глоток.
      – Проклятый дождь… Не перестает, рыбий глаз… Уже посчитай, пол-луны льет как из ведра. И как тут прикажете воевать? – он глотнул еще раз и вернул флягу.
      – Ну что там, рыбий глаз, за развалинами этими?
      Сивый убрал флягу и ответил:
      – Ничего, господин лейтенант, хорошего… Площадь пуста, только костры горят, и чего это они спрашивается, все горят и горят? Масло они туда что ли льют беспрестанно?
      Людоед приоткрыл один глаз и прошипел:
      – Подробней давай, подробней, рыбий глаз… Стемнеет скоро…
      – А чего подробнее… Дом тот, что черные вчера обрушили, так и лежит, никуда не делся. Локтей сорок бревен и камня. Побежать не побежим, только ноги переломаем. Площадь так вот нахрапом тоже не пересечь… Простреливается она вся навылет из домом, что по кругу стоят, а у самих стен укрыться и негде. А у них там и смола я думаю припасена, и каменья, куда без них… За тем вот домом, – Сивый указал влево, – Там где лейтенант тот, что из Эйфе, вчера людей своих положил, арка какая-то странная и дыра в земле. Думаю, что там подземелья какие-то… Вот оттуда они и лезут…
      – Подземелья, говоришь… Вот рыбий глаз, повоюй в городских стенах… Это вам не поле чистое. Тут из каждого окна или стрелой или копьем проткнут и имени не спросят, а тут еще и подземелья… Бирольцы сегодня две атаки отбили, и ни на шаг вперед не продвинулись. С восточных стен человек приходил с распоряжениями от генерала, рассказывал, что у них монахи город жечь начали, и в огонь отраву какую-то льют, и от этого человек слепой становится, как новорожденный щукан… Там в мешках, – Он указал пальцем на тюки, – разведка лежит… Те двое, из твоей деревни. Хочешь, можешь глянуть на них.
      Сивый криво улыбнулся и покачал головой.
      – Землячки мои, значить… И что, обескровили их черные до дна и глазенки повырывали?
      Людоед поморщился и кивнул.
      – Знаешь ужо, значит. Да, все кровушку выпили, до капли… Нелюди. Ну ладно, рыбий глаз, будем дом тот брать, пока не стемнело, а там и поглядим, что за дыра.
      Людоед махнул рукой. К ним, пригибаясь приблизились остальные капралы. Людоед глянул на Сивого, затем ткнул пальцем в сторону площади.
      – Здесь на оставаться никак нельзя… Эти дрова не спасут нас от ночной атаки, рыбий глаз. А потому, сейчас пойдем дом тот отбивать, что на площадь окнами выходит. Там забаррикадируемся и дождемся рассвета. Разбейтесь на пятерки, людей мало, так что арбалеты отставить. На две пятерки только, от окон прикрыть. Остальным – мечи и топоры.
      Капралы переглянулись и согласно кивнули. Людоед ткнул кулаком Сивого в плечо.
      – Ты Сивый, рыбий глаз, со своими первым пойдешь, дорогу укажешь… А как усекут тебя – никто особо плакать не будет, ибо ты, змей степной, всем уже в печенках сидишь и в другом ливере… – Людоед коротко хохотнул и оскалил желтые клыки. – А уже если они крови твоей отведают, так и брать их можно будет голыми руками, потому как окосеют сразу, ведь в твоих жилах отродясь крови не было, водка одна…
      Солдаты незлобно рассмеялись. Сивый глотнул из фляги, крякнул и согласно кивнул.
      – А то и пойду… Мне в армии карьеры не сделать, отмеченный я… – Он поднялся, подтянул меч и махнул своим людям. – За мной, ссыкунишки. Дедушка Алан сейчас покажет вам, как надоть кромсать врага…

      Как только караван начал движение, Аттон ползком переместился поближе к борту телеги, туда, где его руки были не видны вознице, пожилому молчаливому бантуйцу, с лицом изукрашенным причудливой татуировкой. Все дорогу до городских ворот, Аттон посвятил изучению сложного замка, скрепляющего кольца, прочно фиксирующие его запястья, и как только караван миновал последний досмотр, он изогнулся и осторожно, стараясь не обронить в тряске, вытащил из волос кусок тонкой стальной проволоки. Он трудился над замком до темноты, но механизм не поддавался. Аттон старался изо всех сил, но пальцы слушались его все хуже и хуже, замок по-прежнему с успехом выдерживал натиск, и близился тот час, когда его вполне могли просто скинуть в канаву, где гурпаны, в мгновение ока растащат его тело по всей округе. Но караван, не замедляя движения продолжал свой путь, и к утру Аттон уже успокоился и даже немного поспал.
      Так прошел день. Аттон оставил попытки справится с замком, и просто лежал и смотрел на багряные кроны, проплывающие над его головой. Вечером караван остановился на лесной опушке. Аттон уловил запах готовящейся пищи, в животе у него заурчало. Он вслушивался в голоса караванщиков, общающихся между собой на общем языке, но никто из них даже и не заикался о нем. Когда совсем стемнело и на небе высыпали яркие осенние звезды, к его телеге приблизились двое. Они долго говорили между собой, но всех познаний Аттона в банутйском едва хватило, на что, чтобы понять, что речь идет о столице Прассии и о каком-то торговце по имени Рупир Хайок. Наконец, один из бантуйцев забрался в телегу, посветил Аттону в лицо факелом и спросил:
      – Ну что, хайшем, боишься?
      Аттон улыбнулся и ответил.
      – Нет, мастер-башар, не боюсь.
      Бантуец, тот самый, что пересчитывал у масляных рядов бочонки, улыбнулся в ответ.
      – Правильно. Не надо бояться. Страх делает человека слабым, а слабость – презренна. Нам заплатили за тебя очень много денег, хайшем. И ты должен умереть. Но с другой стороны… – Темное лицо бантуйца расплылось в довольной усмешке, – Ты сильный и храбрый воин, хайшем… И будешь хорошим рабом. Мастер Баркай решил не убивать тебя. Он решил продать тебя мастеру Рупиру Хайоку, в Зиффе. Ты должен благодарить доброе сердце мастера Баркая…
      "И его жадность…" – добавил про себя Аттон и улыбнулся бантуйцу.
      – Передай мастеру Баркаю, что хайшем Аттон благодарить его доброе сердце…
      – Конечно, хайшем… На вот… – Бантуец кинул в телегу кусок дымящегося мяса и краюху хлеба. – Поешь, мастер Хайок вряд ли заплатит много денег за худого полумертвого хайшема.
      Всю долгую дорогу до Зиффа Аттон так и провел в телеге. Два раза в день его выводили, как цепного пса, справить нужду и немного размяться, и кормили со своего стола, кормили прекрасно. Аттон, многие годы странствий перебивавшийся редкой похлебкой и сухим хлебом, молча вслушивался в разговоры караванщиков, и съедал все, что ему давали, и радовался про себя тому, что бантуйцы относятся к нему как к дорогому товару. Через неделю он уже понимал отдельные предложения, а когда караван миновал Бадболь, Аттон уже мог спокойно общаться с караванщиками на равных. Когда он впервые заговорил с ними на их сложном языке, изобилующем длинными словами со множеством шипящих, бантуйцы изумленно переглянулись, и Аттон понял. что его ценность, как раба возросла чуть ли не вдвое.
      Наконец, они прибыли в столицу графства, и в этот же день на местном рынке Аттон сменил владельца. Мастер Рупир Хайок оказался совсем юным, едва ли не мальчишкой, но по тому, как с ним держался высокий и мощный Баркай, Аттон сделал для себя некоторые выводы. Хайок заставил Аттона раздеться, и оглядел его с ног до головы, заглянул в рот, и как показалось Аттону, даже пересчитал ему зубы. Обычного торга за этим не последовало, Аттона просто отвели в крытую повозку к другим рабам, а Хайок и Баркай разошлись, каждый по своим делам. Наблюдая в крошечное окошко за торговцами, Аттон вдруг заметил, что в его сторону пристально смотрит одни из помощников Хайока, грузный хромоногий бантуец с изуродованным лицом. Аттон поспешно прикрыл окошко, присел на грязную лавку и улыбнувшись оглядел своих товарищей по несчастью.

      На чистом песчаном берегу быстрого ручья полковник остановил свой маленький отряд, а сам проскакал чуть дальне, к невысокому пологому холму, с единственной красноствольной сосной на вершине. Взобравшись на самый верх, полковник осадил оленя и огляделся. Вокруг насколько хватало глаз расстилался желто-красный осенний лес, с редкими темными пятнами елей. Горизонт был скрыт низким хмурым небом, но полковник знал, что там, на востоке уже должны были появиться первые белые вершины хребта Зайл-Туан. Он еще огляделся, и пустил оленя галопом.
      Воины у ручья уже спешились, напоили оленей и сидели в кружок на белом песке, ожидая его. Полковник остановил оленя, легко спрыгнул на землю, и позвякивая шпорами прошел к ручью. Он долго и с наслаждением пил сладковатую холодную воду, затем смыл с лица пот и походную грязь. Наконец, он выпрямился, и глядя на сидящих на песке воинов проговорил:
      – Мне нравятся эти земли… Есть в них что-то особое, волшебное. – Он посмотрел в сторону опушки, и присел рядом со своими подчиненными, – Здесь разобьем лагерь. На одну ночь. Завтра выдвигаемся. Дальше пойдем без обозов, распорядитесь, чтобы все взяли самое необходимое. Когда вернется дальняя разведка? – Полковник обратился к бородатому седому воину со сломанным носом.
      – Не позднее третей службы, господин арион-полковник! Ближнее охранение заканчивает осмотр периметра. Пока никаких сигналов не поступало.
      Полковник сорвал травинку, сунул в зубы и задумчиво кивнул. Высокий молодой лейтенант в легких черных доспехах что-то выводил на песке палочкой. Двое, похожих друг на друга, как две капли воды арион-майоров, сидели спина к спине и безразлично смотрели в воду.
      Полковник еще раз оглядел своих командиров, сплюнул травинку и заговорил:
      – Выведете панты сюда, на опушку. Еще раз проверьте состояние оружия и верховых животных. Далее мы будем двигаться без остановки, и чтобы никаких отставших. Охранению глаз не смыкать, менять солдат каждую службу.
      Лейтенант дорисовал на песке окружность, поставил посередине точку, полюбовался и смахнул свое творение рукой.
      – Господин арион-полковник, мы же на своей территории? До Рифлера еще по меньшей мере сорок лиг…
      – Лейтенант Пирс, в данный момент я не интересовался вашим мнением, а ставил задачу на ближайшее время. Император поручил нашему ариону особую, прошу это отметить, особую миссию… Возможно, что бой нам предстоит уже завтра. Это будет зависеть от того, насколько расторопными окажутся люди Селина…
      Бородатый арион-майор в недоумении уставился на командира. Близнецы повернули к ним свои ничего не выражающие лица.
      – Завтра, господин арион-полковник? И с кем же мы будем сражаться в Траффине?
      Полковник задумчиво посмотрел на противоположный берег ручья, где по мелкой воде важно вышагивала большая тонконогая птица. Легкий ветерок проносил мимо пожухшие листья и тонкие нити паутинки. Вода в ручье с мягким шипением перекатывалась в камнях. Где-то плеснула рыба.
      Полковник вздохнул поглубже и ответил:
      – Мы будем сражаться с тем, с кем нам прикажут, майор… В двух переходах отсюда, в ущелье Долгор, расположен большой монастырь, называемый Священной Обителью. Я знаю, что в данный момент севернее монастыря движутся пехотная бригада армельтинских волонтеров и несколько отрядов лучников, посланные якобы для того, чтобы обезопасить золотые прииски Траффина. Нам, как вам было известно, поставлена задача обойти монастырь с юга, и выйти к Зайлл-Туану, на пересечение границ Рифлера и Королевства, для возможного отражения атаки со стороны банд, расположенных в Могемии. Сегодня утром я получил послание из столицы, от арион-маршала Севады. В этом послании сказано, что в ближайшее время меня должны посетить люди генерала Селина, рассредоточенные по этим территориям, и сообщить конкретную боевую задачу. Также, маршал в своем послании подчеркнул, что мы не должны дать никакого повода монахам, думать о том, что нашей целью является Обитель. Потому я и распорядился дальней разведке обходить ущелье Долгор стороной.
      Бородач внимательно выслушал командира, и прищурив глаза задал вопрос:
      – Значит ли это, господин арион-полковник, что возможно завтра, мы прямо с марша атакуем монастырь?
      Полковник отстраненно кивнул, поднялся и отряхнул песок.
      – Возможно, майор, возможно…И все-таки… Распорядитесь, пусть две тройки разведчиков, из самых опытных, поглядят что там за монастырь…

      Сивый поправил шлем и еще раз оглядел мрачное трехэтажное здание с мощным фасадом. Рядом, скрипя зубами, ворочался Людоед. С площади по-прежнему несло клубы вонючего дыма, а с неба не переставая моросил мелкий холодный дождь. Сивый повернулся к Людоеду и прошептал:
      – Господин лейтенант, сколько их там может быть?
      Людоед покачал головой. Сивый прикусил губу и пошарил рукой у пояса, но вспомнив, что водка во фляге давно кончилась, зло сплюнул и пробормотал:
      – Ладно, сколько бы ни было, подкрепления все равно не будет…
      Людоед обернулся, пересчитал людей и зло обронил:
      – Это точно – не будет… Дом-то вон какой, еще постройки нелюдей… На головы я думаю не обрушат…
      Сивый, чувствуя, как где-то внутри него разгорается жаркое пламя, перехватил поудобнее щит и заорал во все горло:
      – Армельтия, вперед!
      Его крик тут же подхватило множество глоток. Взмахнув над головой мечом, Сивый спрыгнул прямо в черную лужу, и разбрызгивая сапогами грязь, бросился к дому. За ним загромыхали сапогами по мостовой остальные. На полдороги Сивый заметил краем глаза движение на втором этаже и тотчас нырнул в сторону. Бегущий за ним солдат, что-то булькнул горлом и повалился, пробитый копьем.
      – Арбалеты! – шум дождя разрезам могучий бас Людоеда, и Сивый услышал, как тренькнули тетивы, и тут же ему под ноги рухнуло подергивающееся тело в черной рясе. Он перепрыгнул через монаха и выставив перед собою щит вломился в двери, сразу же сбив с ног двоих, ошалевших от такого нападения, монахов. Сзади послышались глухие, чавкающие удары мечами и предсмертные стоны. Заметив в конце большого зала движение, Сивый упер щит в пол и занял оборону. Рядом, пыхтя и отдуваясь выстроились его оставшиеся бойцы. Зал был почти пуст, на полу громоздились кучами сорванные со стен гобелены, припорошенные обильно известью, на стенах повсюду были видны бурые потеки, а прямо напротив них на стене висело распятое вниз головой женское тело с содранной кожей. У противоположного входа появились темные фигуры и Сивый, глянув, что его бойцы в ужасе таращатся на стену, рявкнул:
      – Чо рты раззявили, слюни распустили? В бой!
      Однако сразу броситься в атаку не получилось. Монахи подняли арбалеты и им пришлось укрыться за щитами. Сзади послышался топот бегущих следом. Сивый что есть мочи заорал: "Стоять!"
      По щитам глухо ударили стрелы. Сивый тут же вскочил, отбросил щит и размахивая мечом помчался через зал. Остальные бросились за ним. Он заметил, как ближайший к нему монах, бешено вращая красными глазами, судорожно пытается натянуть тетиву, и сразу же, на бегу ударил его наискось, и тут же поднырнув под выпад, подрубил ноги следующему. Монахи подались назад, но уже было поздно. За Сивым подоспели остальные, он уже слышал звериный рык Людоеда и глухие удары его топора.
      – Теснить черных!
      Размозжив голову очередному противнику, Сивый вывалился в узкий коридор, ведущий к двум лестницам на второй этаж. Вниз по лестницам, грохоча каблуками скатывалась, ощерившись оружием, черная волна. Эта волна выплеснулась в узкий коридор и тут же заполонила его визжащими красноглазыми фанатиками. Вслед за Сивым выскочили остальные, и Алан, подхватив с пола коптящий факел, не раздумывая бросился в бой. Две толпы вооруженных людей столкнулись в узком пространстве, и коридор тут же превратился в мясницкую. Пол под ногами мгновенно стал скользким от крови, места для рубки уже не оставалось, и Алан колол, наваливаясь всем телом на меч, бил ногами и кусался, а за ним тыкая мечами в щели между своими, напирали остальные.

      Девушка поправила заплечный мешок, подтянула ремешок колчана и оглянулась назад. Под скалой, слегка прикрытый клочьями белесого тумана во все стороны расстилался черный безмолвный лес. Лес наползал на горы, тянул свои чудовищные искривленные корни вверх, но там, где начиналось нагромождение гранитных глыб, лес отступал, и дальше, к самой вершине тянулись лишь жиденькие кустики кизила, да жесткая сухая трава.
      Девушка посмотрела вверх, на древнюю осыпающуюся башню, стены которой обильно поросли мохнатыми бурыми лишайниками, и осторожно ступая по острым камням, продолжила подъем. У самой башни она еще раз остановилась и снова посмотрела назад. Отсюда отдельных деревьев уже не было видно и лес превратился в монолитную без единого разрыва черную плоскость, и более напоминал безбрежное, замершее в своем ужасном спокойствии, тайное море. Девушка встряхнула головой, словно отгоняя от себя страшный морок, и медленно прошла в полуразрушенную арку.
      Изнутри башня была совершенно пуста, не считая пары осыпавшихся лестничных пролетов и небольшой смотровой площадки на самом верху, но девушка знала, что все это лишь декорация. Знала она и том, что стены башни хранят в себе смертоносные ловушки, иначе в таком замечательном месте уже давно бы поселилась какая-нибудь тварь из леса, поэтому она осторожно миновала едва заметные щели стенах, легко скользнула по сдвигающимся плитам и добралась до противоположной стены. У стены она вытянулась на цыпочках, нащупала рукой едва выступающий камень в кладке и легко надавила на него ладонью. Тут же, прямо перед ней кусок стены сдвинулся и совершенно бесшумно скользнул в сторону. Девушка заглянула в узкий коридор. Вопреки ожиданиям, она не почувствовала тока теплого воздуха, насыщенного густыми запахами кузницы и плавилен. Из коридора потянуло лишь промозглой сыростью и плесенью. Девушка задумчиво разглядывала некоторое время сырые, уходящие вглубь горы стены, а затем смело шагнула вперед.
      Коридор вился, казалось, бесконечно. Он то поднимался, вверх и тогда ее ноги скользили на гладком полу, то почти отвесно спускался вниз, и тогда ей приходилось опираться на лук, как на посох, но она спокойно двигалась вперед в абсолютной темноте. Впрочем свет ей был не нужен – девушка прекрасно ориентировалась в этих сырых стенах. Наконец, коридор привел ее ко входу в пещеру, едва освещенную тусклыми лучами, падающими из отверстий под сводом.
      Вдоль стен пещеры громоздились чудные, непонятные ей механизмы, состоящие из множества пересекающихся плоскостей, изогнутых трубочек и разновеликих сфер, а сами стены были украшены совершенно чудесными предметами из стекла, золота и стали. Повсюду стояли большие и малые верстаки и столы, заваленные причудливыми инструментами и заставленные колбами и пузатыми емкостями, наполненными жидкостями всех цветов и оттенков. Посреди пещеры у потухшего камина совершенно неподвижно сидели в одинаковых позах четыре гремлина. Их длинные хрящеватые уши безвольно обвисли, между сложенных коротких крыльев острые бугорки позвонков оттягивали серую кожу.
      Девушка, стараясь ничего не задеть, подошла ближе. Гремлины продолжали неподвижно смотреть в потухший камин. Она остановилась и тихо позвала:
      – Гермуль… Я принесла тебя сушеных фруктов…
      Крайний слева гремлин едва заметно вздрогнул. Его крылья пошевелились. Он чуть повернул голову и посмотрел на девушку большим темным глазом. Она улыбнулась, скинула к ногам заплечный мешок и прислонила к верстаку лук.
      – Гермуль, ты становишься невежливым… – она смахнула пыль с деревянного кособокого стула, присела и подперев голову ладонями, посмотрела на камин.
      Гремлин медленно повернулся к ней и улыбнулся двумя рядами острых зубов.
      – Милая моя Таэль… Как я рад тебя снова видеть! Позволь мне представить тебе своих братьев: вот это Груммель, более известный в пещерах Матхаллы, как Задира, это Бруммель, тот самый, что перепив вишневой настойки оседлал мантикору, а этого ты сама прекрасно знаешь, вы ведь знакомы, да малютка Чик-Чик?
      Гремлины продолжали смотреть незрячими глазами в камин. Девушка рассмеялась.
      – Гермуль, если бы ты был человеком или эльфом, я бы сказала, что ты двинулся умом на старость лет. Но, у вас, у Тхару, этот процесс выглядит совершенно иначе. Поэтому, я сделаю вывод, что ты просто очень соскучился за соплеменниками, раз уж высек из камня из подобия. Если честно, то я на мгновенье действительно поверила в то, что Тхару возвращаются в Лаору…
      Гремлин нежно погладил брата Бруммеля по каменной морде и ответил:
      – Мне стало скучно, Таэль… Четыреста лет одиночества, и твои редкие визиты не смогли изменить ничего. Я бесконечно одинок, а это, он ткнул пальцем в истуканов, – это всего лишь очередная попытка убежать в прошлое. Неудачная, скажем прямо…
      Девушка огляделась и провела пальцем по зеркалу в прекрасной кованной раме. На полированном серебре остался пыльный след.
      – И сколько же ты времени уже общаешься со своими каменными братьями? Мне сдается, с тех самых пор, как я постели твою пещеру в последний раз… Не так ли?
      Гремлин пожал худыми плечами, собрал серую кожу на лбу в складки и задумчиво проговорил:
      – Ты задала мне непростую задачу, милая Таэль, и мне пришлось много думать о сущностях этого мира. О том, откуда все берется и куда приходит в конце концов. Ты прекрасно знаешь, что такие задачи не для Тхару, они для гномов, но я не видел живого гнома уже добрых пять сотен лет… В тягостных раздумьях я провел много времени, а потом решил, что мне нужна компания.
      Девушка дослушала и молча кивнула. Она распустили тесемки на заплечном мешке и поискала глазами среди хлама какое-нибудь блюдо. Гремлин проследил за ее взглядом и рассмеялся.
      – Вон там, за набором резцов четвертой заточки, по-моему, есть большая тарелка.
      Таэль встала, порылась в инструментах и вытащила керамическое блюдо с разноцветным орнаментом. Она вытерла пыль рукавом куртки и высыпала из мешка целую гору засахаренных фруктов. Гермуль, облизнувшись длинным темно-синим языком, присел поближе и тут же набил себе полный рот.
      – Фа такф дафноф нифчегф фкуфнф…
      Таэль, глядя, как гремлин пытается объясняться с набитым ртом, улыбнулась и махнула рукой.
      – Прожуй сначала, представитель древнейшей цивилизации…
      Пока гремлин хрустел фруктами, она пристально разглядывала изваяния у камина. Это была потрясающая работа, каждая морщинка на их каменных телах была тщательно прочерчена необыкновенно искусным резцом. Только их глаза – невидящие полушария, выдавали тонкую работу мастера. Наконец, Гермуль слизал длинным языком последнюю сливу, и блаженно закатив глаза, откинулся назад и проурчал:
      – Это прекрасно… Я так соскучился по фруктам… Последний раз я слопал кальмара-перевертыша, попавшегося в ловушку в башне. Вкус у него был, как у подошвы сапога… Милая Таэль, не могла бы ты посещать меня чаще? Я с удовольствием бы выслушивал твои причитания по поводу несовершенства этого мира в обмен на засахаренные фрукты…
      Девушка улыбнулась и ответила:
      – Ты живешь слишком высоко и слишком далеко, Гермуль. Путь через Санд-Карин опасен даже для эльфа. Возможно, если бы ты перенес свое жилище, к примеру, в горы Иггорд, я бы посещала тебя значительно чаще.
      – Иггорд? Это на границе Бембирры, которую бескрылые называют Биролем? Нет уж, милая моя, уволь… Я конечно не против питаться человеческим мясом, – Гремлин кровожадно пощелкал зубами и комично запыхтел, – Но, боюсь, что всех охотников за сокровищами мне не съесть… Помимо этого, я просто не люблю людей. Не люблю их вид, их животный запах, мне не нравятся их привычка лезть с оружием и факелами во все пещеры… Так что, пожалуй я пока останусь здесь, и пусть мне придется ждать следующего твоего визита несколько лет. Кстати, как поживают твои соплеменники?
      Таэль пожала плечами и задумчиво ответила:
      – Я не общаюсь с эльфами, ты же знаешь, Гермуль. Практически. Местные, из Санд-Карина избегают моего общества, на востоке и за пределами Лаоры я не бываю… Последний раз я беседовала с одной эльфийкой из южного полесья, почти на самой границе аведжийской равнины. Это весьма интересная особа, Гермуль…
      – О… Ты нашла что-то интересное в эльфах? Это для меня ново. Я думал, что последнюю тысячу лет интересуешься только людьми, и тебе нет дела до соплеменников. Кстати, от тебя сейчас пахнет только человеком… – Гермуль пошевелил внушительными ноздрями на сером лице и оскалился… – Ну, и что же замечательного и такого интересного в этой эльфийке из южного полесья? Неужели она придумала как вернуть власть вашей расе?
      – Увы, нет… Это совершенно обычная девушка из семьи Горана Этиэлля, она осталась в Лаоре по собственной воле, я так предполагаю, что у них там вышел серьезный семейный конфликт. Она прожила все эти годы затворничества на именном дереве семьи, но однажды, совсем недавно, с ней приключилась страшная неприятность. Во время охоты ее загнали в ловушку древесные вирмы, и если бы не случай, то возможно, что она уже бы проросла где-нибудь на болоте хищным побегом. Случай выглядел как высокий мужчина с развевающимися темными волосами. Он отбил девушку от вирмов, а дальше…
      – А дальше у них приключилась любовь… Эх… – Гермуль вздохнул, его лицо тут же расплылось в довольной улыбке. – Как давно я не слышал ничего подобного, Таэль. Какая прекрасная легенда, как это мне напоминает древние сказания, которые моя бабка, Ворчливая Анит, мне рассказывала перед сном нам с сестрой, когда мы, еще совсем маленькие бескрылые тхару, капризничали в своих чудесных каменных кроватках, на самой вершине замка Ганф…
      Девушка грустно улыбнулась.
      – Конечно. Гермуль, из этой истории получилась бы замечательная легенда. Но… Ее спаситель был человеком…
      Гремлин поморщился, взмахнул длинными ушами и подозрительно засопел. Таэль невозмутимо продолжила.
      – Между ними действительно вспыхнуло пламя странного чувства, возможно, что это и была настоящая любовь, возможно. Через некоторое время этот человек погиб, а девушка родила ребенка…
      Гремлин вздрогнул всем телом, его крылья вдруг взвились за спиной и тут же опали.
      – Я не ослышался? Ты сказала, что она родила? Я не порицаю межрасовых связей и никогда не порицал, в конце концов, вы и люди очень похожи, внешне… Но это…
      – Да, Гермуль, как это не удивительно, она родила от человека. Родила здорового мальчика в положенный ей срок.
      Гремлин запыхтел, как забытый на костре чайник.
      – Но это невозможно, моя милая Таэль… Люди и эльфы не совместимы… У вас совершенно другое строение. И ни одна эльфийка не способна забеременеть от человека, не говоря о том, чтобы родить кого-то… И ты должна знать это лучше меня, ведь это ты жила с человеческим самцом столько лет…
      Таэль грустно улыбаясь, покачала головой и ответила:
      – Ты прав, Гермуль. Ты совершенно прав. Но она родила и с этим придется считаться. И более того. – Она сделала паузу и внимательно посмотрела в темные глаза гремлина, – Отец ее ребенка, был очевидно, не просто человек. Он был нечто другое, и не задолго перед смертью, он передал ей вот это… Она осторожно извлекла из-за пазухи сверток, не торопясь развернула и выложила на ладонь семиконечную звезду из темного металла.
      – Хр-р…
      Она посмотрела на Гермуля и отпрянула. Гремлин весь подобрался, взмахнул крыльями, из его длинных согнутых пальцев на длину ладони высунулись острые черные когти, а глаза стали желто-белыми, как брюхо протухшей рыбы. За все долгие годы она увидела его таким в первый раз, и поспешно накрыла звезду ладонью.
      – Ты знакома эта вещь?
      Гремлин сложил крылья и отвернулся.
      – Гермуль… Я не понимаю…
      – Вот, мои братья предупреждали меня, а я их не послушался, старый я дурак. Не совсем человек… Эльфийский ребенок. Еще и это… Значит они здесь, они никуда не исчезли, и они возвращаются…
      – Кто они, Гермуль?
      Гремлин повернул голову и покосился на девушку темно-фиолетовым глазом.
      – Оборотни Элоис. Древние демоны из Дома Света. Они не покинули этот мир, увы…
      – Оборотни? Значит этот ребенок – плод связи древнего демона и эльфийки? А что это за Звезда? Скажи мне, Гермуль, почему ты так испугался?
      – Это Ключ, девочка моя.
      – От чего?
      – Это ключ от бездны. От той самой бездны Вернигора. Я ведь знал это. Знал, но не хотел верить. Многие годы меня терзали странные предчувствия, словно я заново переживал второю эпоху правления Баньши, когда наш род тоже оказался на грани вымирания. Я долго думал об этом, но сваливал ответственность за происходящее на людей, алчных, злых и нетерпимых существ, которых древние боги подселили к нам, исходя из своего какого-то странного умысла. Очевидное, между тем, лежало на поверхности, но я не замечал этого. Еще много веков назад, исследуя древние замки и заброшенные подземелья, я находил следы страшные следы их пребывания, но и мысли не допускал, о том что они могут вернуться. Теперь, все стало на свои места. Элоис никогда не покидали Лаору. Год за годом, как и многие тысячелетия назад, они возвращали себе силы и свой первоначальный облик. Это значит, конец цивилизации людей близок. Конечно, я мог бы позлорадствовать по этому поводу, но не стану, отнюдь. Люди обошлись с нами жестоко, но скорее всего, ими просто двигали сами Элоис, а теперь, они пожирая изнутри человеческую плоть будут рваться наружу, рваться к власти над Лаорой, вступят в войну друг с другом, и оставшиеся сильнейшие поделят эти земли. Если только… – он посмотрел на ее руку, сжимающую сверток.
      – Что, Гермуль?
      – То, что ты держишь в руке – это и есть Большая Звезда Вернигора. Ключ к тайному лабиринту, где древний правитель Лаоры спрятал оружие, которым он победил Элоис. Демоны будут искать это оружие, когда память и сила полностью возвратятся к ним, искать для того, чтобы оградить себя от нападения. Когда-то этим оружием уже воспользовались баньши, повергнув оборотней Элоис.
      – А почему ты называешь эту звезду ключом от Бездны?
      – Потому, девочка моя, что каждый, применивший оружие Вернигора несет тяжкое наказание. Сила его такова, что ни одно живое и мыслящее существо не способно выдержать такого удара. После того, как баньши использовали оружие в войне против Элоис, их раса исчезла за считанные годы, а оставшиеся просто бежали через свои порталы. Это оружие нельзя использовать. Только существа, подобные Вернигору могут сладить с ним. Наши расы слишком слабы для этого.
      Таэль осторожно положила сверток в свой мешок, прижала руки к груди и негромко проговорила:
      – Гермуль, я боюсь… Первый раз за свою долгую жизнь я боюсь. Зачем этим демонам понадобился ребенок от эльфов?
      Гремлин подсел к ней и нежно обнял за плечи длинной серой рукой.
      – Я не знаю, девочка моя. Не знаю. Ваша раса всегда выделялась среди остальных. Вы всегда были искренними, немного наивными и бесконечно мудрыми. Наши старейшины говорили, что если огры несут свет глаз Вернигора, то эльфы – свет его души. Этот ребенок – загадка. Его отец был аведжийцем?
      – Да, Гермуль.
      – Ну конечно, конечно… Я когда-то тебе рассказывал о Барагме, зловещем затерянном замке, который я посетил много веков назад вместе с человеком по имени Теобальд Расс. Барагма, пожалуй, это единственное прямое наследие древних правителей Лаоры. Замок постройки демонов. И правили в этом замке именно аведжийцы. Возможно, именно в их народе Элоис растворили обильно свое семя, перед тем, как баньши лишили их тел и могущества. Так вот, судя по легендам, именно в Барагме находится тот самый лабиринт, в котором спрятано оружие Вернигора и не только оружие. Тебе придется вернуть Звезду ее владельцу, девочка моя. Для нас она совершенно бесполезна. Мы все равно не сможем открыть заветную дверь.

      Обитель горела. Пылали островерхие башенки и резные покатые крыши молельных домов. Горел чудесный многоярусный сад, а легкие деревянные строения выгорели дотла, и уже почти не дымили.
      Полковник устроил поудобнее на коленях глиняную миску и зачерпнул деревянной ложкой пресную серую кашу. Его слуга нарезал большим кинжалом хлеб и холодное мясо, смахнул куски на холстину и придвинул полковнику. Командир отсутствующим взглядом скользнул по нарезанной снеди и устало поинтересовался:
      – Ты, сын бригадной оленихи, кинжал-то хоть обмыл?
      Его слуга и оруженосец присел рядом на корточки и глядя на пожарище, заморгал хитрыми глазками.
      – Не волнуйтесь, господин полковник, чистый он… Об рукав вытер…
      – Об рукав… Скотина…
      Полковник тупо пережевывал чуть теплую кашу, и смотрел на носки своих сапог, обильно вымазанные кровью и облепленные сухими травинками. Внутри себя он чувствовал тяжелую неудовлетворенность этой странной победой, к тому же, перед боем он не успел отлить, и теперь страдал от неприятной липкой сырости в штанах. Есть перехотелось. Он кинул ложку в свой шлем, отставил миску и повернулся к слуге.
      – Где там обоз? Давай, шевели задницей. Скачи к обозу, найди мне чистое платье и пива привези. Пошел, шельма! – он протянул руку к плети, но слуга уже проворно вскочил, и побежал через двор к оленям.
      Полковник порылся в полевой сумке, вытащил зеленое яблоко и с хрустом откусил сразу половину. Рядом с ним солдаты разбивали палатку для раненых, а в стороне, на вспаханном поле армельтинская пехота уже возводила лагерь. Остатки его ариона расположились чуть дальше, за маленькой рощицей, там, куда ветер не доносил дым от пожара. Полковник сжевал яблоко вместе с твердой серединкой, посмотрел на свои грязные руки и задумался.
      Они вошли в бой прямо с марша, как только заметили на севере сигнальный столб белого дыма. Сигнал означал, что пехота уже выдвинулась в атаку, а лучники заняли свои позиции. Арион изменил свое движение, и первая панта пошла в обход укрепленной стены Обители. Не зря, ох не зря он отправил вперед разведку – монахи ждали нападения и добросовестно готовились к нему. Две дороги, ведущие в обитель, были перекопаны и усеяны многочисленными замаскированными ловушками, и если бы он отправил кавалерию в лоб, их бы встретили острые заграждения и ямы, заполненные горящим маслом. Но и так монахи доставили им немало хлопот. Стены обители, с виду не предназначенные для удержания врага, штурмовать оказалось непросто, и первая панта лейтенанта Пирса полегла почти вся. Но тут, в тыл монахам вышли передовые отряды армельтинской пехоты, и задача несколько упростилась. Он приказал рыцарям спешится, и вступить в непривычный для многих из них бой в тесных городских условиях. Но, когда вторая панта, ценою многих жизней, расчистила проход для кавалерии и открыла ворота – победа была предрешена. Остатки ариона вихрем ворвались в обитель, и никакое отчаянное сопротивление и воинское искусство одиночек-монахов не могло сдержать натиск имперских железных пант. Обитель пала, и согласно приказу из Вивлена подлежала полному уничтожению, но глядя на то, как солдаты поджигают здания необыкновенной изысканной красоты, и сваливают в костры целые ворохи старинных свитков, полковник почувствовал внутри какую-то неприятную тяжесть, постепенно перерастающую в режущую боль, словно сегодня, он своими руками уничтожил целую эпоху в истории Лаоры. Да так оно конечно и было…
      Из задумчивости его вывел хриплый голос:
      – Что прикажете делать с пленными, господин полковник?
      Он поднял взгляд на своего заместителя. Бородатый арион-майор стоял перед ним, и его панцирь все еще покрывали темно-красные потеки. За его спиной маячили два капитана из имперской разведки, гладковыбритые, в чистых новых мундирах с гербом империи.
      – Ах, да… Пленные. Пленных быть не должно, майор. Это приказ. Где они сейчас?
      Майор повернулся и указал на невысокое, стоящее особняком деревянное строение.
      – Мы согнали их в конюшни, господин полковник.
      – И сколько их там?
      – Около трех сотен.
      – Вы нашли Отца-Настоятеля?
      Майор пожал плечами. Из-за его спины выступил один из капитанов. Когда он заговорил, в его глазах полковник увидел насмешливое презрение.
      – Отец-Настоятель покончил с собою, господин полковник. Мы обнаружили его тело в подвале библиотеки. Судя по всему, он принял яд.
      Полковник тяжело вздохнул. Раздражение, накопившееся внутри рвалось наружу, вдобавок, ему казалось, что от него дико разит кровью и мочой. Он посмотрел, как четверо солдат пронесли мимо изрубленное тело лейтенанта Пирса, и проговорил:
      – Значит, покончил… Ладно. Майор, тот сарай, где пленные – сжечь. Вместе с пленными. На это дело отрядишь этих вот красавцев, – он ткнул грязным пальцем в имперских разведчиков. Те непроизвольно отступили, с широко раскрытыми глазами. Старый майор ухмыльнулся жестким звериным оскалом. Полковник улыбнулся в ответ и добавил:
      – А как вы думали, господа офицеры? Чужая боль да не минет вас… И отмываться от крови мы будем отныне вместе…

      Тощий монашек в засаленной до блеска рясе дико озирался по сторонам выпученными от ужаса белыми глазами. Позади него, поигрывая многохвостой плетью, стоял могучий гвардейский капрал в черных доспех. Селин, развалившись в кресле, перечитывал послание от Виктории, и иногда поглядывал на монаха из-под густых бровей.
      "Господин генерал, Гларум честно выполнил первую часть своей миссии. Он отыскал того самого писаря из приюта Детей Господних, которому Коррада несколько лет назад доверил перевод апокрифа Митча. Насколько удалось установить, этот монах сделал полный перевод запрещенной рукописи, и Коррада поручил ему найти в архивах таинственный Список Желанных, о котором мы с вами говорили, в связи с особыми свойствами, присущими только Гларуму. Мне известно, что на самом деле, никакого Списка никогда не существовало, это выдумка последователей Митча. Информация о Списке исходила от главного адепта веры Митча в наше время, маркиза Дона Дракона Им-Моула, покойного главы секты Эркуланских Пожирателей, а маркиз Им-Моул, как известно, был более чем не в себе. Я не сочла за труд, и составила свой Список Желанных. И как вы могли уже заметить, первую строчку в этом списке занимает сам Гларум. Пришлось слегка пофантазировать, добавляя сочных красок в его родословную. Теперь, вы можете, используя того самого, преданного Корраде монаха, передать этот Список в нужные руки. Думаю, епископ-палач, просто жаждет его получить, и ждать следующего шага от церкви долго не придется. К тому же, насколько мне стало известно, кампания у стен Дрира неоправданна затянулась. Войска так и не смогли полностью блокировать город, а это означает, что осада может затянуться надолго. Думаю, что в свете подобных событий, стоит поторопиться и вывести Корраду из игры".
      Селин дочитал, странно улыбнулся и пробормотал в пустоту:
      – Джайллар побери эту женщину… Однажды с ней придется расстаться, и меня эта перспектива вовсе не вдохновляет…
      Он взял со стола влажное душистое полотенце и тщательно протер лицо. В данный момент, больше всего на свете, генерал хотел спать. Где угодно, хоть на старом диване в кабинете, да хоть на холодном полу – только спать. Хотя бы полслужбы. От постоянного недосыпания голова его медленно превращалась в котелок с расплавленным свинцом. Жгучая боль в затылке терзала его уже несколько дней, но пока он не мог позволить себе расслабится. Пока…
      Генерал поморщился от боли, передернул плечами и голосом, в котором явственно ощущалось многодневное недосыпание, спросил, обращаясь к сидящему на жестком неудобном стуле монаху.
      – Так ты и есть брат Спуцилла, переводчик из приюта Детей Господних?
      Монах издал жалобное блеяние, рухнул на пол, и резво работая коленями пополз к его креслу. Жалобно всхлипывая он принялся остервенело целовать начищенные генеральские сапоги. Селин брезгливо поморщился и пробормотал:
      – Капрал…
      Гигант сделал два шага, одной рукой приподнял дергающееся тело и швырнул в стену. Раздался смачный хруст и во все стороны полетели красные брызги.
      – На стул его. И воды…
      Капрал, не меняя выражения на каменном лице, схватил монаха за шиворот, и усадил на стул. Потом взял со стола кувшин с водой и выплеснул все содержимое несчастному в лицо. Монах, размазывая по лицу кровавые сопли, весь сжался и стал похож на мускусную белку, которой злые мальчишки оборвали крылья. По кабинету потянулись волны смрада.
      Селин потер виски и поморщился.
      – Вот Джайллар… Ну ладно, продолжим. Ты меня слышишь?
      Монах судорожно закивал маленькой головенкой.
      – И это радует. Отвечай на вопросы здесь, или тебе придется делать тоже самое, но не сидя на стуле, а свисая вниз головой с дыбы… Так что, возьми себя в руки. Ты понял?
      В ответ опять всхлипы и кивание. Селин прищурился и дал знак капралу выйти. Гигант четко развернулся и исчез за дверью.
      – Я не силен в истории, монах… Тем более, в истории церкви. И ты сейчас меня просветишь. И чем подробнее и точнее будут твои ответы, тем больше вероятность того, что сегодняшнюю ночь ты проведешь в своем приюте, а не в обществе гранд-палача. Итак… Что из себя представляет пресловутый апокриф Митча? Говори языком понятным, без всяких ваших церковных премудростей.
      Монах вздрогнул, и испугано вращая глазами, быстро заговорил:
      – Этой одна из тайных книг, великий генерал… Одна из самых тайных церковных книг. Ее полное название – "Видения смуты и тайные проповеди. Хаос и камень Лун, исторгающий кровь", великий генерал. Это книга записана со слов самого архиепископа Митча Второго еретиком Верритой, для новой редакции Книги Возвышения. Однако, великий генерал, на третьем соборе в честь господа нашего Иллара, епископы Лаоры обвинили Митча в ереси и придали его имя, и его творение анафеме… Апокриф Митча вошел в "Книгу Невидимых Лун ", главную книгу проклятой секты Отрекшихся, секты, созданной самим Верритой, Рожденным в Кровавом Бою.
      – Что за Веррита? Подробнее…
      Монах посветлел лицом, глаза его лихорадочно заблестели, стало ясно, что такие истории и есть смысл его никчемной жизни. Когда он заговорил. Селину показалось, что от прежнего испуга перед всемогущей имперской разведкой у него не осталось и следа.
      – Еретик Веррита – один из тех, кто попытался расшатать устои веры нашей, и было это еще при правлении императора Адальберта Шестого, во второй половине шестого века по исчислению Новой Империи. По книгам, Веррита родился прямо посреди кровавого сражения, когда его мать билась в рядах защитников Сафира. Город осаждали войска бриульского князя Роберта Третьего "Расчленителя", и судьба защитников города была предрешена – все они погибли на кольях, и их трупами еще долго пировали падальщики… Младенца Верриту, завернутого в окровавленный плащ убитого солдата подобрал безымянный священник из обители Семиндар, мальчик вырос и отдал всего себя служению господу, и в вскоре сам возглавил Обитель. Он был прекрасным оратором и проповедником, знал позабытые языки и изучал самые древние книги, от времен Старой Империи. Легенда гласит, что в одной из книг Веррита наткнулся на описание чудодейственных ритуалов, пришедших из глубин веков. Изучив эти практики, Веррита отправился к архиепископу Митчу. В лице старого архиепископа Веррита нашел поддержку и понимание и после нескольких лет, проведенных в суровой аскезе и изучении древних книг, сам Митч написал тот апокриф, точнее будет сказать, что это верный Веррита переносил откровения Митча на пергамент. Вдвоем они собрали приверженцев из наиболее преданных и решили открыть глаза духовенству, на истинную, как им казалось веру, но главы Святой Церкви Иллара не пожелали изменять канон, и даже более, они ополчились на Митча, они предали его имя анафеме, а "Видения смуты и тайные проповеди" запретили под страхом смерти. Митч был схвачен и сожжен на костре, а Веррите удалось бежать. Он собрал вокруг себя целую общину, они путешествовали по Лаоре и проповедовали свою новую веру, но везде подвергались гонениям. Вскоре и сам Веррита был схвачен властями города Термбур. Его сторонников распяли вниз головами вдоль дорог, а самого Верриту четвертовали, а останки сожгли, поливая черной смолой.
      – В чем заключалась основная доктрина учения Митча, и почему церковь прокляла его имя и охотилась на его последователей?
      – Апокриф Митча, великий генерал, это повествование о Хаосе. О том, как Джайллар порабощает людей. Митч считал всех людей изначально проклятыми прикосновением Хаоса. Он считал Хаос недугом, болезнью, поражающей человечество через кровь, и использовал древние ритуалы для очищения.
      Селин недобро ухмыльнулся и прорычал:
      – Так это он первым начал пить человеческую кровь, да монах?
      Брат Спуцилла испуганно закивал. Его губы мелко дрожали.
      – Да, великий генерал… Митч считал, что только так он может спастись от приближающего Хаоса…
      – А ты, значит, перевел этот самый апокриф и торжественно вручил Корраде? Вот интересно, выпил ли он кровь старого Вальтера… Ладно, ты мне отвратителен, как и все ваше мерзкое братство. Что это еще за Списки Желанных?
      – Это мифический документ, создание которого приписывают самому Веррите, великий генерал. В этих списках указывались великие рода Лаоры, изначально несущие в себя гнусное семя Хаоса. Этих списков никто никогда не видел, и упоминаются они лишь дважды: в протоколах допросов самого Верриты, которые проводил канонизированный ныне святой отец Кунди, и протоколах допросов проклятого трупоеда Дракона Им-Моула…
      – Но ведь Коррада поручил тебе отыскать эти Списки? Возможно, они действительно существуют?
      – Нет, великий генерал… Я уверен, что их никогда не существовало…
      – Ну, значить тебе придется их создать, монах… – Селин устало порылся в свитках на столе и выбрал один из них. – Вот. Это тебе за образец.
      Монах уставился на пергамент вытаращенными от ужаса глазами. Селин швырнул свиток ему под ноги и медленно проговорил:
      – Прочти это внимательно, монах. Ты создашь такой же свиток, придашь ему вид древнего, надеюсь, тебя не надо этому учить, и передашь его в Дрир. Времени тебе на это – три дня. Мои люди буду следить за тобой. Если ты задержишься с работой – тебе отрубят ноги и накормят ими весь приют. Если ты попробуешь обмануть нас – твоя смерть будет ужасной. Помимо этого, на словах ты передашь, что первый в списке, некий Анджей Гларум, потомок термбурских князей, проживает в пригороде Вивлена, адрес там указан. Стража!
      В кабинет вошел тот самый огромный капрал и выжидающе посмотрел на генерала. Селин, глядя как монах подбирает дрожащими руками свиток с пола, тяжело вздохнул и отдал приказ:
      – Капрал, этого мерзавца передашь моему дежурному офицеру. Пусть его доставят в приют, туда откуда взяли, и не спускают глаз.

      – Жрать-то как охота… – Сивый привалился спиной к стене, достал из-за пазухи тряпку и принялся оттирать потемневшее от крови лезвие меча. Рядом, тяжело дыша, присел Людоед.
      – Жрать-то? На вот, пожри… – Он вытащил из кожаной сумки на поясе сухарь и протянул Сивому. Сивый откусил кусок, прожевал и вернул оставшееся.
      – Сами лопайте, господин лейтенант. Неизвестно, сколько мы еще здесь проторчим.
      – Скоро, рыбий глаз, скоро все кончиться…
      В полутемном зале мечники сбились у стены, подальше от разбитых окон, через которые с площади тянуло промозглой сыростью и дымом. Возле окон остались лишь несколько человек с арбалетами. Солдаты, изнуренные многодневными сражениями молча передавали друг другу бурдюки с вонючей водой и зябко дышали на замерзшие руки. За стенами шумел непрекращающийся дождь, там, за пеленой дождя где-то вдали зычно перекликались люди, и было непонятно, то ли это враги, готовящиеся к штурму, то ли это бравые бирольцы из имперской бригады, отчаянным броском захватили две древние башни у противоположного конца площади.
      Людоед оглядел заваленный трупами зал, и пробурчал:
      – Мертвых… Того… Убрать надо. Там за коридором дырка в подвал есть, надо посбрасывать…
      Сивый устало кивнул, но с места не тронулся. Из кучи тел в самом центре зала донесся жуткий стон, один из монахов зашевелился, перевернулся на живот и вдруг пополз прямо на Сивого. Он полз, тряся окровавленной головой, на которой невозможно было различить черт лица, а за ним по полу тянулись сизые потроха. Сивый вскочил и одним ударом отделил голову монаха от тела. Обезглавленный труп рухнул, из перерубленной шеи толчками выплескивалась темная кровь.
      Сивый с сожалением посмотрел на свой меч, поднял с пола тряпку и снова принялся отирать лезвие. Сидящий в угу молодой солдат вдруг зарыдал. Сивый покосился в его сторону, но промолчал. Людоед нехотя повернул голову и бросил сквозь зубы:
      – Питер, заткнись…
      Солдат зарыдал еще громче. Пряча лицо в ладонях он привалился боком к стене и уже не плакал, а выл по-звериному. Остальные мечники поторопились отойти от него подальше. Людоед скривился.
      – Это война, сынок. Война, за которую государь наш император платит тебе деньги… Надо было оставаться в своей деревне, у мамки за пазухой, рядом с теплой сисей. Если не перестанешь выть, я самолично перережу тебе глотку… Вот так, так намного лучше, рыбий глаз…
      Солдат перестал рыдать, он лишь всхлипывал и жался к стене. Сивый сплюнул себе под ноги и повернулся к Людоеду.
      – Так вот, господин лейтенант… Дом-то мы отбили, а дальше что?
      Солдаты повернули к командиру измученные лица. Сивый сунул меч в ножны и продолжил:
      – Я так понимаю, что город мы расчистили… Ну, окромя ям этих и подземелий. Пожалуй, уже и рыцарям пора в бой вступать?
      Людоед задумчиво почесал щетину и ответил:
      – Площадь наша, бойцы. Завтра здесь будут "Призраки" и "Мантикоры"… За ними придут осадные машины и остальные войска. Мы свою работу выполнили, рыбий глаз… Вот только эту ночь пережить бы… А с рассветом, глядишь – и пиво будет, и обозы, и каша горячая. Ночь только пережить, рыбий глаз…
      Солдаты тяжело вздыхали и отводили глаза. Людоед осмотрел свой небольшой отряд и просипел:
      – Умирать страшно, рыбий глаз. Страшно, вот так вот, под дождем и в дыму. Но вы все пришли сюда за той самой звонкой монетой, и все дали слово верности нашему Императору. И мы не умрем! Мы армельтинцы, гордость армии Императора. Мы будем резать, жечь и грызть, будем, если надо… А сейчас – спать. Этих вот только в яму покидаем – и спать. По очереди, по одному, в полглаза, змеи степей! И не дадим застать себя врасплох!

      Здесь, южнее Бадболя, было значительно теплее, светило мягкое осенние солнце и деревья вокруг стояли, едва тронутые легкой желтизной. На ужин им раздали миски с жидкой похлебкой, в которой плавали редкие плохоочищенные кусочки кореньев. Аттон быстро опустошил свою тарелку, швырнул миску в помощника обозного повара, и вернулся к размышлениям.
      Шла четвертая неделя его вынужденного путешествия на юг, и никакой возможности совершить побег пока не предоставлялось. Конечно, ему не составило бы труда вырвать цепь из ненадежных креплений в полу, передушить охрану и скрыться, но в обозе не было ни одного верхового животного, а пешком, да со скованными руками он далеко бы не ушел. Дорога, по которой двигался караван пролегала в незнакомой ему южной части Прассии, деревни попадались редко, и только в одной из них Аттон заметил что-то вроде кузницы. Повсюду вдоль дороги мелькали напоминания о недавно прошедшей войне. Почти на каждом дереве у развилки болтался обеденный остов какого-нибудь несчастного дезертира, а в деревнях испуганные люди по-прежнему прятались по землянкам, стараясь ничем не выдать своего присутствия.
      В этот вечер торговый мастер Рупир Хайок решил провести осмотр каторжников. Для чего осуществляются такие осмотры, Аттон так и не понял. Кормили их паршиво, в плену у Баркая в этом плане было гораздо лучше, на прогулку выводили один раз в сутки, за каждую ошибку, будь то громкий крик или просьба о добавке, жестоко били. Всех, кроме Аттона. Очевидно, что Хайок предполагал продать его еще дороже, и поэтому берег. Остальные каторжники, а их в клетке было семеро, регулярно получали свою порцию ударов плетьми или палками. Впрочем, как заметил Аттон, бантуйцы, в отличии от всех остальных охранников этого мира, садистов по определения, никакого удовольствия в избиениях униженных людей не находили. Они делали это равнодушно, даже нехотя, словно выполняя неприятный, но тем не менее обязательный к исполнению ритуал. В лагере вообще поддерживалась железная дисциплина, построенная на беспрекословном подчинении старшему торговому мастеру. Бантуйцы делали все четко, размеренно, чем немало удивили Аттона, прекрасно знающего обычный быт караванщиков. Впрочем, как он понял, такая жесткая дисциплина себя вполне оправдывала. Караван двигался без задержек, мощные телеги, груженые разнообразным товаром двигались плавно, сказывалась мастерская работа плотников, ни мгновенья не сидящих без дела, могучие волы были ухожены, их чешуйчатые бока лоснились от жира. Аттон, отводивший в свое время не один караван, был поражен четкостью и слаженностью действий бантуйцев, и даже испытал что-то вроде зависти.
      Когда старший торговый мастер приблизился к их клетке, Аттон обдумывал очередной план побега, равнодушно поглядывая при этом на своего соседа – хмурого тощего северянина, заходящегося в беспрестанном кровавом кашле. Северянин, пойманный на воровстве скота и проданный на галеры, умирал от грудной лихорадки и от побоев. Заметив Хайока Аттон отвернулся от умирающего и принялся разглядывать бантуйцев. Старшего торгового мастера сопровождал тот самый хромой толстяк с изувеченным лицом и несколько вооруженных охранников. Толстяк вытаращился на Аттона единственным мутным глазом и что-то невнятно пробурчал. Хайок прищурил темные глаза и поглядывая на Аттона, спросил у хромого:
      – Ты уверен?
      Толстяк закивал лысой головой.
      – Да, господин старший торговый мастер, совершенно точно уверен, это он.
      Хайок повернулся к охране и указал на Аттона.
      – Вывести его.
      Один из бантуйцев приоткрыл дверь клети, а другой разомкнул длинным ключом замок, удерживающий цепь и проговорил:
      – Ты, темноволосый, вылезай. С тобой хочет побеседовать старший торговый мастер.
      Аттон выбрался из клетки и немного попрыгал на месте, разминая затекшие ноги. Высокий бантуец с равнодушным темным лицом ткнул его в спину ножнами корда.
      – Пошел, пошел.
      Аттон неспешно приблизился к торговому мастеру и улыбаясь уголками губ посмотрел на него сверху вниз. Рупир Хайок не доходил ему даже до плеча. Бантуец неприязненно оскалился и проговорил:
      – Чему ты улыбаешься, хайшем?
      Аттон невозмутимо пожал плечами и ответил:
      – Тому, что я еще жив, старший мастер-башар…
      Хайок задумчиво пожевал губами и улыбнулся.
      – Баркай сказам мне, что ты храбрый воин, хайшем. А мой писарь Иени говорит, что ты тот самый знаменитый Птица-Лезвие, о подвигах которого слагают легенды. Так ли это, хайшем?
      Аттон покосился на изувеченное лицо одноглазого толстяка и подтвердил:
      – Да, старший мастер-башар. Я и есть тот самый Птица-Лезвие, о котором слагают легенды.
      Хайок обхватил пальцами гладкий подбородок и задумался. Из клетки за спиной Аттона раздался надсадный кашель. Хайок быстро повернулся к охранникам и прошипел:
      – Ну хватит… Этот подонок мешает мне думать. Убейте его.
      Охранники сорвались с места. Аттон повернул голову и понаблюдал, как из клетки извлекают брыкающегося северянина. Когда один из охранников поднял топор, Аттон отвернулся. Из-за спины донесся жалобный стон и два глухих удара. Хайок, улыбаясь, смотрел на него.
      – За этого больного гурпана я заплатил жалкие гроши, по сравнению с теми деньгами, что мне пришлось выложить за твою голову, хайшем. Я бы никогда не поверил в эти сказки про Птицу-Лезвие, но я верю своему другу Баркаю. И он мне рассказал, что ты умудрился убить двух его людей, хотя при этом у тебя из затылка торчала стрела ловцов. Возможно, Баркаю действительно надо было сразу убить тебя, но он сохранил тебе жизнь, и я его понимаю. Он понес серьезные финансовые потери и компенсировал их сполна, передав право владения тобою мне. И что же мне теперь с тобою делать, хайшем? Если я продам тебя мастеру Меку на галеры, я не верну себе и доли того, что вложил. Если я продам тебя мастеру Валлою на изумрудные рудники, я возможно и получу назад часть своих денег. Я могу оставить тебя при себе, но почему-то мое сердце подсказывает, что ты никогда не станешь частью Великого Торгового Дома. Остается одно – доставить тебя в славный город Мастеров, чтобы главы Великих Кланов решили твою участь. Возможно, кто-нибудь из них и даст за тебя хорошую цену.
      Аттон спокойно улыбнулся.
      – Сколько ты заплатил за меня, мастер-башар?
      Хайок переглянулся с одноглазым и ответил:
      – Двадцать колец золотом, хайшем.
      Аттон присвистнул.
      – Мне кажется, Баркай слишком дорого оценил мою голову. Впрочем, я могу предложить тебе такой выход. Ты меня отпустишь, а я обязуюсь вернуть тебе в течении двух лун эту сумму, плюс еще десять золотых колец.
      Хайок улыбнулся и отрицательно покачал головой.
      – Ты не умеешь торговаться, хайшем, и плохо знаешь обычаи Великого Торгового Дома. Я не отпущу тебя и не потому, что не верю в твои слова. Есть правила, которые не могу нарушать даже я. Ты останешься в клетке до самого прибытия в столицу. Там уже решать твою участь. Это мои последние слова. – Хайок дал команду охране, повернулся и пошел к обозу.
      Аттон, подгоняемый в спину тычками, вернулся к повозке, перешагнул через окровавленное тело северянина и забрался на свое место.
      "Напрасно ты отказался, мастер-башар. Напрасно…"

      Черная карета с гербом Атегаттов на дверях, запряженная четверкой самых дорогих в этой части Лаоры полосатых оленей, неспешно подъехала к воротам роскошного особняка из белого камня. Бородатые головорезы, презрительно щурясь, распахнули ворота, карета въехала на обширный, мощенный серыми плитами двор и остановилась у широкой мраморной лестницы, ведущей к парадному входу.
      Возница поспешно спрыгнул, открыл тяжелую черную дверцу, и согнулся в низком поклоне. Бородатые громилы, поигрывая топорами, подошли поближе. Из кареты, опираясь на руку слуги, тяжело выбрался очень высокий худой старик, в черном кожаном мундире с генеральскими полумесяцами. Старик степенно огляделся, поводил длинным костистым носом, и замер.
      Прямо возле нарядного украшенного цветниками крыльца, глядели в небо незрячими глазами насаженные на колья изуродованные человеческие головы. Старик зло оскалился и пробормотал:
      – Каков контраст… Удивительные люди населяют эту страну… – Он отвернулся и постукивая тяжелой тростью, стал медленно подниматься по лестнице. Один из громил шагнул за ним следом и предостерегающе крикнул:
      – Господин банкир велел вам подождать…
      Старик остановился и медленно повернул голову.
      – Господин банкир велел мне? Я не ослышался? Наверное, дубина, твой господин имел в виду что-то другое… Никто, кроме Императора, не может ничего повелеть имперскому казначею. Живее, поторопись, предупреди своего хозяина. – старик вдруг улыбнулся так, что громила резко побледнел и громыхая сталью нагрудника стремглав бросился по лестнице вверх.
      У входа в особняк старика встретил сам хозяин дома, полноватый, лысеющий мужчина, с узким лбом и чуть скошенными серыми глазами на грубом лице. Глядя на старика, банкир нахмурил брови и неприветливо заговорил:
      – Генерал Патео, собственной персоной. Не ожидал вас увидеть в своей скромной обители. Надо признаться, что ваше послание застало меня врасплох… Обычно, я не принимаю посетителей у себя дома. Для этого есть специальная резиденция.
      На верхней ступеньке Патео остановился тяжело дыша, сгорбился и приложил руку к груди. Банкир молча ждал, пока старик переведет дух. Наконец, генерал выпрямился и хрипло проговорил:
      – Я не слышу в твоем голосе уважения к правящей власти, Мониссий…
      Банкир зло ухмыльнулся.
      – Я высказываю уважение только платежеспособным клиентам, генерал. Увы, я не могу отнести к таковым правящую династию. Или быть может, вы наконец соизволили привезти мне погашенные векселя?
      Патео поморщился и покачал головой.
      – Я старый человек, Мониссий. Уж если ты не уважаешь мой чин – уважь мой возраст. Дай старому графу присесть у камина и поднеси вина.
      Банкир помолчал, словно что-то обдумывая, затем нехотя махнул рукой.
      – Мой дом, генерал, не предназначен для встреч с высокими имперскими чинами. К тому же, я подозреваю, что речь пойдет о новом займе… Так вот, вынужден вас разочаровать. Никакой беседы не состоится. Мой банк не способен содержать всю Империю, и корона не получит ни единого медного кольца, пока не выплатит старые долги. А долги мне платят все. Или… – Он ткнул пальцем вниз, указывая на обезображенные головы и зло усмехнулся. – Вы победили аведжийцев, получили немалые репарации, но не вернули ничего, не смотря на то, что выиграли войну за мои деньги.
      – Война слишком дорого обошлась нам, Мониссий. Имперская армия покорила мир, и это стоит многого.
      Банкир грубо рассмеялся.
      – Ваш мир, генерал, не стоит ничего… К тому же, этот мир уже не ваш. Этим миром правят деньги, а у Империи денег нет. Кто оплатит последующую службу вашим рыцарям? Нет денег – нет династии, династию сотрет с лица земли собственная голодная и обозленная армия. Этот мир принадлежит отныне нам.
      Патео растянул в жуткой улыбке тонкие бледные губы и тихо засмеялся.
      – Ты думаешь, что ты стал всесилен и велик, Трой? Быть может, на такие мысли тебя подтолкнули доклады маркиза Им-Анхеля? Ты зарвавшийся дурак, Трой. Анхель писал свои свитки под мою диктовку. А сейчас он весело проводит время в обществе имперского гранд-палача, и в данный момент, скорее всего визжит свиньей подвешенный за ребра на ржавый крюк. И труп твоего лучшего шпиона Нарсинга уже объели щуканы. Тебя обманывали и император уже решил твою судьбу.
      Патео страшно захохотал и взмахнул руками. За стеной послышались крики, звон оружия, предсмертные хрипы и стоны. Ворота особняка задрожали и вдруг рухнули, погребя под собою охрану. Во двор ворвались солдаты в черных доспехах. Трой с перекошенным от ужаса лицом попятился назад, споткнулся об каменную вазу и упал навзничь. По лестнице загромыхали сапогами воины. Патео подошел к лежащему Трою и казенным сухим голосом процедил:
      – Ты, Мониссий Трой, обвиняешься в измене, и согласно распоряжению Его Императорского Величества Конрада Четвертого имущество Торгового Совета Норка изымается в пользу имперской казны.
      Солдаты подхватили ошалевшего от ужаса банкира, завернули ему руки за спину и пару раз ткнули лицом в мраморную колонну. Трой, отплевываясь кровью, поднял на старика разбитое лицо и прошипел:
      – Ну, подожди, генерал… Ты даже не представляешь, какие силы ты затронул…
      Патео сухо рассмеялся.
      – Уже представляю, Трой… Но, ты видимо так ничего и не понял… Нет уже на землях Лаоры никого, кто мог бы вступится за тебя. Никого. Этой ночью мы вырезали всех твоих людей. Ты последний, и тебе не будет суда. – Патео повысил голос. – Волею, данной мне Его Величеством Императором Конрадом Четвертым, приговариваю тебя, Мониссий Трой, к смерти. – Он хлопнул по плечу капрала и указал пальцем на обезображенные головы.
      Трой забился в руках солдат и заверещал, как раненый гурпан. Патео жестко усмехнулся, и спускаясь по лестнице, обронил:
      – Замечательное дополнение к коллекции, просто замечательное…

      Нападение на караван не стало для него неожиданностью. Напротив, как только они пересекли границу Аведжии, Аттон уже знал, что за ними пристально наблюдают. Он улавливал чутким ухом вдалеке хруст веток под ногами неосторожно разведчика, он видел едва различимые следы недавнего передвижения больших кавалерийских отрядов, и все это время чувствовал опасность за каждым деревом, за каждым кустом. Соленый ветер, пахнущий морем доносил до него бряцанье оружия и доспехов, тяжкое сопение многих воинов, притаившихся в засаде. Бантуйцы, напротив, почувствовав скорое приближение к родным портам, несколько ослабили внимание и торопили волов, чтобы успеть, как выразился один из охранников, к пришествию осенних штормов. Аттона это вполне устраивало. Он уже высвободил крепление цепи, сковывающей его руки и был готов к любому развитию событий. Его собратья по несчастью, измученные переходом, потеряли всякую волю и большую часть времени лежали на загаженном полу, апатично глядя на трясущиеся прутья клетки.
      События, впрочем, не заставили себя ждать. На них напали днем, как Аттон и предполагал. Осенние ночи были темны, яркий свет Первой Луны не мог пробить тяжелые серые тучи, закрывающие небо, а потому ночная атака теряла всякий смысл. У одной из развилок поперек дороги рухнул огромный эвкалипт, погребя под собою первую повозку вместе с волами. Аттон спокойно выждал, пока нападавшие осыпали караван арбалетными болтами, и как только раздались первые звуки рукопашной, он вырвал крепление своих цепей из гнезда и всей своей массой обрушился на дверь клети. Засов, жалобно пискнув, отлетел в сторону и Аттон, потеряв равновесие, рухнул в грязь. Падение оглушило его, но он тут же вскочил и бросился под повозку.
      Вокруг каравана шел бой. Бантуйцы сражались молча, сражались отчаянно и умело не смотря на очевидно превосходство противника в живой силе. На них со всех сторон наседали усатые аведжийцы, и не разбойники, а солдаты в одинаковых кожаных доспехах вооруженные копьями и дорогими мечами хорошей стали. Аттон видел, что воинское искусство на стороне караванщиков, они без труда справлялись с неуклюжими солдатами, но аведжийцы продолжали наступать и теснить бантуйцев к обозам, оставляя все меньше и меньше простора для маневра. Наконец, Аттон кончиками пальцев почувствовал легкое дрожание и приложил ухо к земле. Приближалась кавалерия, с десяток всадников на лошадях. Аттон перебрался поближе к месту сражения, стараясь, чтобы его не заметили. Ожидать от нападавших сочувствия не приходилось, он справедливо предполагал, что как только аведжийцы покончат с караванщиками, они спокойно прирежут и пленных каторжников. Он осторожно выглянул из-за колеса и увидел, как первые всадники ворвались в сражение и в сторону тотчас полетела отрубленная голова. Караванщики, наконец осознав, что в этом бою им суждено погибнуть бросались на врага с удвоенной яростью. Аттон переполз под следящую телегу, заметив краем глаза, что из сражения на четвереньках выбрался и устремился в сторону леса тот самых хромой толстяк. Аттон хмыкнул про себя и пополз дальше. Наконец, он увидел, то что хотел. У крайней телеги, гарцевал на лошади усатый бритый наголо аведжиец с жабьим лицом. Аведжиец командовал нападавшими, он беспорядочно размахивал руками и выкрикивал бессвязные команды. Аттон выбрался из-под телеги и улучшив момент одним рывком оказался у лошади. Аведжиец, выпучив темные бессмысленные глаза, потянулся за мечом, но Аттон мощным рывком стянул его на землю и с силой опустил тяжелый ботинок прямо на выкрикивающий проклятия рот. Затем он вскочил на лошадь и огляделся. В его сторону никто не смотрел. Несколько всадников топтались у телег, пешие мечники пытались организовать нападение, но караванщики, хоть и потеряв изрядно своих товарищей, продолжали яростно обороняться. У повозок уже лежало не один десяток окровавленных трупов в коричневых кожаных доспехах.
      Аттон развел руки насколько позволяла цепь определив для себя возможность ведения боя, затем вытащил тяжелый длинный меч и тронул поводья.
      "Ладно, мастер-башар… Пожалуй, я дам вам шанс…"
      Он взмахнул мечом, пробуя его на весу, и направил коня прямо в гущу боя.

      – Сейчас раннее утро или поздний вечер, Ваше Величество?
      Фердинанд смотрел в узкое окно, вырубленное в толстой стене… За окном царила серая мгла.
      – Утро, герцог. – Конрад жестом отправил охрану, присел в специально приготовленное для высоких гостей кресло и посмотрел на аведжийца. Правителя империя отделяла от пленного герцога сплошная решетка.
      – Утро… Я потерял счет времени, Ваше величество, и для меня это слово имеет уже совершенно другой смысл, нежели для вас. Утро для меня – это время когда, какой-нибудь из ваших солдат просунет под дверь поднос со скудным завтраком.
      – Вы не жаловались прежде на пищу, герцог.
      – А я и не жалуюсь, Ваше Величество. Я привык ограничивать себя во многом, особенно если это касается моих, скажем так, телесных потребностей. Ваша библиотека в избытке снабжала меня книгами и бумагой, и этого мне вполне хватало для комфортного пребывания в тюрьме. Мне не хватало общества умных людей для бесед, но с этим я вполне смирился.
      – Могу сказать, что пребывание в заключении совсем не отразилось на вашей манере вести беседу, герцог. Впрочем, я позволю себе направить наш разговор в русло обсуждения предстоящих событий. А именно суда, для которого в Вивлене в ближайшее время соберутся главы Великих Домов Лаоры. Все будет соответствовать Маэннской Конвенции, герцог.
      – Не сомневаюсь, Ваше Величество. – Фердинанд, наконец, отвернулся от окна, прошел через камеру и присел напротив решетки. – И еще… Я хочу поблагодарить вас за эту маленькую услугу…
      – Что вы имеете в виду?
      Фердинанд белоснежно улыбнулся и обвел руками помещение.
      – Вы могли бы спуститься для беседы ко мне в подземелья, но вместо этого, проявили столь свойственное Атегаттам благородство, и дали мне возможность подышать свежим воздухом. Это многое для меня значит, поверьте…
      Конрад смотрел на аведжийца и удивлялся про себя. Длительное заключение нисколько не изменило Фердинанда. Герцог выглядел сейчас так же, как и во время их последней беседы в замке Барга. Фердинанд был опрятен, его отросшие волосы и борода были ухожены, а движения остались такими же плавными. Из донесений внутренней службы Император знал, что герцог все свое время проводит за чтением, почти не вставая с нар. Но сейчас, Фердинанд выглядел как человек только принявший ванну и сытно пообедавший после долгой пешей прогулки окрестностями.
      Они некоторое время пристально смотрели друг другу в глаза, затем Фердинанд мягко улыбнулся и проговорил:
      – Ваше Величество, я подчинюсь безропотно любому решению Великого Имперского Суда и понесу то наказание, которое мне будет определено. Я полностью осознаю свою вину перед народами империи и своим собственным народом, и хотел бы остаток жизни провести в какой-нибудь монастырской башне, посвятив свои дни изучению древних теологических трудов. Хотя, в конце концов, это уже не имеет никакого значения.
      – Что вы имеете в виду?
      Фердинанд встал, прошел к окну и снова принялся разглядывать облака.
      – Что я имею в виду? Многое, Ваше Величество. Многое из того, что уже произошло и еще должно произойти. Управлять миром – это большая честь, и тяжелая ноша. Передвигать армии, вершить политику, управлять экономкой. За этими глобальными масштабами порою теряются крошечные, подчас и вовсе незаметные изменения, не правда ли?
      Конрад задумчиво смотрел на герцога, всеми силами пытаясь понять, куда бывший правитель Аведжии на этот раз повернет беседу.
      – Возможно, герцог, возможно… Терять малое в большом – это порою оправданно…
      – А если это малое на самом деле есть всего лишь стружка от чего-то несоизмеримо огромного, не умещающегося даже в поле зрения самого дальновидного политика? Ваш старый канцлер был велик именно тем, что уделял массу времени таким вот мелочам, а потому и успешно заложил фундамент вашего правления.
      – Не буду спорить, герцог. И все же, о каких мелочах идет речь?
      Фердинанд чуть повернул голову и усмехнулся:
      – Да так… Ваше Величество. Я не в курсе событий последнего времени, но почему-то предполагаю, что ваш брак с моей сестрой, королевой Шелоной, событие уже определившееся? Возможно, что под сердцем моя сестра уже носит наследника Великой Империи?
      Конрад вздрогнул. Костяшки его пальцев, сжимающих подлокотники побелели от напряжения. Фердинанд, не меняя выражения лица, продолжил:
      – Я прав… Как и все очень близкие люди, мы с сестрой чувствуем друг друга на любом расстоянии, Ваше Величество. А этот ребенок… Это будет воистину великое существо!
      – Существо? Вы сказали – существо?
      Фердинанд заложил руки за спину, и поглядывая на императора, прошелся по камере.
      – Я сказал? Ах, да… Ну, не буду себя поправлять. Видите ли, Ваше Величество, мы, аведжийские правители, несколько отличаемся от вас… Да-да… Пришло время сказать вам об этом, ибо это и есть та самая мелочь, на которую великие стратеги и полководцы не обратили внимание. Мы – не люди, и это главное отличие… – Фердинанд остановился и широко улыбнулся, – Остроумно, не правда ли? Да и вы, собственно говоря, уже давно не те, кем пришли сюда с крайнего севера. И различий между нами значительно больше, чем общего. Мы – прямые наследники великих древних правителей, а вы всего лишь временное убежище для нашего семени. Я понимаю, что это звучит оскорбительно, но ничего оскорбляющего ваше достоинство в этом нет, это правда. Правда, с которой вам придется вскоре столкнуться лицом к лицу. Мне уже все равно, кто повелевает армией или церковью, все эти стремления умерли во мне, как ненужные. Мне все равно как со мною поступят судьи, чей близкий конец предрешен. Но могу сказать вам, что меня волнует более в данный момент…
      Император, вслушиваясь в слова Фердинанда, вдруг поймал себя на мысли, что герцог все-таки спятил, и все его разговоры – это всего лишь последствия длительного одиночного заключения. Когда эта мысль окончательно сформировалась, Конрад откинулся в кресле и улыбнулся.
      – Все это замечательно, герцог. Похожие теории, как мне помнится, не раз выдвигались, задолго до нашего рождения. А уж для аведжийцев выделять собственное превосходство над другими народами – это в крови. Думаю, что у вас будет еще очень много времени для того, чтобы отточить свою гипотезу. После приговора суда, разумеется. А до этого вам придется продолжить изучение древних книг в вашем персональном подземелье…
      Фердинанд остановился посреди камеры, и перекатываясь с пяток на носки, довольно улыбнулся.
      – О… Конечно, Ваше Величество, вы подумали что я свихнулся? Я ожидал этого, а потому не буду настаивать на своей правоте в данный момент. Но… Есть еще одна мелочь… Совеем уж небольшая, и со стороны вряд ли достойная внимания великих… Но, повторюсь, вскоре эта мелочь изменить всю вашу жизнь. И даже более – жизнь всех живущих в Лаоре людей. – Фердинанд поднял над собою палец, и в его лице мелькнуло что-то такое, отчего Конрад опять вздрогнул. – Мой старший брат совершил непростительную ошибку. Впрочем, он был очень далек от совершенства, что конечно же не снимает с него никакой вины. Он одарил своим семенем женщину из рода эльфов, и плод этой извращенной любви уже приносит беды Лаоре. Это существо несет угрозу всем. Это совершенно новая ужасная раса, справиться с которой будет не по силам даже древним демонам Дома Света. Это существо надо уничтожить как можно скорее, Ваше Величество, и вы сами поймете это в ближайшее время. И пусть мои слова звучат отныне у вас в ушах каждое мгновенье. – Фердинанд вдруг неуловимо изменился. Он как будто в одно мгновение стал выше, шире в плечах, он больше не улыбался, его рот стал похож на щель, а глаза тревожно вспыхнули красным. Конрад в замешательстве встал и попятился к дверям.
      – Стража!
      В помещение, держа наготове оружие, ворвались гвардейцы Краста. Конрад глянул Фердинанда. Герцог стоял у решетки и протягивал конвоирам руки. Он смотрел поверх их шлемов на императора и улыбался.
      – Мои слова, Император. Не думайте обо мне. Не думайте о ней. Думайте о том, кто притаился на краю этого мира. Вы поймете, очень скоро поймете, что его надо остановить.

      Кена Бурман, которого все друзья и родственники называли просто – Филином, достаивал свое обычное вечернее дежурство на самом нижнем ярусе гарнизонной тюрьмы Вивлена. Впрочем, "достаивал" – это сказано, пожалуй, слишком сильно. Начиная с пятой службы, как только свой пост покинул неутомимый и свирепый капитан Даммир, начальник этой секции тюрьмы, Филин провел развалившись на неудобном стуле в охранном помещении. Он точно знал, что сегодня уже никто не придет с проверкой, а потому с огромным удовольствием стянул новые сапоги и погрузился в созерцание грязных пальцев на ногах. При этом, думал он только о том, как совсем скоро, всего через одну службу, он покинет мрачные подземелья тюрьмы и отправится в свой любимый трактир.
      Служба в тюремной охране Филину нравилась. Казалось бы, совсем недавно он еще гнил в сырых казармах Виллайяра, вместе с такими же неудачниками, и каждый день отправлялся в патруль по враждебному городу, и каждый день рисковал получить из-за угла арбалетный болт в спину. А теперь – благодать. Тем более, что он вовремя позаботился и передал одному из писарей кошель с небольшой суммой, которую ему удалось отложить за время службы в Вилайяре, и попал он сторожить не дезертиров и преступников, а в самый элитный отряд, охраняющий нижние ярусы тюрьмы, где в просторных камерах содержали особо отпетых, из числа дворянства. Здесь можно было не опасаться бунтов и шальной заточки в бок, да и вообще – им даже запрещалось строго настрого разговаривать с именитыми заключенными. К тому же – сухая теплая караулка, сытные обеды и жалованье почти капральское – целых десять колец в неделю. Этого ему вполне хватало и на выпивку и на шлюх, и еще оставалось немного на то, чтобы купить младшему брату-калеке засахаренных слив и свежих булок. И никакой тебе муштры, а капитан Даммир? Да что там капитан… Он, Филин, уже столько лет провел в армии, что обмануть бдительность какого-то гарнизонного служаки, пусть и дослужившегося до офицерского чина, ему не составляло никакого труда. Впрочем, пить на службе Кена все же опасался. Его вовсе не прельщала перспектива вылететь обратно в действующую армию, только из-за того, что какому-нибудь проверяющему из дворца удастся унюхать сивушный запах. Поэтому пил он исключительно после службы, пил помногу, как и все его друзья, надираясь подчас до полной потери памяти. Вот и теперь, шевеля грязными пальцами ног, Филин думал о том, как это прекрасно опрокинуть в себя стопку обжигающей, а затем закусить солеными кабачками прямо из бочки. Нет большего наслаждения. К тому же, именно сегодня он обещал той рыженькой, как ее там, ну, со второй улицы которая, показать одну интересную штуку, которой его обучил один капрал-кавалерист в полевом лагере под Марцином.
      Кена лениво почесал в паху и тут краем глаза уловил какое-то движение за дверью. Он выпрямился и настороженно повертел головой. Второй охранник его смены, туповатый увалень Лени, совершал обход верхних камер, и должен был объявиться не ранее чем перед началом службы, а все остальные охранники яруса не имели ключей от внутренних камер секции.
      За дверью, в мерцающем свете факела совершенно бесшумно возникла некая серая масса и тут же исчезла. Филин испуганно поморгал, и чувствуя, как отвратительно липкий страх растекается по его телу, медленно встал. Осторожно ступая босыми ногами, он перешагнул через брошенные на пол сапоги, и держа перед собою короткий неудобный меч, выглянул в коридор. Коридор был совершенно пуст. Филин помотал головой, сунул меч в ножны и с облегчением выдохнул.
      "Почудилось…"
      И тут, он совершенно отчетливо понял, что сзади на него кто-то смотрит тяжелым ненасытным взглядом. Что-то нечленораздельно взвизгнул он повернулся и уставился на серую, грубо оштукатуренную стену караулки.
      Столь обычная тишина подземелья вдруг наполнилась сухим шуршанием, странным шелестом и негромким монотонным шипением, словно где-то совсем рядом зашевелился огромный чешуйчатый гад.
      В коридоре скрипнула дверь. Филин выпучив глаза бросился из караулки и замер. Тяжелая кованная дверь второй камеры была распахнута настерж. Вырванный неведомой силой засов из толстого металла покачивался из стороны в сторону, держась на одном болте.
      Чувствуя, как колени предательски задрожали, Филин вытащил из крепления факел, вжал голову в плечи и шагнул к раскрытой двери. Большая камера, которую занимал какой-то очень важный вельможа, чьего имени не знал даже капитан Даммир, была пуста. По углам камеры стояли стопки тяжелых пыльных книг, повсюду валялись расщепленные перья и клочки пергамента. Небольшой стол у стены был заставлен глиняными плошками с толстыми восковыми свечами. Оплывшие свечи не горели. Филин, поводя факелом из стороны в сторону, беспомощно огляделся, посмотрел на узкую щель отдушины на потолке, а затем бросился к внешней двери. Дверь была надежно заперта. Кена медленно повернулся и посмотрел назад.
      Дверь во вторую камеру была закрыта, и засов находился на своем месте. Он, не спуская глаз с двери, облокотился о холодную стену и вытер со лба пот.
      "Да что же это со мной?"
      Немного успокоившись, он прошлепал босыми ногами к дверям камеры, открыл узенькое окошко и осторожно заглянул внутрь.
      На широких нарах, сгорбившись над внушительной книгой, сидел молодой вельможа с грустным лицом, облаченный в простое серое платье. Кена встряхнул головой, закрыл глаза и сильно дернул себя за кончик уса. Затем снова посмотрел внутрь. Ничего не изменилось – пленник находился в надежно запертой камере и, и не обращая на него никакого внимания, читал при свете свечей толстую книгу. Кена тяжело вздохнул и осторожно прикрыл окошко. Чувствую, что босые ступни порядком занемели от холода, а все внутренности по-прежнему дрожат от страха, он повернулся и замер, парализованный диким ужасом.
      Прямо за его спиной возвышалось нечто громадное, черное, словно сплетенное из вращающихся дымных струй, принимающих облик существа с четырьмя длинными руками и мощными крыльями за спиной.

      "Тук. Тук. Тук…"
      Сердце. Мучительная пауза… Воздух, нужно больше воздуха.
      "Только не сейчас. Только не сейчас…"
      Старик протянул руку, нащупал дрожащими пальцами пузырек, и плеснул в пыльный кубок немного янтарной жидкости.
      "Вот уже. Вот…сейчас… Сейчас полегчает."
      Он поднес кубок к губам и с трудом влил в себя обжигающую, отвратительно-горькую жидкость. Дышать сразу стало легче. Изношенное сердце внутри слабо вздрогнуло. "Тук-тук-тук-тук-тук…"
      "Вот так… Так значительно лучше…"
      Старик с трудом поднялся и опираясь на трость направился к дверям. Гвардейцы за дверями почтительно склонили головы. Старик, громыхая тростью по мрамору, прошел через длинный коридор в огромный холл центрального купола и посмотрел на широкую лестницу, ведущую к покоям императора. Многочисленные придворные, толпящиеся в холле, осторожно косились на него, но никто из них не предложил ему помощи.
      "Последний раз. Это будет последний раз"
      Он шел на штурм лестницы, как когда-то шел на штурм крепости Марцин, не глядя по сторонам, плотно сжав тонкие губы. Его сердце под черной кожей мундира, как и тогда судорожно билось, подстегнутое горьким настоем химмы.
      Не останавливаясь он прошел три пролета, и только добравшись до высоких колон перед приемным залом, позволил себе замедлить шаг. Капитан стражи, заметив его приближение поспешно скрылся за порогом, и когда генерал приблизился к дверям, перед ним уже вовсю раскланивались поспешно покидающие приемный зал министры и советники. Последними зал покинули арион-маршалы Циклон и Севада. Капитан стражи, учтиво улыбаясь, сделал приглашающий жест.
      – Великий Император Конрад готов принят вас, Ваше Высочество!
      Генерал молча кивнул и прошел в зал. Вопреки его ожиданиям император был один. Конрад сидел на троне, подперев красивую голову кулаком и задумчиво разглядывал две доски для писания, исчерканные многочисленными стрелочками и непонятными символами. Генерал приблизился и почтительно склонил голову, коснувшись переносицы кончиками пальцев. Конрад немедленно встал с трона и тепло улыбаясь подошел к старику.
      – Граф Патео! Мой старый преданный генерал. Я рад видеть вас в добром здравии. Присядьте…
      Конрад указал на кресла у стены. Старик с благодарностью кивнул и присел, устроив тяжелую трость между колен. Император опустился в кресло напротив.
      – Как здоровье королевы, Ваше Величество? Честно говоря, я ожидал увидеть ее здесь, и надеялся засвидетельствовать лично свое почтение…
      Конрад, продолжая улыбаться, сложил на груди сильные руки и ответил:
      – Спасибо за заботу, граф. Королева в своих покоях. Селин нашел ей замечательную служанку, весьма сведущую в тайных аспектах медицины и королева, благодаря ее стараниям, чувствует себя отлично. Вы получили приглашение на свадьбу, генерал?
      Старик покивал головой.
      – Да, Ваше Величество, конечно… Но, к сожаления, слабое здоровье и преклонный возраст вряд ли позволят мне присутствовать при этом. Заранее приношу вам свои извинения. Надеюсь, что вы войдете в мое положение, и позволите старику порадоваться за вас сидя у камина в себя в замке. А подарки к свадьбе будут доставлены в Вивлен уже завтра, Ваше Величество, и надеюсь, многие из них произведут впечатление. – Патео скромно улыбнулся и склонил голову.
      Конрад довольно рассмеялся.
      – Ну что вы, граф… Самый лучший подарок к свадьбе вы мне уже преподнесли… Империя свободна от долгов, шпионы разоблачены, и мы вновь можем обеспечить в полном объеме хождение золотого карата. И это все благодаря вам, мой старый друг.
      – Не стоит преувеличивать мои заслуги, Ваше Величество. Я всего лишь скромный слуга и исполнял свой долг.
      – Полноте вам, граф. Эта империя обязана вам стабильностью. Не будем забывать, конечно же о покойном канцлере, – Глаза Конрада на мгновенье стали печальными, – и моем боевом учителе Короне, оставившем нас совсем недавно… Как жаль, что его родной сын оказался такой мразью. Впрочем… Сейчас это уже несущественно. Скоро в Вивлене соберутся главы великих держав и великих родов Лаоры. Они прибудут на нашу свадьбу, и последующий за ней Форум Правителей, на котором будет решена участь герцога Фердинанда. Среди них не будет только Великого Герцога Латеррата.
      Патео изобразил на лице удивление, хотя ему уже доложили о смерти древнего правителя Латеррата. Конрад, заметив выражение его лица, печально развел руками и проговорил:
      – Он скончался, граф, и не оставил наследников. Согласно подписанному ранее документу, отныне титул Великого Герцога Латерратского и все его земли отходит к действующему императору. То есть – ко мне, граф… Поэтому я распорядился отправить в Тарль два ариона, для того чтобы принять правление в стране. В том случае, если переход власти пройдет без эксцессов, а я предполагаю, что это будет именно так, то к концу осени объединенными силами мы сотрем с лица земли Великую Забринию.
      Патео одобрительно покивал головой. Он изначально знал, что развитие событий на западе Лаоры будет именно таким. Но сейчас его беспокоил несколько другой вопрос, и как только молодой император замолчал, он спросил:
      – Ваше Величество, до меня дошли слухи, что вы пригласили на свою свадьбу баронов Керрима и Бора? Вы собираетесь заключить с аведжийцами какую-то сделку?
      – От вашего ока ничего не укроешь, граф… Да, это действительно так. И бароны, прошу заметить, ответили согласием…
      "Так вот зачем перегруппировались войска Им-Роута в Марцине, похоже, баронам не суждено покинуть Вивлен. Интересная получается свадьба…" – отметил про себя Патео, а вслух спросил:
      – Известно ли вам, Ваше Величество, что отряды преданные Адольфу Керриму грабят бантуйские караваны и убивают купцов Великого Торгового Дома, нарушая тем самым сразу несколько глав Маэннской Конвенции… Кроме этого, такие нападения могут вполне подвигнуть Бантую на ответные меры, и нам придется считаться уже не баронами, а с одной, как мы уже убедились, из мощнейших армий Лаоры?
      Император задумчиво посмотрел на старика. Когда он заговорил, улыбка исчезла с его лица.
      – Все вопросы, связанные с Великим Торговым Домом мы будем решать чуть позже, граф. Меня самого очень беспокоят эти невесть откуда взявшиеся пираты-грамотеи. Но сейчас… Как вам известно, Негус Бор приходится королеве Шелоне родным племянником по материнской линии, и может вполне претендовать на престол Аведжии, в том случае, если с законным наследником, принцем Нестса Николаем, что-то случится. И, несмотря на то, что по соглашению с новым главой церкви архиепископом Новерганским Гумбольдтом, весь контроль за престолонаследием переходит в ведение имперской канцелярии, я хотел бы обезопасить южную часть империи от каких-либо поползновений со стороны аведжийской знати. И сделаю для этого все возможное, поскольку до меня уже доходят слухи о тайно вынашиваемых баронами планах по захвату Циче.
      Патео вдруг почувствовал, как сердце снова начинает его подводить. Но это длилось всего пару мгновений, и как только боль в груди унялась, он заговорил:
      – Ваше Величество… Я ваш верный слуга, я посвятил служению Изумрудному Трону всю свою жизнь. Я командовал арионом при вашем деде, я командовал Южной Армией, а затем и возглавлял всю интендантскую службу при вашем отце… Я видел многое и многое пережил. За столь короткий срок правления вы смогли сделать невозможное – вы победили и обезглавили Аведжию, управились с церковью и банкирами, покорили сердце самой красивой и влиятельной женщины этого мира. Вы достигли всего того, о чем не мог и мечтать ни один князь Атегатта. Вы стали настоящим Императором, собрав под крылом своей власти могучие державы. На вашей стороне отныне Латеррат, Рифлер и королевство. Вы осуществили мечты старого канцлера и этот мир отныне принадлежит вам. Но что же будет дальше, Ваше Величество? Вот вопрос, который волнует меня все последние месяцы. Вы разгромите Великую Забринию и принесете мир в эти несчастные земли, покорите аведжийских баронов, возможно, когда-нибудь справитесь с независимым Рифдолом и горцами из Нестса, а что потом? Этой Империи необходимо выплескивать энергию власти, иначе – она в мгновенье разорвет те связи, которые создавались немыслимым трудом и этот мир захлестнет волнами крови.
      Император встал с кресла, прошелся по залу и остановился у досок для письма, разглядывая странные символы. Генерал смотрел, как молодой правитель что-то молча подчистил, и добавил еще несколько символов. Изображение стало похоже на два скрещенных меча, между которыми ветвилась молния. Император повернул доску к генералу и заговорил.
      – Вот он, принцип существования человека. Его развитие, стремления и его конец. Отсюда, например, мы черпаем энергию для своего существования, здесь мы может эту энергию воплощать в действия. Вот это – тот предел допустимого, что мы можем себе позволить. Как видите – этот символ обозначает самую маленькую меру веса. Всего-навсего. Мы воюем две тысячи лет, две тысячи лет мы топчемся на месте, зарываясь все глубже в собственное дерьмо. Кто-то назовет это проклятием для человечества. Я же скажу, что этому виной наша инертность, нежелание воспринимать иного, враждебность по отношению ко всему новому. Как сказал когда-то Россенброк: "Попытка навязать лучшее всегда рассматривается как попытка отобрать последнее". И он был прав, генерал. Я разорву порочный круг истории. Я дам людям то, чего они боятся. Я дам им новые земли, новые веяния, новые мысли. И пусть поначалу ими будет двигать страх, жадность и презрение к другим. Но со временем, они поймут, что человек велик и достоин большего. И это величие они добудут себе в бою, и научатся его защищать. Когда-то мы были расой победителей, и я верну эти времена. Вы спрашиваете, что будет дальше? Дальше, мой генерал, будут подвиги. Человек должен двигаться вперед. Стоит остановиться – и, как вы справедливо заметили, нас поглотит собственная жадность и ненависть. Люди никогда не станут лучше, но они могут оставить свою злость на полях сражений, и получить взамен новые земли, новые знания, новые богатства. Я объединю Империю в единый кулак и направлю всю мощь туда, за Пределы, отведенные нам Богами, в скрытый от нас великий и бесконечный мир.

      – Мы были там втроем… Я, Малена и еще один южанин, его звали Регата Янг, вы его не помните. Такой себе был типчик, скользкий и пронырливый. Все слонялся от одной банды к другой. Помер он. Одни говорят, что его сам Джуппа Камень за долги выпотрошил, другие – что прирезали его караванщики в Прассии. Все может быть в нашем нелегком ремесле. Так вот, о чем это я?
      Альфи Заноза сидел в окружении юных голодранцев, из тех, что вечно ошиваются у порогов притонов, в надежде получить какую-нибудь несложную работенку, а потом хвастать на всех углах о своих связях среди Тихого Дома. Они были самыми благодарными слушателями для Альфи, путешествующего из одной таверны в другую, который день подряд.
      Солдаты Тихого Дома напуганные странной активностью имперской разведки забросили на время свой промысел и залегли на дно, что в их понимании означало проводить дни и ночи в попойках и пьяных ссорах, и заканчивалось такое времяпровождение, как правило, в карцерах местной тюрьмы для бродяг и буянов, что было совсем неплохо, учитывая тот факт, что сам начальник тюрьмы много лет находился на содержании у Тихого Дома. Тихий Дом заботился о своих верных подданных, и краткосрочное пребывание в тюрьме как раз и входило в такую вот своеобразную заботу. По крайней мере, местная тюрьма это не Башня Высшего Милосердия, откуда вела одна дорога – по частям и в яму с известью, и не жандармская тюрьма у реки, из которой с равным успехом можно было отправиться как и за море на галеры, так и на старинную виселицу на площади Звезд.
      Вот и теперь Альфи, едва проспавшись после предыдущего загула, был ласково выпровожен стражником на улицу. На улице он получил традиционный пинок под зад, и тяжело вздыхая о влажном соломенном тюфяке в своей любимой южной камере тюрьмы, добрел до ближайшей таверны, где в окружении любопытной молодежи успокоил душевную тревогу и общее недомогание несколькими кружками пива. Таверна эта принадлежала Тихому Дому, имперские шпики захаживать сюда опасались, да и прочий люд не очень-то жаловал, и собирались здесь в основном такие же солдаты ночной армии Вивлена, для того чтобы перекусить, отдохнуть или обсудить насущные дела.
      После того, как душевный недуг отступил, Альфи умял большую миску чечевицы, запивая пивом, а насытившись, развалился на лавке и предался воспоминаниям.
      – Так вот, о чем это я? Ага… Всю ночь мы просидели в вонючей яме, а наутро пришел капрал Буги, старый хрен, еще из тех, значит, что при покойном Вильгельме карателями на Бриуль ходили. Они там столько детишков и баб сельских в смоле сварили, что сам Джайллар месте со своими свиньями от зависти хвосты грызли. Ну, как увидел я его, так и подумал – все, хана тебе Заноза. Закончен твой славный путь. А на мне под курткой кольчуга дорогая, по два кольца сплетенная. Кольчуге той цена в десять карат серебром была, я ее с мертвого винтирского вельможи стащил, когда обоз у Кленового моста брали, ну это еще в то время как я в помощниках у Вернона Крапивы ходил. Еле ноги унесли от того моста, поскольку сел нам на хвост сам Рамис Три Денежки. Половину бойцов потеряли… Так вот та кольчуга мне на память и осталась. А тут, понимаешь, сижу в яме, снизу жижа и черви, сверху каратели… Эх, совсем в горле пересохло! – Альфи требовательно пощелкал пальцами. Один из мальчишек бегом бросился к стойке и также бегом вернулся обратно, неся две пенящиеся кружки. Альфи одним духом ополовинил кружку, вытер ладонью усы и вдруг замер, уставившись выпученными глазами на дверь таверны. Сидящие рядом с ним мальчишки испуганно переглянулись и повернули головы.
      У порога стоял высокий воин в длинном дорожном плаще. Он не спеша стягивал перчатки, при этом внимательно вглядывался в лица присутствующих. Альфи осторожно поставил кружку на стол и махнул рукой своему окружению.
      – Так, брысь отсюда…
      Мальчишки, настороженно поглядывая на вошедшего, поспешно разбрелись кто куда. Остальные посетители таверны, в основном мелкие воры из предместий и перекупщики, никакого внимания на рослого воина не обратили. Воин, позвякивая шпорами, неспешно проследовал через весь зал к столу. Проходя мимо Альфи, он чуть повернул голову и едва заметным жестом указал на стол. Альфи, скривив лицо, нехотя поднялся и последовал за ним. Воин присел на скамью, посмотрел в сторону хозяина и показал ему два пальца. Альфи опустился напротив и подергав себя за кончик уса, хрипло рассмеялся. Воин посмотрел на него с некоторым недоумением.
      – А выгляжу смешным, Заноза? Или у тебя это от страха? Кстати, рад видеть тебя в добром здравии…
      Альфи тревожно засопел носом и негромко ответил:
      – Если ты думаешь, что я отвечу тебе тем же, то ты ошибаешься, Птица-Лезвие…
      – Ну, на твою любезность я вовсе не рассчитывал, Заноза.
      Мальчишка из прислуги принес две кружки пива. Аттон заглянул в кружку, поводил носом и недовольно пробурчал:
      – А пиво на этом берегу Диа по-прежнему паршивое. – Он схватил мальчишку за рукав и добавил, – скажи хозяину, пусть нальет мне хорошего темного пива, из тех бочек, что ему привозят с того берега реки.
      Он подвинул кружки к Альфи.
      – Пей. Я в последнее время пил только воду. Все ждал, когда же наконец доберусь до пивоварен Атегатта. Ты не можешь себе представить, Альфи, какую гадость льют на юге.
      – Представь себе, Птица-Лезвие, могу. Хотелось бы мне еще полюбопытствовать, какими судьбами тебя занесло в столицу?
      – О да. Я ищу одного человека, Альфи. И надеюсь на твою помощь.
      – А вот это зря, Птица-Лезвие. С чего это ты решил, что я стану тебе помогать? Ты убил Вернона Крапиву. Ты убил Ирэн. Кстати, Малена так и жаждет твоей крови. Она поклялась отомстить за сестру, и думаю, что вряд ли отступится, пока не прикончит тебя.
      Аттон задумчиво покачал головой.
      – Послушай, Заноза. Я не нарушал законов Тихого Дома. Я убил их, потому что защищал собственную жизнь. Если Малена хочет мести – это ее личное дело, но ведь ты прекрасно знаешь, что я убью ее, как только она попытается привести свои планы в жизнь.
      Альфи допил пиво и откинулся на спинку.
      – Ты не можешь говорить о законах Тихого Дома, потому что всегда был по другую сторону. Эти законы на тебя не распространяются. В Вивлене тебе не дадут спокойно сделать то, что ты задумал, потому что ты наш враг.
      – Мне плевать на ваши законы, Альфи, равно как и на все остальные законы тоже. Я делал, делаю и буду делать только то, что захочу. Вы не могли мне помешать ранее, не сможете и теперь, хотя думаю, что и не станете.
      Альфи, глядя Аттону в лицо, хмыкнул и произнес:
      – Возможно, что ты действительно величайший воин на этих землях, по крайней мере, так считает Большая Ма. Возможно. Но ты зря приехал в Вивлен, Птица-Лезвие. Зря.
      – Не думаю, Альфи. К тому же, это не тебе решать. Насколько я знаю, ты так и не выбился в генералы ночного города, а потому держи свое мнение при себе. Мне необходимо встретится с Дочерью Мантикоры, и пусть она решает этот вопрос. И ты проводишь меня к ней.
      Альфи поморщился, покачал головой и приготовился встать. Аттон неуловимым движением прихватил его за пояс и резко дернул вниз. Альфи пошатнулся, взмахнул руками и плашмя рухнул на стол. Аттон взмахнул тяжелым боевым ножом и пригвоздил кожаный ворот рубахи к столешнице. Посетители таверны, встревожено глядя на них, поднимались со своих мест. В руках замелькала сталь. Аттон сделал предостерегающий жест:
      – Все! Мы уже уходим. Правда, Альфи? – Он нащупал на поясе Занозы длинный узкий кинжал и ловко вытащил его.
      Заноза прохрипел что-то невнятное.
      – Вот видите, он согласен.
      Аттон вырвал нож, перевернул Занозу на спину и столкнул его со стола на пол.
      – Все, поднимайся, мы уходим.

      Тяжело дыша и незлобно поругивая холодную осень, двое охотников поднимались вверх по склону горы. Размытая дождями тропа петляла между корней, с низких причудливо изогнутых деревьев свисали мокрые лохмотья мха, и идущему первым охотнику приходилось то и дело останавливаться и расчищать путь. Небо сплошь покрывали серые низкие тучи, вдоль скал нависших над тропой тянулись полосы тумана, а потому здесь, на склоне среди деревьев царил стылый полумрак.
      – Долго еще плестись?
      Второй охотник, совсем еще мальчишка, хмуря измученное бледное лицо, остановился и сбросил в грязь связанные за хвосты тушки горных лемуров. Первый охотник, коренастый бородач средних лет, оглянулся через плечо и указал на вершину.
      – Там еще две. И вдоль тропы пару. Говорил же Тииру, что высоко слишком забрались, да что теперь… Засветло не успеем уже. Заночевать придется, а тут до Языка совсем рукой подать. Плохо это…
      – Послушай, дядя, а для чего же вы тогда ему пять колец отдали? Ведь он мошенник, об этом все говорят…
      Бородач привалился спиной к корням и посмотрел на племянника.
      – Много ты понимаешь, умник. Ловушки нынче дороги, а мех-то, сам знаешь, как берут. А Тиир хоть и мошенник, а земли эти получше любого из стариков знает. По долинам зверья совсем не осталось, а здесь, да еще и такими ловушками… Мы вон уже сколько взяли? Семь, восемь? Продадим, свадьбу твоей сестре справим, всем на зависть… Вот на змею бы не напороться…
      Бородач быстро коснулся пальцами переносицы и пробурчал под нос молитву. Его племянник тревожно огляделся.
      – Ну все, пошли… К ночи надо успеть еще и пещеру какую найти…
      Мальчишка подобрал с земли добычу, взвалил на спину и двинулся следом за старшим. Опять начался тяжелый подъем. Набухшие от влаги сапоги скользили по грязи, то и дело по лицу хлестали мокрые ветки, иногда, чтобы подняться выше им приходилось пробираться среди кишащих ядовитыми вирмами сплетенных лиан. Вскоре они набрели на пустой капкан.
      – Эк… Пустой. Еще три, помоги нам хранитель наш Иллар… – Охотник в сердцах сплюнул, отцепил ловушку и спрятал в мешок. Они продолжили путь и вскоре выбрались к скалам. Идти стало легче – вместо чавкающей грязи под ногами заскрипели мелкие камешки. Следующий капкан порадовал их приличного размера черной лисой, шкура которой особо ценилась на рынках Винтира и Эркулана.
      – Во… Вот это добыча так добыча! – Бородач расправил грязный мех лисы и усмехнулся, – вот видишь, Димур, как бывает… То ничего, а то и сразу удача! Еще две ловушки, и будем на ночлег готовится. Поторопимся!
      Здесь на плато было значительно светлее, косматые тучи медленно плыли над самой головой, слабый ветерок доносил с дальнего северного склона шум огромных водопадов. Черные деревья с косматыми кронами здесь росли маленькими группками, и уже не казались такими устрашающими, как в долине.
      Охотники быстро нашли еще одну ловушку, на этот раз добычей стал обычный шестилапый енот с полосатой шкурой. Бородач передал пойманную зверушку племяннику, огляделся вокруг и задумчиво почесал бороду.
      – Странно все это… Вот здесь я воткнул веточку, вот она и есть. И ловушка есть. А вон там между камней Тиир ставил другую, я точно помню, тысячу анбирских ежей…
      – Но там ничего нет, дядя…
      – Сам вижу, не слепой. Пойдем-ка еще раз глянем, может все-таки за теми камнями… Ты ношу-то, оставь. Лук возьми только.
      Мальчишка сбросил тушки на камни, положил рядом заплечный мешок, взял колчан и лук. Бородач все также подозрительно разглядывал каменную насыпь.
      – Что-то не так, дядя? – мальчишка шагнул вперед, но бородач прихватил его за рукав.
      – Постой… Пойду я, пожалуй сам схожу… А ты пока щепок собери для костра.
      Охотник вытащил из-за пояса большой кривой нож и то и дело что-то внимательно разглядывая у себя под ногами двинулся к камням. Мальчишка посмотрел по сторонам, и принялся собирать толстые колючие стебли. Когда куча хвороста достигла приличных размеров, вернулся бородач. Он молча бросил пустой капкан в мешок и оглянулся назад. На его хмуром лице застыла тревога. Мальчишка, глядя на него, вдруг почувствовал страх.
      – Что там, дядя?
      Охотник не преставая тревожно вглядываться в скалы тихо проговорил:
      – Там следы. И кто-то съел пойманного нами в капкан енота.
      Мальчик поежился от страха.
      – Следы? Алмазная змея?
      Бородач покосился на племянника.
      – Нет, не змея. Это следы человека. Твоего веса и роста. Человек шел налегке. У него на ногах были хорошие сапоги, а еще мечи или большие кинжалы в ножнах.
      – Может это охотник? Может кто-нибудь из друзей Тиира забрел сюда?
      Бородач отрицательно покачал головой.
      – Нет, мальчик, это не охотник. Он пришел оттуда, – он указал рукой на восток, – и ушел вниз, в долину.
      – Но ведь там…
      – Да, Димур. Там Язык Смерти.
      И тут они услышали вой.

      Виктория вошла в кабинет начальника охраны престола и поморщившись, остановилась на пороге. В узком длинном и скудно обставленном помещении царил тяжелый запах, в котором смешались ароматы благовоний, перегар от крепкого вина, вонь от расплавленного воска и мокрой кожи пехотных доспехов. Белый мрамор пола обильно покрывали следы грязных сапог. Сам генерал сидел в глубине кабинета и низко склонив голову, что-то быстро писал.
      Виктория подобрала юбки и стараясь не вступать в грязь, прошла к столу. Генерал на мгновенье оторвался от письма, бросил на Викторию тяжелый взгляд из-под бровей, и вновь продолжил покрывать лист пергамента мелким убористым почерком.
      – Я не вызывал вас, госпожа Виктория, а потому проваливайте… У меня нет времени выслушивать ваши многочисленные просьбы…
      – Генерал… Ваше Высочество! Мне необходимо довести до вашего внимания очень важные сведения. Пожалуйста, выслушайте меня…
      – Вот как? – Селин отшвырнул перо и уставился на Викторию тяжелым взглядом серых беспощадных глаз. – Я очень надеюсь, что сведения которые вы мне сообщите крайне важны, иначе я прикажу своей охране гнать вас кнутами до самых покоев королевы…
      Виктория невесело усмехнулась и без приглашения присела на краешек кресла.
      – Я думаю, что вашу реакцию можно списать на многодневную усталость и недосыпание, генерал. Уж простите меня великодушно за такие слова. Если я не ошибаюсь, до сих пор я не давала вам повода сомневаться в моей лояльности и правдивости тех сведений, которыми добровольно делилась с имперской разведкой.
      Селин отвел взгляд и недовольно пробурчал:
      – Хорошо, хорошо, Виктория… Я вас слушаю.
      Виктория кротко сложила на коленях белые изящные руки и негромко проговорила:
      – Речь пойдет о королеве, генерал. С некоторых пор, а точнее сказать в последнюю декаду этой луны меня особо беспокоит ее здоровье. А именно, как проходит этот этап беременности королевы…
      – Совсем недавно, прошу заметить, вы докладывали мне совершенно обратное… Как это понимать?
      Виктория задумчиво покачала головой.
      – Да, генерал, до некоторого времени состояние королевы и плода не вызывала у меня каких-либо подозрений. Беременность проходила достаточно ровно, благодаря некоторым особым настойкам из моей коллекции мне удалось снизить риск неблагополучного исхода. Но, повторюсь, за последние несколько дней все изменилось, и это меня очень тревожит, генерал…
      Селин потер лицо ладонями, тяжело вздохнул и спросил:
      – Королева чувствует себя хуже? У нее боли?
      – Вовсе нет. Королева чувствует себя великолепно, насколько я могу судить. Дело не в этом, генерал… Дело в ребенке… Я достаточно точно установила срок беременности, и по моим расчетам королева должна родить в начале первой декады месяца Возвращения, то есть, через две полных луны… Однако, в данный момент состояние королевы таково, словно рожать ей если не сегодня, то возможно завтра…
      Селин напрягся. Лицо его потемнело от нахлынувшей крови, а сплетенные пальцы рук заметно вздрогнули.
      – Завтра… Но вы могли ошибиться со датой родов?
      Виктория утвердительно кивнула.
      – Да, генерал. Я могла. Вот император – вряд ли. Если вы произведете несложное арифметическое действие, то сами все поймете. Как отец двух прекрасных дочерей вы должны знать, сколько длится беременность у женщины…
      – Тогда… – Взгляд Селина стал отрешенным и замер в какой-то точке за спиной Виктории. – Это преждевременные роды? Или…
      – Или это ребенок не Конрада, генерал…
      Селин не глядя сунул руку под стол, вытащил бутылку зеленого стекла и сделал пару глотков.
      – Не в добрый час я пришел на эту должность, не в добрый… Вы уверены в том, что королева вот-вот родит?
      Виктория молча кивнула. Селин недоверчиво заглянул в бутылку и разочаровано крякнул.
      – Мда… Я буду вынужден довести до самого императора эту новость. И все же… – он внимательно посмотрел на Викторию, – к какому варианту склоняетесь вы?
      – Это могут быть преждевременные роды, генерал. Срок не очень подходящий, но в принципе, я бы сказала, что сейчас королева выглядит так, как будто она выносила полный срок. Это меня беспокоит. Еще совсем недавно я бы сказала по другому, но сейчас… Живот королевы увеличился буквально на глазах, генерал… За какие-то семь дней.
      – Ну, как бы там ни было, этот ребенок очень важен не только для королевы, но и для всей Империи. Думаю, не стоит перечислять те титулы и земли, которые ему суждено наследовать. К тому же, наш Император считает этого ребенка своим, а потому – будьте так любезны, приготовьте все к родам. Я должен быть уверен в благополучном исходе.

      – Аттон, Аттон… Вот уж никогда не могла бы и подумать, что буду принимать в своей кухне самого Птицу-Лезвие… – Огромная женщина в нелепой разноцветной хламиде, потрясая копной грязных волос возилась у гигантской, во всю кухню, плиты. На плите булькали разновеликие котелки, шкворчали сковородки, исторгая запахи жареного мяса, лука и специй. Женщина двигалась удивительно легко, она помешивала, подсыпала и подливала, при этом успевая нарезать чудовищным тесаком горки овощей.
      – Сейчас, сейчас… Еще немного и старушка Молли накормит тебя самым лучшим в Лаоре ужином! – Она не глядя сорвала с крюка вязанку сушеных грибов, и бросила их в котел. Потом подцепила длинной двузубой вилкой кусок мяса и показала Аттону поджаристую корочку. – Ну-ка, смотри! Как тебе этот красавец!
      Не дождавшись ответа, она швырнула мясо обратно в котел, и продолжила крошить капусту.
      Аттон, глядя как тяжелое лезвие пляшет в ее мощных руках, распутал тесемки на вороте рубахи и проговорил:
      – Молли, я в восхищении… Теперь я жалею, что не заезжал к тебе раньше. Я сойду с ума от одних только запахов!
      – Видать и повода у тебя толкового не было, раз не заезжал… Тот, кто однажды попробует стряпню старушки Молли, никогда ничего не станет есть в тавернах… – она с треском вогнала тесак в разделочную доску, подхватила со стола огромную глиняную кружку и не сдувая пены, сделала несколько мощных глотков. Аттон, положив подбородок на скрещенные пальцы, с улыбкой следил как по ее необъятной шее стекают пивные водопады.
      – Фуф… Жар то от печи какой! – Хозяйка отставила кружку и снова взялась за нож. – Давно ты не заезжал в столицу, Птица-Лезвие… Давно. Позабыли про тебя совсем мои бойцы, из виду выпустили. И зря, как я погляжу…
      Аттон неспешно отпил из своей кружки. Пива ему не хотелось, но на кухне у Дочери Мантикоры было ужасно душно. За годы странствий он привык к холодных смрадным залам таверн и к скромному ужину где-нибудь под скалой, и теперь он чувствовал себя скорее неуютно.
      – Я больше не работаю на Круг, Молли. В столицу я прибыл как частное лицо.
      Большая Ма отложила нож и не оборачиваясь произнесла:
      – Круга Вивлена более не существует, Птица-Лезвие. Люди генерала Селина вырезали их всех за одну ночь. Всех до единого. Бакалейщику Олдису с Виноградной улицы, тому самому старому Олдису, разбили голову шестопером прямо у меня на глазах. А ведь он всего лишь однажды приютил ваших людей.
      – Это политика, Молли… Тихий Дом, в отличии от Круга никогда не вмешивался в политику, поэтому вас и не трогают пока.
      – Пока, Птица-Лезвие… В том-то все и дело, что пока… В этом городе стало тяжело жить вольному работнику. Все кто знает с какой стороны можно ухватится за меч стараются записаться в армию или жандармерию. Там хорошо платят и сытно кормят. В этой империи что-то происходит, Птица-Лезвие… Что-то такое, чего не могут понят даже мудрейшие. Атегатт выиграл войну у южан, но армию не распускают… Совсем напротив, Вивлен закупает оружие даже у тех торговых кланов, с кем ранее имперцы просто брезговали общаться. Они извели на нет банкиров, прижали к земле церковь, и почему-то предчувствие подсказывает мне, что возможно, следующими будут солдаты ночи. Я не знаю, на кого ты сейчас работаешь, Птица-Лезвие, но если ты здесь для того, чтобы перейти дорогу нам – ты вряд ли покинешь этот город…
      Аттон спокойно допил пиво и улыбнулся.
      – У меня есть свои счеты с Империей, Молли. Мне все равно, чем сейчас заняты солдаты ночи, я приехал в столицу по личному делу, и обратился к тебе лишь потому, что ты единственный человек в этом городе, кто сможет мне помочь.
      – И ты хочешь попросить у меня помощи?
      – Да, Молли. Я хочу просить твоей помощи.
      – В прошлом, Птица-Лезвие, между тобою и Тихим Домом имелись некие существенные разногласия, уж позволю тебе об этом напомнить. Более того, ты убил моих людей. Общим счетом – семь человек. Ты увел у меня Ирэн, мою любимую девочку, а потом бросил ее умирать в Фалдоне… И убил ее спустя несколько лет собственноручно… Ее смерть до сих пор лежит тяжелым камнем на моей душе. Но ведь ты же не испытываешь подобных чувств? Ты злобный, жестокий и равнодушный подонок, Птица-Лезвие.
      – Да, Молли. Только не злобный… К тому же никогда не претендовал на персональную святость, и позволю себе заметить – твоя приемная дочь трижды пыталась меня убить. Причем дважды из-за денег. И бросил я ее в лесу только когда узнал, что она просто обокрала меня.
      – Не имеет значения… Ты прекрасно знал кто она. Поэтому я задам тебе вопрос – почему ты решил, что я стану помогать тебе в чем-либо?
      – Мы можем решить этот вопрос, Молли. Все плохое что между нами было в прошлом. Ты можешь помочь мне, а возможно, что и я смогу помочь однажды Тихому Дому.
      – И что же тебе нужно, Птица-Лезвие? – Большая Ма положила в огромное блюдо куски мяса, залила сверху соусами, присыпала овощами и выставила на стол. Аттон подцепил ножом кусок побольше и принялся за еду. Молли, вытирая руки об край своей цветастой накидки, присела напротив. Прожевав необычайно вкусное мясо, Аттон запил пивом и с восхищением проговорил:
      – Это восхитительно, Молли! Я не ел так с тех пор, как покинул дом своего дяди в Норке.
      Женщина растянула толстые губы в подобии улыбки и проворчала:
      – А то… Ирэн тебе конечно же такого не готовила?
      Аттон отрицательно покачал головой.
      – Все, на что была способна Ирэн – это запечь в глине краснохвостую ворону вместе с перьями. Жуткая гадость, между прочим… – Аттон выбрал еще один кусок и продолжил трапезу. Большая Ма некоторое время молча наблюдала за тем, как он есть, а затем спросила:
      – Ты так и не сказал мне о том, что же тебя привело тебя в столицу.
      Аттон отложил нож в сторону, обтер ладонью жир с губ и проговорил:
      – Мне нужно найти одного человека. Это раз. Мне необходимо попасть во дворец. Это два.
      – Всего-навсего? И для чего же тебе старушка Молли? С твоими умениями ты мог бы сделать и первое, и второе не прибегая к помощи Тихого Дома.
      – Мне нужен не простой человек, Молли…
      – Сейчас ты скажешь, что тебе нужно не просто попасть во дворец, а прямо в покои императора…
      – Почти. Мне нужно попасть в сокровищницу.
      – Ого… А почему не к Господу нашему Иллару за пазуху? Ты решил ограбить казну Империи? Вынуждена тебя разочаровать – это невозможно.
      – Я не знаком с этим словом, Молли. И я обещаю тебе, если мне удастся попасть в сокровищницу – часть из того, что я вынесу будет твоей.
      Молли подперла толстую щеку могучим кулаком и задумалась. Аттон молча доел мясо и внимательно посмотрел на хозяйку.
      – Ты ничего не теряешь, Молли. Если меня схватят – я не выдам никого даже под самыми страшными пытками, и ты это знаешь. Если у меня получится – ты станешь еще немного богаче.
      Большая Ма сверкнула глазами из под густой пряди волос.
      – Я не верю в то, что ты просто хочешь ограбить Императора. Ты не вор, и это очевидно также, как и то, что солнце садится на западе. Тебе нужно в сокровищнице что-то другое. Что, Птица-Лезвие?
      – Всего-навсего некая безделушка, небольшая звезда из темного металла. Не представляющая особой ювелирной ценности к тому же…
      – Неужели? И какую ценность тогда имеет эта самая безделушка?
      Аттон опустил глаза и ответил:
      – Мне нет никакого резона обманывать тебя, Молли. Я серьезно запутался в своих собственных суждениях, меня преследуют какие-то странные люди, меня подставляют, пытаются убить и рассказывают про меня странные вещи… Я плохо сплю по ночам из-за ужасных голосов, что раздаются прямо вот здесь, – Он коснулся лба и продолжил, – Мой отец сгинул ради идеи, которую я не понимаю, мой бывший хозяин распоряжался мною как марионеткой, да и теперь я иногда чувствую, как кто-то подергивает тонкие нити, заставляя меня делать то, чего бы мне не хотелось. Я уже не тот наемник, Молли, которым был раньше. Когда-то, возможно, я переступил некую черту, за которой перестал быть самим собой. Я мог бы записаться в армию или продолжать водить торговые караваны, мог бы просто исчезнуть где-нибудь в горах и заняться разведением скота, но что-то внутри меня не дает мне успокоится, гонит куда-то вперед. Это меня угнетает, Молли. Я хочу избавится от этого наваждения. И думаю, что когда я найду эту звезду, я многое пойму.
      – И для этого ты готов совершать самые невообразимые, самые безумные поступки?
      – Да, Молли.
      Женщина задумчиво смахнула тряпкой крошки со стола и проговорила:
      – Я не знаю чем помочь тебе, Птица-Лезвие. Уже много лет мы не держим своих людей в замке, это всегда была вотчина Круга.
      – Но у тебя должны быть карты и расписания караулов, не так ли?
      – Возможно, Птица-Лезвие, возможно. Я обдумаю твое предложение. Что за человек, которого ты хочешь отыскать?
      – Это забринец. Один из сыновей Семерки.
      Молли насторожено покосилась на него и пробурчала:
      – Час от часу не легче… Ты не можешь ставить себе задачи попроще, воин? Тихий Дом давно не имеет дел с этими сумасшедшими. Они слишком непредсказуемы и опасны.
      – Этот забринец состоит на службе у некоего знатного вельможи…
      Молли пожала плечами.
      – Да, есть один такой… Поговаривают, что он ренегат… Не знаю, кому именно он служит, но пользуется авторитетом на том берегу реки. Ему подчиняются многие из бывших карателей, и по слухам, он платит большие деньги…
      – Как его зовут, Молли?
      – Его зовут Москит. Его настоящее имя не выговорить даже глашатаю с площади Звезд.

      В стороне от оживленных городских кварталов, отделенный от суеты, вони и шума большого города надежной стеной, среди прекрасного сада возвышался украшенный тремя изящными башенками большой дом, принадлежавший некогда самой Мариэтт, любимой фрейлине императора Альфреда Одиннадцатого Гениального. Дом строился исходя из вкусов того времени – небольшие уютные залы, отделанные розовой плиткой, высокие потолки, широкие окна с богатыми витражами, и никакого излишества в виде горгулий на фронтонах или безвкусных бронзовых украшений, столь характерных для построек позднего периода Новой Империи. В течении нескольких столетий дом переходил из рук в руки, но изысканная архитектура его сохранялась, никто из новых хозяев не посмел нарушить строгой гармонии. Из многих домов того времени к эпохе правления Императора Конрада Четвертого лишь эта усадьба добралась в своем первоначальном виде.
      В ожидании, пока слуги откроют тяжелые кованные ворота, Таэль с удовольствием рассматривала мягкие линии здания, столь не характерные для большинства человеческих построек в этом городе. Как только ворота распахнулись на ширину достаточную для проезда, она направила оленя вглубь двора. Ей навстречу с поклоном вышей седовласый слуга. Он преклонил колено и подставил руки к стремени. Таэль раздраженно бросила поводья и легко соскочила на землю. Слуга кряхтя поднялся и виновато опустил глаза.
      – Моя госпожа…
      Девушка стянула платок, закрывавший нижнюю часть лица, и прошипела сквозь зубы:
      – Я говорила тебе, Седхай, что не нуждаюсь в твоих раболепных привычках? Достаточно принять поводья, старый тупица… В следующий раз получишь кнутом… Барон прибыл?
      – Да, госпожа… С ним господин Москит.
      Таэль посмотрела в сторону дома и недобро фыркнула, как летучая кошка.
      – Отведешь сегодня оленя к кузнецу. Надо поменять подкову на левой задней ноге и пусть чуть подпилит рога. Только не так, как в прошлый раз…
      Слуга покорно кивнул и повел животное в стойло. Девушка, снимая на ходу кожаную шапочку, под которой она скрывала свои дивные волосы, вошла в дом. У порога ее встретил Москит.
      – А вот и хозяйка этого нищего притона, где нет ни крошки человеческой пищи, везде лишь засахаренные фрукты и прочая непотребная мерзость! – Бородатый воин шагнул к девушке и крепко обнял ее. – Милая Таэль, как же я соскучился по тебе! Ты просто не представляешь, какие я вырастил фиалки! Желтый кружочек, внутри – черный, и два крошечных красных глазика! Великий Иллар, необыкновенная, волшебная красота, и никто не может этого оценить, наш барон занят лишь поиском смысла жизни, а он цветы считает обычными сорняками, мешающими произрастанию полезных злаков и других капуст!
      Таэль чмокнула колючую щеку и высвободилась из медвежьих объятий.
      – Я тоже скучала по тебе, Москит. Погоди немного, мне просто необходимо снять эти кожаные штаны и принять ванную…
      – Это да… – Москит лихо подмигнул и добавил, – Запашок от тебя еще тот… Пожалуй помойся, или я не стану показывать тебе фиалки. Бедные цветы не переживут такого мощного аромата и завянут… – Глядя, как лицо девушки стремительно краснеет, он басовито расхохотался. – Все-все, молчу… Мы ждем тебя в кабинете барона, милая Таэль. Поторопись!
      Когда Таэль, кутаясь в пушистый черных халат, вошла в зал, барон отставил бокал с горячим напитком, настоянным на многих травах, и шагнул ей навстречу.
      – Моя дорогая Таэль… Ты все так же прекрасна, время проведенное тобою в страшных чащобах Санд-Карина ничуть не отразилось на цвете твоего лица…
      Москит сидел в углу, развалившись на кресле и хитро поблескивая маленькими глазками, крутил в руках большое яблоко. Таэль расправила отливающие всеми цветами радуги волосы, и глядя в серые глаза барона, произнесла:
      – Я тоже рада видеть тебя, Джемиус. Конечно, просто сделать комплимент девушке барон Каппри не может.
      Джемиус мило улыбнулся и развел руками.
      – Таэль… Я думаю, что за три тысячи лет комплименты тебе могли просто надоесть.
      – В намеках на мой истинный возраст я почувствовала нотки зависти… Не так ли, барон?
      – Конечно, моя дорогая… Человеку простительна такая зависть. Я скучал по тебе…
      – И я…
      Девушка шагнула вперед и едва коснулась губами сухих губ барона. Джемиус придержал ее рукой за талию и прижал ее горячий лоб к своей щеке.
      – Что для тебя человек, бессмертная?
      Она обхватила его шею руками и прошептала:
      – Немного ласки, немного нежности…
      Москит громко хрустнул яблоком, прожевал и недовольно поинтересовался:
      – Может мне оставить вас, безумные? Честно сказать, не доставляет никакого удовольствия смотреть на ваши нежности…
      Таэль, продолжая обнимать Джемиуса, повернула голову и прошипела:
      – Проваливай в таверну, здесь тебе все равно не подадут мяса!
      Москит обиженно запыхтел.
      – Ага… Как же. Того жалования, что мне платит наш любимый барон хватит только на очень маленького козленка. Размером с кота, не больше… Ладно, все… Ухожу-ухожу…
      Спустя некоторое время, Джемиус сидел у камина с бокалом в руке и отрешенно смотрел в огонь. Таэль расположилась рядом, забравшись с ногами в глубокое кресло. В сумерках за окном шелестел листвой дождь.
      – Ты уже ничего не чувствуешь…
      – Это правда, любимая.
      – Я знала, что когда-нибудь это произойдет. В тебе все меньше человеческого, все больше того, что даже я не силах понять. Тебе уже недоступна радость любви, вскоре ты откажешься от сопереживания, от верности и будешь все мерять лишь своими, недоступными прочим, чувствами.
      – Уже… – Барон посмотрел на девушку. Его серые глаза были печальны. – Когда в одном мире столько проявлений самых разнообразных чувств, каждое из которых находит свое отражение в формирующемся характере существ, невольно думаешь о том, что человек на самом деле не так прост. Да и если ли такое понятие как человек? Чем человек отличается от демона? Мы называем человеком ту меньшую часть существа, которая доступна повседневности, открыта для внушения, видна всем. Мы называем демоном ту большую часть, которая скрывает в себе недоступные обычному понимаю глубины. Кем люди являются на самом деле? Волей, загнанной в хрупкую оболочку, или же просто оболочкой, примитивом? Где находится та черта, за которой демон начинает преобладать, изменяя человека не только внутренне но и внешне?
      – Ты знаешь ответ?
      Барон задумчиво кивнул.
      – Знаю. Но людям ни к чему мое знание. Я постараюсь вернуть этому миру его первоначальную форму, а для этого мне необходимо победить тех, кто использует того самого демона внутри каждого человека, для собственного возрождения. Я нашел того, кто должен открыть Дверь, я должен был его убить, но поставил не на тех людей. Я думаю, что те, кто двигает им не остановятся и продолжат попытки открыть Дверь. Поэтому нам надо спешить. Вскоре родится последний из длинного списка Элоис, и круг замкнется.
      – Гремлин рассказам мне о демонах Элоис.
      Барон медленно повернулся, внимательно посмотрел девушке в глаза и тихо спросил:
      – И что же он тебе рассказал?
      – Он рассказал мне о слугах Дома Света. О том, как они пришли в этот мир, и как попытались возродиться после изгнания. Он рассказал мне о лабиринте Барагмы, о Бездне Вернигора и об оружии Баньши. У меня в руках была Большая Звезда.
      Барон вздрогнул.
      – У тебя был ключ к Бездне Вернигора? И где он сейчас?
      Девушка потянулась как кошка и негромко рассмеялась.
      – Я вернула ее владельцу, барон… Тому, кому она принадлежит.
      – Уж не хочешь ли ты сказать, что вернула Ключ эльфийскому ребенку из Санд-Карина? – Джемиус замер как изваяние. Его напряженное лицо вдруг заблестело от пота.
      – Да, барон. Я вернула ее маленькому Анмлару, сыну покойного Генриха и эльфийской женщины из великого рода Горана Этиэлля.
      – Но зачем? Зачем ты сделала это? Ты ведь знала, что я ищу Большую Звезду, Таэль…
      Девушка, глядя на встревоженное лицо барона, лишь усмехнулась.
      – Зачем? Ты не человек, Джемиус. Даже более того – ты уже не принадлежишь этому миру. Ты не можешь рассуждать как человек. Когда вы схватили преданного Камилла и заперли его в подземельях Тарля, маленький Анмлар и его мать остались совсем без защиты. Кто-то должен был позаботиться о них. Кто-то должен был выяснить тайну Большой Звезды.
      – Это моя Звезда… Это мой Ключ, Таэль. Ты отдала мой Ключ. Этот ребенок несет большую опасность, чем те, кто стремятся к дверям лабиринта Барагмы. Этот ребенок не подчиняется законам Дома Света, он – ошибка, он – монстр, он – разрыв в настоящей реальности. Он способен изменить равновесие и обрушить этот мир в ничто, и тогда даже Владыки Дома Света не смогут помочь. Его необходимо уничтожить… – Джемиус посмотрел на девушку и глаза его вдруг вспыхнули бледно-голубым огнем.
      Таэль, все также улыбаясь, встала с кресла и не обращая внимания на пылающий взгляд барона прошла через весь зал к выходу. На пороге он остановилась и не оборачиваясь произнесла:
      – Все кончилось, барон. Я не принадлежу тебе, и никогда не принадлежала по настоящему, и ты сам об этом знал. И кем бы ты ни был на самом деле, ты не имеешь надо мной никакой власти. Наши чувства были неестественны, наша любовь – это всего лишь капля в том омуте тысячелетий, которые я прожила. Я буду защищать этого ребенка. Я не дам никому причинить ему вред, и возможно, когда-нибудь мой народ вернется в эти земли, независимый ни от кого. Ни от Богов, ни от Демонов, и уж тем более ни от людей.
      Прощай…

      – Вам плохо, госпожа? – Виктория сидела у низкого ложа королевы и беспокойством вглядывалась в потемневшее лицо Шелоны. Королева, закусив губу гладила ладонью свой большой живот. Чуть поодаль, поблескивая в полумраке глазами, сгорбилась над детской кроваткой безмолвная старуха.
      – Вот, выпейте это… – Виктория быстро наполнила кубок янтарной жидкостью и протянула королеве. – Это облегчить страдания…
      Шелона мягко отстранила ее руку.
      – Не надо, Виктория… Уже близок тот час, когда мне не понадобятся твои услуги… Ведь ты уже все поняла?
      Виктория отрешенно кивнула.
      – Да, моя госпожа.
      – Ты сказал об этом генералу?
      – Да, моя госпожа.
      – Я не виню тебя в этом. Мне нравится твоя честность, твои умелые и заботливые руки… Послушай меня, Виктория. Он настоял… Император настоял на том, чтобы возле меня был лекарь. Я не люблю людей, я могла бы все сделать сама, но только теперь я поняла. Ведь я могла потерять его, правда?
      – Да, моя госпожа.
      Шелона тяжело вздохнула. По ее впалым щекам побежали слезы.
      – Ты спасла жизнь и мне и моему ребенку. Мой ребенок… – Она стиснула зубы от боли, – Мой ребенок станет последним звеном в этой цепи. Цепи порочных связей, берущей свое начало в глубинах веков… Я могла разорвать бы разорвать эту цепь давным-давно, я могла бы бросится вниз, на острые скалы и не допустить этого. Но я не сделала этого. Я всего лишь слабая женщина…
      Черты лица королевы вдруг изменились, глаза вспыхнули красным, нос стал почти не различим, а рот превратился в черную щель. Виктория в ужасе отшатнулась. Королева поспешно прикрыла лицо руками и произнесла глухим, лишенным жизни голосом:
      – Не бойся меня, Виктория. Это всего лишь древний морок. Это мое наказание за непослушания. За то, что я так и не смогла стать тем, кем должна была стать. Во мне слишком много человеческого. Больше, чем они думают. Больше, чем я сама могла подозревать.
      Она убрала руки и Виктория увидела ее прежнее прекрасное лицо, пусть посеревшее от боли и слез, но тем не менее прекрасное. Виктория оглянулась на старую служанку, которая продолжала безмятежно укачивать маленького Николая, и вновь посмотрела на королеву.
      – Мне страшно от ваших слов, моя госпожа… Я понимаю, что вы другие, но не понимаю почему, Ваше Величество…
      Королева грустно улыбнулась.
      – Я тоже многого не понимаю, хоть и живу с этим всю свою жизнь. Да и вряд ли на землях Лаоры есть существо, достаточно сведущее в древнем знании. Быть может что-то понимает мой брат, но он уже слишком нечеловек. Я скажу тебе только, что все мы лишь звенья одной цепи, ненадежные, тонкие звенья из которых ткут другой мир. Мы инструменты, спицы на которые насаживают все новые и новые образы, постепенно превращая нас в то, чем мы являлись изначально. Мы можем считать себя людьми лишь потому, что мы не видели других. Те, кто использует наше сознание, нашу плоть тоже не совершенны, но они стремятся к совершенству. Мой сын будет последним, завершающим звеном, после которого человечество окончательно перестанет существовать. Все неудавшиеся, слабые звенья будут уничтожены. Те, кому было не суждено стать звеньями будут доживать свой короткий век в забвении… И этот процесс не остановить…
      Виктория дрожащей ладонью вытерла со лба холодный пот.
      – О Боги…
      Шелона глядя на нее невесело усмехнулась.
      – Не призывай богов. Они не спустятся к тебе и не помогут. Ваши боги – это всего лишь отражение ваших мелких страхов. Вы создали их сами и прячетесь за их именами. Настоящие боги давно живут среди вас. Они творят другой мир, сражаются друг с другом и делят ваши тела между своими отпрысками. Человек, Демон, Бог, Человек-Бог – все эти понятия размыты пока, но этот этап близится к концу. – Она нащупала на груди семиконечную звезду и глядя на красные угли в камине, произнесла, – Тот, кому суждено откроет Дверь за которой нас ждет вечность. И это случится. Я не хочу этого. Больше всего на свете я ненавижу свою истинную сущность. Она чужда мне, и я боюсь ее. Но это неотвратимо.
      Виктория вдруг почувствовала, как воздух вокруг них пришел в движение. Послышались приглушенные шорохи, по стенам зала заплясали причудливо изогнутые тени.
      – Новый мир всегда страшит. Он не несет зла и жестокости, он совсем другой. В нем будет действовать другие понятия, другие сущности, будут другие ценности и другая мораль. И это не может не пугать. Мой ребенок… Только мой ребенок должен унаследовать этот новый мир. – Королева взмахнула рукой и тени сдвинулись, заплясали в сумасшедшем хороводе, угли в камине ослепительно вспыхнули голубым пламенем.
      Двери зала медленно распахнулись и из темноты вышел маркиз Им-Роут. Глаза молодого военачальника были прикрыты, он двигался словно в трансе, руки его мелко подергивались, а на бледном прозрачном лице пульсировали красным сосуды.
      Виктория прижалась ладони к лицу, чтобы не закричать.
      Он приблизился и замер, глядя невидящими глазами куда-то вдаль. Королева опустила руку и голубое пламя в камине погасло. Зал погрузился в полумрак.
      – Генерал! Вы должны собрать лучших своих людей и отправится в Санд-Карин, к месту, которое именуют Долиной Потерянных Лун. Вы должны найти там ребенка эльфийской крови и убить его, а также всех тех, кто будет его защищать. Я должна принести эту жертву во имя своего сына, даже если это и окончательно высвободит того, кто скрывается в самые черных безднах моего внутреннего мира. Идите генерал, выполняйте приказ.
      Генерал, словно кукла подергиваемая за веревочки, повернулся на месте и неуверенными шагами покинул зал.
      – Я чувствую… – Королева протянула руку и крепко сжала ладонь Виктории, – я чувствую приближение. Вот-вот начнется… Вскоре мне станет очень больно, Виктория, и я не смогу контролировать себя… Вы должны помочь мне, помочь моему ребенку. Я чувствую, как мой брат пытается захватить мою волю, и это может оказаться фатальным… Я сделала все, для того чтобы уничтожить его, но он слишком силен, а наш император слишком честен чтобы помочь мне в этом, но я не стану его винить… В этом мире осталось не так много тех, кто способен причинить вред моему ребенку, ему надо лишь помочь увидеть этот мир, а потом он защитить себя сам, он сказал мне об этом Виктория, он мне сам о этом сказал… – Королева посмотрела на нее, и от этого взгляда сердце Виктории бешено забилось. Чувствуя, как от страха немеют пальцы, она сделала глоток из кубка, который приготовила для королевы, и кивнула. Шелона медленно перевела взгляд своих светящихся неестественным голубым светом глаз на старуху и быстро заговорила по-аведжийски. Старуха вскочила, аккуратно взяла маленького Николая на руки, и зло поглядывая на Викторию, покинула зал.
      – Она оставит моего старшего сына на попечение Доллы и вернется помочь вам. Это будет тяжкая ночь, Виктория. Я уговорила Императора покинуть замок, он не должен знать о том, что здесь произойдет. Завтра он увидит своего сына и объявит его наследником, а послезавтра мы пройдем свадебный обряд. Всего несколько спокойных лет в этом прекрасном, защищенном замке… Это все, что требуется мне и моему ребенку…

      Аттон дождался пока охранник отвернется к стене, затем неслышно ступая прокрался вдоль густого кустарника к воротам и одним резким движением свернул стражу шею. Иного выхода у него не было – дом окружала стена из гладкого камня высотой локтей пятнадцать, форсировать такую стену, не зная что на той стороне, было опасно. Оттащив тело в кусты, Аттон чуть приоткрыл узкую калитку и попытался разглядеть за пеленой дождя обширный двор, но сразу же понял, что отсюда ничего толком он не увидит. Чуть поодаль за воротами располагалась небольшая постройка с острой конической крышей, то ли конюшня, то ли молельный домик, и эта постройка закрывала вид на дом и большую часть двора. Аттон пробормотал проклятие, вытер ладонью мокрое лицо, и стараясь ступать бесшумно, проник во двор.
      Укрывшись за молельней, он осторожно выглянул и осмотрелся. Дом стоял в глубине, к нему вела узкая, выложенная ровной плиткой дорожка. Ни одно окно не светилось, лишь в дальнем крыле Аттон заметил на стеклах слабые отблески. Отсюда он не увидел входа, его, да и большую часть двора скрывали деревья. Он чувствовал присутствие людей где-то поблизости, люди были совсем рядом с ним, и от них исходили волны опасности и тревоги. Аттон на миг подумал о Мерризе и его странном чутье, позволявшем безошибочно определять точное расположение врагов. Но Мерриз давно затерялся среди бескрайних просторов Лаоры, и вряд ли когда-нибудь их пути пресекутся вновь. Аттон отогнал лишние мысли и сосредоточился на окружающей обстановке. Холодный несильный дождь был ко времени, дождь отлично скрадывал звуки и стирал следы. Низкое серое небо давало достаточно света для его глаз. Аттон поправил за спиной меч и сделал шаг на узкую дорожку, ведущую к дому. И тут же замер.
      Прямо за молельней под дождем друг напротив друга на расстоянии пяти шагов, стояли двое. Того, кто был ближе к нему, Аттон сразу узнал. Это был Москит. Забринец стоял, чуть склонив бородатую голову, и засунув большие пальцы рук за широкий пояс смотрел не отрываясь на высокую стройную девушку в черном верховом костюме. Девушка стояла молча, опустив глаза. Ее бледное мокрое лицо выглядело несчастным.
      Аттон понял, что скрываться далее не имеет никакого смысла, а потому выпрямился во весь рост и вышел из глубокой тени. Москит повернул к нему голову и сверкнув глазами недобро усмехнулся.
      – А вот и сам господин Птица-Лезвие… Неудачный ты выбрал час для визита.
      Девушка подняла на Аттона огромные черные глаза и скривила тонкие губы.
      – Уходи немедленно, или пожалеешь…
      Аттон сошел с дорожки на мокрую траву и остановился в нескольких шагах, так чтобы держать в поле зрения обоих.
      – О чем же я могу пожалеть, госпожа эльфийка? О своей жизни, которой не распоряжаюсь? Или о времени, которое мне неподвластно? – Аттон откинул капюшон плаща и замер, переводя взгляд с девушки на забринца. Он не понимал того, что здесь происходит, но чувствовал, что это очень важно.
      Девушка бросила на него ледяной взгляд и хрипло произнесла:
      – Чтобы не привело тебя в этот дом, ты выбрал неподходящее время. Уходи сейчас же и…
      – Девочка права, Птица-Лезвие. Проваливай… – Москит перебил ее и указал рукой на ворота.
      Аттон усмехнулся и произнес.
      – Пожалуй, я останусь. Честно говоря, я ожидал увидеть несколько другую картину, но то, что я вижу сейчас, меня заинтриговало. Впрочем, если вы любезно сообщите, где данный момент находится барон, и не станете препятствовать мне – я оставлю вас наедине. Но, почему-то мне кажется, что вы этого не сделаете…
      Девушка вздрогнула, сделала какое-то незаметное движение, и в руках у нее появился длинный тонкий клинок. Москит что-то глухо прошипел и положил правую руку на эфес меча.
      Аттон, словно выражая недоумение, пожал плечами, при этом высвобождая крепления лезвий.
      Девушка медленно опустила клинок и глядя на забринца, спросила:
      – Что это человек хочет от Джемиуса?
      Москит, не убирая руки с меча, недовольно пробурчал:
      – Наш барон обманул этого человека, Таэль, и по видимому именно сейчас господин Птица-Лезвие решил свести счеты… Но ведь мы не дадим ему совершить злодеяние, не так ли?
      – Так это он должен открыть Дверь?
      Москит посмотрел на Аттона и кивнул. Эльфийка оценивающе посмотрела на Аттона.
      – Это все усложняет. Этот человек очень опасен. Думаю, что он оказался здесь вовсе не по воле случая…
      – Пожалуй, я соглашусь с тобою. Барон считает, что Сорлей обладает прямо-таки мистической способностью, оказываться там, где его менее всего ждут. Но, мы можем все решить, Таэль… Как прежде, вместе. Ты должна пообещать мне, что не уйдешь, девочка…
      Эльфийка отрицательно покачала головой. Аттон вдруг подумал, о том, что стал свидетелем необыкновенно важного события, которое непосредственно касается его жизни, его страхов и внутренних мучений. Он сделал шаг вперед и заметил, как напряглась рука Москита, сжимающая рукоять меча.
      – Я многого не понимаю из того, что происходит здесь, но мне ясно одно – вы знаете обо мне гораздо больше, чем я сам, и судя по вашим лицам, это знание просто-таки обязывает меня немедленно умертвить. Помимо этого, я понял, что кроме моей смерти, девушка хочет покинуть этот дом, а господин Москит пытается этого не допустить, и все это опять же как-то связано с бароном Джемиусом, тайной моей жизни и возможно еще с чем-то, чего я до конца не понимаю? Я ничего не упустил?
      Москит смахнул левой рукой с лица мокрые седоватые пряди и рассмеялся.
      – Все верно, Птица-Лезвие. Крошка Таэль вдруг решила изменить этот мир по-своему, и почему-то считает, что ей это удастся. У нее на дороге стою я, старый заплесневелый дурак, который считает клятву, данную когда-то превыше судеб всего этого трижды проклятого мира. А теперь, у нее на дороге оказался и ты, то ли человек, то ли кукла, то ли несостоявшийся демон, отмычка, инструмент, который должен повернуть время вспять… И ты угрожаешь ей одним лишь фактом своего существования, как впрочем и мне. Веселая компания для такой дождливой ночи, не правда ли? – Москит выхватил меч, левая рука его скользнула к голенищу. Блеснуло тонкое лезвие кинжала.
      Аттон, поглядывая на противников, медленно вытащил из-за спины меч. Эльфийка взмахнула клинком и глядя на забринца произнесла:
      – Не делай этого, Патта… Умоляю тебя.
      Москит встряхнул головой и с грустью в голосе ответил:
      – Он стоит сейчас у окна и смотрит на нас. И по его щекам текут слезы… Вернись домой, девочка, я прошу тебя…
      – Нет, Патта. Но я все равно люблю тебя…
      – И я тебя…
      Аттон резко разжал кулак и из рукава плаща ему в ладонь скользнуло тяжелое плоское лезвие. Он на мгновенье посмотрел в небо и заметил, как капли дождя замедляют свое падение.
      Голубая молния начала свой путь из косматой тучи к земле и замерла на полпути, осветив их сосредоточенные лица призрачным светом.
      Время на мгновение остановило свой бег.
      Перед его глазами неподвижно замерла большая, чуть искрящаяся капля небесной влаги.
      Молния погасла, и все сразу пришло в движение.
      Он увидел, как Москит с непостижимой скоростью устремился вперед, и метнув лезвие в забринца, рванулся в сторону, парировал выпад эльфийского клинка, и сразу ответил с полуоборота, целясь в шею, но девушка уже сместилась левее, а с правой стороны в него летел кинжал. Аттон выгнулся назад, и острое лезвие пронеслось прямо перед его глазами, и он тут же, переместив вес на левую ногу, достал в длинном выпаде ускользающую тень в черных одеждах. Почувствовав, как кончик меча проникает в мягкую плоть, он развернулся и рубанул сверху по незащищенному плечу Москита, краем глаза заметив, как клинок забринца скользит по животу Таэль. Когда он ощутил, что под лезвием меча хрустнули кости, раскатисто грянул гром.
      Аттон вытащил меч и сделал шаг назад. Москит стоял на коленях, сжимая окровавленными пальцами тонкое лезвие меча. Эльфийский клинок пронзал его насквозь чуть ниже правой ключицы, и упираясь острием в мокрую траву не давал телу упасть. Из разрубленного плеча хлестала темная кровь. Но забринец был еще жив. Уставившись невидящими глазами в небо, он хрипел и сплевывал кровь. Аттон повернулся и посмотрел на девушку. Тихо постанывая, она лежала на боку и прижимала ладони к широкой ране на животе. Он нагнулся, кое-как вытер меч о траву, а затем подошел ближе.
      Эльфийка не мигая смотрела на него огромными широко раскрытыми глазами. Ее волосы утратили цвет, стали пепельно-серыми. Аттон опустился перед ней на колени и проговорил:
      – Твоя рана не смертельна, Таэль, и я не стану добивать тебя. Я чувствую угрозу, исходящую от живых существ, но ты не несешь никакой опасности для меня, хоть и пыталась только что убить. Сейчас твоя кровь остановится, и ты сможешь уйти. Но никогда, слышишь, никогда больше не вставай у меня на пути!
      Он встал с колен и вернулся к Москиту. Воин еще дышал. Аттон печально покачал головой и повернулся к дому.
      – Нет…
      Аттон обернулся. Москит шевельнул губами, поднял дрожащую руку и коснулся изрезанными окровавленными пальцами его плаща.
      – Прошу тебя… Не убивай. Если в тебе осталось хоть что-то человеческое, не убивай его…
      Аттон, думая о чем-то своем, молча кивнул, сунул меч в ножны и направился к воротам.

      – После того, как охранника доставили к лекарю, мы тщательно осмотрели весь этот сектор. Ничего примечательного так и не обнаружили. Две камеры этого крыла пустуют, единственный заключенный – это герцог Аведжийский. Дальше по коридору содержится тот полоумный маркиз из Норка и еще парочка баронов, ждущих решения конфискационного суда. Сам герцог Фердинанд был очень удивлен происшедшим. После беседы с Его Величеством Императором, герцог пребывал в отличном настроении, он снова заказал книги из библиотеки, и получил их, согласно вашему распоряжению. Гарнизонный лекарь считает, что Бурман просто допился, вот ему и мерещились повсюду демоны.
      Селин грозно сверкнул глазами и рявкнул:
      – Почему на самом важном посту у вас всякая пьянь стоит? Кто ответственный за этот сектор?
      Начальник тюрьмы, пожилой седобородый полковник, тряся брылами щек испуганно проскулил в ответ:
      – Капитан Даммир, маркиз Белеха, мой генерал…
      – В Анбир этого тупорылого капрала! Капрала, полковник, а не капитана, и пусть он хоть принц Оловянных Островов! В Анбир, в крепость Суза, пусть защищает границы Империи от тварей холода… Этого, что мозгами повредился – пороть плетьми насмерть. Всю вашу охрану сам лично проверю, кого за чем непотребным застану – собственноручно в дробилку затолкаю! Следующий!
      Вперед шагнул молодой адъютант.
      – Последние известия от маршала Севады, мой генерал!
      – Докладывай!
      – Как вы и предполагали, осада крепости Дрир затянулась. Пехотные части захватили центральные районы города, к стенам замка уже выдвинулись осадные машины и арионы. Ведение боевых действий осложняют многочисленные подземные туннели, которыми с успехом пользуются монахи. Потери среди пехотных подразделений, удерживающих центр города очень велики. Однако войскам удалось замкнуть кольцо осады.
      – Полностью?
      – Разведка докладывает о том, что есть вероятность прорыва через все те же подземные переходы, кои многочисленны и за стенами замка. Монахи сражаются отчаянно, попытка архиепископа Гумбольдта призвать их к благоразумию успехом не увенчалась.
      Селин, думая о чем-то своем, задумчиво покивал и махнул рукой:
      – Следующий!
      Выслушав доклады, Селин распустил свою свиту и надолго задумался. Ему не давало покоя странное поведение Фердинанда при встрече с Императором, и его слова. Конечно, Селин подслушал беседу, и ничего зазорного в этом он не находил. Фердинанд был и пока оставался главным врагом Изумрудного Трона, и пока он был жив Атегатту угрожала опасность.
      "Думайте о том, кто притаился на краю этого мира"
      Селин поморщился. Вот оно. И кто же там притаился? Фердинанд хитер, он вовсе не сумасшедший. Вся эта тирада была направлена в первую очередь против королевы. Попытка рассчитаться за прошлое, вызвать у молодого Императора неосознаваемую неприязнь ко всему аведжийскому роду. Возможно что-то еще? Направить силы Империи на решение проблем, далеких от насущного, проблем мистических? Вся политика аведжийцев всегда строилась на их расовом превосходстве над остальными народами Лаоры. Не сделал ли император ошибки, оставив Фердинанда в живых? Возможно, его надо было по-тихому удавить еще тогда, в Барге. Ведь королева настаивала именно на этом варианте.
      Кстати, а почему? Каковы причины лютой ненависти королевы к своему брату?
      Генерал обхватил голову руками и принялся мысленно перебирать стопочки разрозненных фактов, отложившихся в уголках его памяти, с тех самых пор, как он принял на себя командование внутренней охраной Изумрудного Трона, еще под началом покойного канцлера.
      Причины для ненависти были. Фердинанд вовсю использовал необыкновенную красоту своей сестры, пусть это и не принесло ощутимых результатов. Казавшийся необычайно выгодным марьяж с повелителем нестских варваров не открыл Фердинанду восточных границ Аттегата. Второй брак Шелоны, на этот раз с королем Венцелем и вовсе обернулся для Аведжии катастрофой. Рассчитывая на помощь сестры, Фердинанд повел войска в дальний поход, обнажив свои южные и восточные границы, и увяз в сражениях на землях Данлона, Бадболя и Могемии, так и не захватив столицу королевства.
      С другой стороны, все могло быть по-другому. И причина ненависти вовсе не в этом. Да, брак с князем варваров был трагичной ошибкой, но вот союз с королем… Не это ли мечта любой женщины высокого рода? Получить власть над целым королевством, пусть разрозненным, но достаточно богатым. Стать одной из влиятельнейших особ Лаоры? Тем не менее, Шелона ненавидела брата. Возможно, причина спрятана глубже?
      Любимая дочь старого герцога приходилась Фердинанду младшей сестрой. Ее мать покойная Саянна, графиня Бора, коренная аведжийка из богатейшей семьи южных дворян, умерла во время родов. Как умерла мать Генриха, старшего сына Великого Герцога. По слухам, Саянна ослепла на один глаз, рожая Фердинанда. Генерал постарался вспомнить генеалогию правящего аведжийского рода. То, что он вспомнил, ему не понравилось. Большинство жен правителей Аведжии умирали во время вторых родов, а иногда и во время первых же. Вспомнилась ему и страшная легенда о принцессе Гретте, ослепшей, неподвижной, но продолжавшей рожать для Великого Герцога Вилле Седьмого Огненноликого.
      "Прямо не дети у них рождались, а чудовища какие-то…"
      Роды… Вторые роды…
      Генерал закусил губу и принялся вспоминать последний разговор с Викторией. "Осложнения… Тяжелые роды… Преждевременные роды… Со дня на день… "
      Селин вскочил и судорожно роясь в беспорядочно разбросанных листах пергамента, заорал:
      – Адъютанта с посыльным, ко мне! Живее!
      Где-то за стеной зашумели, затопали кованными сапогами. Селин наконец отыскал чистый листок и макнув перо в чернильницу и принялся быстро писать.
      В кабинет влетел запыхавшийся лейтенант гвардии. Селин, не отрывая глаз от листка, спросил:
      – Где император?
      Лейтенант вытянулся в струну и четко отрапортовал:
      – Его Величество Император Конрад Четвертый сейчас пребывает в расположении четвертой пехотной бригады с осмотром, мой генерал!
      Селин кивнул и задал еще один вопрос.
      – Где сейчас маркиз Им-Роут и аведжийский посол Долла?
      – Маркиз Им-Роут в сопровождении двух сотен своих людей только что покинул замок, мой генерал. Рыцарь Долла находится в своих покоях.
      Селин дописал послание, свернул лист в трубочку, покапал воском и приложил печать.
      – Это доставить императору в кратчайший срок. До расположения четвертой бригады двадцать лиг, а потому доставить к утру. Курьером. Эти сведения слишком важны, чтобы доверить их коту. Выполняйте, лейтенант!
      Селин вышел вслед за адъютантом, и поправляя на ходу камзол, направился вверх, к покоям королевы.

      – Ну что? Видать что-нибудь?
      Сивый отполз от окна, повернулся к Людоеду и отрицательно покачал головой.
      – Нет, господин лейтенант, ничегошеньки. Костры горят, все в дыму. По стенам тени какие-то шныряют…
      Людоед зло выругался и спросил в темноту:
      – Сколько стрел на руках? Отвечать тихо…
      Из темноты одни за другим отозвались бойцы.
      – Шесть у меня…
      – У меня дюжина и вот еще… Тринадцать…
      – Четыре, господин лейтенант… Совсем худо…
      – Да уж, рыбий глаз… Глядите там в оба.
      Сивый услышал, как Людоед встал и прошел к лестнице.
      – Факелы готовьте и огнива. Масло-то есть еще? – С первого этажа полушепотом ответили, что есть. – В подвал спустится надо, рыбий глаз. Эй, Сивый, ползи ко мне, в подземелье пошарим, может где еще масла найдем, а заодно и щели какие есть посмотрим.
      Сивый пробрался к лестнице, и спотыкаясь в темноте, спустился вслед за лейтенантом на первый этаж. У черного проема они остановились. Подошли другие солдаты. Людоед заглянул в проем, поскреб щетину и пробурчал:
      – Лестница уж больно крута. Факелы давайте! – он взял из рук солдата две палки, обмотанные ветошью, сунул одну из них в руки Сивому и шагнул на ступеньку.
      – Глаз с дверей не спускать. Ежели какая заварушка – в бой немедля не вступать. Стены толстые, окна узкие. Так что, сначала врагов посчитайте, да меня позовите. Ну, а уж если совсем худо будет – всем к лестницам и держаться. Масло даром не жгите, мало его. Сейчас я думаю, третья рота нашенских в обход площади пойдет, как и задумывали они, а потому черным не до нас будет. Все, давай, Сивый, шевелись.
      Алан нащупал в кармане огниво и кусочек серого мха.
      – Сейчас, господин лейтенант! – Он щелкнул огнивом, подул на мох, и запалил свой факел.
      – Ниже держи, рыбий глаз, ниже! – Людоед прикрикнул на него в полголоса и двинулся вперед.
      Сивый передал ему факел и осторожно ступая по скользким ступеням, пошел следом. Крутая винтовая лестница заканчивалась в небольшой каморе, здесь лежала груда иссеченных тел в черных рясах, тех самых тел, что они посбрасывали еще вечером. Людоед спрыгнул прямо на трупы, и с трудом удерживая равновесие, спустился вниз к маленькой двери в сырой стене. У двери он остановился, звякнул щеколдой и прошипел Сивому:
      – Ну что ты там, рыбий глаз? Шевели обрубками!
      Алан с сомнением посмотрел на кучу тел под лестницей.
      – Да боязно как-то, господин лейтенант… По трупам-то, сапогами…
      – Боязно ему… Ползи наверх тогда, хлыщ болотный, да пришли мне кого-нибудь, у кого жилка потолще…
      Сивый пожал плечами, и придерживая перевязь с мечом спрыгнул вниз. Трупы разъехались у него под ногами и он тут же рухнул, угодив лицом прямо в холодные вонючие внутренности. Людоед, глядя на него, пробурчал что-то ругательное. Сивый отплевываясь и размазывая по лицу чужую кровь, выбрался к двери.
      – Тьфу, дерьмо какое… Надо ж так, прямо мордой в потроха…
      Людоед зловеще рассмеялся у него над ухом и прогудел:
      – Давай, рыбий глаз, их в сторону потащим, там глядишь чего наверх поднимать придется, так быстро не управимся…
      Они оттащили часть тел в сторону, высвободив подход к лестнице. Кое-как оттерев руки от крови и немного отдышавшись, они двинулись дальше. Узкий коридор за дверью привел их в кладовую. Мерцающий свет факела высветил высокие стеллажи, заставленные деревянными бочонками и глиняными кувшинами. С потолка свисали мешки с овощами и головки сыров. Людоед, радостно похрюкивая, шагнул к полке, приподнял крышку бочонка и сунул внутрь толстый заскорузлый палец.
      – Хах… Маслице! Свежее совсем, этого года не иначе как… – Он лизнул палец и довольно осклабился. – Вот джайллар, надо было раньше подвал этот проверить… Но за всем же не уследить… Эй, Сивый…
      Чутье старого пьяницы безошибочно привело Алана к высоким пыльным кувшинам, стоящим в самом углу. Он тут же подхватил ближайший, сдул пыль, вытащил зубами пробку и восхищенно пробормотал:
      – Эх… Винцо… Виноградное, как есть…
      Людоед прикрыл бочонок с маслом и погрозил Сивому кулаком.
      – Я те дам винцо, рыбий глаз… Рожа твоя хитрая… А ну поставь. Сейчас глянем, что за той дверью, а потом и вине подумаем.
      Сивый бережно поставил кувшин на пол и прошел к мощной двери из плотных темных досок прошитых в трех местах широкой бронзовой полосой. Людоед двинулся за ним. По ходу он сорвал с веревки головку сыра, разломил и протянул половину Сивому.
      – На, пожуй.
      Сивый набил рот горьковатым сыром, прислонил ухо к влажным доскам и прислушался. Людоед осмотрел дверь и пробурчал:
      – Замка нет. Засова нет… А дверь-то знатная… Я когда в Порт-Сарне в плотниках ходил, такая дверь больших денег стоила… Ну что, пойдем?
      Сивый, продолжая жевать, кивнул и на всякий случай поправил меч. Людоед схватился за бронзовое кольцо и потянул. Дверь открылась бесшумно и легко, за ней начинался новый коридор пошире и повыше предыдущего. Из коридора потянуло могильным смрадом. Привыкший ко всему Сивый поморщился от вони и сплюнул на пол остатки недожеваного сыра. Людоед мрачно выругался.
      – Джайллар… Склеп там, что ли, рыбий глаз… Ну пойдем, посмотрим, чего стоять.
      Сивый осторожно осмотрел коридор за дверью и пожал плечами.
      – А чего смотреть, господин лейтенант? Масло мы нашли, винцо вон, сыр да репа есть. Сейчас бойцов накормим, да маслом проходы прольем. Чего туда-то тащится? Счас дверь эту полками завалим, от греха…
      Людоед зло засопел.
      – Мне и самому неохота, рыбий глаз… А вдруг там дыра какая есть в подземелья? Как полезут из той двери черные, и никакие засовы и завалы их не остановят. А мне, рыбий глаз, до утра протянуть очень охота… Так что, пошли. И не трусись, знаю, что всякого ты повидал…
      Сивый еще раз оглядел коридор и сглотнул. Идти ему страсть как не хотелось, но он сделал над собою усилие и шагнул за дверь.
      Коридор оказался короче предыдущего, за вторым поворотом они уперлись в такую же тяжелую дверь. Людоед передал факел Сивому, достал из-за пояса топор на короткой рукояти, и злобно пыхтя открыл дверь. Сивый шагнул вперед, держа перед собою факел и тут же, издав невнятный всхлип, отступил.
      За дверью начинался большой зал, с невысоким потолком. Когда-то, видимо, хозяева дома использовали его как хранилище для своей коллекции, но сейчас все эти скульптуры, картины и гобелены были свалены в центре неопрятной кучей. А вдоль стен в одинаковых позах, держа в руках собственные головы, сидели обнаженные обезглавленные тела.
      Мужчины, женщины и дети. Незрячие глаза были устремлены прямо на них.
      Сивый пошатнулся. Только что съеденный им сыр устремился наружу, и Алан проблевался прямо на порог. Людоед вытер тыльной стороной ладони холодный пот со лба и медленно прикрыл дверь.
      – Все, рыбий глаз… Насмотрелись… Пошли наверх…

      К проникновению в императорский замок Аттон подготовился основательно. Две ночи он потратил на то, чтобы тщательно изучить мельчайшие детали внутреннего устройства замка, по тем планам, что ему любезно предоставила Большая Ма. Кое-что он помнил из рассказов отца, но старый Ардо ни разу не проникал в цитадель Изумрудного Трона, тому просто не было веских причин, а потому сведения эти носили скорее описательный характер. За ночи, проведенные над исчерканными тонким пером листами пергамента, Аттон зазубрил точное положение всех этих многочисленных покоев, галерей, коридоров, тупиков и лестниц, и теперь мог мысленно представить себе весь замок, от наружных караульных постов до скрытых от посторонних глаз подземных тюрем и погребов.
      Замок Вивлен представлял собою три ступенчатых трехгранных пирамиды, совмещенных основаниями. Между соприкасающимися гранями возвышались три огромные башни, а внутренний огромный зал венчал массивный купол, опирающийся на вершины пирамид. От каждой башни к верхним покоям, расположенным вдоль купола вели широкие лестницы.
      Замок Вивлен был без сомнения прекрасен. Его выложенные белым камнем стены, омытые дождями и ухоженные, были видны со всех окрестных холмов. В архитектуре замка не было никаких излишеств, со времен постройки гномами задолго до расцвета Старой Империи, этот замок оставался самым прекрасным и величественным сооружением на всех землях Лаоры. Ни стройные башни Барги, ни изысканные купола Термбура, и уж конечно, не монструозные нагромождения Циче не могли сравнится с Вивленом.
      Замок окружала стена шестидесяти локтей высоты и ширины достаточной, чтобы разместить в ряд четверых всадников на оленях. В стене имелись ворота – Южные, выходящие к мосту через Тойль-Диа; Северные, у которых начинался имперский тракт, ведущий через земли Атегатта к королевству; и Восточные, за которыми располагались казармы городского гарнизона. Замок надежно охранялся многочисленными постами императорской гвардии, обширный парк, расположенный вдоль стен между Южным и Восточным крылом регулярно патрулировался специальными отрядами егерей. Ворота замка открывались лишь на короткое время рано утром, для того чтобы выпустить, а затем впустить многочисленную смену прислуги. Через самые маленькие, но самые охраняемые Южные ворота в замок попадали высокородные дворяне со своими свитами и особо приближенные ко двору поставщики. Именно через эти ворота Аттон и решил проникнуть в замок.
      Еще несколько дней он потратил на изготовление различных отмычек, и на поиск подходящего торговца. Наконец, не без подсказки Молли, он выбрал наиболее благоприятный вариант, и уже вечером двенадцатого дня месяца Поклонения выдвинулся к цветочной лавочке в Кремневом Квартале. Перед этим, используя подручные средства, он придал своей внешности образ средней руки мещанина, а все свое оружие оставил в комнате на постоялом дворе. Кремневый квартал примыкал непосредственно ко второй защитной стене перед замком, это был район Старого Города, район богатых купцов, подрядчиков и землевладельцев. В такой близости от замка городская стража с большим подозрением относилась ко всем мечникам, не носящим имперскую форму, а рисковать Аттон не хотел. Помимо этого, Большая Ма поведала ему о многочисленных случаях, когда люди просто исчезали на улицах Старого Города, и даже из своих домов, их имена потом зачитывались на площади Звезд глашатаем как имена изменников, а их обезображенные пытками тела потом нередко находили в водах реки Тойль-Диа. Имперские шпики были повсюду, а на широких улицах богатых кварталов можно было запросто нарваться на жандармский разъезд, и провести свои дни в какой-нибудь яме, доказывая, свою невиновность. Аттон вовсе не желал появляться в таком районе днем, но дело, которое он замыслил, предполагало именно такой вариант. К тому же, попутно Большая Ма возложила на него одну щепетильную миссию, связанную с управлением делами Тихого Дома именно в этом квартале.
      У самой площади Аттон понял, что пришел очень вовремя. Напротив низких дверей цветочной лавочки у выносного прилавка топтались два здоровенных мордатых увальня, в одинаковых, расшитых серебряными нитями накидках. Такие накидки в Вивлене носили только слуги богатых господ. Чуть поодаль стояла карета, запряженная двойкой молодых оленей. Аттон остановился у церковных ворот и осмотрелся. Площадь перед храмом была пустынна. С самого утра хмурое небо нещадно поливало город мелким холодным дождем и почтенные обыватели квартала, по всей видимости, решили переждать непогоду у пышущих жаром каминов. Откуда-то издали едва слышно доносился цокот копыт. Аттон немного поразмыслил на тему того, что ни одна, даже самая сильная власть не способна справится с преступностью, если эта преступность поддерживается высшими слоями населения, затем поддернул холодный твердый ворот куртки и неспешно направился к лавочке. Завидев его один из громил, с лицом деревенского пастуха, сделал шаг навстречу и поднял руку.
      – Лавочка закрыта уже. Проваливай, проваливай…
      Аттон не замедляя шага рубанул его ребром ладони по шее, и отшвырнул обмякшее тело к стене. Его подельник едва успел открыть рот, как получил в живот тяжелым сапогом. Аттон выхватил у него из-за пояса тяжелую дубинку и завершил стычку коротким ударом в висок. Он быстро и аккуратно уложил бездыханные тела за выносной прилавок, накрыл сверху мокрой дерюгой и направился к двери.
      В небольшом полутемном торговом зале никого не было. Аттон, морщась от тяжелого цветочного запаха, прошел за прилавок и прислушался. Из-за двери, ведущей в подсобные помещения, доносился приглушенный голос. Аттон медленно приблизился к двери и напряг слух. Тот кто говорил за стеной, по старчески шамкал, глотал окончания и при этом тяжко и часто вздыхал, но тем не менее Аттону удалось разобрать почти все.
      – …она не вернется. Хм-х… Твоя хозяйка – преступница! Ее забрали в Башню Милосердия, глупая девчонка… Хм-х… кх-х… Как же здесь воняет… Мои люди видели это! Она совершила преступление против нашей Империи и будет наказана… Хм-х…
      Старику ответили тонким девичьим голосом:
      – Моя госпожа срочно уехала на юг по торговым делам, господин Боргоф… Ко мне приходили люди из жандармерии, они выписали мне вот этот пергамент и разрешили торговать в отсутствие госпожи Виктории… Так что – проваливайте, или я завтра же пойду к префекту с жалобой!
      – К преф-ф-фекту? Как ты смеешь… Кх-хх… Клумийская сучка! Как ты смеешь грозить мне, самому Лаиму Боргофу? Ну-ка, парни… Покажите ей, кто главный в этом квартале…
      Ждать дальше Аттон не стал. Приоткрыв дверь, он скользнул в просторное помещение, заставленное вазонами с цветами самых необычных форм и расцветок. У стены, прижимая к груди тубус с большой сургучной печатью, стояла миловидная полненькая девушка в черном длинном платье, прикрытом спереди опрятным синим передником. Напротив нее, поддерживаемый с двух сторон внушительными слугами в серебристых накидках, приплясывал на месте низенький, полноватый старикан. На его необычно румяном гладком лице под вислым бесформенным носом шевелись темные отвисшие губы. Рядом, поигрывая дубинками стояли еще двое слуг – крепкие молодые парни с широченными плечами и туповатыми лицами потомственных пахарей.
      Девушка заметила его первой. Она повернула голову и глаза ее расширились, испуг на ее лице тотчас сменился удивлением. Заметив ее взгляд, все остальные тоже повернулись к дверям, при этом старик перестал приплясывать, он замер на месте и вытаращился на Аттона беловатыми крошечными глазками.
      – Как? Кх-кх… Хм-х… Кто?
      Аттон не стал тратить время на бесполезные разговоры. Он двинулся вперед, выбирая лучшую позицию для нападения, а потом прыгнул с места, обрушив весь свой вес на ногу ближайшего охранника, и пока тот еще только открывал рот, чтобы закричать от дикой боли в сломанной ноге, Аттон короткими экономными ударами уложил остальных. Когда последний из охранников рухнул на пол с раздробленной челюстью, Аттон резко развернулся и впечатал в раскрытый для крика рот свой кулак. Слуга, захлебываясь кровью и соплями, повалился на бок.
      Девушка, глядя как высокий плечистый мужчина в одежде небогатого торговца голыми руками крушит кости врагов, еще сильнее вжалась в стену, и чтобы не закричать зажала рот рукой. Старик, оставшийся без опоры вдруг взвыл тонким голосом, упал на четвереньки и брызжа слюною пополз к дверям. Аттон наклонился, приподнял за шиворот здоровенного парня, которому досталось меньше всех, и глядя в его испуганные, полные боли глаза, четко проговорил:
      – Быстро забирай отсюда своего хозяина. И ублюдков этих не забудь. Там на улице – еще двое. Сейчас вы сядете в свою карету и будете мчаться до самого имения не останавливаясь. Если я узнаю, что вы обратились в жандармерию, я приду к вам с мечом. Я не стану вас убивать, я поступлю хуже. Я отрублю каждому из вас по одной ноге и одной руке, и тогда, если вы выживете, ваше место будет на площади среди нищих и калек, там где раздают объедки, которыми побрезговали дворцовые псы… Своему хозяину передай – если я узнаю, что он по прежнему мечтает заполучить цветочное дело госпожи Джинны, я приду к нему ночью с мешком клумийских червей, и к утру от него ничего не останется даже для похорон. Ты понял меня?
      К тому времени, как он закончил свою речь, старик уже скрылся за дверями, и из торгового зала доносилось его жалобное блеяние. Аттон пихнул слугу носком сапога в бок и прошипел:
      – Ну? Все вон, быстрее! Пока я не передумал и не сделал из вас чучела для стрельбы!
      Поскуливая от боли и унижения, мужчины поднимались и косясь на Аттона злыми испуганными глазами, один за другим покинули зал. Аттон вышел за ними и проследил, как усаживают в карету трясущегося старца. Один из слуг, придерживая сломанную руку, взобрался на козлы и тронул поводья. Когда карета скрылась в проулке, Аттон еще раз огляделся, зашел в лавку и закрыл за собою дверь на засов.
      Девушка сидела на скамеечке у прилавка, все также прижимая к груди тубус с пергаментом, и смотрела на Аттона заплаканными темными глазами. Он прошел через зал, опустился перед ней на корточки и тихо спросил:
      – Когда они пришли в первый раз?
      Девушка хлюпнула носом и ответила:
      – Вчера… Они ведь больше не придут? Правда? Папаша Пруст очень беспокоится за меня, сегодня он хотел остаться со мною в лавке …
      – Хорошо, что не остался. Иначе твоя мамаша вряд ли бы дождалась его к ужину.
      Девушка испугано посмотрела на него, вздохнула и печально проговорила:
      – Это слишком большая ответственность для меня… Госпожа Виктория могла бы найти управляющего… Господин Боргоф очень хочет купить эту лавку для своего младшего сына, который скоро приедет из Маэнны. Боюсь, я не смогу справится без госпожи…
      Аттон нежно коснулся пальцами ее подбородка, улыбнулся и проговорил:
      – Ты замечательно справляешься, детка. Вряд ли этот старый хрен еще раз сунется сюда. Друзья твоей госпожи никогда не оставят тебя в беде. Так что – не раскисай. Ты по-прежнему самая желанная гостья у Южных Ворот. Все красавицы замка каждое утро с нетерпение ждут твоего появления. Кто, как не ты доставит им самые свежие, самые прекрасные цветы? Давай я помогу собрать тебе завтрашний заказ. Кстати, ты не будешь возражать, если я завтра буду сопровождать тебя по дороге в замок? А то, знаешь ли, какие сейчас времена…

      Королева кричала. Дико, страшно. Ее скрюченные, неестественно длинные пальцы скребли по белоснежным простыням. Периодически крик переходил в жуткий звериный рев, и тогда Виктория, наблюдавшая за схватками, зажимала себе уши ладонями. Схватки продолжались уже вторую службу, и становились все сильнее и сильнее. Все это время Виктория ждала, когда начнут отходить воды, но вместо этого из королевы беспрестанно вытекала вязкая зеленоватая жижа с дурным запахом. Виктория тревожно поглядывала на лицо Шелоны и считала про себя время схваток. С другой стороны ложа суетилась носатая старуха-служанка. Кривя морщинистое лицо, она молча вытирала холодный пот со лба королевы, при этом ее злые маленькие глазки под седыми бровями внимательно следили за каждым движением Виктории.
      Виктория, не глядя на старуху, быстро смешала обезболивающий эликсир и в короткий промежуток между схватками, когда королева обессилив от боли умолкла, влила в перекошенный рот роженицы несколько капель. Шелона вздрогнула всем телом, воздух наполнился отвратительным запахом испражнений. Виктория откинула простыню, быстро оглядела низ живота королевы и обращаясь к старухе прошипела сквозь зубы:
      – Давай, карга старая, воду сюда скорее и оботри ее…
      Старуха подхватила тазик с теплой водой и губку, и принялась за работу. Виктория слушая прерывистое дыхание всмотрелась в лицо королевы, погладила ее руку и тихо попросила:
      – Ваше Величество, дышите ровнее, медленнее… Вы так быстро устанете.
      Королева приоткрыла глаза, взглянула на Викторию и хрипло проговорила:
      – Мне больно! Как мне больно… У меня все рвется внутри, рвется…
      Ее лицо исказила судорога и она вновь завизжала. Виктория вскочила, и закрывая уши ладонями бросилась в коридор. За порогом, вжимаясь в стены замерли четверо гвардейцев. Впереди, за дверями приемной мелькнули испуганные лица придворных. Из приемной ей навстречу выбежал сам Селин. Виктория мельком оглядела его мертвенно-бледное лицо и опережая вопросы, быстро произнесла:
      – У Ее Величества королевы Шелоны тяжелые роды… Вы! – она указала пальцами на стражей. – Перекройте все крыло. Никто, слышите меня, никто не должен входить в эти двери пока я этого не разрешу.
      Гвардейцы переглянулись и уставились на генерала. Селин взмахнул руками и заорал:
      – Да, к джайллару! Делайте, что она говорит! Всех вон из королевских покоев.
      Гвардейцы, гремя оружием, бросились к дверям приемной. Из холла донесся зычный бас командира и протестующие крики в ответ. Селин оглянулся назад и зло фыркнул.
      – Проклятые бездельники! – он повернулся к Виктории и крепко сжал ее локоть. – Крики королевы привлекли внимание всего замка. Уже пошли разговоры… Великий Иллар, почему она так кричала?
      Виктория высвободила руку и повернулась к дверям.
      – Плохой вопрос, генерал… Мне нужно идти. Роды уже начались.
      Селин нервно передернул плечами и тихо проговорил:
      – Королева должна выжить. Если ребенок будет угрожать ее жизни – вы должны прервать роды…
      Виктория замерла и глядя прямо перед собой спросила:
      – У вас есть какие-то сомнения, генерал?
      Селин прислонился к стене и прошептал:
      – Да, Виктория… И даже более того…
      – Значит, держите свои сомнения при себе… Я вряд ли смогу поступить так, генерал, в любом случае. Это ребенок. Это наследник трона. Но я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы сохранить жизнь им обоим.
      – Это приказ императора. Я могу прислать сюда императорских лекарей…
      Виктория приоткрыла дверь, и также не оборачиваясь произнесла:
      – Вы не сделаете этого. То что происходит там – ужасно. Страшно, генерал…
      Она прикрыла за собой дверь и замерла.
      Королева, окруженная зеленоватым свечением, парила над ложем. Старуха служанка стояла рядом, застыв словно статуя. Ее седые волосы колыхались вокруг головы, словно белые неопрятные водоросли в волнах прилива, на серой коже лица темнели странные потеки, а на месте глаз зияли черные провалы. Виктория, чувствуя как ее сердце бешено колотится в груди, сделала шаг вперед. Тело королевы, подхваченное зеленым сиянием, колыхнулось и мягко опустилось на ложе. И тут Шелона вновь закричала.
      Виктория, словно преодолевая сильный напор встречного ветра, пошла вперед. Королева уже не кричала, она визжала на грани слышимости, ее огромный живот трясся мелкой дрожью, а в темном проеме между ногами что-то масляно блеснуло и исчезло. Королева на мгновенье смолкла, а потом вновь завыла.
      И вдруг замолчала.
      Когда истошный вопль оборвался. Виктория рванулась вперед. Мышцы живота Шелоны продолжали сокращается, головка ребенка вновь показалась и Виктория, заметив краем глаза, как медленно оседает на пол старая служанка, закричала:
      – Тужьтесь, королева! Тужьтесь!
      Королева закрыла глаза. Ее лицо как-то сразу неестественно обмякло, тонкие черты расплылись и стали неузнаваемыми. Виктория наклонилась к ее лицу, и не почувствовав дыхания, пальцем оттянула веко. Он увидела неподвижный ярко-рубиновый глаз с темной бесформенной кляксой зрачка. Тело королевы дернулось, что-то вязко хлюпнуло. Зеленое сияние вокруг них померкло.
      Виктория обошла ложе и взяла на руки сморщенное тельце. Младенец шевельнул ручками, крошечный ротик с почти неразличимыми губами cкривился. Глаза его были плотно закрыты.
      Виктория прижала к груди крошечное тельце и прошептала:
      – Кричи… Ну, кричи же…
      Младенец открыл глаза, алые, как восходящее солнце. И затих. Пуповина перестала пульсировать. Виктория, оцепенев от ужаса, вдруг поняла что он мертв. Она глубоко вздохнула, положила неподвижное тельце на белые простыни и шагнула к королеве. Шелона не дышала, но ее живот продолжал трястись, словно там внутри, кто еще отчаянно пытается выбраться наружу. Виктория, закусив губу, шагнула назад.
      Из залитой кровью промежности королевы судорожными толчками выбиралось нечто черное, облепленное белыми тонкими волосками. Черная пленка, покрывающая ужасный послед лопалась, обнажая тонкие, как иглы шипы.
      Виктория почувствовала, как теряет сознание. Последним, что она увидела, стал призрак императора Конрада. Он медленно шел через зал, и с каждым шагом его волосы цвета пшеницы стремительно белели.

      Мерриз пришел в себя резко, словно вынырнув из мутных холодных глубин на поверхность. Где-то позади с хлюпающим звуком сомкнулась невидимая стена, за которой начинался совершенно другой, чуждый и непонятный мир. Его чувства, долгое время подавляемые таинственным Самиарским лесом обострились, и теперь внутри его головы судорожно метались наползая, затеняя, затирая друг друга тысячи ярких образов. Затылок заломило от тупой пульсирующей боли. Он обхватил голову руками и застонал.
      Словно человек, рожденный глухим и слепым, вдруг попал в мир ярких красок и громких звуков. Словно отшельник, проживший всю свою долгую жизнь в глубокой пещере, и вдруг оказавшийся в самом центре ярмарочной площади.
      Мерриз перестал бороться с нахлынувшими мысленными образами и постарался очистить голову от всего лишнего. Он не разбирая удалял какие-то обрывки, рассовывал в дальние уголки памяти самое несущественное, пока наконец не выделил основное.
      Присутствие. И тогда он открыл глаза.
      Прямо напротив него, на плоском обломке скалы сидело крылатое существо, размером с крупную собаку. Существо было совершенного голым, если не считать татуировки, в виде сложного орнамента, покрывающего серую матовую кожу на узких плечах и впалой груди. Его мощные кожистые крылья заканчивались острыми когтями. Существо смотрело куда-то вдаль, уложив длинный острый подбородок на сцепленные пальцы верхней пары рук. Нижняя пара рук была сложена на животе.
      Мерриз уперся локтями в холодные камни и помогая себе коленями с трудом встал. И тут же свалился на бок. Существо глянуло на него турмалиновыми глазами и что-то тонко пропищало. Мерриз собрал все силы, еще раз приподнялся и огляделся.
      Он узнал это место. Здесь серые глыбы мягкого камня переходили в черные, с красными прожилками плиты каньона. Отсюда он начал свой путь через Язык Смерти к Самиарскому Лесу. Над его головой холодный ветер все также гнал низкие тучи, а где-то за спиной вспыхивал багряным и бледно-зеленым провал каньона.
      Существо на камне, продолжая разглядывать его желтоватыми, словно поддернутыми дымкой глазами, пропищало еще что-то, а потом вдруг проговорило необычайно густым громким голосом:
      – Тебе повезло. Ты не сильно ударился при падении и успел проползти приличное расстояние, человек. Причем в нужную сторону. Сюда уже не добираются существа из каньона. Честно признаться, меня весьма удивило твое стремление жить, учитывая тот факт, что ты сам, добровольно пересек перед эти совершенно не приспособленные для выживания твоей расы места. Еще и вернулся обратно. Кстати, твое возвращение сопровождалось молниями и подозрительными вспышками, характерными для особой практики использования межпространственных перемещений. Я очень сомневаюсь, что ты владеешь таким искусством, а потому смею предположить, что тебя переправил сюда кто-то из укрывшихся в Запретном Лесу гномов. Скорее всего, сам Фат. Я прав?
      Мерриз кивнул.
      – Тебе трудно говорить? Ах да… Ты ушибся, а твой слабый организм к тому же сильно обезвожен. Вон там лежит твой мешок. Надеюсь, что ты прихватил с собою немного воды? Здесь редко идут дожди, а ближайшая река протекает в долине, лигах в семи отсюда. – Существо ткнуло длинным пальцем в сторону камней.
      Мерриз, закусив от боли губу, осторожно встал, и путаясь в полах плаща, нетвердыми шагами направился туда, где лежал его заплечный мешок. За его спиной послышался звук хлопающих крыльев. Добравшись до мешка, он вытащил непослушными пальцами влажный бурдюк, сделал несколько глотков и обернулся. Существо сидело рядом, в пяти шагах и внимательно за ним наблюдало. Глядя в желтые немигающие глаза, Мерриз отпил еще немного и наконец, почувствовал, как силы постепенно возвращаются к нему. Он порылся в мешке, вытащил мешочек с травами и всыпал себе в рот щепотку желтоватых крупных семян.
      – О… Ты быстро восстанавливаешь силы. Я вижу как теплая кровь ускорила свой бег и твое сердце забилось чаще. Впрочем, тебе все равно надо немного отдохнуть. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
      Мерриз аккуратно положил бурдюк на землю и вытащил из мешка старое одеяло. Выбрав участок поровнее, он постелил одеяло, снял перевязь с мечами и прилег. Ему нужно было немного тепла, для этого подошел бы костер, но вокруг, насколько хватало глаз, был только голый камень.
      – Кто ты?
      Его собеседник взмахнул крыльями, подобрался чуть ближе и глядя в небо пробормотал:
      – Кто я? И действительно… Гм. У моего народа есть самоназвание, но тебе оно ничего не скажет. Можешь называть меня Карм. Это одно из многих моих имен. Для тебя я буду всего лишь мороком, одним из последних видений Языка Смерти, и хотя воспоминания о разговоре со мной у тебя сохранятся, воспринимать ты их будешь как один из своих ярких снов. Я знаю, это один из способов защиты, присущий только человеку. Чтобы не усомнится в собственном рассудке нужно перевести реальное в другую плоскость, плоскость неосязаемых объектов, и тогда на любое событие можно будет не обращать внимания, как на что-то несущественное, возможное лишь во сне. С другой стороны, ты вовсе не кажешься мне обычным человеком, хотя имеешь все характерные признаки рода людского. Из всех тех людей, что приходили к каньону только ты смог перебраться на другую сторону. Все остальные погибали, даже не преодолев и половины спуска. Но не обольщайся. Никто не может безнаказанно увидеть Столбы, Вбитые в Центр Мира. Они уже идут за тобой, человек.
      – Конгеры? – Мерриз притянул ноги к животу и поплотнее укутался в плащ.
      Карм растянул тонкие губы и издал несколько ухающих звуков. Затем почесал нижней рукой за ухом и сморщив недовольную гримасу, проговорил:
      – Эх… Этот человек уже все знает… Бедный Карм старается, пытается произвести впечатление, но все впустую… Древний мудрец Фат был настолько любезен, что предупредил тебя? А он сказал, что от Охраняющих Путь нет спасения? Что тебя будут преследовать по всем мирам Дома Света, пока не уничтожат, ибо это их удел и смысл их жизни? Что смерть твоя будет ужасна, а ожидание неминуемой гибели – еще страшнее? И при этом ты продолжишь свой путь, каким бы он ни был, будешь двигаться вперед, в надежде обмануть собственную смерть?
      Мерриз кивнул и постарался улыбнуться. Карм смотрел на него, широко раскрыв желтые глаза.
      – Я так и знал, человек. Собственно по этому я и нарушил древнее табу и поднялся сюда, на вершину. Я хочу знать, что тобою двигает? Что заставляет тебя презирать рок, навязанный теми, чье могущество превосходит границы этого мира? Мы, создания Этру, никогда не понимали вас, считали пустышками, игрушками Элоис пришедшими в чуждый мир, и поплатились за это непонимание. Зачем ты проделал столь долгий и опасный путь, человек?
      Мерриз облизал горячие губы, прикрыл глаза и пробормотал:
      – Из любопытства…
      – Неужели? – Карм зашумел крыльями, – Мне тоже знакомо это чувство, иначе я не сидел бы здесь. С другой стороны мне не хочется тебе верить, человек. Возможно, люди и совершают из любопытства различные глупости, но по-моему, для того чтобы совершить бросок в другой мир, каждое мгновение рискуя при этом собственной, пусть и очень короткой жизнью, простое любопытство это очень слабый повод.
      – Но ведь ты нарушил табу…
      – Я… Хм… Да, нарушил. Но все эти табу имеют сейчас слишком мало силы. С тех пор, как Вернигор покинул Лаору, а люди отбросили нас за Пределы, наши табу это всего лишь один из способов самосохранения. Жить в каньоне очень тяжело, человек. Ты сам это понял, когда спустился на дно. Этот мир устроен по другим законам, вернее будет сказать, вопреки законам Дома Света, и ранее представлял собою всего лишь Путь из одной Бесконечности в другую. Им пользовались демоны, создания древние и настолько сложные, что простое осознание их величия могло свести с ума самого мудрого гнома. Демоны Дома Света изначально не предполагали, что в этих каньонах кто-то станет жить, а потому и не создавали никаких условий для выживания. Все существа, увиденные тобою или не увиденные, и конгеры в том числе, попали сюда гораздо позже, после того как Элоис вбили свои Столбы в Центр Мира, для того чтобы качать энергию, которой их лишили Владыки Дома Света. Потом исчезли и сами Элоис, а Столбы остались и энергия их продолжает изливаться в этот мир, изменяя его…
      – Они не исчезли…
      Мерриз услышал, как Карм встревожено захлопал крыльями.
      – Что ты сказал? Или я не расслышал?
      Мерриз усмехнулся и пробормотал на Древнем языке:
      – Ты замечательно глупый и болтливый кобольд… Я сказал, что Элоис не исчезли. Они до сих пор правят этим миром, хотя и не столь явным образом, как это было ранее… – он услышал как Карм, сердито шипя себе под нос, защелкал когтями по камням.
      – Не исчезали… Он говорит это так спокойно, словно видел их собственными глазами… При этом еще и оскорбляет меня, не принимая во внимание тот факт, что я старше как минимум на тысячу лет… Ну и как выглядят демоны Элоис, умник?
      – Как люди, Карм. Они выглядят как люди. Собственно говоря, мы и есть они. Отчасти…

      Император сидел у окна на и не отрываясь смотрел на сплошную завесу мокрого снега, непрерывным потоком стекающую с серых небес. Снег налипал на узкий карниз неопрятной ноздреватой массой тут же обваливающейся под собственной тяжестью, и налипал вновь. Селин, поеживаясь, подошел ближе к окну и посмотрел вниз. Он увидел размытые бурые пятна, в которых едва угадывались очертания городских кварталов. Генерал вздохнул, потер лицо руками и отвернулся от окна, но в сырой холодной комнате, залитой серым безжизненным светом, смотреть было не на что, и тогда он стал смотреть на императора.
      Конрад все также не мигая смотрел широко раскрытыми глазами на падающий снег. Его лицо казалось спокойным, и даже безмятежным, но от этой безмятежности в лице правителя Селину становилось страшно. Впрочем, этот страх был поверхностным, едва касающимся сознания, и не шел ни в какой сравнение с тем, что ему довелось испытать этой ночью. Генерал почувствовал необходимость что-то сказать, но бросив взгляд на седой локон, выбивающийся из-под черной повязки лучника на голове императора, решил пока промолчать. Конрад, словно почувствовав его взгляд, чуть повернул голову и едва разжимая губы, обронил:
      – Пахнет корицей…
      Селин втянул ноздрями воздух, но почувствовал лишь запах собственного пота и сырой штукатурки.
      Конрад печально улыбнулся и прошептал:
      – Не старайтесь, генерал… Вы ничего не почувствуете. Этот запах преследует меня с самого детства, с той поры, когда старая Шамум, моя нянька, водила меня за руку на дворцовую кухню. Там меня угощали восхитительными булочками с корицей, их вкус был совсем иным, чем у тех, что подавали к столу в большом зале дворца. Почему-то этот запах возникает именно тогда, когда мне плохо, он возникает и тянет меня обратно в детство… Хочется укрыться большим надежным одеялом, отгородить им себя от всех страхов и переживаний, забиться с головой, затаиться и ждать, когда ужасная, рыскающая в кладовке тварь пробежит мимо, и надеяться на то, что храбрый стражник за дверью непременно увидит ее, догонит и зарубит огромным блестящим мечом. Под какое одеяло мне укрыться сейчас, генерал? – Конрад поднял на Селина голубые немигающие глаза, в которых застыла непередаваемая боль, – Кто защитит меня от тварей, рыскающих повсюду? На что можно надеяться, во что можно верить в этом мире? Я чувствую себя беспомощным, и не знаю за чем укрыться на этот раз…
      Селин с трудом отвел взгляд и уставился в стену. Не смотря на холод, он почувствовал странный душный жар где-то внутри. Жар поднимался от живота вверх, стесняя дыхание.
      Конрад опять повернулся к окну.
      – Я чувствую себя обманутым и одиноким, генерал… Еще вчера я знал о том, каким приблизительно будет каждый наступающий день. Я собирал свои мечты, лелеял их и предварял в жизнь в расчете на то ясное будущее, в котором не было бы места скребущимся в закоулках тварям. Он ведь меня предупреждал, а я посчитал Фердинанда безумцем, спятившим от ненависти и длительного одиночного заключения. Я не придал значения его словам – и кто из нас теперь безумец? Чудовище, принявшее облик человека или я, простой смертный, волею судеб вставший во главе империи… Он исчез, когда его предсказание воплотилось в реальность, исчез, как исчезли мои надежды и мечты… Слишком многое случилось в эту ночь, генерал. Пожалуй, мы прошли точку в которой соединился мир из прошлого, мир существующий за Пределами, и наш, несовершенный и такой неуютный мир людей, в котором люди оказывается не только не являются венцом творения Господа, а служат всего лишь крошечным дополнением в виде мозаики, венчающей чудовищный монолит, уходящий корнями в бесконечные пучины времени…
      И неясно, отныне, кто более влияет на судьбы Лаоры – люди, несущие в своих руках сталь, или древние чудовища, которым безразличны все наши глупые игры во власть.
      Я должен принять решение, генерал…
      Селин склонил голову, и ощущая в груди все усиливающий жар, негромко проговорил:
      – Я готов взять все вину за происшедшее на себя и понести самое суровое наказание…
      Конрад повернулся, нахмурился и сказал:
      – Не мелите ерунды, генерал… Никто из моих верных подданных не понесет наказания… Разве вы еще не поняли? Наказание уже свершилось! И наказан я… Я, генерал… Правитель Великой Империи понес тягчайшее наказание за свою недальновидность, глупость и самоуверенность… Мое наказание находится там! – Конрад махнул рукой в сторону двери, – Подумайте об этом, генерал!
      Селин прикрыл глаза и выругался про себя. Думать о том, что находится за двумя залами к северу от башни, ему не хотелось. Но, волей-неволей, пришлось… Он вспомнил ужасный запах, изувеченный безглазый труп старухи с раздавленным черепом, чудовищные скрюченные пальцы королевы, ее расплывшееся лицо с вытянувшимися вперед челюстями, ее рубиновые глаза, и белые пульсирующие нити, опутывающие членистое, мерзко перебирающее многочисленными лапками тельце. Чувствуя, как едкая желчь толчками поднимается к горлу, Селин отвернулся к стене, прижался лбом к сырому камню и постарался взять себя в руки.
      Конрад хмуро смотрел на него.
      – Вот видите генерал… Насколько я должен быть сильнее вас, равнодушнее и циничнее вас, чтобы достояно перенести это наказание не впав при этом в бесконечное отчаяние? Я всю оставшуюся мне жизнь буду думать об этой комнате, где осталась моя женщина, оказавшаяся чудовищем, и мои дети-монстры. Я буду думать об этом и о том, что все могло быть по-другому, и я сейчас бы обнимал и ласкал двух розовощеких младенцев, а рядом со мною была бы она – самая прекрасная женщина Лаоры… Придите в себя, наконец, генерал… Я вижу как вам плохо, я знаю сколько времени вы уже на ногах, но вы пока нужны мне более, кто другой в этой проклятой империи!
      Селин закашлялся, ощупал горячее горло и кивнул.
      – Я готов, Ваше Величество!
      Конрад повернулся к окну. На его лице появилось выражение неукротимой жестокости. Теперь он более чем когда-либо походил на своего деда.
      – Все что случилось – уже случилось. Мы можем горевать, искать виновных, копаться в себе и других, но мы не сможем повернуть время вспять и нам придется смириться со всем этим и жить далее. Правила неожиданно изменились, генерал. Сейчас мы примем новые правила, а в дальнейшем, возможно, придумаем свои, и если господу будет угодно, заставим играть по этим правилам всех остальных. А пока, настоящее нуждается в коррекции, как и недавнее прошлое. Мы не станем делать скидок на неизвестные нам величины и новые формы власти, которые возможно, нам постараются навязать, а займемся делами насущными, при этом не исключая возможностей использовать то положение, в котором оказались для наших же выгод. Первое. Последствия. Покои королевы надежно замуровать, со всем… содержимым… При дворе объявить десятидневный траур в честь невесты императора, королевы Могемии и Боравии, Княгине Нестской, Великой Герцогине Аведжийской, графине Арикарры Шелоне Четырнадцатой, Мученице, оставившей этот мир во время тяжелых родов, и невыживших детей императора… имена сами придумайте… Отменить все праздники и гуляния. Предотвратить слухи. Всех, посмевших надсмехаться над горем императора, а всех также усомнившихся – в петлю. Далее. Выяснили, как бежал Фердинанд?
      – Здесь есть некоторые неясности, Ваше Величество. Изуродованное тело стражника обнаружили прямо у темницы. Очевидно, охранник сам открыл двери камеры и наружную дверь, ведущую в основной коридор тюрьмы и внутренний двор. Но тюремном дворе герцог словно бы растворился…
      – Фердинанд извел охрану своими мороками… Объявить беглого герцога главным врагом империи. За его голову назначить награду в сто колец золотом. Нет, в триста колец… За точное местонахождение – пятьдесят колец золотом. Думаю, что за такие деньги все головорезы Падрука бросятся на поиски и найдут этого ублюдка, будь он хоть самим Бароном-Погонщиком… Как покинул дворец рыцарь Долла?
      – Господин Долла имел свободу перемещения по замку и городу, и воспользовался ей, покинув дворец, вместе с младенцем Николаем. Он купил повозку и сейчас движется по Данлонскому тракту. Мы можем схватить его в любую минуту.
      Император мгновенье раздумывал, потом щелкнул пальцами и проговорил:
      – Пожалуй, не стоит, генерал. Этот ребенок, кем бы он ни был, не представляет никакой угрозы для Империи. Его титул наследника Нестского княжества я не буду оспаривать. Пусть сам попробует вернуть трон варваров. Более меня интересует Им-Роут и его люди. Генерал подчинялся непосредственно королеве, под его командованием пятнадцать сотен всадников и две бригады копейщиков. Передайте мое распоряжении маршалу Циклону – блокировать аведжийский войска в Марцине до особого приказа. Вы же должны проследить, куда направился Им-Роут и его гвардейская сотня. Подозреваю, что они движутся в Санд-Карин, поэтому сейчас же прикажите полковнику Красту готовить к отправке в Аведжию две панты из Вивленского гарнизоне, из самых преданных, из тех кто отличился при штурме Долгора. Как мои гости?
      – Правители государств Лаоры начали прибывать в замок. Мы уже разместили принца Манфреда, Великого Герцога Рифлерского и герцога Винтира. Все остальные должны прибыть сегодня-завтра, и аведжийские графы в том числе.
      – Хорошо, генерал. Всем прибывшим довести весть о тяжелой утрате и о бегстве Фердинанда. Форум правителей назначаю на двенадцатый день, начиная с сегодняшнего. За это время генерал, мы должны взять Дрир и ввести свои войска и Латеррат. Мне будет о чем поведать правителям на этом форуме. Выполните эти распоряжения, генерал, и отправляйтесь отдыхать. Я не желаю вас видеть до тех пор, пока вы не вернете себе прежнюю форму. И напоследок… Где сейчас акушерка королевы?
      Селин вздрогнул под пристальным взглядом правителя, и немного задержался с ответом.
      – Госпожа Виктория сейчас под охраной в одном из кабинетов в моих личных покоях…
      – Вы понимаете теперь, генерал, зачем королеве понадобился лекарь со стороны?
      Селин, стараясь скрыть свою тревогу, молча кивнул.
      – Эта госпожа Виктория без сомнения величайший целитель… Я ничуть не сомневаюсь в том, что она сделала все, чтобы сохранить королеве жизнь. Но… – взгляд Конрада стал еще жестче, – Она знает, генерал. И вам необходимо будет принять меры… Вы понимаете, о чем я говорю?
      Селин, чувствуя в горле тошнотворную горечь, кивнул и пробормотал:
      – Да, ваше Величество, вне всякого сомнения, так и следует поступить…

      Он очнулся от крика. Кричали где-то рядом, тонко с повизгиванием. Наконец, что-то глухо чавкнуло и крик сразу резко оборвался, и он услышал другие звуки – гулкие удары колокола, шарканье множества подошв, тяжкое монотонное пение, позвякивание и редкие неразборчивые выкрики. Совсем рядом что-то капало, отвратительно хлюпало и сопело. Алан с трудом разлепил заплывшие веки, огляделся и застонал от боли и ужаса.
      Он лежал на холодном полу у стены огромного зала с бесконечно высоким потолком. Тысячи толстых свечей, расставленные рядами вдоль стен сгоняли плотный колышущийся сумрак к самому центру зала, и там он увидел толпу медленно двигающихся по кругу людей в черных одеждах. Монахи шли один за другим, в такт ударам колокола, они тряслись и шатались из стороны в сторону, беспорядочно размахивая руками, словно жуткие тряпичные куклы. В самом центре, на возвышении стоял высокий тощий человек в обтягивающих блестящих одеждах. Он стоял как изваяние, воздев вверх длинные худые руки, лишь иногда выкрикивая что-то неразборчивое. Прямо над ним извивались в диком танце бурые полотнища, свисающие откуда-то сверху.
      Алан повернул голову и вскрикнул – прямо перед его лицом лежали останки, медленно истекающее кровью тело с отрубленными ногами и руками. Алан осторожно поднял взгляд и увидел безглазое лицо и разорванный рот. Он пробормотал проклятие и зажмурил глаза.
      Он вспомнил, как попал в плен. Дом на краю площади атаковали с первыми лучами солнца. Атаковали сразу со всех сторон, атаковали неумело, но большим числом. Солдаты его роты успели сжечь первые ряды наступающих, но потом двери рухнули и началась рукопашная. Алан со своими бойцами оборонял ближайший к площади проход, в то время как Людоед с остатками роты пытался укрепиться в большом зале на втором этаже. Алану удалось отбить одну атаку, но когда ему показалось, что где-то совсем близко пропел боевой рог, извещающий об идущей в наступление панте, в удерживаемый им проход вломились с десяток монахов. Все солдаты его первой шеренги полегли, и Алан, приказав остальным отступать к лестницам, бросился вперед. Он успел срубить первого из наступающих, а потом…
      Вот теперь он начал понимать, что было потом. Его сбили с ног и оглушили. Его не стали убивать. Ему не перерезали глотку и не сцедили кровь для отвратительных ритуалов, его притащили сюда, в самый центр этого богомерзкого замка и участь, которую ему уготовили, возможно, была ужасней, чем сама смерть.
      Он открыл глаза и заскрипел зубами от ненависти и отвращения. К нему направлялись двое в черных плащах. Их лица были скрыты капюшонами, а в руках они держали огромные мясницкие тесаки. Они ступали по черным лужам крови в такт ударам колокола, с каждым ударом приближаясь все ближе и ближе.
      Алан попытался встать и тут же рухнул и взвыл от боли. Его правая нога торчала в сторону, неестественно выгибаясь, левую он вообще не мог увидеть, он смог лишь нащупать липкими пальцами холодную твердую кожу сапога. Скользя ладонями по крови он отполз к самой стене и закрыл глаза. Его палачи приблизились. Алан слышал их тяжелое дыхание и чувствовал смрад, исходящий от них. Едкий запах смерти, перекрывающий даже жуткую вонь этого проклятого места. Он услышал голоса, тихие, безжизненные голоса.
      – Я чувствую истинный Хаос. Его кровь заражена и не подойдет для очищения.
      – Нам надо больше крови, брат. Носители зла уже совсем близко. Мы должны закончить очищение.
      – Он не невинное дитя, для которого Хаос уготовил порочное будущее. Он убийца и насильник. Кровь его подойдет лишь для того, чтобы окропить пол перед алтарем. Для очищения наши братья доставят одного из Списков. Об этом мне поведал сам Наставник. У этого же, мы возьмем только некоторые части для алтаря.
      – Алтарь возведен на достаточную высоту, брат. Наставник просил кровь. Наш Пророк уже на пороге этого грешного мира, ему не хватает крови. Пусть кровь этого носителя и не подходит для очищения, но она вполне подойдет для тела Пророка, и возможно приблизит его пришествие.
      – Ты исходишь из неверного толкования литании Невидимых Лун, брат. Пророк близок к нам, его сознание уже коснулось сознания нашей общины, частично переплелось с ним. Ускорить пришествие мы можем лишь молитвою и делом. Увеличивая высоту алтаря, истребляя носителей зла мы приближаем Его сознание к нашей изначально неправильной реальности, для того чтобы Пророк наставил нас на правильный путь. Сколько крови при этом получит его тело не особенно важно, важна лишь кровь пригодная для очищения, а в этом носителе Хаоса такой крови нет… Поэтому, давай отрубим ему ноги и подымем алтарь еще чуть выше, а его кровь и его глаза, видевший первозданный Хаос, используем для того, чтобы сами причастится к сознанию Пророка.
      – Но ведь мы уже причащались сегодня, брат…
      – Повторение всякого божественного ритуала есть единственно верный способ добиться полного сопряжения с божественным духом… Но, пожалуй ты прав. Мы и так использовали слишком много материала впустую, пытаясь очистить сознание пораженное Хаосом через огонь. И только благодаря Наставнику мы вышли на верный путь и смогли разбудить Пророка. Мы доставим его к алтарю… Более не спорь со мной, брат.
      Один из монахов склонился к нему, и Алан почувствовал горячее дыхание.
      – Ползи по крови к алтарю, презренный носитель хаоса. Ползи по очищенной этим священным местом крови, ползи к священной пирамиде Пророка, которому Господь Наш Иллар вверил создание нового порядка. Ты тоже получишь там очищение, очищение через боль, очищение через радость, которая придет к тебе вместе с осознанием своей причастности. Ползи медленно, в такт ударам священного колокола, возвещающего о пришествии нового Пророка. Ползи!
      И Алан пополз. Он полз, не разжимая век, не чувствуя боли в сломанной ноге, содрогаясь каждой частицей своего тела от ужаса и отвращения. Он полз, и слышал как разбрызгивая кровь гулко ударяют в пол сотни ног. Он остановился лишь тогда, когда коснулся горячим лбом холодного липкого камня. И открыл глаза.
      Он лежал у каменной пирамиды, обложенной отрубленными конечностями. На каждой ступени, среди окровавленных обрубков стояли толстые свечи синего воска. Сверху на него смотрел сумасшедшими выпуклыми глазами тощий мужчина в блестящих одеждах и ярко-красном клобуке. Он вытянул вперед руку, указал на Алана и прохрипел:
      – Поднимете его!
      Сивый почувствовал, как сильные руки подхватывают его, и попытался опереться на чье-то плечо, но его грубо толкнули в спину и Алан упал плашмя на камни пирамиды. Медленно, стараясь не опираться на сломанную ногу, он повернулся лицом к залу и увидел рядом с пирамидой черный провал в полу. У края провала возвышалось оплетенное белесыми пульсирующими нитями некое подобие церковного алтаря. Основанием для алтаря служили изувеченные человеческие тела.
      У алтаря стояли те самые монахи с тесаками. Один из них листал толстую книгу, укрепленную между двумя изрубленными трупами, а второй смотрел на Алана.
      Вдруг колокол смолк. Непрерывно движущиеся по кругу монахи замерли, растеряно оглядываясь. В огромном зале воцарилась странная тишина. Монах у алтаря застыл с зажатой между пальцев страницей.
      Где-то звякнул металл, послышался топот множества ног, и тут колокол ударил вновь. Алан увидел, как расступаются монахи, пропуская странную процессию, во главе которой медленно брел, сильно припадая на правую ногу, маленький горбатый человечек, в грязном рубище. Лицо его по самые глаза покрывала густая всколоченная борода. Свои короткие руки, скованные толстой ржавой цепью он держал прямо перед собой. За ним также медленно шел целый отряд монахов с обнаженными клинками на перевес.
      Горбун приблизился к основанию пирамиды и остановился. Алан услышал шаги. С вершины пирамиды спускался человек в блестящих одеждах. Алан, не спуская глаз с горбуна, подался в сторону, и скрючившись, замер. Человек в блестящих одеждах прошел мимо него, встал прямо напротив горбуна и произнес:
      – Ну вот и закончились наши страдания, братья. – Он обвел руками зал, и все монахи повернули к ним свои бледные лица, – Вот он перед нами, тот самый последний из священного Списка, тот, кто подарит нашему Пророку очистительную влагу и вернет его в этот мир, и тогда мы услышим истинную волю господа нашего Иллара!
      Горбун покрутил головой, звякнул цепями и хрипло рассмеялся.
      – О… Епископ Коррада? Вас не узнать в этой хламиде, Ваше Святейшество… Но я узнаю окружающую обстановку. Повсюду смердящие трупы, кровь и испражнения. Все то, что так близко вашему сердцу.
      Алан вдруг понял, что горбун ни капельки не напуган, более того этот человек держался с вызовом. В его голосе чувствовались нотки, свойственные прожженным и бесстрашным авантюристам, из тех, кто наплевав на все человеческие и божественные законы, мог позволить себе делать только то, что было угодно их собственному понятию об окружающем мире.
      Епископ сделал шаг назад и проговорил:
      – Это Хаос внутри тебя позволяет говорить бездумное! Твое тело и твой разум, изувеченные Хаосом не способны понять все величие грядущего. Но твоя смерть освободит твое плененное сознание и ты поймешь, в чем заключается истина.
      Горбун презрительно фыркнул в ответ.
      – Истина, епископ, заключается в том, что я так долго прожил наедине с собственной смертью, что на все остальное мне просто плевать. И на вас, и на вашу сумасшедшую веру в том числе. Другое дело, что мне не совсем понятно, что именно я делаю в Дрире в окружении обожравшихся драконьей травы фанатиков? Неужели старый Гларум настолько ценен для церкви, что вы, рискуя очень многим, выкрали меня из собственного дома прямо в Вивлене?
      – Ты презренный потомок Первых Царей, тех самых, что позволили Хаосу проникнуть людские тела, навеки поселившись в них. Ты первый в Священном Списке Желанных!
      – Я презренный потомок купцов второй гильдии, из пригорода Термбура, а моя бабка по матери была шлюхой. Что касается списков, очевидно вы по ошибке прихватили список должников из мясной лавки Олафа Бароя, в этом списке я и по правде первый, уже как год… Все времени не хватало занести долг…
      Горбун закончил и гордо поднял голову. Монахи вокруг тревожно зашептались. Епископ сделал жест, словно отгоняя некое видение, и прорычал:
      – Ты можешь говорить все что угодно, твоя участь решена задолго до твоего рождения. В борьбе между Порядком и Хаосом, тебе отведена лишь жалкая роль жертвы, которую мы принесем для пробуждения нового Пророка. Ты носитель черной крови Проклятых, твоя кровь должна быть очищена в теле Пророка, и тогда более не останется препятствий для возвышения истинной веры!
      Горбун задумчиво покивал и проговорил:
      – Ну вот, теперь все сходится. А я то пытался разрешить эту загадку совсем с другой стороны. Значит, вам нужна моя кровь? Ай да Виктория! Вот это я называю по настоящему правильным подходом в решении проблем. Спланировать столь многоходовую комбинацию… Умница, девочка. Ну что же… Когда-нибудь я все равно бы умер, не сегодня, так завтра, а быть может через год. Умереть более пафосно у меня уже вряд ли получиться, а потому я готов принести себя в жертву. Ну, со ссылкой на то, что другого выхода у меня все равно не остается! Может дадите исповедаться, епископ? Я могу рассказать многое, некоторые моменты моей бурной жизни вас обязательно бы заинтересовали, а кроме этого я знаю массу замечательных анекдотов из жизни священников, а также замечательные эротические истории…
      Епископ взмахнул рукой, и монах стоявший позади с силой ударил горбуна по ногам тяжелой дубинкой. Горбун рухнул на залитый кровью пол, но тут же поднял голову и прохрипел:
      – Я ведь еще не закончил…
      Алан заметил, как к епископу приблизились те самые монахи, что обсуждали его судьбу. Один из них подал епископу деревянную чашу, а другой – короткий острый кинжал.
      Коррада медленно приблизился к горбуну и произнес нараспев:
      – Пусть твоя черная кровь очистится от Хаоса, ибо так велел нам Господь!
      Стоявшие кругом монахи хором повторили:
      – Так велел нам Господь!
      – Его слова пришили к нам через истинного пророка, и мы внемлем этим словам и повинуемся! Ужасный лик Джайллара отступит на шаг, а потом еще на шаг, когда кровь твоя очистится, ибо так сказал нам Господь!
      – Ибо так сказал нам Господь!
      Он наклонился и быстро провел лезвием по шее горбуна и тут же подставил чашу. Когда чаша наполнилась темной кровью, епископ поднял на головой лезвие клинка и произнес:
      – Наш Пророк близок к нам, братья. Он говорит со мной! Мы все изопьем из этой чаши и очистим проклятую кровь. Отдайте этого носителя вечного зла телу нашего Пророка!
      Он сделал глоток из чаши, передал ее стоящему рядом монаху, и повернулся к Алану. Несколько мгновений епископ смотрел на него выпученными немигающими глазами, и наконец прохрипел:
      – Этого пока прикуйте к стене. Кровь наследника проклятых сделает нас сильнее, но возможно, Пророку понадобится еще кровь. А пока – мы должны укрепится духом и изгнать носителей зла из священного города!

      Осознание того, что его цель исчезла, обрушилось на Аттона неожиданно. Он поднимался по грязным ступеням постоялого двора к себе в комнату, как вдруг ощутил странную пустоту где-то внутри, словно все что было в прошлом, и все что должно произойти в будущем, отгородилось от его сознания черной стеной, оставив ему крошечный светлый пятачок. Он понял, что не может думать о своей цели и не может думать о чем-то другом, голоса, долгое время наперебой твердившие о его предназначении исчезли, пропали за той самой стеной. В голове билась одна единственная тревожная мысль:
      "Вот и все…"
      Он медленно опустил ногу на ступеньку, привалился спиной к стене и обхватил голову руками. Он не видел ничего кроме черной стены прямо перед собою, стены, отгораживающей его от всего остального мира. Вдруг исчезли все воспоминания, все мучительные переживания и тщательно разработанные планы, ни осталось ничего – только белое пятнышко, в котором его сознание оказалось запертым, и непроницаемая стена вокруг. Он мысленно коснулся этой стены и почувствовал холодную равнодушную безысходность, и страх, страх того что он может навсегда остаться на этом маленьком пятачке вместе со своими самыми простыми желаниями. Ранее, закрыв глаза, он видел яркие краски теснящихся в его голове мысленных образов, мог сосредоточившись выбрать любой из них, изучить, проникнуться, разделить сложный на простые или создать новый, более яркий и понятный. В этих образах было все – его воспоминания, его ощущения, его чувства, его представления и действия. Теперь же он видел лишь голубоватое мутное свечение, исходящее от стены. Он принялся судорожно искать хоть какую-либо зацепку, он мысленно бился об эту стену, ощущая, как его внутренний мир сжимается все сильнее, стена напирает на него, давит своей массой, отбирает последние крохи разума.
      И тут все изменилось. Стена вдруг исчезла, и он вдруг рухнул куда-то вниз, словно сорвавшись в пропасть, в необъятные серо-зеленые дали.
      Он пришел в себя и открыл глаза.
      – Эй, приятель! С тобой все в порядке?
      Рядом с ним стоял толстый усатый купец в потертом камзоле древнего покроя. Аттон встряхнул головой и пробормотал:
      – Да уж… Лучше не бывает…
      Купец, подозрительно щуря маленькие глазки, поводил из стороны в сторону внушительным красным носом и просипел:
      – Пойди проспись, приятель… Ты выглядишь более чем дерьмово.
      Аттон молча кивнул и поднялся по лестнице в свою комнату. Перед тем как войти, он оглянулся. Купец по прежнему стоял и прищурившись смотрел ему вслед. Аттон отпер тяжелый замок, чуть приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. В полумраке комнаты блеснули красным глаза.
      Аттон еще раз оглянулся на лестницу, затем быстро вошел в комнату и прикрыл за собою дверь. В темноте раздался едва слышный смешок, а затем приятный голос негромко произнес:
      – Ты не удивлен и не испуган?
      Аттон устало зевнул и покачал головой:
      – Нет. Я давно ждал чего-нибудь подобного.
      – Конечно же, о чем это я… Скажи, что чувствует кукла, которой обрезали нити? Пустоту? Безысходность? Ненависть к кукловоду?
      Аттон на ощупь добрался до бадьи и плеснул себе в лицо холодной воды.
      – Кукла ничего не чувствует, Ваше Высочество… А я, напротив, очень даже чувствую… Что это было, там на лестнице?
      – Ты выпал из цепи воссоединения. Тот, кто вел тебя – умер этой ночью, и ты оказался запертым в своем крошечном человеческом мирке. Моя ошибка, я поздно понял, что не только я пытаюсь управлять тобою. Но теперь, я надеюсь, ты понял, что все то, что ты прежде полагал собственным сознанием навязано тебе извне и может быть изменено просто по прихоти… Ведь ты не видишь отличий между куклой, человеком и демоном, но тебе это и не надо. Твоя человеческая составляющая не способна доминировать, твоя надчеловеческая природа крайне ограничена минимальными изменениями твоей основной сущности. Что мы имеем в итоге – не способный обратиться оборотень, не способный по-настоящему сопереживать, любить, завидовать, ненавидеть и прочая, человек. Неудавшаяся заготовка, создание из дерева и тряпочек, так похожее на человека, но не человек. Тебя так легко отключить от внешнего мира и направить твои, казалось бы скрытые, устремления в нужно русло… Твой прежний хозяин, несчастный кукловод из Норка, это очень хорошо понимал… Но силы его были ничтожны, а твоя надчеловеческая природа оказалась достаточно крепка для таких воздействий. Когда ты явился ко мне со своими претензиями на познание абсолютной истины, я понял, что освободившись от гнета слепого твое неспокойное надчеловеческое сознание ищет новые перспективы, и я дал тебе возможность реализовать себя в том деле, для которого ты подходил более всего…
      Аттон скинул на пол тяжелый плащ, и поглядывая на колышущийся неясный силуэт у раскрытого окна, добрался до кровати, не снимая сапог улегся и проговорил в темноту:
      – Мой разум изувечили, мое собственное "Я" раздавили, размазали по плоскости чуждых мне понятий… Теперь я делаю то, чего не способен понять, делаю c отвращением…
      – Ты всегда это делал. Просто на этом сложном пути тебе пришлось преодолеть несколько взаимосвязанных этапов познания, каждый из которых возносил тебя на новую ступень…
      – Так это и есть истина?
      – Истина в том, что человек это более чем простая оболочка, оснащенная руками, ногами и головой. Это более чем то крошечное сознание, которое позволяет отразить и понять очень ограниченный объем реальности. Человек создавался, как носитель будущего, но увы, не своего будущего. Человечеству не нужны призрачные манящие дали, дивные высоты, покорение которых способно принести всеобщую пользу и процветание. Человек, как создание, был выбран потому, что единственный из всех видов способен добиваться господства путем уничтожения себе подобных. Ни одна разумная раса на такое не способна. Такая особенность более чем уникальна там, где необходимо оправдать законы, расходящиеся с общими законами Дома Света. Уничтожая себе подобных выживает всегда сильнейший. Тот, кто впоследствии может дать жизнь еще более сильным созданиям. А слабые будут отторгнуты и уничтожены. Таков закон моего мира. Этот закон всегда оправдывал себя, а потому верен.
      – Тогда зачем повсеместное насаждение лжи? Если этот мир достаточно изменить грубой силой?
      – Ложь прикрывает недостатки власти. Власть – это сила одиночек, и ложь нужна для того чтобы двигать толпу, ведь толпа, как совокупность не обладает теми исключительными свойствами, характерными для одной личности. Чем власть сильнее, чем больше слабых она переваривает в своей ненасытной утробе, тем больше необходимо лжи, то есть, тем чаще приходится вносить искажения в видимую картину мира… Впрочем, тебе это тоже не нужно. В этом мире слишком много всего взаимосвязано, но я не обрел пока достаточного для познания всех связей могущества. Как ты уже понял, картина мира в очередной раз изменилась. Изменение такого масштаба вполне могло убить тебя, но я не посчитал за труд и внес некоторые изменения в твое сознание, по крайней мере, в ту его часть, что мне оказалась доступна. Теперь ты можешь не переживать за свой разум. Тот, кому ты должен открыть Дверь прямо перед тобою. Тебе незачем ломится в замок и подвергать свою жизнь опасности. Тот другой умер этой ночью, так и не родившись. Конечно, вместе с ним погибла и надежда на безболезненное приобщение к некоторым высшим истинам, но зато теперь только я замыкаю цепь превращений. Я прошел сложный путь от неуютной человеческой оболочки, слабой, подверженной воздействию примитивных чувств, я преодолел кризис власти, я объединил и замкнул на себе все кусочки цепи… Еще немного, и я смогу воспользоваться энергией Столбов, Вбитых в Дно Мира…
      Аттон сунул руки под голову, прикрыл глаза и сказал:
      – Честно признаться, Ваше Высочество, или кто вы там теперь, меня вовсе не впечатляют ваши достижения… Я рад, что мне не придется тащиться завтра в замок, рисковать своей шкурой ради того, чего я не понимаю. Но, с другой стороны ваша потребность в моих услугах по-прежнему велика, раз уж вы наведались ко мне. Насколько бессмысленным и ненужным в этот раз будет то, о чем вы собираетесь меня просить? Насколько я понимаю, вы уже не испытываете никакой заинтересованности в артефактах из Ульсара?
      Силуэт у окна вздрогнул и обрел вполне четкие очертания сидящего у стола мужчины.
      – В данный момент, пожалуй, так и есть, Птица-Лезвие. Если бы война оказалась успешной, я мог бы воспользоваться найденным в Ульсаре в своих целях, но я недооценил противника, и это случается, когда рассредоточиваешь внимание на разных гранях реальности. Я потерял власть в стране, но приобрел бесценный опыт и даже находясь в плену сделал все для того, чтобы события повернулись в нужное мне русло. Сейчас, когда цепь замкнулась, я должен решить несколько важных проблем, и в первую очередь мне необходимо обезопасить себя. Эту миссию я возлагаю на тебя, Птица-Лезвие.
      – Ну, конечно же…
      – Да. Суть в следующем. В процессе воссоединения возник неожиданный конфликт, природу которого понять я не в силах. Очевидно, за тысячелетия развития человека как вида, начали сказываться некоторые первоначальные недоработки, их количество превысило допустимую погрешность, и это в конце концов сказалось на самом процессе воссоединения. Звено цепи, представленное моим сводным братом изначально получилось нежизнеспособным. Наш отец, был всего лишь простым носителем, человеческая природа его почти не подверглась изменениям, но в нем было достаточно надчеловеческого, чтобы понимать, какую угрозу представляет его старший сын и сделать выводы, однако все случилось иначе. Мне пришлось завершить этот цикл самому, однако я все же не учел степени дефектности собственного брата. В итоге мы имеем побочный продукт воссоединения – существо, являющееся носителем сразу нескольких несовместимых структур. Что может произойти, когда эти структуры начнут отбирать энергию Лаоры? Я не могу дать точного ответа на этот вопрос, однако могу сказать, что равновесие нарушится. То, что последует за этим, будет ужасно. Это существо необходимо уничтожить…
      Аттон припомнил некоторые из своих видений и проговорил:
      – Почему бы вам не воспользоваться своим новоприобретенным могуществом и не расправиться со своими врагами? Зачем вам опять понадобился я? Не понимаю…
      – Я уже говорил, что понимание для тебя вовсе необязательно и даже вредно. Попытка проникнуть в тайны, лежащие в основе мироустройства может закончиться для тебя плачевно, в тебя изначально заложили совершенно другие установки. Конечно, в процессе твоего развития человеческая и надчеловеческая составляющие изрядно смешались в твоей голове, и ты можешь вполне думать о себе как о человеке, но ты таковым не являешься. Ты всего лишь кукла, предназначенная для выполнения определенных задач, вспомогательное звено, у которого нет будущего. Это может звучать оскорбительно, но тебе придется примириться с этим.
      – Это означает, что выбора у меня нет?
      – Совершенно верно. Ты существуешь, пока существуют звенья воссоединения, можешь называть это персональным проклятием…
      В комнате становилось все холоднее и холодней. В открытом окне показался узкий голубой серп Второй луны. На его фоне силуэт у окна стал четче, и теперь незваный гость выглядел совсем как человек, вот только за спиной у него смутные подвижные тени собирались в некое подобие крыльев. Аттон протянул руку и нащупал рукоять ножа. Словно в ответ на его движение силуэт у окна задрожал и вдруг исчез. Остались только пылающие алым огнем глаза. Выглядело это жутковато – глаза казались нарисованными на грязной стене.
      – Ты хочешь проверить, насколько сказанное мною правда? Это проявление твоей человеческой природы. Поспешу тебя разочаровать – твое оружие не причинит мне вреда. По крайней мере, сейчас. У меня нет намерений обманывать тебя, да это было бы лишним. В любом случае ты выполнишь свое предназначение и откроешь Дверь, или погибнешь, пытаясь справится с демоном внутри себя. Такое я тоже допускаю, прецеденты случались. Ты должен понять, что твоя низкая человеческая сущность и истинная природная составляющая – неразделимы. Демон не может победить тебя, потому что он слаб, но он является основой твоего существования. Твоя человеческая сущность довольно сильна, но она не в состоянии ориентироваться в этом чуждом для нее мире, а потому просто погибнет в попытках пробиться через стену, возведенную для того чтобы оградить ее от основной составляющей твоей природы. Такая стена есть у каждого существа, даже у этого мира есть подобная стена. Задумайся о Пределах Лаоры и попробуй связать их со своими внутренними пределами…
      Аттон убрал руку с ножа и улыбнулся самому себе.
      "А ведь он боится меня…"
      Мысль показалась заманчивой, и Аттон с удовольствием посмаковал ее, одновременно перебирая другие возможные варианты. Вслух он устало проговорил:
      – Ладно, я приму все это к сведению, герцог. Я поверил в существование древних существ, поселяющихся внутри человека, и я видел ту самую стену, за которую невозможно пробиться… Но я по прежнему чувствую себя человеком, просто человеком который безмерно устал от скитаний… У меня есть шанс, что когда-нибудь меня оставят в покое?
      – А зачем? Влачить жалкое существование, подобно слизню на камне? Без цели, без устремлений? Думать лишь о пище насущной и прятаться в страхе от сильных? Подавлять ощущение собственной ненужности водкой и в конце концов оказаться среди слабейших, среди тех, кто подлежит уничтожению? Природа человека изначально мелка и не способна к созиданию, разрушение и уничтожение – вот истинное предназначение человека.
      – Но, возможно, в этом кроется и путь к Величию?
      – Величие не для людей. Попробуй проникнуть сквозь отведенные тебе Пределы и ты поймешь меня. Но лучше и не пытайся, потому что, скорее всего ты просто погибнешь. А я пока еще нуждаюсь в твоих услугах.
      Аттон поглядывая на неподвижные глаза, некоторое время молча лежал, обдумывая весь разговор, и наконец, пробурчал:
      – Ну, хорошо… Я слушаю вас…

      У дверей своих покоев Селин остановился.
      "Справедливость? Нет ее. И не было. И, что самое обидное – никогда не будет… Власть не терпит справедливости. Во имя сохранения твердой власти такие чувства необходимо безжалостно отсекать, как ненужный придаток, иначе можно запутаться в собственных убеждениях. Справедливость для бедных и слабых. Надо брать глубже – отталкиваться от пороков, изыскивать все, что можно и подавлять, подавлять душевные муки, как признак слабости…"
      Он безвольно опустил руки и коснулся лбом холодного мрамора стены.
      "Что я скажу ей? Ты видела то, что не должна была увидеть? То, что никто не должен был увидеть, то невероятное, противоестественное, ужасное что вообще не должно было случиться никогда… Может просто приказать – и все? Никаких объяснений, никаких встреч и душевных терзаний. Но, ведь она… Она… Она может сделать для этой власти много полезного, и это было бы справедливо… Великий Иллар, какие глупости…"
      Он с ненавистью посмотрел на черную, украшенную искусной резьбой дверь и стиснул зубы.
      "Чудовища… Мы живем в мире чудовищ, которые управляют нами, заставляют уничтожать друг друга, используют нас в своих собственных тайных войнах… Старый канцлер был прав в своих подозрениях – настоящая власть в Лаоре никогда не принадлежала людям. Люди довольствовались лишь крошечной долей могущества, не выходя из жестких рамок, куда их загнали оборотни… Кто такой Конрад? Человек, получивший власть или лишь оболочка, под которой скрывается нечто иное? Кому ты служишь, Эдвард? Кто ты сам такой, в конце концов? В какой иллюзии ты сейчас пребываешь? Когда ты перешел эту грань? Великий Иллар, это сумасшествие…"
      Перед его глазами пронеслись картины множества сражений, казней, пыток, и везде он видел лишь фонтаны крови, выпущенные кишки, безумный оскал толпы. Он попытался вспомнить лица своих дочерей, но увидел лишь изъеденные язвами трупы на улицах зараженных городов. Он с трудом отогнал это видение, но на его место пришло другое – огромный зал, повсюду на ржавых цепях подвешены клетки с изувеченными телами, а в самом центре – дыра, заполненная человеческой кровью, и там копошится нечто ужасное.
      "Надо отдохнуть. Надо поспать – и наваждение исчезнет. Ты просто устал, Эдвард, просто очень устал… Еще два шага, еще немного соли на раскрывшуюся рану, а затем – спать…"
      Он шагнул к двери, осторожно провел кончиками пальцев по ее гладкой поверхности, потянул за тяжелое бронзовое кольцо и вглядываясь в мягкий полумрак переступил порог.
      Виктория неподвижно сидела у камина, сложив на коленях тонкие белые руки, и смотрела в огонь. На ней было все тоже серое длинное платье, в ее прямых черных волосах то тут, то там виднелись белые пряди. Селин подошел ближе и остановился у нее за спиной.
      – Вы тоже думаете об истинной сущности этого мира, Эдвард? – ее голос был сухим и безжизненным.
      Селин положил руки на изголовье кресла и, глядя поверх ее головы на пылающие угли, ответил:
      – Возможно, Виктория, я и думал об этом, но я не философ и не теолог, а потому допускаю лишь крайние толкования, и по прежнему верю в то, что мир этот создан Господом Нашим Илларом для процветания.
      – Первый канон, Книга Возвышения… Наверное вам объяснял эти истины старый священник с добрым морщинистым лицом, преподаватель в семинарии… Он рассказывал вам о сотворении мира, о том, как Истина и Порядок побеждают Ложь и Хаос…
      – Так и было, Виктория. Вот только я невнимательно слушал его, потому что больше думал о том, какую лучше подобрать тетиву для лука, которой подарил на день Воспевания Даров мой старший брат…
      – А мне никто ничего не дарил… Я видела своих сверстниц через узкое окно башни, они шли на площадь в прекрасных голубых платьях и несли яркие цветы. Они шли на свидание с красивыми сильными солдатами, такими привлекательными в своих сверкающих доспехах… Они обнимались и целовались прямо под окнами моей башни. Для меня это был совершенно другой мир – призрачный, иллюзорный мир, в который я не могла проникнуть, потому что мои руки покрывала короста от попадания множества ядовитых ингредиентов, которые мне приходилось толочь, смешивать, процеживать… А единственное платье, которое у меня было, представляло собою перешитый из папиного фартука балахон мышиного цвета. Великий Иллар, как же мне тогда хотелось идти по залитой ярким солнцем улице и нести в руках цветы… И однажды я решила, что смогу прорваться в этот мир, и я убежала из дома… – Виктория повернула голову, посмотрела ему в глаза и грустно улыбнулась, – Да, я убежала из дома, но все закончилось очень печально… Я попала в руки к имперским солдатам, они избили и изнасиловали меня, и с тех пор мое лицо украшает свернутый набок нос, а в моем сердце навсегда поселился страх. Страх перед этим миром, который выглядит совершенно не таким, каким в действительности является. После этого мне многое довелось пережить, я отправила своих обидчиков к джайллару, я научилась ладить с мужчинами, я даже превратила свою страсть к цветам в прибыльное дело, но вот этот страх… Он по прежнему таится где-то в глубине меня. И каждый раз, когда я сталкиваюсь с чем-то непонятным, неестественным, страшным, я вспоминаю про ту девочку из башни, которая воспринимала внешний мир через узкое окно, и возможно поэтому он казался ей таким прекрасным. Теперь, когда я заглянула за изнанку этого мира, мой страх стал еще сильнее. Более того, я чувствую, как он убивает меня… Мой страх говорит вашим голосом, генерал.
      Она медленно встала и прошлась по комнате, а Селин так и остался стоять, задумчиво глядя в огонь.
      – Мне уже вынесли приговор, Эдвард?
      Генерал молча кивнул.
      – Я не сомневалась. Впрочем, смерть – это очень простой для понимания процесс, который меня не страшит. Раньше я предполагала, а теперь и вовсе не сомневаюсь, что есть вещи, которые гораздо страшнее смерти… Жаль, что я не смогла своими глазами увидеть как убийца моего отца корчится в муках, но думаю, мы с ним еще встретимся в стаде Барона-Погонщика. Как меня умертвят?
      Селин ударил сжатыми кулаками по изголовью и прохрипел:
      – Как вы можете так говорить? Как?
      Он быстро приблизился к ней и взял в свои руки ее узкую холодную ладонь.
      – Пусть в этом мире нет справедливости, но ведь что-то еще должно оставаться? Я не могу… Я не могу подарить вам жизнь, не поставив под угрозу свою. Но… я не могу убить вас…
      Виктория спокойно посмотрела на него и произнесла:
      – Подарите мне забвение, генерал. Я добилась того, к чему стремилась все эти годы, а потому – обещаю вам никогда не пересекать границы Империи. Я буду мертва для всех, и для вас в том числе, я просто покину Пределы этого мира… Навсегда.

      К вечеру в городе заметно потеплело. О прошедшем снегопаде напоминали теперь лишь жалкие кучки серого подмокшего снега, и в просветах туч на западе наконец показалось по-зимнему усталое красное солнце.
      Аттон въехал в узкий проулок и остановился у ворот трехэтажного особняка, стены которого когда-то покрывала изящная плитка редкого в этих местах желтого мрамора. Но сейчас уже никто бы не смог определить истинный цвет этих стен – плитка давно обвалилась целыми пластами, обнажив серый закопченный камень, покрытый ржавыми потеками. Соседние дома выглядели не лучшим образом – такие же обшарпанные и убогие снаружи, они грозно нависали над переулком.
      Аттон спешился и осмотрелся. Его сопровождение было тут как тут – двое мужчин в простых серых плащах прохаживались чуть поодаль. Ничуть не таясь они сопровождали его от самого постоялого двора на другом конце города, и теперь внимательно наблюдали за каждым его движением. Аттон усмехнулся, вытащил из крепления у седла меч и шагнул к воротам.
      Обширный внутренний двор был завален рухлядью, гнилыми досками, вперемешку с битыми кувшинами и мешками с грязным тряпьем. Среди гор мусора была протоптана неширокая дорожка, ведущая к дому и конюшням. За воротами его уже ждали – у разбитой ободранной кареты, опершись на грязную стену стоял сам Сапожник Гайонор, широченный приземистый биролец, правая рука Большой Ма, один из старейшин Тихого Дома Вивлена. Чуть поодаль, негромко переговариваясь между собой, на штабеле досок сидели четверо мужчин, в легких кожаных доспехах поверх длинных шерстяных рубах. Они держали в руках тяжелые зазубренные серпы и то и дело бросали на него настороженные взгляды. Аттон не стал закрывать ворота, и повернувшись к Гайонору, едва заметно усмехнулся и вежливо поздоровался:
      – Вечер добрый тебе, Сапожник.
      Биролец покосился на меч в руках Аттона, чуть склонил большую голову и проворчал:
      – И тебе, Птица-Лезвие… Добрый… Правил наших не помнишь, что ли? Меч-то отдай, Молли не любит всех этих железок.
      Аттон широко улыбнулся, пожал плечами и протянул ему меч. Гайонор сунул оружие под мышку, посмотрел на лошадей и проговорил:
      – Кобылки у тебя знатные, Птица-Лезвие. Редкие, можно сказать лошадки. Из Бадболя небось?
      – Оттуда, Сапожник, оттуда.
      – И сколько отдал, если не секрет?
      – Немного. Чуть больше, чем ты заработал за всю свою жизнь…
      Биролец одобрительно поцокал языком и махнул рукой.
      – Ну так заводи лошадок, Птица-Лезвие, чего ж им на улице торчать.
      Аттон пристально взглянул на него и сказал:
      – Уж не думаешь ли ты, что мне не неизвестно о твоей страсти к лошадям? У меня уговор с Молли, Сапожник, помни об этом.
      Гайонор переглянулся со своими солдатами и громко расхохотался. Потом резко оборвав смех, он посмотрел на Аттона из-под бровей и зло процедил:
      – Сегодня уговор, а завтра – приговор. Вот оно как бывает, Птица-Лезвие. Ты враг Тихого Дома, был им и им останешься. Я не знаю, что ты там наплел старушке Молли, но была б моя воля – я бы тебе уже давно удавил. За Вернона, за Ирэн, за Покойника Сидха, да и просто так… Вот хотя бы за этих лошадей!
      Аттон вздохнул и покачал головой.
      – Вы так ничего и не поняли, ну да и Иллар с вами… Меч далеко не убирай, я не на долго.
      – Почему же не поняли? Все мы уже поняли. Ты предатель. Ты остался один, последний воин, предавший свой Круг. У тебя не осталось друзей, у тебя нет даже крыши над головой. Ты бродяга, нищий изгой. Никто не будет оплакивать твою смерть. Даже в Падруке не примут тебя… Может ты думаешь, что найдешь приют в Тихом Доме? Вот уж нет. Молли может обещать все что угодно, но она говорит пока только за свой клан. Другие солдаты ночи не простят тебе предательства. У тебя одна дорога – исчезнуть в самой захолустной дыре, пока до тебя не добрались.
      – Много ты знаешь о дорогах, Сапожник…
      Биролец постоял еще немного, с ненавистью глядя ему в лицо, затем резко повернулся и прошел в дом. Остальные немедленно последовали за ним. Аттон вернулся к воротам, взял лошадей под уздцы и провел их во двор. У коновязи его встретила высокая худая женщина с неприятным костистым лицом старухи. Она стояла молча, опираясь на мощный лук, и смотрела, как Аттона привязывает лошадей. Когда он закончил, она раздвинула тонкие серые губы и прошипела: "Подонок!", а затем медленно отвернулась и пошла к дому.
      Аттон ополоснул руки прямо в поилке, посмотрел ей вслед и пробурчал себе под нос:
      – Джайллар, и почему меня сегодня никто не рад видеть?
      Осторожно ступая по мокрым доскам он прошел в дом и остановился в захламленной холле. Ранее ему не доводилось бывать в Опорном Замке Тихого Дома, и теперь он с интересом разглядывал сваленные в кучу предметы роскоши – тяжелые подсвечники, картины и скульптуры из камня и бронзы, все то, что еще не успело перейти во владение к новым хозяевам. Особенно ценных предметов среди этого хлама конечно же не было, все самое дорогое хранилось в особых тайниках, но именно здесь, в этой комнате, по всей видимости, принимали перекупщиков со всех концов Лаоры. Аттон внимательно оглядел стены и сразу же обнаружил тщательно замаскированную нишу, в которой должен был скрываться арбалетчик, на тот случай если торги вдруг приведут к неожиданной развязке. Аттон прошел через холл, наугад толкнул первую же дверь и увидел хозяйку.
      Большая Ма восседала прямо на полу среди множества подушек в центре огромной комнаты, все стены которой были затянуты пыльными коврами. Ее могучие плечи украшало изысканное манто из черного блестящего меха с длинным ворсом, а толстые пальцы, сжимающие огромную кружку, были унизаны перстнями. Перед ней лежали горки золотых и серебряных колец, и несколько сверкающих бриллиантами украшений.
      Аттон, чувствуя на себе тяжелый взгляд больших черных глаз, прошел через комнату и сел у окна.
      – Ты не был этой ночью в замке, и не выполнил то, что хотел, не так ли, Птица-Лезвие?
      Аттон провел пальцем по подоконнику и поморщился.
      – Пыльно тут у тебя… – он посмотрел ей в глаза и улыбнулся, – Здравствуй, Молли, я тоже рад тебя видеть. Кстати, замечательно выглядишь…
      Женщина опустила глаза, поставила кружку на пол и поправила мех.
      – Еще бы… Это из хранилищ самого герцога Винтирского. Но хватит… У нас больше не будет задушевных бесед о трудностях ремесла, Птица-Лезвие. Судя по тому, что доложили мои люди – ты собрался покинуть Вивлен?
      – Да.
      – И ты пришел ко мне, хотя мог попытаться скрыться еще этой ночью?
      – Я не мог оставить город, не попрощавшись с тобою, Молли. Это выглядело бы невежливо, согласись.
      – Можешь засунуть свою вежливость себе в зад. Ей там самое место. Ты попросил у меня помощи в обмен на плату. Я помогла тебе, теперь я хочу получить свои проценты. Это закон Тихого Дома, Сорлей. И насколько я могу судить – ты это понимаешь, иначе бы просто попытался удрать из города. Итак, чем ты собираешься расплатиться со мной?
      Аттон задумчиво покивал и спокойным голосом спросил:
      – Наверное ты уже слышала последние новости? Да? То, что произошло этой ночью в замке, существенно повлияло на мои дальнейшие планы. Тем не менее, я помню о своих обещаниях и готов послужить тебе, в знак признательности за оказанные услуги. Так что ты хочешь получить, Молли?
      Женщина придвинула к себе тяжелый ларец из черного полированного камня и принялась неспешно перекладывать монеты.
      – Отвечать вопросом на вопрос принято в Эркулане… А ты сейчас в Вивлене, если ты еще этого не понял. В доме, где каждый первый готов перерезать тебе горло… Сегодня утром, Сорлей, ко мне пришли старейшины. Они задали мне вопрос – почему я сохранила тебе жизнь и взяла под свое покровительство? Знаешь, что я им ответила?
      – Догадываюсь. Ты посоветовала им не лезть не в свои дела, и пообещала собственноручно удавить любого, кто скажет тебе слово против.
      – Проницательный. Почти слово в слово. А знаешь почему?
      – Ты мудрая и дальновидная женщина, Молли, и прекрасно понимаешь, что вам меня не одолеть просто так, в бою или стрелой из-за угла. Ты решила пока есть возможность, использовать меня, а потом, скорее всего, попыталась бы отравить или заманить в хитрую ловушку. Но ты никогда не стала бы необдуманно рисковать своими людьми. Я знал это, когда просил у тебя помощи. Кроме того, мое дело было слишком важным, и я не хотел, чтобы твои люди путались у меня под ногами. Теперь я тороплюсь, и хочу попросить тебя дать мне беспрепятственно покинуть столицу, без засад и погонь, и за это я готов заплатить золотом.
      Молли задержала руку над раскрытым ларцом и внимательно посмотрела на него.
      – Ты хочешь откупиться от меня?
      – Я хочу заплатить за твои услуги. Прошлое – это прошлое, Молли. Если позволить ему хватать нас за пятки – мы можем остаться без будущего…
      – Возможно ты прав, Сорлей. Но мне не нужны твои деньги.
      – Что же ты хочешь?
      Женщина прикрыла ларец, посмотрела на свои руки и вздохнула.
      – Тихий Дом тоже платит долги. Долги чести… Я всего-навсего неграмотная женщина, пытающаяся по-своему выжить в этом мире, и многих вещей я не понимаю, но твердо знаю одно – в этом мире что-то случилось. Может вчера, может год назад, может раньше. То что произошло – изменило людей, в худшую сторону или в лучшую – неважно, важно то, что люди стали другими. Ты говоришь о золоте, а я думаю совсем о другом…
      – Действительно, Молли, все сильно изменилось, если уж даже ты не думаешь о золоте… – Аттон улыбнулся и многозначительно покосился на черный ларец с деньгами.
      – Попридержи язык, наемник… Я думаю сейчас о том, какое применение найти твоим талантам, чтобы в тоже время держать тебя подальше от столицы. Кстати, какую страну ты намерен теперь осчастливить своим присутствием?
      – Дела требуют моего присутствия в Аведжии.
      Услышав ответ женщина одобрительно кивнула.
      – Подойдет. Ты рассчитаешься со своими долгами, а я со своими, если поможешь одной особе добраться до лагеря контрабандистов в долине Термек. Это к югу от даймонского тракта…
      Аттон уперся подбородком в кулак и задумался. Большая Ма придвинула к себе кружку, сделала пару глотков и продолжила:
      – Не делай вид, что раздумываешь над моим предложениям. Я знаю, что ты уже согласен, я вижу это по твоим наглым глазам…
      Аттон поскреб недельную щетину, вздохнул и согласно кинул головой.
      – Я знаю где находится Термек, мне даже не придется делать крюк. Кто эта особа и почему Тихий Дом оказался у нее в должниках?
      – Задашь ей эти вопросы по дороге, Сорлей. Думаю, скучать вам не придется…

      На выезде из города Аттон остановил лошадей и спешился. До городских ворот оставалось совсем ничего, но странное предчувствие, не покидающее его с того самого времени, как они оставили Опорный Замок Тихого Дома, теперь переросло в уверенность.
      За ними никто не следил, да и в этом не было особой нужды, но где-то там впереди их ждала засада, и теперь он был в этом совершенно уверен.
      Виктория остановила свою лошадь чуть поодаль и вопросительно посмотрела на него. Аттон бегло оглядел свое небогатое имущество в седельных сумках, вытащил меч и закрепил перевязь за спиной. Затем он подошел к Виктории и глядя на нее снизу вверх, негромко спросил:
      – Послушайте, госпожа Виктория… Пока мы не выехали на тракт, возможно вы поделитесь со мной, какие именно обстоятельства заставили вас так быстро покинуть город?
      Виктория опустила платок, скрывающий нижнюю половину лица, и холодно ответила:
      – Не думаю, что вам будет это особенно интересно, господин Сорлей. И это никак не связано с тем, что произошло вчера ночью в замке. Давайте поторопимся, ворота скоро закроются.
      Пока она говорила, Аттон осмотрел ее лошадь, поправил упряжь и чуть подтянул стремена. Закончив, он вернулся к своим лошадям, оседлал гнедую и указал рукой на запад.
      – Нас ждет долгий путь, госпожа Виктория. Думаю, вам стоит доверять мне.
      – Молли, напротив, считает совершенно иначе.
      – Это она перестраховалась. Я обещал ей, что доставлю вас в Термек в целости и сохранности, и я постараюсь сделать это. Скажите хотя бы, чего нам следует опасаться? Погони? Имперских разъездов? Бандитов с той стороны реки?
      – Не думаю. Я покидаю город добровольно, за мною не будет никакой погони, и имперские посты мне не страшны, на этот случай у меня есть подорожная из самой канцелярии Вивлена.
      Аттон улыбнулся, покивал головой и поправил за спиной меч.
      – Ну и ладно… Сейчас мы выедем на Западный Тракт и думаю что к ночи доберемся до постоялого двора Баэна. Вот там и заночуем. Утром переправимся через Тойль-Инурр, и а там и до Киссы рукой подать. Эти дороги спокойные. У границ Бриуля свернем южнее – через княжество ехать опасно. Там каждая тропинка под присмотром, и соваться туда можно лишь имея за спиной целую армию. Как пересечем границу Нестса – двинемся южными отрогами Хонзарра, вдоль реки Аймир-Я до границ с Аведжией. Там уже посмотрим, какой путь выбрать. Вперед! – он тронул поводья и направил лошадей к городской стене.
      Виктория натянула на лицо платок и последовала за ним. В седле она держалась достаточно уверенно, однако было заметно, что управлять лошадью ей впервой. Ее посадка, манера держать поводья говорили о том, что ранее ей доводилось ездить лишь на оленях. Тем не менее, ее седельные сумки были увязаны со знанием дела, а за спиной она везла скрученный плащ из тяжелой непромокаемой ткани. Никакого оружия у нее не было, но еще в Опорном Замке Аттон заметил некоторую скованность в движениях ее левой руки, а это могло означать, что под тканью накидки Виктория скрывала кинжал или нож.
      Они миновали последние городские кварталы и выехали к западным воротам. Вивлен у Третьей Защитный стены существенно отличался от центра. Здесь не было высоких домов, не было садов и парков. Вдоль разбитой дороги громоздились жалкие лачуги, повсюду виднелись горы отбросов, а у колонок с бесплатной водой толпились жалкие ободранные люди. Здесь жили переселенцы, в основном беглецы с южных и западных областей Империи, покинувшие свои земли спасаясь от голода и болезней.
      Как только они пересекли границу предместий, Аттон придержал лошадь и вглядываясь в темнеющую впереди полоску леса, обратился к своей спутнице:
      – Меня не покидает странное ощущение… Возможно, кому-то пришлась не по душе та стремительность, с которой мы покинули столицу Империи… Не буду гадать, кому из нас уготовлена роль дичи в предстоящей охоте, но будет лучше, если вы станете держаться чуть позади… На всякий случай…
      Виктория спокойно кинула в ответ. Аттон внимательно посмотрел на нее и продолжил:
      – В случае… м-м-м… неприятностей – держитесь все время прямо за мной…
      Они беспрепятственно миновали развилку у небольшой деревушки на самой границе баронства, и когда Аттон уже начал было сомневаться в собственных предчувствиях, вдали показалась небольшая группка всадников на оленях. Аттон пересчитал всадников и задумался. Это не было похоже на засаду – их просто ждали на дороге, возможно даже не их, а кого-то другого, но когда он смог разглядеть лица – то понял, ждали именно их, точнее его. Густой лес подступал здесь к самой дороге, возможность поспешного бегства исключалась. Преимущество в скорости, которое давали лошади, в лесу не играло никакой существенной роли. Аттон остановился, указал Виктории на всадников и проговорил:
      – Госпожа, я считаю, что будет разумным, если вы подождете меня здесь. Эти люди что-то хотят от меня, но я думаю, что наша беседа надолго не затянется.
      Виктория посмотрела на дорогу и недовольно произнесла:
      – Мы только начали путь, Сорлей, а ваше общество уже становится источником проблем. То, что я о вас знаю, заставляет меня думать, что Молли совершила ошибку, навязав вас мне в качестве охраны. Трудно будет проделать столь долгий путь, если каждый разбойник Лаоры жаждет вашей крови.
      Аттон в ответ невесело усмехнулся и проговорил:
      – Думаю, что вы несколько преувеличиваете мою популярность среди воровского мира, госпожа Виктория. Эти люди из окружения Большой Ма. Скорее всего они послушаются разумного совета и отправятся восвояси… – Он оглянулся назад и заметил, что со стороны города по дороге к ним движется одинокий всадник на большом черном олене.
      Виктория перегнулась в седле и всмотрелась в лица стоящих на дороге воинов.
      – Думаю, господин Сорлей, что я знаю этих людей. – Она тронула поводья и поскакала вперед. Аттон оглянулся на всадника позади, поправил меч за спиной и двинулся следом.
      Заметив их приближение всадники спешились. Вперед вышел высокий худощавый юноша с прыщавым лицом, облаченный в длинную кольчужную рубашку. Тяжелый рогатый шлем был ему явно великоват, а длинный узкий палаш в его руках так и вовсе выглядел неуместно. За его спиной, опираясь на большой лук, стояла высокая худая женщина с неприятным злым лицом.
      Виктория остановила лошадь и возмущенно воскликнула:
      – Руми? Твоя мать знает о том, что ты покинул город?
      Аттон неспешно приблизился. Заметив за спинами воинов ухмыляющуюся усатую морду Сапожника, он покачал головой и буркнул себе под нос:
      – Мать? Интересно, кто эта чудная женщина?
      Виктория повернула к нему злое лицо и язвительно бросила:
      – Его мать, Сорлей – Молли Алида… А Руми ее единственный любимый сын! – она повернулась к бандитам и, глядя на лучницу, произнесла:
      – Малена, что это за представление на дороге? Ты же прекрасно знаешь, что Большая Ма позволила нам беспрепятственно покинуть город?
      Женщина с ненавистью посмотрела на Аттона и прохрипела грубым мужским голосом:
      – Тебе – да, ему – нет… Дочь Мантикоры это не Тихий Дом. Сорлей должен вернуть долг. Езжай, знахарка, мы не задержим тебя…
      Руми, глядя стеклянными неподвижными глазами куда-то вдаль, медленно поднял руку и указал пальцем на Аттона.
      – Ты… Слазь.
      Аттон отпустил поводья и одним движением освободил крепления всех своих лезвий. Он уже понял, что все это неспроста. И присутствие здесь этого мальчишки, и ухмыляющееся лицо Сапожника, и вся эта встреча на дороге подстроены, и вовсе не для того, чтобы убить его. Он двинул лошадь вперед и поравнявшись с Викторией остановился. Глянув на Гайонора, он широко улыбнулся и сказал:
      – Эй, Сапожник! Тебе уже не служится под началом у Молли? Захотел сам править ночным городом, единолично?
      Виктория с удивлением посмотрела на него и уже было открыла рот, но Аттон прервал ее жестом и продолжил:
      – Ты решил использовать маленького Руми для своих грязных целей? Я знаю, что ты решил – раз уж все так ненавидят этого Птицу-Лезвие, пусть мальчишка бросит ему вызов… А когда этот негодяй укоротит его на целую голову – раструбить об этом по всем Тихим Домам и отстранить Дочь Мантикоры от власти, раз она выпустила злодея и убийцу из своих рук. Не так ли, Сапожник? Или быть может, тебя наняли каратели, с другого берега реки?
      Гайонор протолкался вперед и потрясая обнаженным мечом проорал:
      – Заткни пасть, ублюдок!
      Аттон равнодушно посмотрел на него сверху и проговорил, обращаясь к Малене:
      – Послушай меня, лучница… Твоя сестра была убийцей, такой же, как и ты… И в том, что случилось виновата она сама – я лишь защищал собственную жизнь… Хочешь моей смерти – это твое личное дело, но ты лучше всех здесь должна понимать, что как только я слезу с лошади ни у кого из вас не будет ни единого шанса спастись…
      Аттон заметил как дрогнули лица разбойников и продолжил:
      – Вам надо было попытаться убить меня из засады, а не устраивать встречу с речами, и тогда возможно у вас был бы шанс. А сейчас – если в ваших головах осталось хоть немного соображательной жидкости – вы расступитесь и дадите нам проехать… К тебе, Сапожник, тоже это относится. Брызгать слюной будешь на шлюх в притоне… А ты, мальчик, отойди-ка с дороги…
      Парень в кольчуге медленно повернул голову и бессмысленно уставился на лошадь Аттона. Его губы отвратительно дергались, а по подбородку стекала вязкая слюна. Виктории встревожено огляделась и быстро проговорила обращаясь к своему спутнику:
      – Сорлей, в мальчишке столько имры, что возможно он и возомнил себя величайшим воином…
      Аттон не обратил на нее никакого внимания. Он пристально смотрел на Малену, при этом стараясь не выпустить из поля зрения остальных бойцов. Лучница, покусывая тонкие синие губы сделала шаг назад, положила руку на колчан и застыла, словно ожидая команды. Сапожник топтался на месте, пыхтел, злобно вращал красными глазами и беспрестанно дергал себя за мочку волосатого уха. Остальные бойцы чуть подались назад и замерли в напряженном ожидании.
      Сзади послышался тяжелый топот приближающегося оленя. Аттон быстро оглянулся, окинул взглядом наездника и снова повернулся к разбойникам. За эти мгновения Малена успела достать стрелу, а в руке у Сапожника появился тяжелый метательный серп. Он пихнул стоящего рядом разбойника в бок, указал на всадника и прокричал:
      – Джайллар! Ты еще кто?
      Всадник неспешно приблизился, остановил своего оленя рядом с лошадью Аттона и откинул капюшон тяжелого охотничьего плаща.
      – Какие бы причины не привели меня сюда, не вижу смысла отчитываться в этом перед вонючим грабителем, выбравшимся из вивленской помойки на тракт…
      Сапожник, словно не веря своим ушам, оторопело уставился в ярко-зеленые глаза всадника.
      – Ну ты… Сын гурпана! С-стрелы захотел?
      Аттон ухмыльнулся, и не спуская глаз с Малены, негромко обронил:
      – Какими судьбами, монах?
      Виктория не оборачиваясь поинтересовалась:
      – Ты его знаешь?
      Аттон утвердительно кивнул. Женщина подозрительно покосилась на всадника и она двинула лошадь вперед, прямо на Руми.
      – Вы все! Освободите дорогу, или вы забыли, что я для вас сделала? Ты! – Она указала пальцем на молодого бородача в ржавой бадбольской кольчуге. – Джон Гилейн, сын Тарка, я зашивала твои потроха дважды! Ты помнишь, как ты умолял меня спасти твою никчемную жизнь? А ты? – Она указала на приземистого разбойника с диковатым перекошенным лицом, – Арк Вильмар, если бы не я, ты бы уже давно пас свиней у ног Джайллара… Сколько жизней ваших друзей я спасла? Тихий Дом у меня в долгу, в неоплаченном пока долгу!
      Разбойники в замешательстве закрутили головами, поглядывая то на Викторию, то на Аттона, то на незнакомца на огромном боевом олене. Руми, бессмысленно поводя белыми пустыми глазами, сделал пару шагов назад, и просипел гнусным ломающимся голосом:
      – Нам нужен убийца наших братьев, мы заберем его в город и казним. Я так сказал!
      Виктория натянула поводья и посмотрела на него с сожалением.
      – Тихо, мальчик, тихо… Ты наслушался лживых баек в таверне. – Она глянула на Сапожника и жестко добавила, – Этот мальчишка обожрался имры и не ведает что творит. Забирайте его и возвращайтесь обратно в город…
      Сапожник выругался и хрипло пролаял:
      – А вас, госпожа никто и не задерживает! Вы можете двигаться дальше, счастливого пути, как говорится… А он, – Сапожник ткнул пальцем в Аттона, – он отправится с нами. Я не верю не единому слову из тех побасенок, что о нем рассказывают! Он обычный наемник, и лишь господу Иллару ведома, как он протянул столько лет на этой земле.
      Аттон улыбаясь уголками губ смотрел как Малена медленно поднимает лук. Подъехавший всадник приподнялся на стременах, откинул назад густые волосы цвета платины и рассмеялся.
      – Если ты натянешь тетиву, отважная лучница – он тебя убьет! А вы, госпожа, лучше посторонитесь. Эти люди не прислушаются к вашим речам. Господь наш Иллар обделил их умом и совестью.
      Сапожник резко повернулся к нему, и взмахнул рукой. Тяжелый серп со свистом рассек воздух в ладони от лица всадника. Виктория дернула поводья, заставив лошадь пятится и закричала:
      – Стойте!
      Всадник широко улыбнулся ей и покачал головой.
      – Поздно, госпожа. Все эти люди уже мертвы…
      Виктория обернулась и увидела, как булькая кровью медленно оседает на землю высокая лучница. Из ее правой глазницы торчало темное лезвие. Рядом с ней, зажимая рассеченное горло мешком рухнул бородатый разбойник. Слева захлебываясь кровавой пеной, дико завизжал еще один. Аттон, не дожидаясь пока остальные придут в себя, скатился с лошади и одним прыжком оказался в толпе. Несколько быстрых взмахов меча и четверо ближайших воинов повалились, бурно поливая красным пыльную придорожную траву. Остальные бестолково размахивая оружием бросились в разные стороны.
      Сапожник растеряно оглядывался, на его темном лице застыла гримаса непонимания пополам с ужасом. Мальчишка Руми сделал несколько шагов вперед, оскальзываясь на сочащихся кровью внутренностях и замер, дико озираясь по сторонам. Виктория, зажав ладонью рот, смотрела, как разбойники один за другим падают под быстрыми ударами меча, лицо ее стремительно бледнело.
      Такого она даже не могла себе вообразить. Это было не сражение – это была бойня. Ни один из воинов не успел сделать и выпада – и все они были мертвы. Когда Аттон вырвал меч из груди последнего разбойника, на ногах остались только Сапожник и Руми. Мальчишка бросил тяжелый палаш, упал на колени и закрыв руками лицо завыл:
      – Не надо… Н-не надо… Пожалуйста, не надо…
      Аттон мрачно глядя на Сапожника взмахнул перед собою клинком и процедил сквозь зубы:
      – Ты безмозглый ублюдок, Гайонор… Смотри на них! Смотри! Ты привел их на смерть, ты и эта дохлая шлюха! Ты нарушил главную заповедь старейшины Тихого Дома – ты рискнул своими людьми не ради денег и прибыли, а ради собственной гордыни! Твое имя покроется позором. А теперь иди! Иди и думай, была ли права Дочь Мантикоры, отпустив меня с миром. – Он подошел к Руми и пнул мальчишку сапогом под ребра, – И забери с собою этого щенка. Пусть мамочка порадуется.
      Сапожник с трудом оторвал взгляд от окровавленных тел, глянул на Аттона совершенно безумными глазами и что-то сдавленно хрюкнул. Кое-кто из разбойников еще шевелился и тяжко стонал. Сизые потроха, остывающие в подмерзшей грязи, слабо парили. Над дорогой повис тяжелый смрад выпущенных кишок.
      Аттон невозмутимо прошел мимо Сапожника, остановился возле тела Малены и наклонившись вырвал из глазницы метательное лезвие. Затем повернулся, подобрал с земли еще одно, заодно стащил с головы мертвого разбойника вязаный подшлемник. Заметив, как странно смотрит на него Виктория, он ухмыльнулся и проговорил:
      – Не переживайте, госпожа. Я не буду это носить, лишь оботру клинки. Думаю, нам стоит поторопиться и оставить на время тракт. Скоро здесь пройдет имперский патруль, и то что здесь произошло их без сомнения очень заинтересует. К тому моменту, как они примутся за допросы вот этих двоих, мне хотелось бы быть как можно дальше от Вивлена. – Заметив, что Виктория собирается что-то сказать, он взмахнул рукой и покачал головой. – Поторопимся, госпожа. Все разговоры потом. Этот человек, – Он внимательно посмотрел на монаха и продолжил, – этот человек поедет с нами. Думаю, так будет лучше. Для всех…

      Сильно прихрамывающий на правую ногу пожилой торговец покинул зал собраний Великого Торгового Дома и направился к выходу. У ворот его почтительно окликнул высокий темнолицый бантуец в длинной кольчуге, один из местных охранников.
      – Господин старший помощник торгового мастера изволит оставить какие-либо распоряжения?
      Хромой, хмуря обезображенное жуткими шрамами лицо, молча покачал головой и направился в сторону гавани. Однако, пройдя несколько шагов, он остановился, задумчиво потеребил тяжелую изумрудную серьгу в ухе и вернулся к воротам. Покосившись единственным мутным глазом на дворец собраний, он жестом подозвал охранника и прохрипел:
      – Когда торговый мастер Хайок закончит беседу с консулом, сообщи ему, что помощник мастера Иени направился в гавань готовить судно к отплытию. Пусть торговый мастер отдохнет после дороги, я все сделаю сам…
      Не дожидаясь ответа он повернулся, поправил за поясом большой торговый жезл, и похромал вниз по улице, туда, где среди зелени деревьев синел залив.
      Доковыляв до гавани хромой остановился у складов где разгружались мощные бортовые телеги, запряженные четверками волов. Некоторое время он молча наблюдал за тем, как копошатся в клетях с товаром оборванные грузчики из местных бонов. Затем он направился к мастеру погрузки, пожилому седовласому бантуйцу с длинным свитком в руках. Заметив приближающегося неуклюжей переваливающейся походкой хромого, бантуец почтительно склонил голову. Хромой остановился напротив, положил руки на жезл и вперил единственный мутный глаз прямо в переносицу бантуйцу.
      – А вы не торопитесь с погрузкой, мастер… Эти грузы должны быть уложены на "Россе Мелинте" еще до первой службы! – сипло проквакал хромой, и указал на стоящую у пирса галеру. Бантуец заметно вздрогнул, поспешно отвел взгляд и пряча глаза хмуро ответил:
      – Примите извинения за задержку, господин старший помощник торгового мастера… Однако, с приливом в порт вошла "Росса Магой" и господин торговый мастер Виктор Деллир забрал часть портовых бонов для разгрузки своего судна…
      Хромой зло покосился на конец причала, где матросы увязывали черные паруса недавно прибывшей галеры и прохрипел:
      – Мастер Хайок будет недоволен. "Росса Мелинта" должна быть готова к отплытию к вечернему приливу. Вместе с нами в путь отправится Великий Торговый Консул Дэйра Лета, так что поторопите этих недоносков, или мне придется собственноручно вписать пару строк в вашу реестровую страницу…
      Бантуец поморгал испуганными глазами, затем свистнул в специальную дудку и показал своим помощникам четыре пальца. Хромой свирепо усмехнулся, глядя как рослые охранники щелкая бичами направились к грузчикам, еще раз осмотрел разложенные клети с мешками и узлами, и двинулся к мрачному серому зданию, где располагались апартаменты для старших чинов Великого Торгового Дома.
      Вокруг кипела обычная портовая суета – мимо, подгоняемые криками и тычками охранников, тащили ящики оборванцы всех возрастов, вокруг, придерживая у пояса чернильницы суетливо сновали младшие клерки с трубками свитков подмышкой, у огромных бочек с маслом и вином поблескивая серьгами размахивали руками купцы и караванщики. Загорелые до черноты матросы с пяти галер под руководством грузных усатых палуб-мастеров растаскивали тяжелые плетеные погрузочные корзины, зачищали борта, подмазывали вонючей смолой щели, стучали деревянными молотками и орали во все горло бессмысленные матерные песни. Над всей этой суетой с дикими визгами носились целые тучи крылатых котов, возбужденные тяжелыми ароматами пряностей и неизменным всепроникающим рыбным духом.
      У самого здания портовой управы хромому вдруг показалось, что кто-то позвал его по имени. Он замер, медленно повернулся и всмотрелся в разношерстную толпу на пирсах. У самого края причала, где лежали рулоны новой парусины, он заметил высокую черную фигуру в плаще. Мужчина, лицо которого ему показалось знакомым, стоял, скрестив на груди руки, и смотрел на него тяжелым взглядом. Хромой прошипел проклятие, потер пальцами веко и испуганно вздрогнул. На торце причала никакого не было. Лишь чуть поодаль двое матросов в кожаных безрукавках неспешно перебирали обрывки парусины.
      Хромой в недоумении покачал головой и уже было повернулся, как снова услышал в толпе свое имя.
      Свое настоящее имя. Имя, от которого он давно отказался. Имя, знакомое всем и каждому в этом городе. Имя, от которого кто-то до сих пор просыпается по ночам в холодном поту. И тут ему вновь показалось, что в толпе мелькнула фигура в длинном черном плаще.
      – Дядя Иени!
      Хромой вздрогнул и чуть не выронил свой тяжелый жезл. От рядов грузчиков, передававших друг другу тяжелые ящики, к нему быстрыми шагами направлялся чумазый мальчишка в рваной полотняной рубахе.
      – Дядя Иени! Это я, Кумма!
      Мальчишка приблизился и косясь на серьгу в ухе хромого, почтительно склонил голову и проговорил:
      – Дядя Иени, это я, вы помните меня?
      Хромой глянул поверх мальчишки в толпу и задумчиво кивнул. От толпы отделился охранник бантуец, и расправляя на ходу длинный тяжелый кнут, направился к ним. Хромой бегло оглядел мальчишку, заметил его нездоровую худобу, воспаленные от недосыпания глаза и шрамы от побоев и стараясь придать голосу мягкости проговорил:
      – Я помню тебя, Кумма. Ты нашел меня в развалинах монастыря, а потом твоя семья выходила меня, когда я был присмерти. Кстати, как там поживает твой отец?
      Мальчишка хлюпнул носом и прошептал:
      – Он умер на галере, дядя Иени… Простите… Старший помощник торгового мастера…
      Охранник приблизился. Хромой взмахнул рукой с зажатым в ней жезлом, делая ему знак остановиться, подошел к мальчишке и положил ему на плечо руку.
      – Ты! – Он ткнул жезлом в охранника, – кому принадлежит этот бон?
      Бантуец поглядывая на мальчишку, свернул кнут кольцами и повесил на пояс.
      – Он принадлежит мастеру погрузки Рону Пилгу, господин старший помощник торгового мастера.
      Хромой взял мальчишку за подбородок и внимательно всмотрелся в болезненное серое лицо и измученные глаза, затем указал ему на черный борт "Россы Мелинты" и проговорил:
      – Так, бон… Сейчас пойдешь на это судно. Скажешь дежурному офицеру, что ты принадлежишь помощнику мастера Хайока Иени, и пусть он отведет тебя в мою каюту. Я решу за тебя все вопросы с мастером Пилгу. – Он повернулся к охраннику, – Скажешь мастеру Пилгу, пусть, как освободится, зайдет ко мне, в расположение клана Хайока. Я куплю у него этого бона…
      Бантуец замялся, было видно, что он хочет что-то сказать, однако опасается пререкаться со старшим помощником самого Хайока. Наконец, он склонил голову и пробурчал:
      – Да, господин старший помощник торгового мастера. Но, я хотел бы сказать… – Он замолчал, зло глянул на мальчишку и наконец выдавил из себя, – этот молодой бон спесив, туп и своенравен…
      Хромой зыркнул на него глазом и прохрипел:
      – Проваливай… Я сам обучу его. И не забудь передать мастеру Пилгу мои слова.
      Охранник недовольно сопя повернулся и пошел к своим рядам. Хромой схватил мальчишку за руку и потащил за собой. Возле штабелей досок он остановился и прохрипел:
      – Кумма… Ты и твоя семья много сделали для меня, поэтому я не могу бросить тебя здесь, ты не протянешь и месяца в портовых бараках. Я вижу, что ты уже тяжело болен… Сейчас, как я и говорил, ты пойдешь на галеру. – Заметив, как глаза мальчишки наполняются слезами, хромой поспешно добавил, – Нет-нет… Ты меня неправильно понял… Тебя не прикуют к веслам… Ты будешь прислуживать мне, я научу тебя грамоте и письму. Скоро мне будет нужен хороший помощник. Я надеюсь, что ты им станешь, или мне придется собственноручно выбросить тебя двурогам!
      Мальчишка вытер грязным рукавом слезы и кивнул. Хромой попытался улыбнутся и спросил:
      – А теперь скажи мне… Не видел ли ты сегодня в порту мужчину в черном плаще, стянутом на груди тяжелой серебряной цепью?
      Мальчик, еще до конца не поверивший в свою удачу, быстро закивал.
      – Да, дядя И… простите, старший помощник торгового мастера! Я видел такого человека. Он проходил несколько раз мимо меня…
      – Да? – Хромой задумчиво огляделся и вдруг лицо его побелело, и он тяжело опустился прямо в грязь. Мальчишка, вытаращив испуганные глаза, бросился ему на помощь, однако хромой оттолкнул его руки и сам поднялся. Перекошенное бледное лицо его выглядело ужасным. Он облокотился на доски и указал мальчишке на корабль.
      – Беги, Кумма, беги на галеру. Делай то, что я тебе сказал. Я скоро приду.
      Мальчишка несмело повернулся и встревожено поглядывая через плечо на своего спасителя припустил к кораблю. Хромой проследил за тем, как мальчик скрылся в толпе на пирсе и тяжело ступая направился к своим покоям. По дороге он беспрестанно оглядывался выискивая в толпе мужчину в черном плаще, каждое мгновение ожидая услышать грозный шепот, произносящий его имя.
      Поднявшись в свою комнату он постоял немного у дверей, тревожно вслушиваясь в шум портовой толпы, и наконец тяжело вздохнув, раздвинул занавеси и вошел в просторный светлый зал. И испугано замер. Жезл с громким стуком выпал из его ослабевших пальцев.
      Посреди зала, опираясь кончиками пальцев на низкую конторку стоял темноволосый мужчина в длинном черном плаще, на серебряной цепи тускло отсвечивала звезда из темного металла. Мужчина смотрел на хромого пронзительными серыми глазами и мягко улыбался.
      – Дибо… Мой старый верный слуга… Скажу откровенно, тебя не узнать. Это Шелона постаралась? Ведь это моя проклятая сестрица так изуродовала тебя, не правда ли?
      – Мой господин? – Хромой покачнулся, как от удара и прикрыв единственный глаз ладонью, грузно опустился на ступеньки. Плечи его вздрагивали.
      Мужчина в плаще прошелся по залу, разглядывая необычные вещицы, привезенные разными капитанами из далеких стран.
      – Иени… Неплохое имя. И… Замечательная карьера, насколько я могу судить. Ты отличный работник, Дибо, был им и им остался. Немногие жители захваченных городов так быстро смогли приспособится к новым условиям и достигнуть таких вершин! Впрочем, я никогда в тебе не сомневался. Но ты ведь по прежнему служишь мне, не так ли? – Мужчина повернулся к хромому. Его глаза на мгновенье вспыхнули красным огнем.
      Хромой опустил дрожащую руку и хриплым голосом полным ужаса произнес:
      – Герцог в императорской тюрьме! Кто ты? Кто ты на самом деле?
      Мужчина медленно приблизился, чуть склонился и произнес чужим, нечеловеческим голосом прямо в лицо хромому:
      – Я твой повелитель, Дибо! Я великий герцог Фердинанд, я владыка этого мира! Ты ведь знаком с силой нашей семьи? Я вижу это по твоему изуродованному лицу. Моя сестра, будь она проклята, почему-то сохранила тебе жизнь, а быть может она просто торопилась, и тем не менее, я ей благодарен, потому что теперь пришел твой черед, Дибо. Пришло твое время выполнить клятвы, данные мне когда-то на развилке у ворот Диаллира.
      Хромой в ужасе попятился. Мужчина зловеще рассмеялся и развел руками.
      – Да, и ничего не поделаешь. Мне не понадобилось много времени на то, чтобы придумать, как использовать тебя. Старший помощник торгового мастера… Вероятно, скоро ты бы смог бы получить собственный корабль и свои караваны. У тебя была бы жена, много детей и большой дом, где-нибудь на песчаном пляже. Ты все это смог бы получить. Но… У меня немного времени, Дибо. Я с радостью побеседовал бы с тобой о перспективах развития Великого Торгового Дома, но увы, дела требуют моего присутствия за Пределами. Но, если честно, – Он сделал шаг назад и подмигнул, – если честно, я восхищен! Я восхищен силой этих людей, их отважными устремлениями и желанием выжить в этом мире. Я сейчас говорю о твоих новых хозяевах, о Великом и Могучем Торговом Доме, который я по старой привычке по-прежнему называю Бантуей. Эти люди действительно достойны восхищения. Они умны и создали целый культ разума. Они уверены в себе и сплоченны, и создали целый культ власти. Они бесстрашны и умелы, их дети растут в достатке и любви, и вскоре, наверное, они захотят весь этот мир! И будут правы. Но… Есть одно "но"… Эти люди – ошибка. Одна из немногих моих ошибок. Тяжело признавать ошибки – не спорю, но необходимо… И эту ошибку исправишь ты, мой старый слуга. И поэтому я здесь.
      Дибо забился в угол между креслами и вытаращив глаз смотрел на великого герцога. Глаза Фердинанда пылали багровым, а когда он поворачивался, полы плаща взметались вверх, и тогда хромой видел, что перед ним не человек, а некто ужасный, с огромными черными крыльями за спиной. И тотчас его поглотили воспоминая той давней ночи в заброшенном монастыре, и он явно почувствовал на своих плечах тяжелые холодные руки, он услышал треск собственных костей и скрежет острых когтей.
      Воздух вокруг Фердинанда вдруг замерцал и вспыхнул бледно-зеленым свечением.
      – Время. Как мало времени для импровизаций. Мальчик! Ты уже встретился с мальчиком? Ты знал его раньше. Ты должен доставить мальчишку в город мастеров. Это будет мой подарок Великой Бантуе. – Голос герцога зазвучал в голове у хромого хлесткими ударами кнута, – Я знаю, что ты не посмеешь ослушаться меня и выполнишь этот приказ. Да! Теперь очисти свою голову от ненужного. Изгони страх и мысли о скорой смерти. Слушай меня и запоминай.
      Хромой вдруг почувствовал, что вслед за голосом в голову к нему проникают холодные липкие щупальца. Отвратительно извиваясь они заскользили внутри, всасывая мысли и чувства. Он хотел закричать, но крик замер где-то в гортани и он смог лишь выдавить из себя сиплое шипение.
      – Слушай и запоминай. Это важно, и ничего более. Мальчик болен. Я заразил его особой ужасной болезнью, ее придумали давным-давно мои старые друзья, и мне пришлось лишь слегка изменить направление удара. Это не чума, это намного страшнее. Совсем недавно одни из тех, кто рвался к власти отведал ее, но в более простой форме, близкой к ее изначальному содержанию. Я же изменил болезнь, и теперь она станет передаваться от одного человека к другому со скоростью ветра. Болезнь войдет в полную силу завтрашней ночью, когда ваш корабль ляжет на курс к городу Мастеров… Это будет Великий мор и конец Торгового Дома. Конец экспансии, конец цивилизации, возникшей по ошибке. Далее будет другая история, с другими людьми, с другими устремлениями. Порядок столь несвойственный этому миру исчезнет. В этой новой истории мир станет прежним – хаотичным набором осколков, из которых так приятно создавать что-то новое.
      Хромой с ужасом смотрел как в зале стремительно темнеет, а голова герцога, окутанная зеленоватым свечением, разделяется на две неравные половины. Он собрал все свои силы и прошептал:
      – Кто же ты, в конце концов?
      Из вязкой темноты на него смотрел один пурпурный глаз без зрачка.
      – Мое время пришло. Цепь замкнулась на мне, и я вернулся. Я пришел по воле Дэволов, владык Дома Света, и здесь останусь. Я – Горту Элоис. Я и есть этот мир…

       Аведжия, Великое Герцогство– одно из первых государств Лаоры. История создания восходит к доимперскому периоду. Территориально располагается на южных землях Лаоры, северная граница проходит вдоль горного массива Наймер-Лу-Наратт, гор Хонзарра, далее вдоль Топей Кары, восточная – вдоль возвышенности Вей-Кронг. С юга омывается морем Хрустальных Медуз. На западе четкой границы не имеет – здесь начинается Предел Пустынь. Аведжия – одно из наиболее заселенных государств Лаоры, с развитым земледелием и скотоводством. Климат благоприятный, теплый и влажный – зимы мягкие, засуха очень редки. Всю северо-западную часть Аведжии покрывает лес Санд-Карин, иначе – Лес Ужаса. Практически непроходимый, населенный древними созданиями, давно исчезнувшими по всей Лаоре. Для людей, населяющих Аведжию характерны средний рост, смуглая или оливковая кожа, черные волосы. Аведжийский язык – ахедтжи, является уникальным и не имеет ничего общего с остальными человеческими языками Лаоры.
      К тому моменту, когда с севера в Лаору стали прибывать племена Соларов, аведжийцы находились на низкой ступени развития, в отличие от Оммаи, Сваан и Лен-Гураи, которые приобщились к цивилизации гномов и эльфов, имели собственные города и достигли определенных высот в ремеслах. Вожди Аведжийских племен быстро нашли общий язык с северянами, и спустя некоторое время совместно с северными племенами начали успешную борьбу против нечеловеческих рас Лаоры. Эта война, получившая впоследствии название Истребительной, закончилась сражением при Долоссе, когда объединенные силы аведжийцев и войск Императора Юриха Второго обратили в бегство армию эльфов и гномов. Предводитель аведжийской армии Гельвинг Теодор Первый, по прозвищу "Страшный" получил титул Великого Герцога из рук Императора северян Юриха Второго "Завоевателя" и к титулу все земли гномов и огров к западу от Возвышенности Вей-Кронг. Так на 296 году официального существования Старой Империи, Аведжия обрела государственность. В 312 году Великий Герцог Адольф Первый "Сердитый" присоединил южные графства Керрим и Бор, почти полностью уничтожив населявших эти государства народ Оммаи. В 347 году сын Адольфа Сердитого, Александр Шестой "Глухой" выбил из предгорий остатки гремлинов и присоединил всю южную часть Наймер-Лу-Наратт. Также его армией в этих землях были полностью уничтожены Лен-Гураи, еще одно человеческое племя, ближайшие родственники аведжийцев по крови. На эти же годы приходятся первые случаи вторжения кочевых племен из Горенна, из-за Предела Пустынь. Согласно исследованиям маэннского историка Руфуса Сиора, именно в эти годы на территории Лаоры появились лошади.Дальнейшее быстрое развитие земледелия Аведжии обычно связывают именно с этим фактом.
      К подписанию Маэннской Конвенции в 998 году (он же 1 год Новой Империи) Аведжия подошла, как одно из самых могущественных государств Лаоры. Род правителей не прерывался от самого Гельвинга Теодора Первого, все браки совершались внутри правящих династий – Лишанцев, Керимов, Боров и Баэр, и при этом аведжийские правители всегда держались особняком в делах ведения имперской политики. Это было связано в первую очередь с недоверием большинства северных правителей Великим Герцогам, а также с тем, что в период существования и Старой и Новой Империи аведжийцы не раз предпринимали попытки захвата соседних территорий, и перманентно находились в состоянии вражды почти со всеми Высшими ДомамиЛаоры. Каждый представитель Высоких Домов Аведжии имеет право голоса на Форуме Правителей, это единственное государство, чьи представители отдают на Форуме сразу четыре голоса.
 
       Алафф –обширный лесной массив на востоке Боравии,иначе именуется Пограничным Лесом. Алафф примыкает к хребту Колл-Мей-Нарат, который отделяет Лаору от Верейи.
 
       Анбир, ландграфство– территория на северо-востоке Лаоры. Малозаселенные пустынные земли, на самой границе с Пределом Холода. Анбир был основан небольшим племенем Соларов, одними из последних, прибывших на территорию Лаоры. К тому времени Порт-Бурануже не имел стратегического значения, льды подступали все ближе, а вместе с ними с севера пришли Твари Холода. Население Анбира составляют преимущественно охотники и оленеводы. Основной источник дохода – мех и шкуры. Для анбирцев характерен невысокий рост, светлые волосы и зеленые глаза. После трагических событий 1794 года в Кирской Марке, вся северная часть Анбира была захвачена Тварями Холода, в том числе и столица – АнбирД'сау. Ландграф Константин Четвертый бежал в Рифлер, где отказался от своего титула в пользу Великого Герцога Рифлерского Георга Четырнадцатого, и потерял право голоса на Форуме Правителей.
 
       Антоний Джасский– один из наиболее почитаемых церковью Иллара святых. Согласно легенде, иеромонах прихода церкви Возрождения в Джассесовершил паломничество к Пределу Холода, где пытался донести слово господне Тварям Холода, и был услышан ими. После молитвы, которую святой Антоний произнес в Холодной Пещере, на перевале Тварей, чудовища не только не разорвали монаха, они еще и отпустили многих пленников и освободили захваченный Порт-Буран. Согласно исследованиям, проведенным историком Клаусом Куэйтским, святой Антоний – реально существовавшая личность, один из монахов посланных в 1006 году с миссией на север. Антоний отличился в одном из сражений за Порт-Буран, когда вынес из боя на своих плечах нескольких раненых.
 
       Арикарра, епископство- слабозаселенная территория на западе Лаоры среди гор и лесов Наймер-Лу-Наратт.В 4 году Новой Империи согласно Маэннской конвенции эта территория была официально передана церкви князем Верхнего Бриуля Густавом Третьим. Всего на землях епископства расположено с десяток мелких городов, населенных преимущественно штикларнцами. Также, в труднодоступных лесах на территории епископства в различное время скрывались крестьянские армии, к примеру, именно здесь в 1023 году собрал свою первую армию Байзер Бифф, и именно отсюда начал опустошительный набег на земли Латеррата, при этом был практически разрушен древний город Дуэсемир.
      Епископ Арикарры имеет право голоса на Форуме Правителей, а также контролирует церковные приходы всех близлежащих государств и получает с них соответствующие отчисления.
 
       Арион– воинское подразделение Империи. В состав ариона входят три бригады: бригада, состоящая из пант, бригада лучников и бригада пеших воинов, мечников и копейщиков. Бригада состоит из пяти рот, или пант. В роте обычно 200 лучников (мечников), в панте – сто всадников. В обычном понимании, арион это только подразделение, состоящее из тяжелых рыцарей, находящихся на службе у Императора. На самом деле, в состав ариона входит также обоз, полевой госпиталь и еще несколько интендантских подразделений.
 
       Армельтия, ландграфство– крупное государство, в самом центре Лаоры. Образовалось в средние века (прибл. 430 гг) Старой Империи, когда граф Куэйта Михаэль Седьмой в знак признательности за верную службу получил от императора Оскара Первого "Солнцеподобного" все территории армельтинских лесов вплоть до реки Тойль-Куфи.
      Наряду с Великим княжеством Атегатт, Армельтия является одним из наиболее влиятельных государств, входящих в Империю. Несмотря на то, что род Куэйта не входит в список Высших Домов Лаоры, представители Армельтинской династии не раз становились императорами, и вообще династии Атегаттов и Армельтии сильно переплелись. Большинство ландграфов приходилось правящим императорам ближайшими родственниками.
      Ландграф Армельтии имеет голос на Форуме Правителей, а кроме этого является Магистром-Наставником Ордена Возрождения.
 
       Атегатт, великое княжество– третье по размеру территории и пожалуй первое по военной мощи, государство Лаоры. Атегатт занимает самые обширные и плодородные земли в центре Лаоры. Собственно, как государство Атегатт сформировался еще задолго до создания Старой Империи. Первые вожди Атегаттов осели со своими людьми именно здесь, рядом с эльфийской столицей Баэль-Саен-Вивлен, потеснив при этом незначительные по количеству племена сваанцев. Племена Атегаттов были наиболее многочисленными и сплоченными племена из всех тех, кто бежал от наступающего льда. Под действием культуры Сваанатегатты быстро прогрессировали, перешли от скотоводства к поливному земледелию, освоили элементарные принципы обработки металлов. К этим же временам относятся первые случаи конфликтов между людьми и нелюдями. Так в запрещенной монографии Теобальда Расса"Культурный конфликт и эпоха, предшествующая становлению Империи людей" есть теория о том, что эльфы были не восторге от такого соседства, и фактически загнали людей в резервации. Вождей Атегаттов такое положение не устраивало, конфликт перерос в вооруженное противостояние, закончившееся полномасштабной войной. Эльфыбыли не готовы к ведению боевых действий, им пришлось привлечь на свою сторону гномови гремлинов, имевших в прошлом внушительный боевой опыт. На сторону племен Атегатта встали северные племена, пришедшие на эти земли несколько позже (эйфы, винтры, юрмы, куэйты и др.), а также аведжийцы, единственные, из коренных жителей Лаоры, выступившие на стороне северян. Нелюди терпели поражение за поражением, отступая все дальше к пределам. В борьбу против людей вступили миролюбивые огры, троллии кобольды, отчасти это случилось потому, что нетерпимые ко всем нелюдям северяне совершали грабительские набеги на их поселения. Война набирала обороты и длилась с небольшими перерывами почти триста лет. При этом уже существовала Старая Империя – вожди Соларов присвоили себе титулы, имевшие хождения среди цивилизации Тельма и Сваан, а главный военный правитель из рода Юрихов получил титул Императора. В битве при Долоссе тяжелая конница Атегаттов сыграла решающую роль и фактически принесла победу армии людей. В дальнейшем использование тяжелой кавалерии стало основной тактической составляющей Атегаттских правителей.
      После победы над нелюдями правитель Атегатта Асальтор Второй получил титул Великого Князя и все земли эльфов, севернее Топей Кары, а также часть земель огров на востоке. В 8 году Новой Империи аведжийский правитель Ульрих Первый Коварный захватил часть южных территорий Атегатта, в том числе земли, принадлежащие сыну Асальтора Марку Второму, носившему титул маркграфа. Но в первом же крупном сражении войска Ульриха потерпели сокрушительное поражение. Асальтор же двинул свои войска дальше, на земли южных племен, находящиеся под контролем аведжийцев. В течение 6 лет армия Атегатта захватила земли Данлона, Бадболя и Прассии, оттеснив аведжийцев за Вей-Кронг. В это же время армия императора Юриха потерпела несколько поражений на востоке, и воспользовавшись этим Асальтор закончил разгром, нанеся стремительный удар с юга. Племена юрмов и гаэзцев, составляющие основу армии Юриха были практически полностью уничтожены, сам Юрих был казнен, а титул императора надолго перешел к князьям Атегатта. Земли, принадлежащие юрмам, были заселены северными термбурскими племенами, лояльными Атегатту.
      К пятнадцатому веку Новой Империи Атегатт играл решающую роль в политической и экономической жизни Лаоры. Имперские арионы контролировали все наиболее важные территории в центре, на севере и юго-западе. Через территорию княжества проходят все стратегически значимые дороги. Атегатт диктует свою волю большинству государств Лаоры, исключая Высшие Дома – Королевство Могемии и Боравии, Великое Герцогство Латеррат, Великое герцогство Рифлерское и Аведжия, с которой у Атегатта всегда были напряженные отношения, периодически перетекающие в военные конфликты.
      К 18 веку Атегатт по прежнему остается мощнейшей державой, контролирующей Империю, но непрекращающиеся войны на востоке, эпидемии и засухи, недальновидная политики императоров Вильберта Шестого и особенно Зигфрида Семнадцатого несколько ослабляют государство. На этот период приходится мощные крестьянские волнения по всей территории Империи, управление денежными потоками переходит в руки совершенно новой касты – банкиров. В конце 18 века ситуация стабилизируется, и это в первую очередь связывают с именем Марка Россенброка.
      Правитель Аттегата Великий Князь имеет право голоса на Форуме Правителей.
 
       Бадболь, герцогство– крупное государство на юго-востоке Лаоры, с многочисленным населением. Территориально Бадболь располагается вдоль перевалов Хоронга, до равнины ХемЛаор на юге. С севера граничит с Данлоном, с запада- с Прассией, с востока с Королевством. На территории Бадболя расположены крупнейшие в Лаоре горные разработки. Горы Хоронг исключительно богаты медью и железом, именно в Бадболе производится основная доля стали и бронзы в Империи.
      Долгое время эти территории принадлежали князьям Атегатта и не имели четких границ, однако приблизительно в середине пятого века Старой Империи Густав Восьмой, один из представителей младшей армельтинской династии, за услуги, оказанные Империи, получил титул герцога и лен в горах Хоронга. Густав, предприимчивый и успешный делец, открыл первые шахты, построил целые города для рабочих, прибывающих со всех концов Империи, и со своей небольшой, но отважной дружиной захватил часть территорий, принадлежавших ранее Могемии и Прассии. Один из исследователей этого периода истории Мунций Хват полагает, что в этом Густаву помогли Атегаттские арионы.
      За всю историю существования Бадболь пережил несколько крупных войн, оккупацию войсками аведжийского правителя Эрнста Второго Беспощадного в середине шестого века Новой Империи. К началу 19-го века Бадболь по-прежнему остается спорной территорией, притязания на эти земли периодически выдвигаются королями Могемии и Боравии, ландграфами Прассии и аведжийцами.
      На Форуме Правителей в 902 году герцог Бадболя Манфред Восемнадцатый отказался от права голоса в пользу правящей династии Атегаттов. Некоторые из историков до сих пор считают это результатом интриг и шантажа со стороны правящего Императора. Впоследствии некоторые правители Бадболя безуспешно пытались вернуть себе право голоса.
 
       Бантуя– (на ахедтжи, Бан-Туя – мертвая вода, самоназвание – Великий Торговый Дом) территория на самом юге Лаоры, расположенная на узком участке морского побережья вдоль Предела Болот. Официальных границ согласно Маэннской Конвенциине имеет, официально не признана ни одним государством Лаоры. Однако, в 1455 году, не без поддержки правителей Атегатта, Латерратаи Рифлера, бантуйский консул (торговый посланник) Веймор Ирс'Геаль добился внесения поправок в Конвенцию, гарантирующих неприкосновенность бантуйским торговым караванам, со стороны правящих Высших Домов. В своем труде "Товары разных стран и торговое дело Империи" Клаус Куэйтский приводит убедительные доказательства того, что бантуйцы просто подкупили глав Высших Домов Империи.
      История создания Бантуи восходит к первым годам Новой Империи, обычно ее связывают с массовым побегом каторжников из карьеров Хоронга в 104 году. Преследуемые Имперскими войсками беглецы скрылись в недоступных Пределах Болот. В дальнейшем именно сюда бежал с остатками своей армии боравский маркиз Им-Герст. Бантуя прослыла местом, где можно укрыться от имперских законов, и на протяжении нескольких столетий в эти земли бежали преступники, каторжники и дезертиры, а нередко сюда уходили и целые крестьянские поселения вместе со скотом. В Империи земли, расположенные вдоль Предела Болот считались непригодными для жизни, это частично доказал своим походом император Теодор Тринадцатый Воитель, потерявший почти весь свой экспедиционный корпус, пытаясь проникнуть южнее Предела Болот, однако в приблизительно в конце седьмого века в порты Аведжии стали заходить торговые суда с юга. Они везли хрусталь, драгоценные камни, специи, удивительные ткани и изысканные предметы роскоши из страны Зошки, населенной найкрами. Вскоре караваны южных купцов потянулись по всем дорогам Лаоры. В это же время на аведжийские корабли стали нападать пираты на быстроходных судах, совершенно новой, неизвестной в Лаоре конструкции.
      Взаимоотношения бантуйцев с государствами Лаоры всегда складывались непросто. С одной стороны – в Лаоре просто не было альтернативы товарам из-за моря, с другой стороны Бантую никогда никто не воспринимал всерьез. Даже после внесения поправок в Конвенцию, многие аристократы считали своим долгом обмануть, а то и убить бантуйского купца. Власти Аведжии и Прассии наживались на немыслимых таможенных пошлинах, и это в конце концов привело к развитию контрабандного промысла.
      Свою ошибку правители Лаоры осознали только в конце 18 века, когда мощный бантуйский флот захватил все Аведжийское побережье. Высшие Дома с удивлением и страхом обнаружили, что рядом с ними всего за несколько столетий выросло новое мощное государство, с интересами которого отныне предстоит считаться.
      Однако период расцвета Великого Торгового Дома оказался кратким. Вспыхнувшая эпидемия неизвестной болезни в короткий срок погубила почти все население Бантуи, и к концу 18 века, от былого величия практически ничего не осталось. С крахом Бантуи торговля между Лаорой и странами, находящимися за Пределами, сошла на нет, фактически перестала существовать.
      Государственный строй Великого Торгового Дома всегда был загадкой. Многие на юге Лаоры знали о том, что где-то существуют огромные города, в которых правит некий Высший Совет, но конкретными сведениями никто не располагал. В структуре Великого Торгового Дома существовало четкое иерархическое разделение по особым признакам. Наиболее высокие посты занимали люди высокообразованные, состоятельные и имеющие в подчинение собственные армии. Неоднократно высказывалось мнение о том, что на самом деле Великим Торговым Домом управляют женщины, об этом говорили многие факты, в частности – особое отношение к женскому полу у бантуйцев, культ матери, семьи и ребенка.
      Представители Бантуи никогда не принимали активного участия в политической жизни Лаоры, за исключением последних лет, не вступали в вооруженное противостояние.
 
       Баньши– (возможно от Банть' джей, на метроис, Великие Правители) древняя раса, покинувшая земли Лаоры задолго до прихода племен Соларов с севера. Основную информацию об этой расе можно почерпнуть из исследования Теобальда Расса"Разумные существа и неразумные сущности. Великая история исчезновений". Сведения, собранные Рассом достаточно противоречивы. Так, к примеру, цивилизация Тельма называла "баньши" всех крылатых разумных существ – гремлинов, кобольдов и гномов. В каменных книгах гномов, написанных на метроис(Древнем Языке), Баньши именуются создателями Лаоры, первыми, пришедшими на эти земли. Именно Баньши разработали основные принципы утерянного Древнего Искусства, из которых до человека дошли лишь математика, и частично астрономия. Согласно легендам, цивилизация Баньши овладела искусством управления пространством и массой, покорила воздух и море.
      На основании древних книг, оставшихся после гномов, Расс нарисовал портрет Баньши – это были четырехрукие крылатые существа, с короткими ногами и длинными шеями, значительно превосходящие размером человека. Также, по всей видимости, баньши были единственной крылатой расой, чьи представители умели по-настоящему летать. Причины исхода Баньши с земель Лаоры не известны, однако, Расс указывает, что возможно, этому предшествовала долгая разрушительная война. В редких письменных документах, оставшихся от нечеловеческих рас Лаоры, баньши описываются то как жестокая и беспощадная раса злобных тиранов, то в совершенно противоположном ключе – как существа, необычайно открытые и миролюбивые.
      Официальной церковью Иллара существование Баньши категорично отвергается. Всякая попытка упоминания существ, живших до Исхода считаетеся ересью.
 
       Барагма(на ахедтжиБарагма ди Сант'о-рэйя, Место-которого-нет (из которого не возвращаются), на общем языке – Потерянный Замок) – таинственный замок в лесу Санд-Карин, существование которого всегда ставилось под сомнение. Согласно официальному реестру Великого Герцогства Аведжийского, такого места не существует. Однако Барагма упоминается в некоторых документах различных эпох, впрочем как и многие другие вымышленные города и замки. Теобальд Расс, исследовавший Санд-Карин,не оставил никаких упоминаний о Барагме.
 
       Барга– город и замок, столица Королевства Могемии и Боравии, а также Великого Герцогства Могемии, один из крупнейших городов Лаоры. Замок Барга, построен гномами задолго до возникновения Старой Империи. Отошел к людям после битвы в Ткермеской Долине. С 961 года Новой Империи является официальной резиденцией королей.
 
       Баркай, Теодор(Федор) – бантуйский торговый мастер, точный ранг не известен. Предводительствовал в группе бантуйских ловцов, прославился тем, что доставлял в зоопарки Великих Домов самых опасных зверей. По непроверенным данным, именно Баркай возглавлял атаку на гарнизон Канцывесной 1799 года.
 
       Барон-Погонщик– (Джассгур Борбо) – мифический персонаж из официальной религии Лаоры. Помощник Джайллара Идущего Следом, заведующий пыточными в Геастенуре, Мире Хаоса. Впервые выведен как персонаж легенды о Девяти Святых, вошедшей в позднюю редакцию Книги Возвышения. По преданию, именно Джассгур Борбо вместе со своей женой Диэррой Примой (Костлявой Старухой) приходит к умирающему грешнику, чтобы забрать его в Геастенуру, где и превратить в свинью.
 
       Бебер- столица герцогства Штикларн. Довольно большой замок Бебер был частично разрушен в 1037 году во время штурма имперскими войсками, и с тех пор так и не был полностью восстановлен.
 
       Бетаптиц(на общем языке, на ахедтжи– Биэт-На-Дитц, Солнечный город) – аведжийская крепость и крупный город-порт на берегу полноводной реки Тойль-Сиум. Бетаптиц имеет важное стратегическое и экономическое значение для всех северных территорий Аведжии.
 
       Бироль, графство– небольшое, но густозаселенное государство на восточных границах Атегатта. Большей частью Бироль располагается на плато Иггорд. Как отдельное государство Бироль возник в середине четвертого века Старой Империи, после того, как племянник императора Венцеля Первого Матиас захватил независимое графство Бисток и объединил его с землями, лежащими севернее Эйфе. Население Бироля составляют преимущественно бирры и эйфы, для этих народов характерен невысокий рост, плотное телосложение, рыжие волосы.
      На территории графства расположены многочисленные угольные шахты, карьеры, где добывается железо, и сталелитейные промыслы, а также серебряные и медные рудники. Бироль славится своими мастерскими, где производится лучшее в Лаоре оружие. Часть бирольцев издавна несут воинскую службу в Имперской армии, так знаменитый арион"Бирольских Палачей" участвовал во всех компаниях, проводимых Империей, и на протяжении веков считается элитным подразделением.
 
       Боасемир– крепость и город на территории графства Забриния. Один из немногих городов на севере, был полностью построен гномами в доимерские времена. Многие века являлся столицей графства, однако после Войны Мертвых Воронов (1011-1053 гг), и последовавшей за ней эпидемией чумы, был покинут. За несколько столетий город фактически поглотил лес. В 14-15 веках, когда Забриния была покорена армией Верхнего Бриуля, Бриульские князи пытались расчистить и отстроить город, но после поражения при Тойль-Дайле в 1493 году покинули эти земли, и про Боасемир надолго забыли. В конце 18 века после разгрома армии Беригарда Первого, рядом с Боасемиром был построен имперский сторожевой форт, получивший такое же название.
 
       Бреммагна, Великое Княжество– крупное государство в северо-восточной части Лаоры. Бреммагна считается одной из первых земель, которых достигли племена Соларов. Официальная версия Исхода гласит, что на земли Бреммагны ступили истинные последователи Иллара, в то время как заблудшие направились другим путем – через перевал Тварей. Большинство племен на северных территориях не задержалось, они двинулись на юг, к более плодородным землям. Долгие годы на холодных равнинах Бреммагны выживали лишь несколько семей, занимавшихся в основном охотой. Но после многочисленных войн и передела земель на юге в Бреммагне нашли приют небольшие кочевые племена, изгнанные с более богатых и плодородных территорий. После войны 456-459 гг между Атегаттом и Бриулем, в земли Бреммагны за трусость и предательство был выслан родной брат императора Карла Второго Адальберт. Он получил во владения все эти земли и поскольку он сохранял за собою титул Великого Князя, Бреммагна стала княжеством.
      Никакой особой роли в политической жизни Империи Бреммагна никогда не играла, в виду малочисленного населения, занятого в основном разведением оленей. Периодически с грабительскими набегами в эти земли вторгались забринские корсары, они уводили стада оленей и вырезали небольшие поселения скотоводов, и поэтому в начале 11 века Бреммагна, наряду с Мюксом, Утрихоми Фалдономзаключила Неразрывный Договор со старейшинами Рифдола. Согласно этому договору, правители княжества обязались по первому требованию снабжать Рифдол мясом и шкурами, в обмен на защиту своих границ. Все подробности Неразрывного Договора были секретными, рифдольцы очень тщательно заботились о сохранении тайны, тем не менее известно, что именно некоторыми нюансами Неразрывного Договора воспользовался аведжийский герцог Фердинанд Восьмой, для того чтобы оттянуть основные силы рифдольцев от Могемии.
 
       Вей-Кронг– возвышенность на юго-востоке Аведжии. Холмы Вей-Кронга покрыты густым практически непроходимым лесом. Через Вей-Кронг проложены три крупных тракта. Северный – из Зиффав Пут-Лишанцу, Южный (единственный мощеный) – из Зиффа в Бор, и далее на побережье, в Канцу, и Западный – через мосты Туррии на Бетаптици Циче.
 
       Верейя– общее название территорий, расположенных за восточными и юго-восточными Пределами Лаоры. В основном под этим словом подразумевают земли за горами Колл-Мей-Нарата и за Пределами Лесов, именно туда бежали от армии людей огры, троллии большинство кобольдов.
      Известно об этих землях очень мало и сведения, как правило, достаточно противоречивы. В записках Бергера Штаффа, бывшего одним из командиров в экспедиционном корпуса генерала Жоэлла, говорится о том, что за хребтом Колл-Мей-Нарат их встретили непроходимые болота с красной, как кровь водой, в которых таились неведомые чудовища. Бергер описывает Верейю как "Красный Мир" – красная вода, красная листва на деревьях, багряные сполохи в небе по ночам. "Воздух и вода были насыщенны ядами, солдаты умирали каждый день в жутких муках, мы не успевали жечь тела… Иногда с неба обрушивались "кровавые дожди" – дождевая вода тоже была красной. В первую же ночь на болотах мы потерли десяток человек – их утащили кошмарные твари, жуткие порождения этого красного мира…"
      Известно, что из четырех сотен человек экспедиционного корпуса Жоэлла в Лаору вернулось меньше трети, большинство из них умерло в течении двух лун после возвращения.
      В докладе кавалера Нормана Гигерса, представленном императору Карлу Шестому в 1430 году, говорится о безжизненных каменистых равнинах, по которым текут реки огненной лавы, а с неба днем и ночью сыплется черный пепел. Небольшой отряд Гигерса исследовал Гземейские Пустоши,и углубился за гряду Желтых Гор, фактически перейдя границы Предела. По словам полковника, Верейя – это бесплодная бесконечная равнина, воздух на которой насыщен парами серы и непригоден для дыхания.
 
       Верхний Бриуль, княжество – большая, густозаселенная территория, расположенная за перевалами Иггорд, до реки Тойль-Куфи на севере и до реки Тойль-Мерна на юге. Как государство Верхний Бриуль образовался в результате многолетней войны, между народами брилов и бриарцев, разделившей цельное княжество Бриуль на две части. Это произошло в начале шестого века Новой Империи. После долгого ожесточенного противостояния более многочисленные брилы получили во владение северные земли княжества, за рекой Тойль-Мерна, бриарцы в свою очередь остались на южных, где и образовали Нижний Бриуль. В действительности же, военный конфликт между Верхним и Нижним Бриулями не угасал ни на год. Исключение составили последние десятилетия шестнадцатого века, когда стараниями канцлера Марка Россенброка, заботившегося о безопасности на восточных границах, было достигнуто временной перемирие между князьями. Однако после смерти канцлера война возобновилась с прежней силой, бриарцы, потерявшие большую часть армии после чумы и голода в 80 годах, потерпели несколько сокрушительных поражений, и к началу 19 века Нижний Бриуль утратил свою независимость. Титул князя перешел к правящему в Верхнем Бриуле Альберу Девятнадцатому Однорукому, название Нижний Бриуль было вычеркнуто из имперского реестра земель.
      Помимо внутренних войн, Верхний Бриуль проводил достаточно агрессивную политику по отношению к соседним государствам, так в период с 1260 по 1280 годы, армией Верхнего Бриуля были захвачены земли, принадлежащие Забринии и Штикларну. Правители этих стран не остались в долгу, и после войны 1286-89 года, они не только вернули себе захваченные земли, но еще и отбили у княжества изрядную территорию на востоке. В конце одиннадцатого века войска забринского правителя Павла Четвертого взяли приступом Сафир, столицу княжества. После этого забринцы начали планомерное уничтожение брилов по всей территории княжества, и лишь введение имперских арионов спасло этот народ от полного уничтожения. Эти трагические события отражены в известном романе Ульриха Брила Верного – "Годы крови или как я стал палачом".
      Князь Бриуля имеет право голоса на Форуме Правителей.
 
       Вивлен– замок и город, столица Великого Княжества Атегаттского, один крупнейших городов Лаоры. Название происходит от Баэль-Саен-Вивлен, что на квирри(язык эльфов, являющийся по сути упрощенным метроис) означает – Город, которому благоволит Небо (город небесной благодати). Вивлен был захвачен войсками Асальтора Первого Атегаттского в 272 году Старой Империи, после трехлетней осады. Защищавшие город эльфы из семьи Тисиэлля Хорла решили сдаться после того, как Асальтор пообещал дать им беспрепятственный проход на восток. Но в итоге князь обманул Тисиэлля и после того как атакующие вошли в город, все эльфы до единого были истреблены.
      Город разделен рекой Тойль-Диа на Сверенную и Южную части, помимо этого несколько кольцевых стен делят город на районы: собственно замок, расположенный в самом центре и окруженный мощной Замковой стеной, следующий за ним – Старый Город, непосредственно прилегающий к замку, далее – отделенный Второй Защитной Стеной Высокий Город, иначе – Кволлин. За Третьей Защитной Стеной находятся Предместья, которые тянутся на две лиги вдоль трактов. Стоить отметить, за все время существования человеческой цивилизации Лаоры замок Вивлен ни разу не осаждали войска противника. В 1271 году армия аведжийского герцога Марка Шестого Безумного подошла к городу, но захватить аведжийцам удалось лишь часть южных предместий.
 
       Виест– крупный город на восточной границе Бадболя. Один из немногих на территории Лаоры крупных городов, полностью отстроенный непосредственно людьми. Изначально Виест был лишь крупным лагерем, где содержались каторжники, которых в дальнейшем разбивали на работные отряды и переводили в карьеры и шахты. Впоследствии в Виесте был возведен замок (первоначально из дерева), появились торговые площади и склады. С середины первого тысячелетия Новой Империи Виест является одним из крупнейших торговых городов Лаоры.
 
       Винтир, герцогство– государство, расположенное на севере Лаоры. Южная и восточная граница проходит вдоль реки Тойль-Диа, с запада и севера к Винтир граничит с Куфиейи Фалдоном.
      История создания восходит к ранним годам Старой Империи. Винтры были одними из первых, прибывших на земли Лаоры. Они сразу же осели в чистых светлых лесах к северу от Тойль-Диа, и в отличие от многих других племен, кочевавших по Лаоре в поисках лучших земель, далее уже не двинулись. Долгие годы они прекрасно уживались с ограми и северными эльфами, но вожди Атегаттов, желавшие привлечь сильное и многочисленное племя к своей борьбе, приложили все усилили для того, чтобы втянуть винтров в войну. После многих интриг, провокаций и подкупов вожди винтров выступили на стороне Атегатта. После Истребительной войны правитель винтров Герберт Второй "Клешня" получил титул герцога и все земли огров за Тойль-Диа, а также часть земель союзных племен вийлов на западе. Но в четвертом веке Новой Империи вийлы совместно с куфийцами выбили винтров со своих земель.
      Винтир славится своими стадами и является основным поставщиком верховых оленей в Империи. Герцоги Винтирские состоят в родстве с армельтинскими и атегаттскими Высокими Домами, и всегда поддерживали князей Атегатта. Герцог Винтирский имеет право голоса на Форуме Правителей.
 
       Ганф, епископство– земли расположенные в долине между двумя грядами Наймер-Лу-Наратт на территории графства Ганф, на самой границе с Горенном. На всей территории епископства имеется лишь несколько небольших поселений и один единственный город – Ганф. Фактически епископство отрезано от всей Лаоры восточной грядой гор Наймер-Лу-Наратт. Единственный тракт, проходящий через эти земли, ведет из Латеррата в Пинтейскую Марку. Должность епископа Ганфа является "переходной", т.е. священник, получивший эту должность становится официальным приемником архиепископа Новерганского, а впоследствии имеет возможность стать главой Церкви, но не имеет права голоса на Форуме Правителей. Тем не менее должность епископа Ганфа очень почетна.
 
       Гземейские Пустоши– обширная каменистая бесплодная равнина на юго-востоке Боравии. Населена пустынниками – хищными прямоходящими ящерами. Стая пустынников представляет опасность даже для крупного отряда воинов, поэтому территорию Пустоши никто никогда особо не исследовал. Через западную часть Гземея проходит несколько караванных путей, впрочем использовать их купцы как правило остерегаются, не смотря на то, что дорога Южного Бадболяи Прассиив Боравиючерез Пустоши значительно короче, чем главный королевский тракт.
 
       Гидеон Ужасный– король Гидеон Могемский, один из первых правителей, объединивших под своей властью сразу несколько народов. Наследник могемских вождей, Гидеон взял в жены дочь правителя Рифлера, и вскоре возглавлял два этих многочисленных племени. Путем угроз, подкупов и казней он присоединил к своим землям земли других малых народов. Так по легенде от руки Гидеона пал юный князь Борис Боравский, и с его смертью прервалась вся линия боравских правителей. Когда Гидеон решил проблему объединения разрозненных человеческих племен на севере он двинул свою армию на юг, на обширные земли населенные гномами и ограми. Гномы не смогли противостоять натиску его войск, они бежали к Пределам, но армия огров при поддержке кобольдов и троллейзакрепились в нижнем течении Тойль-Сиул, и успешно отражали натиск людей. В 303 году Гидеон после тяжелых боев оттеснил огров в Алафф, и здесь уже, объединившись с войсками Атегатта, закончил разгром.
      Свое прозвище Гидеон получил за свирепый нрав и нечеловеческую жестокость. Он не только самым ужасным образом расправлялся с пленными нелюдями, но и был беспощаден к собственному народу.
      Так же войсками Гидеона Ужасного был разграблен и стерт с лица земли священный город огров Оже, именно с этим фактом многие историки связывают поражение армии огров в войне.
      После окончания Истребительной войны Гидеон совершил несколько нападений на соседние государства, так в 310-315 годах были захвачены земли бархов, траффинцев и свирцев. После этого в войсках начались волнения. В результате переворота осуществленного могемской и рифлерской знатью в 318 году Гидеон был убит, а созданное им государство распалось на несколько более мелких.
      С именем Гидеона Ужасного связано несколько тайн совершенно мистического характера. Согласно некоторым легендам король Гидеон по ночам превращался в жуткого зверя, именно в таком облике чудовища он явился к правителю гномов Тлекку Брубусу Сингреру Саарору, и после чего армия гномов в беспорядке отступила за Костяной Предел. После смерти Гидеона, его тело исчезло, и лишь спустя много веков оказалось, что оно мумифицировано и укрыто в одном из разрушенных городов кобольдов на плато Ульсар.
 
       Гинтейсса– город-порт принадлежавший некогда гномам. В результате землетрясения Гинтейсса вместе с частью всего северного побережья Лаоры была поглощена морем. Это произошло задолго до того, как племена Соларов ступили на земли Лаоры. С мыса Темрида на западном побережье Бреммагны можно увидеть выступающие из воды башни затопленного города.
 
       Гир, Кристофер– один из старших советников Великого Герцога Латерратского Альбрехта Второго "Вечного", с середины 18 века занимался не только внешней политикой Латеррата, но и фактически контролировал все Великое Герцогство. Прославился как искусный дипломат. После того, как Альбрехт официально признал власть императора и передал свой титул и голос на Форуме Правителей князю Атегатта, Гир ушел в тень, а со временем покинул столицу герцогства и поселился в небольшой общине Тельма на самой границе с Пределами.
      Сложно однозначно оценить ту роль, которую сыграл Гир в театре имперской политики в 18 веке Новой Империи. С одной стороны благодаря его стараниям Латеррат одержал несколько впечатляющих побед и вернул себе часть территорий, захваченных Забринией и Штикларном в войне 1712-20 гг. С другой стороны, до 80 годов Гир проводил весьма жесткую политику по отношению к Атегатту и Империи вообще. Широко известно его выступление на Форуме Правителей против канцлера Марка Россенброка. По слухам, после Форума Гир предпринял несколько попыток организовать покушение на канцлера Империи. Но после голода и чумы в 80-ых годах политика Гира по отношению к Атегатту несколько изменилась, что привело впоследствии к переходу земель Латеррата под юрисдикцию Империи, и к войнам конца шестнадцатого начала семнадцатого века.
 
       Гельвинг Теодор Страшный– первый Великий Герцог Аведжийский. Одна из самых противоречивых фигур в истории Лаоры. Его жизнь и судьба подробно описаны в классическом труде Рихарда Бенциаля Бэра "Возрождение. Величие Аведжии – вся правда и ложь". Гельвинг Теодор одним из первых выступил против нелюдей, и первым же развязал войну против своих соплеменников. Именно со времени его правления началась эпоха войн между Аведжией и Атегаттом.
 
       Гномы(на общем языке, на метроис– теркхи(вторые) – раса, населявшая всю территорию Лаоры в доимперский период. Цивилизация гномов – одна из наиболее древних и высокоразвитых, существовавших в Лаоре. Гномы владели Древним Искусством, они были великими учеными, архитекторами и исследователями. Именно гномы проложили большинство дорог Лаоры, они построили огромные замки и сложные машины, управляющие пространством и добывающие энергию из недр. Гномы относились к крылатым расам, однако, в отличие от кобольдов и гремлинов, крылья гномов не позволяли им не только летать, но и даже планировать. Как и кобольды гномы имели две пары верхних конечностей, но в отличие от других Старых Рас, только у гномов сохранились две полноценных пары глаз, в то время как и у гремлинов и у кобольдов нижняя пара глаз к совершеннолетию зарастала кожной перепонкой.
      Гномы были самой многочисленной из Старых Рас Лаоры, они заселяли и влажные леса юга и бескрайние холодные степи северной части. Рост взрослого гнома не превышал пять локтей. По меркам людей гномы были долгожителями, их средний возраст составлял полторы тысячи лет, но по сравнению с гремлинами, эльфами и троллями гномы жили недолго.
      История последних веков пребывания гномов на землях Лаоры трагична. Потерпев несколько сокрушительных поражений от армии людей, гномы оставили свои города и перебрались сначала к Пределам, а затем и покинули Лаору. Небольшие общины остались лишь в самых труднодоступных землях, так например в докладе, представленном Императору Вильберту Третьему в 1465 году, некий Эндрю Пиколл сообщает о группе гномов, которых он увидел, путешествуя из Пинтейской Маркив Аведжию.
 
       Горенн– обширная территория за восточными ПределамиЛаоры. Южная часть Горенна, граничащая с Аведжией представляет собою бесплодную горячую пустыню, далее к северу начинается цепь огнедышащих гор, за которым следуют соляные пустоши с редкими озерами, и на самом севере Горенн представляет собою голую тундру. В отличие от других земель, находящихся за Пределами территория Горенна относительно неплохо исследована, по крайней мере в той части, что непосредственно граничит с Лаорой.
      Горенн населяют кочевые племена нелюдей, представители некоторых из этих племен находятся в дальнем родстве с южными найкрами, другие же более напоминают демонидов, живших на территории Лаоры в доимперский период.
      За всю историю существования Империи людей кочевники Горенна совершили несколько попыток вторгнуться в Лаору, самая успешная была предпринята в конце 14-го века, когда орды нелюдей захватили почти всю территорию Латеррата и дошли до границ Бриуля. Вторжение длилось почти два десятка лет, в конце концов армия Императора Михаэля Шестого "Бравого" после тяжелой многодневной битвы у перевала Гельм-Наратт обратила кочевников в бегство.
      Из сохранившихся источников доимперского периода можно сделать вывод, что кочевники доставляли немало хлопот и Старым Расам. Так, например, известно о нескольких крупных сражениях между племенами из Горенна и гремлинами, населявшими восточную часть Лаоры.
 
       Гремлины(на метроисгреем-ли-ин (живущий на потолке, смотрящий сверху), самоназвание – Тхару) – раса крылатых существ, населявших Лаору в доимперский период. Из все представителей крылатых рас Лаоры гремлины были пожалуй самыми крупными. Рост взрослого гремлина превышал семь локтей, а размах крыльев мог достигать двенадцати локтей. Только один из ста родившихся гремлинов мог по-настоящему летать, большинство умело лишь планировать с небольших высот, а многие вообще рождались с неразвитыми крыльями. Гремлины, умевшие летать занимали как правило наиболее высокие ступени в иерархии своего общества.
      Гремлины прославились как искусные мастера, в союзе с гномами они создавали удивительные машины и механизмы, вместе с троллями строили необыкновенные архитектурные шедевры. Пожалуй, гремлины единственные из всех Старых Рас, изготавливали оружие. Мечи работы гремлинов славились своей необычайной прочностью и остротой.
 
       Гурпан– огромная многоножка, опасный стайный хищник. Гурпаны распространены повсеместно, за исключение самых северных районов Лаоры. Взрослый гурпан может достигать длины пятнадцати локтей. Цвет обычно имеют черный либо темно-бурый, но встречаются и серые особи. Поздней весной в период спаривания на теле самцов появляются ярко-желтые полосы. Вопреки расхожему мнению, гурпаны не ядовиты, но поскольку в их рацион входит и падаль, укус даже маленького гурпана может быть смертельным из-за попадания в кровь жертвы трупного яда.
      В связи с тем, что к началу второго тысячелетия Новой Империи крылатые псы стали редкостью, в некоторых южных областях с успехом приручали гурпанов и использовали их как охотничьих животных.
 
       Данлон, герцогство– государство на юге Атегатта. Данлонцы, сплоченный и трудолюбивый народ, прибыли на земли Лаоры одними из первых. Несколько столетий они кочевали по северным территориям, пока не присоединились к армии Асальтора Второго Древнего в войне против нелюдей. В знак благодарности за мужество и стойкость, Император Юрих даровал данлонцам плодородные долины вдоль северных отрогов Хоронга, населенные ранее гномами. В течение последующих веков Данлон пережил несколько войн, но поддерживаемый армией Империи, сохранил свою территорию в неприкосновенности.
      Данлон славится своими виноградниками, и является основным поставщиком вина в Лаоре. Герцог Данлона имеет право голоса на Форуме Правителей, а также является Магистром Конвенционного Суда Империи.
 
       Двуроги– крупные, достигающие пятидесяти локтей в длину, морские хищники. Имеют огромную, до трети размеров тела голову, пасть с двумя рядами острых зубов, два небольших рога над верхней челюстью и длинный мощный хвост. Распространены повсеместно вдоль всей береговой линии Моря Хрустальных Медуз, нередко заходят в реки, поднимаясь по течению на много лиг вверх. Иногда выбираются на сушу. Питаются двуроги крупной рыбой, водоплавающей птицей, нередко нападают на рыбацкие лодки. Известны случаи, когда двуроги атаковали большие корабли.
 
       Демониды– общее название для всех древних рас Лаоры. Сюда не относят крылатые расы Тарм-Даэс ( гремлинов, гномов и кобольдов) и Даэс (бескрылых) – огров, эльфов и троллей. Демониды были немногочисленны и в доимперский период, в период же становления Империи Людей демониды были почти повсеместно истреблены, за исключением самых глухих и непроходимых районов Лаоры. Наиболее известны насекомоподобные Тви'Илы, проживавшие во влажных лесах Вей-Кронга и полностью уничтоженные к третьему веку Старой Империи; шестирукие гиганты Н'Бранна, проживавшие в Зайл-Туане и бежавшие вместе с троллями в Верейю; Триим-Дасой, или "черные демоны" как их называли аведжийцы, ночные существа, известные своей кровожадностью и бесстрашием, проживавшие в Санд-Карине и уничтоженные к девятому веку Старой Империи.
 
       Дерем– мифическая земля на севере, родина Соларов, огромный материк поглощенный льдами. Именно отсюда начался Исход.
 
       Джайллар– Идущий Следом, правитель Геастенуры, Мира Хаоса. Приходится полной противоположностью Иллару, Идущему Вперед. В официальной религии Лаоры – Тот, кто разрушает Миры Хаосом. Джайллар не является воплощением Зла, в основном догмате – он последователь Иллара, завершающий Спираль Бытия, но на уровне обыденного восприятия именно Джайллар олицетворяет все существующее материальное и духовное Зло. В различных толкованиях Джайллар представляется огромным сверхъестественным существом, двигающим перед собою Стену Хаоса, за которой начинается Геастенура.
 
       Джасса- город и замок, на территории графства Эркулан. В основном, Джасса известна как город, в котором в 1678 году произошло так называемое Восстание Безумных.
 
       Диаллир– город и замок на территории Великого Княжества Атегаттского, рядом с границей графства Норк. В 1714 году Диаллир был захвачен крестьянской армией Пяти Генералов. Это событие ознаменовало собою начало кровопролитных крестьянских бунтов на территории Империи, продолжавшихся до конца 18-го века.
 
       Дибо, Айзек Термес, по прозвищу "Аведжийский Палач" – одна из ключевых фигур в аведжийской политике в середине, конце 18-го века.
      О том, как безродный странствующий монах прибился ко двору Великого Герцога Аведжийского известно немного. Некоторые сведения можно почерпнуть из доклада, представленного канцлеру Империи Марку РоссенброкуТайной Канцелярией в конце семидесятых годов. В частности, удалось выяснить, что Айзек Термес Дибо происходил из рода рифдольцев-ренегатов, поселившихся на севере графства Эркулан, после гражданской войны в Королевстве в середине 12 века. О ранних годах Дибо не известно ничего, предполагали, что он совершил обычный для того времени путь – из многодетной нищей семьи в монастырский приют, затем сума, посох странника и попрошайничество на площадях. Возможно, что именно на дорогах Эркуланапрожженный монах Дибо встретил молодого герцога Аведжийского Фердинанда, следующего из Траффинадомой.
      Первоначально, Дибо выполнял грязную работу – устранял значимых чиновников, которых Фердинанд заменял преданными людьми, подыскивал шпионов и соглядаев. Впоследствии Дибо организовал при аведжийском дворе некую секретную службу, подобие Имперской Тайной Канцелярии. Он привлек на свою сторону уртских корсаров, банды наемников и головорезов из граничащих с Аведжией стран, наводнил своими шпионами земли Атегатта и Королевства. Некоторые считали, что именно Дибо приложил свою руку к скоропостижной смерти старого герцога и несчастному случаю, оборвавшему жизнь наследника аведжийского престола Генриха, освободим таким образом трон для своего патрона, молодого Фердинанда.
      Дибо благополучно пережил несколько покушений на свою жизнь, и сам в свою очередь немилосердно расправлялся с врагами. Возможно, что именно человек посланный Дибо отравил канцлера Империи Марка Россенброка, однако доказательств тому не было. Телохранитель Россенброка Мио Шуль, по прозвищу "Весельчак" собственноручно расправился со всеми подозреваемыми, оборвав все нити расследования, и сгинул в конце концов, при попытке проникнуть в Циче.
      Во время войны 99 года Айзек Термес Дибо, командовавший гарнизоном Циче, исчез при странных обстоятельствах.
 
       Долгор, Обитель(иначе Тайная, или Священная Обитель) – большой монастырь в лесах епископства Траффин. Долгор был основан группой священников Исхода задолго до того, как на территории Лаоры появились епископства. В церковной иерархии Долгор занимал отдельную ступень, Отец-Настоятель Обители официально не подчинялся главе церкви, архиепископу Дрирскому, но и не имел никакого другого официального статуса. Единственная привилегия наставника Обители заключалась в том, что он мог, исходя из Маэннской Конвенции, подтвердить или опровергнуть право престолонаследия в любом государстве Лаоры. На самом деле, влияние Обители на политическую жизнь Империи было значительно шире, однако церковь об этом предпочитала не распространяться. Сведений о самой Обители сохранилось крайне мало. Известно, что Долгор держал своих шпионов при всех Высоких Домах, отстаивая свои собственные интересы, которые нередко расходились с интересами самой церкви. Многие столетия в Обители готовили прекрасных воинов, искусных убийц и грамотных аналитиков, собирали сведения обо всей Лаоре, печатали книги и изучали древние труды. Представители Высоких Домов Империи относились к Долгору с некоторой опаской, монахов Обители считали чуть ли не колдунами, их способности к познанию и боевые качества всегда вызывали подозрение.
      История краха Обители достаточна интересна и познавательна, с точки зрения оценки политической ситуации, сложившейся в Империи в конце 18-го века. С одной стороны Долгор долгие годы выступал гарантом для Высоких Домов Лаоры, с другой стороны независимая политика, которую вела Обитель не могла не отразится на отношении правящих родов Империи к церкви вообще. К тому же, Обитель хоть и не поддерживала официально инквизицию, но и не вмешивалась в те беззакония, которые творили Истребители Зла, при этом нет сомнений в том, что Долгор извлекал для себя немалую выгоду, контролируя запуганных инквизицией представителей дворянства Империи. Однако попытка надавить на Императора успехом не увенчалась, напротив, Конрад Четвертый предпринял все шаги, для того чтобы оградить Империю от чего бы то ни было вмешательства. Здесь стоит отметить некоторые индивидуальные черты императора, как личности, а так же тот неоценимый вклад, который сделал Марк Россенброк, заложивший в основу имперской власти прочный фундамент, в состав которого, в частности, входило и тотальное недоверие к Дрирским властям и политике Церкви вообще. Не малую роль сыграл так же тот факт, что десятилетия разгула инквизиции не прошли даром, и к концу 18-го века Святая Церковь изрядно дискредитировала себя в глазах всех слоев населения Лаоры. В итоге – император Конрад сделал ставку на священников новой формации, ярким представителем которой был Гумбольдт, архиепископ Новерганский.
      Реформация церковной власти была болезненной, инквизиция, преследовавшая свои собственные цели не отступала, Обитель противилась такому подходу, все это привело к вооруженному конфликту. Осенью 1799 года в результате молниеносной военной операции Обитель Долгор была захвачена и разрушена. Все монахи Обители были перебиты.
 
       Драконы– летающие ящеры огромных размеров, самые крупные существа, живущие на территории Лаоры. Конечно, за Пределами и в южном море есть чудовища гораздо больших размеров, но в Лаоре ни одно животное не могло даже сравниться размерами с драконом. В доимперский период драконы были распространены по всем землям, вплоть до крайнего севера, однако со временем их становилось все меньше и меньше, и к концу 18-го века Новой Империи драконы стали большой редкостью. Взрослых драконов никто не убивал, да и невозможно было сразить чудовище размером с замковую башню, однако люди исправно разоряли кладки драконьих яиц, собственно это и привело к резкому сокращению численности драконов, как вида. В своем труде "Драконы, или Корабли небес" знаменитый маэннский ученый Роджер Тукай приводит следующую классификацию драконов: скальные (самые маленькие) встречающиеся вдоль всего побережья Моря Хрустальных Медуз, красные драконы (или горбатые), кое-где сохранившиеся в лесах Иггорда и Наймер-Лу-Наратт, и черные (императорские) самые крупные, живущие в Туан-Лу-Нарате и лесах Восточной Боравии. Питаются драконы в основном крупными травоядными, и вопреки распространенному мнению на людей не нападают. Исключение составляют случаи, когда драконам приходилось защищать себя, или кладку с яйцами. Драконам часто приписывают самые удивительные качества, которыми они естественно не обладают. Так долгое время считалось, что дракон может выдыхать огонь или превращаться в других животных, что конечно же не так. Теория о разумности драконов, неоднократно выдвигаемая некоторыми исследователя, также не нашла своего подтверждения.
 
       Дрир, архиепископство– земли, расположенные на территории графства Дрир, между Королевством Могемии и Боравии и графством Норк. Первоначально эти земли принадлежали князьям Атегатта, но сразу же после завершения Истребительной Войны здесь осели религиозные общины, возглавляемые первосвященниками Исхода. Их влияние на правителей захваченных у нелюдей стран было достаточно велико, и общинам выделили территорию вокруг замка Дрир, где и было заложено первая Церковь Иллара. Первым архиепископом стал священник Брайан Беорийский (Святой Брайан), впоследствии канонизированный. За несколько веков община Исхода сильно разрослась и ко времени создания Новой Империи уже занимала всю территорию графства Дрир. Участвовавший в подготовке Маэннской Конвенции архиепископ Густав Уве Третий вытребовал для Церкви не только земли графства, но еще и несколько крупных территорий по всей Лаоре. К моменту становления Новой Империи Церковь уже играла значительную роль в общественной и политической жизни Лаоры, крупные конфессии существовали даже в Аведжии. Исторически сложилось так, что именно наследники первосвященников Исхода становились во главе Церкви, и официальной церковной столицей стал Дрир, где городской замок был частично перестроен в собор.
      Вплоть до конца 18-го века Дрир являлся оплотом церковной власти. С каждым веком официальные главы церкви все более отдалялись от ведения дел духовных, все больше вмешиваясь в политику. Они интриговали, устраивали заговоры с целью возведения на престолы лояльных правителей, использовали свою собственную армию религиозных фанатиков для того, чтобы оказывать давление на неугодных. Вопреки существовавшей тысячелетие традиции передачи церковной власти к концу семнадцатого века управление Святой Церковью фактически перешло в руки инквизиции. Генералы от Истребителей Злазанимали все наиболее важные посты в иерархии Церкви и со временем это вылилось в серьезное противостояние с имперскими властями.
 
       Забриния, графство– государство, расположенное на северо-востоке Лаоры, основано в средние века Старой Империи правителями народа забринцев. Под словом "забринцы" понимается несколько совершенно разных по этнической принадлежности групп, прибывших на земли Лаоры одними из последних. В основном это были выходцы из самых южных областей земли Дерем,рыбаки, мореплаватели и пираты. Первоначально они расположились у берегов залива Трам-Им-Тарль,и попытались вернуться к своим прежним занятиям, но бурные воды и многочисленные чудовища населяющие Сельдяное Море свели на нет все их попытки вернуться к прежнему образу жизни. Тогда забринцы двинулись южнее и осели вдоль течения полноводной Тойль-Корры и у берегов озера Нгинааль. Среди этих народов следует выделить в первую очередь зарров и норгинов, как наиболее многочисленных, а также народы дельви, суэс и явилл. В 5-6 веках Старой Империи военачальники зарров огнем и мечом объединили разрозненные племена в некое подобие государства и даже присоединились к атегаттским войскам в войне против северных эльфов, но это объединение просуществовало недолго, и уже к концу 7 века государство зарров распалось.
      Вновь объединить эти народы удалось лишь Уве Шестому Норгинскому в середине 4 века Новой Империи, когда на эти земли пришли войска штикларнского правителя Павла Шестого. В войне, длившейся больше 70 лет Забриния потеряла часть южных территорий, а население этих земель, преимущественно народы дельви и суэс, были почти полностью истреблены.
      Дальнейшая история Забринии – это цепь непрекращающихся войн, бунтов и восстаний. К18-ому веку Новой Империи ни один из враждующих кланов так и не получил подавляющего преимущество, поэтому единая твердая государственная власть в этих землях отсутствовала как таковая. Линия графов Забринских от Уве Шестого "Освободителя" неоднократно прерывалась, в разное время к власти приходили правителя других кланов, в конце концов Забринская династия была вычеркнута из официального реестра Империи, и формально вся эта территория считалась подконтрольной имперскому наместнику, т.е. фактически представителю одного из младших Атегаттских родов. В действительности же вплоть до прихода к власти в 1781 г. графа Генриха Шестого Явилла (впоследствии ландграфа Забринского) в этих землях царила полная анархия. Генрих Шестой, правитель небольшой земли Явиллов, в короткое время создал довольно большой речной флот, поднялся выше по течению Тойль-Корры и напал на земли зарров, занятых войной с норгинскими баронами. В течение двух лун Генрих захватил все города зарров и тогда под его знамена встали войска других владык. Он объявил себя полновластным правителем Забринии и предложил штикларнскому герцогу Херберту Второму напасть на Бреммагну. Многие историки склоняются к тому, что в этой истории не обошлось без вмешательства Великого Герцога Аведжийского Фердинанда Восьмого, которому было необходимо оттянуть ударные силы рифдольцев от границ королевства. Возможно, что именно суммы, полученные от аведжийского правителя позволили Генриху Забринскому столь быстро привлечь на свою сторону ранее непримиримых врагов, объединить их в армию и совершить удачное вторжение не только в Бреммагну, но и в последствии в бывший ранее союзным Штикларн. И действительно, рифдольцы, связанные Неразрывным Договором с правителями Бреммагны двинули свои отряды на север, оставив Могемию и Боравию, что позволило войскам Фердинанда быстро продвинуться вглубь королевства, в то время как Генрих Забринский совместно с штикларнской армией напал на Бреммагну и захватил Форт-Фучер.
      Здесь Генрих совершил интересный маневр. Вместо того, чтобы двинуться вглубь северных территорий он повернул свои войска назад и внезапно атаковал отступающую штикларнскую армию с тыла, вынудив их двигаться не вдоль реки, а непроходимыми восточными лесами. Передовую же часть своей армии Генрих отправил на кораблях на юг, и пока штикларнские военачальники выводили свою армию из лесов, захватил Бебер.
      После столь удачных событий Генрих объявил о создании нового государства – королевства Великой Забринии, в рамках территорий Штикларна, Забринии и южных земель Бреммагны, а себя соответственно – королем Беригардом Первым Забринским. Однако на этом удачи Генриха закончились. Зимой этого же года восьмитысячная забринская армия потерпела сокрушительное поражение от трехтысячного латерратского корпуса в сражении у озера Нгинааль. Отряды рифдольцев штурмом взяли Форт-Фучер и освободили южные территории Бреммагны, а бежавший в Бриуль штикларнский правитель Херберт вновь собрал армию и выбил забринцев с со своих земель. Сам Беригард позорно бежал с небольшим отрядом после того, как корпуса латерратской пехоты осадили замок Кентра.
 
       Зирск, маркграфство– небольшое малозаселенное государство на северо-востоке Лаоры, расположенное на берегу залива Трам-Им-Тарль.
 
       Зифф– город и замок, столица ландграфства Прассия. Основан в восьмом веке Старой Империи на месте эльфийского поселения. Через Зифф проходи несколько важных торговых трактов на пути в Аведжии, Бадболь, Данлон и Королевство, благодаря этому Зифф многие века является основным торговым центром Империи на Юге. На всю Лаору известна Торговая Площадь Зиффа, место где круглый год, день и ночь не только торгуют самым различным товаром, но еще и заключают сделки и договора, подписывают всевозможные соглашения, нанимают караваны и ведут переговоры различные торговые кланы Лаоры.
 
       Иггорд(возможно Иги-Горн, на метроис– Глубокие Ущелья) – горный массив на восточных границах княжества Атегатт. На склонах и в долинах гор Иггорд расположены графства Эйфе и Бироль, частично ландграфство Армельтия, герцогство Куфияи Княжество Бриуль.
 
       Иллар– Идущий Вперед, верховное божество в религии Исхода, Истина и единственно Сущий, вечно двигающийся по Спирали Бытия, создающий Миры. Знак Иллара – отпечаток ступни, именно такие отпечатки ведущие на юг увидели первосвященники Исхода, когда льды Хаоса уже поглотили почти весь Дерем. Первосвященники поняли это как знак, посланный Господом Илларом и двинулись за следами, и пересекли бурное море и прибыли на земли Лаоры.
      В период становления империи людей различными учеными неоднократно предпринимались попытки исследования источников учения об Исходе и Следах Господних. Так, по некоторым данным, великий Теобальд Рассизучал культы сохранившиеся у северных народов – анбирцев, киров, фалдонцев, пытаясь отыскать в древних легендах и мифах исток религии Исхода. Однако все труды подобного толка считались еретическими, к тому же людей очень мало интересовала древняя история, поэтому к 17-му веку все подобные исследования сошли на нет, большинство книг по истории религии было уничтожено, единственное что, некоторые сведения можно почерпнуть в монографии Расса "Олень и Жаба. Метафизические символы и запретные апокрифы разных эпох".
 
       Имра– серый порошок, приготовленный особым способом из плодов неизвестного в Лаоре растения, родина которого находится за Пределом Болот. Человеку, вдохнувшему порошок имры являются различные видения и мороки, необыкновенно прекрасные, а иногда и ужасные. Помимо этого человеку употребившему имру кажется, что он становится сильнее, быстрее и умнее окружающих. В этом действие имры сходно с действием пыльцы цветов драконьей травы или с употреблением отваров из песчаных слизней, но эффект от имры значительно сильнее и держится намного дольше. Длительное употребление порошка вызывает устойчивое привыкание.
      Изначально имра проникла на территорию Лаоры с первыми бантуйскими караванами. Цена порошка – от 5 до 100 колец серебром за карат, в зависимости от того, где его приобретать. В некоторых странах (к примеру, в Аведжии и Бироле) употребление имры запрещено, вплоть до смертной казни. Сами бантуйцы, являясь основным поставщиком имры в Империю, порошок не употребляют. Интересны исследования норкского лекаря и ученого Стефана Димея, доказавшего обезболивающее и терапевтическое действие небольших доз порошка имры.
 
       Истребители Зла– Священный Орден, основанный епископом Альфредом Густавом Одиннадцатым в середине десятого века Новой Империи в Траффине. В это время на восточных рубежах Империи полыхали междоусобные войны. Основной причиной конфликтов были богатые золотом и серебром северные отроги Зайл-Туана, сразу несколько правителей пытались получить контроль над этими территориями.
      У самых подножий Зайл-Туана располагался небольшой монастырь Дашак, и город с таким же названием. Жители Дашака были известны всей округе своей религиозностью, они свято чтили заповеди Исхода и хранили древнюю реликвию – Отпечаток Истины, след божественной ступни в глине, привезенную в стародавние времена из страны Дерем. В праздник Возвышения в монастырь Дашак собирались паломники со всей Лаоры, чтобы припасть к реликвии и заручится поддержкой господа Иллара.
      Когда в эти земли пришла война, жители Дашака особо чтившие Второй Канон – "Не обрати силы своей против людского" – укрыли в стенах города беженцев из Эркулана и боравских сваанцев, преследуемых войсками могемского кавалера Им-Дега. В это же время на северные территории Траффинавступила рифлерская армия Великого Герцога Марка Четырнадцатого Висельника. Дашак оказался между двух огней. Земли вокруг города пылали, захватчики сжигали посевы и разрушали плотины на горных реках, в город прибывали все новые беженцы, вместе с ними в Дашак пришли голод и холера. В 986 году Дашак, расположенный на пути к траффинским золотым копям был захвачен войсками Им-Дега. Большинство жителей города бежали в бесплодные долины Зайл-Туана, а оставшиеся на милость победителей, таковой не получили – всех их загнали в монастырь и сожгли вместе со зданием. Измученные голодом, болезнями и ненастьем жители Дашака скитались по горам, посылая гонцов с просьбой о помощи в Священный город Дрир. Но мучения изгнанных мало заботили церковные власти, монахов монастыря и примкнувших к ним жителей бросили на произвол судьбы.
      То, что случилось холодной весной 987 года хорошо описано в трудах епископа Альфреда Одиннадцатого, посвященных становлению Ордена Истребителей Зла. Если сократить повествование и остановится на основных моментах, то события развивались так: в одну из промозглых ночей измученному тяжелым недугом иеромонаху Сильвию явился Темис, шестикрылый посланец Иллара. Огненной печатью Темис коснулся груди Сильвия и освободил монахов от Вечных Клятв Исхода, и именем Господа повелел бороться с Хаосом, проникшим в души людей и поразивших их Черным Злом.
      Люди Дашака увидевшие огненную спираль на груди Сильвия уверовали в его слова, и пошли за ним. Так, шесть сотен измученных людей, среди которых были женщины, старики и дети, ведомые монахом, на груди которого пылала Огненная Печать, ворвались в захваченный город и освободили его. Альфред Одиннадцатый пишет о том, что во время взятия города с неба слетали огненные стрелы, поражая неверных, а там где Хаос был наиболее силен из-под земли били пылающие фонтаны. Когда ведомые Сильвием люди захватили город они предали огню всех оставшихся в живых захватчиков, освободив, как и велел им Темис, их души и тела от Хаоса. Но на этом Сильвий не остановился – он повел свою разрастающуюся с каждым днем армию на столицу Траффина. По дороге они захватывали города и сжигали на кострах всех тех, кто посмел не приклонить колени перед Огненной Печатью. Так свершился первый Огненный Поход Истины против Хаоса.
      На подходах к столице епископства армии иеромонаха Сильвия, именовавшего себя к тому времени Огненным Посланником и Истребителем Зла, преградили путь монахи Священной Обители Долгор. Их небольшие отряды без труда расправились с армией Сильвия, сам иеромонах был схвачен и доставлен в столицу. К этому времени в Траффин прибыл сам епископ Альфред Густав, бывший легатом главы церкви архиепископа Дрирского Серафима Теодора Второго. После беседы с Сильвием Альфред Густав признал случившееся Чудом и свершившимся Откровением Истины. Он создал новый Орден Истребителей Зла, назначив себя Верховным Магистром, а иеромонаха Сильвия – Магистром-Наставником нового Ордена. Все приспешники Сильвия получили ранги в церковной иерархии и приличное денежное вознаграждение. Как считают многие историки, это был очень тонкий политических ход – церкви были не нужны неконтролируемые безумцы, следующие за одиозным лидером, церкви был необходим тотальный контроль и армия свято верящих в свое предназначение фанатиков, которых можно было использовать для нагнетания страха.
      Дальнейшая история Ордена хорошо известна. В отличии от долгорских монахов, действовавших в основном скрытно и очень профессионально, Истребители Зла были грубой силой – прямой и бескомпромиссной. Наибольшее влияние Орден получил в середине конце 18-го века, и это связано в первую очередь с именами епископа Алеса Коррадыи главы Церкви Вальтера Второго Дрирского.
 
       Исход– (в разных трактовках – Ледовый Ход, Бегство, Проклятие Дерем) в церковных книгах общее название для событий доимперского периода. Сюда включают и проживание племен Соларов в земле Дерем, и пришествие льдов, и связанные с ним легенды и пророчества, а также три столетия скитаний Соларов по северным морям, Облачному Архипелагу, пленение батчерами вождей Соларов на Острове Рабов, и пришествие в Лаору. Разные события протекают в разных Фазах Исхода, в первой Книге Возвышения было всего три Фазы, и два пути движения Соларов: один – "Истинный" морем, из Сельдяной Гавани, который привел людей на земли, впоследствии названые Бреммагной; и другой – "Ложный", через Облачный Архипелаг, перевал Тварей на земли, впоследствии получившие названии Кирыи Фалдона.
      По легенде, первым путем пошли те, кто послушался первосвященников и уверовал в Господа Иллара, вторым же путем пошли отступники, получившие в наказание тяжкие испытания болью и страданием на Острове Рабов и перевале Тварей. Но некоторые историки склоняются к тому, что разделение племен Соларов на две группы никак не связано с религиозными предпочтениями. Так, Маэфф из Тарля считал, что морем прибыли племена, проживающие на восточном побережье земли Дерем и имевшие изрядный опыт кораблестроения и морских путешествий. Прибывшие же из глубины Дерема кочевники и горцы моря боялись, а потому выбрали наиболее предпочтительный для себя путь – через узкие проливы Облачного Архипелага.
      Точных данных об Исходе никогда не было – были лишь легенды и устные описания некоторых событий, передававшиеся из поколения в поколение. В первый вариант Книги Возвышения, написанный еще на метроис, вошли лишь те легенды, которые наиболее соответствовали церковному представлению о роли Господа в судьбах людей того времени. Впоследствии, эти легенды неоднократно правились, переводились на разные языки, при этом первоначальный смысл повествований об Исходе нередко искажался.
 
       Канца– крупный портовый город на южном побережье Аведжии, расположенный в дельте полноводной реки Тойль-Баэр. Канца является центром кораблестроения, торговли и крупнейшим по грузообороту портом Лаоры. В конце 18-го века Канца была захвачена бантуйскими войсками.
 
       Каратели– особые имперские отряды, осуществлявшие военные операции против мирного населения. В основном каратели занимались тем, что наводили ужас на крестьян пытками и публичными казнями.
 
       Кира, маркграфство– самая северная территория Лаоры вплотную примыкающая к Пределу Холода и Перевалу Тварей на Ледовом Перешейке. Северная часть Киры – это промерзшая безлюдная тундра, южнее за рекой Тойль-Толла начинается тайга. С востока марка граничит с Анбиром, с запада – с Фалдоном и Люцийским Епископством. Южнее лесов, где Тойль-Толла делает поворот на восток, начинаются земли герцога Винтирского.
      Именно на земли Киры ступили Солары второй волны Исхода, преодолевшие все невзгоды многолетних скитаний и прорвавшиеся сквозь Предел Холода в Лаору. В те времена Кира была еще цветущим, зеленым краем – льды только приближались к перевалу Тварей, Порт-Буран все еще принимал эльфийские корабли, а замок Кира, выстроенный гномами на мысе Дай-Терез был прекрасен: его белоснежные башни было видно за много лиг. Однако продвижение льдов было не остановить – всего лишь несколько веков и ледяной Хаос пришел в Киру, а в след за ним пришли Твари Холода. Замок на мысе был оставлен, эльфы и гномы покинули эти земли, вместе с ними на юг ушли прибывшие с севера племена людей. Остались лишь немногие, в основном те, чьи предки кочевали в северных землях Дерем. Люди вернулись в Киру спустя века. После победы в Истребительной Войне часть племен, проживающих на севере Винтира пересекли Тойль-Толла и отбили у тварей холода заброшенные поселения Киры. При поддержке имперской армии были выстроены мощные форты и укрепления, обезопасившие северные государства от нападений с Ледового перешейка. В дальнейшем так и повелось – население Киры не платило ленных податей и имперского налога, взамен этого они обязывались защищать северные границы от нападений. В вольную армию Киры охотно вступали жители разных стран, и многие века гарнизоны Киры успешно справлялись со своими обязанностями.
      Серьезные изменения произошли в середине 18 века Новой Империи, когда маркграф Нурр напал на соседний Анбир с целью захвата части территорий, примыкающих к морю. Единственным значимым результатом этой войны стало то, что твари холода проврали ослабленную границу и захватили все северные территории до дельты Тойль-Толла.
 
       Кобольды(возможно, от Кобол-тор, на метроис– Подземелья, самоназвание Тлаймер) – раса крылатых существ, населявших Лаору в доимперский период. Самая немногочисленная из старых рас Лаоры. Кобольды селились в огромных пещерных городах по всей восточной части Лаоры и держались всегда особняком.
      Взрослый кобольд достигал четырех локтей высоты и восьми локтей в размахе крыльев. Летать большинство из кобольдов не умели, лишь планировать с небольших высот. Только единицы из них могли поднять себя в воздух с помощью крыльев. Кобольды прославились как искусные художники и скульпторы. Работать с камнем было их призванием, большинство замков Лаоры выстроено из камней выпиленных и обработанных в карьерах кобольдов.
      После Истребительно Войны только часть кобольдов покинула Лаору и скрылась за Пределами. Большинство семей просто обрушили верхние своды своих пещер и продолжили существование в полной изоляции от верхнего мира. Некоторые поселились в самых труднодоступных местах Анбира, Боравии и Рифдола, в этих землях до сих пор встречают отдельных представителей этой древней расы.
 
       Колл-Мей-Нарат– огромный горный массив на восточных границах Лаоры. Горы Колл-Мей-Нарата практически не исследованы, граница Предела проходит по главному хребту, за ней – только ледники, бездонные пропасти и дикие ущелья, а далее начинается Верейя.
 
       Королевство Зошки– общее название для земель, расположенных за Южными Пределами Лаоры. Под этим обычно понимается огромный островной архипелаг в южной части Моря Хрустальных Медуз. Эти земли населены найкрами – чернокожими четырехрукими гигантами, близкими родственниками демонидов, населявших в доимперский период западные леса Лаоры. Множество кораблей отправлялось в разные годы к архипелагу, пока люди не уяснили окончательно – климат тех мест непригоден для человека. Солнце светит там настолько ярко, а влажность настолько высока, что люди не выдерживают и нескольких дней. Найкры в свою очередь не способны переносить климат Лаоры, даже самые южные области для них слишком холодные.
 
       Коррада, Алес– епископ, последний Верховный Магистр Ордена Истребителей Зла. Биография епископа Коррады хорошо изучена, ее полное описание можно найти в монографии Тома Зелиуса Траффинского "Крах инквизиции. Кровавая осень Дрира". Мы остановимся лишь на самых основных этапах биографии.
      Шестой сын священника из маленького шахтерского городка Обер, расположенного в Бадболе, Алес Коррада закончил семинарию в Виестеи был направлен капелланом в действующую армию. Он попал в имперский арион"Борхейских Рубак", затем был переведен в бригаду карателейв Эйфе. На службе Империи Коррада прославился своей жестокостью и ненавистью к еретикам и отступникам и конце концов был вызван в Дрир, где и получил направление в Духовную Академию Маэнны. После академии, Коррада получил титул магистра и возглавил один из отрядов Истребителей Зла в Данлоне, а потом и всю концессию Ордена в Норке. После смерти таинственной смерти епископа Теодора Гайды, Коррада занял его место и возглавил весь Орден. Именно с приходом к власти Коррады начались массовые акции по выявлению еретиков, по всем городам Империи прошли погромы, на площадях перед храмами запылали Костры Веры. Людей сжигали целыми семьями – за нечаянно брошенное слово, за пропущенную службу и просто так, по навету соседей. Власти многих государств, обеспокоенные разгулом инквизиции, ввели ограничения на пребывания отрядов Истребителей Зла на своей территории. При всем при этом, Коррада всегда оставался в тени, прикрываясь именем главы церкви архиепископа Вальтера Дрирского. Многие считали, что в последнее десятилетие 18-го века именно Коррада правил Святой Церковью. В конце концов, император Конрад Четвертый обеспокоенный кровавым разгулом инквизиции, принял меры. Замок Дрир осажден, а затем и взят штурмом. Отряды Ордена по всей Лаоре были уничтожены совсем, либо рассеяны. Сам Коррада был отравлен имперской разведкой.
 
       Крэй, Даррелл Сигизмунд(Душегуб Крэй, Данлонский Мясник) – один из самых страшных главарей разбойничьих банд за всю историю Империи Людей. Выдавал себя за внебрачного сына короля Венцеля. Некоторые историки считали, что в этом утверждении был смысл – о любовных похождениях короля Венцеля в юности ходили легенды. В реальности же о детских годах и юности Крэя было известно немного. Начинал Крэй как каратель в одном из данлонских отрядов, впоследствии дезертировал, и сплотив вокруг себя самое дикое отребье из числа беглых каторжников, изгоев Тихих Домов и других дезертиров, вышел на большую дорогу. За короткий срок армия Крэя практически парализовала торговлю между государствами, входящими в Империю. Когда счет ограбленных и повешенных купцов пошел на сотни на охоту за Крэем вышли имперские войска. Тем не менее, Крэй был неуловим. О его силе и мастерстве ходили легенды. Говорили, что сам Крэй считал себя бессмертным воплощением древних Богов. Однажды, имперской разведке удалось застать его врасплох, но Крэй бежал, умудрившись расправится с шестью вооруженными рыцарями обломком кинжала.
      Даррелл Крэй был убит норкским охотником за головами Аттоном Сорлеем, по прозвищу "Птица-Лезвие" в 1791 году Новой Империи, на ярмарке в Данлоне. Его армия была рассеяна, большинство его приспешников погибли в тот день во время сражения на Торговой Площади Данлона от руки Птицы-Лезвия.
 
       Куфия и Вилайяр, герцогство – большое густозаселенное государство в центральной части Лаоры. С севера граничит с архиепископством Новерганским, с юга – ландграфством Армельтия. Образовалось в 1433 году Новой Империи, когда отпрыск правящего княжеского рода Эдуард Атегаттский захватил власть в Вилайяре и спустя несколько месяцев присоединил к этим землям ландграфство Куфия. Эдуард правил недолго – через два года после объединения он пал от руки наемного убийцы и к власти пришел представитель куфийской знати Бергер, граф Салем. Вплоть до середины 18 века в герцогстве правили представители династии Салем, но в 1791 году по трупам отравленных и удушенных родственников к власти пришел виллаярский маркиз Им-Могарр, тиран и самодур. Им-Могарр казнил всех представителей правящей династии вплоть до грудных детей, кроме Нилона Салема, успевшего укрыться в Новергане, и объявил себя герцогом. Следующим шагом Могарр Куфийский разорвал все соглашения с Империей, отозвал подписи своего Дома под Маэннской Конвенцией. По Империи поползли слухи о том, что герцог Могарр готовит нападение на соседний Термбур. В городах герцогства начались стычки между войсками и сторонниками Салемов. Но в 1794 году Могарр Куфийский был отравлен, и к власти вернулся герцог Нилон.
 
       Латеррат, великое герцогство –мощное государство, расположенное на обширной Нарратской возвышенности. С запада Латеррат граничит с Горенном, с востока – с Забринией и Штикларном. Столица – Тарль, большой хорошо укрепленный город-порт на берегу залива Трам-Им-Тарль. Латеррат был основан многочисленным сплоченным народом латиррцев в доимперский период, и к первым годам Старой Империи уже имели некое подобие государственности, сформировавшиеся институты власти и мощную армию. В отличии от большинства народов Дерема, для латиррцев Истребительная Война закончилась в первые же годы, когда армия Бергхольда Агисса молниеносными ударами выбила гремлинови эльфовза горы, освободив замки и земли для людей. Дальше долин Лу-Наррата Бергхольд не двинулся, сохранив тем самым многие жизни. Его войска укрепились в захваченных замках, перекрыли границы фортами и дозорами и вплоть до 900-х годов Старой Империи латиррцы существовали в некоей обособленности от остальных человеческих народов Лаоры. Лишь к моменту создания Новой Империи правители этих земель стали осторожно налаживать контакты с другими государствами. К этому времени Латеррат отразил несколько нашествий из Горенна, захватил часть южных территорий, принадлежавших пинтам и нестсам, наладил морскую и сухопутную торговлю с землями находящимися за Пределами, и во многих отношениях был более цивилизован, чем государства, расположенные на востоке. Многие историки объясняют это тем, что на правителей латиррцев оказывали существенное влияние старейшины народа Тельма, одной из древнейших человеческих рас Лаоры. Представители общин Тельма входили в Большой Конвент, управляющий Латерратом, а позднее, когда Латеррат стал герцогством, становились и советниками Великого Герцога. Одним из наиболее выдающихся представителей расы Тельма был советник Великого Герцога Латерратского Альбрехта Второго "Вечного" Кристофер Гир, оказавший немалое влияние на развитие политической ситуации в Империи в конце 18-го века.
      Со смертью Альбрехта Второго "Вечного" в 1799 году правящая династия великих герцогов Трефов прервалась, и официальная власть в Латеррате, а также голос на Форуме Правителей перешли в руки правящего Императора Конрада Четвертого Атегаттского.
 
       Лен-Гураи– одна из пяти (Лен-Гураи, Оммаи, Тельма, Сваан, Аведжиан) туземных человеческих рас Лаоры. Наиболее близки с аведжийцами, такая же смугла кожа и разрез глаз, однако Лен-Гураи в большинстве были много ниже ростом и имели субтильное телосложение. В доимперский период населяли все юго-западные области Лаоры, славились своим кузнечным и ювелирным мастерством. В отличии от аведжийцев отказались принимать участие в Истребительной Войне, за что и поплатились. За сто лет, начиная с 240 года Старой Империи все города Лен-Гураи были разорены и разрушены, этот мирный и трудолюбивый народ фактически порабощен аведжийцами, загнан в каторжные лагеря, и за несколько столетий полностью вымер.
 
       Лига– единица длины принятая в Лаоре. Составляет десять стрел, или тысячу отрезов, или три тысячи локтей. Десять лиг составляют переход.
 
       Мантикора– крылатое чудовище, самая крупная из крылатых кошек Лаоры. Приходится ближайшим родственником обычной летучей кошке. Длина мантикоры может достигать 20 локтей, размах крыльев – до сорока локтей. Распространены мантикоры почти повсеместно, однако численность их крайне невелика. В отличии от большинства летучих кошек, мантикоры ведут одиночный образ жизни, в стаи не собираются, лишь в брачный период можно увидеть двойку мантикор, тем кому особо не повезло могли увидеть самку с котятами. Никакой иронии здесь нет – самка мантикоры, защищающая выводок, способна дать отпор даже молодому дракону, человека же ждет неминуемая смерть. Вопреки легендам чешуйчатый хвост мантикоры не содержит никакого ядовитого жала, однако даже несильным ударом хвоста мантикора запросто ломает человеку позвоночник.
 
       Марцин, маркграфство– небольшое густозаселенное государство, расположенное на узкой холмистой возвышенности, между Топями Кары и Юго-Восточным хребтом Хонзарра. Марцин занимает стратегически важное положение между Атегаттом и Аведжией, поэтому вся история маркграфства – это история бесконечных войн и походов. Эта территория издавна была заселена аведжийцами, однако после Истребительной Войны большинство из них ушли на юг, на более благоприятные и богатые земли, отбитые у эльфов и огров. В опустевшую долины пришли северные народы, однако спустя всего несколько десятков лет часть аведжийцев вернулась. Разгорелся конфликт.
      За соплеменников вступился сам Гельвинг Теодор Первый. Со своей победоносной армией он вторгся в Марцин, перебил пришлых северян и присоединил эти земли к Аведжии. Однако атегаттский правитель Адальберт не остался в стороне, и в 182 году в районе деревни Тарб произошло первое крупнейшее сражение между людьми. С каждой стороны полегло более четырех тысяч человек. Гельвинг Теодор Первый погиб в этой битве, его армия потерпела поражение и была вынуждена отступить.
      С тех самых пор Марцин стал настоящим камнем преткновения во всей имперской политике. Власть в маркграфстве переходила из рук в руки, вокруг управления маленьким государство постоянно плелись интриги. Тот, кто владел Марцином – владел единственным безопасным путем из Атегатта в Аведжию в обход пиков Хонзарра и непроходимых Топей Кары.
 
       Маэнна– город и замок территориально расположенный на землях графства Норк, на границе с архиепископством Дрирским. Ранее принадлежавший эльфам город ЛиТориа был захвачен в 198 году Старой Империи атегаттскими войсками, именно здесь развивались события легендарной Обороны Эмпира, когда небольшой отряд Ариана Эмпира в течении нескольких дней удерживал многотысячную армию эльфов. После Истребительной Войны в городе осел норкский торговый клан Маэннов, в честь них город и получил свое название. Пользуясь тем, что через город проходили все четыре основных имперских тракта маэннские купцы развернули обширную торговлю и в короткий срок не без помощи подкупов и интриг провозгласили Маэнну Вольным Городом, градоначальник которого подчиняется непосредственно правящему императору, а кроме этого являясь единственным представителем не высшего сословия, имеет право голоса на Форуме Правителей. На территории Маэнны расположены Имперская Академия, Конвенционный Суд, Торговая Академия и управление Объединенными Мануфактурами.
 
       Маэннский Кодекс (Маэннская Конвенция)– свод имперских законов. Кодекс был принят на Втором Форуме Правителей, который прошел в Маэнне в 5 году Новой Империи. Кодекс включает в себя несколько разделов регламентирующих территориальное разделение, границы, ленную повинность, взаимоотношения государств Лаоры и Империи, торговлю, ведение военных действий и многие другие нюансы, связанные с экономикой и политикой Империи. Всего в Кодексе имеется более пяти тысяч положений, но первая запись гласит о недопустимости создания военных союзов с нелюдями против своих соплеменников. В разные годы в Кодекс вносились поправки.
      Существует специальный многотомный вариант с комментариями и прецедентами, созданный по заказу императора Вильгельма Первого "Справедливого" в 1345 г.
 
       Могемия и Боравия, королевство – самое большое по занимаемой территории государство Лаоры. Объединяет два княжества – Могемию и Боравию, с востока граничит с Форелном, Бадболем, Дриром, Эркуланом, Борхеей, Рифлером, Траффином. С севера – с Рифдолом. С запада вплотную примыкает к Пределам. Большую часть королевства покрывают леса и горы, на юге находятся опасные Гземейские Пустоши. Население – преимущественно могемцы и боравцы. Могемцы более высокие, имеют голубые глаза и светлые волосы, ближе к армельтинцам и винтирцам. Боравцы тяжелее в кости, плотнее волосы рыжие или темные, глаза карие, ближе к данлонцам и бадбольцам.
      История создания королевства восходит к первым столетиям Старой Империи и начинается с объединения могемским правителем Гидеоном Ужасным разрозненных племен на севере. Окончательные границы и статус королевство получило в 984 году Старой Империи, после того как войска боравского князя Дитриха Второго подавили мятеж могемской знати, и захватили столицу Могемии Баргу. Дитрих объявил себя королем объединенной Могемии и Боравии, и его род правил королевством до 1351 года Новой Империи, когда к власти пришли могемские князи из рода Вогтов, идущего от самого Гидеона Ужасного. Первый же правитель из рода Вогтов Феофан Шестой Могемский стал Императором. После этого императорская корона надолго переехала в Баргу. Только в 1599 году предку императора Конрада Роджеру Тринадцатому "Всаднику" удалось вернуть корону в Вивлен.
      Король Могемии и Боравии всегда занимает место председательствующего на Форуме правителей и имеет два голоса.
 
       Мюкс, ландграфство– небольшое государство на крайнем севере Лаоры. Объединяет несколько малозаселенных северных графств, является одним из основных поставщиком шкур и ценного меха в Империю. В военном и экономическом отношении слаборазвито. Ландграф Мюкса имеет право голоса на Форуме правителей.
 
       Нестс, Великое Княжество– государство на востоке Лаоры, полностью расположенное в горах Наймер-Лу-Наратт. Нестсы, выходцы из горных районов земли Дерем проделали долгий путь через земли Лаоры, пока не остановились в труднодоступных долинах Наймер-Лу-Наратта. Немногочисленный, но гордый и свободолюбивый народ они долгое время наводили ужас на всех жителей Лаоры своей жестокостью и беспощадностью. Тем не менее, нестсы одни из немногих, кто не принимал участия в Истребительной Войне против нелюдей.
 
       Новерган, архиепископство– самое крупное и самое богатое церковное землевладение на территории Лаоры. Южные границы Новергана проходя по левому берегу Тойль-Корры, на севере четкой границы нет в связи с тем, что после войны 1311 года часть земель графства Термбурна берегах Тойль-Санд перешла под юрисдикцию архиепископства. Ранее земли Новергана принадлежали куфийским графам Новерам, но согласно договору от 680 года Старой Империи перешли во владение церкви.
      Архиепископ Новерганский является официальным приемником главы церкви, Магистром Ордена Возвышения Господнего, контролирует все приходы ближайших государств и имеет право голоса на Форуме Правителей.
 
       Норк, графство– небольшое густонаселенное государство на границах княжества Атегаттского, расположенное в плодородных долинах Зайл-Суанна. Основано в конце восьмого века Старой Империи на месте поселений кобольдов и эльфов. Столица – Норк, бывшая столица государства кобольдов, где-то с середины 17-го века за Норком прочно закрепилось название "Денежный город", это связано с развитием и становлением совершенно новой прослойки в среде торговцев и промышленников – банкиров. Первый банк был основан в 1610 году Виллем Троем, верховным советником Объединенных Мануфактур. В дальнейшем, семья Троев открыла филиалы банков по всем крупным городам Лаоры, фактически захватив все финансовые потоки Империи в свои руки. Крах банковской системы пришелся на конец войны 1799 года между Аведжией и Атегаттом.
      В пригороде Норка Падруке с 11 века Новой Империи существует биржа охотников за головами.
 
       Огры– одна из древнейших рас Лаоры. Огры относятся к Даэс – бескрылым расам, эти могучие и в тоже время миролюбивые существа в доимперский период населяли все восточные и юго-восточные земли Лаоры. Огры жили прайдами – большими семьями, во главе которых стоял Отец Семьи, самый могучий и уважаемый соплеменниками мужчина. Прайд состоял из 200-250 огров, мужичин и женщин. В отличие от других древних рас у огров (как и у троллей) не было государства, прайды просто кочевали со своими стадами по территории Лаоры. Впрочем, были и немногочисленные оседлые прайды огров-земледельцев. Огры не обрабатывали металл и камень и вообще редко проявляли интерес к чему-либо, кроме своих стад.
      Из всех существ, населявших Лаору, огры были пожалуй самыми крупными, если не считать гигантов Н'Бранна. В среднем, рост огра-мужчины составлял девять локтей, своим внешним обликом они более напоминали людей – у них было по две верхних и нижних конечности, однако огры были четырехпалыми, и кроме этого у огров-мужчин на каждой руке сразу за запястьем росли по три длинных серповидных когтя.
      После Истребительной Войны все прайды покинули Лаору, и скрылись за Пределом Лесов, однако некоторые прайды, очевидно гонимые голодом, иногда переходили горы и совершали набеги на поселения в восточной части Боравии.
 
       Порт-Буран– эльфийский город-порт на самом севере, у подножия горы Беон. После Истребительной войны перешел к людям, однако в середине 18-го века был захвачен Тварями Холода и разрушен.
 
       Прассия, ландграфство– густозаселенное государство на юге Лаоры. Основано в четвертом веке Старой Империи, после того, как аведжийская армия выбила с этих земель эльфов и гномов. Первыми правителями этих земель стали представители аведжийской династии Боров, однако в дальнейшем власть в Прассии неоднократно переходила из рук в руки, и в 14 веке новой Империи здесь окончательно укрепились правители из младшего атегаттского рода Триисов. В конце 18-го века Прассия была захвачена войсками аведжийского великого герцога Фердинанда Восьмого, последний правитель из рода Триисов ландграф Отто был казнен вместе со своей семьей, эта линия прервалась, и после освобождения от аведжийский войск Прассия перешла полностью под управление Атегатта.
 
       Пределы– общее название для внешних границ Лаоры. Выделяют следующие Пределы:
       Предел Холода– граница, проходящая по Перевалу Тварей, за которой начинаются Холодные Земли, Облачный Архипелаг и еще севернее – земля Дерем, родина Соларов.
       Предел Костей– граница, проходящая вдоль великих каньонов на северо-востоке и вдоль Костяных Гор на востоке Лаоры. Каньоны и Костяные Горы считаются непреодолимыми, и земли за этим Пределом никто не исследовал. Существует несколько легенд о смельчаках, пытавшихся преодолеть каньон Язык Смерти и Долины Костей, но точных данных о том, что находится далее, на востоке, нет.
       Предел Лесов– граница, проходящая вдоль восточных лесов и горных массивов Колл-Мей-Нарата, и южнее – вдоль восточной части Гземейских Пустошей. За этим Пределом простираются земли Верейи.
       Предел Болот– граница, проходящая вдоль болотистых низин Форелна, Прассии и Бантуина самом юге.
       Предел Пустынь– самая протяженная граница, проходящая вдоль западной части Лаоры. За пределом пустынь находятся земли Горенна.
      Если говорить в общем, то под понятие "Предел" попадает граница, за которой находятся земли, где в силу каких-либо причин отсутствуют условия для комфортного проживания человека. Самой грандиозной попыткой человечества прорваться за Пределы стал Великий Поход за южные пределы Императора Хосе Тринадцатого Непокорного в 1245 году Новой Империи. О том, как все происходило, о бедствиях, невзгодах и трудностях, и о мужественных людях, преодолевших Пределы, а также о результатах этого похода и трагической судьбе императора Хосе можно прочитать в многотомном труде Кифа Веренна Маэннского "Год как вечность. Великое Деяние Непокорного"
 
       Пять генералов(Война Пяти Генералов) – Иоанн Сейр, Калеб Сейр, Симиур Вонн, Ричард Баррой, Брайан Эли – младшие командиры (арион-мастера) из Норкского ариона "Удар Дракона", поднявшие в 1713 году крупнейшее за всю историю пребывания людей в Лаоре восстание против имперской власти.
      Эркуланцы братья Сейр, борхейцы Вонн и Баррой, и куфиец Эли командовали пятью отрядами мечников и были посланы в помощь имперским карателям для подавления крестьянского бунта в одной из северных провинций Бадболя.
      Крестьяне Бадболя, пережившие голод 1712 года, выступили против введения нового налога на урожай, захватили несколько замков и освободили каторжников из крупнейших на севере герцогства рудников. В короткий срок, разметав отряды карателей, крестьянская армия захватила всю северную часть Бадболя, некоторые области Данлона и Могемии.
      Как пять офицеров, принесших присягу Императору, перешли на сторону восставших и возглавили их – остается загадкой. Впоследствии высказывались различные предположения на этот счет, порою самые невероятные, но истинных причин выявить так и не удалось. Тем не менее, новоиспеченные генералы крестьянской армии дали несколько успешных сражений, отразив нападение данлонской и могемской кавалерии и двинулись в обход укрепленных восточных границ Дрира на территорию Атегатта. В это время император Конрад Третий ввязался в затяжной конфликт в Бриуле и не имел достаточных сил на востоке страны, поэтому армия Пяти Генералов без особых потерь продвинулась вглубь Атегатта и в короткий срок захватила крупнейший в этих землях город Диаллир. Генералы провозгласили о создании на захваченных территориях нового государства – Вольного Каэрра. Несколько попыток взять Диаллир штурмом успехом не увенчались, имперцы потеряли под стенами города до двух тысяч убитыми и ранеными, в то время как в помощь к мятежникам с севера и с востока сметая все на своем пути уже двигались целые армии голодных крестьян, бежавших со своих земель.
      Император Конрад Третий оставил в Бриуле Россенброка, заключившего впоследствии крайне выгодное для Империи перемирие, и в кратчайшие сроки постарался перебросить арионы с восточного и северного направлений на юг. Но время уходило – армия мятежников успела захватить земли баронств в Данлоне и вплотную приблизилась к Маэнне. Понимая, что сдержать натиск мятежников городскому ополчению Маэнны будет не под силу, император Конрад следуя советам Россенброка, впервые за всю историю Атегатта обратился за помощью к старейшинам Рифдола. Сколько именно заплатил Конрад рифдольцам не разглашалось, однако ходили слухи о совершенно фантастических суммах. Приняв предложение императора, старейшины рифдольцев направили к Маэнне четыре отряда наемников, во главе с атаманом Тимуром Щербатым. Рифдольцы выбили мятежников с земель Норка и, опередив на марше основные силы противника, атаковали Диаллир. К подходу имперских арионов город был взят. Все пять мятежных генералов погибли при штурме. Оставшаяся без управления крестьянская армия была в короткий срок рассеяна по всем восточным землям.
 
       Рифдол, графство– государство, расположенное в предгорьях Костяных Гор, на северо-востоке Лаоры. С запада граничит с Рифлером, с юга – с Королевством. Рифдол – одно из первых человеческих государств Лаоры, история создания его восходит к доимперскому периоду, когда первые племена рифдольцев осели в труднодоступных долинах у подножия Костяных Гор. Длительное время рифдольцы вообще не поддерживали никаких отношений с остальными племенами Соларов, прибывших в Лаору, и долгое время считалось, что земли у Костяного Предела вообще не заселены. Лишь в 5-6 веках Старой Империи, когда отряды из соседнего Рифлера попытались проникнуть на восток, обнаружилось, что рифдольцы достаточно многочисленны, у них есть большие укрепленные города и к тому же, рифдольцы оказались искуснейшими воинами, и это подтвердил первый же конфликт между армией могемского правителя Марка Второго и пограничным отрядом рифдольской стражи. Тысячная армия могемцев была вырезана до последнего человека в течение одного светового дня. Марк направил на север свои отборные войска – и они бежали, оставив на поле сражения более двух тысяч человек убитыми и ранеными. В дальнейшем и рифлерцы и могемцы от захвата северных территорий отказались, хотя точная численность войск Рифдола всегда была загадкой.
      Не смотря на то, что официальным правителем Рифдола согласно Маэннской Конвенциисчитается представитель рифлерской династии, фактически страной управляет Совет Старейшин. О внутреннем укладе Рифдола известно очень мало – скрытность жителей этого края вошла в поговорку. Известно, что своих воинов рифдольцы готовят с самых малых лет, при этом все мужчины Рифдола не только искусные воины, но и прекрасные пахари, кузнецы и ткачи. Жизнь рифдольцев жестко регламентируется древним "Кодексе Воина" подробностей которого не знает никто, но известно, что в этом документе описывается каждая бытовая мелочь, вплоть до того, с какой ноги мужчина рифдолец обязан вставать с ложа. Известно также, что "Кодекс Воина" запрещает рифдольцам воевать с нелюдями, вести захватнические войны, пытать и насиловать пленных. Нарушивших Кодекс убивают, а их семьи навечно изгоняют.
      Но конечно более всего, рифдольцы известны всей Лаоре, как наемники. В разное время их услугами пользовались практически все правители Лаоры. Боевыми отрядами, во главе которых стоят атаманы, распоряжается только Совет Старейшин. Только старейшины решают, на чьей стороне выступят их бойцы, и какие суммы будут заплачены за вмешательство рифдольцев. Исключение составляют Неразрывные Договора, которые Старейшины Рифдола в разные века заключали с правителями некоторых стран. Согласно Неразрывному Договору любой отряд наемников, оказавшийся поблизости в случае вооруженного конфликта обязан оказать помощь другой стороне. Достоверно известно о существовании трех Неразрывных Договоров – с северными государствами (Бреммагной, Утрихом, Мюксом и Фалдоном) на охрану границ, с епископством Траффинским на охрану золотых рудников, с Королевством Могемии и Боравии на охрану подземного города кобольдов на плато Ульсар.
      Рифдол – единственное государство Лаоры ни разу не воевавшие на собственной территории, и пожалуй единственное, чей народ не принимал никакого участия в Истребительной Войне.
 
       Рифлер, Великое Герцогство – государство на северо-востоке Лаоры. Занимает обширную равнинную территорию между Зайл-Туаном на юге и таежными лесами на севере. Граничит с Королевством, Рифдолом, Винтиром и Кирской Маркой. Рифлер – одно из первых государств Лаоры, история его создания восходит к Исходу и появлению этих землях первых племен рифлерцев. Первоначально, рифлерцы селились вдоль берегов Тойль-Алим, и лишь после того, как Король Гидеон Ужасный присоединил эти земли к своему государству, рифлерцы стали расселяться на юг. После смерти Гидеона, правители рифлерцев захватили часть земель, на которых проживали могемские племена и часть северных незаселенных территорий. Титул Великого Герцога правитель рифлерцев Александр Третий получил из рук Императора Адальберта Атегаттского в 488 году Старой Империи. Правители Рифлера состоят в родстве с большинством северных Высших Домов. Великий Герцог имеет право голоса на Форуме Правителей, и является Магистром Ордена Господней Благости.
 
       Россенброк, Марк– последний канцлер Империи, одна из наиболее выдающихся фигур за всю историю человеческой цивилизации Лаоры. Деяния Марка Россенброка и его жизнь подробно описаны в трудах различных историков как той эпохи, так и современности, поэтому лишь немного остановимся на некоторых моментах обширной биографии этого замечательного человека.
      Борхеец по происхождению, Марк Лайон Россенброк родился в эркуланском городе Джассе в бедной семье ремесленника. С юных лет Марк проявлял незаурядные способности к грамоте и письму, что было довольно необычно для Эркулана, известного своими плотниками и разбойниками, но никак не учеными людьми. С десяти лет Марк Россенброк нанялся писарем к местному судье, после трагических событий 1678 года, когда город был практически сожжен дотла, родители привезли тяжелораненого Марка в столицу Борхеи Верлинн. Мальчик выжил, и нанялся писарем в местный гарнизон. После переформирования в 1685 году вместе с частью гарнизона юноша попал в столицу Империи Вивлен, и в 1687 году уже возглавил гарнизонную канцелярию Вивлена. Свое образование Марк Россенброк получил в библиотеках столицы, помимо этого он был отмечен как хороший наездник и прекрасный фехтовальщик, и в 1690 году он перешел в Имперскую Канцелярию при Императоре Конраде Третьем, личным помощником канцлера Альфреда Декка. Во время войны с Аведжией 1692 года Марк Россенброк вошел в состав походной канцелярии при штабе Императора. В результате неумелых действий арион-маршалов Бергера и Пирра император Конрад вместе со своим штабом попал в окружение в долине у самых Топей Кары. Пока атегаттские войска перегруппировывались для удара, несколько аведжийский конных сотен ворвались в лагерь и перебили всю гвардию. Император Конрад Третий был тяжело ранен, его окружение почти полностью полегло. Командование оставшимися принял на себя старший писарь Марк Россенброк, ему удалось отбить несколько атак и вынести императора с поля боя. К тому времени, когда императорские панты зашли для удара, из всего окружения императора в живых остался лишь сам император, Марк Россенброк и тяжелораненый мечник из армельтинского отряда охранения, Ландо Маре, ставший впоследствии слугой и доверенным лицом канцлера Россенброка.
      Император щедро наградил писаря за свое спасение – Россенброк получил титул графа и возглавил Имперскую Канцелярию. Через год, после смерти Альфреда Декка Россенброк становится канцлером Империи. Здесь стоит отметить, что должность канцлера многие века была лишь синекурой, и хотя формально канцлер имел обширные полномочия, в реальности же, его власть не распространялась далее кабинетов Имперской Канцелярии. Россенброк в корне изменил это, его влияние на императора Конрада, позволило ему в короткий срок сменить фигуры на ключевых постах Империи, так Имперскую Интендантскую Службу, одну из самых влиятельных и богатых, возглавил друг Россенброка генерал Саир Патео, ставший впоследствии одним из самых влиятельных людей Империи. Также к руководству армией пришли потомственные военные из рода Циклонов, что не преминуло сказаться на общем положении дел в Империи. Россенброк прижал распоясавшихся баронов на юге и западе Атегатта, и использую свои незаурядные дипломатические способности решил многие спорные земельные вопросы, в том числе в Бриуле и Бадболе.
      После смерти Конрада Третьего к власти пришел его сын Вильгельм, вздорный недалекий человек, чьи интересы ограничивались охотой и пирами. Вильгельм попытался ограничить разросшееся влияние Россенброка, он привел к власти своих друзей и родственников из малых домов Атегатта. Это незамедлительно сказалось на общем состоянии дел Империи – недальновидное правление южными и западными областями закончилось бунтами и крестьянскими войнами. Россенброк по-прежнему оставался на должности канцлера и из всех сил старался сдержать нарастающих ком проблем. Апофеозом императорской глупости стал огромный займ в золотых слитках, который вопреки мольбам Россенброка империя взяла у норкских банкиров. Последствия этой ошибки пришлось расхлебывать почти пятьдесят лет. Для того, чтобы хоть как-то удержать Империю на плаву, Россенброк создает Тайную Канцелярию – организацию, способную исподволь, пользуясь скрытыми средствами влиять на положение дел в Империи. За короткий срок, верная лишь Россенброку Тайная Канцелярия опутывает всю Лаору паутиной слежки. При дворе каждого правителя появляются шпионы и соглядаи, донесения со всех уголков Лаоры стекаются в Вивлен, Россенброк становится самым информированным лицом Империи. Используя наемных убийц и тайные отряды он уничтожает в корне зарождающиеся бунты и заговоры, в тоже время, выявляя шпионов других государств, перекупает их и использует в своих целях. Этот период истории Лаоры насыщен тайными войнами, интригами и скоротечными стычками под покровом ночи.
      Все меняется после нелепой смерти Вильгельма. На Форуме Правителей в Маэнне неудовлетворенные правлением последнего Императора главы государств, входящих в Империю выражают вотум недоверия Атегатту. Начинается война за имперскую корону. Здесь вновь проявился недюжинный талант Россенброка как дипломата и сыграла не последнюю роль разросшаяся власть Тайной Канцелярии. Путем переговоров, подкупов и угроз Россенброк добивается того, что Императором выбирают единственного сына Вильгельма, Великого Князя Атегаттского Конрада Четвертого. Конрад совершенно не похож на своего отца, ни умом, ни характером. Россенброк возлагает на юного правителя особые надежды, и впоследствии эти надежды оправдывают себя. Конрад Четвертый становится величайшим Императором за все время существования человеческой цивилизации Лаоры, Императором, объединившим людей в единое Великое Государство. Впрочем, нельзя не отметить тот вклад, который сделал Марк Россенброк в становление Великой Империи Людей. В основу нового государства были положены идеи, мысли и начинания последнего канцлера. Даже заклятые враги признавали величие этого человека.
      Смерть Россенброка в 1797 году на 134 году жизни от отравления, стала ударом для всей Империи. В 1799 году в честь Марка Россенброка на площади Звезд в Вивлене был воздвигнут монумент работы скульптора Арния Рагса.
 
       Санд-Карин( на ахедтжи– Лес Ужаса) – огромный лесной массив в восточной части Аведжии. Свое название этот лес получил за непроходимые чащи, населенные кровожадными существами, не встречающимися нигде более в Лаоре. До 8-9 веков Старой Империи существовала дорога из Цичев Ганф, проходящая через Санд-Карин, впоследствии лес поглотил ее. Наиболее интересное и полное описание Санд-Карина можно найти в монографии Теобальда Расса "Тропами Леса Ужаса".
      Согласно древним аведжийским легендам Санд-Карин появился после того, как в эти леса рухнуло мертвое тело Учака, Дэвола Смерти, сброшенного с неба владыками Дома Света.
 
       Сваан– одна из пяти туземных человеческих рас Лаоры. Сваанцы населяли центральные и восточные земли, они не принимали участия в Истребительной Войне и были постепенно оттеснены к восточным Пределам. К 18 веку Новой Империи сохранилось лишь несколько незначительных поселений сваанцев на территории Бреммагны и Зирска. Для сваанцев характерен высокий рост и мощное телосложение, мужчины, достигшие определенного возраста, покрывают свои тела ритуальными шрамами. Так же стоит отметить, что лица сваанцев некоторыми чертами напоминают морды летучих котов, за это представителей этого народа называли "людьми-кошками" или "детьми мантикоры". К расе сваанцев принадлежал арион-лейтенант Мио Шуль, личный телохранитель канцлера Россенброка, а также Молли Алида – одна из старейшин Вивленского Тихого Дома, наиболее влиятельная женщина всего преступного мира Лаоры.
 
       Согнар– огромное морское чудовище, распространенное во всех морях Лаоры. У согнара длинное вытянутое тело, шесть лап и хватательные щупальца на голове, которыми согнар способен схватить летящего кота, или стащить человека с палубы корабля.
 
       Тарль– город и замок, столица Великого Герцогства Латеррат.
 
       Твари Холода– четырехрукие крылатые создания, покрытые густой белой шерстью, населяющие самые северные земли у Перевала Холода. Сюда же относят и Батчеров – снежных четырехглазых гигантов, населяющих земли за Перевалом Холода.
      Твари Холода собираются в стаи, напоминающие прайды огров и мигрируют по ледяным полям и тундре, периодически нападая на северные города Империи.
 
       Тельма– одна из пяти туземных человеческих рас Лаоры. Народ Тельма считается самым древним, согласно легендам первые люди тельма пришли в Лаору сразу за эльфами. Тельма населяли восточные земли Лаоры, они были высокоцивилизованы и задолго до ИсходаСоларов владели секретами выплавки металлов и тонкой обработке камня. Тельма были известными мореходами, в отличии от древних рас, которые моря боялись, тельма путешествовали на своих кораблях и неоднократно посещали в прошлом землю Дерем. Тельма всегда были немногочисленны и несмотря на то, что этот народ никогда не подвергался гонениям со стороны прибывших с севера, к 18-му веку в Латеррате сохранилось лишь несколько небольших общин тельма. Для тельма характерны высокий рост, стройное телосложение, черные прямые волосы и удлиненные лица. К этой расе принадлежал Кристофер Гир, один из наиболее влиятельных политиков 18-го века.
 
       Тихий Дом– общее название для объединенных в целые армии преступных кланов Лаоры, живущих по особым законам. Основное занятие Тихих Домов – воровство, грабежи, вымогательство контрабанда и перепродажа краденого, убийцы объединяются в особые отряды, выполняющие, как правило, функции охранения. Тихие Дома разных городов обычно сотрудничают друг с другом, но нередко и вступают в вооруженные конфликты. Единственный город, на территории которого располагаются сразу два Тихих Дома – это Вивлен. Здесь есть Южный Дом, немногочисленный, но хорошо организованный, во главе которого стоит совет из шести старейшин, и Северный, состоящий из бывших карателей, и подчиняющийся одному человеку.
      Тихие Дома редко вступают в прямой конфликт с имперскими властями, стараясь решать все свои вопросы путем подкупа чиновников. Основной враг Тихого Дома – это биржа охотников за головами в Падруке. Если у кого из богатых вельмож случаются проблемы с Тихим Домом, они обращаются именно в Падрук, и тогда на охоту за солдатами ночи выходят профессиональные наемники. Впрочем, были случаи, когда отряды солдат ночи действовали совместно с отрядами наемников.
 
       Траффин, епископство – земли принадлежащие церкви на территории графства Траффин, расположенного между Королевством и Рифлером. Траффин наиболее известен своими золотыми копями. Епископу Траффина подчиняются приходы всех близлежащих государств. Также, на территории Траффина располагалась Священная Обитель Долгор.
 
       Ульсар– плато на севере Зайл-Туана, где расположен заброшенный город кобольдов. Вход в город охраняется отрядом рифдольских наемников. Согласно преданиям именно в катакомбах Ульсара похоронен король Гидеон Ужасный.
 
       ХемЛаор– край озер и болот, обширная камышовая равнина на юге Королевства Могемии и Боравии. Равнина ХемЛаор неоднократно становилась местом сражения огромных армий.
 
       Циче– город и замок, столица Великого Герцогства Аведжийского и графства Баэр. Циче – один из крупнейших городов Лаоры, по населению сопоставимый с Вивленом и Баргой. Особый интерес представляет замок Циче, крупнейший замок постройки гномов и величайшее сооружение в Лаоре. Замок настолько огромен, что за все годы существования Великого Герцогства, его так и не исследовали до конца. Замок делится на две половины – одна меньшая по размеру, приблизительно в одну десятую от остального замка, населена людьми, здесь находится резиденция Великого Герцога, приемные залы, библиотеки и располагается городской гарнизон. Другая, большая часть, незаселенна. Большинство проходов, ведущие к ней, заложено камнями. В этой части замка сохранились нетронутыми бесчисленные артефакты древней культуры гномов. По легендам, человек проникнувший в эту часть замка непременно погибнет, или сойдет с ума.
 
       Эльфы– одна из Древних рас Лаоры. В доимперские времена эльфы заселяли почти все земли Лаоры, как на жарком юге, так и на крайнем севере, и были одной из самых многочисленных из древних рас. Как считают многие историки, именно эльфы стали причиной Истребительной Войны – их правители не хотели видеть рядом со своими городами поселения пришедших с севера Соларов, людей вытесняли с плодородных земель в леса и горы, сначала угрозами и подкупами, затем – с помощью оружия. Насколько это соответствует действительности – трудно судить. Точных данных о первых годах пребывания Соларов в Лаоре почти не сохранилось, но доподлинно известно, что эльфы, срок жизни которых измерялся тысячелетиями, к моменту прихода Соларов оружием практически не владели. Они были прекрасными лучниками и охотниками, но в отличие от гномов и гремлинов, воевавших с гореннскими кочевниками, эльфы войны сторонились, предпочитая покидать свои города и скрываться в лесах. Такой же вывод можно сделать, вспомнив те легкие победы, которые одержали люди над эльфами в первые годы Истребительной Войны. В последние годы войны эльфы уже сражались отчаянно, есть масса документов той эпохи, повествующих о великих сражениях при Долоссе и Урте, где эльфы бились уже верхом на оленях и использовали тяжелые доспехи. Впрочем, это им уже не помогло, и к 7-му веку Старой Империи эльфы покинули Лаору. Некоторые семьи поселились в Санд-Карине, немногие задержались на несколько столетий в горах западной и южной части Лаоры. Единицы остались в городах и смешались с людьми.
      Эльфы были единственной древней расой, чей внешний вид практически не отличался от людей. Конечно же, отличия были, и довольно заметные, но для какого-нибудь крестьянина из Боравии и эльф и северянин человек выглядели бы на одно лицо. Вопреки сложившемуся мнению, уши эльфов ничем не отличались от человеческих, а вот глаза имели несколько иную форму, более вытянутую и визуально превосходили глаза человека. У эльфов было больше зубов во рту, причем резцы, как верхние, так и нижние, были несколько длиннее и острее. Волосы мужчин-эльфов имели цвет темного золота, у женщин же – почти черные, но при свете солнца переливающиеся всеми цветами радуги. Гораздо больше отличий можно было отыскать во внутреннем строении. Кости эльфов значительно прочнее человеческих, помимо этого у них два сердца и сложная пищеварительная система. Живучесть эльфов и их нечувствительность к боли вошла в легенды – даже пробитый тремя копьями насквозь эльф мог еще сражаться и впоследствии даже выжить.
      К 18-му веку эльфов на территории Лаоры практически не осталось. Впрочем, как показали события конца века, эльфы все-таки еще жили кое-где, а некоторые из них, как к примеру Таэль Леннаррин, активно участвовали в развитии событий тех лет.