571

Примечание к №564

Славянофильская идея спасения Запада, сама по себе очень слабая и совсем не национальная

Как и западники, славянофилы не знали, что им делать с Россией. Отличие заключалось лишь в том, что западники во имя бессмысленного идеала вообще родину загубить хотели, а славянофилы для достижения таких же фантазий вели речь не о жертве, а о преуспеянии. То есть, например, целью России объявлялось освобождение славян, но не ценой распада или уничтожения русского государства, а, наоборот, путём создания единой восточноевропейской федерации под руководством Великой России. А по сути, и в том и в другом случае русские интеллектуалы не доросли до реальной политики. Как функционирует государство, какие цели преследует, каков механизм международных отношений – всё это оставалось тайной за семью печатями.

А было так. Во время войны с протестантами инквизиция приговорила к смертной казни всё население Нидерландов (за исключением небольшого числа счастливцев, включённых в поимённый список). Успели вырезать более 100 000 человек. Католический молот со страшной силой обрушивался на непокорные народы.

Эпизод из пьесы Платонова «Высокое напряжение»:

«Звук упругого пневматического удара – негромкого, неглубокого и мощного. Комната сотрясается. Стол, на котором лежит Мешков, подпрыгивает, – и Мешков скидывается на пол … Новый удар. Комната сотрясается. Общее волнение. Мешков покачнулся всем телом, но устоял. Девлетов, Крашенина и Пужаков бросаются к выходу.

Жмяков спокоен. Жмяков (Девлетову): Спокойно, директор. Это пробуют новые молоты, это ещё неполные удары».

И вот вся Европа сотрясалась от таких ударов. И «неполных» и «полных». Но странное дело – одна страна за другой отпадала от Рима. Католицизм явно проигрывал. Какой же силы должны были быть удары ответные! И какими «сверхполными» должны были быть эти удары, если и через столетия о них предпочитали испуганно умалчивать!

«Накал» наиболее ясно виден на примере Испании, страны молодой, наивной, с наиболее элементарным раскладом сил. Вот на костёр идёт еврейская аристократия – в уродливых колпаках, истерически выкрикивая последнее «слушай, Израиль, Бог един!» Вот ответный террор, и руководство инквизиции планомерно отравляется и вырезается (убийство Арбуэса в Сарагосской церкви и т. д.). А с другой стороны, руководство инквизицией оказывается в руках священников-евреев и они под видом борьбы с марранами уничтожают цвет испанского народа. (Евреем был Торквемада, отец испанской инквизиции. Евреем же был и его преемник, генерал-инквизитор Диего Деза.) А вот иудаизированное испанское дворянство начинает расползаться по всей Европе. Кровавая месть всё увеличивается, все расширяется. Расовая и религиозная война достигла накала немыслимого. Двойные и тройные провокации, геноцид, отравления, сознательное распространение чумы и холеры, взаимное озверение. И всё это сопровождалось воем глушилок.

И тут же адаптация ко злу. Фламандское искусство. Италия – людей замуровывают в стены, варят в кипятке, а жизнь идёт своим чередом, и государство от этого даже тучнеет. Добро и зло, их борьба усложняется. А усложнение уровня означает его повышение.

И вот русские полезли в этот реактор. (575) Лихо, по-молодецки, в москвошвеевских брючках и пиджачках. Да ещё смеялись, что вокруг них чудаки какие-то в свинцовых скафандрах ходят. И в ХVIII веке получили смертельную дозу. А в начале ХХ беззубый лысый паралитик – отчего, всё же было так хорошо? – так и не поняли. Даже в социализме ни черта не поняли. Не поняли, что «призрак коммунизма» действительно является призраком, искусственно созданным фантомом. Не поняли, что само по себе подобное «социальнее движение» отлично известно ещё со времён античности, не раз побеждало и осуществлялось в тех же древнегреческих полисах и уже тогда считалось грубой ошибкой, «государственным раком», Уже поэтому как некое политическое и философское учение коммунизм был совершенно неинтересен. И наконец, не поняли, что страшно интересно, кто же действительно и с какой целью вытащил эту замшелую идейку с помойки мировой истории.

И тут славянофилы. Мы добрые, мы хранители христианской правды. Да изучили бы подлинную историю Европы. По фактам, а не по идеологическому визгу. Попытались бы создать относительно (элементарно) объективную историю своих западных соседей.

И хоть бы кто-нибудь из западников одёрнул. Куда там! Это уже по своей первобытной наивности даже не Азия, а Африка. Соловьёв с его «Оправданием добра», где сама проблема добра и зла не поставлена даже. Поставлена на уровне девочки и мороженого (605). Отнял дядя у девочки мороженое и съел. А девочка плачет. Дядя плохой. А вот другой дядя: смотрит, девочка плачет, взял и купил ей мороженое. Хороший дядя! И с ЭТИМ шли в Европу!

Между прочим, Аксаков писал в то время:

«Какая-то динамитная эпидемия охватила всё „цивилизованное“ человечество. Что ни день, то телеграмма из того или другого края Европы о совершившемся или неудавшемся зверском замысле новейших ИДЕАЛИСТОВ (уподобляемых в некоторых органах русской печати „христианам первых веков“) на жизнь одного ли, сотен ли, тысячей ли людей совсем неповинных, – и всё большею частью посредством мин или бомб, начинённых этим, популярным теперь, взрывчатым веществом… Впрочем это вещество только потому и стало таким пресловутым, что служит ПОКА самым удобным дешёвым и вместе самым могущественным, наиужаснейшим орудием разрушения; „апостолы же динамита“ не пренебрегают и ядом, револьвером, кинжалом, керосином и иными способами смертоубийства и истребления. Хотели же „самоотверженные служители идеи“, анархисты испанской „Чёрной руки“, отравить водопроводы!»

Да тут испугаться, а не «морально негодовать». – «Э-э, да у вас вон как пошло – на уровне ВОДОПРОВОДА!» (610)

Всё в жизни осмысленно. И муравейник преисполнен удивительной логики, а что же говорить о человеческом обществе? (628) Но русские не поняли Европы даже на уровне муравейника. Элементарного «устройства»-то Европы и не поняли.

572

Примечание к №507

А мне никто не интересен, кроме меня.

Я никого в жизни не любил. Конкретного, живого человека. Уважал, сочувствовал, испытывал симпатию, привязанность – сколько угодно. Но я никогда никого не любил. Никогда не отдавал себя. А только одаривал собой (не самим собой, а созданным мной), просвещал. Очень трезво и рационалистично.

Розанов писал:

«…среди „свинства“ русских есть правда одно дорогое качество – интимность, задушевность. Евреи – то же. И вот этой чертою они ужасно связываются с русскими. Только русский есть пьяный задушевный человек, а еврей есть трезвый задушевный человек».

За всю жизнь я не выпил и рюмки вина. Люди – интимно, душевно – мне, собственно говоря, неинтересны. Розанова я, что называется, «в глаза не видел». (578) Не удосужился пойти в библиотеку, посмотреть на его портрет (есть в дека-дентских журналах, например). Не интересовался его книгами, не попавшими мне в руки. А это количественно 80% его наследия. Качественно конечно процентов 20, ибо лучшее я читал, но всё равно это небрежение, равнодушие. (Писал это 2.12.1986 г. Потом, через год, мне под нос подсунули другие книги и фотографии.)

Вечная поглощённость самим собой, своими переживаниями. (606) Сказали бы: «Можно уехать». Я бы прям так, в пиджачке (798) и брючках, в тот же день в самолёт…

Ну несколько бы замешкался со сбором и вывозом дневников, конспектов, множества книг с аппаратом пометок. (771) Среди этой суматохи если спросили бы: «С людьми же порываешь: как самочувствие?» – «С людьми? Какими? Ах, эти…»

Впрочем, возможно, я преувеличиваю. Нет, прощался бы в аэровокзале и было бы грустно. Но ни одного жеста, никаких объятий-поцелуев. Всё очень чопорно и просто.

Может быть, и заплакал бы. Потом уже, в самолёте.

Над собой.

И это уже точно.

573

Примечание к №526

«Не будут же они…» – Будут.

Дочь Толстого Татьяна Львовна в 1891 г. выехала в места, пострадавшие от неурожая. Свои впечатления от увиденного она аккуратно записывала в дневник:

«29 октября. Бегичевка … пришло несколько баб, и все румяные и здоровые на вид. Хлеба ни у кого нет, и что хуже всего – его негде купить. Соседка рассказывала, что продала намедни последних четырех кур по 20 коп., послала за хлебом, да нигде поблизости не нашли … Другая баба по моей просьбе принесла показать ломоть хлеба с лебедой. Хлеб чёрен, но не очень горек – есть можно. „И много у вас такого хлеба?“ —»Последняя краюшка" (сама хохочет). – «А потом как же?» – «Как? – помирать надо». – «Так что же ты смеёшься?» Эта баба ничего не ответила, но, вероятно, у неё та же мысль, которую почти все выс– казывают: правительство прокормит. Все в этом уверены и поэтому так спокойны".

И правительство тогда, конечно, «прокормило». Как делало это и раньше. Именно правительство, а не «общественность». Вклад государства в ликвидацию неурожая 1891 г. несоизмерим с вкладом «общества». Помощь последнего ограничивалась в основном газетной истерикой о «вымирающем русском крестьянстве», которое конечно до такого состояния «довели» и довели, конечно, «власти». Но это ясно. Мне интересно другое. Ведь когда в 1921 г. начался голод в Поволжье (первый Голод с эпохи смутного времени), крестьяне, веками привыкшие к СВОЕМУ правительству, тоже, наверное, «смеялись», тоже думали, что «правительство прокормит», тем более, что это правительство совсем недавно вывезло у них всё зерно, включая семенной фонд. Думали: «не могут же они»; «они понимают, что нам нечего есть, знают». По официальным данным погибло 5 миллионов. Как только начался настоящий голод, из деревень По-волжья первым делом убежали все советские чиновники. Единственная организованная группа, которая осталась в сёлах, – священники – накормить людей не могли. Единственное, что было в их власти, это помочь своим прихожанам уме-реть достойно, не по-зверски. В Воронежском уезде толпы крестьян ходили по полям с обновлённой иконой «Достойна есть». Священники устраивали торжественные встречи иконы с колокольным звоном, молебнами. В окрестных дерев-нях также стали появляться обновлённые иконы, и не только в храмах, но и в домах крестьян. А что оставалось делать? – молиться и умирать. И вот на этом этапе новое правительство наконец помогло. Но не хлебом, ибо не хлебом единым… (577) Воронежский губернский ревтрибунал возбудил уголовное дело против контрреволюционных молитв о дожде и хлебе. В приговоре от 22.10.1921 года отмечалось:

«Научно-психиатрическая экспертиза установила развитие эпидемии массового религиозного психоза».

Большевик Ногин на ХII съезде живописал исключительную храбрость и мужество колониальной администрации:

«Кое-кто из статистиков совершает целые подвиги. Например, на Кавказе некоторым товарищам пришлось подвергаться опасностям во время обвалов. В Самарской губернии им пришлось точно так же испытать целый ряд лишений вследствие того, что тех лошадей, на которых они двигались, съедали».

Стихийные бедствия: обвалы, туземцы. И доблестные, научные евреи, с гроссбухами учитывающие доставшееся поголовье, причём поголовье (596), обратите внимание, одержимое религиозным психозом. Я читал протоколы и думал: ну хоть кто-то, хоть один «чудак» не выдержит, закричит: «Что же мы наделали! Нет нам прощения!» Ничего подобного. Общая атмосфера – ЛЁГКАЯ, ШУТЛИВАЯ. Специально подсчитал, пометка «смех в зале» встречается в протоколах этого съезда 49 раз! Весёлые, молодые учёные, собравшиеся на университетский капустник. Всё ещё знают, и вся жизнь ещё впереди.

Мартынов-Пиккер изрёк на том же съезде: «Источник силы нашей коммунистической партии и властвующего у нас пролетариата заключается в том, что они, низвергнув все кумиры, продолжают молиться одному Богу, богине разума, исторического разума.»

И там же самовлюблённый Зиновьев на вершине своего политического могущества:

«Мы – марксисты, и поэтому мы слышим, как трава растёт. Мы видим на два аршина под землёй».

Но не так глупо. Вместе с самодовольной еврейской тупостью, еврейская же и хитрость:

«Сейчас поднимает голову великорусский шовинизм … Опасность (голода) была … велика потому, что середняк-рабочий не мог примириться с фактом людоедства и т. д. Но все же это ничто по сравнению с тем, что может быть, если у нас начнутся национальные трения. Если у нас в Советской России начнутся массовые национальные трения, то это будет таким ударом коммунистическому интернационалу, от которого он не оправится много лет. Если бы у нас дело дошло до таких трений, это было бы гораздо опаснее, чем даже голод и людоедство, которое мы пережили…»

Главное не называть фамилий и адресов. Единственная забота – страх, как бы не узнали. Ни один колонизатор-европеец не дошёл бы до такого плоского, трусливо-животного эгоизма. Розанов в «Апокалипсисе» буквально мечтал о захвате России немцами. И действительно, всё равно бы произошла ассимилляция и Россия стала бы в конце концов независимой (как Индия и все другие колониальные страны, даже самые маленькие). И уж как о несбыточном счастье писал Розанов тогда в письмах о крепостном праве. «Какое счастье быть чьим-нибудь крепостным». Конечно, по сравнению с зиновьевыми счастье. Свой, родной по крови, и в общем умный, в общем благожелательный, в общем заботливый. Чтобы помещик не помог своим крестьянам – голодающим, погорельцам, больным холерой? Невероятно. А о большевистской политике по отношению к крестьянам с исчерпывающей полнотой сказал товарищ Осинский ещё в 1919 году (VIII съезд):

«Есть один еврейский анекдот. Стал еврей жаловаться Богу на тесноту его жизни: жилище его слишком темно, грязно, тесно, он не может так жить и согласен умереть. И Бог предписал в эту хижину постепенно привести ему и лошадь, и корову, и птиц и всякий день спрашивал: „Не лучше ли тебе?“ – „Нет, – отвечает еврей, – совсем плохо“. Бог говорит: „Выгоняй всех, вычищай“. Тогда еврей пришёл и сказал: „Теперь стал рай настоящий“. Товарищи, так и мы столько нагнали всякой твари, что если почистим хорошенько, то крестьянство только вздохнёт облегчённо и будет говорить, что рай от большевиков».

Я вижу их, вечно пьяных, грассирующих, рисующих друг другу кресты на спинах френчей, рассказывающих в курилках свежие анекдоты из кавказской и еврейской жизни…

Однажды я подумал: а ведь правительство, власть – это «хорошо». Это польза, помощь, добро. Так ведь в нормальных условиях, в нормальном обществе. И мысль эта мне, запуганному, смертельно боящемуся, как бы власть меня НЕ ЗАМЕТИЛА, не обратила на меня внимание, – мысль эта показалась мне до того нелепой, до того экстравагантной…

574

Примечание к №509

О еврейском народе Владимир Сергеевич всегда говорил с теплотой в голосе

Соловьёв писал Венгерову по поводу издания энциклопедии Брокгауза:

"Колубовский взял целых 14 имён русских философов на "Г", к этой букве они принадлежат вдвойне: за исключением моего этического друга Грота, подающего надежды, все прочие с выгодою для словаря могли бы быть совокуплены вместе под одним словом, которого не пишу, щадя вашу деликатность".

«Этическому другу» Гроту, редактору «Вопросов философии и психологии», Соловьёв писал о другом философе, тоже на "Г":

«Посылаю тебе очень содержательную и учёную статью о каббалистической философии. Автор её барон Давид Гинцбург (сын известного банкира)».

Когда же редакция стала с публикацией гениального отпрыска медлить, высказывая опасения, что её безобразный русский язык вызывет смех у публики, Соловьёв закатил истерику и пригрозил бойкотом журнала.

Гинцбург большой, очень большой человек. Редакция должна считать для себя за честь… И потом, в какое положение поставлен сам Соловьёв? Был принят Гинцбургами лично, пообещал помочь. И вот доставил беспокойство таким людям! Ай-вай, нехорошо! В лице Соловьёва тут обидели по-настоящему уважаемых, настоящих людей, а также, заодно, и всю русскую философию. Ведь Соловьёв действительно был великим русским философом. Он был принят не только у Гинцбургов, но и у Поляковых. Лично.

Из биографии Фёдора Павловича Карамазова:

«Под конец очутился в Одессе, где и прожил сряду несколько лет. Познакомился он сначала, по его собственным словам, „со многими жидами, жидками, жидишками и жиденятами“, а кончил тем, что под конец даже не только у жидов, но „и у евреев был принят“».

У Гинцбургов и Поляковых.

575

Примечание к №571

И вот русские полезли в этот реактор.

Достоевский писал в «Дневнике писателя» за 1873 год:

«Положим, мы и есть великая держава; но я только хочу сказать, что это нам слишком дорого стоит и гораздо дороже, чем другим великим державам, а это предурной признак. Так что даже оно как бы и не натурально выходит».

И пошёл, пошёл дальше развивать кругами злорадную мысль:

«Мы покамест всего только лепимся на нашей высоте великой державы, стараясь изо всех сил, чтобы не так скоро заметили это соседи. В этом нам чрезвычайно может помочь всеобщее европейское невежество во всём, что касается России … нам очень будет даже невыгодно, если соседи наши нас рассмотрят поближе и покороче…»

Достоевский летел:

«Но в том-то и дело, что теперь, увы, кажется и они начинают нас понимать лучше прежнего; а это очень опасно. Огромный сосед изучает нас неусыпно и, кажется, уже многое видит насквозь … Возьмите наше пространство и наши границы (заселённые инородцами и чужеземцами, из года в год всё более и более крепчающими в индивидуальности своих собственных инородческих, а отчасти и иноземных соседних элементов), возьмите и сообразите: во скольких стратегических точках мы стратегически уязвимы? … Возьмите опять и то, что ныне воюют не столько оружием, сколько умом, и согласитесь, что это последнее обстоятельство даже особенно для нас невыгодно».

Вот в этом пункте и Достоевскому не хватило нужного напряжения злорадства. Фёдор Михайлович свёл дальше всё на военную технику. («Лет через 15, может, будут стрелять уже не ружьями, а какой-нибудь молнией, какою-нибудь всесожигающею электрическою струёю из машины».) На технику и на то, что мы всё более отстаём от Запада в технической области, а следовательно, необходимо бросить колоссальные средства на образование и т. д. Ход мысли безупречен, и предвидение верно. Но не хватает злорадного напряжения для окончательного предвидения.

Конечно, в Европе техника, разработанная на научной основе тактика и стратегия. Но не надо забывать и о собственно европейском уме. Дело не только в мускулах, орудиях и отточенных приёмах охоты, но и в уме. Да чтобы воевать с умным государством, нужно ещё до него добраться! Ведь получится так: полез (абстрактный пример) на Англию, а воевать-то придётся с Турцией и Ираном. Сама по себе война с серьёзным государством это уже большая честь. Серьёзное государство с дураками не связывается: «из двух ссорящихся виноват тот, кто умнее». Пошлют против дурака другого дурака. «Туда умного не надо». А когда дураки вдосталь надерутся, умный-то и выйдет, помирит. И оба дурака ещё рады будут, будут считать умного своим отцом-благодетелем.

Герцен обливался слезами умиления по поводу лондонской полиции (в «Былом и думах»). «Сильнее кошки зверя нет». Наивняк и не подозревал, что кроме блестяще поставленной полицейской службы в Соединённом Королевстве есть и другие, пускай и менее заметные, но не менее совершенные организации, например институт разведки и контрразведки. И вот в этой организации, в определённом месте хранится в том числе и папочка на одного русского политического эмигранта. И эмигрант этот там со всеми потрохами расписан не то что по дням, а по часам своей глупой жизни.

В «Подростке» у Достоевского герой выигрывает кучу денег и у него зажуливают одну ассигнацию. Он думает: а, мелочь, не стоит связываться. И тут все вокруг – ага, «даёт», с ним можно! – начинают вырывать из рук кто во что горазд. С русскими «можно». На Западе это поняли где-то во время Крыма. До этого, прав Достоевский, европейцы плохо знали Россию, путались в элементарных вещах: национальной кухне, одежде, быте, устройстве важнейших деталей государственного аппарата. И вот к середине ХIХ века наконец выяснили структуру. «Ах вот как! Ну, это барахло мы „сделаем“». Потом уже мы воевали только с турками и японцами. А как дошло дело до мировой поножовщины, то сначала «использовали», а потом выбросили на лестничную клетку. Пинком – «Пшла, дура!»

Типично европейское оружие – шпага. Тут весь характер европейца сказался: длинная упругая игла– мысль. На пороге вылез нестриженый мужик с топором, стал красную косоворотку на себе рвать: «Не замай!» – Точный, едва заметный глазу укол. Орущая гора мяса, натолкнувшись на невидимую преграду, как-то ойкнула, подпрыгнула и, перевернувшись в воздухе, грузно шмякнулась об пол. «Туда умного не надо». Пошлём петрушку в пломбированном вагоне. И шпагу кружевным платочком вытерли: «Не было этого». В Азии – кривые ножики, ятаганы, бердыши: летят отрубленные руки, ноги, головы, режут напополам, с хрустом вспарывают животы – идёт разделка мяса. А тут у сердца маленькое, с пятачок, пятнышко крови – его и не видно на рубахе. – Серьёзная, европейская работа!

Розанов писал в 1918 году в письме к Э.Голлербаху:

"Получив 5 миллиардов контрибуции с Франции, Германия 2 1/2 миллиарда потратила умно на поднятие германской промышленности и 2 1/2 миллиарда на «аванс победы над Россией». На 2 1/ 2, то есть на проценты с пятисот миллионов, можно было кормить всю ненасытную печать и Германии, с «Форвертс» («Вперёд») и РОССИИ. И вот «расцвет» и «хороший платёж» у журналов Стасюлевича, Михайловского, Щедрина, Гольцева. Расцвет и вообще УСТОЙЧИВОСТЬ, ТВЁРДОСТЬ русских социал– демократических течений. Разумеется, Германия предпочитала не платить там, где служили «из добродетели», но несомненно при малейшем недостатке «добродетели» она сейчас же начинала платить. Вы знаете, что почти в первый же день объявления войны Германией Франции, «предательская рука просунулась в окно ресторана и застрелила французского социал-демократа, шумевшего в парламенте». «Тризна прошла по всей Европе». «Кто смел убить такого благородного защитника неимущих классов». Между тем убили только рептилию германской полиции, и КТО УБИВАЛ – знал, С КЕМ ОН ИМЕЕТ ДЕЛО. Между тем рептилия шумела на всю Европу, – русская печать захлёбывалась от перевода его речей. (От рептилии захлёбываются до сих пор – Розанов ведёт речь о Жане Жоресе – О.).

Вы помните эти заявления, эти перепечатки в русских газетах: «в рейхстаге германский представитель социал-демократической фракции СДЕЛАЛ ЗАЯВ-ЛЕНИЕ». Все они вечно делали заявления, и вообще шли и ходили вечно под рекламой, именно – под красным флагом, и никак не меньше. Помните и знаете «торжества 1-го мая». Они тоже гремели на всю Европу, и ГЕРМАНСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ДЕЛАЛО ВИД, ЧТО ИМИ ИСПУГАНО … Далее: КАТЕДЕР-социализмус. «Социализм овладел и НАУКОЮ», «УНИВЕРСИТЕТОМ». Русские дурачки профессора зашевелились. Тут и «А.И.Гучков» и «Янжул». Пошли скакать «Русские ведомости»".

Дело не в пушках и танках. Это всё на поверхности, производное. А вот Гегель. И ему против России одним плавником шевельнуть – и так, боковым, третьестепенным, – и корабль дураков накренится. А нам какого «Пересвета» супротив выставить? Белинского? Да тот будет орать и не поймёт даже, что его в микроскоп рассматривают. Как и случилось с Герценом. У нас чтобы тогда это понять, нужно было иметь семь пядей во лбу. До «этого» додумывались такие гении как Достоевский, Леонтьев. Ведь голые, голенькие перед европейским логосом. Так сделают, что и не поймут русачки, «откудава и чаво». Будут бить и плакать не дадут. (607)

Пётр I ввёл европейское чиновничество, армию, технику. Не смог «ввести» европейского ума. Сего циркуляром не приобретёшь, на «сие» столетия надобны. И пока очухались, пока у кутят глаза прорезались, всё уже было сделано. Славянофилы – лучшее, что дала Россия в интеллектуальном отношении, – это такая беспросветная глупость, такое малиновое прекраснодушие… А дальше – Леонтьев, Достоевский, Розанов. Но это уже когда гвозди в крышку вбивали. И сказали они в сущности так мало, так «вскользь»…

Конечно, немецкая разведка это гегелевский полёт фантазии – инициатива и МАСШТАБ неслыханный. Тут тотальный философский анализ. Но в этом новаторстве и органический порок: слишком по-юношески дерзко, слишком самовлюблённо. У англичан точечная и менее фатальная система. Это умудрённый опытом старец, консерватор. Не создание многомиллионного провокационного «движения за мир», призванного сорвать мобилизацию и морально разоружить правительство вражеского государства, а проникновение в уже созданный врагом аппарат и даже не разрушение его изнутри, а контр-использование. Меньше флагов и лозунгов, меньше взрывов военных складов, больше единичных и точечных убийств. У Франции – Женераль сюртэ, на порядок слабее, но всё-таки европейская традиция. Да, звёзд с неба не хватает, но шлёпнуть своего гада еще сумела. Япония. Конечно, Азия, но первое, что она украла у Запада, это систему шпионажа. И только в России, кроме классической узко-военной разведки и дипломатического корпуса, – НИЧЕГО НЕ БЫЛО (612). (Как тут потом маятник качнулся! (631))

Русские смеялись над немцами: «Я есть исучаль русский ясык». Он «исучаль» и «исучиль», а русские свиньи свою родину прохрюкали (639).

Из меморандума немецких профессоров, дипломатов и высших правительственных чиновников рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу 20.06.1915 г. Строго конфиденциально:

«На нашей восточной границе неслыханными темпами – на 2,5 – 3 млн. человек в год – увеличивается население Российской империи. В течение одного поколения население возрастет до 250 млн. человек. Германия может выстоять против такой подавляющей силы на нашем восточном фланге – несомненно, самой большой опасности для будущего Германии и Европы, – если только, с одной стороны, будет создан мощный пограничный вал как на пути незаметно происходящей в мирное время славянизации, так и против насильственной военной угрозы, а с другой стороны, всеми средствами будет сохраняться здоровый рост и развитие нашего собственного народа. Однако пограничный вал и основу для сохранения роста нашего населения составят земли, которые Россия должна уступить. Это должны быть земли, пригодные для сельского хозяйства и заселения. Земли, которые дадут нам здоровых крестьян, этот источник молодости и силы народа и государства. Земли, которые в состоянии принять часть прироста нашего населения и станут для немецких реэмигрантов, желающих покинуть враждебную Россию, новой родиной в их исконно родной стороне. Земли, которые усилят экономическую независимость Германии от заграницы путём создания собственных возможностей для продовольственного снабжения, станут необходимым противовесом развивающейся индустриализации и урбанизации нашего народа…»

И т. д.

Какой бы «меморандум» наши профессора составили? Можно легко реконструировать наиболее возможный вариант:

1. Выдать всем значки и воздушные шарики.

2. Выплатить русскому еврейству 1 миллиард рублей.

3. Прибавить 3% к жалованию (710).

576

Примечание к №566

я ощутил власть над ним, над миром, над языком

Впоследствии, развиваясь, это чувство наделило меня даром «давить на психику». Я оказался способен к очень едкому и агрессивному проникновению в чужой мир. Всегда хотелось интеллектуально депрограммировать, заложить новую программу – более тонкую. Тема господства и подчинения в общении с окружающими всегда инстинктивно маскировалась. Но столь же инстинктивно я стремился к незаметному ломанию и корёжению чужого "я".

577

Примечание к №573

новое правительство наконец помогло. Но не хлебом, ибо не хлебом единым…

В 1901 году в Петербурге вышел благотворительный сборник «Помощь евреям, пострадавшим от неурожая». В нём были опубликованы рассказы видных русских писателей. Доход от издания предназначался для помощи еврейскому населению юга России, пострадавшему от неурожая 1899 и 1900 года. Любому непредубеждённому человеку известно, что в 1899 и 1900 году в России был страшный голод. Его так обычно и называют «голод 1899—1900». И сразу всем все ясно. И особенно от этого ужасного голода пострадало земледельческое население юга России – евреи. Конечно, голод (а точнее – будем называть вещи своими именами – геноцид) был сознательно инспирирован царским правительством. И лишь лучшая часть русской интеллигенции откликнулась и хотя бы отчасти искупила вину русских людей перед еврейским народом. Но каково величие и широта души благородного еврейства, которое в свою очередь благодарно выпустило в 1921 году сборник «Одесса – Поволжью. Посев»! Сейте. В этом сборнике впервые увидело свет одно из стихотворений О.Мандельштама. Оно начиналось так: «Золотистого мёда струя из бутылки текла». Ешьте.