Сергей Галихин
      Хочу сразу же принести извинения.
      Хранитель - первый написанный мной роман. Я переписывал его несколько раз и, признаться, немного запутался в черновиках. То, что я хочу Вам предложить, выдержки, кажется, из окончательного варианта. Еще раз прошу простить за возможные ляпсусы.
      "Последний Хранитель Вечности"
      Хруп. Хруп. Хруп. Хруп. Под подошвами башмаков скрипело битое оконное стекло. Ступая осторожно, словно рысь, он медленно шел по длинному коридору, прислушиваясь к каждому шороху. Шорох. Что там шорох. Слабый, едва уловимый запах серы. Нет, он его не пугал. Все это было знакомо. До боли.
      Неужели опять опоздал...
      Старый двухэтажный дом из красного кирпича. Первый этаж по окна врос в землю, а кирпич внизу левой стены тронулся мхом. Ставни, оживлённые шаловливым ветром, изредка погромыхивали. Входная дверь отворилась со скрипом. Тем же скрипом переговаривались ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Сразу за лестницей начинался коридор. Дубовые половицы отзывались глухим эхом почти при каждом шаге.
      Как в хорошем романе, в конце коридора - казалось, он не закончится никогда, - была дверь. На какое-то время, остановившись перед ней, он прислушался. Всё было по-прежнему тихо. Расстегнув плащ, не издавая ни звука, вытащил меч. В бледном свете холодной луны блеснула сталь. Сталь, для которой невозможного мало.
      По законам того же романа, в комнате, насквозь пронизанной ужасом, должны были остаться только трупы, изуродованные, или нет, лучше растерзанные и пахучие... Сильным ударом ноги Павел распахнул дверь. Кроме бледного лунного света в комнате никого и ничего не было. Буквально выпрыгнув с места, он двинулся вперёд. Оказавшись посреди комнаты, держа меч на вытянутых руках, описал им правильный круг, развернувшись на триста шестьдесят градусов. Тишина была такой, что от нее сразу же зазвенело в ушах.
      Лишь в неуловимо нарушенном порядке вещей было что-то, что сеяло тревогу.
      В углу комнаты стоял торшер, рядом с ним небольшой столик и два кожаных кресла. На окнах висели тяжелые шторы из тёмно-синего бархата. От кресел и до окна, во всю стену от пола и до потолка, тянулся большой книжный шкаф.
      Даже не шкаф, а стеллаж. Точно такие же были по трём другим стенам. В этой комнате у хозяина дома была библиотека. В темноте Паша с трудом нашарил выключатель. Зрачки успели привыкнуть к ночи, поэтому свет больно ударил по глазам. Паша прищурился, морщась, повел головой в сторону. Окинув комнату взглядом, Павел вздохнул:
      - Ну что же, начнем сначала, - и он принялся монотонно осматривать книги на стеллажах.
      К четырём часам утра покончил с библиотекой, а когда стало светать - со всей квартирой. Проверил даже сортир с ванной. Пусто. И здесь ничего.
      - Рассвет, рассвет, шептали листья. Рожденье дня - рожденье века, сказал Паша, глядя в окно.
      Выйдя на улицу, Васильков пошел быстрым уверенным шагом. Ветер гонял по дороге уже не желтые, а тёмно-коричневые листья, изредка закручивая их в воронки. По грязно-синему небу плыли тёмно-серые, с фиолетовым оттенком, осенние тучи. Слабый утренний свет превращал лужи в подобие зеркал. Их отражение только усиливало уныние окружающего мира. Взгляд темных окон казался тоскливым. Снова мимо.
      Всякий раз, когда он нащупывал нить, шел наверняка, кто-то или что-то опережало его и летопись исчезала. А началось всё очень просто и до смешного случайно. И только один человек знал, что в этот день в который раз определилась судьба мира. А точнее, судьба того, кто за него теперь будет отвечать, до бесконечности подтверждая истину. Ничего случайного в этой жизни нет...
      .................
      ...................
      ...................
      ...................
      ...Дом, где жила Лена, был старой постройки, над аркой кирпичом было выложено 1932. Казалось, будь дом на пару этажей ниже, то просто утонул бы в зелени деревьев, которые его окружали. Их было превеликое множество и сейчас, весной, своим цветом и чистотой, они походили на зеленое море. Во дворе на лавочках сидели бабушки. Как водится, они мило беседовали, обсуждая соседей, время от времени, отвлекаясь от темы, чтобы отдать властные распоряжения детишкам, строившим в песочнице город. Двери в подъезде оказались весьма массивными, наверно дубовые, но открывались легко и без скрипа. Наверх вела большая винтовая лестница, с гранитными ступенями и деревянными, покрытыми лаком перилами. Лена с легкостью бежала вверх. Павел не отставал, хотя в мыслях был далёк от этого подъёма.
      Рядом с ним была его принцесса. Её линии были безупречными, а душа светлой и тёплой. Порой она была холодна и непреступна как айсберг, но сейчас это уже казалось несущественным. Знакомство с родителями могло иметь только одно значение. Он стал для неё близким человеком.
      Звонок с такой силой резанул по ушам, что Павел даже вздрогнул. Теперь отступать было некуда. Нет, он не боялся, но внутри ощущалось какое-то необъяснимое волнение. Это как раз и пугало. Лена заметила это и взяла его за руку. Павел почувствовал, что она сама вся дрожит. Они посмотрели друг на друга. Дверь открыла мама. Увидев детей, держащихся за руки, она тепло улыбнулась. В глазах блеснула еле заметная, наворачивающаяся слеза.
      Зинаида Михайловна, так звали маму, выглядела гораздо моложе своих сорока семи. Косметики на её лице почти не было, она прекрасно обходилась без макияжа. Для женщин её возраста это редкость. Работала она в Фёдоровской больнице, специализировалась на сшивании глазных сосудов или нервов, точно Паша не знал. Наверно, это и стало решающим фактором при выборе дочкой своей профессии. Лена заканчивала четвёртый курс мединститута и должна была стать кардиологом. "Ну что же, князь, бояться поздно, - сказал сам себе Павел и шагнул через порог". До двери он провожал Лену не раз. Подъезд, лестница - всё было знакомым, даже родным. Но порог он переступил впервые. За спиной щелкнул замок.
      Квартира была, в общем-то, обычной. Прихожая, кладовка, гостиная, кухня:
      Гостиная находилась в углу дома, и поэтому два окна давали огромное количество света. Посреди комнаты стоял большой круглый стол. И вообще, всё в комнате было настоящее, деревянное, живое. Кресло, комод, шкаф, кровать, а в углу, о боже! - его мечта: старое витое кресло-качалка, с клетчатым пледом на спинке. Паша сразу представил, как глава семьи вечерами, покачиваясь в качалке, курит трубку и слушает Бетховена Отец Лены служил пожарным. Совсем еще не старый полковник. Выглядел он подтянутым, движения его не были грузными, как у большинства пенсионеров. Седые волосы, кое-где пробивавшиеся наружу, как и ожег на кисти левой руке, говорили о том, что медали "за отвагу на пожаре", "за личное мужество", и за что-то еще получены отнюдь не к юбилею. Об этом Павел узнал от Лены. Она часто рассказывала об отце, и эти рассказы Паше нравились.
      - А вот и наш прекрасный прынц. Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут Тимофей Валерьянович, а это папа, Александр Валерьянович. С мамой, как я понимаю, вы уже знакомы.
      - Не пугайтесь, Паша, - сказала Зинаида Михайловна. - Дядя Тимофей хоть и старший брат, но энергия из него так и брызжет.
      - Да. Нам пенсионерам по-другому никак нельзя. Вся наша жизнь в движении.
      Чуть присел отдохнуть, сразу же прокиснешь.
      - А пока прокисает салат, - заметила Лена. - Граждане дорогие, давайте обедать. Мы с утра ничего не ели.
      - Прошу всех к столу, - сказала мама.
      Обед был очень вкусным, а может, и правда, с утра никто не ел, в общем, трапеза прошла весело и с аппетитом. Первые пять минут оказались самыми тяжелыми, но они прошли и, дальше все потекло как ручеёк, легко и непринуждённо.
      После обеда пили чай с яблочным пирогом.
      - Нет. Я не понимаю этих людей! - возмущался дядя Тимофей. - Их всю жизнь обманывали, сажали в тюрьмы, расстреливали, наконец, а они сами же защищают тех, кто все это делал. Я видел глаза этой толпы, это страшно.
      Немыслимо! В тот момент я поверил, что это есть их последний и решительный бой. Они горели такой ненавистью ко всему, что не с ними.
      - Это бывшие партбюрократы, - вмешался папа, - как бы ты поступил, когда у тебя всю жизнь было всё? Ты был хозяином жизни, хозяином над рабами, а у тебя взяли и всё отняли. В одно мгновенье ты стал, как и все, ничем.
      - У нас не было столько райкомов, сколько людей вышло на улицу! - дядя Тимофей заметно разгорячился. - Но в одном ты прав - старые. Три четверти из них, кому за пятьдесят. Зина, ты - врач. Объясни их поведение с точки зрения медицины. Почему старые люди, которые всю жизнь всего боялись и лгали друг другу, вдруг взялись за камни и палки.
      - Во-первых, медицина здесь бессильна. Во-вторых, у них была уверенность в завтрашнем дне.
      - Уверенность?
      - Да, уверенность. Пусть в материальном смысле у свинарки и токаря почти ничего не было. Не было машин, домов в лесу, брюликов в шкатулке. Но был мизер, крохи, на которые они могли существовать. И главное, не было необходимости думать, что делать завтра, где и как заработать на еду.
      - Ну ладно пенсионеры, - согласился папа, - люди, прожившие жизнь.
      Конечно, им трудно менять свой образ жизни, заново устраиваться в новом, абсолютно чужом мире. Но есть много нестарых, думающих так же. Здоровые сорокалетние мужики мечтают о 75 - ом годе. А их дети, 15 - 20 летние сопляки, тоже не хотят ничего делать, но всё иметь. Я не о вас, Павел.
      - Ну, почему же не обо мне, - спокойно ответил Паша. - Мне 23, и всего год назад я работал на обычном советском заводе. Раньше, на самом деле, было всё просто. Отучился - распределение. Молодого специалиста уволить нельзя. Нет, я их не защищаю. Скорее наоборот. Я с ними работал, разговаривал, пил водку.
      Их мнение - что им все должны. Начальник должен дать работу, здесь я не спорю. Но им нужна не просто работа, а дорогая. В их понимании хлеб должен стоить как коробка спичек, автомобиль как велосипед. Страна им просто должна, потому что они в ней живут. А дети их часть, их продолжение. И потом, детьми надо заниматься, воспитывать их, но никто не хочет это делать.
      Им лень сходить в музей, в парк. Даже в кино. Чтобы после фильма обсудить с ребёнком его содержание. А мне никто ничего не должен и:
      - Вам совсем не хочется иметь дом и дорогую машину? - перебил дядя.
      - Я не сумасшедший. Конечно, я хочу хорошо жить и ни в чём себе не отказывать. Но для этого я готов работать 25 часов в сутки. И меня не интересует, во сколько раз хозяин имеет больше чем я.
      - Довольно, спорщики, - сказала мама, - разговоры о политике плохо влияют на пищеварение. Так что давайте, сменим тему. Извините, Павел, но нам хотелось бы получше узнать друга нашей Леночки. Ничего, если мы вас немного порасспрашиваем?
      - Я для этого и пришел, - ответил Павел и улыбнулся.
      - Вы живёте с родителями?
      - Нет. Я снимаю однокомнатную квартиру, а мама с папой живут в Кашире.
      - А работаете где?
      - Брат моего бывшего начальника с завода - хозяин небольшой строительной фирмы здесь, в Москве. Меня ему рекомендовали. Помимо строительных работ, мы продаём стройматериалы, оборудование, подсобные механизмы. А я что-то среднее между помощником снабженца, курьером и торговым агентом.
      - И как вы думаете, молодой человек, - осторожно поинтересовался дядя, - у вас есть шансы подняться по служебной лестнице?
      - Думаю, что есть, но меня это не сильно беспокоит. Очень большая ответственность, и потом, для этого нужно образование, а у меня с этим беда.
      Излишне ленив.
      - Вот те раз! - воскликнул папа, - Готов работать 25 часов - и ленив?
      - Когда работаешь, то находишься в постоянном движении, и, как правило, сразу видишь результаты своего труда. А часами смотреть в книгу... Я засыпаю на второй странице.
      Потом еще долго говорили о родственниках Лены и родителях Павла. За окном сгущались сумерки, загорались уже вторые звезды. Наступала тёплая весенняя ночь. Павел с Леной стояли на балконе и любовались ночным городом. Лена обхватила его руку и прижалась к плечу. Что не говорите, а Москва ночью становится совсем другой. Темень закрывает общее пространство черной пустотой, а фонари как бы выхватывают из неё отдельные куски мира, вместе с ветвями деревьев и стенами домов.
      - Я не помешал? - спросил дядя Тимофей.
      Лена обернулась и увидела дядю. Паша лишь чуть повел головой.
      - Нет, дядя, что ты, - ответила Лена. (Да! Помешал! - сказал про себя Павел)
      - Вы прямо как два лебедя. Жаль, не умею рисовать. Я бы написал великолепную картину. А вы, Павел, кажется, умеете? И еще Лена говорила, что вы фехтуете.
      - Да, немного умею.
      - Немного? А Лена рассказывала, что Вас приглашали чуть ли не на чемпионат Европы, а вы не поехали. Почему?
      - Была одна история. И потом, вы видели когда-нибудь наши соревнования по телевизору?
      - Конечно. И не раз.
      - Это грубо и отвратительно. Соперники стоят на узкой дорожке как два бандита и тыкают друг друга. А побеждает тот, кто первым сделает укол, даже если ответный опаздает на долю секунды. Бред! Поединок - это песня, симфония движений в пространстве. И на дуэлях побеждал тот, кто остался в живых, а не тот, кто первый уколол.
      - Да-а, - сказал Тимофей Валерьянович, - теперь я понимаю, почему вас называют Князем. Не пугайтесь, об этом тоже Леночка рассказала. Ну что же, мне пора, я ведь к вам подошел простится. До свидания. Если будет желание, заходите в гости. Леночка адрес знает. У меня есть одно холодное оружие, думаю, оно Вам понравится.
      - Обязательно зайдём, - ответил Павел, - я слышал, что вы коллекционер, монеты собираете, я Вам тоже одну монету покажу. Говорят, она из Атлантиды.
      - Если так, то она бесценна. Берегитесь воров, - сказал дядя уже из прихожей и засмеялся.
      ..................
      ...................
      ..................
      ...Прошло два месяца с того момента, как Васильков первый раз взял в руки меч. Ничего не напоминало об этом вечере. Лена до конца лета уехала в Америку на стажировку и вот-вот должна была вернуться. Рабочий день сегодня у Павла закончился после обеда, и он не знал, чем ему заняться. Ехать домой совсем не хотелось, пойти тоже было некуда, да и не к кому. Лето - мёртвый сезон. И тут он вспомнил о Тимофее Валерьяновиче. Позвонил ему, тот, к счастью, оказался дома и, узнав, что это Паша, пригласил его к себе. Правда, заехать домой, чтобы забрать монету, всё же пришлось. На стареньком Фольксвагене Васильков подъехал к дому дяди Тимофея. Выходя из машины, Паша ощутил лёгкое волнение. Чего греха таить, он очень хотел, чтобы меч стал его. Держа подмышкой плед, в него он намеривался завернуть уже свой меч, Паша вошел в подъезд.
      Тимофей Валерьянович встретил гостя, как всегда встречал гостей, с радушной улыбкой и раскинутыми руками.
      - Заходите, Павел, заходите.
      - Здравствуйте, Тимофей Валерьянович.
      - Ох, и завидую я вам, молодым! - сказал дядя. - Только с работы, весь день на ногах, а всё равно бодрячок. Проходите, я быстро.
      Паша прошел в комнату, а дядя ушел на кухню.
      - Сегодня день просто получился короткий, да и делать особенно было нечего, - ответил Паша. - А вот вчера, к вечеру, я совсем не выглядел бодрячком.
      - Так много работы? - с сочувствием поинтересовался, из кухни, Тимофей Валерьянович.
      Из крана в чайник с шумом полилась вода. Что-то передвинулось на плите и из кухни донеслось очень сдавленное, но весьма эмоциональное ругательство.
      Дядя Тимофей обжегся.
      - Нервов еще больше, - отозвался Паша, он прошелся по комнате и сел на диванчик, а дядя продолжал шурудить на кухне. - Спекулянтская жизнь сплошные нервы.
      Тимофей Валерьянович вошел в комнату с полотенцем, перекинутым через плече. О его край он вытирал мокрые руки.
      - Извините меня, Павел, но я просто кипю, шипю и пюзырюсь оттого, как мне хочется увидеть монету. Разговоры - это светская часть, давайте перейдём к деловой.
      - Давайте, - сказал Паша.
      Он поднялся с дивана, запустил руку в карман брюк, извлёк оттуда монету и положил, точнее, бросил её на стол перед дядей. Так, знаете ли, раньше бросали мелочь в тарелочку и говорили, "два с сиропом" где-нибудь в парке, на прогулке. Глаза дяди вспыхнули огоньком, как на мгновенье показалось Паше, нехорошим огоньком. Но на самом деле, это был просто азартный взгляд заядлого коллекционера. Тимофей Валерьянович открыл дверцу шкафа, достал лупу и начал рассматривать монету. Васильков отошел к картинам.
      - Одно могу сказать наверняка, - заметил он, - это очень старая и редкая монета. Из Атлантиды она или нет, я не знаю, но лет ей очень много.
      - Да. Дед говорил, что она старше мира, - согласился Паша, рассматривая картину Малевича.
      - Гораздо старше, - сказал дядя, посмотрел на неё еще немного и, отложив в сторону, поднялся из-за стола. - Потом налюбуюсь.
      Он вышел из комнаты. Паша обернулся, лишь, когда дядя вернулся в комнату с мечом, говоря на ходу:
      - Забирайте. Будем считать, что мы поменялись.
      - Неравноценный обмен, - сказал Паша, подходя к столу, на котором лежал меч. - Этот кругляк, может быть, и старый, но непонятно, что это на самом деле. А меч, как вы сами говорите, историческая редкость.
      - Не обольщайтесь, он может быть подделкой, - с ехидцей в глазах заявил дядя.
      Они ударили по рукам. Васильков в переполняющих его эмоциях взял в руки меч и, как и в первый раз, ощутил непонятное чувство страха. Он подержал меч в руках немного дольше, чем прежде, и вдруг страх сменился приливом силы.
      Васильков, как и в первый раз, испугался своих ощущений. Всё не объяснимое всегда пугает людей.
      - А что изображено на эфесе? - спросил Паша.
      - О-о-о, это очень интересно, - оживился дядя. - Павел, хотите коньяку? У меня есть превосходный "Армянский", ему восемьдесят лет, старше меня.
      - Да, пожалуй, рюмка коньяка была бы, кстати. А то я что-то разволновался.
      - Хм. И есть от чего, доложу я вам, - улыбнулся дядя.
      Тимофей Валерьянович подошел к буфету, открыл дверцу и достал заветную бутыль. Потом сходил на кухню и принес блюдце с нарезанным лимоном.
      Мбу... - сказала пробка. Коньяк разлили по рюмкам, и неописуемый аромат заполнил всю комнату. "Пивцы" дзынкнули хрусталём.
      - Будь здрав, боярин! - сказал дядя и опрокинул содержимое рюмки во чрево.
      И только он собрался туда же определить лимон, как Паша схватил его за руку.
      - Не надо! Зачем? Вы всё испортите, это же не водка! - дядя слегка удивился. - Подождите пару секунд, сделайте вдох ртом и насладитесь тем блаженством, которое сейчас вас охватит.
      Через некоторое время Тимофей Валерьянович облизал языком губы и, расплывшись в блаженной улыбке.
      - Черт возьми, умирать пора, а коньяк пить научился только сейчас, произнёс он не открывая глаз.
      - Напрасно все закусывают лимоном, - сказал Паша и проделал ту же процедуру. - Лимонная кислота обжигает все рецепторы на языке и во рту. От букета не остаётся и следа.
      - Знаете, Павел, я рад, что в Вас не ошибся. Вы нестандартно мыслите. Ну да ладно, вернёмся к нашему ножичку. Я навёл справки и выяснил, что изображение на эфесе принадлежит мифическому ордену "Хранителей вечности". Он очень малочислен и на протяжении всего существования мира охраняет его от сил зла. Спасая вечность, рыцари ордена всегда ухитрялись оставаться в тени, правда, был один прокол. Георгий Победоносец стал легендой. Считается, что тот, кто возьмёт в руки этот меч, тот и будет следующим его хранителем. И если зло опять придёт на землю, то именно ему придется с ним сразиться.
      - На него свалилось огромное счастье, но он не успел посторониться, сказал Паша, растягивая слова. - Вы намекаете, что это я следующий?
      - Ну что вы, - улыбнулся дядя, - это просто легенда, да и вы так ловко фехтуете, что Вам просто грех бояться.
      - Меч и шпага - это несколько разные вещи, - уточнил Васильков. - Ну да ладно. Раз уж так получилось, то лучше знать как можно больше. Что еще есть в вашей справке?
      - Существует дверь в другой мир, - продолжал дядя Тимофей, он явно обрадовался интересу Павла. - Пространство и время часто меняются местами.
      И вот посреди этой путаницы есть мёртвый лес, он окружает город теней.
      Посреди города стоит замок Отчаянья. Вход охраняют вера, надежда, любовь.
      Чтобы пройти в замок, нужно или убить их, или вернуть к жизни. А в замке ждёт Воин Смерти. С ним тебе и предстоит сразиться.
      - Так значит, все-таки мне! - Васильков улыбнулся и посмотрел на дядю Тимофея.
      - Ну... Я это образно, - опомнился дядя. - Вот такие вот сказки... - в воздухе повисла тяжелая пауза.
      - Еще по рюмочке? - спросил дядя.
      - Нет, спасибо, - ответил Паша. - Совсем забыл, я же за рулём.
      - Ничего страшного, - успокоил дядя. - Мы сейчас поужинаем, и всё будет в порядке.
      За ужином они говорили о пустяках, но Павлу казалось, что дядя что-то не договаривает. Он довольно ловко уходил от любых вопросов касающихся меча.
      Похоже, он сказал ровно столько, сколько было нужно знать Василькову, и ни слова больше.
      Когда прощались, уже в дверях, Тимофей Валерьянович записал Павлу три телефона и сказал, что эти люди смогут рассказать о мече гораздо больше, если только у него останется интерес. Так, с мечом, завёрнутым в плед, Павел вышел из подъезда и сел в автомобиль. Занятный у них получился разговор - сказка, рассказанная на ночь. "А здорово, наверное, было бы: Я спасаю мир!", - подумал Васильков, улыбнулся своим мыслям и повернул ключ в замке зажигания. Машина вздрогнула, заурчала и через минуту тронулась с места, оставляя за собой клубы сизого дыма.
      После ухода Павла Тимофей Валерьянович сел у телевизора смотреть "Джентльменов удачи", он очень любил этот фильм.
      - Ты куда меч дел, лишенец? - послышалось из-за спины.
      Тимофей Валерьянович вздрогнул и обернулся. В дверях стоял кто-то в монашеской рясе, подпоясанный веревкой, с капюшоном, натянутым на глаза.
      - Как вы сюда попали? - неуверенно пролепетал он.
      - Как я сюда попал? Куда ты сейчас попадёшь - вот где удивление будет огромным! Где меч, старый пень? - угрожающе прорычал гость.
      - Господи, я уже и сам перестал в это верить, а вы всё-таки пришли.
      - Я сказал, где меч?
      - В надежных молодых руках. Я отдал его, и просто так Вы его теперь не получите.
      - Кто он? - настаивал гость.
      Подойдя к старичку, Капюшон схватил Тимофея за горло и приподнял на вытянутой руке. Ноги у дяди оторвались от пола, с них, издав лёгкий шлепок, свалились тапочки, что-то хрустнуло в шее. Тимофей Валерьянович давно понял свою обречённость и был готов к смерти. С того далекого дня, как он стал одним из рыцарей "Хранителей вечности", в глубине души был страх перед этой встречей. Тимофей Валерьянович даже не умел обращаться с мечом.
      Случай - и ты владеешь страшной тайной. Но в этом испуге не было трусости, и будь шанс начать всё сначала, то его поступки были бы такими же. Преодолев ужас, Тимофей попытался разглядеть лицо под капюшоном. То, что он там увидел, было похоже на бездну. В лицо ему пахнуло серой и гнилью...
      Приехав домой, Павел развернул меч сразу же, как только захлопнул дверь.
      Он явственно представил, как принесёт его в клуб. Такого они еще не видели!
      Меч на самом деле был великолепен. Сталь сверкала ярче солнца, серебряный эфес был виртуозной работы. Несомненно, та шпага, что хранилась в клубе, тоже была хороша. Не муляж - семнадцатый век и отличное состояние. Но по сравнению с этим, выглядела простой игрушкой. Павел достаточно далеко ушел в своих мечтах, как вдруг в них появился запах. Непонятный запах то ли гари, то ли еще чего. И такой стойкий и явственный, что он вернул его из сладких грёз на землю. Запах не исчез. Павел не на шутку испугался. Он прошел на кухню, включил свет и огляделся. Здесь было всё в порядке. Может быть, в комнате? - и Паша быстро двинулся туда.
      За закрытой стеклянной дверью, на фоне угасающего дня виднелся еле различимый силуэт. Вот тут Васильков перепугался еще сильнее. Держа меч перед собой двумя руками, он толкнул им дверь. Дверь распахнулась плавно и без скрипа. Вонь усилилась. Перед окном стоял кто-то в черной рясе, подпоясанный белоснежной верёвкой, с капюшоном, натянутым на глаза. Вонь явно исходила от него.
      - Какого хрена? - почти хрипящим от волнения голосом спросил Паша.
      - Всё может еще очень хорошо закончиться. Не надо заранее нервничать, и не стоит быть таким глупцом, как тот старик, от которого ты сейчас приехал.
      Гость повернулся к окну спиной, в наступивших сумерках его силуэт выглядел зловеще.
      - Что с ним? Дрогнувшим голосом спросил Паша.
      - Он умер, - искренне сожалея, сказал "капюшон". Он говорил плавно, на распев. - Сердце слабое я не учел. А он был прав. Руки действительно молодые.
      Но вот надёжные ли? Ну, так что, договоримся по-хорошему или ты тоже будешь упираться?
      - О чем договоримся? - спросил Павел и почувствовал холодный ветерок, пробежавшийся по его спине. Ноги подрагивали уже давно.
      - Отдай меч, гаденыш. А не то душу из тебя вытяну! По капельке. Для удовольствия.
      - А ключ от квартиры не дать? - спросил Паша, а потом подумал: Зачем ему ключ, он ведь и без него вошел.
      - Хм-хм-хм: - гадко хихикнул капюшон. - Ты правильно подумал - глупость сказал. А вот интересно, долетит твоя девка или керосин кончится? - Паша вспомнил о Лене и почувствовал прикосновение страха. - Отдай меч, и я оставлю Вас в живых.
      - Тебе надо, так подойди и возьми! - почти прорычал Васильков.
      От страха не осталось и следа, были лишь злость и желание убить не прошеного гостя. Разрезать его на сотню маленьких частей.
      - Запросто, - пропел капюшон с улыбкой, и непонятно откуда появившейся меч сверкнул в его руках. - А ты на самом деле смелый, - он больше не распевал. - И девка твоя долетела. Сейчас звонить будет.
      Звонок, как спица, проткнул Павлу сердце. На мгновенье он невольно отвлёкся на телефон, а когда повернулся обратно гость уже исчез. Паша нащупал выключатель и щелкнул им. Комната была пуста, лишь запах серы напоминал о том, что было в ней минуту назад. Телефон не унимался. Паша, покачиваясь, медленно подошел и поднял трубку.
      - Да.
      - Здравствуй, это я. Я прилетела! - сказала Лена.
      - Привет, я очень рад, - ответил Паша голосом пьяным, от адреналина.
      - По голосу не скажешь.
      - Я спал. Ты разбудила, - это первое, что пришло ему в голову.
      - С кем? А то голос очень недовольный! - в трубке послышались жесткие нотки, назревал скандал.
      - Да ни с кем, просто спал, - резко ответил Паша.
      - Стоило звонить тебе первому, чтобы ты на меня орал, - фыркнула Лена и бросила трубку.
      Какое-то время Паша стоял, прижав трубку к уху, и слушал короткие гудки, пытаясь вникнуть в суть происходящего. Ни одной мысли, даже мыслишки, не пришло ему в голову. Перед глазами стоял только Капюшон. Повесив трубку, покачиваясь на неверных ногах, Васильков пошел в ванную. Включил холодную воду, меч положил на раковину перед собой и большими глотками начал пить, пить, пить... Умылся. Постоял немного, опершись двумя руками о края раковины, наблюдая, как стекает вода, закручиваясь винтом. Потом поднял голову, потянулся за полотенцем и замер. На крючке рядом с полотенцем висел медальон, подаренный ему Джульеттой. Глаза начали медленно расширяться, на медальоне был изображен рыцарь, преклонивший колено. Сняв блесенку с крючка, Васильков поднес её к мечу. Изображения совпадали во всём! Паше стало нехорошо. Непонятная смесь чувства страха, бешенства, собственной глупости и ничтожества:
      - Что здесь происходит?! - заорал Паша, глядя на своё отражение в зеркале.
      Первая мысль, которая оказалась более или менее ясной, это то, что сказала Джульетта, даря ему медальон: "Он спасает душу". Тут же припомнилось обещание Капюшона вытянуть из него душу по капельке. Дрожащими руками Павел быстро надел медальон. Наверное, это выглядело очень глупо, но ему стало намного легче. Легче от одной мысли, что хоть что-то тебя защищает, когда все против тебя. Держа меч перед собой двумя руками, он сделал, пусть несмелый, но твёрдый шаг вперед. Чего он боится, ведь гость уже ушел? В крайнем случае, можно всё еще раз проверить. Паша зажег свет в туалете, кладовке, на кухне. В доме горели все лампочки, которые только были. Со стороны это походило на непонятный ритуал, но какое сейчас значение это имело. Ему просто было страшно, как в детстве, когда он просыпался ночью один в тёмной комнате. Как в детстве, когда за проделки бабушка запирала его в тёмном чулане и пугала Бармалеем. Как в детстве... Да, это было похоже на сказку, только в ней уже умер один человек, умер по-настоящему, не понарошку.
      Никого. Если никого нет, значит ему некого бояться. Некого бояться. Эта фраза повторялась в голове до бесконечности. Паша прошел на кухню и, не выпуская из рук меча, поставил на плиту чайник. Было уже далеко заполночь, но не было никакой связи с реальным течением времени. Васильков сел на табурет и прислонился спиной к холодной стене. Сначала изредка, а потом всё чаще его тело начало вздрагивать. Изгибом локтя Паша закрыл глаза и, склонившись над столом, заплакал. Заплакал навзрыд, только слёз не было, и от этого чуть мокрые глаза очень сильно болели. Василькову было страшно. Очень страшно.
      Чайник вскипел, чай заварился. Сидя на кухне, держа в одной руке меч, а в другой кружку с чаем, Васильков провёл ночь и начало утра. В конце концов, у него получилось уснуть...
      ..................
      ...................
      ..................
      ...Телефон всё еще звонил. Не закрывая двери, Паша бросился к нему и практически сорвал трубку.
      - Ты смотри, какие мы гордые! - послышалось на другом конце провода. Трубку брать не желаем.
      Сергей говорил надменно, как бы пытаясь уязвить Павла. Тот самый Сергей, который попросил его присутствовать на соревнованиях, где и произошло знакомство с полковником.
      - Позвонил раз за два месяца и еще чем-то недоволен! - достойно парировал Паша.
      - Приезжай ко мне на дачу. Будет весело, - предложил Сергей.
      - Приглашаешь?
      - Точно.
      - А что за мероприятие?
      - Приедешь - увидишь, - интригующе заявил Сергей. - Обещаю море удовольствия и сюрпрайз.
      - Хорошо, - согласился Паша. - Сейчас съем что-нибудь и приеду.
      - Только не тяни, - сказал Сергей и повесил трубку.
      Наверное, это то, что нужно в данной ситуации. Возможность хоть ненадолго забыть о страшной действительности. Паша открыл холодильник. На сковороде мирно покоились три котлеты. Он увлёк за собой две, оставив одну про запас.
      Первая котлета отправилась в рот сразу же, вторую он собирался разъяснить на пути к машине. Васильков спускался по лестнице. Меч, завёрнутый в плед, был обхвачен левой рукой и прижат к телу, везти его к Сергею в чехле Паше показалось менее романтично. Он вышел из подъезда, дожевав первую котлету, и отправил по назначению вторую. Фольксваген плавно тронулся и выехал со двора.
      Положив трубку на телефон, Сергей подошел к открытому окну. Со второго этажа родительской дачи вид в даль был очень живописным. Дачный посёлок стоял на возвышенности. С трёх сторон его окружал смешанный лес, с четвёртой - неширокая полоса берёзовой посадки. Перед домом в ней был разрыв, метров пятнадцать, и через него просматривалось, как тропинка спускается к пруду. За прудом раскинулся сосняк.
      Сергей потянулся, заложил руки за голову и, закрыв глаза, втянул ноздрями чистый лесной воздух. С первого класса они с Павлом были приятелями. До настоящей дружбы дело не доходило, но отношения были очень тёплыми. Они вместе занимались спортом, иногда сообща проводили свободное время. Как это часто бывает, после школы все разбрелись по жизни в разные стороны, а эти двое продолжали встречаться на тренировках. Наверно, поэтому их знакомство перешло на новый уровень. Они не были голубыми, просто любили друг друга.
      Отойдя от окна, Сергей взял со стола скрипку. Это была его мечта, его страсть, всегда недостижимая и манящая за собой. Он приладил её к подбородку, вскинул смычок и волшебная музыка заполнила комнату.
      ..................
      ...................
      ..................
      Паша остановился возле дома Сергея и заглушил двигатель. Посёлок был небольшим, на его улицах редко встречались прохожие. Всё было тихо. За воротами находилась огромная территория со своим куском леса. Дом стоял в её ближней части. Подойдя к входной двери, Паша услышал доносившиеся со второго этажа звуки скрипки. Переложив поклажу из правой руки в левую, он открыл дверь. В доме никого не было. Васильков прошел через столовую к лестнице на второй этаж. По мере того как Паша поднимался по лестнице, звуки усиливались. Васильков открыл дверь и увидел Сергея, стоящим лицом к окну и играющим на инструменте. Это что, такой сон? Он же не умеет, не знает, с какой стороны ее берут. Паша подошел ближе и остановился. Хозяин давно заметил приход гостя, но доиграл сюиту до конца и, лишь закончив, заговорил.
      - Чего молчишь, нравится?
      - Бред какой-то, - сказал Паша, - ты ведь никогда не учился:
      Тот, кто взял её однажды в повелительные руки, У того исчез навеки безмятежный свет очей, Слуги ада любят слушать эти царственные звуки, Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
      Сергей читал стихи медленно, распевая каждое слово. На столе и стенах в канделябрах горели свечи. Их свет придавал сказанному какую-то особенную интонацию.
      - Как точно сказал Гумилёв, - заметил Сергей, закончив декламировать, и положил скрипку на подоконник. - Теперь я понимаю, почему он тебе нравится. Знал, о чем говорил.
      Когда Сергей читал стихи, у Павла в голове мелькнула нехорошая мысль. Он опустил меч вниз, держа его за рукоять и поддерживая плед двумя пальцами.
      Потом медленно отвёл пальцы в сторону, плед заскользил по лезвию, падая на пол и обнажая сталь.
      В окне солнце коснулось горизонта, и небо вспыхнуло кроваво - красным закатом. Сергей повернулся к гостю. Когда он разворачивался, в его руках взметнулся меч и сверху вниз опустился на голову Павла. Тот успел развернуться левым плечом вперёд, подставить свой клинок. И молниеносным движением, справа налево распорол Сергею брюхо. Скрипач выронил меч и прижал руки к животу. Нет, кровь не брызнула, как вино. Вместо этого сквозь растопыренные пальцы кое-где свесилась требуха. Васильков отшатнулся назад.
      Сергей посмотрел несколько секунд на живот, затем поднял глаза на Павла. На дрожащих губах появилась страшная улыбка.
      - Всего один день. Как мало: - протянул Сергей. Его голова качнулась назад, он упал сначала на колени, а затем навзничь.
      Паша стоял со стеклянными глазами, так и не опустив меча после удара, и смотрел на человека, лежащего на полу в луже крови. Он сначала сделал, а потом понял, что именно.
      - Какой кошмар, - донеслось сзади. - Ты похож на Каина. Поверь мне, я знаю.
      Паша обернулся. В кресле, в углу, сидел капюшон.
      - Убить своего лучшего друга, - какой пассаж, - не унимался капюшон. Представляю, какой вулкан клокочет у тебя внутри. Убийца! - после этих слов он встал и начал прохаживаться по комнате, пряча кисти рук в рукавах. Паша приготовился к новой схватке.
      - Вот так, мой юный друг, и это только начало, так сказать, номер два, - продолжал философствовать Капюшон. Васильков следил за ним не мигая. - И не уговаривай, я твоё оружие теперь и сам не возьму. Ведь у нас с тобой обширная программа.
      - Умри сука! - заорал Павел и ударил Капюшона сверху по голове. Но тот просто исчез, и от меча пострадал лишь сервант. Раздался треск дерева, звон разбитого стекла и фарфора.
      - Мальчишка, - укоризненно проговорил Капюшон. - Я тебя даже властям не отдам, сам позабавлюсь.
      Он начертил перстом в воздухе воображаемую линию, и одна из стен в комнате вспыхнула.
      - Уходи. В деревне шесть человек, и все они сейчас спят, так что свидетелей не будет, - сказал Капюшон и прыгнул в огонь.
      Пожар оставлял право только на один выбор. Паша побежал вниз по узкой лестнице, путаясь ногами. Оказавшись на улице, он кинулся к воротам, но вдруг вспомнил, что оставил плед и хотел было вернуться за ним. Дом пылал полностью, как "пионерский костёр". Паша завел машину и ретировался. Как только посёлок скрылся за горизонтом, раздался взрыв, взорвался газовый баллон на кухне, и почти сразу зазвенела рельса. Очнувшимся соседям вместо дома остался факел.
      Через десять километров, Паша остановился и, открыв дверцу, вывалился из машины. Его вывернуло наизнанку. Когда стало немного легче, Васильков выбрался из кювета и сел на траву. "Сергей хотел меня убить! Бо-ог мо-ой! У него это могло получится, ведь, по правде говоря, я этого не ожидал. А эта тварь знает, кому и где нажать... И как он узнал о его мечте? Кто он, дьявол?
      Вряд ли. Скорее всего чертёнок. Такой маленький гадёныш, который хочет выслужиться у сатаны. Да и какая разница большой он или маленький. Главное, что он оттуда, и приходил он за мной".
      В какой-то момент Паша поймал себя на мысли что уже ни о чем и не думает, а просто сидит и смотрит на деревья. На то, как ветер приводит в движение листья на ветвях. С грохотом мимо Василькова проезжали тяжелые фуры, коегде деревья тронулись желтым цветом. Васильков поднял вверх глаза. На голубом небе появлялись первые звёзды...
      ..................
      ...................
      ..................
      ...Прошло два месяца с того момента, как первый раз появился гость в капюшоне. Он больше не приходил лично, но его присутствие ощущалось ежедневно. С полок постоянно что-то падало на голову. Можно было поставить чайник на плиту, и через пять минут плита будет выключенной, хотя чайник будит теплым. Регулярно пропадали ключи от входной двери, и выйти из дома было просто невозможным. Казалось, что кто-то стоит за занавеской и дергает за невидимые ниточки, а всё вокруг повинуется его власти. Напряжение Павла, как спираль, с каждым новым витком становилось всё выше и выше. Не прошло и недели, как он почувствовал, что начинает сходить с ума.
      На работе тоже было не всё в порядке. Павла обвинили в воровстве, и выглядело это достаточно убедительно. Кроме мелких гадостей, были и крупные. Заболела мама. Её увезли ночью с сердечным приступом. После звонка отца, сообщившего эту страшную новость, Паша долго сидел в комнате с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Его сжатые кулаки подрагивали. Ощущение собственного бессилия в отношении происходящего, что может быть страшнее. Василькову стоило неимоверных усилий, чтобы сдержаться и не впасть в истерику.
      Отношения с Леной первый месяц оставались такими же плохими, как и были. К концу второго они стали еще хуже. Паша пытался несколько раз поговорить с ней, но разговор быстро переходил в перебранку.
      Вот и сейчас он сидел на скамейке во дворе её дома и ждал Лену, чтобы объясниться. Но этот раз будет уже точно последним. Павлу нужно услышать ответ на один единственный вопрос. Не очередной скандал, а именно ответ. Да или нет.
      Конец октября. Было достаточно холодно, и Павел слегка озяб. По пустому двору изредка проходили прохожие. Он сидел на лавочке напротив подъезда Лены больше часа и уже собирался уходить, как вдруг во двор въехал подержанный Опель. Он лихо закладывал повороты и резко затормозил напротив Паши. Из Опеля вышел худощавый молодой человек полубыковатого вида. На нём было пальто тёмно-красного цвета, так называемого "бизнес класса", а на голове кепка "Адидас", из-под которой лапушились прозрачные, с красной каёмочкой и редкими красными прожилками, уши. Такое сочетание всегда не то чтобы бесило Пашу, а скорее веселило. Это чучело обошло "шмопель" и открыло пассажирскую дверь. Из машины вышла Лена! Такого поворота событий Паша не ожидал. Их взгляды встретились. Чучело немного отстало, завозившись с сигнализацией. Васильков поднялся и сделал шаг. Лена шла ему навстречу, казалось, что она это делает неуверенно. Когда они поравнялись, Паша заговорил первым.
      - Здравствуй.
      - Здравствуй, - ответила Лена. Её слова были словно дыхание снежной королевы.
      - Мы можем поговорить?
      - Мне некогда, - бросила Лена так же странно, как и шла.
      - Всего одну минуту, - сказал ей вслед Паша, но Лена отрицательно покачала головой и, не останавливаясь, скрылась за дверью подъезда.
      - Как знаешь, - еле слышно сказал Васильков закрытой двери и поставил логическую точку. Развернувшись, он прошел мимо чучела и направился на бульвар. Полубык посмотрел ему вслед и трусцой, теряясь в догадках, скрылся в подъезде.
      Оказавшись на бульваре, между деревьями и скамейками, Паша остановился на мгновенье, посмотрел на окна Лены, их было видно с бульвара, и пошел по дорожке неторопливой походкой, пиная желтые и красные листья. Он вздохнул глубже. Воздух был по-осеннему свежим. Несвежими казались лишь мысли.
      Вроде бы должно было стать легче, но легче не стало. Одной проблемой теперь меньше, с другой стороны, рухнула еще одна надежда, еще один смысл жизни.
      У Василькова их теперь осталось совсем мало.
      Паша сел на скамейку. По бульвару шли люди, гуляли дамы с собачками и бабушки с внучками. Осень находилась в предпоследней стадии, деревья почти все стояли наполовину голые, в редких лужах вместо воды был тонкий лёд.
      Казалось, что вот-вот кончится завод, всё остановится и мир рухнет.
      - Господи! Почему же так тошно? - едва слышно почти простонал Павел, склонив голову и уткнувшись лицом в ладони.
      - Время такое. Кончается год, кажется, кончается любовь. Скоро кончится век.
      Ощущение такое, что мир вот-вот рухнет. Особенно страшно осознавать, что от тебя зависит, рухнет он или нет?
      Васильков обернулся. На скамейке, слева от него, сидел старик. Совсем неприметный старичок, в шляпе и сером плаще.
      - Кто вы? - спросил Паша.
      - Апостол Пётр. Вы наверняка обо мне слышали.
      Паша смотрел не мигая. После встречи с чертом его сложно было чем-то удивить, но всё же он снова надеялся, что ему показалось.
      - Спокойнее, молодой человек. Где Ваше чувство юмора? - укоризненно говорил старичок. - Не так важно, кто я, как то, что я могу Вам рассказать, - Паша посмотрел по сторонам и заглянул за спинку скамейки.
      - Вы что, возомнили себя шпионом? - спросил старик. - Что вы оглядываетесь?
      Паша ничего не ответил, точнее, пытался, но не смог. Его хватило только на то, что бы хлопать глазами.
      - Вы меня просто пугаете, - сказал старичок. - А мы на вас так надеялись.
      - Мы - это кто? - наконец выговорил Паша.
      - Вы знаете, что за оружие у вас дома на столе?
      "Черт! Я первый раз оставил дома меч, - мелькнуло в голове у Павла".
      - Похоже, не знаете. Это очень старый меч, он старше мирозданья. За свою длинную жизнь он спас много миров, теперь охраняет Ваш. Но сам по себе он бесполезен. Ему нужны крепкие руки и чистое сердце. Похоже, Тимофей Валерьянович нашел и сердце и руки.
      - Так он один из вас? - спросил Паша и добавил. - Был...
      - Да, - ответил старичок, - был. Только не из нас, а из вас. Он был рыцарем, или воином, как угодно, "Хранителем вечности".
      - Так кто же Вы?
      Паша смотрел в глаза старичку, они не были пустыми, скорее даже теплыми.
      В них была жизнь.
      - Я помощник. Один из тех, кто Вам, рыцарям, помогает.
      - Помогает в чем? Что, вообще, происходит? - Паша повысил голос.
      - Я сейчас всё расскажу, только, пожалуйста, не перебивайте меня, если что-то уже знаете. - И старичок поведал леденящую душу историю.
      От начала мирозданья и до конца дней любой жизни существует добро и зло.
      Светлая и тёмная сторона любой души, а между ними - борьба. Так было всегда, и так будет.
      Вы, воины, противостоите злу. Во время борьбы добра и зла всегда возникает путаница. Предметы и вещи меняют свои названия и предназначения. Белое называют черным, а черное белым. И вот посреди этого хаоса есть мёртвый лес.
      К нему ведет много дорог, но через него лишь одна. Дорога в город теней. Он полон падшими душами. А посреди города стоит замок Отчаяния. Попасть в него совсем не просто. У человека много больных мест. Среди них Вера, Надежда, Любовь. Так вот, тому, кто вздумает идти до конца, придется сделать очень тяжелый выбор. Нужно воскресить их или убить. Вот что именно, сразу и не разберёшь.
      Вообще, выбор - это очень тяжело для человека. Но скоро Вы узнаете, что большое счастье, когда есть возможность выбора. В жизни нередко бывают моменты, когда выбора нет. Если Вы справитесь с этим, то сможете пройти в замок отчаяния. В замке - воин смерти, цель путешествия. С ним придётся сразиться. Самое главное в любой ситуации - это меч. Только с ним можно противостоять злу.
      - А я его оставил на столе, - медленно сказал Паша.
      - Зло не может просто украсть его. В видимом хаосе мирозданья существуют свои законы и правила. Есть только два пути завладеть мечом. Убить рыцаря и из рук умирающего взять его или запугать, замучить морально до такой степени, когда он сам его отдаст и скажет: "Владей же им, он твой по праву".
      Как у зла, так и у добра есть свои ограничения. Я не могу предупреждать вас об опасности, советовать, как поступить в той или иной ситуации. Но это не значит, что я буду стоять в стороне, и смотреть на происходящее. Я помощник и кое-чем помочь всё же могу. Да. Вот еще что. Верьте только себе, злу коварства и изворотливости не занимать. Во вторых, не бойтесь за свою жизнь, вы не утонете, не сгорите, Вас не зарежут в подворотне случайные люди. Или Оно убьёт вас и заберёт меч, или вы умрёте от старости. В третьих...
      - Прям, как в тюрьме. Не верь, не бойся, не проси, - вставил Паша, постепенно приходя в себя. - Что-то меня тошнит.
      - Рановато. Вы почти еще ничего не видели, - заметил старичок и продолжил.
      - В третьих, никогда не снимайте медальон. Он, на самом деле, спасает душу. С ним она становится сильнее. Это чудо, что медальон у Вас, про него ничего не было слышно триста сорок два года.
      - Почему Тимофей Валерьянович отдал меч именно мне?
      - Возможно, он что-то чувствовал. Вообще-то, Тимофей ни разу не сражался, меч попал к нему тоже случайно. Вам он рассказал не всё. Существует орден рыцарей "Хранителей вечности". Сейчас Вы выполняете их работу. Так получилось, что кроме Вас, её никто не сделает, здесь нет ни одного рыцаря.
      Зло точно рассчитало, когда прийти. Найдите летопись. В ней написано, где вход в мёртвый лес. Если, конечно, решитесь пройти в замок отчаяния, ведь биться со злом можно и здесь, только оно будет приходить снова и снова. А если убить его в замке, зло не придёт тысячу лет.
      - Я еще не решил, буду ли я вообще драться, - сказал Васильков, - а Вы говорите про мёртвый лес.
      - Да. Вашего согласия никто не спросил, но вы уже в иге. Впрочем, если считаете, что эта ноша не по Вам, то можете отдать ЕМУ меч. Что при этом сказать, Вы теперь знаете.
      Вечерело. Павел выглядел так, как будто его заманили и дали по ушам.
      Несомненно, в чём-то полегчало, теперь ясна суть происходящего. Из полной бессмыслицы всё выстроилось в цепочку вполне объяснимых событий. Только жить от этого легче не стало.
      - Уже поздно, - сказал старичок, - мне пора. Но я не прощаюсь, ведь я всегда буду рядом. Подумайте над тем, что услышали. Окончательный выбор за Вами.
      Только помните, что я Вам сказал. Сейчас этого не сделает никто. Никто, кроме Вас.
      Старичок встал, сделал еле заметный поклон головой и пошел прочь по пустой аллее. Васильков остался сидеть на скамейке, провожая старичка взглядом. Посидев какое-то время в раздумьях, он тоже поднялся и пошел прочь, только в другую сторону. Звёзд на небе стало больше, даже появилась луна. Точнее, молодой месяц. Павел Васильков шел неторопливо. Полуголые деревья в осенних сумерках и на фоне тёмно-голубого вечернего неба и в подсветке уличных фонарей, прекрасно смотрелись. Но Паша сейчас этого не замечал. После разговора со старцем он испугался еще больше. Раньше Васильков только догадывался, что к чему, и при этом считал свои мысли бредом. Теперь ему популярно объяснили, что это не бред, а чистая правда.
      Мёртвый лес. Город теней. Замок отчаяния. Рыцарь смерти. Надо же такое придумать.
      Навстречу шла пара влюблённых. Им было хорошо друг с другом, они просто излучали счастье. Павел вспомнил Лену. Несмотря на то, что они расстались, он всё равно любил её. Даже еще сильнее, чем раньше. К тому же стало ясно, кто их разлучил. От этих мыслей сердце сжималось всё сильнее.
      Влюблённые прошли, и аллея опустела. Машины проезжали редко, и в тишине отчетливо слышался звук ботинок Павла. Впереди появилась черная фигура, но внимание она привлекла лишь тогда, когда Паша подошел к ней совсем близко. Оторвавшись от своих размышлений и подняв глаза, Васильков увидел перед собой старого знакомого. Он, как всегда, стоял чуть наклонив голову, и поэтому капюшон скрывал его лицо. В руке Капюшона сверкнул меч!
      Паша остановился. Краем глаза с права заметил еще одного монаха. Он развернулся и хотел убежать но, сзади стоял третий, а слева еще один. Четыре Капюшона, держа меч в вытянутой в сторону руке, медленно сходились в центр.
      "Что делать? Меч остался дома, на столе", - Паша нервно оборачивался то вправо, то влево, вокруг себя, переминаясь при этом с ноги на ногу. "Стоп!
      Если нет меча, то со мной ничего не случится. Я должен умереть с мечом в руках". - Паша посмотрел перед собой и ... там никого не было. Оглянулся вокруг тоже никого. Показалось!?
      - Вот и галлюцинации. Поздравляю! - сказал Паша в слух. - А когда я последний раз я был в церкви? Год назад? По-моему, пора...
      Васильков так обрадовался этой неожиданно пришедшей мысли, что не просто пошел, а побежал. Здесь недалеко была церквушка. Небольшая и очень красивая. Да и разве она могла быть некрасивой? Всякий раз, когда Паша выходил из церкви, он чувствовал спокойствие и умиротворённость. Может, он не правильно называл свои чувства, но главное, на душе становилось спокойно и хорошо.
      Отворив тяжелую дверь, он вошел под своды храма. Несмотря на поздний час, было не заперто. Храм был пуст. В тишине мерно потрескивали свечи, в воздухе витал запах жженого воска. Павел прошел под центральный купол и в полном смысле слова упал на колени.
      - Господи! - довольно громко для шепота произнес он. - Наверное, есть за что, раз ты меня так наказываешь. Прости мне то, в чем я виноват. Я не выдержу того, что происходит, и возможности уйти в сторону у меня нет. И если я должен до конца испить чашу свою, то дай мне сил устоять. Ведь ты сам знаешь, что это непросто.
      Прошло десять, двадцать, может, тридцать минут, но подняться с колен Васильков не мог.
      - Прости мне, чадо, что я мешаю разговаривать тебе с Богом.
      Голос звучал тихо, но звонко. Казалось, все стены вместе вдруг заговорили.
      Васильков повернулся. Справа от него стоял человек с бородой, в черной рясе и длинными волосами. На груди у него висел большой золотой крест, взгляд был пронзительным, глаза добрыми.
      - Я проходил рядом и случайно услышал часть твоей молитвы. В твоей жизни произошло что-то страшное?
      - Да уж, страшнее некуда, - ответил Паша, слегка растягивая слова.
      - Не хочешь ли ты исповедаться? Открывшие Господу душу находят в этом прощение, и им становится легче.
      - А Вы уверены, батюшка, что хотите это услышать?
      - Я служу Господу, и слушать буду не я, а ОН, - сказал церковнослужитель, по-доброму улыбаясь. - Пойдём со мной, увидишь, станет легче, - Паша поднялся с колен и пошел за батюшкой. - Правда, мирским сюда нельзя, - продолжал он, - но я думаю, ничего страшного в этом нет.
      Они поднялись на второй этаж и оказались на балконе. Во время службы здесь пел церковный хор.
      - Мы одни в храме, можешь начинать, нас никто не услышит.
      - Ну что ж, - сказал Паша на выдохе, - тогда слушайте. Я встретил дьявола.
      Он отнял любимую, уложил в больницу мать, а меня обвинили в воровстве. Он заставил меня убить друга и обещал забрать мою душу. Он хочет забрать весь мир, и я не уверен, что смогу ему помешать.
      Паша рассказал всё достаточно подробно из того, что произошло за последнее время, опустив, правда, подробности про мёртвый лес. Когда он замолчал, в воздухе повисла звенящая тишина. Лишь редкое потрескивание свечей гулким эхом нарушали ее. Батюшка смотрел прямо перед собой. Внешне он был спокоен, лишь желваки на его скулах говорили обратное.
      - Вы верите в то, что услышали или считаете меня сумасшедшим? - спросил Васильков.
      Батюшка ответил не сразу.
      - Если бы я не верил в Бога, то не стоял бы сейчас перед тобой. Если есть Бог, значит, есть и дьявол. А раз есть дьявол, значит, может быть всё, о чем сказано в Евангелии:
      И я взглянул, и вот, конь бледный, И на нем всадник, которому имя смерть; И ад следовал за ним.
      На твоём лице скорбь, и выдумать такую скорбь нельзя. И еще скажу, ты правильно сделал, что пришел сюда. Значит, ты веришь в Бога, коль просишь у него прощения и помощи. А верой в Господа нашего Иисуса Христа мы побеждаем дьявола. Бог не оставит тебя, и ты со всем справишься. Да воздастся каждому по делам его, да будет нам по вере нашей. Ступай и ничего не бойся.
      Христос с тобой.
      Батюшка перекрестил Василькова и Паша ушел. Шаги гулким эхом отзывались в низких сводах храма и оборвались, как только Паша закрыл за собой дверь.
      Выйдя на улицу, Васильков почувствовал удивительную лёгкость в душе и не только в ней. Как будто гора упала с плеч. Да, это так, храм очищает. А слова священника хоть немного, но придали сил. Паша шел окрыленный словом Божием. Конечно, он, как и прежде боялся умереть. Страх появлялся только при одной мысли о новой встрече с Капюшоном. Но в душе было что-то, что давало уверенность в победе. В победе светлого над темным.
      ..................
      ...................
      ..................
      Ударили первые заморозки. Воздух стал свеж и колюч как кристалл замерзшей воды. Поздним вечером Васильков возвращался домой. В морозном небе горели яркие звёзды. Наверное, это странно, но в последнее время красоту мира Паша стал острее ощущать лишь ночью. Даже не ощущать, а обращать на неё внимание. А может, это ему только кажется, и так было всегда. И вот это всё у него хотели отнять. Отнять навсегда. Да попадись этот "капюшон" ему прямо сейчас, разорвал бы, как грелку!
      В этих нехитрых размышлениях Васильков подошел к двери своей квартиры и вставил ключ в замочную скважину.
      - Добрый вечер, - послышалось из-за спины.
      Внутри всё оборвалось и резко обернуться у Павла не получилось.
      - Мне, право, неловко просить об этом в столь поздний час... продолжал говорить кто-то, - Можно войти? Я Вас не задержу... Всего пять минут. У меня к Вам очень важный разговор.
      Паша, наконец, закончил оборачиваться. Перед ним стоял старый знакомый, подпоясанный верёвочкой и с капюшоном, натянутым на глаза. На этот раз его голос был очень приятным, а не скрипучим, как раньше.
      - З-заходи... если на пять.
      Паша открыл дверь и пропустил гостя вперёд. Тот не заставил себя долго ждать. Они прошли на кухню. Паша пришел в себя не сразу. Странно. А где же угрозы? Попросился в дверь, как будто не мог подождать внутри.
      - Чаю хотите? - неуверенно произнёс Васильков.
      - С удовольствием, - сказал гость и снял капюшон.
      Под ним оказался симпатичный молодой человек лет двадцати пяти, с голубыми глазами и располагающей улыбкой. Паша поставил на стол две чашки, извлёк из шкафчика варение и печенье. Руки у гостя, до этого всегда сцепленные на животе и спрятанные в широкие рукава, появились на свет, когда он потянулся за угощением. Они тоже оказались обычными, с гладкой кожей и ухоженными ногтями.
      - Итак, - сказал Паша, догадываясь, о чем пойдёт разговор.
      - Зачем Вам это надо, Павел? Вы же не рыцарь и на самом деле знаете лишь половину правды. То, что происходит, это наши давние междусобойчики. Как у Вас сейчас говорят - разборки. Посмотрите, сколько это доставило Вам боли и страданий. Вас вовлекли хитростью, не спросили согласия и говорят, что кроме Вас некому. Неслыханно! Всё у них есть. И кому, и за что: Вас просто подставили, не хотят рисковать своими людьми. Придумали, какие-то правила...
      Для меня нет правил! Да вы и сами всё понимаете, что я вам, как маленькому, объясняю. Как только вы отдадите меч, всё сразу же кончится. Мама поправится, женитесь на Лене, нарожаете ребятишек. Вот с Сергеем, к сожалению, помочь не могу, он уже гнить начал. Да, с работой тоже всё будет хорошо. Через какой-то месяц станете коммерческим директором. Я гарантирую!
      Гость говорил негромко, вкрадчиво и убедительно. Паша слушал молча, не задавая вопросов. Если бы гость прислушался, то мог бы услышать, как скрипят его зубы. Васильков, может, не до конца понимал смысл последних событий, но в том, что его сейчас "разводят", сомнений не было. Это первое из новых чувств, приобретённых им в торговле. Капюшон все говорил и говорил.
      Казалось его словарный запас настолько велик, что у вечности не хватит времени. Васильков вдруг встал и вышел из кухни. Вернулся он почти сразу, в его руках был меч.
      - Вы про него говорили? - поинтересовался Паша и, держа меч на двух ладонях, сел на прежнее место.
      - Да, именно о нём, - без какой-либо откровенной реакции подтвердил гость.
      - Я не против. Он твой, - сказал Паша, осторожно, что бы не пораниться, беря меч правой рукой за лезвие, - владей же им, - и положил на стол ближе к гостю.
      Тот, еле заметно скривившись от боли, причиненной недосказанной фразой, ждал её окончания. Паша молчал. Он держал бесконечную паузу, глядя в глаза черту, и видел в них боль. Первый раз в жизни боль другого доставляла Василькову нечто вроде удовольствия.
      - Ну что же ты?
      - Хм... - с кривой улыбкой хмыкнул черт и, уронив голову, закрыл глаза. - Я всегда говорил, что люди очень жестоки. Так наслаждаться чужим страданием.
      - Теперь ты понял, каково было мне? - сказал Паша, растягивая слова. В его голосе не было вопроса, скорее утверждение.
      - Ты... пыль на ветру. А я князь тьмы! Нехорошо так с князем, - сказал гость и поднял голову. - Я отомщу.
      В его голосе не было угрозы, скорее насмешка.
      - Тогда умрёшь, - ответил Паша.
      Его лицо вдруг преобразилось. В нём появились злость и решительность.
      Уверенность, что есть шанс на победу.
      - Я и есть... - гость подался всем телом вперёд, - СМЕРТЬ, - почти прошептал он последнее слово, вплотную глядя в лицо Паше и захихикал.
      В подъезде громко хлопнула дверь, и пьяный голос невнятно заорал песню "Ой, мороз, мороз...".
      - Ну, мне пора, - неожиданно сказал гость с неизменной улыбкой обаяшки. - Обещал на пять минут, а сам...
      Они вышли в прихожую. У двери гость остановился, как будто ему не хотелось уходить от хорошего друга.
      - Так я не прощаюсь, - сказал Капюшон.
      Продолжая улыбаться он вытянул указательный палец правой руки и прицелился в вазу, стоящую на тумбочке, у зеркала.
      - Пуф... - сказал Капюшон, и звон падающих хрустальных осколков заглушил звук удаляющихся шагов...