- Потребительски рассуждаете, товарищ Калинина, - важно роняет Нехода. - В общем масштабе нужно, а вы... Но только я на вас не... Что? Не обижаюсь. Мне не обиды строить, а ответственный объект! Как вышестоящей инстанцией подписано - так и строим, как не подписано - так и не строим.
      Нехода разглагольствовал бы еще очень долго, но за стеной раздаются какие-то возгласы, слышится перестук копыт, и в кабинет влетает пропыленный до самой макушки, загорелый паренек лет семнадцати.
      - Наталья Сергеевна! - выкрикивает он, задыхаясь. - Степь горит, пожар в степи... Табуны на город пошли... Сюда... Табунщики их сбивают, не могут сбить - они, понимаете, к реке прорываются... Попадут на стройплощадку, побьются, перекалечатся, жеребят помнут...
      - Дождались! - с глухой яростью бросает Наталья Сергеевна и бежит к дверям.
      Комсомольцы устремляются за нею.
      - Помочь надо! - на ходу кричит Катя. - Помочь надо, Леша! Созывай ребят!
      Нехода остается один.
      - Как это так - табуны на город идут? Это ж получается... Что? Непорядок! Они мне тут побьют все, поломают... А отвечать... Кому? Неходе? Нет, дорогой товарищ Калинина, вам отвечать, вам!
      Наталья Сергеевна, подхватив повод, отводит от коновязи длинноногую кобылу, вскакивает в седло.
      - Людей предупреди! - приказывает она пареньку. - Люди пусть прячутся! Никого чтоб не было на дороге! Ах, беда, беда!
      Кобыла, рванувшись вперед, перемахивает через груду балок
      В степи над горизонтом поднимается синевато-багровая, похожая на горную цепь пелена дыма.
      А впереди, быстро приближаясь, катится огромное облако пыли, вздымаемой тысячами лошадиных копыт. Солнечные лучи, с трудом пробиваясь сквозь дым и пыль, придают всему сказочный и зловещий характер.
      Наталья Сергеевна низко пригибается к бьющейся по ветру-гриве.
      Кобыла идет бешеным карьером - сухим и растянутым. Временами кажется, что она висит над степной травой.
      - Вперед, Ленточка, вперед!
      Все ближе и ближе пыльное облако.
      Нарастает глухой гул, распадаясь на сотни и тысячи дробных стуков. Табуны несутся прямо на Наталью Сергеевну. Она сворачивает в сторону и сдерживает бег лошади. Напряженно оглядывается.
      И вот, вырвавшись из облака пыли, появляется лавина коней. Впереди идут жеребцы. Они мчатся, всхрапывают, косят ошалелыми, налитыми кровью глазами, задрав морды, не замечая препятствия. Это бег безумия, и кажется, что нет такой силы, которая способна была бы его остановить.
      - Что ж будем делать, Ленточка? - Наталья Сергеевна низко пригибается к шее лошади. - Попробуем закружить табун!.. Другого выхода нет! Стой, стой, не бойся!
      Кобыла, чуя смертельную опасность, рвет повод. Наталья Сергеевна изо всех сил сдерживает ее.
      Все ближе и ближе головные кони.
      - Теперь пора!
      Наталья Сергеевна круто натягивает повод, пригибается, ударяет кобылу плетью. Ленточка приседает, прыгает вперед. Наталья Сергеевна ведет ее, прижимая к головным коням.
      - За мной, за мной! Ап-па! Ап-па! Ап-па!.. Ап-па!..
      На строительной площадке комсомольцы с лихорадочной поспешностью стараются расчистить завалы балок, досок, бочек. Алеша Мазаев пытается организовать работу, но что можно поделать в такой спешке? Все кричат одновременно:
      - Бочку опрокидывай! Давай, давай!..
      - Тут в два дня не разберешься...
      - Не зевай, друзья, поворачивайся!
      - Двух человек сюда!
      Катюша Синцова в сбитой набок косынке старается поспеть всюду.
      - Ребята, ребята, как Наталья Сергеевна убиваться будет, если кони покалечатся!.. - Она задирает голову и кричит дозорному, залезшему на леса: - Ну, как? Близко кони?
      Дозорный не отвечает. Как зачарованный, он смотрит вдаль, в степь. И вдруг подпрыгивает и кричит так, что работы останавливаются:
      - Наталья Сергеевна табун пошла кружить! Ой, сомнут се... Нет, вон она... Сбивает! Кружит! Пошел за ней табун! Ай молодец!..
      Табун в степи пошел по кругу. Наталья Сергеевна осторожно сдерживает бег Ленточки.
      - Ап-па!.. Ап-па!..
      Отчаянный крик дозорного на лесах: - Косяк голов в тридцать оторвался! Сюда идут...
      Все ближе и ближе кони. Стук копыт, храп, повизгивание. Стучат копыта по брусчатке, трещат мостки. Лавина гнедых, рыжих, пегих коней со вздыбленными гривами, развевающимися на ветру хвостами, обезумевшими глазами летит по притихшей улочке.
      Торопливо карабкаются на деревья и заборы комсомольцы, прибежавшие на помощь.
      Дымная туча наползает на город.
      В темном багровом небе, усиливая смятение и тревогу, гудят самолеты противопожарной авиации.
      - Самолеты тушить пожар вышли, - кричит Алеша Мазаев, взобравшийся на телеграфный столб. Летит косяк.
      - А где же Катька? - кричит худенькая девушка. - Товарищи, Катьку Синцову никто не видел? Гудят самолеты. Храпят и ржут кони. Катя выбежала далеко вперед.
      - Ох, - шепотом произносит Катя и, сорвав с головы косынку, бросается вперед. Машет.
      Огромный вздыбленный светло-гнедой жеребец надвигается на нее. Катя закрывает лицо руками. Падает.
      Над неподвижно лежащим телом проносятся кони.
      Качается плот на широкой камской волне.
      Проплывают мимо пустынные берега. Одинокие деревья склоняются к воде, расстилается ковыльная степь.
      Лапин, вытянувшись во весь рост, лежит посредине плота, негромко напевая какую-то мелодию.
      Нестратов грустно разглядывает большую дырку на прекрасных серых штанах.
      Чижов сидит на краю плота с удочками в руках, болтает босыми ногами в воде и время от времени голосом, лишенным всяких интонаций, произносит все одну и ту же фразу:
      - Отдайте мои новые тапочки...
      Лапин мычит песню.
      Нестратов рассматривает штаны.
      - Куда вы дели мои тапочки?
      - Отстань, - отвечает наконец Лапин. - Не брали мы твоих тапочек. Наверное, сам их продал или подарил кому-нибудь.
      Нестратов тихо, счастливо смеется.
      - Дал бы себе отрубить палец, чтобы посмотреть, как босой профессор входит в операционную.
      - Оба вы хороши, - примирительно заключает Лапин и сочувственно смотрит на Чижова. - Ну как, Чижик, не клюет? Может быть, рыбе неприятно, что ты все время болтаешь в воде ногами?
      - Скорее всего, - свирепо отвечает Чижов, - она не клюет оттого, что ей противно попасть на обед человеку с такой неряшливой бородой.
      - Оскорбить всякий может, - смиренно вздыхает Лапин, - а вот поймать рыбу может не всякий!
      И снова все умолкают.
      Солнечная рябь бежит по воде, маленькие волны неторопливо катятся рядом с плотом.
      Нестратов, потянувшись, оглядывается.
      Необыкновенная тишина вокруг.
      - Хорошо, братцы! - неожиданно говорит Нестратов. - До чего же хорошо! Ей-богу, кажется, вы правы. Никогда я еще так не отдыхал. Сегодня ночью у меня даже было желание встать и поработать. Понимаете, пришли в голову какие-то идеи...
      - Ура, - холодно замечает Чижов. - Начинается психологический перелом. Поразительное зрелище: действительный член Академии архитектуры, всеобщий консультант Василий Васильевич Нестратов обратил внимание на простые, так сказать, мирские дела.
      - Да ну тебя! - отмахивается Нестратов и вдруг вскакивает так стремительно, что Чижов едва не падает в воду.
      - Земля! - с видом Христофора Колумба торжественно кричит Нестратов. Слева по борту населенный пункт.
      Все трое вглядываются.
      На высоком берегу виднеется город Тугурбай.
      Собственно, только очень привычный глаз может определить п этом нагромождении строительных лесов, железобетонных перекрытий, темных гор земли и щебня очертания города.
      - Приставать или не приставать? - торопливо спрашивает Лапин. - Хлеб еще есть, соль есть, рыба будет... - Он подмигивает Чижову. - Какой это город, капитан? Что говорят ваши навигационные карты?
      Нестратов, приосанившись, достает свою географическую карту, надевает очки.
      - Ну?
      - Это... Тугурбай, - помолчав, произносит Нестратов.
      Лапин и Чижов переглядываются.
      - В Тугурбае приставать обязательно! - негромко и значительно говорит Лапин. - Здесь поблизости расположены животноводческие базы, мне интересно взглянуть. Но не это главное. В Тугурбае работает девушка, которую ты, Василий, отказался принять в последний день перед отпуском. Можешь не называть себя в строительном управлении - дело твое, но повидать эту девушку ты должен.
      Строительное управление.
      Из продолговатых окон, прорезанных под самой крышей, валит густой дым, слышится гул голосов.
      - Пожар, что ли? - щурится Лапин.
      Нестратов качает головой:
      - Строители совещаются. Обычная картина.
      Они открывают скрипучую дверь, входят.
      Большая комната управления полна людьми.
      На чисто выструганных опорных столбах висят объявления. В глубине стоит стол, покрытый традиционным сукном. За столом сидит хмурый Виталий Григорьевич Нехода и, пощипывая кустики редких усов, угрюмо слушает высокого худощавого человека в темном костюме.
      - Прямо надо тебе сказать, товарищ Нехода, спокойно прожить хочешь, ссориться не любишь, - говорит он, ладонью рассекая воздух, - все как бы бочком, бочком, чтобы и начальству не обидеть и своих не обойти.
      Нехода вскакивает.
      - Опять, значит, Нехода? Неправильно, товарищи дорогие! Критикуй Неходу, пожалуйста, он это... что? Любит! Но сейчас не про Исходу надо говорить, а во всем объеме... Широко надо ставить вопрос, государственно!
      Худощавый человек качает головой.
      - Вот и получается, что вопросы мы ставим широко, а деньги-то государственные плывут, сроки преступно увеличиваются. Нехода звякает колокольчиком:
      - Демагогию, демагогию разводишь!
      Худощавый человек, не слушая Неходу, продолжает:
      - Животноводов подвели... чуть до беды не допрыгались! Кто виноват в этом?
      Нехода вскакивает:
      - Кто виноват - тот и ответит! Будьте покойны - мы про товарищей животноводов куда следует сообщим...
      - А мы, значит, не виноваты? - сурово спрашивает худощавый. - Лежит под боком свой строительный материал - туф, гипс, а мы за триста километров силикатный кирпич везем - время проводим!
      Нехода отваливается на спинку стула, разводит руками:
      - Ну, уж тут и слушать тебя смешно! Я не против критики, критику лично я люблю, но тут... Да ты знаешь, кем подписан проект? Он самим академиком Нестратовым подписан!
      - Подумаешь, подписан Нестратовым, так уж закон божий! А если он ошибся? А если бюрократ твой Нестратов?
      Лапин весело, так что блеснули зубы в разбойничьей бороде, улыбается и, подталкивая Нестратова, шепчет:
      - Интересное собрание!
      - Как это: Нестратов - и бюрократ? - зловеще спрашивает Нехода. - Ты, знаешь, поаккуратней, Иван!
      Девичий голос выкрикивает:
      - А пускай ваш Нестратов не подмахивает проекты не глядя! Пускай сперва подумает и познакомится с местными условиями!
      - Пойдем, - цедит сквозь зубы Нестратов и тянет Лапина за рукав.
      - Погоди, - хладнокровно отвечает Лапин. - Ты-то, конечно, все знаешь, а мне очень полезно послушать.
      Собрание гудит. Одновременно говорят человек двадцать. Нехода тщетно стучит карандашом по графину и звякает колокольчиком. Всех перекрикивает высоченный парень с лихим чубом:
      - Комсомольская организация правильно поставила этот вопрос! А если в Архитектурном управлении не выслушали Катю Синцову, то это только говорит о стиле руководства.
      Лапин наклоняется к соседу - пожилому мастеру в синей спецовке:
      - Катя Синцова здесь?
      - Нету ее, - нетерпеливо отвечает сосед.
      - А где ее можно увидеть? Сосед обернулся к Лапину:
      - Да вы что, не знаете? В больнице она. - Он хмурится и тут же принимается кричать: - Правильно! Правильно!
      Лапин понимает, что больше от него уже ничего не добьешься.
      - Пошли, - говорит он Нестратову. - Имя и фамилия известны - Катя Синцова. Она в больнице. Можем идти. Здесь тебе ничего не нужно?
      Он испытующе смотрит на Нестратова.
      - А что мне здесь может понадобиться? - обиженно и зло отвечает Нестратов.
      Они выходят, спускаются с крылечка, шагают рядом по деревянным мосткам.
      Оба молчат.
      - Чепуха! Невежественный лепет и чепуха! - не слишком уверенно заявляет Нестратов и искоса поглядывает на Лапина. Лапин не отвечает. Он по-прежнему молчит, тяжело вздыхает, ерошит бороду.
      Больница.
      Нестратов и Лапин стоят с молодой девушкой-врачом в приемном покое.
      - Очень тяжелый случай, товарищи, - девушка сурово сдвигает брови. - Мы вызвали из Уфы нейрохирурга.
      - Из Уфы? - задумчиво спрашивает Лапин. - Далеко!
      - Я... я не решаюсь, - после паузы честно признается девушка и сжимает руки. - Я еще не делала трепанаций, я...
      - А если не прилетит хирург из Уфы? - смотрит на нее Лапин. - Всякое ведь случается - нелетная погода, то, другое...
      - Тогда мне придется взять на себя ответственность за операцию. И я возьму ее. Другого выхода нет!
      Девушка вдруг совсем по-ребячьи вздыхает:
      - Ну почему такая беда должна была случиться, когда главный врач уехал? Ужасно, когда так мало опыта, просто ужасно!
      Лапин медленно поднимает на нее глаза:
      - Стало быть, нужно вмешательство нейрохирурга? Вот что - погодите и ничего не предпринимайте. Погодите минут двадцать.
      Лапин кивает Нестратову, и они быстро выходят, оставив врача в полном недоумении.
      Пристань. Плот.
      Чижов лежит вытянувшись, неподвижно глядя в небо. Он не пошевелился даже тогда, когда с высокого берега с шумом сбежали Нестратов и Лапин.
      - Скорей! - еще издалека возбужденно кричит Нестратов. - Вставай, Чижик!
      - Я больше не встану никогда, - мрачно отвечает Чижов. - Вы опять отправились в город, а меня оставили одного!
      - Борис, - голос Лапина звучит непривычно серьезно. - Вставай, друг. Вот тебе мои туфли. Девушка, которую мы ищем, тяжело ранена. Молодой врач одна в больнице и совершенно растерялась. Вставай, Нестратов тебя проводит.
      Лапин быстро снимает башмаки и бросает их Чижову.
      Чижов, обуваясь, ворчит:
      - Вот уж не думал, что мне придется во время отпуска оперировать.
      - Врач говорит, что надежды мало, - испуганно смотрит на него Нестратов.
      - Надежда есть всегда, - резко отвечает Чижов. - Пошли!
      Больница.
      По длинному коридору в развевающемся белом халате стремительно бежит дежурная сестра, сталкивается с врачом.
      - Мария Николаевна! - захлебываясь, говорит она. - Вас спрашивают. Один такой длинный, а другой, поменьше, говорит, что он профессор Чижов.
      Девушка-врач смотрит на нее во все глаза.
      - У вас случайно не температура, Даша? - спрашивает она. - Откуда здесь может взяться профессор Чижов?..
      Но внезапно на ее лице появляется необычайное удивление, и она бросается мимо сестры в приемный покой.
      - Господи, - говорит она почти шепотом, - Борис Петрович, вы? Вы?
      - Я. - Чижов всматривается в нее. - Я, конечно, я. Что-то я вас не припомню, голубушка.
      - Была у вас, Борис Петрович, в прошлом году. На трехмесячных... На переквалификации... Какое счастье! - Врач путается, сама себя перебивает, говорит невпопад. - И я даже подумать не могла, что здесь... Так далеко... Каким образом?
      Чижов усмехается:
      - Каким образом - лучше не спрашивайте. Приплыл на плату. - Он покачал головой. - А вот волноваться хирургу перед операцией не полагается! Разве я не говорил вам этого? Плохо же учил я вас, молодежь! Пойдемте!..
      Чижов и молодой врач в белых халатах склоняются над Катей.
      Она без сознания. Глаза закрыты.
      Чижов осматривает ее быстро и внимательно.
      У дверей - длинный, нелепый, нескладный в белом халате, Нестратов.
      Чижов, окончив осмотр, выпрямляется, и все присутствующие, даже Нестратов, не узнают его лица: оно стало тверже, резче обозначились складки у рта. Темные глаза смотрят необыкновенно уверенно, холодно и спокойно.
      - В операционную, - коротко говорит он.
      Чижов проходит в операционную.
      У него даже походка изменилась - прямая, твердая, уверенная.
      Дальше каждое слово, произнесенное Чижовым, отрывисто, спокойно, почти лишено интонации.
      Профессор подходит к столу, на котором лежит Катя, и, наклонившись, одобрительно кивает.
      - Свет!
      Мягкий свет заливает операционное поле. Вспыхивает налобная лампа. За спиной Чижова открывается дверь, на носках входит Нестратов в белом халате и маске. Он слышит голос Чижова:
      - Скальпель!
      Нестратов прижимается к стене. Глаза его испуганны. Блестит сталь инструмента в руке Чижова. Отрывистый голос произносит:
      - Зажим... Зажим... Еще зажим!..
      Быстрые руки сестры подают инструменты. Вторая сестра сидит на маленькой скамеечке у изголовья Катюши Синцовой, лицо которой восково-бледно. Ресницы плотно сжаты.
      Спокойный голос Чижова:
      - Пульс?
      - 110...
      - Трепан!
      Мертвая тишина. Характерный сверлящий звук. Нестратов шарит рукой по стене и пятясь выходит из операционной. Голос Чижова:
      - Давление?
      - 180...
      Лицо Кати бледно, спокойно. И вдруг ресницы дрогнули.
      Сдавленный голос сестры:
      - Больная открывает глаза!
      Глаза Чижова блестят над белой маской.
      - Как чувствует себя больная?
      - Хо-ро-шо... - голос Кати еще совсем слаб.
      - Молодцом... Иглу... Скоро будет прыгать по-прежнему! Ну, вот и все!
      Несколько быстрых движений, и Чижов отходит от стола.
      Чижов улыбается, и его спокойное, строгое лицо вдруг снова преображается:
      - А дружок-то мой убежал? Нервочки!..
      Молодой врач бережно помогает снять Катю со стола.
      За суетой в операционной никто не замечает, как Чижов выходит.
      Чижов и Нестратов стоят на крылечке больницы.
      Чижов уже снова похож на лихого путешественника, каким мы его привыкли видеть на плоту.
      - Что, Василий Васильевич, - он широко улыбается, - консультировать проекты небось спокойнее, чем резать живых людей?
      Нестратов почти нежно обнимает Чижова за плечи.
      - Можешь мне говорить теперь все, что угодно. Можешь мне даже говорить "ты". Я проникся к тебе глубоким уважением!
      - То-то, - наставительно говорит Чижов. - Ну а теперь - бежим!
      - Как - бежим? - удивленно смотрит на него Нестратов.
      - Бежим, бежим, Василий! А то сейчас спохватятся, начнут меня искать, благодарить, то-се, пятое-десятое, а по мне, - он воровато оглядывается, нет ничего хуже жалких слов. Боюсь до смерти! Бежим! Только вот туфли Александра сниму - жмут невозможно.
      Он снимает туфли и, таща все еще растерянного Нестратова за руку, сбегает с крыльца, и оба скрываются за углом.
      И в то же мгновение распахиваются двери и на пороге больницы появляются девушка-врач в расстегнутом халате, две сестры, какая-то старушка с градусником в руке.
      - Где же он? - растерянно бормочет девушка-врач. - Просто чудеса! Борис Петрович! - кричит она во весь голос. - Борис Петрович, где вы, отзовитесь!
      И все принимаются кричать:
      - Борис Петрович! Борис Петрович!
      Взметнулось облако пыли.
      Вынырнув из-за угла, у больницы останавливается запыленная таратайка. Из нее выпрыгивает Наталья Сергеевна.
      - Ну что? - хрипло спрашивает она. - Как Катюша? Почему вы все стоите? Что случилось?
      - Все хорошо, Наталья Сергеевна, не волнуйтесь, - врач все еще растерянно озирается, - Катюше сделана операция. На наше великое счастье, здесь каким-то чудом оказался Чижов!
      - Чижов? - машинально повторяет Наталья Сергеевна. - Какой Чижов?
      - Батюшки! - всплескивает руками врач. - Борис Петрович Чижов! Хирург, который заслуживает, чтобы с его рук сняли золотой слепок. Неужели вы никогда о нем не слышали? Профессор Чижов!
      - Профессор Чижов! - снова повторяет Наталья Сергеевна. - Нет, о нем я слышала. - Голос ее звучит все тише, она проводит рукой по лбу, с трудом улыбается.
      - Когда же он приехал? Где он?
      - Не знаю, - в отчаянии говорит врач. - Ничего не знаю! Когда он приехал, зачем и куда он сейчас вместе со своим другом девался, ничего не знаю...
      - Вместе со своим другом, - еле слышно произносит Наталья Сергеевна.
      - Ой, Мария Николаевна! - вскрикивает неожиданно медицинская сестра. А я знаю, где он. Честное слово!.. Он же сам сказал... Ну только мы тогда не в себе были и запамятовали... А профессор сказал, что они по реке приехали на плоту!
      - На плоту?..
      Поднимается луна.
      Кама плавно катит свои воды, величественная и широкая. От берега до берега вытянулась серебряная лунная дорожка. Далеко видна пустынная гладь реки.
      Ни плота, ни людей.
      Наталья Сергеевна стоит на берегу, вглядывается в даль и вдруг медленным, бесшумным жестом заламывает руки.
      Сгущаются сумерки.
      Одинокая женская фигура стоит на берегу широкой реки.
      Рассвет.
      По искрящейся, радужной воде плывет плот. Вокруг - степь, пустынные берега.
      Нестратов, поджав под себя ноги, угрюмо сидит на краю плота - идет разговор, видимо, не слишком для него приятный. Чижов с размаху ударяет кулаком по рулевому веслу.
      - Как ты мог оттуда уехать? - почти кричит он. - Как тебя ноги унесли после того, что ты там выслушал?
      - "Выслушал", "выслушал"... Сказать все можно, - хмуро ворчит Нестратов. - А вообще-то я решил так: с первой же оказией вернусь в Тугурбай и займусь проектом.
      Лапин обрадованно сжимает руку Нестратова у локтя.
      - Я верил, Василий, хотел верить, что, по существу, с тобой все в порядке. Но, не скрою, в Москве испугался. Ты забыл что-то очень важное, важнее чего и быть не может: ты забыл, что работаешь для людей...
      - Ну, это уж неправда! - сердито качает головой Нестратов. - Вы не хотите, друзья мои, понять, что когда человек завален работой сверх головы, то ему бывает некогда оглянуться...
      - Чепуха! - перебивает Чижов. - Вранье! Каждый из нас, в чем-нибудь провинившись, подбирает себе этакие утешеньица.
      - Это я знаю, - бормочет Нестратов.
      - Все ты знаешь, - маленький Лапин, присев, обнимает длинного Нестратова за талию, - все ты знаешь, все помнишь, а вот про людей ты все-таки забыл. Аплодисменты. Почет. Фимиам. "Пожалуйте в президиум, дорогой Василий Васильевич!", "Возьмите еще одну мастерскую, уважаемый Василий Васильевич!", "Не примете ли участие в работе журнала, Василий Васильевич?!"... И пошло, и пошло! И день уже начинается с приглашения на совещание: одно в три часа, другое - в пять, третье - в девять... И на жизнь, с горестями ее и радостями, приходится смотреть только уже из окна кабинета, машины, международного вагона. И постепенно забываются те самые простые люди, ради которых работаешь...
      - А ведь мы не имеем права забывать! - с силой произносит Чижов. Мы-то ведь слесарята с Лефортовской окраины: Деды наши кто? Молотобойцы, железных дел мастера. Рядом трубили на одних и тех же завалящих станках. Отцы с дробовичками ходили на Красную Пресню...
      И, увлеченные этим разговором, друзья не замечают, как плот медленно подходит к острову, втягивается в узкую протоку между островком и берегом и со страшным треском садится на мель.
      Нестратов и Чижов удерживаются на ногах, но Лапин падает в воду.
      Отплевываясь и отфыркиваясь, он весело рявкает:
      - Кораблекрушение! Наконец-то дождались! Наконец-то сбылись мечты сумасшедшие! Стойте, не шевелитесь, тут какие-то коряги, сейчас я вас спихну.
      Нестратов, с плота глядя на бесплодные усилия Лапина, задумчиво говорит:
      - Нет, Саша, бурлак из тебя не выйдет!
      И он, не сгибаясь, бултыхается в воду. Следом за ним спрыгивает Чижов. Они толкают плот объединенными усилиями, но безуспешно.
      Плот засел прочно.
      Не помогают даже старинные выкрики:
      - Эй, ухнем!
      - Еще разик, еще раз!
      От холодной воды у друзей начинают стучать зубы. Они выбираются на островок и, стараясь согреться, отплясывают какой-то невероятный танец.
      - Есть хочется до ужаса, - ворчит Чижов.
      Внезапно раздается низкий протяжный гудок парохода.
      Друзья, не сговариваясь, бегут через невысокий кустарник на противоположный конец острова и начинают кричать, стараясь привлечь внимание на пароходе.
      Но поздно.
      Пароход величественно и равнодушно проплывает мимо.
      Волны, бегущие из-под винта парохода, бьются о берег. Одна из таких волн, подобравшись под застрявший плот, упруго приподнимает его снизу, и плот - сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее - втягивается в течение.
      - Опоздали! - сокрушенно говорит Чижов.
      Они стоят и молча смотрят вслед уходящему пароходу.
      - Караул! - вдруг, обернувшись, шепотом произносит Нестратов. Смотрите!..
      Чижов и Лапин смотрят сначала на его протянутый палец, потом на реку и разом хватаются за головы - плот, их уютный маленький плот, с шалашом, с дробовиками, удочками, гитарой и одеждой, медленно уплывает вниз по течению.
      - Вот теперь только все и началось! - хрипло и торжественно говорит Чижов. - Мы на необитаемом острове. Костлявая рука голода протянута к нам. Мы - Робинзоны.
      - Это я Робинзон! - быстро говорит Лапин. - У профессора, поскольку он хирург, безусловно черная душа, и, стало быть, он - Пятница. На долю академика остается роль попугая. Господи, как хочется есть!
      - Шутки шутками, - вздохнув, говорит Нестратов, - а как все-таки слезть с этого острова?
      Больница в Тугурбае.
      Ночь.
      Забинтованная голова девушки на подушке.
      У кровати молча и неподвижно сидит Наталья Сергеевна.
      В палату заглядывает девушка-врач.
      - Пойдите отдохните, Наталья Сергеевна. Право же, за Катюшей хорошо смотрят.
      Наталья Сергеевна не оборачивается.
      - Не сердитесь, Мария Николаевна. Мне просто приятно около нее подежурить. Я здесь отдыхаю. Тишина. И она так спокойно дышит...
      Врач машет рукой и уходит.
      Тишина.
      - Понимаешь, Катюша, - едва слышно, одними губами произносит Наталья Сергеевна, - теперь уж я не сомневаюсь - мне не почудилось... Он был здесь... Опять прошел рядом со мной и ушел. Я думала, что теперь уж мне не будет так тяжело, а мне... Такой у меня глупый характер - однолюбка... Завтра на "Ермаке" попробую его нагнать, но...
      Забинтованная голова на подушке слабо шевелится.
      - Что? Кто?
      - Это я. Катюша, Наталья Сергеевна. Больше никого нет. Все тихо. Все хорошо. Спи.
      Утро. Пароход у пристани Актау. У борта стоят Наталья Сергеевна, помощник капитана - Сережа Петровых и толстый; благодушный, очень спокойный начальник пристани.
      Наталья Сергеевна сжимает руки.
      - Где же они? Значит, мы проплыли мимо...
      Сережа решительно машет рукой.
      - Отпадает!
      Начальник пристани пожимает плечами.
      - У меня они не проплывали! Удивляюсь!..
      - Но не могли ведь пропасть бесследно на спокойной реке плот и три взрослых человека?
      - Найдем! - успокоительно говорит Сережа. - Не беспокойтесь, Наталья Сергеевна!
      - Эй, - раздается окрик.
      Все трое перегибаются через борт.
      Вдоль берега ползет катер, волоча на буксире злополучный плот. Моторист машет рукой.
      - Начальник пристани здесь? Такое дело: плот перехватили! Вещички есть; документы есть, даже гитара есть... А людей нету...
      Наталья Сергеевна глухо вскрикивает, перегибается через борт еще ниже, с отчаянием смотрит на плот.
      Сережа вполголоса говорит начальнику пристани, хмуря брови:
      - Надо прочесать реку... И сообщи Тугурбаю, чтобы выслали со своей стороны катера!
      Попугай и Пятница - Чижов и Нестратов - печально сидят на берегу острова.
      Вид у обоих нахохленный, голодный и несчастный"
      - Да-а, - задумчиво говорит Нестратов, - не так-то это просто заменить силикатный кирпич местным строительным материалом. Другой материал - другая форма, другие задачи, другой ансамбль... В самом проекте придется много менять.
      - Я тоже, признаться, не очень спокоен, - негромко замечает Чижов. Как там моя пациентка?..
      Лапин-Робинзон в стороне, не обращая внимания на друзей, ожесточенно выдирает из куска трухлявого дерева сучок, вставляет в образовавшееся отверстие сухую палочку, садится и, зажав палочку между ладонями, начинает ее вращать.
      - Александр Федорович, - торжественно говорит Нестратов, - снимаю перед тобой шляпу. Ты единственный практик среди нас. Добывать огонь трением, конечно, не новая выдумка для человечества и в наши дни выглядит несколько старомодной, но применительно к обстоятельствам ты - гений!
      - Да-а-а, - глубокомысленно заключает Чижов. - Как пещерный человек Саша ушел далеко вперед! Давай и я покручу немного...
      Несколько минут проходит в напряженной работе.
      - Она нагрелась! - шепотом сообщает Нестратов.
      - Кто - она? - сухо спрашивает Чижов.
      - Палочка.
      - А где же огонь?
      - Огня нет, - сумрачно говорит Лапин, - и, очевидно, не будет. Отрекаюсь. Как наши предки выкручивали из этой палочки огонь - ума не приложу.
      - Хилые потомки! - вздыхает Чижов. - А который сейчас может быть час?
      Лапин смотрит на солнце из-под ладони:
      - Часов около двенадцати...
      - А не дурно бы сейчас, - мечтательно произносит Нестратов, - стаканчик кофе горячего...
      - Салфеточку, - подхватывает Лапин, - подстаканничек, бутерброд со шпротиком...
      - Сырочку, - продолжает Чижов, - яичек, буханочку хлебушка...
      - Перестаньте! - стонет Нестратов. - В противном случае на этом острове будет отмечен первый случай людоедства!
      Несмотря на голод, Нестратов чувствует себя великолепно, но друзья делают вид, что не замечают этого.
      - Слушай, Чижик, - бородатое лицо Лапина абсолютно серьезно, - давай съедим академика, а?
      - Так жарить же не на чем, - озабоченно говорит Чижов, - а в сыром виде его не прожуешь.