Рубен Давид Гальего Гонзалес
      Любовь не даром (или "Кто даст убогому")
      Рубен Гальего
      Бомжи, пьяницы, инвалиды, проститутки, неофашисты
      и прочие, так сказать, отбросы (они же - лицо) общества.
      Николай МОЛОК "Время новостей" №113, 29 июня 2001
      37-летний француз, пытается заставить зрителя
      увидеть в своих героях (а это инвалиды, заключенные,
      проститутки, бездомные дети) прежде всего людей.
      Анастасия ЛЕВЕРОВА "Новости недели" №19, 16.05.01
      Web-сайт: "Я сижу на берегу..."
      Да никто ему, убогому никогда не даст. Только не надо его, убогого, жалеть. Может, и плохо ему без секса, допускаю, что плохо. Но не хуже, чем прочим убогим. Родился человек непохожим на других, или в аварию попал, или так, просто так абсолютно, постарел и стал не очень привлекательным. Ничего тут не поделаешь. Так карта легла. Судьба.
      Где-то там, на Востоке, полушутя - полусерьезно, прослышали убогие, что далеко на Западе, кажется, в Бельгии, государство собирается компенсировать инвалидам оплату труда проституток. Если можно в Бельгии, почему бы и нельзя в Москве. Чем черт не шутит?
      Не впадая в нравоучительные рассуждения, все-таки напишу пару строк. Тем более, что хороший человек попросил.
      Можно посмеяться, можно отмахнуться от темы. Хорошо им там, в Москве, шутить. Если шутки пошли о сексе, значит, с едой и лекарствами у них все более или менее в порядке. У кого-то инсулин не вовремя в аптеку завезли, кто-то на диализе, а у москвичей - и не проблема даже, и не затруднение, а так, блажь, придурь.
      А все-таки? Как быть? Вон, там, в Бельгии, вроде, скоро разрешат. Запад. Только все относительно в этом мире. Это для москвичей Бельгия на западе, а для, меня, к примеру, на востоке. Хорошо им в Бельгии экспериментировать на людях. Страна маленькая. Сегодня разрешат, завтра запретят. Можно вносить предложения в парламенте, можно дискутировать. Свобода. Только и в Бельгии такие штуки не проходят. Нельзя оплачивать рабство человеческое из государственного кармана. Люди и без государственного вмешательства способны дров наломать. Только и в Бельгии есть на что тратить народные деньги. Не пройдет этот закон. Надеюсь, что не пройдет.
      Позавчера разговаривал с девушкой из Бельгии. По-испански разговаривал. Это означает, что выучила она испанский, выучила настолько, чтобы свободно общаться с испанцами. Красивая девушка и очень умная. Выучила испанский язык в придачу к английскому и своим трем родным языкам. О проститутках ни мне, ни, разумеется, ей говорить и в голову не пришло. Только узнал я, что в ее родном городе почти все общественные здания адаптированы для инвалидов. А если, к примеру, открывается новая булочная, и нельзя в нее на коляске въехать, то будут у входа в эту булочную попеременно сменять друг друга человек шестьдесят протестующих. Нет, не инвалиды будут протестовать. Точнее, не только инвалиды. Обычные, нормальные бельгийцы, с руками и ногами. Видите ли, их, бельгийское чувство свободы задевает сам факт того, что кто-то один не сможет сходить за хлебом самостоятельно.
      Чувство свободы - чувство очень и слишком простое. Простое до жути. Если сегодня я допущу, чтобы ограничили свободу соседа, завтра свободы станет меньше у меня. Первые пандусы в Сан-Франциско строили по ночам глухие люди. Американским глухим мешало отсутствие пандусов на американских тротуарах. Они выходили по ночам с лопатами и тачками и строили запрещенные съезды для колясок. Муниципальные власти эти запрещенные цементные пандусы, разумеется, разрушали, но на их месте устанавливали металлические, разрешенные.
      Сколько здоровых в физическом плане людей поддержали пикеты перед московским метро? Сколько времени могли простоять инвалиды в колясках на одном месте? Одни.
      Такие странные люди эти американцы и бельгийцы.
      Мир устроен с огромным запасом юмора. Кто-то стоит на морозе в ожидании очередного клиента. Кто-то сидит в теплой квартире с рюмкой горячего чаю перед компьютером. В инвалидной коляске. Бессмысленно рассуждать, невозможно сравнивать. Я предпочитаю иметь то, что имею. На мороз не хочется. Я не завидую ей и надеюсь, она не завидует мне. И встречаться с ней мне абсолютно не хочется. То, что я могу дать, ей не нужно. В лучшем случае, она захочет только денег. Того, что я хочу, у нее нет. Это выбили у нее опытные палачи, выдуло уличным ветром.
      А с другой стороны. Мы похожи. В газетных статьях инвалид, бомж и проститутка - вещи одного порядка. Так же, как и она, я знаю, что такое презрительные взгляды "нормальных" людей. Я такой же изгой, как и она. Я не могу и не хочу использовать преимущество денег, чтобы получить что-то от женщины помимо ее желания. Всегда удивлялся вместе с Оводом из детской книжки желанию рабов иметь кого-то в подчинении. Да и невозможно это. Абсолютно невозможно купить секс за деньги. Если поставить себя на ее место и спросить: а я бы смог за деньги? Я уверен, что нормальный мужчина на подобный вопрос не станет отвечать. Он-то, конечно, купить секс может, но продавать себя - ни-ни, ни за что. Два подхода. Та, что себя продает проститутка. А тот, кто покупает другого никаким плохим словом не называется. Он - нормальный человек. Просто сходил к проститутке. Что тут такого? Как на зоне. Тот, кто подставляет - педераст, петух, плохой человек, изгой. А тот, второй, который пользуется чужой беспомощностью, ничего себе так, обычный человек. Но в том-то и дело, что я - не как все. Я парализованный человек. Я не полностью мужчина, не на все сто процентов. Я могу себя представить на ее месте. Как представлю, - страшно становится. Да и представлять-то особой необходимости нет. Не на панели, так на паперти я вполне мог бы очутиться. Вот смог бы я милостыню просить? Смог бы просто сидеть на улице и просить у прохожих денег? Наверное, смог бы. Но не уверен. Не люблю просить. Мало того, что просить не люблю, не люблю, когда просят. Нет. К самим нищим у меня нет отвращения, но нищенство как явление мне не нравится. Когда вижу нищих, сразу представляю себя на их месте. Как будто это я сам сижу и прошу у прохожих разрешения на жизнь.
      И потом, цена. Вот Клеопатра тоже, говорят, себя продавала. Просила жизнь за ночь. Мне кажется, не дорого. Вполне допускаю, что Клеопатра именно так и стоила. Для кого-то. Но не для меня, конечно. Смотрю в зеркало. Не Аполлон. Руки кривые, торс костлявый. Нос горбинкой. А ноги? Ноги вообще никуда не годятся. Две тонкие палочки. Сколько стою я? Вот вывел кто-то не очень умный простенькую формулу: девяносто, шестьдесят, девяносто. Что у меня может быть девяносто? Что измерять? Что на что умножать, как делить, и куда складывать полученные цифры? Объем груди значения не имеет, грудь измеряют у женщин, а я мужчина. У мужчин измеряют не это. У мужчин измеряют рост. Так роста у меня тоже нет. У меня есть длина. Как у змеи. Я в длину чуть больше полутора метра. Нет. Я согласен, что полтора метра - это очень мало. Пусть я не дорого стою. Но хоть сколько-то ведь стою! Никак не меньше нуля. Если я плачу женщине, получается, что я отрицательную цифру стою. Не может такого быть. Я три языка знаю. У меня глаза латиноамериканца. Не может латиноамериканский взгляд совсем ничего не стоить. А мозги? Я ж ну просто очень умный. Я сказок знаю больше Шахиризады. А если и меньше, то все равно я успел бы придумать сказку за ночь. У меня душа есть. Моя душа очень много стоит. Я знаю, что есть люди, которые совсем-совсем в душу не верят. Пусть их. Мне все равно нравится верить, что у меня есть душа. У меня так мало чего есть, пусть будет душа в придачу. У меня сердце есть. Оно не совсем здоровое, мое сердце, но оно есть. Я точно знаю, мне испанский хирург сказал. Он сказал, что я еще очень долго могу прожить. Не стану я свою жизнь отдавать.
      Каждому свое. Каждый сам перед собой отвечает. Я поступаю, как мне поступать легче. Мне гораздо проще пива с креветками купить за деньги. Чисто теоретически я допускаю, что кому-то на свете может однажды стать так плохо и одиноко, что захочется купить раба на пару часов. Не знаю, не уверен. Или мне еще никогда в жизни не было так плохо, как тому гипотетическому человеку, или мозги у меня не правильно устроены. По-моему, лучше пива с друзьями выпить. Друзья, конечно, всегда за пиво заплатят, если совсем плохо. Но мне больше нравится, когда каждый сам за себя платит, или когда я плачу за все.
      А если нет у человека друзей. И денег на пиво у человека нет? Как быть тогда? Сложно себе представить такое. Убогий это человек получается, ущербный какой-то. Хоть один друг у каждого есть. Или не у каждого? Лично я таких людей не встречал, чтобы совсем без друзей были. Даже у самых плохих людей были друзья. А если все-таки? Если задуматься и решить вопрос одиночества на правительственном уровне. Выделить ему деньги на пиво законом от Парламента. Или прямо пивом ему выделить. От пивзавода, безвозмездно и благотворительно. Но тогда и друга ему придется выделять.
      Только вопрос. Друга где взять для убогого? В Парламенте? На пивзаводе? Или прямо-таки сразу среди Анонимных Алкоголиков.