Жгли и убивали все те, кому мечта и фантазия, новый взгляд на мир и просто "иная точка зрения" стояли поперек горла. И видимо, не такими уж безобидными были жертвы, надо думать, здорово насолили они своим палачам.
      В "будущем" рассказов Брэдбери книгоубийцы жгут книги именем Науки бедная Наука, какие только мерзости не творили в XX веке, прикрываясь, словно щитом, твоим сияющим ореолом! Погромщики оправдывают варварство "заботой о подрастающем поколении", которому, дескать, все эти бредни ни к чему - века назад подобные же "педагоги" посылали тысячи детей на верную смерть, в крестовые походы... А на деле за спешно напяленной - она и сидит косо, это заметно сразу же, - маской "научности" проглядывает отталкивающая физиономия мещанина, холодного деляги, мракобеса. А под личиной "педагогов" скрываются духовные растлители, внушающие детям всего две, но до чего же гнусные мысли: не думайте и делайте, как мы!
      Сказки и фантазии для этой публики далеко не безобидны: истребляемые книги направлены как раз против них, против обывателей. Потому-то, бросая в темницы, сжигая, четвертуя книги и их авторов, пуритане стараются в поте лица.
      Но и на баррикадах, пока война не закончена, против них дерутся смелые до отчаянности бойцы, которым тоже терять нечего.
      В рассказах Брэдбери "Эшер 2" и "Изгои" на защиту мечты и фантазии поднялись все, от мала до велика. Рядом с титанами - Шекспиром, По, Бирсом бьются писатели менее известные. Это два ирландца, Уолтер де ла Map и лорд Дансени, авторы как жутких историй о духах и привидениях, так и удивительно чистых романтических сказок. Это язвительный и тонкий фантазер американец Джеймс Бранч Кэбелл, его соотечественники и современники: философски настроенный чудак Артур Мэйкен и болезненно-мрачный Говард Лавкрафт, положивший начало "литературе ужасов". На одном бруствере насмерть бьются за себя и за своих героев детский сказочник Фрэнк Баум, романтики Натаниел Готорн и Вашингтон Ирвинг, тонкий психолог Генри Джеймс. Спиной к спине, поддерживая друг друга от наседающих со всех сторон врагов, сражаются Эдгар Райс Берроуз, мастер авантюрных сюжетов и первооткрыватель коммерческой "золотой жилы", и Олдос Хаксли, сатирик, интеллектуальный властитель дум целого поколения... Даже Чарлз Диккенс - на что уж мирный человек! - с ними: в "черные списки" его занесли за один-единственный рассказ о привидениях.
      В мире, столь ненавидимом Брэдбери, сжигают фантазию. Мрачную и светлую, реалистическую и потустороннюю, детскую и взрослую; с одинаковым ожесточением вырывают страницу за страницей из книг научных фантастов и детских сказочников. Ножницы цензора, словно гильотина, работают без устали, растет список жертв: Шекспир, кэрролловская Алиса, неизвестно кем и когда придуманный Дед Мороз - всех под нож! Всех, у кого хотя бы раз прорвалось это запретное и неискоренимое: фантазия, мечта, удивление...
      А за горизонтом уже видно время, когда участь фантастов разделит и вся остальная литература.
      Зачем страсти, когда есть страстишки. Зачем история, когда рядом повседневность автомобилей, холодильников, стиральных машин. Какие там книги! Насколько лучше и доступнее телевидение (а в будущем, вероятно, и "говорящие стены", описанные в романе Брэдбери "451° по Фаренгейту"). И самое зловредное, самое крамольное в этом скучном, бесчеловечно расписанном по пунктам мире духовных скупердяев это, конечно, сны и фантазии, светлые грезы и мрачные кошмары-пророчества.
      Можно сколько угодно спорить, "фантаст" ли Рэй Брэдбери, но достаточно проникнуться его горькой убежденностью, вынесенной из детства и закаленной в последующие годы: когда начнут жечь книги, первыми на костер поведут фантастов, - и сомнения разом исчезнут.
      Он был и до конца останется с ними, с писателями-фантастами и их созданиями. Бок о бок со всеми отверженными, запрещенными и "иссеченными" цензорскими ножницами, со всеми, загнанными в темницы безвестности и приговоренными к казни. Да и как им не быть вместе!
      Теперь, когда трудно приходится им, отверженным, Рэй Брэдбери немедля бросится на помощь. Он хорошо помнит, что сделали для него в годы детства фантастические книжки, чём он им всем обязан.
      Начиная прямо с того двадцать восьмого года...
      "ПОБЕГ"
      Жюль Верн был моим отцом.
      Уэллс - мудрым дядюшкой.
      Эдгар Аллан По - приходился мне двоюродным братом; он как летучая мышь - вечно обитал у нас на темном чердаке.
      Флэш Гордон и Бак Роджерс - мои братья и товарищи.
      Вот вам и вся моя родня.
      Еще добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница "Франкенштейна".
      Ну кем я еще мог стать, как не писателем-фантастом - в такой-то семейке.
      И вновь прильнем к иллюминаторам "машины времени". Опять перед глазами проплывают картины детства Рэя Брэдбери. Но после того памятного осеннего дня 1928 года, когда была сделана остановка, скорость движения машины резко возросла. Время уплотнилось, сжалось гармошкой, и от былого неторопливого чередования "кадров" не осталось и следа: они вдруг стремительно понеслись куда-то, наскакивая друг на друга, как в старинном кино...
      Итак, девочка, родители которой снимали квартиру в том же доме, что и семейство Брэдбери, дала Рэю журнал, каких он сроду не видывал. Сразу же бросилось в глаза название: "Эмейзинг Сториз", что можно было перевести и как "Удивительные истории", и как "Поразительные", и даже как "Невиданные". Ярко-красные буквы заголовка шли, уменьшаясь, слева направо и снизу вверх как шлейф улетающей вдаль ракеты. А ниже, под шлейфом...
      Но что же это было такое - журнал "Эмейзинг Сториз"?
      В феврале 1904 года на американскую землю впервые ступил двадцатилетний юноша с аккуратно зализанными волосами, умным и цепким взглядом и недюжинной даже по американским меркам практической хваткой. Багаж молодого инженера из Люксембурга, Хьюго Гернсбека, был небольшим: личные вещи да изобретенная им самим электробатарейка нового типа, которую он надеялся запатентовать. Все сбережения он привез с собой в бумажнике - что-то около двухсот долларов.
      Юноша был полон радужных надежд: главным своим "капиталом" он почитал собственную голову, битком набитую всякого рода идеями и проектами. И не без оснований надеялся на выгодное размещение этого "капитала" в Америке. В начале века всех жаждущих славы и признания молодых художников тянуло в Париж; "Парижем изобретателей" стала Америка. Жажда выдумывать, постоянно пробовать что-то новое и при этом во всех своих начинаниях непременно быть первым - эти качества Гернсбека как никогда соответствовали духу времени и страны, куда он переселился.
      Два демона искушали его: электричество и издательское дело. Он так и не выбрал окончательно между ними, а предпочел соединить то и другое вместе: в 1908 году основал первый в мире журнал радио, "Современное электричество", который возглавлял бессменно в течение ряда лет. Через два года вышла его книга о радиотрансляции - тоже первая в своем роде. Не забывал Хьюго Гернсбек и "просто" изобретать: по его чертежам, например, был построен первый домашний радиоприемник и первый же мегафон...
      А в голове Гернсбека бурлили новые идеи. Случилось так, что в апрельском выпуске журнала за 1911 год осталось несколько свободных полос, и тут-то ему пришла в голову мысль поразмышлять немного и о будущем, о том, какой станет столь милая его сердцу техника через... ну, скажем, семьсот пятьдесят лет. И Гернсбек в спешке - номер уходил в набор - пишет первую главу "романа о жизни в 2660 году" под названием столь же неудачным, сколь и трудным для запоминания: "Ральф 124 С 41 +".
      Сейчас о литературных достоинствах этой книги можно говорить лишь с улыбкой. Но вот что касается прогностических откровений, то тут ирония неуместна: в начале века Гернсбек с легкостью писал о контроле над погодой, о широком применении пластмасс, о гидропонике, магнитофонах, телевидении, микрофильмах, приборах для обучения во сне, грезил об использовании солнечной энергии и космических полетах. Многие из этих предсказаний оказались поистине пионерскими.
      Что и говорить, чутье у этого люксембуржца было отменным. И хотя от литературных опытов он в дальнейшем благоразумно воздерживался, идея специальной литературы "о будущем" не выходила у него из головы. А книги Уэллса, Эдгара По и Жюля Верна помогали оттачивать идею, направляли мысль Гернсбека в требуемое русло.
      В 1923 году целый номер другого гернсбековского журнала, "Наука и изобретения", полностью отдан научной фантастике. Разумеется, так ее тогда никто не называл - до изобретения термина пройдет еще несколько лет, однако в номере было шесть "НФ" рассказов плюс космонавт в скафандре на обложке - чего ж больше!.. Гернсбек тут же обращается к читателям с предложением: учредить еще один журнал, который будет посвящен исключительно литературе такого сорта, - но проходит неполных три года, пока идея выкристаллизовалась и обросла плотью. И вот 5 апреля 1926 года в газетных киосках среди прочих копеечных журнальчиков запестрела обложка нового - это были гернсбековские "Удивительные истории".
      Популярность издания превзошла все ожидания, и через год-два появился сначала "Ежегодник "Удивительных историй", а затем и "Ежеквартальник". Спустя короткое время тираж издания достиг ста тысяч...
      Слава нашла Гернсбека, впрочем, и сам Гернсбек от славы не бегал. Время и место нового начинания он угадал с поразительной точностью.
      В третьем десятилетии нашего века слова "Америка" и "просперити" (процветание) звучали как синонимы. Пока Европа зализывала раны, нанесенные войной, Америка покрывалась жирком довольства: за десять последних лет американцы одних только автомобилей купили 10 миллионов - рекордная по тем временам цифра. А революция в электротехнике и другие новинки прогресса обещали поистине радужные перспективы.
      Никто еще не подозревал о потрясениях, которых оставалось не долго ждать, о Великом Кризисе... Пока же вся Америка жила Великой Американской Мечтой, смотрела в будущее с надеждой, и все, снабженное этикеткой "будущее", шло нарасхват. Самое время было выводить фантастику на широкий издательский простор.
      В программной редакционной статье, открывающей первый номер журнала, Гернсбек изложил свои взгляды на научную фантастику, "литературу, подобную той, что писали Верн, По и Уэллс, то есть особый чарующий тип романа, в который вкраплены научные факты и картины смелых предвидений". За первый год существования "Эмейзинг" в нем были напечатаны заново "Путешествие к центру Земли" и "Драма в воздухе", "Человек, который творил чудеса", "Остров доктора Моро" и "Первые люди на Луне"... Но со временем запас классики как-то поиссяк, а новое поколение фантастов довольно быстро свело американскую журнальную фантастику до уровня третьеразрядного чтива для подростков.
      И все-таки Гернсбек сделал свое дело, главное в жизни. Он нашел для новой литературы удачную форму - дешевый, доступный каждому журнал. Кроме произведений начинающих авторов, из номера в номер печаталась обширная переписка с читателями; это-то и стало главным "открытием" Гернсбека. Миллионная армия потенциальных читателей фантастики обрела свой форум, свое средство общения друг с другом...
      Пройдет десять лет, и среди постоянных читаталей-энтузиастов, называемых в Америке "фэнами", замелькают имена Айзека Азимова, Клиффорда Саймака, Роберта Хайнлайна, Альфреда Бестера, Теодора Старджона, Фредерика Пола. И еще десяток-другой знакомых имен, а среди них - имя одного из самых ярых и последовательных "фэнов" той поры: Рэй Брэдбери.
      Увлекаться Рэй Брэдбери умел как никто другой и часто это делал в жизни. Но, увлекшись, влюблялся пылко и надолго. Так что осенний выпуск "Ежеквартальника" за 1928 год попал в подходящие руки.
      Что же там было на обложке? В номере шла повесть некоего А. Хьятта Верилла, имя которого давно уже кануло в лету. Повесть называлась "Мир гигантских термитов", и на обложке художник Фрэнк Пол, постоянный иллюстратор журнала, как раз и нарисовал чудовище, нападающее на проводника-африканца. Рисунок по современным понятиям более чем бесхитростный, что уж говорить о самой вещи, но у школьника-младшеклассника конца двадцатых перехватило дыхание.
      Это было ОНО, то самое, чего он с нетерпением ждал, о чем неосознанно грезил по ночам и что уже успел вкусить в достаточной мере, слушая разные сказочные истории. Чувство неожиданного, чувство удивительного, от которого проходила знакомая дрожь по телу и разгорались глаза.
      И Рэй начинает поглощать фантастику всю подряд и без разбору, от серьезных книг до комиксов о Флэше Гордоне и Баке Роджерсе. Так он читал ее взахлеб несколько лет. В восьмилетнем возрасте о каком вкусе и выборе можно было говорить: перед мальчишкой буквально "открылась бездна, звезд полна"!..
      Галактические империи и битвы звездных флотов, космические пираты, космические патрули и космические принцессы, нашествия гигантских насекомых и инопланетных чудовищ одно другого ужаснее, сумасшедшие ученые и их бредовые изобретения, города на сотни миль и искусственные планеты, Атлантида и далекое будущее, роботы, звезды, динозавры и путешествия во времени. И приключения, приключения, которым конца не видно.
      Не Гернсбек все это "открыл", он всего лишь основал первый журнал научной фантастики. А если говорить о другой фантастике - "ненаучной", откровенно приключенческой, - то к тем временам уже гремело имя ее некоронованного короля: Эдгара Раиса Берроуза.
      Рэю было девять лет, когда он впервые натолкнулся на книги Берроуза. И Берроуз с тех пор - один из любимейших его авторов. Поэтому стоит сказать об ЭРБ (так его сейчас называют во всем мире) хотя бы несколько слов.
      Писать Берроуз начал в 1911 году, когда ему, отставному кавалеристу, исполнилось тридцать пять лет и он имел все основания считать себя неудачником по призванию. Блестящее образование, военная академия - все это было позади, в последние же годы - что ни новое предприятие, то неудача. Он перепробовал все: был золотоискателем, ковбоем, клерком и коммивояжером, а успеха так и не достиг. В год, когда ЭРБ посетила счастливая мысль взяться за перо, основным его занятием было распространение точилок для карандашей.
      И вот за сутки в октябре 1912 года все перевернулось. Берроуз мгновенно превратился в одного из самых читаемых писателей Америки: в дешевеньком популярном журнале был напечатан роман "Тарзан Обезьяний"... Не думаю, что найдется читатель, который хотя бы раз в жизни не слышал о Тарзане.
      Тарзан принес Берроузу всемирную славу, а подростку Рэю Брэдбери новое увлечение: он стал страстным коллекционером комиксов про Тарзана (их рисовал художник Хал Фостер) и, уже будучи взрослым человеком, все еще продолжал гордиться своей коллекцией. Но интереснее другой факт: за полгода до публикации романа о Тарзане в том же журнальчике прошло с продолжением другое произведение ЭРБ, в большей степени, чем "Тарзан", относящееся к фантастике, - и самое прямое отношение это произведение имело к фантастике Рэя Брэдбери. Вышедший под псевдонимом роман назывался "Под лунами Марса".
      Нет сомнений, что, когда Брэдбери работал над "Марсианскими хрониками", взгляд его частенько задерживался на книжных полках, где стояли семь десятков томов сочинений его кумира. И хотя как писателей Брэдбери и Берроуза никто никогда всерьез не сравнивал - да и незачем, - оба "Марса" остались. И существуют в нашем сознании наравне с непохожим на них "третьим" Марсом - реальным.
      Так о чем же писал Берроуз?
      ...Преследуемый индейцами, бравый вояка, капитан армии конфедератов Джон Картер укрывается в одной из пещер аризонского плоскогорья. Каким-то непостижимым образом он переносится на Марс и оказывается в гигантском инкубаторе, в котором яйцекладущие марсиане выводят свое потомство... Берроузу всегда было недосуг давать всякие там научные разъяснения: перенесся - и все тут.
      Также не в традициях ЭРБ оставлять своим героям время на раздумывание. Стоит только Картеру оправиться от первого шока, как на него тут же нападает чудовище (а скольких еще придется одолеть!): зеленый детина четырех с половиной метров росту, о четырех руках и со сверкающими клыками. Лишь уменьшенная сила тяжести (вот и наука!) позволяет янки вовремя увернуться. А дальше скучать ему не приходится, только поворачивайся!
      И Картер вертится как может. Уничтожая несметные орды чудовищ самого разного нрава и внешнего облика (только почему-то все они ненавидят американца лютой ненавистью, хотя драться все, как один, предпочитают "по-благородному" - на мечах...) и даже иногда помогая слабым и обездоленным, Картер стремительно идет к трону, славе и сердцу прекрасной марсианской принцессы Дейи Торис. Идеал среднего американца, выраженный нехитрой формулой: находчивость плюс предприимчивость равняются успеху.
      Сейчас не то что читать - писать об этом нельзя без улыбки. Но в те годы Берроузом зачитывались миллионы - и отнюдь не одни только дети. В чем же секрет популярности Берроуза?
      Во-первых, в простоте: американцы любят, чтобы все было просто, по-свойски. А во-вторых, в умеренности. Несмотря на горы трупов и водопады крови, которые оставляет после себя Картер, смакования насилия в его романах нет. Убивают только злодеев, добро неизменно побеждает - не настолько, впрочем, чтобы не оставалось материала на следующую книгу. Герой обыкновенный парень, такой же, как все, своим лишь собственным мечом да простецкой смекалкой прокладывающий путь наверх. Принцесса ослепительна и целомудренна, а приключения действительно головокружительны, тут ЭРБ в умении не откажешь.
      И все-таки секрет в другом. В годы, когда Великая Мечта еще витала над зачарованными американцами, книги Берроуза были своего рода целебным источником. Так славно было унестись мыслями в сказочный Барзум ("Марс" на языке его обитателей), порубиться с чудовищами, неизменно выходя победителем, завоевать руку и сердце принцессы - тоже на дороге не валяется! - да еще и чувствовать себя в некотором роде освободителем...
      Этот автор был, несомненно, велик в одном: в прагматичный и расчетливый век он сумел создать чудесную и бесхитростную Сказку, в которую поверили. А неистощимая фантазия смогла поддерживать иллюзию целых долгих полвека. Вот такое действительно редко кому удавалось.
      Вероятно, в бытность свою золотоискателем Эдгар Райс Берроуз выработал чутье на золотую жилу. И вот после первого "марсианского" романа, впоследствии переизданного как "Принцесса Марса", посыпались другие: "Боги Марса", "Полководец Марса", "Дева Марса", "Мозг - повелитель Марса", "Воин Марса", "Меч Марса"...
      А к осени 1929 года - именно тогда девятилетний Рэй Брэдбери, роясь в книжных стеллажах в доме дяди Биона, натолкнулся на Берроуза - ЭРБ был уже автором нескольких "марсианских" книг, десятка книг про Тарзана, трилогии о "затерянном мире" где-то около Южного полюса и цикла о вымышленной подземной стране Пеллюсидар. Этого вполне хватило, чтобы в жизнь мальчишки вошел новый кумир.
      * * *
      Как ни прекрасны были грезы о далеком Марсе, а земная действительность давала о себе знать. И Рэй Брэдбери никогда бы не стал Рэем Брэдбери, если бы перестал замечать ее, уносясь мыслями в заоблачные дали.
      Той же осенью, когда Рэю открылся Берроуз, Америку потрясло событие, от которого она еще не скоро оправится. Как геологический катаклизм, оно жестоко встряхнуло нацию, нежащуюся в эйфории процветания, а сейсмическая волна гулко прокатилась по всему земному шару.
      В 8 часов утра 29 октября, только открывшись, тут же "лопнула" нью-йоркская биржа: начался Великий Кризис, такой, каких западный мир еще не знал.
      За три недели акционеры лишились в общей сложности 50 миллиардов долларов, и в те же дни на Уолл-стрит из рук в руки перешло около миллиарда (!) бумажек-акций - многие из них тут же становились просто бумажками - на невообразимую сумму в 125 миллиардов (!!). Хлесткие газетные шапки, сообщавшие, что небо над Нью-Йорком потемнело от обилия человеческих тел (то были маклеры, пачками вываливавшиеся из окон гостиниц и контор), уже не воспринимались как образец черного юмора...
      Вот когда пришло время научно-фантастических журналов! Они были дешевы. Они давали надежду сильным духом, а для слабых служили чем-то вроде наркотика, позволявшего снять нестерпимую боль. В этих бесхитростных изданиях, отпечатанных на плохой желтовато-серой бумаге и украшенных аляповатой обложкой, среди массы благоглупостей случалось вычитать и приговор обществу, допустившему ТАКОЕ, подумать над альтернативами, а то и просто забыться. И журналы начали расти как грибы после дождя.
      Уровень их пока невысок - даже по самым скромным критериям. Еще не пришло время серьезных размышлений о проблемах настоящего и будущего, да и чисто профессионального литературного мастерства молодым писателям явно недостает. Но сам бум фантастики в годы Кризиса знаменателен. Миру стало не на шутку худо - и в фантастах возникла нужда.
      Эта литература в Америке потом не раз испытает свой звездный час, и это будет не случайно: сначала в конце сороковых - начале пятидесятых, когда появятся слова "бомба", "холодная война", "маккартизм". А затем через двадцать лет, когда на повестке дня будут стоять "Вьетнам", "молодежная революция", "расовый вопрос", "экология". Пока же, в самом преддверии тридцатых, идет раскачка: только через десять лет пополнит эту литературу поколение, которое критики, не сговариваясь, назовут золотым. В него входит и Рэй Брэдбери.
      Но вернемся в 1931 год. Нашему герою исполняется одиннадцать лет, и он пробует писать. Пока это всего лишь наброски на рулоне оберточной бумаги, выдающие к тому же нетвердое знание автором правил правописания, но мысль стать писателем уже накрепко засела в этой упрямой голове. Тем более, что к одному кумиру, Берроузу, прибавился другой.
      Жюль Верн! Попробуйте найти писателя-фантаста, который посмел бы в знак признательности не склонить головы перед Почетным Гражданином страны Фантазии. Конструктором "Колумбиады" и "Наутилуса", первооткрывателем Центра Земли и Таинственного Острова. Отцом капитана Немо, Робура и десятка-двух уважаемых и известных во всем мире людей.
      Год тысяча девятьсот тридцать второй прошел для Рэя под знаком Жюля Верна. Мальчик запоем поглощал книги, которые, как он признается впоследствии, "могут заставить 10-12-летнего ребенка сгорать от нетерпения в ожидании того, кем он станет. Это именно тот возраст, когда нельзя терять ни минуты, чтобы стать капитаном Немо и изменить мир". Благодарный читатель и сам оказался из породы жюль-верновских героев: такой же любознательный, нетерпимый к несправедливости, такой же восторженный и чуть наивный.
      Много лет спустя, в 1959 году, в кабинете на чердаке своего нового дома знаменитый уже автор "Марсианских хроник" и "451° по Фаренгейту" напишет первое из трех предисловий к новому изданию романов Жюля Верна. А спустя четыре года - сценарий для телевидения под названием "Немо". И еще через десять лет - поэму, названную точно так же...
      Год между тем подходит к концу, и в самый разгар Кризиса отец теряет работу. Вновь путешествие, на этот раз - по знакомому маршруту: в далекий Таксон, где Рэю предстояло поступать в местную школу. Снова поездка через всю страну, но глядит он теперь по сторонам совсем другими глазами. Грустное это путешествие - что-то ждет их там, в Таксоне?..
      И все-таки год кончается на радостной ноте - да и как же иначе, в рождество! Чудесный подарок: игрушечная пишущая машинка, на клавиатуре которой одни заглавные буквы. Но это нисколько не смущает Рэя: он тут же садится за машинку, чтобы отстучать - что бы вы думали? Новые приключения Джона Картера "Марсианского"...
      А темп событий нарастает, все быстрее крутятся шестеренки "машины времени", самой жизни.
      И года не прошло, а семья вновь возвращается в Уокиган, но и на этот раз, как выяснилось, ненадолго. Все же летом тетя Нева успевает свозить Рэя на чикагскую выставку 1933 года, проходившую под девизом "Век Прогресса". Езды от Уокигана до Чикаго не больше двух часов, но за эти два часа словно переносишься в другую эпоху. Из провинциального, живущего прошлым веком городка - в бурлящий, сверкающий мир стали, стекла и бетона, в шумный водоворот выставки, где подростку предоставляется соблазнительная возможность глянуть одним глазком на "часы", отбивающие ход истории.
      У Рэя разгорелись глаза. Вот он - тот самый Прогресс, о котором столько писали фантасты, о котором он и сам когда-нибудь напишет. В голове у парня проносятся планы, строятся оптимистические проекты, и вряд ли знал он в те дни, он - мальчишка из захолустья, - что девиз выставки выглядит мрачной иронией на фоне последних вестей из Европы: несколько месяцев тому назад в далекой Германии к власти пришли нацисты*.
      ______________
      * В своем неведении Рэй был, впрочем, не одинок. Для Америки, едва оправившейся после Кризиса 29-го, европейские дела были чем-то ирреально-далеким, как берроузовский Барзум. И когда спустя два года проницательный и мудрый Синклер Льюис опубликовал свой фантастический памфлет "У нас это невозможно" - о воображаемом фашистском перевороте, но уже в Америке, - большинство американцев, увы, не разглядело в названии произведения никакой иронии...
      А на следующий год опять затрясло Америку: пошла волна еще одного кризиса. Снова Леонарду Брэдбери не везет, он теряет работу. Значит, опять паковать чемоданы и баулы, сниматься с насиженных мест, куда-то ехать в поисках удачи?.. Неизвестно, какие причины заставили главу семейства Брэдбери остановить свой выбор на Лос-Анджелесе, но выбор оказался на редкость удачным. По крайней мере, с точки зрения его сына. Хотя разве мог знать тогда Рэй Брэдбери, что проживет в городе-гиганте, нежащемся на берегу Тихого океана, как минимум полвека!
      Пока же все было в новинку, и кипучая энергия подростка, в сочетании с поистине фантастическим любопытством, наконец-то нашла себе выход.
      После сонного Уокигана - поражающий воображение улей, в котором не прекращался шум от жужжания почти миллиона "пчел". Город, где были библиотеки, университеты, аэродромы, цирки... вокзалы, по сравнению с которыми уокиганский казался обыкновенным безымянным полустанком. Постоянная толчея на улицах, сколько газет, какое изобилие в книжных магазинах, - а сколько новых знакомых! Не говоря уж о совершенно особенном, чисто "лос-анджелесском" чуде: надев по утрам роликовые коньки, мчаться что есть духу в северо-западный пригород, название которого звучало для американцев как сказка: Голливуд. И если вовремя поспеть к воротам киностудии "Парамаунт", можно было запросто "разжиться" автографом какой-нибудь кинознаменитости.
      Два года пролетело - он даже не заметил. Помнит только, что сочинял, сочинял, сочинял...
      Свои рассказы, а их накопилось порядочно, он диктовал новой знакомой девочке из соседнего подъезда, у которой была настоящая пишущая машинка. В эти годы он начал даже первый роман страниц на восемьдесят, но так его никогда и не закончил. Зато уже пробовал рассылать свои произведения по редакциям журналов, однако пока безуспешно. И все-таки верил: пока.
      Успех приходит с совершенно неожиданной стороны. При лос-анджелесской школе, где учится наш герой, открывается драматическая студия, и школьник-старшеклассник вдруг обнаруживает в себе талант актера (ну и, разумеется, пишет для студии). А ко дню шестнадцатилетия, в августе 1936 года, вновь исключительно везет с подарком: в центральной газете его родного Уокигана появляется первая публикация Рэя Брэдбери, первая, из зафиксированных библиографами. Не научно-фантастический рассказ, а простенькое стихотвореньице...
      Это все, однако, были события второстепенные, "фон", главное же событие этих лет жизни не заставило себя ждать. А случившись, направило жизнь Рэя Брэдбери в русло, которое он уже никогда не покинет.
      Он знакомится с миром американской научной фантастики. Не с книгами - а с самим этим миром. И сам становится частью его.
      * * *
      Произошло это в 1937 году.
      Много всего случилось в этот год. Рэй открывает для себя Томаса Вулфа и покупает первую настоящую пишущую машинку за 10 долларов, сэкономленных на школьных завтраках. Он интересуется политикой, хотя, вероятно, еще не знает, что его набирающий известность земляк, молодой журналист и писатель, по имени Эрнест Хемингуэй, уже шлет на родину первые военные репортажи из пылающей Испании.
      В самой Америке все тихо. Весной Рэй заканчивает предпоследний класс школы, и вот тут сюрприз так сюрприз: "отлично" по рассказу (в этом несомненная заслуга учительницы Джаннет Джонсон, которую он никогда не забудет), "отлично" и по драматургии*, и даже по астрономии - но вот по языку позорный провал. Это так же загадочно, как и легендарные тройки по физике у Альберта Эйнштейна...
      ______________
      * Школа была с гуманитарным уклоном, и по этим дисциплинам также сдавались экзамены.
      А в один из ранних сентябрьских дней, роясь в книжных развалах близлежащего магазинчика, мальчик неожиданно разговорился с незнакомым сверстником, таким же фанатиком научной фантастики. История "фэндома" (так называют свое объединение "фэны") сохранила нам его имя: Боб Кампок. Он знаменит единственно тем, что после разговора с ним у Рэя Брэдбери открылись глаза.
      Оказывается, он жил совсем рядом с волшебной страной Оз - и ничего не знал! Оказывается, вот уже четыре года лос-анджелесские "фэны" регулярно собираются в маленьком кафе "Клифтон" на одной из улочек в южной части города, не без претензии названной Бродвей. Оказывается, они даже создали собственную организацию - "Лос-Анджелесский Клуб Научной Фантастики" (позже "Клуб" поменяли на "Общество"). И там спорят до хрипоты, и многие сами пробуют писать, а есть и такие, кто успел прославиться в профессиональных журналах! А еще там меняются книгами, устраивают совместные пикники за городом, печатают на мимеографе собственный "клубный" журнальчик "Воображение!"...
      Господи, куда же он смотрел? И как мог упустить из виду ТАКОЕ! Получив от своего нового знакомого адрес, 7 октября Рэй явился на очередное заседание Клуба. И началось...
      Через неделю он уже по уши в работе: пишет для клубного журнала и сам рисует заставки. В тот год, за одну только осень, он написал двадцать фантастических рассказов, и все они, как один, были отвергнуты редколлегией школьного альманаха. Не беда, теперь у него есть "Воображение!" - вот где можно развернуться по-настоящему! И действительно, первый рассказ Рэя Брэдбери, "Дилемма Холлербокена", спустя полгода появился именно в этом журнале.