Перед Лапиньшем стояла худенькая молодая женщина-горянка, голова закутана в большой белый платок, черные блестящие глаза спокойно смотрят на Лапиньша.
      - Я пойду, командир, - сказала она. - Женщину они не тронут.
      - Куда пойдешь? - не понял Лапиньш.
      - К пулемету! - Она развернула складки платка, сунула руку за пазуху и вытащила длинный кинжал.
      - Еще не хватало, чтобы вместе с нами гибли женщины! - сердито сказал Лапиньш.
      - Разреши мне пойти, - повторила она. - Женщину они не тронут.
      - Верно она говорит, товарищ Лапиньш, - сказал один из горцев. Помочь нам может только женщина... Она зайдет к пулеметчикам с тыла.
      - В это время показался в толпе бойцов Ахмед, он уходил к фельдшеру, чтобы перевязать голову, ушибленную при падении с коня. Ахмед увидел женщину, стоявшую перед командиром с кинжалом в руке, и крикнул:
      - Муслимат!
      Она обернулась и спрятала оружие на груди.
      - Ты знаешь ее, Ахмед? - спросил Лапиньш.
      - Это жена моя, командир!
      - Жена? А ты знаешь, что она предлагает одна снять пулеметчиков в ущелье?
      - Раз она так говорит, значит, сможет, - сказал Ахмед. Он повернулся к Муслимат. - Я знаю, что ты сумеешь подойти к ним близко, - заговорил он с ней на родном языке. - Но скажи, не дрогнет у тебя рука, когда ты станешь убивать их? Это не женское дело...
      - Не дрогнет, Ахмед.
      - Тогда иди. Наш сын Сиражутдин в надежном месте?
      - Да, он у твоей матери, Ахмед.
      - Иди, Муслимат. И да поможет тебе аллах! - Он повернулся к Лапиньшу: - Эта женщина пройдет, командир. Разреши ей...
      - Хорошо, - поморщившись, сказал командир. - Только не по дороге же тебе идти...
      - Да, я пойду с другой стороны, - ответила Муслимат. - Когда все будет готово, я махну платком.
      Весь отряд, сидя в седлах и изготовившись к решительной атаке, нетерпеливо ждал сигнала. Лапиньш смотрел на часы и тихонько ругал себя по-латышски за то, что согласился отпустить Муслимат.
      - Надо найти другой вариант, - сказал он, поворачиваясь к начальнику штаба.
      И вдруг один из наблюдателей крикнул:
      - Платок! Платок вижу! Белый!
      Из ущелья донесся женский крик.
      - Вперед! - скомандовал Лапиньш.
      Лавою вырвались конники из-за скалы и понеслись к ущелью. Пулемет молчал...
      Оглушительное "ура!" разорвало горный воздух и многократным эхом прокатилось по горам.
      ...Когда окончился бой, Лапиньш попросил привести к нему Муслимат.
      Он вышел с нею и перед строем бойцов крепко, по-мужски, пожал ей руку.
      - От имени революции объявляю благодарность...
      В это время из стоявшей поодаль толпы пленных белогвардейцев вырвался офицер, обросший рыжей щетиной, без фуражки, с оборванным погоном на левом плече. Он выхватил из-за пазухи пистолет. Все замерли от неожиданности, и только Лапиньш, стоявший к офицеру боком, ничего не видел и приветливо улыбался Муслимат. Она вдруг бросилась командиру на шею, и тут грянули выстрелы.
      Белогвардеец заваливался на бок, рука его с пистолетом вздернулась, и палец на спусковом крючке, конвульсивно двигаясь, посылал пули в небо. Военный фельдшер Иоганн фон Шванебек, из пленных немцев, примкнувший к революции и сражавшийся за нее в рядах латышских стрелков, на ходу засовывал в деревянную кобуру дымящийся маузер, бежал к Лапиньшу, державшему в руках неподвижное тело Муслимат. С другой стороны, вытянув руки, спотыкаясь, неровной походкой, будто слепой, двигался Ахмед...
      Арвид Вилкс поправился быстро. Вскоре он уже мог принимать участие в боевых операциях отряда.
      Потерявший жену Ахмед не отходил от своего друга. Он перестал разговаривать, весь высох, почернел и преображался только в бою. Тогда вселялась в него неведомая сила, молнией метался он' среди врагов, сокрушал их не знающим пощады клинком. А после боя напряжение спадало, Ахмед сникал, замыкался, и только Арвид Вилкс мог добиться от него слова.
      - Он ищет смерти, - говорил Вилкс Лапиньшу о своем друге, - нарочно бросается под пули...
      Но однажды, в одной из последних операций, косая не сумела увернуться, и пришлось ей столкнуться с Ахмедом.
      Когда начальника разведки позвали к другу-побратиму, тот умирал. Он увидел Арвида и знаком попросил наклониться.
      - Ухожу, брат, - прошептал Ахмед. - Аллах позволил мне снова встретиться с Муслимат... Прошу тебя... - Ахмед попытался приподнять голову.
      - Не надо, лежи спокойно, - сказал Вилкс.
      - Прошу... Сын мой... Сиражутдин... Брат, пусть он будет твой сын...
      Он задвигал рукой, нащупал ладонь Арвида, с силой сжал ее, и это было его последним движением.
      Когда полк латышских стрелков выполнил свою задачу в Дагестане, вместе с приемным отцом уехал в Россию и Сиражутдин.
      Арвида ждала в Москве Велта, его невеста. Они вскоре поженились, и Орел Аравии, так переводится с арабского языка имя Сиражутдин, стал их сыном. Звали его и дома, и в школе попросту Сережей, а фамилию он носил двойную: Ахмедов-Вилкс.
      Позднее появились у него две сестренки: Индра и Анита. Семья была дружной. Сережа знал все о своих настоящих родителях - приемным отец часто рассказывал ему о Муслимат и Ахмеде, - но никогда не чувствовал себя чужим в этой латышской семье.
      ...Шли годы. Арвид Вилкс работал в Управлении военной разведки, часто неожиданно исчезал из дому. А дети его учились, Велта хлопотала по хозяйству и в библиотеке, которой она заведовала.
      У мальчика рано проявились способности к технике, и после окончания школы он поступил в Высшее техническое училище имени Баумана. Когда Сиражутдин заканчивал училище, в Германии победил фашизм. Более осведомленный, нежели его приятели, в том, что делается в мире, Сиражутдин дождался возвращения отца из очередной командировки и решительно заявил ему:
      - Я должен быть там, где дерутся с фашизмом, отец! Хочу стать разведчиком, пойти по твоим стопам.
      После некоторых колебаний Вилкс-старший согласился с доводами приемного сына.
      Учась в спецшколе, он параллельно закончил и Бауманское училище. На этом настаивал его приемный отец, имея в виду предстоящую работу Сиражутдина.
      Немецким языком он владел в совершенстве еще с детства, потому что приемные родители хорошо знали этот язык. Неплохих успехов добился Сиражутдин и в английском.
      Учеба в спецшколе была сложной, но интересной. Каждый день был расписан по минутам. Свободного времени не было - Сиражутдин проходил ускоренную подготовку.
      Время шло быстро, чему способствовало разнообразие изучаемых предметов. Преподаватели - знатоки своего дела - обладали большим опытом оперативной работы.
      Подготовка Сиражутдина уже была закончена, а случая забросить его за кордон пока не представлялось. Одна за другой разрабатывались операции по внедрению, но все они отвергались, как таящие в себе ту или иную опасность будущего провала.
      Наконец узнали, что германский дипломат в одной из ближневосточных стран, известный своими антифашистскими взглядами, которые он теперь, в сложившейся политической обстановке, старался не афишировать, переводится в Южную Америку. У дипломата был сын от жены итальянки, ровесник Сиражутдина. Когда получили его фотографии, люди, готовившие Ахмедова-Вилкса, обнаружили внешнее сходство их подопечного и сына дипломата. С фон Шлиденом доверительно встретился наш человек и предложил принять участие в подготавливаемой операции. Дипломат не возражал. Он не хотел, чтобы его сын служил Гитлеру. Согласился с позицией отца и Вернер фон Шлиден.
      Берлинский экспресс уходил из Стамбула точно по расписанию. Фон Шлиден и его сын Вернер прибыли сюда на пароходе, чтобы по железной дороге следовать на родину. Днем они обедали в ресторане. После второго блюда сын дипломата поднялся из-за стола и прошел в туалет. Оттуда он черным ходом отправился на соседнюю улицу, где стоял большой автомобиль со шторками на окнах. Вернер сел в него и недолго побыл в нем. Вскоре дверца распахнулась, и молодой человек неторопливо покинул лимузин, вернулся в ресторан, уселся за стол и принялся за десерт.
      Никто не заметил подмены. Сиражутдин спокойно завершил обед в обществе своего "отца", а подлинный Вернер фон Шлиден отправился на автомобиле в порт. Из Стамбула сын дипломата ушел на советском пароходе в Одессу.
      ...Так перестал существовать Сиражутдин Ахмедов-Вилкс.
      Вернер фон Шлиден благополучно прибыл с "отцом" в Рио-де-Жанейро. Но вскоре Вернер вернулся в Германию и два месяца гостил у своего "дядюшки" Иоганна фон Шванебека, профессора медицины и давнишнего резидента советской разведки в Берлине. Затем отправился в Соединенные Штаты Америки учиться в техническом колледже. Война застала его в Рио-де-Жанейро, где "сын" дипломата работал уже инженером в южноамериканском филиале одной из германских технических фирм.
      Бразилия оставалась нейтральной, но она кишела германскими агентами. Вернер фон Шлиден, известный в Центре как Янус, занялся организацией разведывательной сети, которую можно было бы использовать против интересов рейха в Бразилии.
      Когда эта работа была выполнена, умер "отец"-дипломат. Оставаться в Бразилии не имело смысла, и по указанию Центра Янус перебрался в Германию. Солидные рекомендательные письма открыли ему дорогу к Круппу, где он выполнял обязанности инженера для особых поручений и был освобожден от службы в армии.
      И вот в 1944 году он надел мундир офицера вермахта и получил назначение в штаб Первого военного округа, в Кенигсберг.
      РАЗГОВОР ЗА ЧАШКОЙ ЧАЮ
      Сильные взрывы потрясли столицу Британской империи.
      Третий рейх, разваливающийся под ударами Красной Армии, пытался спасти свою шкуру, надеясь за спиной Советского Союза договориться с другими членами антигитлеровской коалиции. И чтобы англичане стали сговорчивее, фашистская Германия решила "вдохновить" их дождем из ракет "Фау".
      Где-то в желтых дюнах Голландии и в мрачных фиордах Норвегии ударяло в многострадальную землю оплавляющее ее пламя, и в небо уходила ракета, несущая лондонцам разрушения и смерть.
      Зловещие "Фау" направляли свой курс через стратосферу не только к английской столице. Они падали на Ковентри, Манчестер, Ливерпуль и в первое время сумели вызвать панику среди населения, падение акций на лондонской бирже, хотя военное значение этих "фергельтунгсмиттель" - средств возмездия - ведомством Геббельса было чересчур преувеличено. Довольно скоро английские летчики научились сбивать "Фау" на подступах к намеченным гитлеровцами объектам.
      Но разведкам стран, воюющих с третьим рейхом, было известно, что самолеты-снаряды и ракеты не последнее средство из того арсенала, с помощью которого Гитлер надеялся выиграть войну. Истеричные выкрики нацистских пропагандистов о новом оружии "дьявольской силы", которое спасет тысячелетнюю империю и уничтожит всех ее врагов так, что "содрогнется мир", имели под собой вполне реальную почву. Уже после захвата Чехословакии, когда нацисты получили доступ к урану, ученым, работающим в области теории атомного ядра, стало ясно, какая угроза нависла над человечеством.
      И Франклин Делано Рузвельт незадолго до войны получил письмо от Альберта Эйнштейна. Великий физик предупреждал президента Соединенных Штатов Америки о том, что в гитлеровской Германии может быть создана невиданной силы бомба...
      И она действительно создавалась. Английские диверсанты - коммандосы взорвали в Норвегии завод по производству тяжелой воды. Немцы построили новые заводы, они перенесли работы на свою территорию. Помимо Чехословакии нацисты получали сырье для работ над созданием чудовищного оружия через третьи и четвертые руки, из других мест, широко используя для этого свою агентуру в нейтральных странах.
      И когда первые ракеты пронизали стратосферу, и в Москве, и в Лондоне, и в Вашингтоне стали понимать, что может произойти, если наполнить их взрывчатым веществом особой силы, хотя о действии его люди могли пока судить только по теоретическим расчетам физиков.
      Черный лимузин с задернутыми шторками на боковых и заднем окнах пересек центр Лондона, свернул в одну из улиц и остановился перед воротами построенного в викторианском стиле четырехэтажного особняка. Ворота отворились, и машина въехала во двор. Шофер предупредительно открыл заднюю дверцу и поддержал за локоть выходящего из машины пожилого джентльмена в элегантном темном костюме и старомодной шляпе.
      У широких дверей дома показались двое молодых людей. Они склонили головы и, своим видом выражая глубочайшее почтение к пожилому джентльмену, направились к машине.
      - Рады вас видеть, сэр, - сказал один из молодых джентльменов. - Нам поручено проводить вас, сэр.
      Пожилой джентльмен, сопровождаемый молодыми людьми, вошел в дом, который был не чем иным, как резиденцией главного шефа Сикрет интеллидженс сервис - знаменитой английской разведывательной службы.
      Собственно, слова "Интеллидженс сервис" служили и служат по сей день в качестве собирательного наименования широкой сети самых различных имперских и ведомственных разведок и контрразведок Великобритании. Центральные разведывательные и контрразведывательные органы находятся в непосредственном ведении кабинета министров, например Сикрет сервис секретная служба - центральный орган разведки, к шефу которой шел сейчас пожилой джентльмен..
      У Форин-Офис - английского министерства иностранных дел - есть Политикел интеллидженс дипатмент - орган политической разведки.
      Особенно сложной является система военной разведки и контрразведки. Здесь и объединенный разведывательный комитет при комитете начальников штабов, и объединенное разведывательное бюро, и департамент разведки при министерстве обороны, разведывательные департаменты военного министерства, министерства авиации и адмиралтейства. Для борьбы с вражеской агентурой существует центральный орган контрразведки, специальный отдел контрразведки при Скотланд-Ярде и служба безопасности министерства снабжения.
      Деятельность Сикрет сервис особенно тщательно конспирируется. Опасное и коварное, оружие британского империализма, секретная служба окружила себя покрывалом зловещей таинственности. По традиции имя шефа Сикрет сервис известно лишь королю и премьер-министру. Этакая полумистическая фигура таинственного главного рыцаря плаща и кинжала...
      - Как здоровье внучки, Генри? Сейчас подадут чай, - сказал шеф.
      - Благодарю вас, сэр. Все в.порядке, сэр, - ответил пожилой джентльмен. Он сидел в жестком кожаном кресле, неестественно выпрямившись.
      Пожилой джентльмен заведовал разведывательным департаментом министерства авиации, знал шефа по Оксфорду, где шел курсом старше, и считал его выскочкой, не любил его манеру разговаривать с ним как со старым приятелем и сейчас всем своим видом подчеркивал, что не намерен говорить о чем-либо не относящемся к службе.
      Шеф отлично понимал это, но ему нравилось поддразнивать старого Генри, так кичащегося своим происхождением. Он сидел в тени, отбрасываемой непрозрачным абажуром настольной лампы, и думал, что его старый университетский товарищ в общем-то неплохой разведчик, но не успевает за временем, а сейчас времена полковника Лоуренса прошли, и старые методы далеко не эффективны.
      Принесли чай.
      - Передайте работникам вашего департамента благодарность премьер-министра. - Шеф перешел на официальный тон: - Материалы аэрофотосъемки территории Игрек весьма удачны. Они подтверждены агентурными сообщениями. Дабл-Ю1 рекомендует шире использовать для этой цели челночные полеты наших бомбардировщиков.
      1 Первая буква имени Уинстон. Условное обозначение премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.
      - Нами уже предприняты шаги в этом направлении, сэр.
      - Хорошо. Теперь о главном. Вам известны материалы Тегеранской конференции Большой тройки? Нелишне будет взглянуть на них еще раз.
      Шеф протянул директору разведывательного департамента министерства авиации синюю брошюру. Тот развернул заложенное место и прочитал:
      - "Четвертое заседание конференции глав правительств СССР, США и Великобритании. Тегеран, 1 декабря 1943 года...
      Сталин. Русские не имеют незамерзающих портов на Балтийском море. Поэтому русским нужны были бы незамерзающие порты Кенигсберг и Мемель и соответствующая часть территории Восточной Пруссии. Тем более что исторически - это исконно славянские земли. Если англичане согласны на передачу нам указанной территории, то мы будем согласны с формулой, предложенной Черчиллем.
      Черчилль. Это очень интересное предложение, которое я обязательно изучу".
      - Ну как. Генри? - спросил шеф. - Вы улавливаете теперь мою мысль? Я должен вам сообщить, что предложение Сталина принято всеми окончательно и бесповоротно. Русские получают лакомый кусочек. Наша задача - как можно больше снизить его ценность. Сейчас они застряли в Прибалтике... Получена официальная просьба русских помочь им бомбардировочной авиацией. Наш Дабл-Ю уже сообщил о своем согласии в Москву. Но надо сделать так, чтоб летчики королевских ВВС сбросили свой груз на Кенигсберг. И сбросили аккуратно. Вы понимаете, Генри?
      - Конечно, сэр. Мы имеем схемы оборонительных укреплений города. Они не пострадают...
      - Отлично, дружище. Это именно то, что нужно. И помощь русским окажем, и...
      - Простите, сэр, но мне кажется, что янки с удовольствием ухватятся за эту мысль. Ведь насколько мне известно, они тоже примут участие в оказании "помощи" русским...
      - Именно об этом я хотел вас просить. Наши люди из Восточной Пруссии сообщают, что немцы укрепили ее на славу. Русским придется поломать об нее зубы. А когда они придут туда, от Кенигсберга останется одно воспоминание.
      В РЕСТОРАНЕ "КРОВАВЫЙ СУД"
      Майор Баденхуб, командир танкового батальона, стал набираться еще с обеда и сейчас находился в той стадии опьянения, после которой либо буйствуют, либо заваливаются спать.
      Надо отдать ему справедливость: пить майор Баденхуб умел. Внешне он почти ничем не отличался от офицеров, сидевших в малом зале знаменитого кенигсбергского ресторана "Блютгерихт" - "Кровавый суд", расположенного в замке Альтштадт.
      В зале было пустынно, и майор сидел один за столиком в углу. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутылка и лежала погасшая трубка. Время от времени майор выливал содержимое бутылки в высокую рюмку, залпом выпивал и принимался сосать трубку, тупо уставившись в пространство перед собой.
      Постепенно зал наполнялся офицерами в зеленых мундирах вермахта и в черных войск СС. Свободных мест становилось все меньше и меньше. Дошла очередь и до столика Баденхуба. К нему подошли двое - низенький майор с большой плешью, рыжими усами и наметившимся брюшком и высокий подтянутый обер-лейтенант.
      - Здравствуй, Отто, - приветствовал майор Баденхуба. - Не. возражаешь, если мы нарушим твое одиночество?
      Тот мотнул головой и молча протянул руку.
      - Знакомьтесь, друзья, майор Баденхуб... Позволь, Отто, представить тебе моего молодого друга обер-лейтенанта фон Герлаха.
      Фон Герлах щелкнул каблуками, майор медленно оторвал зад от стула и снова тяжело плюхнулся обратно.
      К столику спешил обер-кельнер.
      - Подождите, - сказал низенький майор, - заказывать будет наш приятель, который подойдет через десять минут. Впрочем, принесите пока по рюмочке кюммеля.
      Из большого зала послышались звуки оркестра:
      началась вечерняя программа. В дверях появилась большая группа эсэсовцев и принялась рассаживаться за банкетный стол, очевидно, заказанный для них заранее.
      - А вот и фон Шлиден, - сказал низенький майор Генрих Махт, комендант одного из кенигсбергских фортов.
      Обер-лейтенант тоже увидел Вернера, который медленно пробирался между столиками, высматривая приятелей. Он увидел их и махнул рукой.
      - Надеюсь, не заставил вас долго ждать, господа? - спросил Вернер, подходя к столику и улыбаясь.
      - Ну что вы, гауптман, - запротестовал Махт, - мы не успели и рюмки выпить!
      Он хотел познакомить Баденхуба с фон Шлиденом, но Вернер сказал, что с майором они знакомы, и командир батальона утвердительно кивнул головой.
      Майор Махт рассказывал:
      -...Конечно, сначала она возмущалась: "Как вы можете так?! Да у меня муж на фронте! Я честная женщина!" Ну, думаю про себя, все вы честные... Моя тоже так говорила до тех пор, пока я не поймал ее с тыловой крысой. Да... Скрутил ей руку, ну и... Прав был Ницше, когда говорил: "Идешь к женщине, не забудь с собой плеть..."
      - Да, Ницше был великим человеком, - сменил тему разговора Генрих Махт. - Он первым заложил основы новой религии, религии настоящих людей, которые поставят мир на колени! За здоровье фюрера!
      Обер-лейтенант поставил рюмку на стол и тихо сказал:
      - А русские у границ Восточной Пруссии...
      - Временные трудности, дорогой Фридрих. Новое оружие изменит положение. И потом, мне не нравится твой пессимизм, - заметил Махт.
      - Давайте выпьем за победу, - предложил Вернер.
      Он всегда старался показать, что тяготится умными разговорами, и сам таковых никогда не затевал. Гауптман уже прослыл в гарнизоне хорошим парнем, у него всегда водились деньги для угощения приятелей, все считали Вернера добрым немцем, умеющим крепко выпить с друзьями и быть на своем месте в любой компании... С обер-лейтенантом Фридрихом фон Герлахом гауптман познакомился еще в Берлине на одной из вечеринок. Вернер оказался с Фридрихом рядом за столом, потом они вместе курили, выйдя в прихожую, угощали друг друга сигаретами, договорились встретиться еще раз. Но следующая встреча произошла уже в Кенигсберге.
      Вернера заинтересовал этот человек. Обер-лейтенант, не стесняясь присутствующих, ронял такие замечания, что Вернеру часто становилось не по себе. В данном случае он мог не опасаться провокации, эту возможность гауптман уже проверил, но его кредо - держаться подальше от политики исключало всякую ответную реакцию, и, фон Шлиден попросту отмалчивался или переводил разговор на другое.
      И тем не менее Герлах тянулся к Вернеру, старался бывать с ним вместе, и Вернер стал всерьез присматриваться к своему новому приятелю. По крайней мере, он представлял для гауптмана фон Шлидена интерес уже возможностью психологического анализа настроений среди критически мыслящей верхушки германской элиты.
      - Великий Ницше говорил, что нет более ядовитой отравы, чем учение о равенстве, - продолжал философствовать комендант форта. - Проповедуя справедливость и учение о равенстве, человечество на самом деле стремится к гибели справедливости. Равное равным, неравное неравным - вот что говорит истинная справедливость, а отсюда следует, что низкое нельзя сравнивать с высоким. И действительно... Что может быть общего между мной и каким-то поляком или русским? Я не говорю уж о паршивых евреях. Белокурая бестия - и только он должен владычествовать над миром.
      - А ты рыжий, Генрих, и плешивый, - сказал майор Баденхуб.
      Это были его первые слова за весь вечер.
      Махт хотел было обидеться, но потом счел за лучшее обратить все в шутку:
      - Возраст, милый Отто, возраст. Двадцать лет назад я был совсем не такой.
      - А я не знал, Генрих, что вы специалист в области философии, - сказал фон Шлиден. "Рыжая свинья", - подумал он о Махте.
      - Меня выгнали с третьего курса философского факультета. Я учился в Гейдельберге и проломил голову пивной кружкой одному чересчур умному еврейчику. Тогда это считалось преступлением.
      - Вас, гауптман! - буркнул майор Баденхуб и глазами показал Вернеру на банкетный стол, за которым сидели эсэсовцы.
      Фон Шлиден повернулся и увидел пристально смотревшего на него оберштурмбанфюрера Вильгельма Хорста. Хорст заметил, что Вернер увидел его, и сделал знак рукой, приглашая к столу.
      - Извините, друзья, - сказал Вернер, - я покину вас на минутку.
      Когда он подошел к Вильгельму Хорсту, все сидевшие за столом офицеры замолчали и выжидающе посмотрели на оберштурмбанфюрера, возглавлявшего, судя по всему, эту компанию.
      - Представляю вам гауптмана Вернера фон Шлидена, господа, - сказал Вильгельм Хорст. - Мой хороший знакомый и отличный офицер, хотя и не служит в СС.
      Один из эсэсовцев громко заржал:
      - Выпейте с нами, гауптман, за то, чтоб и вы когда-нибудь вступили в наше братство.
      - Долг каждого из нас - выполнять волю фюрера.
      -...Неплохой парень этот Шлиден, - сказал майор Махт, когда Вернер отошел от стола. - Ты давно его знаешь, Фридрих?
      - Я познакомился с ним в Берлине, - ответил фон Герлах. - До этого Вернер долгое время жил в Бразилии. Его отец был советником нашего посольства. Вернер окончил-технический колледж в Штатах, потом отец умер на чужбине, и Шлиден вернулся домой.
      - Он, по-видимому, с юга, твой щедрый -приятель, - сказал Махт. Такие темноволосые немцы водятся на границе с Италией. Откуда у него деньги? Получил большое наследство?
      - Ты угадал наполовину, Генрих. Вернер происходит из старинного, но давно растерявшего свои поместья дворянского рода в Баварии. Словом, его предки бродили по ту и по эту сторону Альп... А мать его, кажется, и вовсе итальянка. А что касается денег... Я не из тех, Отто, кто считает деньги в чужом кармане. Вернер - способный инженер. До того как прийти в вермахт, он работал у Крупна. По-моему, на ответственной работе, связанной с поставками из Швеции.
      - Тогда понятно, - сказал Махт. - На такой работе надо быть полным кретином, чтобы не набить себе как следует карман.
      Когда Вернер вернулся к столу, Генрих Махт продолжал разглагольствовать.
      - Что является основным стремлением жизни? - говорил он. - Воля к власти. Сильная или слабая воля - это прежде всего характеризует человека. Вся история человечества представляет собой отношение сильных к слабым и наоборот. И именно мы, представители арийской расы, люди сильные и властные, способны руководить другими. Только в нас воплощается разум и искусство господствующих рас. Помните у Ницше: "Орда белокурых, хищных животных, раса завоевателей и господ..." или "Цель истории - в существовании избранных", "Рабство составляет одно из существенно необходимых условий культуры, и эта истина, конечно, не оставляет места для каких-нибудь сомнений".
      - Недурно для недоучившегося философа, - иронически заметил обер-лейтенант фон Герлах.
      - Наш фюрер и есть тот сверхчеловек, о которых всегда тоскует человечество, - не обратив внимания на замечание Фридриха, продолжал майор-ницшеанец. - Наша нация велика уже потому, что она дала миру этого человека. Фюрер оставит след своей руки на. тысячелетиях, как на мягком воске, повелитель и властелин мира из плеяды тех немногих, "при виде которых, - по словам Ницше, - побледнеют и исчезнут все бывшие на земле страшные и добрые духи".
      - Вот тут ты безусловно прав, Генрих, - сказал обер-лейтенант, - духи давно уже побледнели...
      "Очень мне нужны разговоры на скользкие темы!" - подумал гауптман.
      В последнее время Вернер стал уставать от общества этих людей. Он прекрасно играл свою роль, даже не играл - разведчик научился думать так, как должен был думать Вернер фон Шлиден, сын германского дворянина и дипломата, верный слуга фюрера и рейха. Он ни на йоту никогда не отступал от созданного в свое время образа, гауптман привык к своему искусно сформированному психологическому двойнику и чувствовал себя в этом обличье свободно и легко. Но теперь временами Вернера охватывало чувство тяжести, будто нес он большую и неловко уложенную на спине ношу. Свое, настоящее настойчиво рвалось наружу, с этим было все труднее справляться. Конечно, он был далек от того, чтобы сорваться, выдать себя.
      И еще он устал от одиночества... Это тяжелое бремя. Одинок ли разведчик, находящийся во вражеском стане при исполнении служебных обязанностей? И да, и нет. В силу особенности профессии разведчик не имеет права на откровенность с кем бы то ни было, не имеет права на искренность, а следовательно, у него нет настоящего друга, который был бы посвящен во все замыслы, во внутреннюю жизнь разведчика. Но один человек не в состоянии ничего Сделать. И разведчик находит людей, которые помогают ему. Разными мотивами руководствуются эти люди, но их помощь разведчику необходима. И еще необходимы-товарищи по невидимому фронту, которые идут от Центра для связи с ним, находящимся в тылу врага. И необходимы те, кто остался по другую сторону баррикад, его близкие и родные, которым он не имеет права послать и самой малой весточки о себе. Да, разведчик одинок для себя, и он не одинок для всех... Постоянное перенапряжение может вызвать опасность психологического срыва. В тех случаях разведчику необходима разрядка, отдых, смена обстановки. И, зная об этом, руководство разведки время от времени устраивает своему работнику вызов в Центр, переброску в другую страну. Но когда идет война, это исключается. Теперь она близилась к концу, и у Ахмедова-Вилкса тем более не было права на передышку.
      Ночью советская авиация бомбила Кенигсберг. Когда первые звенья тяжелых машин появились над городом, четверка немецких офицеров давно уже покинула "Кровавый суд" и весело опорожняла бутылки, захваченные предусмотрительным Вернером из ресторана. Им с успехом, свидетельствующим о немалом опыте, помогали в этом занятии три девицы из варьете, которых удалось подхватить в конце вечера.
      Расположились они в двухэтажном просторном особняке, принадлежавшем отцу фон Герлаха. Родители Фридриха уехали в поместье, подальше от бомбежек, и дом в Амалиенау служил отличным местом для кутежей приятелей обер-лейтенанта.
      Когда послышался гул моторов, девицы подняли было панику и пытались бежать в убежище. Но добрый коньяк - его разлил всем в бокалы Вернер привел девиц в чувство, а хозяин сказал:
      - Русские не бросают здесь бомбы, щадят мирное население.
      Горькая усмешка тронула его губы.
      Вскоре майор Баденхуб храпел на диване в гостиной, и это было кстати, так как девиц на всех не хватало. Офицеры вышли в соседнюю комнату и разыграли их между собой. Вернеру выпало ухаживать за миловидной шатенкой с длинными ресницами, грустными глазами и стройной фигурой. Звали девушку Ирмой.
      Генрих Махт вскоре совсем захмелел и лез целоваться к фон Шлидену, повторяя, что Вернер великолепный парень. Обер-лейтенант уже исчез со своей подругой, а белокурая толстушка, доставшаяся Махту, дергала его за рукав и тянула к лестнице, ведущей в верхние комнаты.