- Ваше превосходительство, честь имею к вам обратиться, почтительно, но с достоинством, произнес в трубку Маймука. - Только что звонили из Тигины*. Все в порядке, они уже там. - Очевидно, на том конце провода его не поняли, и он уточнил. - Извините, господин министр, я хотел сказать - эти люди уже в Тигине. Да, операция "Днестр" завершена успешно. - Маймука замолчал, внимательно слушая своего абонента. Видимо, тот говорил что-то лестное, потому что его лицо расплылось в довольной улыбке. - Благодарю вас, ваше превосходительство, мы все служим королю и отечеству. Я понял, завтра в десять.
      _______________
      * Т и г и н а - так в то время назывался г. Бендеры.
      На чрезвычайное совещание в резиденции министра Бессарабии прибыли, кроме генерального инспектора сигуранцы, жандармский полковник Леонеску, советник судебной палаты Ионеску-Дырзеу, генеральный секретарь министерства Григореску. Командующий третьим армейским корпусом генерал Кырчулеску отсутствовал; корпус представлял начальник штаба. Всех их, за исключением начальника штаба, Маймука хорошо знал. Начальник штаба, как и Кырчулеску, был назначен в Кишинев сравнительно недавно. Его предшественник генерал Драгу, эта "сильная личность", как его называли, не смог поделить власть с другим генералом - министром Рышкану. Генерал Драгу прославился своей знаменитой речью перед студентами богословского факультета в Кишиневе. Обнажив саблю, он дал клятву в три недели взять Одессу. Этим фанфаронским заявлением ловко воспользовался Рышкану, и не в меру воинственного генерала перевели служить в Старое королевство. Его преемник Кырчулеску, судя по данным, которыми располагал Маймука, тоже не находил общего языка с министром и потому, видимо, посчитал ниже своего достоинства присутствовать на созванном им совещании. "Наверное, усмехнулся про себя генеральный инспектор, - два генерала для маленькой Бессарабии - это слишком много".
      В стороне скромно держались с десяток чиновников рангом помельче.
      Совещание открыл министр.
      - Я имел честь пригласить вас, господа, в связи с событиями чрезвычайной важности. Подробнее о них доложит господин Маймука. Я же хочу подчеркнуть, что речь идет о событиях, далеко выходящих за пределы восточной Молдавии (так министр упорно называл Бессарабию, считая, что название "Бессарабия" придумано русскими). Вы не хуже меня знаете, уважаемые господа, какие злостные небылицы распространяют наши враги по ту сторону Днестра о положении в восточной Молдавии. Нас называют страной кризиса, голода и самоубийц, страной безработных, население которой только и мечтает о том, чтобы соединиться с Советами. Сейчас, когда по вине большевиков, выдвинувших свои смехотворные претензии на исконно румынскую территорию, переговоры с ними сорваны, антирумынская пропаганда усилилась. К великому сожалению, находятся легковерные люди, и не только у нас, но и в Европе, которые поддаются этой злонамеренной пропаганде. И вот теперь мы можем им сказать: посмотрите на несчастных мужчин, женщин, детей, которые, невзирая на пулеметный огонь советских пограничников, толпами бегут сюда из большевистского рая к нам, своим кровным братьям, в поисках защиты, хлеба и мирного труда. Теперь весь цивилизованный мир должен узнать правду о восточной Молдавии. - Рышкану все больше воодушевлялся. - И эта правда состоит в том, что восточная Молдавия - это страна всеобщей радости, благоденствия и спокойствия. И мое самое сокровенное желание, - он скромно потупил глаза и продолжал проникновенным тихим голосом, - всячески содействовать ее преуспеянию. Моя цель - трудиться усердно на благо ее трудолюбивого и достойного населения. - Он сделал театральную паузу. Следует незамедлительно сообщить прессе о днестровских событиях, чтобы мир содрогнулся от жестокости Советов. А теперь нам предстоит обсудить практические вопросы. Но сначала послушаем, что нам скажет генеральный инспектор Маймука.
      Генеральный инспектор доложил, что, по последним сообщениям из Тигины, беженцев насчитывается около девяноста человек - мужчин, женщин и детей.
      - Их было бы больше, если б не беспримерная жестокость советских пограничников, - Маймука скорбно понизил голос. - Их жертвами стали четверо мирных крестьян, вся вина которых заключалась в том, что они бежали на родину от зверств большевиков.
      - Надо похоронить этих несчастных по нашему христианскому обычаю. Министр оглянулся на сидящего позади него адъютанта.
      - К сожалению, - тем же скорбным голосом продолжал генеральный инспектор, - это невозможно, ваше превосходительство. Трупы остались на их стороне, и большевики их уже успели убрать. Им не нужны лишние свидетели, даже мертвые.
      - Надеюсь, ваши люди успели их сфотографировать? Фотоснимки должны попасть в прессу, пусть все видят и знают.
      Вопрос этот застал Маймуку врасплох, и он пробормотал, что даст ответ позже.
      - Беженцы, - продолжал свой доклад генеральный инспектор, - размещены в полицейском участке, в большой тесноте. Это очень затрудняет выполнение стражами правопорядка их прямых функций. Поэтому предлагается перевести их в местную тюрьму.
      Сидящие в кабинете переглянулись, и он поспешил добавить, что рассматривает этот перевод как временную, но необходимую меру, продиктованную интересами безопасности государства. Наша прямая обязанность, веско сказал генеральный инспектор, подвергнуть их строгой проверке. Это все люди с той стороны. Зная коварство и дьявольскую хитрость большевистского ГПУ лучше, чем кто-либо другой, он не исключает, что среди них могут быть и советские шпионы.
      - Только после проверки можно допустить к беженцам этих... - он чуть не сказал "щелкоперов", но вовремя поправился, - представителей прессы. К сожалению, ваше превосходительство, я вынужден сказать, - продолжал свой доклад Маймука, - что пока вопрос о питании этих людей не разрешен. У нас для этого нет средств. Квестор тигинской полиции сообщает, что полицейские принесли кое-какую еду из дому. А что будет завтра?
      Генерал Рышкану недовольно нахмурил брови.
      - Господин Маймука, позвольте вам напомнить слова Николае Титулеску*. Он сказал, что в интересах государства каждый честный румын должен ограничивать свои потребности мамалыгой с луком. Хотя я и не полностью разделяю его политические взгляды, но под этими словами подписываюсь обеими руками. Прекрасно сказано! Я полагаю, что эти люди пришли к нам сюда не для того, чтобы вкусно есть и сладко спать. Ваше предложение перевести их в тюрьму заслуживает внимания. Надеюсь, арестантов в наших тюрьмах еще кормят? - Он с улыбкой взглянул на жандармского полковника.
      _______________
      * Н и к о л а е Т и т у л е с к у - известный политический
      деятель Румынии либерального толка.
      - Так точно, господин министр, - полковник вскочил со своего места.
      - Вот видите На первых порах и эти беженцы вполне могут обойтись тюремным пайком.
      - Позвольте мне высказать свое скромное мнение, - поднялся советник судебной палаты Ионеску-Дырзеу. - В связи с днестровскими событиями возникает своего рода юридический казус. С юридической точки зрения, эти люди нелегально перешли румыне кую государственную границу и подлежат за это правонарушение уголовному преследованию в установленном порядке. Кроме того, все иностранцы у нас разделены на десять категорий, о чем уважаемые господа хорошо осведомлены. К какой категории отнести этих людей, еще вчера являвшихся подданными другого, более того, враждебного нам государства?
      - Я полностью поддерживаю вашу точку зрения, господин советник, произнес министр. - Закон надо уважать, это ясно каждому, но нельзя же ему следовать слепо, не так ли? К нам пришли не просто иностранцы, а наши соотечественники, братья со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Наш священный долг - предоставить им кров, хлеб, работу, землю... со временем разумеется. А пока, полагаю, следует установить для них карнеты*, такие же, как были введены для беженцев из Советской России в 1919 году.
      _______________
      * К а р н е т - специальное удостоверение на жительство.
      - И строжайшее наблюдение после того, как они будут выпущены, господин министр, - добавил Маймука. - А посему разрешить им селиться только в тех местах, где имеются жандармские посты.
      VII
      Весть о ночном происшествии на берегу Днестра, обрастая слухами, взбудоражила Протягайловку. Едва серый зимний рассвет неохотно поднялся над селом, как возле неказистого саманного дома с красным, потрепанным солнцем, ветрами и дождями флагом собралась большая толпа. Люди оживленно переговаривались, хотя никто толком ничего не знал. Некоторые из тех, чьи дома стояли ближе к берегу, слышали выстрелы и видели, как люди при свете прожекторов бежали на тот берег. Эти очевидцы и оказались в центре всеобщего внимания, снова и снова повторяя свой рассказ и сопровождая его новыми подробностями.
      Здесь собралось почти все взрослое население Протягайловки. Не было только председателя сельсовета Данилэ Мунтяну, председателя колхоза Костаке Гонца и секретаря партийной ячейки Степана Чобу. Отсутствие начальства в такой момент было трудно объяснимо и давало поводы для пересудов. Одни говорили, что их ночью срочно вызвали в район, другие что их след простыл: сами видели, как они подались за Днестр. Пересуды мгновенно прекратились, когда на улице показались все трое. Скорым шагом, почти бегом, приближались они к сельсовету. На крыльцо вскочил Данилэ Мунтяну. Длинная кавалерийская шинель делала его худую высокую фигуру еще выше. Он молча, хмурым, испытующим взглядом, будто ища кого-то, оглядел притихшую толпу и высоким голосом начал:
      - Граждане сельчане, колхозники нашего славного колхоза, носящего имя нашего незабвенного героя! Вопрос: кто кого - или мы кулаков, или они нас, решен окончательно и бесповоротно, но классовый враг не дремлет. Он еще не добит и оказывает бешеное сопротивление. Классовая борьба, как учит нас товарищ Сталин, обостряется, враг не сложил оружия. Сегодня ночью он произвел еще одну наглую вылазку, обнажив свое кулацкое, вражеское нутро. Сегодняшней ночью бежала к своим боярским хозяевам кучка кулаков-мироедов. Не велика потеря, скатертью дорога. Однако советский корабль не тонет, наоборот, он с каждым днем плывет дальше, к светлому будущему. Советская Молдавия - это яркий путеводный маяк для наших угнетенных братьев по классу на той стороне Днестра. В ответ на наглую кулацкую вылазку ответим ударным трудом на всех фронтах, повысим трудовые темпы, перевыполним план хлебозаготовок! Гидра мировой контрреволюции на всем земном шаре...
      - Эй, Данилэ, погоди об этой самой... гидре. - Из толпы вышел невысокий плотный крестьянин. - Ты лучше ответь, чем я кормить своих детей буду, у меня их, ты знаешь, четверо. Налог я сдал. Все, что полагалось. Остальное, стало быть, мое. Оказалось, нет, не мое. Говорят, сдавай еще, а то хуже будет. А куда уже хуже? - он развел руками и оглянулся на стоящих рядом крестьян, ища поддержки.
      Толпа возбужденно загудела.
      - Ты же не хуже меня знаешь, Сава, сколько хлеба эти мироеды, пившие нашу кровь, прятали от советской власти. В землю закапывали, пусть гниет, лишь бы не дать рабочим и крестьянам. Думали задушить голодной смертью. Вот у Мирона Чеботаря тридцать пудов откопали...
      - Так он же кулак из кулаков, этот Мирон, - не отступал Сава, - а я в середняки записан. Все, что полагалось, сдал, ничего не прятал.
      Председатель сельсовета еще сильнее нахмурил брови.
      - Ты мне эту кулацкую агитацию не разводи. Стране нужен хлеб, нашему героическому рабочему классу, который, не щадя сил, выполняет пятилетку в четыре года. И точка. Наш колхоз, носящий славное имя Григория Ивановича Котовского, должен выполнить план хлебосдачи, хоть разбейся. И точка. Я понятно говорю?
      Мунтяну устремил на Саву недобрый взгляд красных от бессонной ночи глаз. Сава выдержал этот взгляд и продолжал.
      - Я бы, может, и сдал бы больше, да нету. Участок выделили бросовый, много ли с него возьмешь? Не то что некоторым, я о тех говорю, кто за Днестр подался. Работаю в колхозе не хуже других, это все знают. Разве это справедливо, люди добрые? Куда же вы, советская власть, раньше смотрели? Может сейчас, когда эти побросали дома и участки, мне дадут хороший участок?
      - Ох и хитрый же ты мужик, Сава, как я посмотрю, - председатель скривил рот в усмешке. - Сразу свою выгоду ищешь.
      - А что, он правильно говорит, - раздалось со всех сторон. - Участки выделяли абы как, без разбора, что лодырю, что работящему - все одно.
      Председатель колхоза Костаке Гонца, стоявший позади Мунтяну на крыльце, вышел вперед, поднял руку, призывая к тишине.
      - Спокойно, товарищи! В настоящий момент, когда...
      Однако его перебил визгливый женский голос.
      - Когда кооперация будет работать? - женщина средних лет в цветастом платке протискивалась сквозь толпу поближе к начальству. - Это что ж получается? Раньше, при царе, перекупщики-спекулянты нас обманывали, которые из Тирасполя да Одессы приезжали, и теперь, значит, то же самое? Никифор, заготовитель кооперативный, залил глазищи винищем, пьянствует, забыли, когда трезвым его видели. А перекупщики только этого и ждали. Сдается мне, перекупщики-спекулянты его нарочно спаивают.
      - А об избе-читальне забыла, тетка Параскица? - послышался звонкий молодой женский голос. - Ты и о ней скажи, пусть все слышат.
      - И скажу, почему не сказать, раз такой разговор пошел.
      Однако, едва начав говорить, она остановилась на полуслове, повернула голову, приподняла платок, закрывавший ухо, прислушалась. Вслед за женщиной повернули головы и остальные: тетка Параскица славилась не только своим острым языком, но и тонким слухом. Слабый гул, который первой уловила Параскица, нарастал, и из-за поворота выскочил легковой автомобиль. Люди молча, с любопытством смотрели на подъезжающую к сельсовету черную машину. Автомобиль был редким, диковинным "гостем" в селе, и его появление считалось немалым событием. Из машины вышли трое мужчин городского вида. Мунтяну и Гонца сразу узнали в том, что повыше, секретаря обкома партии Слободенюка; его спутников, коренастых, в кожаных пальто и сапогах, они видели впервые. Секретарь обкома поздоровался и сказал, обращаясь ко всем:
      - По какому поводу митингуете в такую рань?
      Мунтяну хотел что-то сказать, но его опередила все та же тетка Параскица:
      - Извиняюсь, не знаю, кто вы будете, но вижу - большой начальник, если на машине приехали, я и говорю: когда не придешь в избу-читальню замок с полпуда висит. А я, между прочим, грамотная, ликбез окончила, и дети в школу ходят, тоже грамоту знают получше меня. А где книжку взять, если замок? И опять же взять кооператив...
      - О кооперативе ты уже говорила, тетка Параскица, - недовольно остановил ее председатель сельсовета.
      - А мне вот интересно послушать, товарищ Мунтяну. Мы вас слушаем, продолжайте, не стесняйтесь, - секретарь обкома подбодрил замолкнувшую было женщину, и та выложила все, что думала о кооперативе, о своем колхозном бригадире, пьянице и сквернослове, и еще кое о чем.
      - Кто еще желает слово сказать? - секретарь обкома поднялся на крыльцо. - Не стесняйтесь, товарищи колхозники, говорите все, что думаете. Не только мне, секретарю обкома, но и вашим руководителям, - он указал на стоящих рядом Мунтяну, Гонцу и Чобу, - будет полезно услышать.
      - Я желаю! - раздался негромкий простуженный мужской голос.
      - А вы сюда идите, поближе, пусть все видят и слышат, - позвал его секретарь.
      На крыльцо взошел крестьянин в рваном полушубке. Он молчал, ища слова. Наконец произнес:
      - Это что же получается, не могу никак в толк взять. Советская власть - самая справедливая власть, и потому все должно быть по справедливости. А у нас как получается? Вот, к примеру, возьмем меня. Пусть скажут, - он повернулся вполоборота к начальству, - случался ли день, когда бы я не вышел на работу? Или отказывался?
      - Да что там... Знаем мы тебя, работящий мужик, безотказный, раздалось из толпы.
      - А раз так, то почему я получил за свой безотказный труд столько же, сколько, к примеру, Карауш Панфил, а он, это всем известно, больше на своем приусадебном участке потел, чем на колхозном поле. Несправедливо, неправильно это. Прошу учетчика показать мою трудовую книжку, хочу своими глазами увидеть, что там записано, а у него, оказывается, и нет вовсе никаких книжек. Всем одинаковые трудодни записывает.
      - Правильно говоришь, Танас, - послышались одобрительные возгласы. Нет порядка у нас в колхозе.
      Заговорили все разом, перебивая друг друга, словно только и ожидали приезда городского начальства, чтобы высказать наболевшее. Секретарь обкома вслушивался в общий разговор, а когда люди выговорились, сказал:
      - Во всем разберемся, товарищи колхозники, для этого и приехали. И в ваших колхозных делах, и в том, что произошло ночью на Днестре. А потом встретимся снова и поговорим. Теперь спокойно возвращайтесь по домам. Люди стали неохотно расходиться. - А у нас с вами, - секретарь обернулся к сельским руководителям, - разговор только начинается.
      Мунтяну достал из кармана шинели ключ и отомкнул висячий замок на дверях сельсовета. В кабинете председателя было холодно, почти как на улице, и он, проклиная про себя ночного сторожа деда Гаврилу, поспешил в сарай за дровами. Промерзлые насквозь дрова разгорались медленно, и Мунтяну, чертыхнувшись, отвинтил крышку керосиновой лампы и плеснул керосина в печь. Пламя вспыхнуло, печь загудела, и в комнате сразу стало уютнее. Покончив с растопкой, он сел за свой накрытый зеленым, заляпанным чернильными пятнами сукном стол. Позади него на стене висел огромный портрет Котовского. Художник-самоучка изобразил прославленного героя в седле, на его любимом Орлике, с обнаженной шашкой в вытянутой руке. Все расселись на добротных резных стульях, перекочевавших сюда из помещичьей усадьбы и резко контрастирующих с убогим убранством помещения.
      Секретарь обкома не спешил начинать, с интересом разглядывая портрет.
      - Рассказывай, председатель, - наконец сказал он, - что у вас ночью приключилось.
      - Да вам уже, верно, доложили, товарищ секретарь обкома. - Мунтяну встал, однако Слободенюк жестом оставил его сидеть. - Ушли, гады недобитые, к своим боярам на ту сторону. Сволочи, кулацкое отродье... Недоглядели...
      - Кто конкретно недоглядел, товарищ Мунтяну? - секретарь очень внимательно посмотрел на него.
      - А я конкретно, товарищ секретарь обкома. Пограничники, кто же еще. А еще говорят - граница на замке. А замок, оказывается, запросто открывается. Я бы эту контру недобитую в гражданскую этими руками перестрелял, - он вытянул вперед большие натруженные руки с короткими узловатыми пальцами. Желваки на его худом небритом лице жестко заиграли.
      - Пограничников мы пока оставим, там разберутся, - вступил в разговор один из незнакомцев в кожанке, тот, что был постарше. - Сколько всего ушло и кто поименно?
      - Мы с ними, - он кивнул в сторону Гонцы и Чобу и пояснил: - это председатель местного колхоза и секретарь партячейки, - всю ночь по селу ходили, выясняли. Человек шестьдесят наберется. Пока точно сказать затрудняюсь.
      - И все они - кулаки? - секретарь обкома испытующе посмотрел на председателя. Тот не спешил с ответом.
      - Нет, товарищ секретарь обкома, не все. Большинство, конечно, кулаки, но есть и середняки, и даже бедняки, самые лодыри, бездельники и пьяницы, из подкулачников.
      - Постарайтесь вспомнить, - снова вступил в разговор мужчина в кожанке, - не видели ли в последнее время в селе подозрительных или просто посторонних людей.
      Ответил Чобу:
      - Если бы видели, сразу бы доложили на заставу. Понимаем, что на самой границе живем. Не одного контрабандиста помогли задержать.
      - Еще вопрос. У кого в селе, в том числе и у тех, кто ушел за Днестр, есть родственники на той стороне? Очень важно нам знать.
      Мунтяну хотелось спросить, кого тот имеет в виду под словом "мы", однако он воздержался от вопроса, рассудив: раз эти двое приехали вместе с секретарем обкома, то они начальники тоже немалые.
      - Затрудняюсь ответить, уважаемый товарищ. Я родом из других мест буду. Может, они знают - Мунтяну показал на своих товарищей. - Они местные, протягайловские.
      - Имеются такие, - сказал Гонца. - Одна ведь была земля при царе, и там, и здесь. Девки из нашего села замуж выходили на тот берег, да и парни тоже, бывало, там женились, так и оставались. Разве всех упомнишь?
      - Меня те интересуют, у кого родственники подались на другую сторону после захвата румынами правого берега.
      "Вот привязался, - с неудовольствием подумал Гонца. - И зачем ему это знать?"
      - Есть и такие, которые новой власти испугались. Дайте вспомнить...
      - Да что там вспоминать, Костаке, - заговорил Чобу. - Теодора Манолеску сын ушел в двадцать третьем, а теперь и старик туда же. Брат Богдана Колцы, Игнат, то же самое, а сам Богдан здесь, мы у него ночью в хате были. Один из наших передовиков, между прочим. Василия Мугурела младший брат тоже давно туда подался, Григорий, а вчера и старший Василий. Здесь все ясно, и отец их покойный был кулак из кулаков, и Василий тоже. Раскулачили мы его основательно. - Чобу ухмыльнулся. - Еще должны быть, потом вспомню, да и людей надо поспрашивать. Я вижу, вас это очень интересует.
      - Я, конечно, очень извиняюсь, - решился наконец Мунтяну, - но зачем это вам, товарищ, не знаю вашего имя-отчества?
      Секретарь обкома посчитал нужным внести ясность:
      - Эти товарищи из областного ГПУ. Люди они действительно весьма любознательные, - секретарь улыбнулся краем рта. - Так что, как говорится, прошу любить и жаловать.
      - Очень надеемся на вашу помощь, особенно вот он, - чекист постарше кивнул в сторону не проронившего ни слова во время беседы своего товарища. - Фамилия его Трофимов Дмитрий Алексеевич. Можно и просто Митя. Молодой еще, не обидится. Он пока останется в селе. Будем считать, по командировке райколхозсоюза. Между прочим, он окончил сельхозтехникум, дипломированный агроном. Так что вы не стесняйтесь использовать его по прямой специальности. О нашем разговоре никому ни слова. Ясно?
      Секретарь обкома встал, прислонился спиной к уже нагревшейся печке, о чем-то размышляя.
      - Значит, говоришь пограничники виноваты, товарищ Мунтяну? обратился он к председателю сельсовета и, не ожидая ответа, продолжил: - А вот я думаю, и даже уверен, что мы все виноваты. Именно все. И сегодняшний разговор с колхозниками тому свидетельство. Безусловно, прошедший год был трудным, очень трудным. Молдавия не выполнила план хлебопоставок. К естественным трудностям роста молодых колхозов добавилась и засуха. Не хватает кадров, техники, семян. Многого не хватает, все это верно. Но недопустимо хлеб у людей подгребать подчистую, чуть ли не обыски устраивать да штрафы налагать.
      - Но как же быть, товарищ секретарь обкома? Райком требует - давай хлеб, давай, райисполком то же самое, заготзерно - опять же, - горячо, запальчиво заговорил Гонца. - А где его взять, тот хлеб? Вот и приходится... Наш колхоз план хлебосдачи перевыполнил, а теперь, стало быть, мы еще и виноваты.
      - Перевыполнять планы, товарищ председатель колхоза, конечно, надо, этого требует от нас партия, но не такими партизанскими методами. Вы все, конечно, читали статью товарища Сталина "Головокружение от успехов". Она опубликована почти два года назад, но и сейчас актуальна. С партизанщиной в колхозном строительстве, с левацкими загибами пора кончать. Об этом еще раз напоминает нам в последнем номере "Правда". До вас этот номер еще не дошел. Потом прочитаете. "Хлеб в скобках" называется статья. Молдавию критикуют на всю страну. За нарушения законности в хлебопоставках. И хотя ваш колхоз там прямо не упомянут, но критику вы должны принять и в свой адрес. Правильно указывает товарищ Сталин: слишком мы увлеклись первыми успехами коллективизации и забыли, что сегодняшний колхозник еще вчера был единоличником с присущей ему частнособственнической психологией. А вот наши классовые враги это хорошо помнят и пользуются. Вольно или невольно мы отвращаем честных середняков и бедняков от вступления в колхоз.
      Он сделал паузу, прошелся по комнате.
      - Советскую Молдавию по справедливости называют маяком социализма, на который с надеждой и верой смотрят наши угнетенные братья по ту сторону Днестра. Можете себе представить, какой дикий вой поднимут бояре и их прихвостни вокруг этого побега? Ведь ушли не только, насколько нам известно, кулаки. И не из одного вашего села. Наломали мы дров, чего уж там. Вместе отвечать будем, товарищи сельские руководители. Так что будьте готовы. У меня пока все.
      Черный юркий "форд" круто набрал скорость. Стоявшие на крыльце Мунтяну, Гонца и Чобу и новый колхозный "агроном" молча провожали его глазами, пока он не скрылся за поворотом, оставляя на снегу четкие отпечатки протекторов.
      VIII
      Румынские газеты, в отличие от прессы других европейских стран, поступали в Центр нерегулярно: между СССР и Румынией не было дипломатических отношений, и корреспонденция шла обходным путем через третьи страны; случалось, и довольно часто, что бухарестские, и в особенности кишиневские газеты, попадали на советскую сторону буквально на следующий день после выхода - напрямую, через границу, однако доставка почты в Москву требовала времени. Как назло, именно в эти дни, когда в Центре румынскую прессу ожидали с повышенным интересом, газеты задерживались.
      "Все-таки закон подлости, или, как его еще называют, закон падающего бутерброда, существует". Человек в военной гимнастерке с тремя шпалами в петлицах придвинул толстую пачку иностранных газет на французском и русском языках. Румынских среди них не было. Вначале, когда Анатолий Сергеевич Соколовский, так звали человека с тремя шпалами, только начал служить в Центре, просмотр зарубежной прессы занимал у него много времени. Он ловил себя на том, что глаз невольно задерживается на любопытных, но отдающих дешевой сенсацией, сообщениях из жизни кинозвезд и миллионеров, кошмарных преступлениях и прочем в том же духе. С годами он выработал собственный метод изучения и анализа прессы, однако до конца преодолеть эту привычку или слабость не сумел. Вот и сейчас его внимание привлекла заметка в "Последних новостях" Милюкова "Конец Зубкова". Скончался русский эмигрант Александр Зубков. Этот ничем в общем не примечательный человек, заурядный эмигрант, зарабатывал себе на хлеб работой профессионального танцора в ресторане, пока его не увидела принцесса Виктория - родная сестра бывшего германского кайзера Вильгельма и внучка императора Фридриха III. 67-летняя принцесса воспылала страстью к двадцатисемилетнему молодому человеку и, несмотря на протесты благородного семейства, сочеталась с ним законным браком, после чего Зубков ударился в пьяный разгул, который и свел его раньше времени в могилу.
      Соколовский подивился превратностям судьбы и, взяв газету "За свободную родину", увидел на первой полосе заголовок "Исповедь бывшего чекистского генерала Агабекова". Он уже было потянулся за красным карандашом, чтобы пометить статью, но передумал, решив сначала прочитать ее до конца. Под исповедью была помещена заметка, перепечатанная якобы из английской газеты "Дейли мейл": "В СССР растет с каждым днем движение против диктатуры Сталина. Наши корреспонденты в Москве передают, что дни Сталина сочтены. Противники его диктаторского режима, руководимые троцкистами, нанесут ему решающий удар в тот момент, когда все приготовления будут окончены".
      Красный карандаш Соколовского пока не сделал ни одной пометки. Он развернул "Фигаро" и остановился на корреспонденции "Гитлер за расчленение России", перепечатанной из нью-йоркского журнала "Космополитэн". "Мы полагаем, - заявил кандидат на пост германского канцлера Адольф Гитлер, что существование великой и сильной России совершенно не соответствует интересам Германии. Царская Россия была для Германии гораздо опаснее, чем советская. Германия хотела бы, чтобы на востоке образовалось могущественное украинское государство. Не приходится и говорить, что образование такого государства означало бы расчленение России".
      Редактор "Космополитэн" госпожа Томпсон, бравшая у Гитлера интервью, ушла от него разочарованной. "Я ожидала увидеть будущего диктатора Германии, - писала она, - а через несколько минут у меня сложилось убеждение, что имею дело с ограниченным человеком. Нет, с такой рожей, как у Гитлера, нельзя быть диктатором Германии..." Эта неожиданная концовка доставила Соколовскому несколько веселых мгновений, и он, все еще улыбаясь, обвел корреспонденцию жирной красной линией. Просмотрев остальные газеты, он позвонил в экспедицию и спросил, поступили ли румынские газеты. Женский голос ответил: почта только что прибыла и ее сортируют.
      Через полчаса на его стол легла увесистая пачка. Соколовский хорошо владел румынским, он родился и вырос в Кишиневе, но русский все же ему был ближе, и он начал с "Бессарабского слова". Из всех русских газет, выходящих в Кишиневе, она имела репутацию самой солидной и иногда позволяла себе, заигрывая с читателями, слегка покритиковать местные власти.
      Всю первую полосу пересекала жирная шапка "Кровавая бойня на границах Советской России. Грандиозная волна беженцев из СССР заливает Бессарабию. Красный террор свирепствует. СССР накануне важных событий". На большой фотографии были отчетливо видны несколько чернеющих на снегу фигур. Подпись под снимком гласила: "Этим несчастным не удалось уйти от большевистских пуль". Статья называлась "У врат ада". Прежде чем приступить к чтению, Соколовский взглянул на имя автора: Н. Бенони. Человека, пишущего под этим псевдонимом, он знал не только по газетным публикациям, а можно сказать, даже лично. В доме отца Соколовского, известного в городе врача, на Михайловской улице часто собирались его друзья - врачи, архитекторы, художники, журналисты. Сидели допоздна, говорили обо всем, но чаще - о политике, о входящем тогда в моду футуризме, об учении венского профессора Фрейда. Он, юный гимназист, сидел в сторонке и жадно слушал взрослых.
      Больше и красноречивее других говорил Бенони. Само собой получалось, что именно он задавал тон вечерним беседам. Бенони обладал не только даром красноречия, но еще и бойким пером, а такое сочетание встречается нечасто. Статьями и хлесткими, саркастическими фельетонами за его подписью зачитывались читатели "Бессарабского слова".