- Я действительно передаю господину Федоровскому кое-какие сведения, полученные из беженских источников, но исключительно для использования в газете, - горячо ответил Новосельцев.
      - Неужели вы так действительно считаете? - удивился Тарлев. - Разве вам не известно, что Федоровский тесно сотрудничает с "Сюртэ женераль", особенно с ее "Сервис д'Ориан"? Службой Востока, - пояснил он по-русски.
      - Я достаточно знаю французский, господин майор, чтобы понять, что это означает. - Новосельцев обиженно замолчал. - Однако...
      - Однако, господин Новосельцев, - бесцеремонно перебил Тарлев, предоставьте нам самим решать, что к чему. Советы - наш общий враг, господин полковник, - уже мягче, как бы вразумляя Новосельцева, продолжал майор, - и мы должны выступать против них единым фронтом, не исключая, разумеется, и разведывательных служб. И потом, - Тарлев понизил голос, правительство недооценивает всю важность и значение нашей деятельности. Я говорю об этом с величайшим сожалением. Поэтому мы вынуждены оказывать кое-какие услуги нашим друзьям во Франции и Англии. Они на разведку денег не жалеют.
      В тот раз Новосельцев поверил Тарлеву не до конца. Но однажды в лавку пришел молодой русский, судя по выправке, из бывших офицеров. Он передал Новосельцеву письмо Федоровского, в котором тот просил помочь подателю письма в переходе через Днестр, для чего ему, Новосельцеву, надлежало обратиться именно к Тарлеву. И тогда он окончательно убедился, что майор говорил правду. Свидание молодого офицера и Тарлева состоялось в лавке. Они долго беседовали, не стесняясь присутствия Новосельцева. Тарлев заверил, что румынские пограничники не будут чинить ему никаких препятствий, и обещал свести с лодочником-переправщиком Гицей, который перевезет его на тот берег. Удалось ли ему перейти границу, Новосельцев так и не узнал. Он видел, как русский под конец разговора вытащил из кармана толстую пачку денег - Новосельцев сразу узнал франки - и передал Тарлеву. Тот подержал пачку на ладони, подумал, отсчитал несколько купюр и протянул Новосельцеву. Избегая взгляда майора, Новосельцев деньги взял.
      Эти сто франков обошлись ему дорого. Тарлев действовал уже открыто, не таясь. Регулярно встречался в лавке с Жолондовским и еще какими-то людьми, передавая им, а точнее, продавая сведения, стекающиеся по различным разведывательным каналам, в том числе и те, которые добывал Новосельцев. Эту же информацию Тарлев через Новосельцева пересылал Федоровскому в Париж, а тот, в свою очередь, - дальше, своим хозяевам. Информация, как не раз убеждался Новосельцев, носила случайный характер, не перепроверялась и часто была откровенной липой. Однажды поделился своими сомнениями по этому поводу с Тарлевым, однако тот цинично ухмыльнулся и махнул рукой.
      Новосельцев окончательно понял: громкие слова Тарлева, Федоровского и прочих "идейных" борцов против большевиков - не более чем ширма. Главное, что их действительно интересовало, - это собственный карман. Постепенно он стал свыкаться со своей двойной, даже тройной жизнью лавочника, вербовщика и агента-связника, содержателя явочной квартиры, тем более, что эта жизнь имела и свои преимущества: ему тоже кое-что перепадало.
      Лишь когда Тарлев завел разговор о жене и сыне, оставшихся в Петрограде, он взглянул на себя как бы со стороны и ужаснулся, как низко пал.
      - Помните, Александр Васильевич, - мягко начал Тарлев, - мы говорили о вашей семье, оставшейся в Петрограде. Я сказал тогда, что мы вернемся к этому разговору.
      При первых же словах Тарлева Новосельцев внутренне насторожился. Он уже достаточно узнал своего собеседника, чтобы понять: Тарлев завел об этом речь неспроста, он что-то задумал.
      - Так вот, - продолжал Тарлев, - пришло время вернуться к этому разговору. По нашим данным, супруга ваша Мария Григорьевна пребывает в добром здравии и проживает с сыном по адресу: Литейный проспект, 129, квартира 15. Вы ведь там и до октябрьского переворота жили, не так ли? Тарлев взглянул на Новосельцева, желая убедиться, какой эффект произвели его слова.
      Новосельцеву показалось, что сердце проваливается куда-то вниз, а ноги стали ватными, он никому, даже Федоровскому, не говоря уже о Тарлеве, не называл адреса жены. Стало быть, майор не лгал.
      - Помнится, - сказал Тарлев, делая вид, что не заметил реакции своего собеседника, - я обещал вам помочь передать жене весточку. Однако мы не альтруисты, как вы имели возможность убедиться, - деловым тоном добавил майор, - и потому, в свою очередь, ожидаем от вас кое-каких услуг.
      - Каких именно? - глухо пробормотал Новосельцев, догадываясь, к чему тот клонит.
      - Самых обычных, - господин полковник, - Тарлев даже улыбнулся. Видите ли, руководство, - он простер руки к потолку, - требует активизации разведработы. Пока, к сожалению, нам похвастаться нечем, выжимаем информацию у беженцев, перебежчиков и прочей мелочи. Они же не располагают ничем существенным. Подбираем крохи. Готовится солидная акция, переброска опытных сотрудников на ту сторону для оседания. Вот мы и вспомнили о... вашей супруге. Им нужна будет надежная крыша, пока прочно не осядут. И братец ваш нас тоже весьма интересует, но об этом потом. Я, конечно, понимаю ваше беспокойство за судьбу близких, - в голосе Тарлева послышались вкрадчивые нотки, - но поверьте старому разведчику: ничего страшного. Поживут у них недельку-другую, и все.
      - Я подумаю над вашим предложением, - нерешительно пробормотал Новосельцев.
      - Некогда думать, господин полковник, - жестко сказал Тарлев. - Надо действовать, и немедленно.
      - А что будет, если я откажусь?
      - Дело ваше, Александр Васильевич, однако могу сказать, что будет очень плохо. - Новосельцев уловил скрытую угрозу и согласился.
      Тарлев продиктовал ему письмо к жене и, внимательно прочитав, спрятал в карман. С тех пор прошло уже немало времени, однако ответной весточки не приходило. Тарлев уходил от прямого ответа на его вопросы, отделываясь ничего не значащими заверениями, и Новосельцев решил: случилось самое худшее - агента при переходе границы схватили и нашли при нем письмо. Правда, оно носило невинный частный характер, не имело адреса и не давало повода для подозрений, однако лишь при одном условии: если агент будет молчать. Новосельцев же слишком хорошо знал людей Тарлева, которых он сам же ему и вербовал. Провалившийся агент, спасая свою шкуру, на первом же допросе выложит все, до последней ниточки. Вообще в этой истории, пришел к выводу Новосельцев, было много неясного. С человеком, ушедшим на ту сторону, Новосельцев не встречался и не знал его в лицо. Сопоставив некоторые факты, он пришел к выводу, что Тарлев использует его в собственных интересах, и человек, ушедший с его письмом, не имеет отношения ко второму отделу румынского генштаба и работает на другую разведку, скорее всего на "Интеллидженс сервис". Там щедро оплачивают подобные услуги. Впрочем, в этом мог убедиться и сам Новосельцев, когда завербовал и передал Циклопу двух перебежчиков с той стороны. Циклоп не поскупился, причем заплатил не какими-то леями, а английскими фунтами. После подготовки с помощью Тарлева их переправили через Днестр, и они словно в воду канули. Циклоп несколько раз с упреком говорил Новосельцеву, что тот подсунул ему людей, у которых не было за кордоном надежной крыши. Именно это и стало, по его мнению, причиной провала. Новосельцев думал по-другому, однако держал свое мнение при себе: он лучше Циклопа изучил завербованных. Это были жалкие, опустившиеся, без всяких моральных устоев, людишки. Один - мелкий растратчик, бежавший из ссылки, другой - тупой деревенский парень, дезертировавший из армии. Новосельцев почти не сомневался, что они, перейдя границу, просто-напросто струсили, понимая, что в случае разоблачения вышки не миновать, и сами сдались пограничникам в надежде облегчить свою участь.
      После провала этих агентов Циклоп все настойчивее и чаще заводил с Новосельцевым разговор о брате, живущем в Севастополе, и тот горько пожалел, что проговорился Жолондовскому в минуту откровенности. Циклопа весьма интересовала "крыша" на квартире солидного, занимающегося частной практикой врача, да еще в таком городе, как Севастополь. Однако Новосельцеву вовсе не хотелось ставить под угрозу свободу, а может быть, даже жизнь близкого человека. Ему и без того не давало покоя отсутствие вестей от жены, к которой ушел человек Тарлева, и он под всяческими предлогами отклонял домогательства Циклопа. Тот же становился все назойливее, сулил большие деньги.
      Вот и теперь Циклоп завел разговор о крыше для агента, которого его начальство готовит для глубокой, как он выразился, разведки в Советском Союзе. Новосельцев не выдержал и в сердцах сказал:
      - Господин полковник, я родственниками не торгую.
      Циклоп растерянно заморгал своим единственным глазом, потом деланно рассмеялся.
      - Зато торгуете родиной, господин Новосельцев.
      Новосельцев весь вспыхнул.
      - Как и вы, господин Жолондовский.
      - Ошибаетесь, коллега. Я поляк, и моя родная Польша, слава Иисусу Христу, наконец-то освободилась от москалей.
      Это было уже явным оскорблением. Самолюбию Новосельцева был нанесен чувствительный удар. Однако он молчал, затрудняясь в ответе.
      - Господин полковник, - глухо выдавил он, - я не отвечаю оскорблением на оскорбление, да вас и нельзя оскорбить, и потому не желаю продолжать этот разговор. Прошу вас оставить меня одного.
      Жолондовский удивленно уставился на него, потом неторопливо шагнул к двери и уже в дверях угрожающе бросил:
      - Вы еще пожалеете об этом разговоре, полковник.
      Он хлопнул дверью с такой силой, что колокольчик, жалобно зазвенев, чудом не оторвался.
      Весь день Новосельцев ходил сам не свой. Циклоп даже не подозревал, какой болезненный удар нанес он ущербному самолюбию своего коллеги. Скова и снова возвращаясь к этому разговору, Новосельцев со всей ясностью представил себе всю унизительность своего положения и с беспощадной откровенностью признавал, что Циклоп прав. С нетерпением дождавшись вечера, он закрыл вдруг опостылевшую лавку и поплелся домой, если можно было считать домом комнату, во всем хранящую отпечаток убогого пансионного уюта, отчего она выглядела еще непригляднее.
      В таком состоянии и застал его Фаркаши. Новосельцев не ожидал этого визита, однако встретил любезно, раскупорил бутылку вина, подвинул полный бокал гостю. Фаркаши кивком поблагодарил и, не прикасаясь к бокалу, осведомился:
      - Что это с вами сегодня, Александр Васильевич? На вас лица нет. Неужели смерть Марчела так подействовала?
      - А вы откуда знаете, что он умер... вернее - погиб? Хотя, что это я спрашиваю, в газетах ведь написано.
      - Вот именно, - Фаркаши отхлебнул из бокала. - Знаете, Александр Васильевич, я давно хотел вас спросить: что связывало вас, интеллигентного, образованного человека с этим Марчелом?
      - А вас, господин Мачек? - вопросом на вопрос ответил Новосельцев.
      - Меня? - удивленно переспросил Фаркаши. - Абсолютно ничего. Мы встретились случайно. Я уже рассказывал.
      Новосельцев, припадая на правую ногу, прошелся по комнате, постоял возле двери.
      - Извините, господин Мачек, я вам не верю. Кто вы?
      В жизни разведчика бывает свои звездный час, когда на карту поставлено все, и решение надо принимать сразу, немедленно. Он машинально взглянул на черный кожаный портфель, который принес с собой и поставил в углу. Новосельцев поймал этот взгляд и по выражению лица гостя догадался, что с портфелем связано нечто важное. Внутренний голос подсказал Фаркаши: "Сейчас ты должен это сделать". В портфеле лежали письмо жены Новосельцева и ее снимок вместе с сыном, доставленные вчера курьером с той стороны. Он открыл портфель и достал пакет.
      - У меня есть кое-что для вас, Александр Васильевич, - он передал пакет.
      Новосельцев обеспокоенно повертел пакет в руках, надорвал бумагу. В нем оказался конверт без надписи. Он быстро вскрыл его, достал исписанный листок бумаги, узнал почерк жены и изменился в лице. Фаркаши, чтобы не мешать, отошел в сторону, издали наблюдая, как на лице Новосельцева сменялась целая гамма чувств: удивление, радость, недоверие, надежда...
      - Откуда это у вас, господин Мачек? - наконец пробормотал он, не выпуская из рук листок.
      - С той стороны, разумеется, откуда же еще. Что пишет супруга? - он мог бы и не задавать этого вопроса, потому что знал содержание письма.
      Разыскать Марию Григорьевну Новосельцеву в Ленинграде его коллегам из Центра не составило труда, и они сумели убедить ее передать письмо и фотографию.
      - Маша пишет, что у них все в порядке, - он положил письмо на стол и стал рассматривать фотографию. - Почти не изменилась, а ведь сколько лет прошло. Зато сына не узнать. Совсем взрослый. Она пишет: учится в политехническом институте. Нет, этого не может быть. Мистика какая-то. Не поверю, пока не увижу своими глазами.
      - Так в чем же дело, Александр Васильевич? Что вам мешает, что вас удерживает здесь?
      - Ничего. - Он сказал это, не раздумывая, как о давно решенном. - Но куда мне деваться, кому я нужен?
      - Знаете, что я вам скажу? Возвращайтесь-ка на родину. Там вас ждут.
      - Чтобы поставить к стенке, - он невесело усмехнулся.
      - Вы уже наделали в своей жизни немало ошибок. Не делайте еще одну, самую, может быть, непоправимую. Никто вас к стенке не поставит... Никогда не поздно искупить вину перед родиной.
      - А кто вы, собственно такой, чтобы говорить от имени родины? - в голосе Новосельцева проскользнули нотки недоверия и злости. - Я на своем веку достаточно повидал патриотов, все говорят от имени России, а на деле... - он не договорил и махнул рукой.
      - Кто я такой, не так уж важно. Главное уже сказал: я с той стороны. И представил веские доказательства, - Фаркаши показал на письмо и фотографию. - Теперь все зависит от вас. Решайте, Александр Васильевич.
      Они проговорили до рассвета. Вернее, говорил один Новосельцев, Фаркаши слушал, изредка прерывая уточняющими вопросами. Его собеседник вел рассказ сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Фаркаши чувствовал, что Новосельцев ничего не утаивает и хочет выговориться до конца. У него оказалась хорошая память, но у слушателя еще лучше. Фаркаши многое узнал о Федоровском, Тарлеве, Марчеле, Жолондовском и всей подоплеке операции "Днестр", фамилии и приметы агентов, завербованных Новосельцевым и засланных на советскую сторону.
      За окном забрезжил рассвет, когда Новосельцев передал свой разговор с Циклопом, и, устало откинувшись на спинку стула, сказал:
      - Ну вот и все, господин Мачек. Я буду вас так называть, мне нравится это имя, хотя оно и не ваше. Теперь все.
      - Нет, не все, Александр Васильевич. Постарайтесь помириться с Циклопом и примите его предложение.
      Новосельцев некоторое время размышлял, потом улыбнулся и тихо произнес:
      - Хорошо... Теперь я окончательно понял, кто вы, господин Мачек.
      Фаркаши пришел в гостиницу ранним утром, а после обеда, в назначенный по телефону час, уже входил в особняк профессиональной гадалки мадемуазель Раи. Гадание затянулось, и клиенты мадемуазель Раи терпеливо дожидались в приемной, пока она не освободилась и не пригласила пышную молодящуюся брюнетку, чья очередь была первой.
      XX
      Старик закрыл серенькую, канцелярского вида папку, оценивающе подержал в руке, как бы взвешивая.
      Анатолий Сергеевич Соколовский молча наблюдал за его движениями, ожидая, когда Старик заговорит.
      - Теперь мы, наконец, располагаем конкретными и убедительными фактами о подоплеке этой грязной провокации и шумихи вокруг этих так называемых беженцев. Я уже доложил наверх. Эти факты должны как можно скорее стать достоянием советской и европейской прессы. Подумайте, Анатолий Сергеевич, как это лучше сделать, и не откладывайте. Дело срочное. Пусть все знают, куда ведут следы и кому выгодна вся эта грязная возня.
      - Будет сделано, товарищ комкор, немедленно свяжусь с кем следует по соответствующим каналам.
      - Тарафу передайте - пусть продолжает успешно начатую работу. У него, судя по всему, появились новые возможности, и он должен их полностью использовать. Передайте также ему мою личную благодарность. - Старик помолчал, о чем-то раздумывая. - Новосельцева тоже поблагодарите. Он нам очень помог и еще поможет. Да, чуть не забыл! Этим ребятам тоже передайте мою благодарность.
      - Каким ребятам? - удивленно переспросил Соколовский.
      - Нехорошо, Анатолий Сергеевич, забывать своих помощников. - Старик укоризненно покачал своей седой головой. - Я ведь о Думитру Затыке и Николае Потынге говорю.
      - Извините, товарищ комкор, не сразу сообразил, о ком речь, несколько обескураженно произнес Соколовский.
      - Бывает, и не такое забываешь. - Старик бросил внимательный взгляд на своего собеседника, от чего тот смутился еще сильнее. - А как, кстати, они себя чувствуют, и вообще что о них слышно? Держались молодцами, ничего не скажешь, с заданием справились.
      - С ними все в порядке. Сумели благополучно, как и остальные, перейти на нашу сторону. Работают в колхозе, часто рассказывают односельчанам о своих злоключениях на той стороне.
      - Вот, вот, - оживился Старик, - это очень важно. Следует всемерно, так сказать, расширять аудиторию слушателей. Ведь свидетельства очевидцев особенно ценны. Хорошо бы, чтобы рассказы бывших беженцев услышали и представители прессы. И вообще, не упускайте этих ребят из своего поля зрения. Кто знает, они могут еще понадобиться, а то - подучим - и в кадры.
      - Понятно товарищ комкор. - Соколовский поднялся. - Разрешите идти?
      Старик кивнул, и Соколовский быстрыми шагами вышел из кабинета.
      XXI
      Встреча Федоровского и Клюзо, как всегда, состоялась в ресторане "Медведь". Вопреки обыкновению француз выглядел мрачным, даже подавленным, от его игривого тона не осталось и следа. Клюзо долго и пристально вглядывался в лицо Федоровского. Пауза грозила затянуться на неопределенное время, и Федоровский наконец нарушил ее вопросом:
      - Я вас не узнаю, господин Клюзо, что случилось?
      Этот вопрос, заданный вежливым, даже участливым тоном, окончательно вывел из себя француза.
      - И он еще спрашивает, что случилось! - сквозь зубы процедил Клюзо. Можно подумать, что вы, уважаемый, кроме своего листка, других газет не читаете.
      Федоровский еще не успел ответить, как Клюзо нервным движением вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо газету, развернул ее и чуть ли не швырнул в лицо Федоровскому. - Случилось худшее, именно то, чего я так опасался. Этот коммунистический щелкопер Габриель Пери зашел слишком далеко в своих писаниях. Судя по всему, он имеет доступ к первоисточнику. Мы явно недооценили возможности русской разведки. Не сомневаюсь, что вслед за "Юманите" другие левые газеты поднимут большой шум вокруг этой операции "Днестр" или как там ее назвали ваши румынские друзья...
      - Господин Клюзо, я, кажется, просил не называть этих людей моими румынскими друзьями.
      Это замечание окончательно вывело из себя француза.
      - Да бросьте вы, уважаемый... Именно ваши румынские друзья заварили, как говорят русские, всю эту кашу. Топорная, между нами говоря, работа. А мы позволили втянуть себя в эту историю. С вашей помощью, господин редактор.
      - Но позвольте, господин Клюзо, - обиженно возразил Федоровский, наши интересы совпали, потому-то и ваше ведомство не осталось в стороне. Кто, к примеру, устроил поездку Джео Лондона в Бессарабию?
      - Причем здесь этот жалкий репортеришка? - Клюзо недовольно поморщился. - Речь идет о вещах гораздо более серьезных, а точнее - о политическом проигрыше. Убежден, что одними газетными публикациями дело не ограничится. Красные постараются извлечь политический капитал из провала операции "Днестр". Да и наши гнилые либералы вроде Бриана, Эррио и им подобных тоже. Если события будут и дальше развиваться в таком направлении, я не удивлюсь, если в ближайшее время будет подписан пакт о ненападении между Францией и Советами, а там, глядишь, и Румыния нормализует отношения со своим восточным соседом*. - Он помедлил, искоса взглянул на Федоровского и тихо произнес: - Мне предложили подать в отставку.
      _______________
      * Советско-французский договор о ненападении был подписан 29
      ноября 1932 г. 9 июня 1934 г. были установлены дипломатические
      отношения между СССР и Румынией.
      В глазах Федоровского промелькнуло нечто вроде сочувствия или жалости, что не укрылось от внимательных глаз его собеседника.
      - Пусть вас, господин Федоровский, не беспокоит моя судьба, у меня уже есть кое-какие интересные предложения, причем платить будут побольше, чем в "Сюртэ". А вот что будете делать вы, господин редактор?
      - Как это - что? - с наигранным удивлением переспросил Федоровский. То же, что и раньше... Издавать газету, вносить свою лепту в дело борьбы с большевиками.
      Выслушав эту тираду, Клюзо ухмыльнулся и жестко сказал:
      - Боюсь, что ваша уважаемая газета с ее не менее уважаемым редактором скоро никому не понадобится, и в особенности вашим румынским друзьям.
      Федоровский хотел было возразить, однако передумал. В глубине души он чувствовал, что его собеседник прав. За столом воцарилось тягостное молчание, каждый был погружен в мысли о собственной судьбе. Наконец они обменялись несколькими ничего не значащими фразами и холодно распрощались, чтобы больше никогда уже не встречаться.
      Вместо эпилога
      Из статьи председателя Совнаркома МАССР Г. И. Старого "Говорит
      Советская Молдавия"
      ...Создание МАССР встревожило румынскую олигархию. Мы имеем право говорить и от имени бессарабских молдаван. То, что есть случаи перехода через Днестр - не секрет, но поток беженцев из Бессарабии преобладает. К нам бегут рабочие, крестьяне-бедняки, середняки, интеллигенты, солдаты. Туда - белогвардейцы, попы, спекулянты, кулаки. Зимой, в результате провокации сигуранцы, при обработке, обмане и спаивании... румынским агентам удалось перетянуть несколько десятков крестьян, среди них и одураченных середняков и бедняков.
      ("Красная Бессарабия". 1932. No 10.)
      Живые свидетели румынского "рая"
      Часть обманутых кулаками и агентами крестьян не хочет быть слепым орудием в их руках. Они испытали все прелести капиталистического рая и вернулись в МАССР. Они рассказывают о кошмарном положении трудящихся Бессарабии, нищете, издевательствах и насилии кулаков и агентов над беженцами, не желающими играть роль провокаторов.
      ("Красная Бессарабия". 1932. No 7, 10.)
      Полпред СССР во Франции Валериан Довгалевский выступил в газете "Орор" с энергичным протестом по поводу антисоветской кампании, развязанной французской прессой в связи с так называемыми "массовыми расстрелами" на Днестре.
      Как недавно объявлено в Бухаресте, новым генеральным директором сигуранцы назначен генерал Стынгачиу. Бывший генеральный директор Виктор Кадере назначен посланником в Варшаву. Из осведомленных, близких к правительству кругов передают, что освобождение Кадере связано с большими упущениями возглавляемого им ведомства в последнее время.
      ("Красная Бессарабия". 1932. No 5.)
      Из статьи "Нужно спасти из тюрьмы наших кишиневских товарищей"
      Бухарест, 20 января. Мы вам описали кровавые события в Сороках и рассказали о кровавом терроре, господствующем как в Румынии, так и в Бессарабии. После арестов, произведенных в Констанце, и после нового развития, которое получило дело Кутепова по инициативе империалистов, ожидалась новая волна репрессий. В то время как сигуранца, получающая поддержку со стороны сыскной полиции и Кэ д'Орсе, располагает миллионами, для своей провокаторской деятельности, крестьяне и рабочие Бессарабии все еще ожидают самую минимальную помощь и хлеба.
      ("Юманите". 1932. 21 янв.)
      Из статьи Габриеля Пери "О терроре оккупантов в Бессарабии"
      В течение последних десяти дней "Юманите" ежедневно разоблачает и опровергает омерзительную кампанию лжи, поднятую французской империалистической печатью по поводу Бессарабии... "Юманите" не ограничивается тем, что день за днем разоблачает кампанию, проводимую бандитами прессы.
      ...Прежде всего познакомьтесь с "информатором" - генеральным инспектором сигуранцы Маймукой. ...Это благодаря его руководству сигуранца получила прозвище "фабрика пыток". Он создал знаменитые камеры пыток и применил самые жестокие пытки - избиение резиновыми палками, погружение в воду для удаления следов ударов и т. д. Эта личность отличилась своими карательными экспедициями против сельских тружеников; несчастных крестьян подвергали избиениям мокрыми веревками...
      ("Юманите". 1932. 29 мар.)
      Из статьи Габриеля Пери "В камерах пыток сигуранцы"
      Вот уже 15 лет, как с помощью чудовищного насилия Бессарабия была отторгнута от Советской России и силой включена в состав румынского королевства.
      ...Вчера мы показали, из какого источника черпал информацию господин Лондон... Мы показали, каким образом румынское правительство превратило Бессарабию в плацдарм, направленный против первого государства рабочих.
      Если верить г-ну Лондону, то этот плацдарм является чек-то вроде земли обетованной, куда собираются "несчастные", стремящиеся убежать от "ужасов".
      ("Юманите. 1932. 31 мар.)
      Из статьи Габриеля Пери "Угнетенная Бессарабия и Молдавская Советская
      Республика"
      ...Что стало с Бессарабией, превращенной в кладбище при этом режиме поенного и полицейского террора?
      Г-н Лондон (да простят нам читатели, что мы снова упоминаем имя этого человека, который по поручению своих господ из Кэ д'Орсе пишет статьи под диктовку румынских солдафонов) объясняет нам, что, если не считать последствий мирового экономического кризиса, Бессарабия является настоящей землей обетованной.
      ...Вот как выглядит "обетованная земля" г-на Лондона. После этого легко понять, как беспокоят этого липового корреспондента передачи Тираспольского радио, которые каждый день сообщают об успехах социалистического строительства на противоположном берегу Днестра, в Автономной Молдавской Советской Республике. Там покончено с безработицей, и количество молдавских рабочих увеличилось втрое. Там успешно проводятся большие работы по орошению и электрификации. Объем промышленного производства увеличился с 20 миллионов рублей в 1926 - 1927 гг. до 96 миллионов в 1931 г.
      Свободная Молдавия является той целью, к которой стремятся трудящиеся Бессарабии: когда однажды восстали крестьяне Бендерского района в знак своей преданности советскому строю, победившему на противоположном берегу Днестра, восставшие организовали колхоз - Бендерский колхоз, являющийся символом их надежд и их готовности к борьбе.
      ("Юманите". 1932. 1 апр.)
      Из газетного отчета о выступлении Марселя Кашена во французском
      парламенте, разоблачавшего антисоветские провокации империалистов в
      Бессарабии.
      Наша парламентская фракция считает необходимым разоблачить перед пролетариатом новую позорную кампанию, начатую в последние две недели правительством и всей прессой против Советского Союза.
      Смертельные враги СССР непрестанно ведут против него яростные атаки (дело Детертинга, дело Кутепова, дело о демпинге, дело о каторжных работах и т. д.)...
      Народ вводят в заблуждение и подстрекают на агрессию против Советов, абсурдно и преступно представляемых в виде палачей и варваров. Стремятся опорочить замечательные успехи социализма в СССР.
      И наконец румынское правительство хочет также скрыть страдания и жестокие репрессии, которым подвергаются рабочие и крестьяне в Бессарабии.
      ...Единственная цель разыгравшейся в настоящее время антисоветской кампании - раздуть дикую ненависть против революционеров, ведущих грандиозное строительство социализма на одной шестой земного шара.
      Приближаясь к концу сессии, наша парламентская фракция коммунистов хотела еще раз раскрыть народу огромную опасность войны, являющуюся результатом антисоветской политики правительства и всех партий в этой палате депутатов.
      ("Юманите". 1932. 2 апр.)
      Письмо трудящихся Бессарабии с выражением благодарности французским
      коммунистам за разоблачение антисоветских провокаций буржуазии
      Ваше мужественное выступление против лживой буржуазной прессы принесло свои плоды, и вы можете этим гордиться. Бессарабский пролетариат выражает вам признательность, так как отвратительный террор продолжает здесь свирепствовать.
      ("Юманите". 1932. 10 апр.)
      Телеграмма протеста Общества свободных Балкан против террора в
      Бессарабии
      Бухарест, председателю Совета Министров Йорге.
      Возмущены массовыми арестами рабочих, крестьян, бессарабских студентов. Энергично протестуем пыток, плохого обращения сотнями невинных. Требуем немедленного освобождения всех арестованных, наказания инквизиторам.
      Профессор Эйнштейн, Томас Манн, Карин Михаэлис,
      генеральный секретарь Общества свободных Балкан
      Херворт Уолден.
      ("Юманите". 1932. 26 апр.)
      Примечание редакции: "Мы присоединяемся к протесту Общества свободных Балкан. Мы уже неоднократно разоблачали на страницах нашей газеты мерзкие преступления румынской сигуранцы в Бессарабии и отвратительную кампанию о "перестрелках", якобы имевших место на Днестре, которая проводилась с целью усиления террора против бессарабских трудящихся и подготовки войны против Советского Союза".
      Из послания Центрального совета Общества бессарабцев в СССР редакции
      газеты "Юманнте"
      Центральный совет Общества бессарабцев, проживающих в Советском Союзе, с удовлетворением отмечает исключительную энергию и блестящие результаты деятельности боевого центрального органа Коммунистической партии Франции "Юманите", направленные на разоблачение антисоветской клеветы провокаторов сигуранцы и инициаторов войны против СССР в связи с так называемыми "убийствами на Днестре".
      ("Юманите". 1932. 25 июня.)