- Каким образом? Я же всего лишь мелкий лавочник...
      - Не скромничайте, Александр Васильевич. Начну с того, что вы в Кишиневе человек новый, не примелькавшийся, еще не расшифрованный вражеской агентурой. Скажу вам доверительно: Бессарабия кишит агентами третьего интернационала. От них вся смута. Иногда просто не знаешь, кто друг, кто предатель. Трудно стало работать, да и не с кем. Приходится иметь дело с подонками, отбросами рода человеческого, пьяницами, проходимцами и бог знает еще с кем. Всучат липу - глазом не моргнут, а потом приходится краснеть. Недаром говорят, что наша работа настолько грязная, что делать ее имеют право только самые честные люди, - с глубокомысленным видом изрек Тарлев. - И вы именно такой человек. Полковник генерального штаба - это звучит.
      - Бывший полковник, господин Тарлев, как вы изволили выразиться, вставил Новосельцев.
      - Извините, я не хотел вас обидеть. Ближе к делу. Нам нужны люди, на которых можно положиться. Вам, торговцу, приходится каждый день сталкиваться со многими, самыми разными людьми. Присматривайтесь к ним повнимательнее, завязывайте знакомства, ищите таких, кто пригоден для разведработы. Особый интерес представляют те, у кого остались родственники в Советском Союзе. Кстати, - как бы между прочим спросил он, - кто у вас там остался?
      - Отец умер после октябрьского переворота, потом и матушка. Я еще в России тогда был. Младший брат жил в Севастополе, врач. Жена с сыном оставались в Петрограде. Она же питерская, женился, когда был слушателем академии. Первые годы переписывался с ними, а потом перестал писать, боялся повредить им письмами. В Париже до меня дошел слух, что забрала ее Чека как жену белого офицера. Ну а сын... - Он не окончил. - Словом, не знаю.
      - Могу вас обрадовать, Александр Васильевич, - несколько торжественно объявил Тарлев. - Супруга ваша, Мария Григорьевна, так ее, кажется, зовут, на свободе, здорова и проживает по прежнему адресу вместе с сыном. О брате пока сказать ничего не могу.
      Пораженный неожиданной новостью, Новосельцев растерянно молчал.
      - Значит, Маша жива, - не веря услышанному, выдавил он. - А я думал, пустили... как они выражаются, в расход.
      Ему очень хотелось верить, что все обстоит именно так, как говорит Тарлев, однако сомнения не исчезали. Откуда, собственно, Тарлеву знать о его близких, тем более, что он никогда ему о родственниках не рассказывал. "Зато говорил Федоровскому, - вспомнил Новосельцев. - Значит, тот все передал".
      - Я очень хотел бы верить вашим словам, господин Тарлев, - ровным голосом произнес Новосельцев. - Однако насколько достоверны эти сведения? Если, конечно, не секрет.
      - Вообще-то секрет, господин полковник, но вам могу сказать, потому что доверяю. Вы недооцениваете наши возможности. Мы дали задание нашим людям за кордоном поинтересоваться вашими родственниками. Со временем, может быть, поможем вам передать им весточку. Но об этом позже, а пока ваша задача - подыскать нужных нам людей. Я сведу вас с председателем беженского комитета, это наш человек. Среди перебежчиков попадается подходящий человеческий материал. Будете также контактировать с комиссаром кишиневской сигуранцы Георгиу. Он, правда, не нашего ведомства, но мы делаем одно дело. И еще. Через вас я буду поддерживать связь с господином Федоровским, - голос майора звучал так, будто он отдавал приказ. - Само собой разумеется, вся эта работа будет соответствующим образом вознаграждена. Я полагаю, что две-три тысячи леев в месяц вам не помешают. Неправда ли?
      Этот разговор не был совершенно неожиданным для Новосельцева. Он и раньше догадывался, что Федоровский втягивает его в какую-то темную игру, однако не предполагал, что все произойдет так стремительно. Он только начинал становиться на ноги. Отказаться - значит все начинать сначала. Федоровский его обратно в газету не возьмет. А начинать новую жизнь в его возрасте и с его здоровьем совсем не просто. "И потом, - размышлял Новосельцев, - они, может быть, помогут связаться с семьей, если этот Тарлев не лжет".
      - Согласен, господин майор, - по-военному сказал Новосельцев.
      - Я так и думал. Более подробные инструкции получите позднее, а пока займитесь вербовкой, - он не считал нужным прибегать к эвфемизмам.
      Марчел стал первым, кого завербовал Новосельцев. Тот согласился сразу, не раздумывая. Потом были и другие, но этот - первый.
      И вот теперь "первенец" стоял в лавке, обнажая в улыбке гнилые желтые зубы. Когда Новосельцев узнал Марчела поближе, чувство сострадания сменилось брезгливостью. Марчел оказался ловким и удачливым агентом, несколько раз переходил на ту сторону и возвращался обратно. С каждым переходом он держался наглее и развязнее.
      Однажды заявился подвыпившим, попросил, скорее, потребовал вина. Основательно захмелев, плакался на свою несчастную судьбу, поносил всех и вся: большевиков, которые поломали ему жизнь, Тарлева, а заодно и всех румын.
      - Знаете, Александр Васильевич, я же только что оттуда, из-за кордона, - с пьяной откровенностью бормотал Марчел. - Живет матушка Россия. Кругом свои, русские люди, тоска взяла... Какая ни есть, а все же родина. Не хотелось возвращаться сюда, да еще шкурой рисковать.
      "Похоже на провокацию", - подумал тогда Новосельцев и осторожно спросил: - А что же помешало тебе остаться? Повинился бы, отсидел годика три - и все.
      - Годика три... Шутите, уважаемый. Тремя годами мне не отделаться. Как бы к стенке не поставили. Я же срок отбывал. За изнасилование малолетки. Все водка проклятая. Дали двенадцать лет. В Харькове мы жили. А про отца я наврал. Он у меня рабочий, на паровозостроительном заводе, и я там работал слесарем, пока все это не случилось. И не Марчел я вовсе, это я уже здесь Марчелом заделался. Виктор я, фамилия Кравченко. Ну да что вспоминать, - он пьяно ухмыльнулся. - Теперь я как тот воробей: попал в дерьмо, так не чирикай.
      - Вот именно, - поддакнул Новосельцев. Он все еще не исключал провокации.
      Такие, как Марчел, среди тех, кого удалось завербовать в беженском комитете, во главе которого стоял агент сигуранцы, и среди посетителей его лавки, составляли большинство. У каждого из них была своя "история", темное, а то и уголовное прошлое. Все его старания найти "новых" честных людей, как того требовал Тарлев, ни к чему не привели. Однако Тарлев, которому он передавал свою "клиентуру", смотрел на это сквозь пальцы, вопреки своим же собственным требованиям. Новосельцев понял: именно таких проходимцев и уголовников легче всего держать на привязи, шантажировать прошлым.
      - Здравствуйте, Александр Васильевич! - Марчел подошел совсем близко к прилавку, протянул скользкую потную руку, которую неохотно, преодолевая отвращение, пожал Новосельцев. - Небось, соскучились?
      Новосельцев всмотрелся в его глаза: вопреки обыкновению Марчел был совершенно трезв.
      - Выпить чего не найдется? Горло пересохло, да и пожрать не мешает, совсем отощал в Тигине. Этих беженцев одной баландой да прокисшей мамалыгой кормят. У нас в тюряге и то получше жратву давали. - Он рассмеялся мелким, неприятным смешком. - И зачем эти мучения? Ничего нет для нас подходящего. Быдло. Крестьянин он и есть крестьянин, что на той стороне, что на этой. Кроме земли да хлеба ничего не надо. Зачем меня там держат? Я уже свое сделал. Нет, не отпускают, ищи, вдруг затесался среди этой публики агент ГПУ.
      Новосельцев был в курсе всего, что говорил Марчел. Он сам принимал активное участие в подборе агентов для операции "Днестр". В ней были задействованы самые надежные агенты разведотдела, среди которых Марчел занимал не последнее место. После окончания операции Марчела и других внедрили к беженцам и поручили вести тайную контрразведывательную работу и вербовку. Новосельцев состоял с ними на связи.
      - Не отпускают, - продолжал жаловаться Марчел, наливая в стакан вино из бутылки, которую раскупорил Новосельцев. - Между нами говоря, Тарлев просто помешался на этих агентах ГПУ. Да какие там агенты! Крестьяне, темные, как земля, даже выпить не с кем. Один раз, правда, подфартило. Хорошо посидели, причем нашармака, и лея не потратил.
      - Смотри, Марчел, не доведет тебя до добра эта пьянка. Тарлев очень недоволен.
      - Да пошел он... - Марчел грязно выругался.
      - Ну ты, полегче, - на всякий случай сказал Новосельцев, хотя к Тарлеву не питал симпатий.
      - Да ладно вам, - отмахнулся Марчел. - Мы же с вами русские люди и можем говорить откровенно. Думаете, я ничего не вижу? Да вы этого Тарлева и всех их терпеть не можете.
      - Значит, нашармака? - повторил Новосельцев полузабытое словцо, напомнившее его военную молодость. Беседа принимала нежелательный оборот, и он решил сменить пластинку. - Кто же тебя угощал?
      - В этом-то все и дело, Александр Васильевич, - серьезно сказал Марчел. - Потому и пришел к вам. Позвали меня, значит, двое из этих беженцев, Николай и Думитру, в кабак. Неплохие ребята, тихие. Подзаработали где-то, захотели гульнуть, а не знают, где и как, ну деревенские, сами понимаете. Позвали меня с собой. Только уселись - входит солидный такой господин, одет чисто, по-городскому, и вид городской. Думитру к нему. Поговорили они и к нашему столу подходят. Я очень удивился, откуда у них такой знакомый. Оказалось - на той стороне еще познакомились, заготовителем вроде работал в Тирасполе. Сидим, выпиваем, он дорогое вино заказал, - не без почтения в голосе вспомнил Марчел. Видать, при деньгах. За все сам заплатил. Слово за слово, начал его полегоньку щупать. Говорит, из Одессы сам, отца, коммерсанта, посадили, а ему удалось перейти на эту сторону. Сейчас живет в Чехословакии. Коммерсант. И сюда прибыл по своим торговым делам. Что-то мне не нравится этот коммерсант, Александр Васильевич, - Марчел снова приложился к стакану.
      - А фамилию этого коммерсанта и где он остановился, небось, не узнал?
      - Обижаете, господин полковник, - Марчел сделал вид, что в самом деле обиделся. - Мачек его фамилия, остановился в "Лондонской". При деньгах, еще раз с нескрываемой завистью сказал он. - Нутром чую - не тот, за которого себя выдает. Сам вроде русский, а фамилия у него какая-то... Говорит - чешская.
      Новосельцев, слушавший сначала болтовню Марчела вполуха, теперь ловил каждое слово. В самом деле. Откуда и почему взялся этот бывший русский с нерусской фамилией именно в Тигине, там, где живут беженцы из-за Днестра? И эта странная встреча с двумя из них в кабаке? Откуда простые крестьянские парни могли знать, причем довольно близко, этого коммерсанта?
      - Ты спрашивал у других беженцев об этом Мачеке? Знает ли его кто-нибудь еще?
      Марчел озадаченно почесал затылок.
      - Так о чем спрашивать-то? По фамилии его вряд ли кто знает, скорее в лицо, а как его покажешь?
      - Как, как... Сам должен был додуматься. А кому-нибудь ты о нем вообще говорил? Из наших или из сигуранцы?
      - Никому, Александр Васильевич, не успел. А что? - тревожно спросил Марчел.
      - Нет, ничего, все правильно. Ты, Марчел, пока никому не говори. Я сам займусь этим человеком. - Он помолчал, принимая решение. - Сходи к нему в гостиницу сегодня же и скажи, что с ним хочет познакомиться твой друг, такой же, как он, русский коммерсант. Если согласится, приведешь вечером его ко мне домой. Понял?
      - Так точно, господин полковник? - Марчел иногда позволял себе попаясничать.
      Марчел, видимо, догадывался, зачем Новосельцеву понадобилась встреча с этим человеком. Однако он знал службу и ни о чем не расспрашивал, а Новосельцев не стал посвящать его в свои планы. Они были весьма несложные. Если верить Марчелу, к нему в сети шла крупная рыба: интеллигентный человек, недавно с той стороны, с родственными и дружескими связями, и не где-нибудь, а в Одессе. Если же это шпион, или, как они там говорят, разведчик, то он утрет нос этим бездельникам и взяточникам из сигуранцы. Все лавры пожнет разведотдел, и ему лично кое-что перепадет.
      Допив остатки вина, Марчел отправился восвояси, чтобы вечером появиться в квартире Новосельцева уже в сопровождении своего нового знакомого Мачека.
      XVII
      Фамилия Новосельцева Фаркаши была знакома еще до того, как ее назвал Марчел, сообщивший, что его русский коллега, коммерсант, желает с ним познакомиться. Он запомнил ее, готовясь к выполнению задания и изучая донесения резидента советской разведки в Кишиневе. Информация Ионела была скупой и отрывочной, из нее вытекало, что Новосельцев, судя по некоторым данным, - бывший русский офицер, объявился в Кишиневе сравнительно недавно. Откуда приехал, неизвестно. Жил скромно, уединенно, политикой не занимался, держась в стороне от различных обществ и объединений русской эмиграции в Бессарабии. Единственное обстоятельство, которое казалось подозрительным и трудно объяснимым, было то, что Новосельцеву в короткое время удалось открыть бакалейную лавку. Ионел особо подчеркивал, что для этого нужно получить разрешение торгово-промышленной палаты, которая дает его далеко не каждому, тем более иностранцу, к тому же русскому. Ионел не исключал, что лавка могла служить "крышей" для агентуры. Появление Марчела в гостинице и последовавшее затем приглашение как будто подтверждало предположения Ионела.
      Фаркаши встретил Марчела сдержанно, как бы подчеркивая этим дистанцию между преуспевающим коммерсантом и его случайным знакомым. Марчел, подавленный провинциальной гостиничной роскошью, утратил свою обычную наглость и держался скованно. Фаркаши, выслушав его, сказал:
      - Видите ли, дорогой, я привык иметь дело с крупными оптовыми продавцами. Вряд ли мелкий лавочник может представить для меня интерес.
      Марчел более настойчиво повторил приглашение:
      - Господин Новосельцев не такой уж мелкий лавочник, - добавил он со значением.
      Получив наконец согласие, Марчел поспешил сообщить, что его знакомый живет совсем близко. Минут через десять они подошли к двухэтажному дому на Садовой, где Новосельцев снимал комнату у вдовы отставного чиновника. Дверь открыл он сам, и Марчел тотчас ушел.
      Некоторое время Фаркаши и Новосельцев молча разглядывали друг друга. Первым на правах хозяина нарушил молчание Новосельцев.
      - Рад с вами познакомиться, господин... Мачек. Всегда приятно встретить на чужбине соотечественника, к тому же коллегу. Я слышал, вы тоже коммерсант? Давно оттуда?
      - Откуда именно?
      - Оттуда... из России.
      Только вчера Фаркаши получил через связную соответствующую легенду и чувствовал себя уверенно.
      - Года два назад удалось уйти. Сразу после ареста отца. Мы жили в Одессе, на Старой Портофранковской. Я уже рассказывал вашему... - он запнулся, не зная, как назвать Марчела, - вашему знакомому.
      - Он мне говорил, - сдержанно, как бы между прочим, ответил Новосельцев.
      - Вообще, мне показалось, что этот Марчел, - продолжал с улыбкой Фаркаши, - проявил ко мне повышенный интерес. Отчего бы это?
      - Он мне иногда помогает, - неопределенно отвечал Новосельцев. И, меняя тему разговора, осведомился, что конкретно интересует торговую фирму, которую он, господин Мачек, имеет честь представлять. - У меня есть некоторые связи в торговых кругах, - любезным тоном добавил Новосельцев, и я готов помочь соотечественнику. Между нами говоря, среди здешних торговцев много нечестных людей. Могут и обмануть.
      Извинившись перед гостем, он вышел из комнаты. Фаркаши заметил, что он припадает на правую ногу. Оставшись один, огляделся по сторонам. Старая потрескавшаяся мебель, оклеенные выцветшими обоями стены. Ничего в обстановке и убранстве комнаты не выдавало привычек или увлечений ее обитателя. Над диваном приколота фотография. Фаркаши всмотрелся в пожелтевший снимок. В молодом бравом офицере с трудом можно было узнать хозяина квартиры; рядом сидела красивая женщина с чисто русскими чертами лица, держа на руках ребенка двух-трех лет. В нижнем углу снимка было написано: "Фотосалон И. В. Помозова. Петроград, Невский 97. 1914 г.".
      Фаркаши услышал шаги и обернулся. Новосельцев, увидев, что Фаркаши рассматривает снимок, сказал:
      - Это я с женой и сыном. Перед отъездом на фронт сфотографировались. В начале войны. На память.
      Новосельцев разлил в бокалы красное густое вино.
      - За знакомство и успехи в делах! - Он отпил из своего бокала. Отличное вино, не уступит их хваленому бургундскому. И в несколько раз дешевле. А все потому, что местные торговцы не умеют торговать. Вы, господин Мачек, не прогадаете, закупив здесь большую партию этого вина.
      Фаркаши с видом знатока посмаковал вино, поблагодарил и сказал, что подумает.
      - И вообще, - продолжал Новосельцев, - заходите запросто, не стесняйтесь. Мне всегда интересно поговорить с соотечественником, особенно с таким, который только недавно оттуда.
      - А что вас там интересует? - Фаркаши сделал ударение на слове "там". - Могу только сказать одно: власть большевиков крепнет, они и не думают никому ее уступать. К прошлому возврата нет. Тот, кто считает иначе, глубоко ошибается. Я реалист, господин Новосельцев, и не питаю никаких иллюзий. Поверьте, мне очень нелегко далось решение покинуть Россию, тем более, что у меня, как и у вас, насколько я понимаю, на той стороне остались близкие.
      Новосельцев задумчиво сказал:
      - Наверное, вы правы, господин Мачек, - он взглянул на фотографию, которую только что рассматривал Фаркаши. - Это все, что у меня осталось в России.
      - Не так уж и мало, - серьезно сказал Фаркаши. - Где сейчас жена и сын? Вам что-нибудь известно об их дальнейшей судьбе? - Фаркаши показалось, что его собеседник подавил вздох.
      - Первые годы переписывался с Машей, она жила в Петрограде. А потом писать перестал: боялся повредить ей своими письмами. Чека, как вам известно, очень не любит жен царских офицеров, тем более эмигрантов. Может, замуж вышла. Она ведь красавица. Павлику двадцатый год пошел. Совсем взрослый. Так и умру на чужбине, не повидав. Однако заговорил я вас, господин Мачек. Вы уж простите старика.
      - Ну какой же вы старик, Александр Васильевич, - запротестовал Фаркаши. - Вам еще жениться не поздно. Вы же один живете? Нет, что ни говорите, а хозяйка в доме нужна.
      - А у меня и дома своего нет, - Новосельцев горько улыбнулся. - Разве это дом? - он обвел рукой комнату. - Да и кому я вообще нужен? Нет, так и умру бобылем на чужбине. А до России отсюда рукой подать, вот она, рядом.
      - А если вернуться? - Фаркаши решился на откровенный вопрос.
      - Чтобы в расход?
      - А если бы к стенке не поставили? Другие же возвращаются - и ничего, живут. - Он, кажется, нащупал самую болезненную струну в душе сидевшего напротив него человека: тоска по жене и сыну, страх перед надвигающейся старостью... На этой струне можно было сыграть.
      - Странный у нас разговор получается. Вы, добровольно покинувший Россию, как будто бы уговариваете меня вернуться. Здесь нет логики, господин Мачек, если это действительно ваше настоящее имя.
      Фаркаши слегка опешил, собираясь с мыслями. "Неужели он о чем-то догадался, не перегнул ли я палку?"
      - Логика здесь простая, господин Новосельцев. Мой отец был одним из самых богатых людей в Одессе. Я уже говорил об этом вашему приятелю. Еще до войны он предусмотрительно поместил ценности в швейцарском банке. Кое-что удалось спрятать при обыске. Мне не было смысла оставаться там, если за границей можно жить припеваючи. В общем, уби бене иби патрия, как говорили римляне. Где хорошо, там и родина. Ну, а насчет фамилии вы правы. Отец давно поддерживал не только деловые, но и дружеские связи с чехами. Влиятельные люди помогли получить чешский паспорт, а заодно сменить фамилию. Так, знаете, ли проще. Фамилия отца - Колобов, Старо-Портофранковская, 12. Будете в Одессе - можете убедиться, - с улыбкой закончил Фаркаши.
      - Все может быть, - неопределенно отвечал Новосельцев. Но Фаркаши чувствовал: он ему не верит.
      - Кстати, и здесь немало бывших русских, - с неприязнью в голосе сказал Новосельцев. - Вчера был Дмитриев, сегодня, глядишь уже Димитриу, Васильев - Василиу, Петров - Петреску, Пономаренко - Паскалуца. И так далее. Однако черт с ними. Я родился русским и умру русским.
      - Будем надеяться, это случится еще не скоро. Куда торопиться?
      Непритязательная шутка немного разрядила напряженную обстановку. Они расстались не столько довольные, сколько заинтересованные друг другом.
      XVIII
      Стоял поздний вечер, однако никто из обитателей ремесленного училища не спал. То тут, то там возникали и распадались группки. Люди возбужденно шептались, оглядываясь по сторонам.
      Самая многочисленная кучка, в которой были Думитру Затыка и Николай Потынга, сбилась в углу, возле нар Симиона, который только что пришел из города и был немного под хмельком.
      - Это что ж такое получается, люди добрые? - горячился Симион. - У кого и там, за Днестром, была земля, тому и здесь дадут, а мы, безземельные, куда денемся?
      - На фабрику, сказывают, работать пошлют. И карнеты какие-то выдадут. Заместо паспорта.
      - Да на кой... - Симион выругался, - мне их карнет? Мне земля нужна. На фабрике или заводе могли и дома работать.
      - Правильно говоришь, Симион! Какой хозяин с этим карнетом на фабрику возьмет? Своих безработных девать некуда. И делать мы ничего на этой фабрике не умеем. Видели, как рабочие у них живут. В магазине, на базаре всего полно, а покупателей не видно. Денег нет у людей.
      - В том-то и дело, люди добрые! - все больше распалялся Симион. Обманули нас, дураков, словно детей неразумных. - Он уже почти кричал, забыв об осторожности.
      На какой-то миг стало тихо, и в тишине отчетливо раздалось:
      - Не слушайте его, добрые люди, не верьте ему, он продался большевикам, я давно его хотел вывести на чистую воду. Такие, как этот большевистский смутьян, заодно с другими врагами великой Румынии - жидами, венграми и болгарами - продают нашу родину. Бейте большевистского шпиона!
      Никто не тронулся с места. Все только повернули голову в сторону невесть откуда подкравшегося Марчела. Первым пришел в себя Симион. Он шагнул к Марчелу, рванув на груди рубаху.
      - На, стреляй, гад! - он подошел почти вплотную. Марчел попятился. Испугался?! А стрелять в наших людей там, на Днестре, не боялся? Я же все видел, пусть мои глаза лопнут, если вру! Это он убил наших, а не советские пограничники. Он!
      На крики Симиона со всех концов большой комнаты сходились остальные. Растерянный, оцепеневший от страха, Марчел оказался в плотном людском кольце. Опомнившись, открыл было рот, чтобы ответить, но его опередили громкие, исполненные ненависти голоса:
      - Так это ты, гад, убил мою жену!
      - И мой Павелаш... сынок, тоже там остался... на льду...
      - Брат мой погиб.
      Марчел затравленно озирался. Углядев небольшую брешь, он метнулся туда, но люди сомкнулись, и он так и остался в кольце. Страшный удар вскинул ему голову, он сделал еще одну попытку вырваться, но тщетно. Со всех сторон обрушились удары. Били куда попало, не разбирая, давая выход отчаянию, безысходности, гневу. Марчел жалобно охал, потом повалился на пол, прикрывая руками голову. Пошли в ход тяжелые башмаки. Он затих, бессильно раскинув руки и закатив глаза. Все молча, загипнотизированно смотрели, как струйка алой крови медленно вытекала из полуоткрытого рта и стекала на грязный, заплеванный пол.
      - Мы же его убили. Мы пропали, люди, - послышался в тишине голос.
      - Собаке - собачья смерть, - жестко, без сожаления сказал Симион. Туда ему и дорога.
      - Теперь уже ничего не исправишь. Надо уходить, скорее, пока они не спохватились, скорее, - торопил Думитру Затыка.
      - А куда? Они же везде нас найдут, - раздались неуверенные голоса.
      - Домой, за Днестр, больше некуда. Там они нас не достанут. Только быстро, немедленно, - повторял он. - Уходим по два-три человека.
      - Вы что, совсем с ума сошли? - раздался злой голос Федора Круду. - В Сибирь захотели?
      - Врешь ты все про Сибирь, кулацкое отродье. - Думитру снова поторопил группу замешкавшихся было односельчан. - Скажем, что обманули нас такие, как этот, - он ткнул пальцем в сторону Круду.
      В ту же ночь им удалось проскользнуть мимо румынских пограничников и перейти Днестр по еще крепкому льду.
      XIX
      Выпавший ночью обильный снег быстро таял под мартовским солнцем, растекаясь грязным месивом по проезжей части дороги и тротуарам. Проклиная городские власти за отсутствие ливневой канализации, Новосельцев с трудом ковылял в свою лавочку. Несмотря на ранний час и непогоду, старик-газетчик, русский эмигрант, с которым он уже успел познакомиться, занимал свое обычное место на углу. Перекинувшись с ним парой слов о капризах местного климата, Новосельцев купил "Бессарабское слово". Непогода распугала покупателей, и он развернул газету. Пробежав заголовки и несколько сообщений из-за рубежа, он хотел уже отложить газету, как внимание его остановила заметка в разделе "Происшествия". Тигинский корреспондент сообщал, что в местном ремесленном училище, где временно размещены беженцы из СССР, обнаружен труп некоего Марчела Кравченко со следами тяжких побоев. Подробности пока неизвестны, однако предполагают, что несчастный беженец, которому удалось проскочить невредимым сквозь огонь чекистских пулеметов, стал жертвой большевистских агентов. Полиция уже приступила к анкете.
      "Анкета"! Неужели нельзя сказать по-русски - "расследование", поморщился Новосельцев и перечитал заметку. Его не волновала участь, постигшая Марчела. Скорее, наоборот. В глубине души он даже почувствовал нечто похожее на удовлетворение. "Закономерный конец, этого следовало ожидать", - холодно констатировал Новосельцев. И тут же со смутным чувством тревоги и беспокойства вспомнил о русском коммерсанте из Чехословакии, с которым его познакомил покойный Марчел. Этот неведомо откуда взявшийся русский с чешской фамилией не выходил у него из головы. Он интуитивно чувствовал, что это не тот человек, за которого себя выдает. А вдруг существует связь между смертью Марчела и появлением этого русского? Если этот Мачек - советский агент, то в его интересах было убрать Марчела, который их познакомил. Теперь никто, кроме них двоих, не знает, что именно Марчел их познакомил, если Марчел сам не проболтался кому-нибудь из сигуранцы. Неужели этот Мачек все так хорошо рассчитал и подбирается к нему? Не зря же говорят, что искусство разведчика состоит в том, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте среди нужных людей. Рассказать обо всем комиссару Георгиу или Тарлеву? А если его и след простыл? Георгиу и Тарлев спросят: где вы были, господин Новосельцев, раньше? Опять он виноват. Да и о чем, собственно, докладывать, фактов у него никаких нет.
      Рассуждая так, Новосельцев даже с собой не был до конца откровенен. Его удерживало другое. Встреча затронула за живое, напомнила о России. Мысли о родине, жене и сыне в последнее время неотвязно преследовали, даже во сне. Он просыпался среди ночи в холодной сырой комнате и с открытыми глазами дожидался утра. Жизнь в Кишиневе складывалась не совсем так, даже совсем не так, как ему представлялось. Здесь он так ни с кем и не сблизился, его мучило одиночество, чувство собственной неполноценности, даже унизительности своего существования. Полковник генерального штаба - а кто он теперь? Мелкий лавочник, содержатель явки, вербовщик, осведомитель.
      Новосельцев так глубоко ушел в свои мысли, что не сразу услышал звяканье колокольчика на двери. Он поднял голову лишь тогда, когда под самым его ухом раздался громкий хрипловатый голос:
      - Здравия желаю, господин полковник! О чем задумались, хотел бы я знать? Эдак всю вашу лавочку вместе с хозяином могут унести, - говоривший засмеялся своей шутке и изучающе устремил свой единственный глаз на Новосельцева. Другой покрывала черная повязка.
      - Здравствуйте, господин полковник, - сдержанно ответил Новосельцев.
      Фамилия одноглазого была Жолондовский, однако был он больше известен под кличкой Циклоп. Жолондовский был значительно старше Новосельцева и участвовал еще в русско-японской войне. Находясь в подпитии, что случалось довольно часто, он любил прихвастнуть своим боевым прошлым и с гордостью говорил, что глаз потерял при осаде Порт-Артура. Судьбы Новосельцева и Жолондовского в чем-то были схожи. Оба - полковники, оба служили в артиллерии, оба вкусили горький хлеб чужбины. Но, в отличие от Новосельцева, Жолондовский происходил из семьи шляхтича, владевшего до революции огромным поместьем на Украине. Революция лишила его всего. Он был из тех, по его же словам, эмигрантов, которые ничего не забыли и ничему не научились.
      - Есть что-нибудь новенькое, Александр Васильевич? - спросил Циклоп. - Свежего материала, как я понимаю, достаточно. - Он хрипло засмеялся.
      - Вы сегодня газеты читали, господин полковник? - Новосельцев кивнул на лежащий перед ним номер.
      - Не успел, - пробормотал Циклоп, - а при чем здесь газеты? О наших делах они, слава богу, еще не пишут.
      - Очень даже при чем. Вот, - он протянул газету, ткнув пальцем в заметку, которую только что прочитал.
      Циклоп, далеко отставив от себя газету, на удивление скоро пробежал единственным глазом заметку.
      - Нашли чем удивить. Ну и что такого случилось особенного? Обычное дело. Подрались холопы, пся крев. Марчела, конечно, жаль, способный был агент, однако ничего не поделаешь. Неизбежные издержки. Нам нужны люди и свежая информация, Александр Васильевич, - в голосе Циклопа зазвучали требовательные нотки, - вы давненько ничего нам не подбрасывали стоящего.
      С Циклопом Новосельцева познакомил Тарлев вскоре после того, как помог открыть лавочку. Циклоп занимал какую-то незначительную должность в кишиневском трамвайном депо, где работало много русских эмигрантов. Однако служба в депо была отнюдь не основным его занятием. Одноглазый был резидентом "Интеллидженс сервис" в Кишиневе, о чем он сам сказал Новосельцеву, предложив сотрудничать. Удивленный, даже шокированный этим необычайным предложением, Новосельцев не дал определенного ответа и сразу сообщил обо всем Тарлеву. Пока Новосельцев говорил, снисходительная усмешка не сходила с полного лица майора.
      - Вы должны пойти на сотрудничество с Циклопом. Это вполне достойный человек, которому мы доверяем. Советы, господин Новосельцев, наш общий враг, и мы обязаны работать сообща. Не понимаю, почему вас так удивляет его предложение? Вы поддерживаете точно такое же сотрудничество с господином Федоровским.