– А в этом есть стиль?
      – Безусловно. Это восхитительный примитивизм.
      Послав Саманте короткую улыбку, Ларри вытащил из багажника еще один тяжелый по виду пакет и направился в дом. Саманта немного посмотрела по сторонам, зябко поежилась и последовала за ним – без Ларри ей почему-то все чаще становилось скучно.
      В доме было прохладно и чуть-чуть сыро. Саманта постояла в прихожей, покачиваясь с пяток на мыски, а потом крикнула в сторону кухни:
      – Оскар, затопить камин?
      – Ты не сумеешь! – отозвался чуть запыхавшийся голос. – Мой камин с норовом, к нему нужен подход. Потерпи немного, сейчас я сам его растоплю. Поднимись на второй этаж – в спальне лежат пледы, можешь закутаться!
      – Никогда не любила пледы, – пробормотала Саманта, однако поплелась наверх. Ступеньки поскрипывали так уютно, что Саманта останавливалась на каждой и переступала с ноги на ногу, чтобы насладиться этим скрипом, явившимся из детской сказки. На площадке второго этажа она остановилась и уставилась в окно, из которого открывался вид на начинавшийся чуть ли не сразу за домом лес. Сейчас он производил странное впечатление: одни деревья уже позеленели, другие были покрыты янтарными почками, третьи стояли серые, голые. Все вместе это напоминало палитру, на которой начинающая художница-весна старательно смешала всего три краски. А вот когда грянет матерое лето, красок будет не счесть…
      – Любуетесь?
      Вздрогнув, Саманта резко оглянулась. Ларри каким-то невероятным образом оказался у нее за спиной. Почему она не слышала скрипа ступенек, когда он поднимался?
      – Ларри, вы просто кот! Как вам удалось подойти так бесшумно?
      – Да нормально я шел. Просто вы слишком глубоко задумались.
      – Какая обстановка внизу?
      – Оскар и Серхио сцепились на кухне: Серхио требует, чтобы Оскар добавил к цыплятам острый соус, а Оскар вопит, что перец убьет нежный вкус мяса… Я предпочел ретироваться – все равно я ничего в этом не понимаю.
      Ларри подошел еще ближе и тоже посмотрел в окно через плечо Саманты.
      – Отсюда и впрямь неплохой вид. Знаете, один немецкий писатель сказал примерно так: «Чердак предлагает то прекрасное, но обманчивое чувство свободы, которое превращает обитателей мансард в романтиков». Похоже, он прав.
      Саманта горестно усмехнулась:
      – Романтиков… Это рассуждение человека, который выбирается на природу раз в год. Поживи этот писатель на таком чердаке месяца три, он превратился бы в законченного холерика.
      – Думаете?
      – Уверена. В моей жизни был период, когда мне пришлось больше полугода прожить затворницей в одном старом доме в пригороде. Я с ума сходила от тоски и все красоты тамошней природы была готова поменять на один час в городской автомобильной пробке.
      – А почему вы там жили?
      – Так сложились обстоятельства… Да не важно. Это было давно, восемь лет назад. Так вот, я готова была выть, так мне порой хотелось с кем-то пообщаться. А потом в наш сад повадилась приходить рыжая кошка. Я ее так и называла: Кошка. В дом, правда, я ее не пускала, но немножко подкармливала и разговаривала… Жаловалась на жизнь. Делилась своими бедами. Она внимательно слушала, смотрела на меня изумрудными глазами… Мне тогда казалось, что она намного мудрее и счастливее меня: гуляет сама по себе, а не сидит безвылазно в чужом доме… А когда я оттуда уезжала, Кошка будто почувствовала: пришла, села у ограды и стала смотреть, как я выношу вещи. У нее был такой взгляд… Она не сожалела о моем отъезде, она принимала его к сведению и мысленно давала мне определенную характеристику. Боюсь, не самую лестную. Перед тем как сесть в машину, я сказала ей: «Прощай, Кошка, больше мы не увидимся. Счастливо тебе!» Клянусь богом, я видела, что она снисходительно вздохнула. Вероятно, она ответила: «Ну и тебе счастливо, дурочка наивная. Надеюсь, когда-нибудь ты образумишься». А потом она повернулась и неторопливо ушла…
      – Слушайте, – внезапно прервал ее Ларри, – мне не нравится ваш меланхолический настрой. Надо развеяться. Давайте, пока эти двое будут со скандалами готовить ужин, потихоньку сбежим и погуляем вон в том лесочке.
      Саманта, моментально стряхнувшая печальные воспоминания, хихикнула и уже сама приблизилась к Ларри почти вплотную.
      – А мы не заблудимся?
      – Да там пять с половиной деревьев, и те без листь–ев. И мы не будем далеко заходить – побродим по краешку. Ну, пошли?
      – Пошли! Только надо выскользнуть из дому как можно незаметнее.
 
      Лес встретил их тишиной и сыроватой, чуть промозглой прохладой: излишне влажный воздух хотелось просушить феном. Заблудиться здесь было трудновато: в глубь леса уводила широкая нахоженная тропа, которая спускалась в низину, потом взбиралась на холм и, наконец, привела к симпатичной опушке, поросшей грациозными полупрозрачными березами. Разлапистые ели и мрачные сосны остались внизу – здесь было куда суше, теплее и светлее.
      – Какая прелесть, Ларри! Внутри ельника спряталась березовая рощица. Давайте здесь побродим.
      – Давайте. Еще не начали скучать по автомобильным пробкам?
      – Если бы я гуляла здесь каждый день, то непременно начала бы. Я до кончиков ногтей городской житель. Человек мегаполиса.
      – Почему же тогда, восемь лет назад, вы не удрали в город?
      – В конце концов удрала… Это был тяжелый период в моей жизни. Хотя сейчас я понимаю, что в нем была своеобразная прелесть: предчувствие великих перемен. Я все время ощущала себя коконом, из которого вот-вот вылетит бабочка.
      – И вылетела?
      – Видимо, да… Но отчего-то я по сей день жду каких-то новых перерождений. Никак не могу поверить, что все, что должно было свершиться, уже свершилось. А дальше только повторение пройденного. Иногда от этих мыслей накатывает такая тоска… В такие моменты кажется, что чем дальше я живу, тем больше не знаю. Не знаю мужчин, не знаю женщин, не знаю иностранцев, не знаю самой жизни – ничего… Кажется, что все мое взрослое существование, карьера, работа – сон. А на самом деле я осталась в детстве и знаю наверняка только правила детских игр…
      – Странно… – пробормотал Ларри. – Просто удивительно. Моя ситуация напоминает вашу, но только как бы повернута другой гранью. У меня тоже восемь лет назад был тяжелый период в жизни, хотя сам я был совсем мальчишкой. И после той истории – не важно какой – я понял, что каждый человек живет либо в мире фактов, либо в мире эмоций. У каждого своя реальность. Вы меня понимаете?
      – Да.
      – Я жил в мире эмоций, игнорируя факты, и проиграл ситуацию. И довольно чувствительно пострадал. И пришел к выводу, что жизнь в мире фактов проще и яснее. А от эмоций лучше отказаться.
      – Разве они не сильнее нас?
      – Нет, если держать их в черном теле и не поощрять… Хм, вы сказали, что не знаете мужчин. Судя по тому, как вы управляетесь с вашей телебригадой, этого никак не подумаешь.
      – Они всего лишь мои подчиненные. Я вам это уже говорила.
      – Многим нравится подчиняться. И не только на работе. На самом деле это многое упрощает… Между прочим, была у меня одна знакомая, которая утверждала, что мужчины настолько примитивны и прямолинейны, что ей известно про нас все.
      Слегка развеселившись, Саманта покачала головой:
      – Не сказала бы… Разве что ей удалось вычислить ту логику, которой подчинены самые нелогичные ваши поступки. Но для этого нужно быть гением.
      – Она была дурой.
      – Вот поэтому она так и сказала! Неудивительно, что она была вашей знакомой… Да, Ларри, я уже поняла: вы предпочитаете дур. Ну хорошо, давайте пофантазируем. Представим, что вы нашли себе прелестную дуру – хорошенькую, с дивными формами и вечно расширенными от изумления и дурости глазками. Она смотрит вам в рот, мнит вас гением, а сама вечно несет всякую милую околесицу. Вы очарованы и женитесь на ней.
      – Я не женюсь.
      – Ну допустим, Ларри! Это же фантазия. Она очаровала вас до такой степени, что вы растаяли и сдались. И вот вы начинаете жить с дурой. Она не в ладах ни с логикой, ни с аналитикой, каждое ее утверждение – полнейшая чушь и ересь, каждая ее беседа с вашими приятелями заставляет вас сгорать от стыда; она плохо ведет хозяйство, совершает невообразимые глупости по финансовой части, кормит вас не теми продуктами, которые вы любите, а если и теми, то не так приготовленными, – она же дура, и она убеждена, что ей лучше знать, чем и как вас кормить! И все же допустим, что вы не сбежали на край света, а дожили вместе с ней до глубокой старости. И что же? Простите, но вы уже не тот блестящий лощеный красавец мужчина, каким были некогда.
      – Спасибо, я польщен.
      – Не стоит благодарить за правду… Так вот, вы больной старик, вы хотите, чтобы за вами ухаживали получше и лечили поумнее. Но ваша женушка, изрядно подрастерявшая за минувшие годы былое очарование и отнюдь не набравшаяся ума, по-прежнему несет всякую околесицу – только уже не милую, а в соответствии с возрастом идиотическую, регулярно дает вам не те лекарства, которые следовало бы давать, и вечно путает рекомендации вашего лечащего врача. Страшно? Погодите, Ларри, это еще не все. Сделаем еще один шаг в наших фантазиях: представим, что в этом адском браке у вас родилась дочь – и она так же умна и здравомысляща, как вы. Теперь, по прошествии лет, вы ежедневно благодарите небеса, что она есть, ибо она дает вам дельные советы, приобретает именно те лекарства, какие вам нужны, и следит за состоянием вашего банковского счета. Но она постоянно говорит вам: «Папа, я не могу устроить свою личную жизнь! Мужчины утверждают, что я слишком умна для них, они не хотят иметь со мной дело!» И что вы скажете тогда, Ларри? Вы возопите: «О небо! Какие же они идиоты!»
      – И пущу пулю себе в лоб?
      – Скорее, опять же в соответствии с возрастом, подумаете об эвтаназии и броситесь искать телефонный номер доктора Кеворкяна… Подумайте на досуге о моих словах.
      – Не буду. Не люблю обливаться холодным потом – а то потом я сам себе напоминаю окуня, извлеченного из воды для разделки… Нет, Саманта, ваши повергающие в трепет фантазии беспредметны. Я просто не женюсь на дуре. И всех этих ужасающих последствий не будет… Слушайте, а куда мы забрели?
      Тропа, выглядевшая такой надежной и нескончаемой, давно растворилась в молодой травке, а вокруг, куда ни кинь глаз, росли десятки березок, которым, казалось, нет ни начала ни конца. Саманта растерянно огляделась.
      – Откуда же мы пришли?
      – Кажется, оттуда.
      – А мне кажется, с другой стороны. Мы шли параллельно теням от березок – это я точно помню. И мы шли навстречу этим теням. Значит, теперь надо развернуться, чтобы солнце светило нам в спину.
      – Саманта, где вы видите солнце?! Небо затянуло тучками! Идемте вон туда, я уверен, что тропа осталась там!
      – А что вы кричите, Ларри? Я вас предупреждала: мы можем заблудиться! А вы убеждали меня, что среди пяти деревьев не заблудишься!
      – Мы бы и не заблудились, если бы вы не потащили меня в эту рощу! Надо было гулять по тропинке, а не сворачивать в сторону!
      – Мы и не сворачивали! Тропинка кончилась!
      Оба умолкли и вновь принялись озираться. Просвет между деревьями искать не приходилось – просветы сияли со всех сторон, и это только затрудняло выбор.
      – Ну не знаю… – наконец неуверенно произнес Ларри. – По-моему, все-таки надо идти туда.
      – Хорошо, пошли туда. Куда-то же идти надо.
      Ларри решительно зашагал в им же самим выбранном направлении, Саманта засеменила следом.
      – Ларри, – окликнула она его через пару минут, – а вы уверены, что мы идем прямо?
      – То есть? – бросил он не оборачиваясь.
      – Что мы не наворачиваем круги? Говорят, в лесу все ходят кругами.
      – Плевать мне, что говорят…
      Он сделал еще несколько широких шагов, вдруг его правая нога скользнула в какую-то мшистую ямку, что-то хрустнуло, и Ларри в долю секунды приземлился на четвереньки. Издав вопль ужаса, Саманта подлетела к нему.
      – Ларри! Вы в порядке?!
      – Не вполне…
      Слегка задыхаясь от внезапно проделанного пируэта, Ларри осторожно поднялся, придерживаясь за березку, ступил на правую ногу и тихо охнул.
      – Господи, Ларри! Что хрустело?! Неужели вы сломали кость?!
      – Успокойтесь… Хрустела ветка. Но ступать больно. Вот черт!.. Только этого не хватало.
      – Это точно… Обопритесь на мою руку, и побредем потихоньку. Я понимаю, что вам больно, но не ночевать же здесь. Надо выбираться. Кстати, в какую сторону мы шли?
      – Я уже не знаю! – с отчаянием в голосе ответил Ларри. – Идем вперед!
      – А где перёд?.. Ой, смотрите, там поваленное дерево. Пошли к нему. Вы сядете, а я осмотрю вашу ногу.
      Ларри не стал ни возражать, ни сопротивляться. Он крепко вцепился в плечо Саманты и молча поковылял в указанном направлении. Саманта же молчать не могла: ей хотелось каким угодно образом скинуть все нарастающее напряжение.
      – Просто как в кино… Двое героев на необитаемом острове ищут клад, закопанный под березой. Карта утеряна, герой ранен, запасы воды и пищи иссякли. Потом появляются бандиты, героям приходится отстреливаться…
      – Идите к черту с вашими байками, – напряженно сказал Ларри, с усилием усаживаясь на поваленное дерево. Его и без того бледные щеки заметно позеленели – то ли ему было очень больно, то ли действительно страшно, что они заблудились по-настоящему. Саманта поняла: шутки только ухудшат ситуацию, в Ларри пробудился испуганный ребенок, живущий в каждом мужчине, следовательно, ей должно немедленно пробудить в себе заботливую мамашу, зачатки которой можно отыскать в каждой женщине, если постараться.
      – Ларри, тихонечко вытяните ногу… Вот так. – Саманта опустилась рядом на колени и стала аккуратно ощупывать его щиколотку. – Где больно? Здесь? Здесь?
      – Ой… – прошелестел Ларри. – Да, здесь… Лучше не трогайте.
      – Ясно. – Саманта поднялась, стряхнула с коленей налипшие травинки и прошлогодние листья и уселась рядышком на бревно. – Вы потянули ахиллово сухожилие. Это чертовски неприятная штука. До дому вы, конечно, добредете, но главные неприятности начнутся часов через пять. Болеть будет так, что эту ночь вы проведете как в пыточной камере.
      – Спасибо за доброе пожелание.
      – Это не пожелание, а горькая правда… Когда придем, положите ногу повыше – лучше на подушку – и перебинтуйте ее как можно туже.
      – А придем ли?
      – Бросьте, ну что вы несете! Не останемся же здесь навсегда… Вы знаете, как правильно забинтовать щиколотку? А то я могу это сделать – вполне квалифицированно.
      – Да нет уж, я сам… Неужели вы действительно готовы бинтовать мою щиколотку?
      – А что в этом такого? Я же не предлагаю вам сеанс тайского массажа.
      – Было бы неплохо…
      – Нет, Ларри, сегодня вам будет не до массажа, уж поверьте… Слушайте, мы с вами идиоты!
      – Да неужели? Оба?
      – Оба! У вас телефон с собой?
      – Ну да.
      – Так давайте позвоним Оскару! Они с Серхио мигом нас отыщут!
      – Как они будут нас искать, Саманта? Как мы объясним им, где находимся?
      – Как-нибудь.
      Через полминуты Саманта с тоскливым вздохом отбросила телефон.
      – Никто не подходит. Оскар вечно оставляет трубку в машине.
      – Так звоните Серхио!
      – Я не помню его номер. Номер в моей записной книжке, книжка в телефоне, а телефон…
      – Где?
      – Кажется, остался лежать на подоконнике второго этажа.
      – Все ясно. – Ларри поерзал на бревне, поудобнее устраивая свою ногу. – Заночуем здесь. Между прочим, скоро начнет темнеть…
      – …Придут волки и съедят нас! Успокойтесь. Как-нибудь выкрутимся. Однако свежо… Стемнеет-то еще не скоро, а вот холодать уже начинает.
      – Вы замерзли?
      – Пока шли, было жарко, а теперь…
      Саманта передернула плечами и поежилась. Придвинувшись поближе, Ларри осторожно накрыл ее руку своей и слегка погладил. Прикосновение его прохладных пальцев оказалось невообразимо приятным, странно-томительным. Повернувшись к Ларри, уже находившемуся в паре дюймов от нее, Саманта прошептала:
      – Нет, Ларри, вы не правы. Только в мире эмоций жить и стоит. Они и есть реальность, а все остальное – как вот этот трухлявый прошлогодний мох под ногами…
      Возможно, последняя фраза и прозвучала чересчур высокопарно, но это уже не имело значения: Саманта почувствовала, как рука Ларри щекочуще скользнула под ее куртку, под ними тягуче заскрипело бревно, и серый бархатный туман его глаз заслонил собой устремленные ввысь березки. Лишь спустя несколько мгновений Саманта осознала, почему поцелуй кажется таким необычным: она ощущала на губах бугристую неровность его шрамика, и это безмерно волновало…
      – Э-э-э-эй! Саманта! Ларри! Где вы?!
      Вопль Серхио прозвучал где-то настолько близко, что Саманта отдернулась от Ларри как ошпаренная. Он, впрочем, тоже выглядел так, словно его вытащили из теплой ванны и швырнули в прорубь. Саманта, как всегда, пришла в себя первой.
      – Серхио! Мы здесь! Здесь!
      Серхио появился из-за деревьев, как добрый ангел или как лукавый бес, – его нежданное появление можно было расценивать и так, и иначе. К этому моменту Ларри, вышедший из кратковременного ступора, уже успел достаточно отодвинуться от Саманты и самым невинным образом сложить руки на коленях.
      – Да куда вы делись, черт возьми?! Оскар распсиховался, послал меня вас искать, а вы тут прохлаждаетесь?!
      – Серхио, милый, это счастье, что ты нас нашел. Мы не прохлаждаемся – правда, Ларри? – мы пошли погулять и заблудились!
      – Как вы могли заблудиться в этом хилом перелеске?! Вот же она – тропинка, в двадцати шагах!
      – Мы не могли ее найти, барашек! Ларри, я же говорила вам, что мы ходим кругами! А потом Ларри подвернул ногу – теперь он еле передвигается… Ах, боже мой, Серхио, ну наконец-то у нас появился шанс попасть домой! Мы так замерзли, так проголодались… Ты ведь поможешь Ларри идти?
      Серхио, подозрительно оглядывавший обоих, мрачно кивнул.
      – Ты поддерживай его с одной стороны, – щебетала Саманта, помогая безмолвствующему Ларри подняться, – я с другой, и пойдем быстрее… Хоть бы уж поскорее попасть в тепло!
 
      Поскорее не получилось: Ларри еле тащился, отчаянно сопел и через каждые двадцать шагов останавливался, чтобы подобно аисту постоять на одной ноге. Саманта, придерживая его за локоть, машинально подстраивала шаг под его неровную поступь, практически не ощущая черепашьего течения времени, – она еще не отошла от эпизода на бревне и целиком пребывала во власти дурманящих мыслей и надежд, которые заводили ее так далеко, что у бедного Ларри волосы бы встали дыбом, узнай он про некоторые из этих безумных чаяний. Что касается Серхио, то он, будучи, по сути, добрым малым, довольно быстро забыл про свое раздражение, все больше проникаясь жалостью к хромающему страдальцу.
      – Черт, Ларри, как же вас так угораздило? Вы наступили на торчащий корень?
      Ларри, отдуваясь, помотал головой. Саманта пришла ему на помощь:
      – У него нога попала в ямку и подвернулась. Думаю, это классическое растяжение связок… Барашек, развлеки нас чем-нибудь, что ли. А то Ларри с ума сойдет, пока доберется до кровати.
      – Я вам кто, клоун? Мне спеть комические куплеты, почитать стишки? Достаточно того, что я вас нашел… А вот кстати: с Оскаром как-то раз приключилась похожая история. Когда Оскар был студентом, он однажды с двумя приятелями поехал в Нью-Йорк. Ну там – полюбоваться на Эмпайр-Стейт-билдинг, погулять по Центральному парку, сходить на Бродвей… И вот поздно вечером, развлекшись, как только можно, троица возвращается в свою гостиницу и узнает, что лифт не работает. А их поселили на тридцатом этаже.
      – А в гостинице был один лифт? Серхио, сколько столетий этой байке?
      – Ты сама просила, чтобы я вас развлек. Возможно, все лифты не работали – представим, что на подстанции произошел пожар и все электричество вырубилось. И вот они поволочились на тридцатый этаж. И сразу же договорились: один приятель будет с первого по десятый этажи ублажать двоих других песнями, другой с десятого по двадцатый будет вслух читать стихи, а после двадцатого этажа Оскар начнет рассказывать забавные истории. Так они и поступили: вначале один пел, потом другой декламировал, и вот они дотащились до двадцатого этажа. «Ну, Оскар, – сказали они, – теперь твой черед. Расскажи нам что-нибудь веселенькое». «Хорошо, – неторопливо ответил Оскар. – Я хочу вам сказать, что мы забыли ключ от номера на первом этаже!» Не слышу бурной реакции… О! А вот и он сам – смотрите-ка, поспешает нам навстречу. Интересно, он дожарил своих лучших в мире худосочных цыплят? Ужасно хочется жрать. Ну, Ларри, еще одно послед–нее усилие – и можете падать в объятия Оскара.
      Как оказалось, благополучное возвращение из леса – воистину радостное событие. К тому же сейчас в доме было уже так тепло, так нестерпимо вкусно пахло разной едой, что сказочно-лесная романтика немного выветрилась у Саманты из головы. Дабы окончательно вернуться из заоблачных высей на грешную землю, она принялась неумело кромсать уже выставленных на стол цыплят длинным острым ножом, Оскар между тем бросился искать бинты для усаженного на диван измученного Ларри, а оставшийся не у дел Серхио включил телевизор, разыскал на одном из каналов какое-то дегенеративное песенное шоу и принялся упоенно подпевать троице извивающихся размалеванных девиц в почти не существующих платьицах, которые почему-то каждые несколько секунд так вытягивали губы трубочкой, что все одновременно становились похожи на Анджелину Джоли.
      – Серхио, – взмолился появившийся Оскар с наконец-то найденными бинтами, – убери этих благонравниц!
      – Кого? – изумленно спросил Ларри, тоже развернувшийся к телевизору.
      – Поющих и танцующих девочек в телевизоре я всегда называю высоконравственными девушками, – терпеливо объяснил Оскар. – Может, выключим?
      – Нет! – ответили Серхио и слегка оживший Ларри хором.
      – Смотри-ка, Оскар, – процедила Саманта, – наконец нашлось нечто, что объединило этих двоих. Да, Ларри, это вам не оперу слушать. Нравится? Барби, Синди и Шелли. Шесть стальных щупалец снизу, шесть силиконовых футбольных мячей сверху и ни одной извилины на троих – о чем еще мечтать… Если вы немедленно не выключите телевизор, то не получите свой кусок цыпленка!
      – Да ладно вам, укротительница, – сказал Ларри с игривыми интонациями, которых Саманта прежде не слышала, и посмотрел на нее так красноречиво, что у нее чуть не вздыбились все позвонки. – Нужны мне эти силиконовые мячики… Поползу бинтовать ногу.
      Вечер прошел мирно, оживленно и вполне дурашливо-празднично – даже в привычной, казалось бы, процедуре игры начисто исчез момент лихорадочного азарта. Оскар требовал, чтобы ему, как имениннику, подыгрывали, Серхио сыпал анекдотами, Саманта заливисто смеялась – настолько мелодично, насколько могла. Время от времени в ее памяти всплывал… пожалуй, даже не поцелуй – эскиз, набросок настоящего поцелуя, но ее вновь охватывало все то же смутьянящее томление, сознание начинало затмеваться, и она совершала невообразимые глупости: один раз до предела взвинтила цену, будучи уверена, что имеет на руках каре, и лишь после вскрытия карт обнаружила, что у нее только рядовая тройка.
      – Ну? – весело спросил Серхио? – И где твоя четвертая семерка?
      – Странно… – пробормотала Саманта. – Я была убеждена, что их у меня четыре… Оскар, ты не добавил в свой голландский табак галлюциногены?
      После девяти Серхио возжелал выпить кофе. Саманта немедленно вспомнила вкуснейший ирландский крем-кофе, которым Ларри угощал ее «У Бенджамина», и стала настаивать, чтобы Оскар изготовил нечто подобное. Однако ликера «Бейлис» у него не оказалось, взбитых сливок тоже. Ларри начал припоминать разные варианты подобных напитков, но для «Французской девы» требовалось бренди, для «Черного монаха» – особый сорт коньяка, для «Взрыва из прошлого» – текила. Оскар только сокрушенно разводил руками. Потом, порывшись в своих запасниках, он все же отыскал бутылочку ликера «Малибу» из ямайского рома и кокосовых орехов – его за неимением прочих ингредиентов без всяких изысков и смешали с черным кофе, а Саманта окрестила этот напиток «Кофейно-кокосовым блаженством».
      Вечерние минуты шли своим уютным чередом, и она понимала: случись сегодняшняя сцена в березняке или нет, вечер все равно прошел бы примерно так. При любом раскладе они бы дурачились, рассказывали разные истории, играли и выпивали. И она, и Ларри, даже если бы между ними ничего не произошло, вели бы себя так же, как вели сейчас. Но какие-то струны в душе Саманты диссонировали с окружающей ее привычной комфортной обыденностью. И наконец она поняла, что является причиной этого душевного диссонанса: просто она вновь ощущала себя коконом. И ей вновь казалось, что вот-вот, с минуты на минуту, свершится дивное превращение – огромная сверкающая бабочка прорвет какую-то невидимую завесу, и весь привычный мир зальет ослепительный свет.
      Около одиннадцати Ларри заявил, что нога разболелась еще сильнее и он собирается пойти лечь. Оскар сочувственно покивал, Серхио даже не обернулся, когда Ларри, придерживаясь за стену, выползал из комнаты, – он вновь включил телевизор и теперь с головой погрузился в популярный мюзикл 50-х годов, где все герои носили шелковые шейные платки, а все героини с перетянутыми осиными талиями – полупрозрачные перчатки. После ухода Ларри Саманта посидела у телевизора еще с полчаса, а потом, припомнив что-то важное, резко повернулась к Оскару:
      – Оскар, милый, на втором этаже прохладнее, чем здесь?
      – Нет, сейчас весь жар от камина поднялся наверх – там даже теплее. Но к утру может стать чуточку свежо. Боишься замерзнуть?
      – Я страшная мерзлячка. Ты говорил, что у тебя есть пледы. Можно мне взять на ночь парочку пледов?
      – Конечно. Только… Ох, мой бог – они же лежат в той комнате, которую занял Ларри. А он уже спит, наверное.
      – Вряд ли. Ему нога не даст так быстро заснуть. Пожалуй, поднимусь к нему. А потом тоже пойду спать.
      – Ты не будешь досматривать фильм? – поинтересовался Серхио, оборачиваясь. Вот теперь он превратился в само внимание.
      – Я его уже видела раза три. И потом я ужасно устала: встала рано, надышалась концентрированным кислородом, да еще это приключение в лесу… Прощаюсь с вами до завтра. Смотрите не напейтесь без меня, а то ты, барашек, давно к этому стремился.
      Вновь поднявшись по чудесно скрипящей лестнице, Саманта постучала в дверь спальни.
      – Да-да, – отозвался голос изнутри, – что случилось?
      – Ничего, – еле слышно проговорила Саманта, приоткрывая дверь и осторожно просачиваясь в густую темноту. – Простите за вторжение. Вы еще не спите?
      Ларри присел на кровати, кутаясь в одеяло.
      – Разве заснешь, когда внизу так оглушительно распевают голливудские звезды?
      – Ложитесь, ложитесь. Сказать Серхио, чтобы он сделал потише?
      – Не стоит. Все равно ступня так болит, что сил нет. Маяться под музыку все-таки веселее.
      – Бедный Ларри… – Саманта сделала еще несколько опасливых шагов в глубь комнаты. – Вы положили под ногу подушку?
      – Даже две. Но толку мало: боль немного ослабевает, только когда я лежу на спине. Так не заснуть. А стоит мне повернуться на бок и слегка повернуть ногу, на нее словно испанский сапог надевают.
      – Бедный Ларри… Это я виновата, что потащила вас в эту рощу. Ну что я могу для вас сделать?
      – Сядьте рядом, пожалуйста, – сказал Ларри негромко. – Посидите со мной. Хорошо?
      Кивнув, Саманта уселась на краешек кровати. Попыток обнять ее, поцеловать или хотя бы взять за руку от Ларри не последовало. Он просто продолжал смотреть на нее, опершись на локоть.
      – О-о… Какая чудесная музыка заиграла. Жалко, что я превратился в инвалида, а то мы могли бы с вами потанцевать.
      – Нет, нет. Я очень плохо танцую, лучше и не пытаться. Я отдавила бы вам обе ноги и опять превратила бы в инвалида.
      – Вряд ли – я бы, наверное, этого даже не ощутил. И потом вы вовсе не кажетесь неуклюжей.
      – Если так, потанцуем в другой раз. Без свидетелей под полом.
      – Договорились. – Ларри откинулся на подушку и вздохнул. – Нет в жизни абсолютного счастья. Момент, когда наконец опускаешь голову на подушку, – один из самых сладких в жизни. Противно, когда он испорчен тяжелыми мыслями или болью.
      – Надо же… Вы так любите отходить ко сну?
      – Грешным делом да. Я вообще ужасно ленив. Могу час валяться в кровати, когда проснусь.
      – Готова спорить, тут я вам дам фору. А какие еще моменты вы считаете самыми сладкими в жизни?
      Ларри потянулся и подложил руки под голову.
      – Когда валяешься в кровати, а рядом стоит миска с солеными сухариками. Я их обожаю.
      – Однако валяние в кровати вы опять поставили на первое место. Еще?
      – Когда валяешься в кровати, с одного боку стоит миска с солеными сухариками, а с другого…
      – А то, что с другого, по степени сладости идет после сухариков?!
      – Это смотря что с другого. Точнее, смотря кто.
      Саманта тихо засмеялась и вдруг, неожиданно для себя, протянула руку и легко, кончиками пальцев, провела по волосам Ларри. Они оказались такими мягкими, приятными на ощупь, что Саманта не смогла отказать себе в удовольствии еще немного погладить его по голове. Ларри молча смотрел на нее и по-кошачьи чуть прижмуривался, когда ее пальцы в очередной раз начинали путь сверху вниз.
      – Я смотрела фильм, где героя заколдовали так, что он в течение суток мог говорить только правду. Действие колдовства началось ровно в полночь, когда он лежал в постели с любовницей. И именно в этот момент она спросила: «Милый, тебе понравилось?» А из его открытого рта вдруг вырвалось: «Бывало и получше»!
      Ларри фыркнул:
      – Да уж, бывает по-всякому. Но в общем, это неплохо – особенно когда так ужасно не болит нога.
      Он все-таки повернулся на бок, и ладонь Саманты оказалась под его щекой. Не став высвобождать руку, Саманта придвинулась поближе и другой рукой потеребила мочку его уха. Это было так странно: сидеть в темной комнате на краю расстеленной кровати, в которой обретается Ларри… Неужели они сегодня поцеловались? А теперь ведут чинную беседу как ни в чем ни бывало. Только почему-то он лежит на ее руке. Все странно, все не так, как бывает обычно. Но почему-то эта странность ее абсолютно устраивает. Почему-то ей немножко груст–но, почему-то она испытывает бездну каких-то смутных перемешанных чувств без названия и почему-то – в этой теплой ночной темноте – дико хочется откровенничать, раскрывать все свои тайны, но только шепотом.