Разве у Ориэллы без того мало забот, чтобы еще заставлять ее тревожиться о совершенно чужом народе? Правда, если он не предупредит ее о возможных последствиях и случится худшее, не падет ли вина и на него, Чайма? С другой стороны, если пророчество было правдивым, то разве рассказ о грядущем несчастье поможет предотвратить его? Чайм поежился под испытующим взглядом Ориэллы. Анвар тоже начал хмуриться. Видимо, все же придется дать магам объяснения.
      - Хорошо, - начал он, - мне, видимо, в любом случае надо рассказать вам...
      "Нет! Молчи, смертный!"
      Чайм осекся, узнав голос Басилевса. Судя по изумленному лицу Анвара и по легкому вскрику Ориэллы, беззвучная речь Молдана была внятной и для них.
      - Гром и молния, кто это? - воскликнула Ориэлла. - Несомненно, это голос того, кто недавно защитил меня от Смерти. Но почему ты должен что-то скрывать от нас? Нам нужно знать все...
      "Этого им знать не надо. - Голос Басилевса был суровым. - Ты делаешь ошибку, маленький Эфировидец!"
      Ориэлла и Анвар недоуменно хмурились, и Чайм понял, что на сей раз Молдан обращался только к нему и до магов слова Басилевса не дошли.
      "Мы с тобой оба знаем, что говорило твое видение, - продолжал Молдан уже более мягким тоном. - Когда Пламенеющий Меч окажется в руках Ориэллы, это может и вправду означать гибель Ксандима, но сейчас ставка гораздо больше, чем даже судьба одного народа".
      "Хорошо тебе говорить, - возразил Чайм, и от волнения едва не сказал этого вслух. - Ведь не о твоем же народе идет речь..."
      Басилевс вздохнул.
      "Маленький Эфировидец, - начал он, - мой народ сам в древности очень и очень тяжело пострадал по вине чародеев. Молдай лучше всех племен и народов знают, какой вред они способны причинить. Но сейчас в их среде зародилось новое зло, и, чтобы спасти от него мир, я готов пожертвовать и собой, и тем, что осталось от моего народа. Может быть, так и случится, и тогда наши народы обречены, а может быть, и нет. Твое пророчество могло быть темным или просто обманчивым, и будем надеяться, что это так и есть. Но в любом случае ты не смеешь обременять этих магов своими сомнениями и страхами, ибо сомнения в битве - опасны, а если победят Темные силы, судьба твоего народа наверняка будет плачевна".
      Чайм понимал, что Басилевс прав. Несколько лун назад после своего удивительного видения он думал то же самое. Эфировидец склонил голову в знак уважения к мудрости Молдана. "Я понял, - ответил Эфировидец, на этот раз тщательно стараясь скрыть свои мысли от магов. - Это бремя - только мое".
      ***
      Отбросив кристалл, Элизеф выругалась. Она так ничего и не узнала! Этой стерве опять удалось обмануть ее - обмануть мага Погоды, столько сил положившую на эту слежку. Миафан будет вне себя!
      Слегка успокоившись, волшебница заметила, что охранники вопросительно смотрят на нее, явно ожидая приказаний. Между ними неподвижно стоял Ваннор, скованный заклинанием. Уж не его ли упорное сопротивление помешало ей добиться успеха? Ну ладно, все равно сегодня от него больше толку не будет, однако в будущем придется любыми способами сломить проклятое упрямство купца, прежде чем снова использовать его жизненную силу. Элизеф сняла заклинание, и кровь хлынула из раздробленной руки Ваннора. Ноги у него подкосились, но наемники быстро подхватили его под руки и поставили вертикально.
      - Положите его куда-нибудь! - крикнула Элизеф. - Да перевяжите ему руку: не хватает еще, чтобы он умер от потери крови? - ,И, прихватив кристалл, она вышла из комнаты.
      Возвращаясь к себе, волшебница постепенно успокоилась. Кое-что все же удалось выяснить. В конце концов, теперь она хотя бы точно знает, что Ориэлла возвращается на север и попытается воспользоваться помощью ксандимцев. Вернувшись в свои покои, Элизеф решила выпить вина и поесть фруктов, чтобы восстановить силы после магического сеанса. Итак, пришла пора действовать. Неизвестно, что у нее там за таинственные южные союзники, но, если она осмелится вернуться в Нексис, пусть готовится к поражению. А Ваннор послужит отличной приманкой. Теперь Элизеф был нужен какой-нибудь смертный, чтобы послать его к мятежникам. Пусть сообщит им, что их бывший предводитель у нее в плену. И кажется, у нее на примете есть такой человек. Не откладывая дела в долгий ящик, Элизеф накинула теплый и очень темный плащ, взяла свой жезл и вышла из Башни магов.
      Она осторожно пересекла двор, стараясь держаться в тени. Одинокий охранник у верхних ворот не заметил волшебницу, а вооруженные наемники, охранявшие нижние ворота, интересовались лишь теми, кто пытался войти, а не выйти. К тому же они были слишком поглощены игрой в кости. Элизеф взяла это на заметку. Завтра эти болваны пожалеют о своем небрежном отношении к службе. Но это потом. По-прежнему стараясь держаться в тени, Элизеф миновала мост и исчезла во тьме.
      Глава 11
      НОЧНЫЕ УБИЙСТВА
      Гринца подгонял голод, и в основном тот, что не давал покоя его маленькому любимцу - щенку по кличке Воин. Поэтому ему пришлось снова покинуть свое надежное убежище в Большом Пассаже. На улицах было холодно и опасно, но все же ловкий воришка, каким был теперь сын Тильды, мог там кое-чем поживиться, особенно если учесть, что Гринц делал большие успехи в своем новом "ремесле".
      И все же он с большой неохотой покидал свое гнездышко. Мальчишка уютно устроился в маленькой клетушке в заброшенной части Пассажа. Оберегая свое пристанище от непрошеных гостей, он завалил дверь всяким хламом, оставив узкую щель, в которую мог пролезть лишь костлявый мальчишка. Мало того Гринц устроил своеобразный туннель в коридоре, положив в один ряд две бочки без днищ. В комнатушке имелось еще высокое окно, забранное железными прутьями. Это окно малолетний воришка завесил старыми мешками для защиты от сквозняков и время от времени использовал в качестве запасного выхода.
      В своем убежище мальчишка хранил все, чем ему за это время удалось поживиться - найти или стащить. В кособоком ящике лежала его "посуда" треснувшая пивная кружка, старый дырявый горшок, две миски - его и Воина, ложка, которую Гринц выпрямил, как мог, столовый нож со сломанной ручкой, а также - четыре деревянных подноса, предмет особой гордости хозяина, сделанные из днищ тех бочек, что теперь служили входным "коридором" В горшочке из-под каши (первом трофее Гринца), как и в кувшине с крышкой, где когда-то был мед, рачительный хозяин запасал воду (ее приходилось таскать от колонки, и было это дело очень трудоемким).
      В углу воришка соорудил себе постель. На каменный пол он положил старую дверь, а сверху навалил побольше соломы. На солому Гринц набросал всякого тряпья - все, что удалось стащить у зазевавшихся портных в Пассаже. По ночам, закончив на текущий день борьбу за выживание, мальчишка и его собачонка отдыхали в этой теплой и уютной каморке. Гринц отважно стащил два шерстяных одеяла прямо с бельевой веревки, к изумлению и огорчению хозяйки, которая считала, что стены, окружающие двор, достаточно высоки. Ими он застилал свое своеобразное ложе, а венчала все это сооружение овчина, которую однажды вечером Гринц стянул из мастерской кожевника на рыночной площади. Огня здесь нельзя было разводить, но зато хозяину удалось собрать целую коллекцию разнокалиберных ламп, а также восковых и стеариновых свечей. В углу Гринц поставил старое ведро, которым пользовался для собственных нужд, закрывая его вместо крышки огрызком доски, на который он клал камень, а рядом - ящик с соломой и опилками для щенка. Каждую ночь мальчишке приходилось совершать трудную и небезопасную вылазку на улицу, чтобы вылить содержимое ведра и ящика в ближайшую сточную канаву.
      На самодельных полках из кирпича и досок хранилась всякая всячина: обломок меча длиной не больше фута (весьма полезный для открывания окон), разные одежки, снятые с бельевых веревок, рукавицы, варежки, шарфы, платки; иголки, нитки, ржавые гвозди, разнообразные деревяшки, расчески, какие-то кольца и безделушки, цены которых он и сам не знал, а также - драгоценная трутница и бутылочка с лампадным маслом, запас которого он пополнял при малейшей возможности. Все это если не было прямо необходимо Гринцу, то могло, по его мнению, когда-нибудь пригодиться. В числе главных сокровищ парнишки был острый кинжал с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, который лежал на полочке у кровати (Гринцу до сих пор становилось дурно, когда он вспоминал, что снял его с тела утопленника, вынесенного на берег волнами).
      Съестные припасы Гринц держал в мешке, который висел на крюке, вбитом в потолок. Это был единственный способ уберечь еду от крыс. Но сегодня вечером, хотя Гринц обшарил весь Пассаж, мешок был пуст, и Воин уже начал скулить от голода. Гринц вздохнул: как все-таки не хочется вылезать на улицу. Здесь ему нравилось куда больше, чем в той жалкой каморке, где он жил когда-то с матерью. Здесь его никто не ругал и не бил; сюда не шлялись всякие пьяные негодяи - клиенты матери. И здесь Гринц не был одинок - рядом всегда был лучший его друг Воин. В городе же мальчишку подстерегало множество опасностей, и к тому же он всегда боялся, что в его отсутствие со щенком случится что-нибудь ужасное. Вдруг кто-нибудь отыщет его убежище и выбросит Воина на улицу. Вдруг...
      - Не будь дураком, - пробормотал Гринц себе под нос. В конце концов выбор у него невелик: или красть, или голодать. Сам-то он еще готов был потерпеть, но допустить, чтобы голодал его Воин, Гринц не мог. Он взял на руки своего любимца, ласково погладил и решительно сунул в специальную корзину (также "уведенную" у зазевавшегося торговца) и крепко прикрутил крышку веревкой. Эту корзину Гринц вешал на тот же крючок, что и мешок для еды. К тому времени, когда Воин уже не сможет помещаться в корзине, он станет достаточно сильным, чтобы самому защищаться от огромных крыс.
      Мальчишка заткнул за пояс кинжал и сломанный меч и накинул на себя уличную одежду - род плаща. У этого одеяния была своя история. Один из постоянных клиентов матери, одноногий моряк, списанный на берег из-за увечья, привязался к мальчишке и даже научил его шить (с полного одобрения нерадивой Тильды). Правда, Гринц считал, что это занятие исключительно для девчонок, но старина Там (так звали матроса) быстро отучил мальчишку от подобных глупостей, и сейчас Гринц был благодарен ему за эту науку. Он кое-как сшил свой "плащ" из кусков меха, фланели, бархата, парчи и других теплых тканей, которые позаимствовал в складских помещениях Пассажа. Это лоскутное одеяние хорошо скрывало фигуру и было достаточно коротким, чтобы не путаться под ногами, и достаточно свободным, чтобы его можно было сразу сбросить (например, если тебя попытаются схватить). Кроме того, по бокам плаща были сделаны длинные разрезы для того, чтобы, быстро высвободив руку, схватить пирог или перерезать ремешок у кошелька. Внутри плаща имелось множество карманов для добычи. Обучая Гринца шитью, старина Там, бывало, рассказывал ему сказки, чтобы сделать обучение более приятным, и мальчишке особенно запомнилась сказка о волшебном плаще-невидимке.
      Вот бы заполучить такой плащ, думал он. Однако и его нынешнее одеяние было настоящим воровским плащом и давало парнишке некоторую уверенность в себе.
      Используя ящики как ступеньки, Гринц залез на подоконник и погасил все лампы и свечи, кроме одной. Потом он пролез между прутьями и, спрыгнув вниз, оказался на улице.
      Под покровом темноты Гринц направился в сторону реки, туда, где были порт и купеческие склады. Ночь была холодной, но плащ защищал Гринца от стужи. Немногочисленные прохожие, занятые своими делами, не обращали на мальчишку никакого внимания.
      Однако, поразмыслив, Гринц решил не ходить к реке. Он специализировался в основном по квартирным кражам, а в этой части города, с ее ветхими домишками, трухлявыми дверями и слабыми замками, было больше всего легкой добычи (если, конечно, в домах вообще была хоть какая-то еда). На этот раз Гринцу повезло. С третьей попытки он разжился огарком свечи, несколькими овсяными лепешками и черствым, очевидно, несвежим мясным пирогом. Благословив свою удачу, Гринц выбрался на улицу и пустился в обратный путь.
      Уже стояла глухая ночь, и в это время на улицах было опасно. Гринц старался избегать людей: пару раз он уже нарывался, и это научило его осторожности. По городу давно уже ходили упорные слухи о шайке людоедов, которые переодеваются нищими, чтобы обмануть бдительность своих жертв. Впрочем, и у этого опасного времени были свои преимущества: как раз сейчас завсегдатаи кабачков разбредались по домам, а пьяный человек - куда более легкая добыча для карманного воришки, нежели трезвый. Впрочем, не один Гринц желал поживиться за счет своих более удачливых сограждан, и поэтому люди становились все подозрительнее и осторожнее и старались ходить группами ради большей безопасности. Кроме того, мальчишка, конечно же, не мог тягаться с вооруженными головорезами, и случалось, его до полусмерти избивали негодяи, которые не ограничивались простыми карманными кражами, а совмещали грабеж с убийством.
      Поэтому Гринц решил, что на сегодня хватит. Не стоит рисковать жизнью из-за нескольких медяков. Он боялся даже подумать, какая судьба ожидает Воина, если его хозяина прирежут в какой-нибудь подворотне. Гринцу и самому было невдомек, сколько раз уже белый щенок спасал ему жизнь.
      Парнишка уже предвкушал свидание со своим любимцем. Сейчас они вместе поедят, а потом уснут в своей уютной каморке, вдали от этих холодных и опасных улиц. Гринц, хорошо знавший эту часть города, пошел короткой дорогой и вскоре оказался уже недалеко от Пассажа. Тут он замедлил шаг: предстояла едва ли не самая трудная часть путешествия. Никто не должен видеть, как он будет лезть в окно. Никто не должен знать о его убежище.
      Прежде чем попасть в узкий переулок, куда выходило окно, Гринцу предстояло пересечь широкую улицу. Здесь следовало быть особенно осторожным: это место облюбовали нищие. С опаской продвигаясь вдоль темных стен, Гринц услышал впереди чьи-то шаги. Он замер на месте, словно заяц, почуявший охотника, и осторожно выглянул из-за угла. Вдали маячила высокая фигура в плаще с капюшоном, и было в ней что-то (Гринц и сам бы не смог объяснить свои чувства), что заставило парнишку съежиться и поспешно спрятаться в тень, пока этот зловещий призрак не заметил его.
      Гринц попытался уговорить себя не бояться. Это просто какой-то глупец в такой час возвращается домой, и у него могут быть деньги, убеждал Гринц. Нельзя упускать такой случай! Правда, до карманов этого неизвестного не доберешься, но ведь можно и попросить подаяния... Однако, как ни старался Гринц, ему никак не удавалось уговорить себя попробовать. Казалось, никакая сила не может заставить его приблизиться к этому зловещему черному существу. Ноги парнишки буквально приросли к мостовой. При этом Гринц успел заметить, что улица с появлением неизвестного опустела как по волшебству. Наконец жуткое видение прошло мимо, и Гринц вздохнул с облегчением. Но все равно он не смел двинуться с места, пока неизвестный не скроется из вида. Зажмурив глаза, юный карманник прислушивался к пугающему звуку шагов и неслышно молился, чтобы страшный прохожий поскорее убрался.
      Внезапно шаги замерли. Гринц похолодел. Неужели черный человек решил вернуться? Он боялся посмотреть в ту сторону, но неизвестность была еще хуже, и Гринц мужественно заставил себя открыть глаза.
      - Смилуйтесь, высокочтимая госпожа! Не пожалейте медяка для бедной слепой старухи!
      Гринц с удивлением увидел дряхлую нищенку, которая, шаркая, приближалась к ужасной фигуре. Старуха, похоже, действительно слепая, раз не убежала, как остальные нищие. Но тогда как же она узнала, что перед ней - женщина?
      Старуха остановилась, освещенная фонарем, висевшим на углу. Женщина в черном плаще подошла к ней вплотную - и протянула руку. Гринц так и ахнул. Повезло же старой ведьме! А он-то, дурак, чего испугался? Упустить такую возможность!.. Но долго расстраиваться ему не пришлось: в руке высокой женщины что-то блеснуло, и старуха нищенка как подкошенная рухнула на мостовую. Послышался негромкий смех, от которого Гринца передернуло, и фигура в черном скрылась за углом.
      Но скоро Гринц пришел в себя и осмелился выйти из своего укрытия. Нищенка по-прежнему валялась посреди улицы. Зверский холод и боязнь за щенка подгоняли мальчонку, но, чтобы добраться до своего окна, Гринц неминуемо должен пройти мимо тела слепой старухи. "Я побегу, - решил Гринц. - Я побегу и не стану смотреть на старуху, нельзя туда смотреть..."
      И все же он не смог удержаться и взглянул. Словно чья-то невидимая рука повернула его голову, но потом он всю жизнь жалел о своем любопытстве. Старуха лежала на мостовой вверх лицом, и на нем застыло выражение смертельного ужаса, а на лбу ее, словно клеймо, горел серебристый отпечаток человеческой ладони. Гринц оцепенел от страха, не в силах оторвать глаз от жуткого зрелища.
      Придя в себя, он без оглядки кинулся прочь, к своей каморке в Пассаже. Он даже не заметил, как влез в окно и спрыгнул на пол. Выудив щенка из корзинки, он судорожно прижал его к себе и сразу же забрался в постель, кусая губы, чтобы не заплакать. Как хорошо, что у него есть Воин! Не будь щенка, Гринц, кажется, никогда больше не осмелился бы выйти на улицу.
      ***
      По ночам Нексис, как обычно, принадлежал нищим, проституткам, грабителям и прочему сброду, но Элизеф шла по темным улицам без опаски. Хотя лицо ее трудно было разглядеть под низким капюшоном, ореол власти и опасной силы, окружающий колдунью, мог отпугнуть любого. Лишь один человек осмелился приблизиться к ней, и то это была слепая старуха. Элизеф почти брезгливо отняла жизнь у старой нищенки, чтобы усилить таким образом свою колдовскую власть. К удивлению колдуньи, жизненная сила даже столь немощного существа опьянила ее подобно крепкому вину и принесла с собой чувство бодрости и душевной и телесной крепости. Только теперь Элизеф наконец поняла, почему Миафан так пристрастился к человеческим жертвам. Ну что ж, век живи - век учись, подумала колдунья. Этим, конечно, стоит заняться, но не сейчас. Сейчас у Элизеф были другие дела, и она уже почти дошла до нужного дома, который нашла, глядя в магический кристалл.
      ***
      Берн починил пол и крышу пекарни, побелил стены. Он усердно трудился, чтобы привести свое заведение в порядок, и ему это удалось во всем, кроме самого главного: выпекать хлеб по-прежнему было нельзя по одной простой причине: во всем Нексисе невозможно было достать муки ни за какие деньги...
      Этой ночью пекарь, как обычно, одолеваемый бессонницей, сидел за бутылкой в нижней комнате (которая, собственно, и была пекарней) у старой печки. Каждый день он разжигал огонь в обеих печах - ив старой, и в новой, которая была побольше. Он соорудил ее вскоре после гибели Торла, его отца, когда дело наконец-то перешло к Берну. Огонь, горевший в печах, согревал тело молодого пекаря, но не его душу. Он не мог отделаться от скверного чувства человека, потерпевшего поражение. В свое время Берн выдал повстанцев и убил отца, чтобы завладеть пекарней, и что же? Запасы муки и дрожжей иссякли за время этой бесконечной зимы, а девушка, на которой он хотел жениться, черноволосая дочка овдовевшего портного, жившая по соседству, бросила Берна, не в силах больше сносить его тяжелый нрав и злобные выходки. Берн выругался вслух. Какая несправедливость!
      Занятый своими мыслями, Берн незаметно для себя задремал и очнулся от того, что услышал, как хлопнула дверь. Он вскочил и снова хотел выругаться, но замер в изумлении. Перед ним стояла фигура в черном плаще, но лицо ее скрывал низко надвинутый капюшон. Пекарь потянулся за кочергой, лежащей у печки, но рука его застыла в воздухе. Не говоря ни слова, ночной гость откинул капюшон, и, увидев его лицо, пекарь вскрикнул и упал на колени. Он узнал мага Погоды Элизеф.
      Она засмеялась.
      - Да, смертный, это я. Неужели после того, как ты тогда прибежал в Академию, чтобы предать своего отца, ты думал, что больше не увидишь меня?
      Берн, который вовсе ни о чем таком не думал, испуганно молчал. Колдунья снова засмеялась и, не обращая на него внимания, взяла стул и уселась перед печкой.
      - Разве ты, пекарь, настолько обнищал, что тебе нечем угостить свою гостью? - резко спросила она.
      - Прости меня, высокочтимая госпожа! - опомнился Берн и поспешно бросился за хрустальным бокалом и бутылкой хорошего вина (большая редкость в эти трудные времена). Водрузив это все на столик, он налил вина страшной гостье, которая тем временем грела у огня свои изящные белые ручки. Сам хозяин взял свою пузатую кружку с отвратительным крепким пойлом, в котором топил свою печаль, и уселся на второй стул, ежась под холодным взглядом колдуньи. Милостивые боги, что ей от него понадобилось? Чем он может угодить ей?
      Элизеф искоса поглядывала на перепуганного пекаря, но молчала. Наконец решив, что его любопытство и страх достигли предела, она заговорила:
      - Смертный, однажды ты оказал ценную услугу Волшебному Народу, указав местонахождение мятежников, эти язвы на теле нашего города. Такая преданность заслуживает высокой награды, но сейчас я вновь рассчитываю на твою помощь.
      Она вкратце изложила то, что ему предстоит сделать. При этом Элизеф внимательно следила за Берном. Сначала лицо пекаря выразило изумление, затем - жадность. Он уже мысленно прикидывал свой гонорар, и Элизеф невольно улыбнулась. Все смертные одинаковы. Интересно, о чем этот негодяй осмелится попросить ее?
      Однако просьба Берна весьма удивила волшебницу.
      - Как ты сказал? - переспросила она. - Тебе нужно зерно? Ты не ошибся?
      Пекарь отчаянно закивал головой.
      - В городе нет муки, госпожа. Я не могу заниматься собственным делом. Но представь себе, если я стану единственным, кто печет хлеб в этом городе! Ходят слухи, - осторожно добавил он, - что у магов в Академии полным-полно всего.
      "Надо будет выяснить источник подобных слухов", - подумала Элизеф и, с трудом сдерживая смех, ответила:
      - Разумеется, ты получишь то, что просишь. Но с условием: ты должен отправиться немедленно.
      Пекарь был поражен.
      - Да, конечно, госпожа, - бормотал он. - Но как же тогда зерно? запинаясь, спросил он.
      Элизеф поразилась наглости этого малого, который осмелился намекнуть, что она может не сдержать слова.
      - Ты получишь его прямо сейчас, - веско сказала она. - Покажи, где ты собираешься его хранить? У тебя есть надежное место?
      Берн кивнул и привел ее в погреб.
      - Хорошо, - сказала волшебница. - Теперь - помолчи. - Она мысленно вернулась в кладовые Академии и, сосредоточив свои силы, произнесла заклинание переноса. Пронесся сильный порыв ветра, раздался хлопок, и не успел Берн опомниться, как погреб доверху наполнился мешками с отборным зерном.
      - О госпожа... - По физиономии пекаря Элизеф поняла, что отныне он всецело в ее руках. - Теперь я все для тебя сделаю... Все, что угодно!
      - Ты уже знаешь, что мне угодно. - Пекарь начал ей надоедать. Необходимо, чтобы он пустился в путь до рассвета. Когда они вышли из погреба, колдунья собственноручно заперла двери и наложила на них заклятие.
      - Вот смотри, пекарь, для защиты твоих драгоценных запасов я заговорила двери, и каждый, кто коснется их, будет убит.
      Берн ошарашенно посмотрел на нее.
      - Но как же, госпожа... - промямлил он.
      - Когда ты вернешься, - продолжала Элизеф, словно не слыша его слов, и выполнишь мое поручение - сообщи мне об этом, и я сниму заклятие. А теперь торопись, смертный, пока я не пожалела о своей щедрости.
      Этого было достаточно. С торжествующей улыбкой Элизеф покинула пекарню. Она уже заранее представляла себе разочарование Берна, когда, вернувшись с опасного задания, он узнает, что Миафан все это время бесплатно раздавал съестные припасы, и со злорадством воображала ярость Верховного Мага, когда наутро он обнаружит, что большая часть запасов зерна исчезла неизвестно куда.
      ***
      Наступила ночь. Занна изнывала от тягостного ожидания. Она с волнением и надеждой ждала удобного момента, чтобы воплотить свой новый замысел. Главная трудность состояла в том, что ей ни в коем случае нельзя было попадаться на глаза Джаноку. Приходилось сдерживать нетерпение и ждать, когда все, а в особенности жестокий старший повар, улягутся спать. Выбираться из кладовки в темноте было ужасно трудно, но даже если бы девушка захватила с собой свечу, она вряд ли бы решилась ее зажечь. Бочки, ящики и кувшины, которыми была заставлена каморка, превращали ее в настоящий лабиринт, и Занне пришлось пробираться к выходу на четвереньках. Путь этот казался ей нескончаемым. Когда она была уже почти у самой двери, рядом с ней вдруг обрушилось несколько мешков. Девушка попыталась воспрепятствовать обвалу, но безуспешно. Падающие тюки сбили ее с ног, и несколько мгновений Занна лежала на полу, закрыв глаза, и в ужасе ждала, когда на нее обрушатся остальные мешки. Но этого не случилось. Потирая ушибленные места, Занна мысленно возблагодарила богов за то, что сравнительно дешево отделалась. Через некоторое время она наконец на ощупь добралась до стены. Прикинув, где в этой темнотище может находится дверь, она двинулась в этом направлении и, к счастью, достигла цели. Девушка почувствовала настоящее блаженство, когда вновь смогла встать в полный рост. Оглядевшись по сторонам, она медленно пошла по темному коридору.
      После полумрака коридора даже тускло освещенная кухня показалась Занне опасно светлой. Здесь спали слуги, и Занна вновь подумала о жестокости Джанока, который не позволял своим многочисленным помощникам занять пустующую спальню домашних слуг. Заискивающий и трусоватый по отношению к магам, он обращался с младшими поварами хуже, чем со скотом. Он упивался своей властью... Девушка содрогнулась при мысли о Джаноке и постаралась думать о чем-нибудь другом.
      Дверь, ведущая в Главный зал, находилась в противоположной стене. От Занны потребовалось все ее мужество, чтобы пересечь это обширное пространство. Только мысли об отце, о его страданиях поддерживали ее решимость. Она медленно пробиралась к двери, тщательно обходя спящих слуг.
      Неожиданно у нее под ногами что-то блеснуло. Занна вздрогнула. Что это такое? Может, показалось?
      Она быстро нагнулась и нащупала лезвие длинного и широкого ножа. Занна схватила его и с удивлением почувствовала, что сразу стала бодрее и увереннее в себе. Приободрившись, девушка быстро дошла до двери и с облегчением вошла в темный, прохладный, пустынный Главный зал.
      Несколько минут она стояла, прижавшись к стене под галереей менестрелей, пока не успокоилась немного и не пришла в себя после своего опасного путешествия. Ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, Занна вертела в руках свое оружие. Видимо, кто-то случайно обронил нож, и Джанок, похоже, действительно сегодня был очень занят, раз не заметил его отсутствия. Обычно он тщательно пересчитывал все ножи.
      Воспоминание о страшном старшем поваре подхлестнуло девушку. Она повернула направо, туда, где изящная деревянная винтовая лестница вела наверх, на галерею менестрелей. Подняться по ней бесшумно оказалось невозможно: в Главном зале была великолепная акустика, и Занна пришла в ужас, обнаружив, что звуки ее шагов разносятся по всему залу. "Дура! напомнила она себе. - Здесь же никого нет!" С трудом взяв себя в руки, она продолжила свое восхождение и вскоре выбралась на галерею.
      К счастью, толстые ковры, которыми была устлана галерея, глушили шаги. Миновав ее, Занна свернула налево и нашла дверь, ведущую в короткий коридор, откуда можно было попасть в помещение для прислуги.
      Девушка и сама не подозревала, как ей повезло. При Элевине обе двери запирались, чтобы слуги не бегали на кухню через Главный зал, но теперь в Академии осталось так мало обитателей, что этот обычай был просто-напросто забыт. Вторая дверь, к радости Занны, тоже оказалась открытой. Теперь девушка была у цели... Отделенная от кухни коридором и двумя дверями, Занна не слышала, как кто-то вышел из кухни в Главный зал и тихонько закрыл за собой дверь.
      На полке у двери девушка нашла трут и свечи. Положив нож на полку, она зажгла свечу и с опозданием обругала себя за глупость. А вдруг кто-то, может, даже сам Миафан - от этой мысли Занна вздрогнула - будет проходить через внутренний двор и заметит свет в окне? Прикрыв свечу ладонью, Занна побежала зашторивать все три окна спальни.
      Сделав это, она почувствовала себя гораздо увереннее. Со свечой в руках девушка пошла туда, где на полке лежали магические кристаллы. Она освещала их один за другим, пока наконец не нашла зеленый.
      Занна поставила свечу на полку и хотела уже взять кристалл, как вдруг за спиной у нее хлопнула дверь.
      - Так вот ты где, сучка! - услышала она голос Джанока. И тут же его громадные лапы стиснули ей руки с такой силой, что девушка вскрикнула от боли. Бороться с этим верзилой было бесполезно. От страха Занна потеряла голову. Здесь, в пустой спальне, их никто не увидит и даже не услышит ее криков. Джанок захихикал, упиваясь испугом своей жертвы, и еще крепче сжал ее руки.
      - Ну, что тебе понадобилось здесь среди ночи? - саркастически осведомился старший повар. - Может, ты решила поискать себе дружка? Бьюсь об заклад, у такой дурочки, как ты, его никогда не было. Но ты опоздала на год! Все здоровые молодые парни или ушли отсюда, или сдохли. Так что некому теперь лечь с тобой в постельку, не считая меня, конечно.
      Что больше разозлив его: если она ответит ему или если промолчит? Впрочем, долго раздумывать Занне не пришлось: Джанок вдруг больно ударил ее по лицу, и, прежде, чем она успела опомниться, прижал к стене, обхватив своими волосатыми лапами. От него несло потом, а дыхание было зловонным, и Занну едва не стошнило. Девушке удалось вырвать одну руку. Она нацелилась пальцами в глаза Джанока, но он перехватил ее запястье и снова больно стиснул. Прижав Занну к стене одной рукой и коленом, Джанок другой рукой разорвал на ней блузку. Девушка в ужасе закрыла глаза и отвернулась, а Джанок полез ей под юбку. Она знала, что сейчас произойдет, она не раз уже видела, как это случалось с несчастными беспомощными девушками, которые работали на кухне. Занна отчаянно пыталась вырваться, но против Джанока она была бессильна и только еще больше разозлила старшего повара. Он с силой ударил ее по лицу, и она больно стукнулась головой о полку. Разноцветные кристаллы посыпались на пол. В отчаянии девушка подумала об Ориэлле, но волшебница была далеко и ничем не могла помочь дочери Ваннора. Теперь ей уже никто не сможет помочь. Джанок снова ударил ее по лицу, и так как она все равно продолжала вырываться, нанес ей еще два или три удара в живот. Занна скорчилась от боли и упала бы, если бы он не держал ее. Теперь она уже не чувствовала ничего, кроме боли.