Он поднял корзину с такой легкостью, словно она ничего не весила, и одобрительно оглядел ее.
      - Славная работа! Вашему мужу, должно быть, по душе ваше искусство.
      - Моему мужу больше по душе хорошее жаркое, если есть возможность его попробовать, - отрезала Нэрени. Доброта добротой, а это уже смахивает на флирт. Она искренне негодовала. У него ведь своя жена есть!
      Ничуть не смутившись, Джарв засмеялся.
      - Будем считать, что ты меня отбрила, - сказал он весело, после чего взял ее под локоть, чтобы, помочь спуститься вниз по узкой лестнице, ведущей в подвал.
      Окованная железом дверь со скрипом отворилась, и навстречу им с кучи шкур поднялся бледный, одетый в лохмотья, непохожий на себя супруг Нэрени.
      - Элизар! - Нэрени бросилась к мужу и обняла его. Смотреть на него было больно - от бывшего наставника Арены остались кожа да кости. "Но сейчас, утешала себя Нэрени, - ему уже лучше. Теперь, когда мне разрешили навещать его, он непременно поправится".
      - Нэрени, как ты себя чувствуешь? - Он с беспокойством поглядел на нее, и она заставила себя улыбнуться, хотя ей хотелось прижаться к нему и заплакать.
      - У меня все хорошо, дорогой. И у Ориэллы тоже - она с каждым днем становится все больше.
      Нэрени знала, о чем он спросит дальше, и боялась этого вопроса.
      - А о Язуре ничего не слышно? - спросил воин тихо. Нэрени покачала головой. Она видела, как ему больно. Элизар любил Язура как сына.
      - Сядь, - она взяла его за руку и отвела назад, к постели из шкур. - Поешь немного, Элизар.
      Нэрени осмотрела рану в боку Элизара (рана, к счастью, была поверхностной), помазала ее бальзамом и перевязала. Достав из корзины миски, ложки и горшочек с тушеным мясом, она поблагодарила судьбу за эти шкуры. Несомненно, они спасли жизнь двух человек в холодной и сырой темнице. Крылатые воины притащили их после того, как она пожаловалась принцу, что им с Ориэллой слишком холодно. Но когда Нэрени увидела этот прекрасный черный мех, она тут же пожалела о своей жалобе. Это были шкуры пантер, таких же, как Шиа! Она хотела скрыть это от Ориэллы, но не успела.
      Ориэлла пришла в такую ярость, что Нэрени испугалась, как бы у нее не начались преждевременные роды. Волшебница бросилась на Харина, и, хотя она была безоружной, чтобы удержать ее, потребовалось несколько воинов.
      Эти проклятые шкуры произвели в душе Ориэллы некий надлом. До этого момента она была твердой словно кремень, и ее мужество вдохновляло Нэрени. Но после того, как она увидела их, Нэрени не могла заснуть, потому что Ориэлла горько и безутешно рыдала всю ночь.
      Проклиная себя, Нэрени собрала шкуры в охапку и отнесла вниз, к Элизару и Боану, и больше они с Ориэллой никогда об этом не говорили. Теперь волшебница была бледна, но сурова и тверда, как обычно, однако Нэрени видела во взгляде девушки скрытую боль и понимала, что она сама невольно послужила причиной этой боли.
      Довольная тем, что Элизар успокоился и начал есть, Нэрени взяла еще одну миску, наполнила ее тушеным мясом и пошла к евнуху. Сам Боан не мог подойти к ней. Опасаясь его огромной силы, люди принца посадили его на цепь, длинную, но тяжелую. Во время схватки он не был ранен, только сильно избит, но его запястья (толстые, как предплечья Нэрени) обхватывали кандалы, и кожа в этих местах была повреждена, так как гигант яростно пытался освободиться, и из-за грязи и нездорового воздуха эти ссадины стали нарывать.
      Некогда толстое лицо евнуха побледнело, а щеки ввалились. Он тоже сильно исхудал, и кожа его стала дряблой. Несмотря на отсутствие серьезных ран, он был в гораздо худшем состоянии, чем Элизар, и Нэрени понимала почему. Она не раз видела, как подобное происходило с пленниками на Арене. Беспомощный Боан, мучаясь от того, что подвел свою любимую Ориэллу, просто-напросто потерял волю к жизни.
      "Хорошо, - подумала Нэрени, - что Ориэлла не видит своего друга в таком состоянии". Пока он ел, она успокаивала его, рассказывая всякие истории, и передала ему привет от Ориэллы. Кажется, это немного подняло настроение гиганта. Потом, собравшись с духом, она принялась промывать его гнойные болячки. Ему было страшно больно, Нэрени это видела, но он терпеливо переносил страдания. Когда она наконец закончила, руки у обоих дрожали.
      Нэрени с ненавистью посмотрела на Джарва, который все это время безмолвно стоял у двери.
      - Это жестоко - приковать его вот так! - выпалила она. - Он же получит заражение от этих ваших железок! Не глядя на нее, офицер ответил:
      - Прошу адресовать свой гнев принцу, уважаемая, потому что это сделал не я. - Он с беспокойством поглядел на Элизара и тихо сказал:
      - Хотя, что касается меня, то я с тобой согласен. Но пока мне еще дорога жизнь, не думай, что я могу что-то изменить.
      - Он прав, Нэрени, - неожиданно вмешался Элизар. - Нельзя осуждать воина за то, что он выполняет приказы. А если можно, то и я виноват во всех жестокостях, которые творились на Арене.
      Нэрени вздрогнула и отвернулась.
      Пока Нэрени навещала Элизара и Боана, Ориэлла решила воспользоваться ее отсутствием и немного подышать свежим воздухом на крыше. Обычно заботливая толстушка запрещала волшебнице подниматься по этой ненадежной лестнице. Но сегодня Ориэлла чувствовала, что, если еще один день придется изучать эти постылые стены, она непременно свихнется.
      Завернувшись в плащ и в одеяло, волшебница уселась у парапета так, чтобы ветхая стена хоть немного защищала ее от ветра. Когда Ориэлла уставала от своих невеселых размышлений, она смотрела вниз сквозь бойницу. Где-то за тучами догорал закат, довольно быстро темнело, и вскоре все вокруг окутала темно-серая пелена. Ориэлла не могла точно сказать, сколько дней уже прошло с тех пор, как они попали в плен - пятнадцать, шестнадцать или больше, но она никогда в жизни не чувствовала такого отчаяния и беспомощности - даже когда была прикована к постели после ран, полученных на Арене. Но тогда она знала, что принц поможет ей...
      Вспомнив о принце, Ориэлла снова ощутила гнев. Гнусный предатель! И несусветный дурак при этом! Лучше бы она ударила его ножом, когда была такая возможность. Но почему, почему он предал их? Ведь она спасла ему жизнь, когда собственный отец хотел убить его. Отчего же он так переменился?
      В глубине души, несмотря на весь свой гнев, Ориэлла немного жалела Харина. Он сам выбрал союз с Миафаном - и угодил в ловушку. Она верно сказала принцу, что теперь он сам стал таким же пленником, как и она. Она, быть может, и простила бы Харина, но из-за него все они попали в такое отчаянное положение, что сейчас волшебница готова была собственными руками вырвать из груди его сердце.
      Ориэллу мучила неизвестность. Удалось ли Шиа добраться до цели?.. Она вспомнила те проклятые шкуры, и ей стало жутко. Что если одна из них... Нет, нет, это вздор! Если бы Шиа была убита, Харин бы непременно похвастался этим. А как там Язур? Жив ли он? А Анвар, которого держат в заточении в Аэриллии... Ориэлла с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться от тоски. И хуже всего, что, как она ни ломала голову во время бессонных ночей, ей все же не удавалось придумать достойный план, чтобы спасти себя, своего ребенка и Анвара.
      Ориэлла вздрогнула: ребенок снова дал о себе знать, словно почувствовал, о чем она думает. Ее тревожило и огорчало, что отчаяние матери так беспокоит его. Она вздохнула.
      - Не бойся, мой хороший, со мной ничего не случилось...
      Волшебница успокаивала ребенка, как могла, но тревожные мысли не давали ей покоя. Чем ближе был срок рождения сына, тем восприимчивее становилась его душа, и - увы! - восприимчивее к материнским мучениям. Ориэлла нахмурилась. Что она может сказать ему? Как сделать так, чтобы он понял, почему в эти дни столько страданий навалилось на него? Ей следует быть осторожнее в своих мыслях и чувствах.
      Интересно, когда он родится, сохранится ли между ними эта глубокая внутренняя связь? Оставалось уже меньше луны до того момента, когда его наконец можно будет взять на руки. Она станет матерью! О Боги, эта мысль, кажется, никогда не перестанет поражать ее. Но Ориэлла тут же напомнила сама себе, что она вовсе не сможет взять сына на руки, если не придумает наконец, как спасти его.
      Но что это: внезапно послышался какой-то новый звук, где-то совсем близко - словно сапоги скрипят; потом посыпались мелкие камушки и кто-то тихо выругался. Волшебница замерла. Похоже, кто-то карабкается наверх, на крышу башни.
      Уже почти совсем стемнело, но она разглядела белое облачко от чьего-то дыхания Над парапетом. Ориэлла поспешно отступила к люку - и тут же выругала себя за глупость. Едва ли друзья Харина или Миафана станут прокрадываться в башню. На мгновение в ней вспыхнула дикая, отчаянная надежда: а вдруг это Анвар! "Не будь смешной, - одернул ее здравый смысл. - Анвар слишком ценный заложник, чтобы иметь возможность бежать без посторонней помощи. А Шиа не могла добраться до него так быстро. Может быть, Язур?" Сердце Ориэллы вновь радостно забилось. И все же следует быть осторожной, тем более что оружия у нее нет, а рукопашная схватка, учитывая ее теперешнее положение, исключается. Ориэлла тихонько спряталась за трубу на крыше и осторожно выглянула из своего укрытия.
      Хвала Богам, ночное видение, как и знание языков, свойственное волшебникам, все же осталось при ней. В ночной темноте она различила чей-то силуэт, казавшийся темнее общего фона. Одного взгляда на этого человека, который крадучись двигался по крыше, было достаточно, чтобы понять: он не имеет отношения к людям Харина. Незнакомец был выше среднего роста, хотя и не так высок, как сама Ориэлла, строен и гибок, а его темные, вьющиеся волосы доходили до плеч. Затаив дыхание, она с возрастающим любопытством смотрела, как он пополз к люку, стал на колени и заглянул вниз, пытаясь что-то разглядеть в комнате, служившей ей тюрьмой. Ориэлла знала, что там темно и никого нет, потому что она забыла зажечь факел, а Нэрени скорее всего еще не вернулась. Незнакомец подождал, прислушиваясь к голосам внизу.
      - Госпожа Ориэлла? Здесь ли ты? - тихонько позвал он. - Не бойся меня, я пришел от твоего друга, от Язура.
      Волшебница бесшумно вышла из своего укрытия и подкралась к незнакомцу сзади. Прежде чем он успел дотянуться до меча, она схватила его за руку и оттащила в более темное место, около трубы. Воспользовавшись своей способностью видеть в темноте, она заглянула ему в лицо. Оно было не из внушающих доверие тем, кто видит их впервые, - худое, угрюмое, небритое; серые глаза широко распахнуты. Он явно пытался разглядеть ее в темноте (которая для самой волшебницы темнотой не была), и Ориэлла с удивлением поймала себя на том, что ни с того ни с сего улыбнулась - впервые за последние дни. Ничего удивительного, подумала она; что у него такая физиономия, будто он увидел привидение. Если бы к ней самой сзади подкрался кто-то...
      - Прости, - сказала она. - Я не хотела тебя напугать. - Волшебница с удивлением услышала странные звуки еще неизвестного ей языка, которые сорвались с ее губ. - Я - Ориэлла.
      - Слава Богине... - с радостью и облегчением ответил незнакомец. - Меня зовут Шиаинат. Язур послал меня помочь тебе.., если я могу помочь.
      - Как у него дела? - На душе у волшебницы сразу полегчало.
      - Он ранен, но сейчас поправляется, - ответил Шианнат и торжественно добавил:
      - Сама Богиня велела мне помочь ему. Я нашел его в ущелье. Рядом с ним я увидел огромную черную кошку, и...
      Орнэллу вдруг пронзила радостная догадка.
      - Не была ли Богиня, ну.., более разгневанной, чем ты ожидал? - перебила она, Шианнат нахмурился:
      - Пожалуй, была! Но откуда тебе это известно? Или она говорила и с тобой?
      - Можно сказать и так, - ответила Ориэлла, подавив улыбку. Интересно, подумала она, как Шиа удалось это сделать?
      К удивлению волшебницы, пришелец опустился на колени.
      - О, - воскликнул он, - ты воистину благословенна! Мой народ почитает ждущих ребенка, как избранниц Богини Ирис. Отныне я клянусь защищать тебя, ведь именно этого, конечно, и хотела Богиня, когда сказала, чтобы я спас Язура! - Он помолчал. - Однако чем мне помочь тебе? Не думаю, чтобы я мог сразиться со всеми воинами в этой башне. Вот если бы мы с тобой могли спуститься вниз... Он с сомнением посмотрел на живот Ориэллы.
      - Нет, это исключено, - ответила она. - Мой друг взят в заложники и находится далеко отсюда. Если я совершу побег, его просто убьют. Но ты мог бы, Шианнат, оказать мне очень большую услугу. Не одолжишь ли ты мне какое-нибудь оружие, которое легко спрятать - нож, например?
      - Конечно, госпожа. - Он снял с пояса кинжал и отдал ей. Ориэлла почувствовала радостное волнение. Наконец-то у нее есть оружие! И когда родится ребенок, она сможет хоть как-то защитить его.
      - Шианнат, - сказала она серьезно, - ты мне очень помог. Но что с Язуром? Очевидно, его раны серьезны, раз не позволили прийти самому. Не передашь ли ты ему весточку от меня?
      - С радостью, - охотно отозвался пришелец. - Он так рвался к тебе, что едва не свел на нет все лечение, и я сам вызвался прийти вместо него и рассказать ему все, что узнаю.
      "О, Боги, - подумала Ориэлла, - насколько хорошо Язур знает этот язык? Представляет ли этот бродяга, во что он оказался втянутым?"
      Ксандимец словно прочел ее мысли:
      - Мне это кажется чудом. Язур обещал, что ты сможешь говорить на моем языке, но сам он плохо его знает, и я не очень поверил его объяснениям, о чем теперь сожалею. Скажи, почему ты так хорошо говоришь по-нашему?
      Ориэлла замялась, вспомнив, что казалимцы не доверяют магам. Может быть, и ксандимцы тоже? Если сказать ему правду, не насторожится ли он? Но если солгать - он, конечно, почувствует фальшь, и тогда будет еще хуже.
      Ориэлла глубоко вздохнула:
      - Шианнат... Ты поклялся защитить меня. Останешься ли ты верен клятве, что бы ты от меня ни услышал? Ксандимец нахмурился:
      - Ты задаешь трудный вопрос. Как я могу ответить, если я не знаю, о чем будет речь? - Он помолчал. - И все же я дал клятву, и у меня еще осталась честь, что бы обо мне ни говорили. К тому же я слышал слова Богини. Она хочет, чтобы я помог тебе, одной из избранных ею. Говори же, не бойся. Что за страшная тайна мешает тебе сказать прямо?
      - Я знаю твой язык, потому что я - волшебница, - ответила Ориэлла и вдруг с удивлением осознала, что слово, которое она произнесла, непохоже на казалимское "волшебник" и означает что-то вроде "эфировидец". Но что бы это могло быть такое?
      Однако Шианнат понял ее, и лицо его прояснилось.
      - Эфировидица? - воскликнул он. - О благословенная Богиня! Теперь я понял твой замысел! Благодарю, благодарю тебя!
      Ориэлле его восторг показался чрезмерным. О Боги, только бы он не был похож на Черную Птицу, которой волшебная сила Ориэллы нужна была лишь для осуществления собственных целей!
      - Погоди, - тихо сказала она. - А что Язур рассказал тебе о нас?
      Шианнат покачал головой:
      - Немногое. Он учит наш язык, но ему не хватает слов. Я надеялся, что ты мне все объяснишь, госпожа.
      - Да, - ответила Ориэлла. - Ты имеешь право знать, что здесь к чему. - Она уселась, прислонившись спиной к теплой трубе и поплотнее закуталась в одеяло.
      - Вот как было дело... - начала она.
      ***
      Хотя часы, в течение которых отсутствовал Шианнат, показались Язуру вечностью, вести, принесенные ксандимцем, вознаградили его за долгое ожидание. Ориэлла невредима, и ясно, что Шианнат тоже не устоял перед ее чарами. Воин никогда еще не видел своего спасителя таким взволнованным. Но были и тревожные новости. Шиа неведомо где. Черная Птица оказалась изменницей, еще двое друзей - ранены и в темнице, Анвар - заточен в Аэриллии. Еще не дослушав до конца, Язур сделал попытку встать и потребовал свой меч.
      - Нет, - покачал головой Шианнат и добавил с мягкой настойчивостью:
      - Ориэлла говорит: ждать.
      - Ждать? - возмутился Язур. - Как можно ждать, когда друзья страдают? Ты ничего не понял, проклятый дурень! - И, лишь увидев удивленное лицо ксандимца, Язур сообразил, что кричит на своем языке.
      Шианнат улыбнулся:
      - Она говорит: надо ждать. Будет ребенок, тогда будем биться. - Голос Шианната стал железным. - Раньше, чем биться, ты должен поправиться.
      Язур неохотно уступил.
      - А как мы узнаем, что ребенок родился? - спросил он мрачно.
      - Каждый день я буду следить. Она подаст сигнал - я увижу огонь в окне. Тогда - пойдем!
      Язур вздохнул. Опять ждать! Но Ориэлла права. Их слишком мало, и надо подождать, пока восстановится ее волшебная сила. А покуда ему следует научиться терпению и стараться поскорее снова встать на ноги.
      Глава 17
      ВЫЗОВ ПРИНЯТ
      Паррик снова напился. Он уже дошел до такого состояния, когда человек знает, что пьян, но это его не тревожит. Что поделаешь - питие было единственным спасением от скуки и тоски после того, как Эфировидец спас их от гибели. Бравый кавалерист уселся верхом на запорошенное снегом бревно неподалеку от той, похожей на башню скалы, где находилась Палата Ветров. Обернувшись, Паррик поглядел на гору, возвышавшуюся за спиной, и вздрогнул, вспоминая тот кошмарный ночной спуск. Он всегда считал себя человеком достаточно крепким, чтобы вынести любые испытания, но он никогда еще не воевал с горами... О Боги, тащить умирающего старика через эти бесконечные снега, когда начинается буря, да при этом еще бояться, что вот-вот тебя настигнут эти чудовищные кошки... Идти вперед, когда ноги уже не слушаются, и знать при этом: один неверный шаг - и ты сорвешься в пропасть!..
      - О Боги, - проворчал Паррик. - Неудивительно, что я столько пью.
      Впервые в жизни кавалерийский начальник чувствовал свое бессилие и тяжело переживал это.
      - Что я здесь делаю? - ворчал он, в сотый раз задавая себе те же вопросы. - Я просто честный вояка. Дайте мне меч и хорошего коня - и тогда я покажу, на что я способен. Но эти горы, эти огромные черные твари, да еще полуслепой оборотень, который сначала разговаривает с ветром, а потом у тебя на глазах превращается в коня... - Он прищурился, глядя на кожаный сосуд, который держал в руке. - Не то чтобы Чайм плохой парень, нет, он ведь варит на редкость приятный мед. Немножко сладковат, на мой вкус, но свалить с ног может запросто. Маре бы он понравился.
      И тут Паррик понял, почему он запил. Его мучила тоска по Нексису, по гарнизону, по своим обязанностям командира, по военным учениям. Ему нужно было найти применение своим навыкам. А больше всего он тосковал по своим товарищам, по Ориэлле, Маре и Форралу, с которыми они, бывало, сиживали по вечерам за бутылочкой в "Невидимом Единороге". И сейчас он пытался заглушить тоску и бессильную ярость. Паррик тревожился за Ориэллу. Но ему оставалось только связать свой жребий с "тьмой, закрывающей луну", как поэтично выражался Эфировидец.
      - Надо ждать, - советовал Чайм. - Один ты через горы не пройдешь. Дождись нужного времени, и ты придешь на помощь друзьям во главе войска Ксандима. Я кое-что придумал.
      Паррик был вынужден признать, что план Чайма вполне толковый, во всяком случае, прямых изъянов в нем не было. Однако кавалерист ничего не знал о ксандимских обычаях и должен был верить Чайму на слово - так же, как и его заверениям, основанным на беседе с ветрами, что Ориэлла должна быть в Башне Инкондора.
      Несмотря на свою подавленность, Паррик не удержался от улыбки, вспомнив, что придумал этот Чайм. Чатак свидетель, этот парень с головой! В тот вечер они с Эфировидцем сидели в его пещере - если можно назвать пещерой место, где стол, кровать и лавки словно вырастают из камня как живые. Предложение Чайма выглядело до того дерзким, что у Паррика захватило дух.
      - На помощь ксандимцев рассчитывать не приходится, - говорил Эфировидец, передавая Паррику кувшин с медом. - Мой народ яростно бьется, защищая свою землю от казалимских налетчиков, но нападать самим - не в нашем характере.
      Паррик принял кувшин и с удовольствием сделал большой глоток. Чайм между тем продолжал:
      - Как я уже говорил, у меня было видение, из которого следует, что нужно помочь твоим друзьям - светлым силам. Но есть только один способ заставить ксандимцев драться за твое дело: ты сам должен стать вождем.
      - Что? - Паррик поперхнулся, пролив мед в костер. Пламя ярко вспыхнуло. Чайм услужливо похлопал его по спине.
      - Когда тьма закроет луну, ты должен вызвать Хозяина Стад на поединок, чтобы биться с ним за титул вождя согласно обычаям нашего Народа. Конечно, это не так просто, ведь ты чужестранец, но по нашему закону вызов вождю может бросить любой. Победитель по праву становится вождем - до следующего затмения, и на этот срок его слово - закон.
      - Но, Чайм, - возразил Паррик. - Я, конечно, дерусь не хуже любого другого, но только не...
      - Понимаю. У Фалихаса есть преимущество: он умеет превращаться в коня. Но если, как ты говоришь, ты - конник... - Чайм вздрогнул, произнося это слово. В общем, тогда у тебя тоже может быть преимущество. По нашему обычаю он будет биться с тобой в обличье коня, и если ты сумеешь сесть ему на спину и усмирить его, победа достанется тебе. Паррик задумался:
      - Так это - не битва насмерть? Эфировидец покачал головой:
      - Не обязательно. Но в твоем случае, думаю, будет именно так. Ты чужестранец, и Хозяин Стад непременно попытается тебя убить. Это ты должен знать. Тебе же для победы не обязательно его убивать, достаточно вынудить сдаться.
      - Ну, хорошо, - вздохнул Паррик. Он сроду не слышал о более безумной затее. Завтра этот молодой олух протрезвеет и забудет весь этот вздор.
      Но его надежды не оправдались.
      Увидев, что к нему направляются Сангра и Чайм, Паррик вернулся от воспоминаний к действительности. Эфировидец, как обычно, выглядел жизнерадостным, но Сангра вновь бросила на бывшего начальника неприязненный взгляд, как часто бывало с тех пор, как он начал пить. Эх, разве женщины понимают, что одного этого бесконечного ожидания достаточно, чтобы мужчина пристрастился к хмельному? Кавалерийский начальник повернулся к ней, решив, несмотря ни на что, беседовать с нею дружески.
      - Как там Элевин? - спросил он. Сангра немного смягчилась.
      - Сидит на постели, ест тушеное мясо и жалуется на отсутствие удобств, улыбнулась она. - Благодарение Богам, старикан оказался крепким. Не представляю себе, как Чайму удалось вытащить его из лап смерти.
      Она ласково посмотрела на Эфировидца и улыбнулась ему. Он ответил ей улыбкой и обратился к Паррику.
      - Пойдем. - С неожиданной твердостью он отобрал сосуд с медом у кавалерийского начальника. - Сейчас не время пить, друг. До затмения осталось всего три дня.
      ***
      Мериэль дрожала от холода в своем убежище у входа в долину. Радостный вопль Паррика разбудил ее. Бормоча страшные проклятия, она выглянула наружу, чтобы понять, что происходит, и снова выругалась. Ничего особенного. Как всегда эти трое - Паррик, Сангра и маленький ксандимец - стоят, размахивают руками и о чем-то оживленно болтают. Болтовня, болтовня, болтовня... Вот придурки! Мериэль плюнула. Что пользы было тащиться за этими жалкими смертными по этим проклятым горам, если они все равно ничего не делают? А она-то надеялась с их помощью найти Ориэллу, которая вот-вот должна родить чудовище, проклятое Миафаном.
      Ежась от холода, целительница поднялась. Что там у них стряслось? Стемнело уже, пора и спать. Но заснеженная площадка внизу, утрамбованная множеством ног, была пуста. От страха Мериэль даже вспотела. Неужели она упустила их, не заметив, как они ушли? Но нет. У входа в логово ксандимца она увидела отблеск пламени на снегу и возликовала. Как обычно, они бездельничают. Однако тем лучше. Опасаясь, что ее могут заметить, она осторожно прокралась в глубь своего убежища. Благодаря обычаю ксандимцев использовать снег как природный холодильник Мериэль нашла достаточно еды и мехов, чтобы еще долго оставаться здесь. Так или иначе, она должна дождаться, когда эти смертные наконец отправятся на поиски Ориэллы - и тогда она, незамеченная, будет следовать за ними по пятам. Кто-то должен выполнять то, что выполнить необходимо. Жуя мороженое мясо, Мериэль злорадно улыбнулась. Завтра будет новый день, и она снова станет следить за ними...
      ***
      - Ну, и что нам теперь делать? - спросил Паррик. Он сам понимал, что болтовней пытается заглушить внутреннее волнение и презирал себя за это, но ничего не мог поделать. Вой ветра, гулявшего на плоскогорье, казался ему похожим на плач, а языки обрядовых костров - на окровавленные кинжалы. Он почти физически ощущал враждебность толпы, и нескрываемая ненависть ксандимцев была ему понятна. Даже в Сторожевом камне, который возвышался за спиной, Паррику чудилась затаенная неприязнь. Он не отличался впечатлительностью, но это место было ему неприятно.
      - Нам предстоит бдение, - ответил Чайм на вопрос Паррика, о котором тот уже успел забыть. - Если хочешь что-то спросить, Паррик, спрашивай сейчас, потому что после того, как солнце скроется за горой, необходимо будет молчать до рассвета, а нарушивший это правило считается проигравшим. На рассвете же ты будешь драться.
      Паррик вздрогнул:
      - А как вы узнаете, что солнце село? Разве вы видите сквозь тучи?
      Пожав плечами, Эфировидец ответил:
      - Мы, ксандимцы, просто знаем это - и все. Паррик фыркнул.
      - Сущий вздор, по-моему, - пробормотал он себе под нос. Элевин, однако, расслышал его слова и захихикал. Несмотря на протесты Сангры, старик все же притащился сюда, и теперь сидел у костра, укутанный до самого носа. "Наверняка, - подумал Паррик, - Чайм опоил его всякими снадобьями, чтобы тот своим кашлем не нарушал тишины ночного бдения". Он, Паррик, ни за что бы не пустил сюда старого дуралея. Еще испортит все своими воплями... Неожиданно Паррику стало стыдно. Он так раздражителен, потому что не может справиться с волнением. Впервые он так проводит ночь перед битвой - без сна, без еды, без разговоров и без выпивки. Паррик вспомнил старые добрые времена, когда они с Форралом и Марой накануне схватки сидели в какой-нибудь таверне или у костра вроде вот этого и пили вино. Паррик вздохнул, вспомнив своего командира. "Эх, Форрал, - подумал он, - в каком бы краю ни оказался ты после смерти, я надеюсь, что сегодня ты видишь нас. Помоги мне завтра, если можешь, потому что помощь мне нужна как никогда и потому, что я делаю это ради Ориэллы..."
      Когда затрубили в рог, Чайм приложил палец к губам Паррика, давая понять, что наступило время безмолвного ночного бдения. Кавалерийский начальник вздохнул и постарался сосредоточиться на чем-нибудь приятном. В конце концов до сих пор все шло, как намечено. Вчера Эфировидец передал вызов Хозяину Стад, и тот в полном соответствии с законом принял вызов.
      - Люди не в восторге от такого решения, - признался Чайм по возвращении. Еще никто из чужестранцев не осмеливался бросить вызов Хозяину Стад, и Всадники пришли в ярость. Если бы сам вождь не погасил насмешкой пламя этого гнева, не знаю, был бы я сейчас жив. Меня уже называют изменником. - Он печально покачал головой.
      Поглядев на него, Паррик понял, что Эфировидцу действительно повезло. Юноша был весь в синяках и ссадинах от камней и вымазан в навозе. Сангра, увидев его, чуть не заплакала от жалости и негодования, и Паррик ее возмущение разделял.
      Визит Чайма в крепость имел еще один результат, приятно удививший Паррика. Он притащил с собой какой-то кожаный сверток и, не обращая внимания на сочувственные причитания Сангры, вручил его Паррику.
      - Я хотел бы, - извиняющимся тоном сказал он, - разыскать твое собственное оружие, но его слишком хорошо охраняют. Но, во всяком случае, тебе не придется драться с Хозяином Стад голыми руками.
      Развернув сверток, кавалерийский начальник обнаружил два меча - для себя и для Сангры. Конечно, по качеству они сильно уступали клинку Паррика: пастухи Ксандима не были искусными кузнецами. Но все же Паррик был рад иметь хотя бы такое оружие для защиты от копыт и зубов Хозяина Стад. Может быть, ксандимцу все же удалось найти спрятанные ножи? Он повернулся к Чайму и спросил:
      - Не найдется ли у тебя точильного камня и еще парочки лезвий, которые можно было бы превратить в ножи для метания?
      От размышлений Паррика отвлекло непонятное чувство - словно на него устремились взгляды множества враждебных глаз. Он поглядел в сторону противоположного Сторожевого камня, в свете костра разглядел лицо Хозяина Стад и помрачнел. Фалихас вперил в него гневный взгляд - и Паррику показалось, что битва уже начинается.
      ***
      ...Только по резкому звуку рога можно было понять, что наступил рассвет. Все окружающее скрывал густой туман. Паррик вытянул затекшие ноги и потер глаза. Он готов был поклясться, что минувшая ночь была самой длинной в его жизни. Пока лагерь противника не исчез в тумане, Паррик играл в гляделки с Фалихасом. После окончания бдения Чайм вручил Паррику мех с вином, и тот сделал большой глоток - это все, что полагалось ему перед поединком, хотя Эфировидец говорил, что в крепости готовится пир для победителя. Ну что ж, у Паррика было твердое намерение принять участие в этом пире. Ободренный этой мыслью, он вылил остатки вина из меха себе на голову, надеясь, что это немного взбодрит его, после чего вытер лицо плащом.
      - Пора начинать, - шепотом напомнил Чайм. Паррик был озадачен. Он ожидал торжественных речей и вообще какой-то церемонии.
      - А что я должен делать? - спросил он.
      - Выходи на площадку и будь готов: по сигналу рога начнется поединок.
      - Как? Вот так, сразу? Может быть, кто-нибудь должен что-нибудь сказать? Чайм улыбнулся:
      - Вчера я уже все сказал за тебя. Теперь надо драться. Поспеши - и пусть удача сопутствует тебе!
      Не успел Паррик сделать и десяти шагов, проклиная туман, как вновь затрубил рог.
      - Гром и молния! - Он потянулся за своим мечом, и в этот момент послышался стук копыт и справа от него из тумана вынырнула большая черная тень.
      Конь бросился на Паррика прежде, чем тот успел обнажить меч. Кавалерийский начальник вовремя отскочил в сторону и упал на землю, ожидая, что вот-вот на него обрушатся копыта. Но вместо этого он услышал треск разорванной ткани, и тут же в плечо вонзились зубы огромного жеребца. Паррик покатился по земле, а когда снова вскочил на ноги, похожий на призрака жеребец уже исчез.