- Милостивая Мелисанда, - воскликнул он, - какой ужас! Вы что, тупицы, не могли додуматься хотя бы сделать перевязку? С таким же успехом вы могли бы бросить беднягу умирать от ран, а я по крайней мере поспал бы спокойно хоть одну ночь. Результат был бы тот же. Ну, хвала Мелисандре, он пока без памяти и не будет досаждать мне своими воплями.
      Высказавшись таким образом, он открыл свою сумку, извлек инструменты и вручил их девушке, которая привела его. Она тут же опустила их в кипящую воду, а лекарь тем временем промывал раны незнакомца, не переставая ворчать.
      - Здесь, на груди, рана не сквозная, просто царапина. Куртка его спасла. Крови, конечно, он потерял уйму... Разве вы, олухи этакие, не могли укрыть его потеплее? А вот на голове рана скверная. Хотя, если повезет, ухо, может быть, удастся спасти... Ну, что ты там возишься, Эмми? - сердито спросил он, но светловолосая девушка только улыбнулась в ответ.
      - Все готово, Бензиорн.
      - Эй! Как тебя там? - выпалил лекарь. - Принеси-ка сюда побольше свечей, ламп.., что там еще есть? Да побыстрее!
      Тильда вскочила, поняв, что это относится к ней. Резкие слова лекаря вывели ее из оцепенения, и она побежала исполнять приказ. Когда она вернулась с несколькими свечами, Бензиорн уже начал зашивать раны, и движения его свидетельствовали о том, что он действительно искусный знаток своего дела. Но когда Тильда подошла поближе, она с неприятным удивлением почувствовала знакомый запах перегара. О Боги, подумала она, куда я попала!
      Джарвас оглядел свое маленькое королевство нищих и бродяг. Около трех десятков семей разместилось здесь, кое-как отгородившись друг от друга мешками, покрывалами и всем чем попало. Дети спали вповалку на скомканных одеялах, а их матери что-то стряпали или пытались залатать ветхую одежду, первоначальный цвет которой уже невозможно было установить из-за многочисленных заплат. Старики и старухи жались поближе к кострам, где сушилось белье, а мужчины, сидя под лампами, играли в камушки, делая ставки. Где-то в темноте закричал младенец. На каждом лице здесь лежала печать голода и лишений.
      Почувствовав, что рядом кто-то есть, Джарвас обернулся. Тильда с ужасом и жалостью смотрела на людей, живших у него.
      - По крайней мере здесь им не приходится голодать и замерзать на улицах, словно оправдываясь, сказал он.
      - Их так много, - пробормотала она и вдруг отвернулась. - Твой драгоценный лекарь пьян, - добавила она через минуту.
      Джарвас кивнул:
      - Обычное дело. Когда-то это был лучший врачеватель в Нексисе. Он жил себе припеваючи, лечил купцов и других богачей. Так продолжалось до той ночи, когда явились эти отвратительные чудовища. - Джарвас вздохнул. - Бензиорна не было дома, он посещал больного, а одна из этих тварей проникла в дом и убила его жену и детей. С тех пор он и запил. Он потерял и дом, и положение, и когда я подобрал его на улице, уже превратился в жалкого, голодного нищего. И все же нам повезло, что он здесь. Трезвый или пьяный, Бензиорн все равно остается лучшим лекарем.
      - Рада это слышать, - с горечью заметила Тильда. - Не хочется думать, что мы, рискуя головой, вытащили этого неизвестного только для того, чтобы потом его прикончил пьяный лекарь. И зачем мы это сделали? Не иначе с ума сошли! - в отчаянии воскликнула она.
      Джарвас только головой покачал.
      - Сам бы хотел это знать. - Его благородный порыв поставил под угрозу существование многих людей. Помолчав, он угрюмо сказал:
      - Дня через два Пендрал выяснит, кто я такой, и после этого, конечно, жди гостей. - Он вздохнул. - Пойди поспи немного, Тильда. Завтра я первым делом пошлю Эмми за твоим сыном. А потом надо будет решать, куда отсюда убраться.
      Тильда жила на одной из грязных, убогих улочек, расположенных выше по течению, за огромным белым мостом, около мыса, на котором находилась Академия. Дрожа от утреннего холода, Эмми быстро шла по этому вонючему лабиринту. Толстую палку, которую Эмми постоянно носила с собой для самозащиты, сегодня пришлось использовать в качестве трости, так как мостовые были очень скользкими. Повсюду воняло гнилью и отбросами, и Эмми хорошо знала этот запах - неизбежный спутник черной нужды.
      По обеим сторонам стояли полупустые здания с заколоченными окнами, бросающие на узкие проходы зловещую тень. Двери их были потрескавшимися и гнилыми, из тех, что обычно болтаются на одной петле, а кое-где дверей не было вовсе - просто зияющие черные дыры, в каждой из которых могла таиться любая опасность.
      Эмми торопливо шла по этим трущобам; нервы ее были напряжены до предела, и она на чем свет стоит ругала Джарваса, пославшего ее в эти трущобы. Утро было самым безопасным временем для визитов сюда, потому что большинство здешних обитателей отсыпались после ночных "подвигов", и все же на душе у девушки было тревожно. Ей чудилось, будто сотни невидимых недоброжелательных глаз следят за ней из каждой двери. Она шла, беспокойно оглядываясь по сторонам, время от времени касаясь ножа, висевшего на поясе. О милосердные Боги! Неужели в таком ужасном месте могут быть еще и дети! - думала Эмми.
      Внезапно она услышала рычание и похолодела. Из ближайшей лачуги выбежала большая косматая собака с оскаленной пастью я горящими глазами. Она преградила Эмми путь и залилась неистовым лаем.
      Девушка застыла на месте и крепче сжала в руке свою палку. Вдруг она заметила набухшие соски на тощем, облезлом брюхе животного и, несмотря на страх, почувствовала невольную жалость к несчастной голодной матери, которой надо кормить ораву голодных щенков.
      Эмми понимала, что такое материнский инстинкт. У нее был свой ребенок, и она ждала второго, когда ее муж Деврал, молодой сочинитель, был схвачен воинами Верховного Мага и навсегда исчез. От горя и потрасения у Энни случился выкидыш, а потом, когда было пережито немало лишений и испытаний, ее маленькая дочка умерла от лихорадки. Внезапно девушка ощутила острое сочувствие к несчастной твари, которую видела перед собой.
      Несмотря на свои устрашающие размеры, собака явно была еще молодой, и, очевидно, у нее был только первый помет. Конечно, она грязная и истощенная, но глаза - ясные, и нет никаких признаков бешенства. В сумочке у Эмми была еда: хлеб, сыр, мясо - для сьюа Тильды. Конечно, собака учуяла все это, и отчаяние побудило ее напасть.
      - Бедняга, - пробормотала, подумав, Эмми. Она решила, что сынок Тильды вполне может потерпеть, пока она отведет его к Джарвасу. Эмми осторожно потянулась к сумочке, но собака неверно истолковала это движение. Она с рычанием бросилась на девушку - и завизжала от боли, получив удар палкой по ребрам. Поджав хвост, псина убралась обратно к своей двери, то и дело оглядываясь на Эмми, словно ей хотелось напасть вновь, но не хватало смелости.
      Эмми выругалась, злясь на себя за непонятное чувство вины. Она быстро вытащила из сумочки узелок с едой и развязала его.
      - Вот тебе, девочка, - сказала она, бросая еду голодной собаке. Та жадно накинулась на угощение, и вдруг, подняв голову, преданно посмотрела на свою благодетельницу и вильнула хвостом, словно в знак благодарности. Потом, подхватив кусок мяса, она убежала внутрь ветхого строения, и вскоре оттуда донесся разноголосый визг ее щенков.
      Смеясь над собственной сентиментальностью, Эмми вытерла глаза и покачала головой: "Дура, ты дура. Разве мало ты видела человеческих страданий, что так суетишься из-за голодной собаки?" Она с ужасом подумала, что скажет Джарвас, если узнает, что она отдала этой проклятой собаке еду, которую он выкроил из их скудных запасов. И все же Эмми знала, что, если бы ей еще раз довелось пережить подобную встречу, она бы сделала то же самое.
      ***
      - Гринц! Гринц, ты здесь? Твоя мама послала меня за тобой. - Эмми стучала кулаком по хлипкой двери, повторяя странное имя мальчугана (Тильда утверждала, что назвала его в честь отца - по крайней мере она была "почти уверена, что он был его папой").
      Эмми довольно долго колотила в дверь, и наконец с той стороны раздался характерный скрежет, словно с дороги убирали какой-то тяжелый предмет. Дверь приоткрылась, и она увидела мальчишку, подозрительно смотревшего на нее.
      - Мама говорила: никому не открывай эту паршивую дверь! - заявил он.
      Эмми вовремя сообразила сунуть в щель свою палку, иначе дверь опять бы захлопнулась. Хотя Эмми считала, что уже привыкла к уличным выражениям, но этот десятилетний мальчуган разразился такими отборными ругательствами, что девушка невольно вздрогнула. Впрочем, она понимала, что за всей этой бравадой скрывается страх, и небезосновательный - ведь мать его до сих пор не вернулась домой.
      - Не дури! - сказала она мальчишке. - У твоей мамы вчера были неприятности, поэтому она не смогла вернуться домой. Не беспокойся, сейчас с ней все хорошо, она у друзей, в надежном месте. Меня зовут Эмми, и твоя мама послала меня за тобой, чтобы я тебя тоже отвела туда. - С этими словами она с силой нажала на дверь.
      - Убирайся! - завопил мальчишка. - Я никуда не пойду! Где моя мама? - Он метнулся в дальний угол комнаты и притаился там на куче грязных, кишевших паразитами тряпок, служивших ему постелью. Его черные глаза злобно уставились на девушку.
      - Пойдем со мной, - принялась ласково уговаривать Эмми. - Не надо заставлять твою маму беспокоиться. - Она с жалостью оглядела грязного, тощего паренька, мысленно ругая Тильду. Ведь ее сынок выглядел таким же неухоженным и голодным, как давешняя бездомная собака.
      - Пойдем же, - подойдя поближе, она опустилась на корточки и в ужасе замерла, увидев, что в руке мальчишки блеснул нож.
      - Проваливай, гадина! - завизжал он. - Не подходи ко мне, а то прирежу!
      Эмми содрогнулась. Было ясно, что это не пустая угроза. Что же делать? Как заставить мальчишку поверить ей? Эх, напрасно все же она отдала еду собаке! Вдруг Эмми осенило, и она улыбнулась как можно веселее и беззаботнее.
      - Ну да ладно. Тильда в конце концов может и подождать, - заявила она. Может, ты сначала хочешь посмотреть щенков?
      Лицо мальчишки озарилось улыбкой.
      - Щенков? У тебя правда есть щенки? А может, ты мне одного подаришь? Неожиданно он снова помрачнел. - Да только мама не разрешит.
      Эмми усмехнулась.
      - Подумаешь, мама не разрешит, - в тон ему ответила она. - Если ты положишь ножик на место и пойдешь со мной, так забирай к чертовой матери хоть всех.
      Эмми поначалу боялась, что собака встретит ее враждебно, и велела приплясывающему от нетерпения Гринцу подождать на улице. Но опасения оказались напрасны. Белая собака встретила ее с восторгом - вероятно, в надежде на новую кормежку.
      - Хорошая собачка! - Эмми протянула руку, чтобы погладить ее, и та, радостно виляя хвостом, прижалась к ней и лизнула ей ладонь. Да, Эмми не ошиблась - собака от природы была незлой. Когда-то у нее был добрый хозяин или хозяйка. Однако куда же они подевались? Осмотрев комнату, девушка получила ответ на свой вопрос. Хозяин умер - от старости или болезни, - и с тех пор собака со щенками жили за счет трупа. "Ну что ей оставалось делать, когда надо кормить щенков", - подумала Эмми. Однако ее чуть не вырвало, когда она накрывала старым одеялом обезображенные останки, прежде чем позвать ребенка в комнату.
      Гринц в восторге залюбовался разномастными щенками - один совсем белый, как мать, остальные - белые с черными пятнышками. Когда Эмми протянула руку, чтобы забрать щенков, голодная мамаша не только не проявила враждебности, но продолжала воспринимать Эмми с трогательным доверием.
      Когда они вышли на улицу, Гринц подпрыгивал от восторга.
      - Они - мои? Неужели все - мои? - повторял он, не веря своему счастью.
      - Конечно, - беззаботно ответила Эмми и, погладив белую суку, улыбнулась. - Но собака - моя. - И впервые, с тех пор как она потеряла Деврала, у нее стало немного легче на душе.
      Только к полудню Эмми вместе с мальчишкой, собакой и пятью щенками, которых она несла в узле, связанном из нижней юбки, добрались до приюта. Пораженный ее щедростью, Гринц не отпускал ее свободной руки, а девушка пыталась представить себе, что скажет Тильда, получив вдобавок к своему детенышу еще пять щенков. А как понравится Джарвасу этот бродячий зверинец?
      - Это что еще за наваждение? - увидев белую собаку, Джарвас пришел в ужас. Гринц моментально спрятался за Эмми. Она сжала его ладошку, и мальчик почувствовал, что девушка и сама дрожит. Однако Эмми ответила довольно уверенно:
      - Собака, а что же еще? Боги свидетели.
      - Собака? Да это целая лошадь, провалиться бы ей! О чем ты думала, Эмми, когда вела сюда эту тварь. Разве у нас и так мало хлопот после вчерашнего? И чем, во имя всего святого, ты собираешься кормить это несчастное животное? У нас и так каждая крошка на счету!
      "А как же мои щенки?", - подумал Гринц. Ему было о чем печалиться. Ни разу еще за его короткую жизнь у парня не было ничего действительно своего. И больше всего на свете он хотел иметь именно этих щенков. Взрослые между тем продолжали спорить.
      - Я буду кормить ее за счет моего пайка, - твердо сказала Эмми.
      - Не допущу такого свинства! - взвился Джарвас. - Ты и так голодаешь, чтобы делиться с какой-то паршивой собакой! Я не позволю!
      Гринц увидел, что его покровительница посмотрела в преданные глаза собаки и сказала с тяжелым вздохом:
      - Ну ладно, если нас не принимают здесь, поищем себе другое место.
      - Нет! - заорал испуганный Гринц. - Тебе нельзя уходить! А как же мои щенки? - И прежде чем Эмми успела сообразить, что к чему, он выскочил вперед, лягнул Джарваса в голень и снова спрятался за Эмми. - Оставь ее в покое, ты, старый козел! - завопил он. - Это ее собака и мои щенки, и мы им хозяева, понял?
      Длинная рука великана ухватила мальчишку, и, сколько тот ни извивался и ни ругался, вырваться он не мог. Джарвас был вне себя от злости.
      - Не беспокойся, паренек, - послышался вдруг чей-то низкий голос. Джарвас, ты чего тут буянишь?
      Джарвас отпустил Гринца и повернулся к светловолосому, начавшему седеть мужчине, который бесшумно подошел к ним.
      - Бензиорн, ты не имеешь права! - сердито начал он, но тот взял его за руку и отвел в сторонку. Гринц испуганно поглядел на Эмми. К его удивлению, девушка улыбнулась.
      - Бензиорн - хороший целитель, - объяснила она, - и мы очень в нем нуждаемся. Если кто и способен переубедить Джарваса, так это он.
      Гринц с беспокойством наблюдал за разговором двух мужчин, горячо надеясь, что этому Бензиорну и вправду удастся отстоять щенков. Кажется, Эмми думала о том же. Став на колени, она обняла белую собаку за шею и тихонько приговаривала:
      - Все будет хорошо. Джарвас найдет тебе место, и мы будем жить вместе.
      Наконец Джарвас ушел, что-то ворча себе под нос, а лекарь вернулся к незадачливым любителям животных.
      - Однако я еще не совсем утратил дар убеждения, - сказал он. - Но если бы ты не была такой хорошей помощницей...
      - О Бензиорн, как мне благодарить тебя? Конечно, я не думала, что Джарвас будет в восторге, но такого...
      - Не суди его строго, Эмми, - вздохнул лекарь. - У Джарваса сейчас слишком много тревог, чтобы заниматься бродячей собакой. Он...
      - Это не бродячая собака, - возмущенно перебил Гринц. - Вот зараза, а как же щенки?
      - Гринц! - нахмурилась Эмми. - Ну и язык у тебя!
      - Какой язык? - спросил тот с невинным видом. Бензиорн строго посмотрел на него:
      - Думаю, маленький негодник, ты и сам хорошо знаешь, какой! Джарвас, знаешь ли, не разрешает здесь ругаться, особенно при таких дамах, как Эмми. Так что тебе лучше извиниться, пока она не забрала у тебя щенков. - У лекаря был такой свирепый вид, что Гринц испугался.
      - Прошу.., прощения, Эмми, - сказал он тихо.
      - Так-то лучше, - улыбнулся Бензиорн и погладил его по голове. - А теперь давай пристроим куда-нибудь твоих щенков, пока у нас еще есть время. Последние слова он произнес так тихо, что мальчик едва расслышал их.
      Решив, что тот, кто все это затеял, пусть сам и разбирается с Тильдой, обогатившейся на пятерых щенков, Джарвас пошел туда, где лежал раненый воин, и остановился, задумчиво глядя на безмолвного виновника столь неприятных перемен. Неожиданно знакомый голос окликнул Джарваса.
      - Ты знаешь, пожалуй, рана на голове нашего таинственного незнакомца серьезнее, чем я думал. Иначе сознание бы уже вернулось к нему.
      - Ты так и будешь весь день незаметно подкрадываться ко мне? - выпалил Джарвас, но смягчился, увидев на изможденном лице Бензиорна тревожное выражение. Лекарь был трезв - впервые за все время их знакомства.
      - Это действительно так серьезно? - спросил Джарвас, чувствуя, как тревога Бензиорна передается и ему. - Клянусь Богами, я сам рисковал и всех подверг опасности, чтобы спасти его, и вот теперь он...
      Лекарь стал на колени возле больного.
      - Пульс, похоже, стал ровнее, - с сомнением сказал он. - Может быть, все дело в его возрасте и потере крови.., не говоря уже о том, что его тащили по улицам в такую погоду. - Он встал на ноги и положил руку на плечо Джарвасу. Чем я могу помочь?
      - Чем тут можно помочь? - горько воскликнул тот. - Я же сам испортил все дело! Посмотри на эту толпу - что с ними будет, когда явятся наемники? До сих пор власти нами особо не интересовались, но теперь - другое дело. Пендрал найдет нас в мгновение ока.
      - Да, - сказал Бензиорн, - а потом они объявят наш приют притоном смутьянов, а что это значит - хорошо известно. Я думаю, мой друг, нам всем надо готовиться к переселению.
      Джарвас отпрянул, услышав эти слова. Но поглядев в глаза Бензиорну, тяжело вздохнул.
      - Пожалуй, ты прав. Я понимаю это, я ведь не сумасшедший. Но видеть гибель собственного дела... - Он с тоской оглядел зал, полный народу, оглядел стариков, получивших здесь еду и кров, детей, избавленных от грязи и голода трущоб, способных в любой обстановке беззаботно играть в свои шумные игры... Неужели он смирится с тем, что пришел конец их с Ваннором мечте?
      - У нас есть другой выход, - сказал он решительно. - Я могу сам сдаться властям.
      - Нет, болван ты этакий! - вскричал лекарь, хватая Джарваса за руку, словно надеясь этим удержать от безумия. - Ни в коем случае! Подумай о Тильде, о том незнакомце, которого вы спасли ценой такого риска. Пендрал знает, что ты был не один. И тебя будут пытать, пока ты не расскажешь о своих сообщниках. Нет, Джарвас, это не выход!
      - А что еще я могу сделать? - закричал Джарвас. - Выезд из города закрыт. Я что - должен выбросить всех этих людей обратно в трущобы?
      - Им скоро там будет безопаснее, чем здесь, - тихо напомнил ему Бензиорн. - А если все уляжется, они смогут вернуться. Но сейчас, я думаю, следует сказать им, чтобы они собирались в дорогу. Они должны быть готовы уйти отсюда сразу же, как понадобится. Кроме того, нужно проверить кладку и послать мальчишек потолковее на улицы, чтобы предупредили о приближении наемников. А когда стемнеет, лучше всего начать потихоньку выводить людей.
      Джарвас понимал, что лекарь прав, и все же даже в детстве ему не хотелось плакать так, как сейчас. Но в скором времени стало ясно, что Бензиорн был более чем прав. Когда стемнело, к приюту подошла военная команда.
      ***
      Гвардейцы, одетые в до боли знакомую форму городского гарнизона, потащили Ваннора вверх по башенной лестнице. Но даже здесь, на холодных каменных ступенях, было намного теплее, чем на улице.
      ...Купец чувствовал, что впадает в какое-то странное забытье, и старался не поддаваться этому состоянию, контролировать себя, но он был связан, руки и ноги его занемели, и это мешало ему сосредоточиться. Он был беспомощен - и вновь во власти Миафана!
      Ваннора привели в Палату Верховного Мага и заставили стать на колени на толстый ковер. Миафан махнул гвардейцам рукой, и они вышли. Потом он молча уставился на пленника глазами-камнями, в которых невозможно было ничего прочесть. Ваннор содрогнулся. Лицо Миафана изменилось. Выражение надменной неприязни уступило место печати жестокости и злобы. Похожее на маску лицо Владыки было бледным и нездоровым, а шрамы вокруг глаз делали его еще неприятнее. Миафан злорадно потер руки, и купец почувствовал такой испуг, какого, пожалуй, никогда еще не испытывал. Даже Призрак, убивший Форрала, не вселял такого ужаса. Этот страх высасывал все жизненные силы и не оставлял никакой надежды.
      - Итак, - прошептал Миафан, - ты наконец в моих руках.
      - Не долго я буду в твоих руках, мерзавец, - плюнув, ответил Ваннор.
      - Ты был бы забавен, Ваннор, если бы не был жалок, - насмешливо ответил Миафан. - Но ты прав - в том смысле, что не будешь мне особенно долго надоедать. Конец наступит даже раньше, чем ты себе это представляешь: ведь помощи ждать неоткуда. - Он улыбнулся ледяной улыбкой. - Итак, мы вернулись на исходные позиции - но уже здесь нет ни Форрала, ни Ориэллы. Твои прежние друзья из гарнизона разобщены или мертвы. Никого нет, Ваннор, мы - один на один, и ты еще не раз будешь молить меня о смерти. Но прежде я потребую от тебя ответов на некоторые вопросы, например: кто твои сообщники и где они сейчас скрываются?
      Даже слушать Миафана и видеть его лицо было мучительно. Ваннор мог закрыть глаза, но ему некуда было деться от пропитанного ядом голоса Владыки, голоса, звучание которого было почти невыносимым. За себя купец боялся меньше всего. Он верил и надеялся, что сможет вынести любые мучения, но вместе с тем прекрасно понимал, что рано или поздно все равно расскажет Миафану все, что тот захочет узнать.
      Ваннор вздрогнул от ужаса. Выходит, что, ослепленный любовью к дочери, он предал друзей! Он не боялся смертных, но это чудовище обладало такой властью, какую Ваннор не мог себе даже представить. При одном воспоминании об отвратительной твари, убившей Форрала, его охватила дурнота, и только сила воли и мужество, которые поддерживали Ваннора на протяжении всей его полной испытаний жизни, помогли ему справиться с предательской дрожью во всем теле. Если не случится чуда, жить ему остается всего несколько дней - и эти дни будут, конечно, очень и очень скверными.
      И все же Ваннор не собирался сдаваться сразу. Он поглядел в ничего не выражающие глаза Миафана и со злостью спросил:
      - Что это значит? Ты же, будь ты проклят. Верховный Маг! Ты же можешь узнать любые сведения, просто заглянув мне в душу, разве нет? Для тебя это так же легко, как, скажем, взять яблоко из этой вазы. Может быть... - Купец снова вздрогнул. - Может быть, ты уже так и сделал. - "А вдруг это правда?" подумал он в страхе. - Так зачем же ты угрожаешь мне мучительным дознанием?
      - Просто месть. - Улыбка Миафана напоминала волчий оскал. - Просто месть за все твои выкрутасы в Совете, за все помехи, возражения и козни против меня. А страдания твои будут гораздо сильнее, когда твои губы назовут имена твоих товарищей и ты поймешь, что предал их. И снова он улыбнулся своей волчьей улыбкой. - Но все же это не просто месть, мой дорогой Ваннор. Отрекшись от Кодекса магов, я получил известные.., новые возможности. Твои страх, боль и мучительная смерть дадут подпитку моему волшебству и усилят мою власть.
      И Миафан поднял руку. Боль ударила Ваннора, обожгла нервы. Словно подкошенный, он упал на ковер; тело его выгнулось, словно лук с натянутой тетивой. Хотя он прикусил язык, чтобы не закричать, последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание, был его собственный крик.
      Глава 16
      ТЕНЬ НА КРЫШЕ
      Язур медленно выздоравливал и постепенно осваивал ксандимскую речь. Это было не так уж трудно - как и все офицеры Ксианга, он уже немного знал этот язык, да к тому же у него было довольно много общего с казалимским. Кроме того, Язуру и его спасителю волей-неволей приходилось разговаривать только друг с другом, и каждый горел желанием узнать, как другой оказался в этих пустынных и негостеприимных краях.
      В конце концов Язур кое-как смог с помощью жестов и рисунков углем на полу пещеры рассказать, что он со своими товарищами бежал от гнева казалимского царя и что захватчик, который занял сейчас башню, - сын Ксианга. Услышав это, Шианнат разразился какой-то длинной тирадой на своем языке, чем привел собеседника в полную растерянность. С трудом, после нескольких попыток, Шианнат все же растолковал Язуру, что он сам такой же изгой своего народа, хотя причина его изгнания так и осталась неясной.
      Язур подозревал, что ксандимец намеренно что-то скрывает, и это ему очень не нравилось. Однако этот человек спас его, кормил и выхаживал. Да и сам Язур в конце концов скрыл от своего спасителя, чем именно было вызвано его бегство из Тайбера. Наверняка этот всадник тоже в чем-то подозревает его, Язура, но тем не менее заботится о нем. Рассудив так, Язур успокоился.
      Узнав, что Язур - такой же изгнанник, как и он сам, Шианнат стал относиться к казалимцу с гораздо большей симпатией, и, при всей враждебности Язура к Народу Всадников, это нашло отклик в его душе. Тень убитого отца иногда тревожила воина, и он на какое-то время становился угрюмым и замкнутым, но, как человек здравого ума, юноша не мог не понимать, что этот "враг" оказался на самом деле другом в отличие от воинов Харина, прежних товарищей Язура, и лечит раны, нанесенные ими. Выздоровление шло тяжело. Иногда раны воспалялись, и у Язура начиналась лихорадка, а Шианнат делал ему припарки. Когда сильно болел кровоподтек на лбу, ксандимец поил юношу каким-то настоем из трав, унимающим боль. Но бывали минуты, когда Язур испытывал душевную боль и великая тревога разрывала его сердце.
      Тревожился он не за себя, а за своих друзей, которых позорно покинул, бежав из башни. Что сталось с Ориэллой и Анваром? Где Боаи и Нэрени? Каково там Шиа в этой ледяной пустыне? Какое право он имеет лежать тут, беспомощный, когда должен быть с ними, прийти к ним на помощь?
      Время шло, и с каждым разом тоска наваливалась с новой силой. Раны постепенно заживали, но с душевной болью ничего нельзя было поделать. Язур стал раздражительным и не мог (не хватало слов да, пожалуй, и желания) объяснить Шианнату, что злится он на себя самого. Едва возникшее между ними доверие грозило рухнуть, ибо порой Язура раздражало даже стремление Шианната понять, что мучает его нового товарища, и как-то помочь ему.
      Наконец его терпение иссякло. В горах выла вьюга, не утихавшая уже несколько дней. Шианнат спал в обнимку со своей любимой кобылой, но Язура мучила злая бессонница. Мысли о его друзьях не давали ему покоя, ему мерещилось, как люди принца истязают его друзей, как Харин насилует Ориэллу и глумится над ней... Снедаемый тревогой и чувством вины, Язур не выдержал.
      - Пусть смерть возьмет меня, но я здесь больше не останусь, - пробормотал он. - Я должен перебороть свою слабость и встать!
      Момент был удобный. Шианнат спал, и Язур надеялся уйти на достаточное расстояние, прежде чем ксандимец сообразит, что к чему, и остановит его. Язур сел и сразу почувствовал острую боль в раненом плече. Ничего, убеждал он себя, дело гораздо лучше: несколько дней назад он вовсе не мог пошевелить этой рукой. Дождавшись, пока боль поутихнет, он оглядел пещеру в поисках чего-то, что могло бы послужить костылем. В первую очередь он вспомнил о своем мече, но Шианнат предусмотрительно спрятал все оружие Язура. Казалось, план воина обречен на неудачу, но Язур не собирался так легко сдаваться. Стена пещеры была неровной, а это значит, что можно будет опираться на нее. Ухватившись здоровой рукой за ближайший выступ в стене, он стал подниматься с постели.
      - Проклятие! - Язур вцепился в камень, чувствуя, что все плывет у него перед глазами. Боль в раненом бедре была нестерпимой.
      - Будь ты проклят, слабак! - обругал он сам себя. - Ты баба, а не воин! Ведь ты - единственная надежда своих несчастных друзей! - Стиснув зубы, он сделал шаг вперед.
      Шаг.., еще шаг... Но тут больная нога подвернулась, Язур не смог удержаться и упал, угодив рукой прямо в горячие уголья костра. С диким воплем он отдернул руку, но одежда на нем уже загорелась. Лошади испуганно заржали, разбудив Шианната, который вскочил, в ярости изрыгая проклятия на своем языке. Он оттащил воина от костра и проворно облил его водой из каменной чаши. Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.
      Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры, и через несколько мгновений вспыхнувший факел осветил бледное, запачканное копотью лицо Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.
      - Дурак! - воскликнул Шианнат, помогая воину встать. - Ты еще не выздоровел! Не сильно ушибся?
      Язур отвернулся и вдруг зарыдал, как ребенок, в безутешном горе.
      Не скоро удалось хозяину пещеры восстановить в ней порядок.
      Укрытый сухими шкурами, Язур пил болеутоляющий настой и ничем не мог помочь своему спасителю. Он сгорал от стыда за свою никчемность. На что он годен, жалкий калека? Он превратился в обузу даже для этого ксандимца. Он не смотрел Шианнату в глаза и не знал, что сказать ему.
      Дружеская рука коснулась его плеча. Язур обернулся и увидел, что пол в пещере очищен от грязи и воды, а костер снова горит. В каменной чаше таял снег, наполняя ее водой, а в котле кипел суп, разогретый заботливым хозяином. Сам Шианнат сидел рядом и протягивал Язуру миску с ароматной похлебкой.
      - Скажи, - тихо заговорил ксандимец, тщательно подбирая слова, - что за большая нужда идти так рано? С тяжелым вздохом Язур ответил:
      - Там, в башне, мои друзья. Они ранены. Может, даже убиты. Мне надо знать. Шианнат кивнул:
      - Понимаю, тебе очень плохо. Я должен был догадаться. Но почему ты ничего не рассказал? Не беспокойся, Язур. Завтра вечером я сам пойду и узнаю про твоих друзей.
      ***
      - Ну-ка, дай мне эту штуку, - сказал Джарв, и Нэрени с облегчением отдала ему тяжелую корзину, сплетенную из прутьев, которые принес ей этот же самый офицер, теперь занимавший должность Язура. Он был самым добрым и участливым из всех людей принца, он заботился о том, чтобы им с Ориэллой всегда хватало дров, и растапливал снег, чтобы они могли помыться. Нэрени считала, что его мучает совесть. Сначала она презирала этого Джарва, как и всех людей принца, но со временем изменила свое отношение к коренастому, седоватому офицеру. Джарв был достойный человек, и Нэрени подозревала, что Ориэлле удалось убедить его употребить свое влияние на принца, чтобы ее подруге разрешили ухаживать за Элизаром и Боаном. Несколько дней назад Харин, похоже, согласился, и Нэрени чувствовала, что должна благодарить за это Джарва.