Однополчане

      Зачем он отдал Карлу патрон?! Он мог бы сказать, что выбросил его на помойку возле кухни. А теперь возможность упущена, ему не удалось выпутаться!
      Он поплелся к банному бараку, расстроенный, готовый вот-вот зареветь с досады. Если бы здесь был его отец, его дорогой отец, тот пришел бы ему на помощь.
      Отец всегда знал, что надо сделать. Он всегда был прав. Иозеф вспомнил, как отец каждое утро после мытья вставлял в рот протез, говоря при этом: "Они выбили мне зубы, потому что я был одним из первых, кто пошел за фюрером!" Иозеф услышал рядом голос отца: "Против нас были все, мой мальчик. Но мы оказались правы. Теперь у нас в руках власть, и мы останемся у власти еще тысячу лет, навеки.
      История всегда оправдывает того, кому суждено быть правым. Что бы ты ни сделал, мой мальчик, помни одно: власть-это право. Сильный имеет право на все, такова глубочайшая мудрость жизни!"
      "Отец, конечно, мне поможет", - думал Иозеф.
      Его отец был влиятельным лицом в ближайшем окружении Гиммлера. Лоб Иозефа разгладился. "Завтра же рано утром я напишу ему, нет, лучше дам телеграмму", - думал Иозеф. Он услышал шаги и звяканье бутылок.
      Карл и Томас вернулись с бутылками в руках, перекинув одеяла через плечо. Они устроились в углу.
      Бутылка пошла вкруговую. Они пили молча. Из неплотно закрытого крана падала вода. Каждые десять секунд падала капля, шесть раз в минуту. Примерно после каждого четвертого вздоха полукруглая капля появлялась на конце крана, тяжелела, набухала; приняв грушевидную форму, она отрывалась и с глухим стуком падала в жестяной водосток. В промежутках между падениями капель было тихо. Солдаты пили прямо из бутылок. Упала капля. Карл жадно приложился к горлышку. "Ну-ка", - сказал Иозеф. Упала капля. Томас приложил бутылку к губам. За окном показалась чья-то тень. Тень проскользнула мимо.
      Упала капля. Томас все еще не отрывался от бутылки. Карл зашаркал ногами. Они уже не слышали, как упала очередная капля. Они напряженно прислушивались. Упала капля. Они молчали. Токае отставил бутылку и глубоко вздохнул. Потом он решился задать вопрос, который его мучил. Он спросил:
      - Карл, ты хоть одного...
      Карл вздрогнул:
      - Что одного?
      - Убил хоть одного человека?
      Иозеф рассмеялся.
      - Конечно, Карл убивал.
      - Я ведь фрейкоровец* [*Фрейкоровцы - члены белогвардейских "добровольческих отрядов", организованных военным министром социалдемократом Носке для подавления Ноябрьской революции 1918 года в Германии.], так как ты думаешь? - сказал Карл. - Участвовал в ликвидации коммуны в Берлине. А потом был в Польше.
      Он сделал глоток.
      - Кто никого не угробил, тот еще не настоящий парень, - сказал он.
      - Расскажи-ка об этом, - попросил Иозеф.
      - Нет, не то, - сказал Томас, - я имею в виду не в бою, это совсем другое дело. Это неизбежно.
      И не коммунию, ведь это тоже, собственно говоря, не люди. Я говорю о том, ну, как сегодня...
      - Послушай-ка, - дружелюбно начал Карл, - сегодня мы убили птицу, понимаешь? Я не знаю, о чем ты говоришь. Мы убили птицу. Она упала в воду и утонула. Понимаешь?
      - Да, - сказал Томас, - понимаю. Мы убили птицу!
      - Ну и что же? - отозвался Иозеф. - При известных обстоятельствах птица может быть ценнее человека. Что такое человек?
      Карл, позевывая, громко рыгнул.
      - Что такое человек? - повторил Иозеф, ни к кому не обращаясь и продолжая развивать свои мысли. - Что такое человек? Человек - это дрянь. Кусок металла в лоб, чуточку газа в легкие или дырку в артерии, и через несколько дней он уже только падаль.
      - Перестань пороть чушь, - сказал Карл. Он разозлился. - Мы-то живы, жестко сказал он.
      - Да, мы живем, мы защищаемся и не сдаемся! - сказал Иозеф.
      - Правильно! - подтвердил Карл; он снова удовлетворенно рассмеялся. Потом запел вполголоса: - "Так мы живем, так мы живем, и так проходят дни..." - и отбивал костяшками пальцев такт на железном желобе.
      - Заткни глотку, кто-то идет! - буркнул Иозеф.
      Карл прекратил пение. Они прислушались, но было тихо, только чуть доносился однообразный шум ветра да падали капли. Томас схватил бутылку и жадно глотнул. Закурил сигарету. В дрожащем огоньке спички они увидели его лицо, зеленое, перекошенное, глаза, налившиеся кровью. Томас бросил спичку, она упала, еще тлея, на одеяло и прожгла в нем круглую дырочку; поднялся едкий чад. Томас этого уже не замечал. Он затянулся сигаретой. Сигарета не курилась, она только обуглилась. Он хотел ее выплюнуть, но сигарета прилипла и повисла на клейкой от слюны губе. Он подобрал губу, втянул сигарету в рот, и она размокла. Томас ощутил на языке отвратительный, горький вкус табака. Теперь он почувствовал и дым, тяжелый, едкий. Упала капля. Звук ее падения показался Томасу ударом литавр. Перед глазами поплыли круги, черные и синие, они сжимались вокруг него, давили. Упала капля. Томас вскрикнул, он рывком вскочил с места и начал кричать. Крики вырывались из него, подобно водопаду. Иозеф вскочил и ударил Томаса. Он попал ему в висок всей тяжестью своего увесистого, крепкого кулака. Томас повалился наземь, скатился к деревянной решетке, ударился о сточную трубу и остался лежать.
      - Он спятил, - сказал Карл.
      - Что нам с ним делать? - спросил Иозеф.
      - Отнесем в барак, - ответил Карл.
      - Может быть, позднее, - предложил Иозеф.
      - Ах вот что, - сказал Карл.
      - Этот не выдержит! - заметил Иозеф.
      - Обязан, - заявил Карл.
      - Мы же не можем вечно следить за ним, - сказал Иозеф.
      - А что нам делать? - спросил Карл.
      - Он сам сказал!
      - Да, сказал.
      - Значит...
      - Но как?
      - Мы вытащим его потом отсюда, - сказал Иозеф, - положим его так, словно он покончил с собой.
      Или еще лучше: мы бросим его в канаву. Каждый решит, что он туда упал спьяну и захлебнулся. Теперь мы все можем с ним сделать. Пошли!
      - Пошли, - сказал Карл.
      Они схватили Томаса, подняли его и потащили к двери. Иозеф. только хотел взяться за ручку, как дверь распахнулась, из тьмы вырвался сноп света и ослепил их. Они ничего не могли разглядеть.
      - Что это у вас тут, уважаемые господа? - спросил чей-то голос.
      Сердце у них замерло. Голос был им знаком. Это был голос майора фон дёр Заале.
      - Что это у вас? - повторил майор. - Труп? Покажите. Действительно, труп. Мертвецки пьян. Играете здесь в войну, а?
      Карл опустил ноги Томаса, глупо засмеялся и отдал честь. Приложив руку к виску, смеясь, прошел мимо майора преувеличенно торжественным парадным шагом и проскользнул в дверь, стараясь не покачнуться, все еще держа руку у виска. Его задержала команда "стой!".
      Он остановился.
      - Кру-гом!
      Карл повернулся кругом, все еще держа руку у виска.
      - Нализался?
      - Так точно, господин майор, нализался!
      - Вот как...
      Вдруг майор расхохотался. Он хохотал оглушительно, до упаду, прислонившись к стене и трясясь от смеха. Карл тоже засмеялся, смеялся и Иозеф.
      - Дружище, вы самая большая скотина, которую я когда-либо видел, хрюкал майор. - Вы скотина, понятно?
      - Так точно, я скотина!
      - Скотина. Все вы скоты!
      Карл и Иозеф подтвердили: "Так точно!"
      - Молчать! - заревел майор. - Чем вы тут занимаетесь?
      Они молчали. Первый раз в своей жизни Иозеф почувствовал прилив такой судорожной ярости. "Если бы ты знал, - думал он, - если бы ты сейчас знал то, что знаю я! Берегись, старик. Не шути с нами.
      Я волк, я тигр, я схвачу тебя, я растерзаю тебя, я тебе скажу кое-что!"
      - Мы празднуем наши успехи в стрельбе, господин майор, - громко прохрипел Карл.
      Только теперь майор узнал их.
      - Ах, это вы, снайперы, чертовы дети! - Майор слегка качнулся, он был навеселе.
      - Это хорошо, вы ребята что надо, умеете выпить, - сказал он. - С вами и я глотну.
      Он вытащил портсигар и предложил им закурить.
      Иозеф поспешил достать из кармана коробок спичек.
      Он чиркнул спичкой, но она сломалась. Он хотел вынуть вторую, но уронил коробок на пол. Его руки дрожали. Он слишком сильно чиркнул, спичка опять сломалась, уже вспыхнувшая головка отлетела в сторону. Иозеф почувствовал, что майор смотрит на его руки. Он задрожал так, что третью спичку уже не мог достать из коробка. Он уперся локтем в бедро.
      Пальцы его свело судорогой. Вдруг он почувствовал, как заколотилось его сердце, на лбу выступил пот.
      Карл взял у него коробок и поднес майору зажженную спичку.
      - Эти спички дрянь, - сказал он.
      - Что с вами, парень? - спросил майор. - Почему вы так нервничаете?
      - Со мной ничего, господин майор! - пролепетал Иозеф.
      - Можете пить сколько вам угодно, но рука ваша должна оставаться твердой, - продолжал майор. - А если бы здесь был враг, если бы вам нужно было стрелять, что тогда? Рука немецкого солдата всегда должна быть твердой, понятно?!
      - Так точно, господин майор! - рявкнули Иозеф и Карл.
      Майор вскинул руку, словно собираясь крикнуть "хайль!". Он поднял ее немного выше плеча. Кончики пальцев, запястье, локоть и плечевой сустав образовали одну линию, которая лишь слегка изогнулась в предплечье от надувшегося бицепса.
      - Вот, можете поучиться, - сказал майор.
      Рука неподвижно застыла в воздухе, словно это было изваяние.
      - Здорово! - сказал изумленный Карл.
      Майор, продержав руку в воздухе чуть ли ке целую минуту, опустил ее.
      - Замечательно, господин майор, - сказал Иозеф.
      - Чепуха, - сказал майор. - Ничего замечательного, понятно?! - крикнул он. - Я не потерплю этого от своих солдат, понятно?
      - Так точно, господин майор! - рявкнули Иозеф и Карл.
      - А вообще вы бравые ребята, - сказал майор. - Такими и оставайтесь!
      Он вытащил из кармана бутылку и отхлебнул.
      Потом отхлебнули Карл и Иозеф. Томаса они положили на пол.
      - С него хватит. В него больше не лезет, - скачал Карл.
      - Меня радует, - сказал майор, - что вы не только хорошие стрелки, но и хорошие товарищи. Товарищество - железный закон для солдата. Как хорошо, что вы заботитесь друг о друге! Вы могли бы сделать с ним что угодно ради шутки, теперь это снова вошло в моду. Очень хорошо с вашей стороны, что вы хотите отнести своего приятеля в постель. А теперь шагом марш на боковую!
      Они разом вскинули руки.
      - Хайль Гитлер!
      - Хайль Гитлер! - ответил майор.
      Иозеф снова почувствовал какой-то странный озноб. Он вытянулся перед майором и выпалил:
      - Прошу, господин майор, пожелать также вашей дочери спокойной ночи!
      Карл окаменел от ужаса. Неужели и этот парень рехнулся или это была потрясающая, изумительная наглость, психологическое алиби?
      - Спасибо, - сказал майор.
      Он засмеялся добродушно, по-отечески, удовлетворенно.
      - Хоть она и уехала сегодня в полдень в Берлин, но, безусловно, спит спокойно и без вашего пожелания.
      - Ах, уехала, - повторил Иозеф.
      - Да ну, тоже втюрился в девчонку? - спросил майор.
      Иозеф покраснел. Карл засмеялся.
      - Уж признайся, мой мальчик, - сказал майор и похлопал Иозефа по плечу.
      Иозеф кивнул.
      - Кто же устоит, господин майор, - сказал Карл, - я тоже не устоял, как и все.
      Майор рассмеялся от всей души.
      - Настоящая девушка-солдат, - сказал он. - Марширует, как гвардии кирасир; протопать семь часов до станции ей ничего не стоит. Так и надо.
      - Здорово! - сказал Карл.
      - Если бы отпуска не были запрещены, вы могли бы теперь с ней поехать или хотя бы донести ее багаж, - сказал майор Иозефу. - Не повезло, господин кавалер!
      - Верно, не повезло, господин майор, - отозвался Иозеф.
      Майор ушел. Карл и Иозеф бросились друг другу в объятия.
      - Дружище, - сказал Карл, - теперь уже все позади. Пусть только нам и дальше так везет!
      Они подняли Томаса, отнесли его в барак и бросили на койку.
      - Повезло и тебе, парень, - сказал Карл, - чертовски повезло!
      Они засеменили к своим постелям. Никто их не видел и не слышал. В спертом воздухе раздавались громкий храп и сопение. Карл тут же заснул; Иозеф не спал. Он, конечно, заметил, какой взгляд бросил на него Карл, когда он, Иозеф, просил пожелать дочке майора спокойной ночи. Он почувствовал свое превосходство над Карлом, старым прибалтом. Он чувствовал свое превосходство над всеми. "Кто знает что-нибудь о мистерии смерти? - думал он. - Разве эти вот что-нибудь знают?" Он ненавидел их всех, кто лежал здесь, храпя и ворочаясь во сне. "Разве ктонибудь меня поймет, - думал Иозеф, - разве я могу с кем-нибудь поделиться? Мне нужно почитать Ницше!" У него в ранце было много книг: Ницше, Георге, Биндинг и сборник произведений немецких романтиков: Тика, Брентано, Новалиса. "Скорей бы уж наступило утро", - думал он.
      Но вот пронзительный свисток, наконец, разорвал ночные шорохи. Иозеф поспешно вскочил, накинул на себя шинель и побежал в канцелярию, чтобы перехватить посыльного на телеграф. Он дал ему телеграмму для отца, которая гласила: "Прошу срочно приехать. Очень нужен. Иозеф". Потом как следует вымылся, и когда из барака все ушли и только Томас да Карл еще храпели на своих постелях, он тоже прилег, наконец почувствовав себя уверенно. Он подумал: "Отец поможет, должен же он помочь!" Потом вдруг сообразил: "Какая чепуха-охотиться за одним патроном! Словно это что-нибудь меняет! Вот чепуха! Как глупо я себя вел!" Усталость медленно овладевала им. Он почувствовал легкость во всем теле. Ему казалось, будто он отделяется от земли и летит. Он усмехнулся и заснул с улыбкой на лице.
      Карл очнулся первым; было около одиннадцати.
      Ставни были широко распахнуты; с потоком солнечных лучей в барак врывались запах лугов и крепкий аромат сосен.
      Карл бросился к окну. Ему была видна канцелярия майора. Там тоже было открыто окно. Карл увидел, что майор сидит за письменным столом. Майор тоже посмотрел в окно, узнал Карла и приветственно помахал рукой.
      Карл разбудил товарищей. Томаса ломало с похмелья, он открыл глаза с мучительным усилием и, едва ворочая языком, бормотал какую-то бессмыслицу. Карл и Иозеф подхватили его и потащили в банный барак, там раздели и положили под холодный душ. Понемногу Томас стал приходить в себя. Они влили ему в рот черного кофе и дали пожевать кофеиновые таблетки.
      - Нужно, чтобы у тебя сейчас была ясная голова, - сказал Карл.
      Потом они вымылись и уселись на траве, под теплыми лучами солнца, прислонившись к березе; над головами у них пели птицы, и Карл стал рассказывать о том, что произошло этой ночью в банном бараке. Им прямо повезло, добавил Карл, что Томас чуть не спятил и, пьяный до бесчувствия, сбитый с ног крепким ударом, провалялся всю ночь без памяти.
      Разве он смог бы сдержать себя, если бы так неожиданно очутился ночью лицом к лицу с майором?
      - Я ничего не помню, - сказал Томас. - Помню только, что мы пожали друг другу руки. А что было дальше, все забыл.
      - Вот и хорошо, - отозвался Карл.
      Томас промолчал. Он глубоко вдыхал теплый душистый воздух. В голове у него была пустота, какаято смесь страха и воспоминаний о крови и ночном мраке.
      - Убейте меня все же, ребята! - сказал он.
      Его обуял страх, терзающий, мучительный страх.
      Он подумал: "Прошел всего лишь один вечер, одна ночь, пьяная, угарная, но так дальше не пойдет.
      Не могу же я все время напиваться до потери сознания. Теперь, когда я знаю об убийстве, как же я буду жить? Мне ведь придется видеться с майором, смотреть ему в лицо, в глаза, придется выслушивать егочто же это будет?"
      - Но ведь уже должны были заметить, что ее нет... - проговорил Томас, и весь его ужас вылился в этих словах.
      - Не бойся, - ответил Карл, - майор считает, что дочь его уехала в Берлин.
      - И она приедет туда не раньше завтрашнего дня, - размышлял он вслух. Старик, ничего не подозревая, будет три дня ждать от нее письма. Это составит уже четыре дня. Потом он, может быть, даст телеграмму. Пройдет еще один день. Значит, у нас пять дней. Это очень много.
      Томас облегченно вздохнул.
      - Ее нужно бы получше зарыть! - воскликнул Иозеф.
      - Подождем, - сказал Карл, - подождем, сейчас все в полном порядке.
      "Значит, майор считает, что она едет в Берлин", - думал Томас. Он представил себе поезд: покачиваясь, она сидит в вагоне, как тень, воздух в воздухе. Он думал: "Отец считает, что она в безопасности. Может быть, сидя за письменным столом, он тоже представляет себе, как она едет в поезде, человек среди людей. Ведь он ничего не знает. Майор тоже отец.
      Странно, кем только не бывает человек: начальником, отцом, врагом и другом. Что же такое человек?!"
      Томасу не хотелось думать об этом. Он боялся раздумий. Он боялся взглянуть на майора. Что будет дальше, он не знал.
      - Почему это она вдруг поехала в Берлин? - спросил Иозеф.
      Карл пожал плечами.
      - Не знаю. Может, ей пора родить.
      - Нет, - резко возразил Томас.
      Карл удивленно взглянул на него.
      - Разве ты?.. - спросил он, не договорив.
      Иозеф вдруг вытаращил глаза на Томаса и рассмеялся.
      - Ты был в нее влюблен? - ухмыляясь, спросил Карл.
      Томас вздрогнул.
      - Ты что, спал с ней? - спросил Иозеф.
      - Эх вы, свиньи, свиньи, - медленно произнес Томас.
      - Ну, ну, полегче, - сказал Иозеф.
      - Оставь его в покое, не годится так, - уговаривал его Карл.
      Томас тяжело дышал.
      - А почему бы тебе, мальчик, и не быть влюбленным в нее? - добродушно заметил Карл.
      - Нет! - крикнул Томас. - Нет, ничего у меня с ней не было, ничего, совсем ничего! Она для меня просто человек, как и все другие, человек, поймите же...
      - Да, да, дружище, успокойся, - сказал Карл.
      - Никогда больше не говорите об этом, - строго остановил их Иозеф.
      - Хорошо, - согласился Карл.
      Иозеф стал насвистывать какую-то веселую мелодию. Он тоже представил себе поезд, но идущий в противоположном направлении, не тот, который мерещился Томасу. Он видел в поезде своего отца, спешившего к нему на помощь, чтобы спасти их от мести другого отца. "Может быть, он прилетит самолетом, - размышлял Иозеф. - Конечно, самолетом".
      Они провели мучительный день. Бесконечно тянулось время. Они держались все вместе. Несмотря на свои клятвы, они понимали, что каждый не доверяет другому. Так они и ходили, словно связанные веревочкой, какое-то существо из трех тел, и каждый из них был ненавистен и омерзителен себе и другим.
      Они пошли в барак, играли там несколько часов в скат, обсуждая при этом, зарыть им труп или оставить все как есть. Иозеф полагал, что убитую нужно закопать получше. Томас не высказывал своего мнения. И они все предоставили судьбе.
      Наконец наступил вечер с длинными тенями и серыми тучами. Устало подходил батальон. Но едва солдаты вошли в барак, как была объявлена тревога.
      С руганью они снова кинулись на место сбора. Трое остались. Но через несколько минут дежурный унтерофицер рванул дверь барака. Он закричал:
      - Почему вы не выходите? Вы что, спятили?
      - Мы свободны от службы, - спокойно сказал Карл; но унтер-офицер завопил:
      - Приказ господина майора! Весь батальон ждет вас, паршивцы. Да, да, нечего глаза пялить, поднимайтесь! Марш из барака!
      Безотчетно, совершенно безотчетно каждый из них схватил свой ремень, машинально надел его, проверил, на месте ли подсумок, штык и пряжка, уже на бегу поправил фуражку, проверив рукой расстояние от козырька до переносицы. Они бежали быстро, в ногу, дышали в такт, и сердца их бились в такт.
      - Спокойствие, сейчас главное - спокойствие, - шептал Карл своим товарищам.
      Предупреждение было излишним: они не испытывали никакого страха. Хотя они чувствовали, даже знали, что сейчас решится их судьба, страх совершенно исчез. Они были почти счастливы оттого, что все решится. Наконец они снова перестали быть отдельными, не связанными между собой человеческими личностями; теперь огромный грохочущий механизм втянет их в себя, прикажет им что-то, а что-то запретит, и они снова могут подчиняться беспрекословно, без необходимости думать, освобожденные от собственной воли и собственного решения. Не имело никакого смысла в эту минуту, во время этого бега ломать себе голову над тем, что же теперь будет и почему им тоже приказали выйти по тревоге, объявлена ли эта тревога по случаю убийства или была только учебной, наказанием или просто вздорной выдумкой начальства. Все теперь утратило свой смысл, все, кроме плаца, батальона, майора; существовал лишь этот плац, туда бежали они, к центру мира, к центру вселенной.
      Серыми прямоугольниками, обагренными лучами вечернего солнца, стояли построенные в каре роты, металлические части снаряжения и оружия блестели на солнце. Трое приятелей хотели пристроиться, но майор приказал им встать перед строем, лицом к своей роте. И вот они стоят не шелохнувшись; поясные ремни подтянуты, фуражки сидят безупречно, ни к чему нельзя придраться.
      - Смирно! - скомандовал майор.
      Каблуки сотен людей, обутых в сапоги, гулко щелкнули. Майор прочитал приказ фюрера вооруженным силам Германии, приказ, от которого у солдат кровь застыла в жилах. В нем говорилось о большевистском заговоре, раскрытом благодаря гению фюрера, о грозящем нападении с Востока и о тех мерах, которые принял фюрер. Батальон слушал, и лица у многих побледнели. Потом майор зачитал приказ по дивизии, согласно которому немедленно запрещались всякого рода отпуска и увольнительные. В приказе говорилось, что никто не имеет права оставлять во внеслужебное время месторасположение батальона. Оружие держать постоянно наготове, никто не имеет права снимать обмундирование, даже во время ночного отдыха. Майор читал медленно, фразу за фразой, и после каждой фразы спрашивал:
      - Поняли, ребята? Это не шутки!
      Потом, прочитав до конца, опустил руку, державшую бумагу. Он указал на троих, стоявших перед строем батальона.
      - Это лучшие стрелки дивизии! - воскликнул он. - Берите с них пример! Такими должны быть настоящие солдаты, настоящие товарищи! Такие молодцы теперь нужны фюреру, чтобы осуществить его грандиозные планы!
      Он сделал глубокий вдох и крикнул:
      - Батальон, разойдись!
      Солдаты побежали в барак. Томас на ходу подтолкнул Иозефа.
      - Спасены, - сказал он.
      - Дружище, - отозвался Иозеф. - Дружище, так и должно было случиться, именно так.
      Едва они вошли в барак, как получили новый приказ. Им велели снова встать в строй. Проверили их перевязочные пакеты, неприкосновенный запас и личные знаки. Потом они получили боеприпасы, каждый по шестьдесят патронов.
      - Веселой стрельбы по мишеням! - сказал Карл.
      Офицеры и фельдфебели были подчеркнуто жизнерадостны и много говорили о духе товарищества.
      Когда проверка кончилась, командиры взводов прошли по баракам. Они сказали:
      - Вечерняя поверка сегодня отменяется. Собирайте свои вещи. Что вам не нужно, отошлите домоЕ^ Понятно?
      - Так точно! - отвечали солдаты.
      Все начали укладываться. Иозеф и Томас держались возле Карла.
      - Ну, начинается, ребята, - сказал Карл. - Начинается! - Он хлопал себя ладонью по ляжке, потирал руки, ухмылялся во весь рот и строил гримасы.
      - Начинается, - снова и снова повторял он. - Все будет хорошо. Начинается!
      - Эх, ребята, только бы все обошлось, - сказал солдат, собиравший свои вещи рядом с Карлом.
      - Ты что? - резко спросил Иозеф. - О чем гы говоришь?
      - Оставь, - успокоил его Карл, - не горячись.
      - Значит, мы намерены завоевать Россию, - тихо сказал кто-то, - Москву, Урал, до самого Тихого океана.
      Хотя голос этот был тих, но он, как ни странно, заглушил шум, стоящий в бараке, и заставил всех умолкнуть. Тишина придавила всех невыносимы м гнетом.
      - Ну и что же, - сказал Иозеф. Он говорил сиплым голосом. - Что же, конечно, мы идем против большевиков. Рано или поздно это должно было произойти.
      Вдруг он закричал:
      - Это должно было произойти, и лучше сегодня, чем завтра!
      - Лучше ужасный конец, чем ужас... - не договорил Карл и вдруг рассмеялся.
      Иозеф смерил его холодным взглядом. Карл пожал плечами и принялся укладывать свой ранец.
      Томас подошел к Иозефу. Он спросил:
      - Как по-твоему, когда мы будем в Москве?
      - Скоро, можешь не сомневаться, - ответил Иозеф, все еще глядя на Карла. - Теперь все будет в порядке, малыш, - добавил он, - и у нас троих, и в Германии,и во всем мире.
      Томас облегченно вздохнул. Они уйдут отсюда.
      Убитую не найдут. Майор так и не узнает, что с ней случилось. Ведь это возможно, это было бы, пожалуй, самое лучшее. Томас уже не чувствовал, что стал рассуждать, как настоящий убийца. Правда, он сделал только первый шаг. Карл ушел дальше. Укладывая вещи, Карл думал: "Судьбе можно помочь. Мало ли что может случиться в бою. Будет неплохо, если майор при первой возможности умрет смертью храбрых.
      Майор и Иозеф, да, и Иозеф тоже".
      Иозеф уложил свой ранец и приготовил сверток, который хотел передать отцу. Он едва сдерживал досаду оттого, что потревожил отца теперь, когда все уладилось само собой. Может быть, тот даже не застанет его здесь. Чем скорее начнется, тем лучше!
      Иозеф зажег свечу, сел на свой ранец, укрепил свечу на табуретке и достал книгу, по которой было видно, что ее часто читают. Это было сочинение Ницше "Так говорил Заратустра". Иозеф читал, а кругом постепенно нарастал шум: укладывали ранцы, шуршали бумагой, глухо звякал металл и раздавались негромкие голоса вперемежку с несмолкающими приглушенными выкриками и топотом строившихся солдат. Один раз донеслось также ржание лошади, дикое и гневное, напоминающее грозный зов трубы. Иозеф ничего не слышал. Он читал, погрузившись в иной мир, холодный и пустой, в котором жил только одинединственный человек-он сам. А вокруг этого единственного что-то копошилось, какая-то неразличимая масса, глубоко внизу суетились какие-то существа: люди.
      Он читал о Заратустре, о последних людях, этих тварях, которые были так жалки в своем стремлении к счастью, о канатном плясуне и о паяце, который перепрыгнул через канатного плясуна, о том, что канатный плясун сорвался и совершил страшный прыжок в смерть. Иозеф представил себе, как тот упал и разбился. А Заратустра говорил:
      "Из опасности сделал ты себе ремесло, а за это нельзя презирать. И вот ты гибнешь от своего ремесла. За это я хочу похоронить тебя своими руками".
      Так говорил Заратустра. В его словах Иозеф нашел подтверждение своим сокровеннейшим мыслям.
      Он думал: "Заратустра понимает, что такое миф опасности, миф смерти. Заратустра понимает немецкого солдата. Сделать опасность своим ремеслом только ради самой опасности - это величественно, это понемецки! Нибелунги шли навстречу верной гибели, они знали об этом и все же шли в страну гуннов; они гибли, и смерть была их подвигом. Они обезглавили невинное дитя и все же, нет, именно поэтому, были героями. Ведь нужно геройство, чтобы рубить головы невинным младенцам". Он вздрогнул, низко склонился над книгой, впитывая в себя слова:
      "Но Заратустра продолжал сидеть на земле возле мертвого и был погружен в свои мысли: так забыл он о времени. Наконец наступила ночь, и холодный ветер подул на одинокого. Тогда поднялся Заратустра и сказал в сердце своем:
      "Поистине прекрасный улов был сегодня у Заратустры. Он не поймал человека, зато труп поймал он.
      Страшно существование человеческое и все еще лишено смысла: паяц может стать роковым для него.
      Я хочу учить людей смыслу их бытия: смысл этот-сверхчеловек, молния из темной тучи, именуемой человеком.
      Но я еще далек им, и моя мысль далека их мысли. Для людей я еще что-то среднее между шутом и трупом.
      Темна ночь, темны пути Заратустры. Идем, холодный и неподвижный спутник! Я отнесу тебя туда, где похороню тебя своими руками".
      Сказав это в сердце своем, Заратустра взвалил труп себе на спину и отправился в путь".
      Иозеф опустил книгу. Он подошел к окну и стал всматриваться в черноту ночи. Он увидел широкую темную синеву, по краям слегка блеклую. Товарищи за его спиной уже давно спали. Он был один. Он погасил свечу и уставился во мрак. Иозеф торжествовал. Он думал: "Россия - необъятная страна, и теперь она будет под нашей пятой". Он стоял, восторгаясь пространством, которое предстояло завоевать.
      Об убитой он забыл и думать. И произнес про себя:
      "Друг Заратустра!" Раскрылась дверь, Иозеф обернулся, вошел унтер-офицер.
      - Пора на боковую! - сказал унтер-офицер.
      - Так точно, - послушно ответил Иозеф и лег в постель.
      Было около часа ночи. В пять часов их разбудили. Они отправились на учение. Они шагали по дороге в Либиакен. Примерно в том месте, откуда они стреляли в цаплю, отряд свернул в сторону; Карл, Томас и Иозеф с ужасом увидели ту самую дорогу, по которой они тогда шли. Солдатам приказали замаскироваться. Они нацепили на себя пучки травы и ивовые ветки. Им указали цель, к которой они должны были подкрасться, не замеченные условным противником. Цель находилась по ту сторону дренажной канавы, которую еще можно было различить как тонкую серовато-черную линию на мокрой от росы траве.
      Карл полз, а мозг его лихорадочно работал.
      Он должен первым, непременно первым, добраться до канавы, до того места, где лежала она. Карл знал, что сейчас он ползет, спасая свою жизнь. Что будет дальше, он не знал. У него была одна мысль - первым добраться до канавы...
      Показалась канава. Карл был впереди наступающей цепи; не намного, но впереди своих однополчан.
      До канавы осталось еще метра два. Он бросился прямо к тому месту, где лежала убитая. "Это .ведь бесчеловечно, - мысленно воскликнул он, - этого они не посмеют с нами сделать! Пусть они арестуют нас, да, пусть секут, пусть, но должен же прийти этому конец! Убитая мертва, зачем же мучить живых, это бесчеловечно!" Карл достиг канавы, вытянул шею.
      Здесь, внизу, была могила. Карл подумал: "Остается одно: Иозеф выстрелил раньше меня, и Томас должен это подтвердить. Мне нужно этого парня..."