Рукотоврный кризис
ModernLib.Net / Фурсов Андрей / Рукотоврный кризис - Чтение
(стр. 3)
В дальнейшем социальные проекты и средства их достижения конструировались с учетом отношения к факту изменения. Те, кому изменения не нравились и кто пытался их затормозить, законсервировать – консерваторы; те, кто приветствовал постепенные, эволюционные изменения – либералы; те, кто выступал за качественные изменения – марксисты. Так возникли три великие идеологии Модерна. Разумеется, это упрощенная картина, но она отражает главное.
Между либералами и марксистами существовало важное сходство – они положительно воспринимали сам факт изменения, разрушение традиционных структур и формирования современных, трактуя его как прогресс. Он был общим знаменателем как для либералов, так и для марксистов.
XIX век прошел под знаменем прогресса, хотя к концу его возникла вполне ощутимая тревога – достаточно сравнить написанные на рубеже 1860-1870-х годов четыре самых известных романа Жюля Верна и написанные в 1890-е четыре самых известных романа Герберта Уэллса. В предвоенный и военный периоды антипрогрессистские настроения усилились, хотя и не стали доминирующими, ну а «славное тридцатилетие» (1945-1975) стало триумфом прогрессистских идеологий и теорий. Казалось, еще чуть-чуть и весь мир войдет в царство прогресса: бедные страны существенно сократят отрыв от богатых. В самих богатых странах с бедностью будет покончено навсегда, научно-технический прогресс обеспечит бесконечный рост и социальный прогресс. Однако 1980-е и особенно 1990-е годы развеяли эти мечты и надежды.
Научно-техническая революция (НТР), плодами которой воспользовались, естественно, страны ядра капсистемы, резко увеличила и продолжает увеличивать разрыв между развитыми и слаборазвитыми странами. Основная масса последних все больше погружается в слаборазвитость и бедность – на этот раз без какой бы то ни было перспективы и надежды на то, чтобы вырваться туда,
«где чисто и светло». Парадокс, но именно научно-технический прогресс последней четверти ХХ века похоронил надежды на прогресс социально-экономический. НТР и глобализация на рубеже ХХ-ХХI веков в мировом социальном раскладе и соотношении сил, сыграли роль, очень похожую на ту, что сыграли в XVI веке возникновение европейской (атлантической) мир-системы с ее новым разделением труда и военная революция. Они усилили сильных и ослабили слабых, лишив их надежд на улучшение своего положение.
Уже в 1980-е начинают появляться книги с названиями типа «конец прогресса», «фэнтэзи» вытесняет научную фантастику (
«science fiction»). В науке начинает акцентироваться роль вероятности, хаоса, случайности, точек бифуркации. В 1979 г. в «третьем мире» происходит революция впервые не только не под марксистскими или хотя бы левыми знаменами, но под религиозными, антипросвещенческими – хомейнистская мусульманская революция в Иране. Если на Ближнем Востоке разворачивается исламский фундаментализм, то на Западе – рыночный. В 1979 г. к власти в Великобритании приходит Тэтчер – яркая представительница рыночного фундаментализма, который
по-своемуявляется не меньшим отрицанием геокультуры Просвещения, чем исламский фундаментализм.
В 1991 г. рушится СССР, а вместе с ним – Большой Левый Прогрессистский Проект Модерна, и еще одна огромная зона вылетает из прогресса. С этого момента в мире остается только одна версия «прогресса» – капиталистическая англосаксонская, ограниченная 15-20% мирового населения и осуществляющаяся за счет остальных 80-85%. Теперь, когда СССР нет, капитализм снова может показать зубы – и своим «пролам» и «мидлам», и чужим. Особенно афроазиатским и латиноамериканским, как это делалось в XIX – начале ХХ века Прогресс гипербуржуазии, космократии (Д. Дюкло) – это прогресс на костях 80-85% мирового населения. Речь, таким образом, идет о массе людей, обреченных стать сырьем в топке чужого прогресса.
Значит ли это, что нужно послушно лезть в эту топку? История дает однозначно отрицательный ответ таким логике и прогрессу. Исторические факты свидетельствуют, писал знаменитый социолог Б. Мур, что источники человеческой свободы и революционной борьбы за нее
«лежат не только там, где видел их Маркс, в устремлениях классов к захвату власти, но возможно в еще большей степени в предсмертном реве класса, который вот-вот накроет волна прогресса».
Поздний капитализм движется, выталкивая из системы значительную часть промышленного пролетариата и среднего класса и создавая таким образом новые опасные классы, которые могут составить не менее 50% населения. Они противостоят верхушке не по линии «капитал – рабочая сила», а либо по линии «достойная жизнь – недостойная жизнь», либо «жизнь – нежизнь». Политика сменяется биологией, а экономика – моралью выживания. Это сеет семена такого социального гнева, по сравнению с которым пролетарские революции покажутся цветочками.
Ликвидируя средний класс и таким образом решая кратко– (в лучшем случае – средне-) срочные политические проблемы, западная верхушка создает для себя еще более серьезные долгосрочные проблемы. Во-первых, устраняется социальная стена между верхами и низами. Во-вторых, капитализм выковывает разрушительную антисистемную силу. Помимо прочего, это свидетельствует и об утрате инстинкта самосохранения значительной частью западной верхушки. Эта утрата – характерный показатель периодов деградации.
Иными словами, перед лицом волны неолиберального прогресса, который грозит пересортировкой человечества и социальной выбраковкой большей его части, многие прежние споры и разногласия между левыми и правыми уходят в прошлое.
– В нынешней эпохе, в ситуации «вывихнутого века», возможны принципиально новые идейно-политические комбинации и конструкции, особенно если мы не хотим, чтобы нас вывихнули вместе с веком и взяли на болевой прием. Сегодня капитал, провозглашающий свободу без равенства, мультикультурализм и права меньшинств (чтобы легче давить и отсекать от «общественного пирога» ставшее ненужным большинство) угрожает христианству и европейской цивилизации (точнее, тому, что от нее осталось), белой расе, огромной части человечества, социосфере и биосфере.
В этой ситуации идейным оружием тех, над кем вот-вот сомкнутся волны неолиберального прогресса (а это главным образом средние и низшие классы – «лишние люди» современного мира) может стать «реакционный прогрессизм». А наиболее радикальной «левой» стратегией может стать консервативное противостояние радикализму «неолибералов» и «неоконов». Речь идет о том, чтобы не позволить капиталу разрушить демократические институты, оформившиеся между 1848 и 1968 гг. и представляющие системно-институциональный каркас капиталистического общества. Обычно те, кто стоит на пути изменений, прогресса, считаются реакционерами, «правыми». Однако в нынешней ситуации «прогресс» – это оружие «правых», оружие сильных, которые стремятся заменить более не устраивающую их прежнюю эксплуататорскую систему на новую, посткапиталистическую – значительно более жестокую, эксплуататорскую и антигуманную. Союз консерваторов и марксистов, а также нормальных либералов в рамках «реакционного прогрессизма» может встать на пути демонтажа демократических институтов.
Я не случайно беру «левые» и «правые» в кавычки. Как «реакционный прогрессизм» находится по ту сторону «левых» и «правых», так и «неоконы» с их «прогрессом» – тоже по ту сторону «левизны-правизны», некий «лево-правый» симбиоз. Не случайно почти все неоконы – в прошлом «левые», причем многие из них – крайне «левые», троцкисты, прошедшие (или пропущенные) впоследствии сквозь «правое» решето-школу Лео Штрауса с его любовью к Платону, кастовым порядкам и т.д. (мне это напоминает способ «изготовления» толкиеновских урук-хаев в Изенгарде). Штрауса и неоконов, по-видимому, больше всего привлекла идея правления высшей касты, некоего закрытого ордена посвященных.
Кстати, идея о том, что миром должны руководить закрытые тайные структуры и общества, носится в воздухе, а точнее распространяется в нем целенаправленно, через книги и фильмы. Мне почему-то кажется, что тамплиеры, «коды да Винчи», «Граали», Гарри Поттеры (здесь, как считают П. Образцов и С. Батенева, за волшебно-магическим антуражем школы Хогвартса скрывается орден иоаннитов – Мальтийский орден) и т.п. – это не просто мода и не просто эксплуатация рыночного успеха. Нас постепенно приучают к тому, что нормально и правильно, когда миром правят скрытые от массового взора силы, некие посвященные. Особенно когда в мире тревожно. И в то же время – обилие фильмов-катастроф. В массовое сознание вбрасываются некие блоки-знаки-образы: катастрофы, тайные (закрытые) организации как формы управления. Это не конспирологическая схема, а нормальная картина идейно-психологической (психоментальной) пропаганды и обработки, нейролингвистического программирования с помощью кино и массовой литературы. Кстати, о важности этих форм постоянно говорят неоконы. «Реакционный прогрессизм» (название условное) – адекватный ответ этим ребятам:
«Ступай, отравленная сталь, по назначенью».
– То есть, наступает «эпоха красной свастики»?
– Так и подмывает сказать: а также «черной звезды и зеленого креста». Однако при всей внешней эффектности словосочетаний «красная свастика», «черная звезда», «зеленый крест» и т.п. и даже с учетом того, что многие (но не все!) противоречия между левыми и правыми, действительно исчезают, что эпоха Модерна или, по крайней мере, Высокого Модерна (1789-1991 гг.) закончилась, я бы воздержался от таких формулировок.
Во-первых, не могу забыть, что под красными знаменами со свастикой в мою страну 65 лет назад хлынула гитлеровская нечисть, планировавшая полное уничтожение моего народа, наиболее пострадавшего во Второй мировой войне. Такое не забывается.
Во-вторых, поскольку в современном мире социальная база коммунизма и фашизма (не путать с национал-социализмом) исчезла, нужно искать другие символы, не надо цепляться за прошлое.
В-третьих, если говорить уже о кресте и полумесяце, при том, что ислам выступает сейчас как идейное знамя борьбы с англосаксонским турбокапитализмом без тормозов, что в самум христианстве одни течения (протестантизм) явно обслуживают сильных как богоизбранных, а другие самим ходом событий выталкиваются в противостояние этому, борьба в XXI в., если ей суждено состояться и увенчаться успехом, должна быть прежде всего светской по своим целям. Бог – лишняя гипотеза.
А с исламскими движениями вообще надо быть аккуратнее. Многие из них, как это очень хорошо показали в своих работах, например, Р. Лабевьер и А. дель Валь, создавались США в своих интересах для борьбы сначала против СССР, затем против Европы и Китая. Ислам – оружие не только обездоленных, но и богатых финансистов, торговцев оружием и нефтью, которые используют и ислам и свою же бедноту в качестве средства борьбы за бульшую долю в мировой прибыли. Одни их агенты влияния пытаются лицемерно убедить, что они-то и есть защитники обездоленных в мире, друзья России и т.п. Но, как сказано в Коране,
«Аллах свидетельствует, что лицемеры – лжецы»(сура 63, аят 1). Другие откровенно говорят, что поскольку русскими всегда командовали этнически нерусские элиты – норманны, монголы, немцы, евреи, то теперь нормальный для русских выбор – это мусульманские элиты. Ну что же, большое спасибо. Не буду даже рассуждать на эту тему, рекомендую желающим проследить историческую судьбу всех тех, кто пытался править Россией как «этой» (т.е. чужой) страной.
Прежде чем объединяться в мировой игре, надо хорошо понять: с кем и на каких условиях. Как говорил один великий марксист с русской спецификой – Ленин, прежде чем объединяться, надо разъединяться. Поэтому я предпочитаю действовать по принципу другого великого марксиста – с китайской спецификой – Мао Цзэдуна:
«Идти порознь, бить вместе». Наличие общего противника еще не есть повод сливаться в экстазе. Дело надо делать. И помнить фразу Александра III о том, что друзья России – это только ее армия и флот. С учетом реалий ХХ-XXI вв. сюда нужно добавить спецслужбы.
У России, тем более нынешней слабой, к тому же позорно сдавшей на рубеже 1980-х – 1990-х своих союзников, действительно нет друзей в современном мире. Да и союзников нет – сами виноваты. Нам предстоит выстраивать новую систему союзов, а это предполагает четкое видение ситуации, подчинение краткосрочных целей долгосрочным, готовность верхушки идти на жертвы. Может ли кто-то из нынешних мировых центров силы быть долгосрочным союзником России? Едва ли. Значит, остается игра на противоречиях. Но здесь важна цель – ради чего? Ради краткосрочного экономического гешефта или восстановления державности?
– Мне кажется, на деле идет оформление всего двух партий. Людей творческих, сражающихся за жизнь, развитие и достойное будущее рода людского – и античеловеков, носителей духа алчности и властолюбия. Проводников политики финансового истеблишмента.
– Вы правы в том, что в условиях современного наукоемкого производства 80% населения планеты – лишние люди. Это касается в значительной степени и верхушки полупериферийных и периферийных стран. Те из них, кто полагает, что улетят от кризиса на Запад, рискуют. Во-первых, надо еще до аэродрома добраться. Во-вторых, на том же Западе, как только представится возможность, периферийных «остапов бендеров» обдерут как липку.
Что же касается двух партий «творческих людей» и «античеловеков», то я бы присовокупил к ним еще одну, самую многочисленную партию – равнодушное болото, живущее сегодняшним днем. Это первое. Второе добавляет трагическую составляющую в вашу констатацию: в реальной жизни представители двух партий, о которых вы сказали, нередко оказываются тесно переплетены. Противостояние «творческой» и «античеловеческой» «партий», к сожалению, вписано сразу в несколько других серьезных раскладов различного масштаба и различной исторической длительности.
Беседовал Максим Калашников
РУКОТВОРНЫЙ КРИЗИС. Часть 4: РОССИЯ КАК НОВЫЙ «КОВЧЕГ»
Создание новой цивилизационной модели – это наш последний и единственный шанс
Заключительная часть беседы с известным русским ученым и публицистом
Андреем Ильичем Фурсовым
. Начало см.:
ФУНДАМЕНТ «ЖИЗНИ ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ»
– И вот тут мы подошли к очень важному моменту. Не секрет, что многие из нас выступают за то, чтобы Россия в широком понимании этого слова стала азимовским Основанием-Академией («Foundation») для создания нового послекризисного мира. Проханов, Громыко, Крупнов, Калашников, Кугушев – очень многие видят сегодня Россию как спасительный ковчег. Как остров «жизни-после-катастрофы», центром альтернативного развития мира. Зачатком новой цивилизации. Оплотом всех здоровых сил, борющихся с глобофашизмом и засильем финансового истеблишмента. А как считаете вы?
– В ответе на Ваш вопрос я хочу отделить должное от сущего. Мы можем изобретать любые проекты того, как должно быть. Но есть реальность. Чтобы изобретение стало нововведением, нужны следующие благоприятные факторы: психологическая атмосфера, общественная потребность (материальный интерес) и финансовая поддержка. Китайцы изобрели порох, но нововведением он стал в Европе. В СССР делалось огромное количество изобретений, они запатентовывались, и патенты ложились на полку. Значит, будем исходить из реальности.
Во-первых, идея Академии
а laАзимов не вполне соответствует идее империи. Это принципиально разные структуры. Академия – это хотя и долгосрочная, но все же «чрезвычайная комиссия», а империя – это «стационар». Из Академии при определенных условиях со временем теоретически может возникнуть новая империя, однако если говорить о создании чего-то, то либо Академия, либо империя. Причем в обоих случаях свои трудности и сложности. Но к проблеме империи я вернусь чуть позже.
Во-вторых, не думаю, что какая-то «одна, отдельно взятая страна» может стать азимовской Академией. Тут нужен универсальный опыт, и скорее это будет мировая сетевая структура. Это не значит, что не надо стремиться создавать локусы кристаллизации нового, свои сетевые структуры, «фабрики мысли», объединять их, активно внедрять свои наработки в образование и т.д. Тем не менее, будучи реалистами и стремясь к невозможному, к тому, чтобы сработать на пределе («интеллектуальный спорт» наивысших достижений), не надо забывать о реальности вообще. Антонио Грамши называл это пессимизмом разума при оптимизме воли.
В-третьих, в чем может заключаться русская заявка на превращение в
locus standiи
field of employmentчего-то нового? К сожалению, здесь не так уж и много, что можно предложить. Можем ли мы похвастать недеморализованным населением, готовым не то что строить новое, а вообще к чему-то новому?
Для кристаллизации нового нужны наука и образование. У нас – стремительно рушащиеся и рушимые наука и образование. Их нынешняя организация не соответствует ни состоянию современного мира, ни современному этапу развития науки. Как и во многих других областях, мы проедаем советское прошлое, добавляя плохо соотносимые с ним западные дешевки – поделки для бедных и утиль-сырье. Есть ли у нас иммунитет против этого? На рубеже 1980-1990-х годов мы не смогли спасти самих себя и проиграли находившемуся в тяжелом состоянии сопернику. Сегодня наше положение хуже? Мы живем в обществе либер-панка (В. Макаров), или либерастии (И. Смирнов). То есть, в обществе, комбинирующем худшие черты советского и буржуазного социумов и переплетающее их в немыслимых комбинациях. Я бы охарактеризовал общество либер-панка как общество самовоспроизводящегося разложения, где позднесоветские элементы подрывают и разлагают западные, буржуазные – и наоборот. В результате ничего по-настоящему нового не возникает. Это – общество-ловушка, своеобразный «туннель под миром» (Ф. Пол).
В России 1990-х – начала 2000-х годов, где некапиталистические и антикапиталистические традиции остаются весьма сильны, развитие капитализма приобретало «первоначальный», на практике – криминальный, асоциальный характер, а его героями часто становились социопаты из разных слоев – от причмокивающего мямлика из номенклатуры и комсомольского шустрика до рэкетира, у которого шевелюра «стартует» от бровей (лба не просматривается). Неудивительно, что место социалистической утопии коммунистического строя в РФ заняла социал-дарвинистская утопия, трудно представимая даже в логове капитализма. Асоциализм, пришедший на смену социализму, есть синтез местных традиций и капитализма. Не в силах ни уничтожить его, ни переварить социально, они вытесняют его в асоциальную, неоархаическую, неоварварскую зону, одна из главных характеристик которого – приватизированное насилие. В своих худших проявлениях общество либер-панка – это более или менее институциализированная социо-антропологическая деградация. С точки зрения исторической логики постсоветский строй на выходе из исторического коммунизма занимает нишу, эквивалентную НЭПу на входе.
Общество либер-панка – ни в коем случае не капиталистическое и тем более не буржуазное – как не была такой нэповская Россия. По своему содержанию экономический тип постсоветского общества мало чем отличается от такого советского, который, в свою очередь, уходит корнями в дореволюционное прошлое. Этот тип не только
принципиальнонекапиталистичен, но даже и не рыночен. В РФ нет рынка, основанного на конкуренции, а есть монополия, основанная на власти. Только власть эта носит приватизированный характер. Указанная монополия приобретает «рыночные» (и то часто в фарсовом виде) черты, только вне страны, на мировом рынке.
Ясно, что монополия эта была обеспечена не только не рыночным, но и не правовым способом. Поэтому у нас и не может быть крупной буржуазии – только разбойно-паразитический по происхождению слой, ряженый в либеральные одежды. Черты «протобуржуазии» просматриваются в намечающейся тощей прослойке среднего класса. Но его-то как раз постоянно и систематически уничтожают, гнобят, стремятся «унасекомить». То, что у нас нередко представляют в качестве «среднего класса» (целые издания специализируются на решения данной задачи) – это низшие группы разбойно-паразитического класса и его медиа– и арт-обслуга . Таким образом, либер-панк – это внеправовая, внелегальная надстройка над приватизированными сегментами советской экономики, связанными с экспроприированной у населения народной (государственной) собственностью на недра. Социально-экономически либер-панк – это организация проедания того, что осталось от позднесоветского общества, ограниченным небольшим процентом населения, социальное гниение.
Рано или поздно любая власть РФ должна будет решить: сливаться полностью с либер-панковской «надстройкой» или срезать ее, как это было сделано с нэпом…
НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК КАК «СВЕРХЗАДАЧА»
– Как правило, из социальных кризисов выходят не на пути имперского строительства – это может быть следствием, а на пути создания (возникновения) нового человека. Возникновение христианства, протестантизма и (во многом) советского коммунизма – наглядные примеры. В спорах, развернувшихся в начале XVI века в Германии по вопросу кто виноват, стороны разделились. Одни говорили: виноваты попы, истребить их. Другие утверждали: ничего подобного, виноваты миряне, из их среды на освободившиеся места придут новые жадные попы. Ответ, оказавшийся исторически адекватным, дал Мартин Лютер:
«mea culpa»– «моя вина», «я виноват». И пока я не истреблю в своей душе зло и жадность, ничего не будет. В ходе протестантской революции родился, выковался новый человек, новый субъект, способный создавать новые системы, новые империи – что бы кто ни говорил, а по-настоящему эрой империй в строгом смысле слова было Новое время, приход которого возвестила
«революция, происшедшая в мозгу монаха»(К. Маркс).
Я не за то, чтобы опустить руки – нам нужна мощная держава, но ее можно построить только с новым человеческим материалом, с новым человеком – не
"хомо шкурник"(голубая мечта эрэфских реформаторов), а
Homo, способный ставить надличностные неэкономические цели. Для этого нужна «перезагрузка матрицы». Со старым материалом державу не построить, в лучшем случае криминальную державку, которая, естественно, будет тормозом на пути возрождения истинной державы.
На все это можно возразить: Россия уже дважды – во время смут начала XVII и начала ХХ веков – попадала в ситуации, похожие на нынешнюю (с той лишь разницей, что тогда была прямая оккупация) – и ничего, вылезла. В ХХ веке не разлетелась на куски, как Австро-Венгерская и Османская империи, а уже в 1930-е годы обернулась «добрым молодцем» СССР, который не только сломал хребет Гитлеру, но и вопреки американским предвоенным расчетам стал сверхдержавой. Какой ценой – другой вопрос, замечу лишь, что все новые системы возникают кровавым образом, все молодые общества жестоки – к себе самим и к соседям. Иначе не бывает, и сталинская юность советского общества здесь не исключение, а правило, которым тычут в нос почему-то только русским, требуя покаяния от них, но не от англичан за кровь Британской империи и не от американцев за миллионы индейцев, негров и других народов. В ХХ веке СССР показал: возможна развитая техническая цивилизация на антикапиталистической основе, антикапиталистический Модерн. А еще раньше, в XVIII веке Петр I показал, что возможен русский паракапиталистический Модерн. Все так.
– Однако ситуации начала XVII, XVIII и ХХ веков, будучи похожи друг на друга, существенно отличаются от нынешней…
– Действительно. Выход из разрухи и смуты и становление новых структур – Московского царства, Российской империи и СССР происходили в относительно благоприятных международных условиях: в Европе, а в ХХ веке – в мире шла борьба за гегемонию, Запад не был един, и сильнейшим западным державам было не до нас. Но как только на Западе заканчивались войны, все замирялись и появлялся новый гегемон-объединитель, начиналось общезападное наступление на Россию в виде «горячей» (Крымская в середине XIX в.) или «холодной» (во второй половине ХХ в.) войны. Как правило, мы терпели поражение.
Нынешняя ситуация такова, что СССР (Россия) не только капитулировал(а) в «холодной» войне, но и имеет перед собой противника невиданной силы. Нам противостоит глобальная система во главе с США, в которую, вдобавок, вписаны – экономически, политически, психологически – верхние слои РФ. Как когда-то русские князья были «вписаны» в золотоордынскую систему.
Поэтому успешные исторические аналогии трехкратного подъема и возрождения России на сегодняшний день не работают. Одно из необходимых (хотя и недостаточных) объективных условий подъема РФ – новый раунд мировой борьбы за гегемонию, мировая смута, крах долларовой системы – разрушение нынешнего глобального порядка.
«ЛИБЕРАЛЬНЫХ ИМПЕРИЙ» НЕ БЫВАЕТ
– Однако работа на слом глобальной системы упирается в проблему тех в РФ, кто обрел власть и богатство в 1990-е…
– У них двойственное положение: с одной стороны, в глобальной системе они –
зависимыйэлемент, чаще всего – объект; с другой – они все же
элементэтой системы, властно и экономически выигрывающий от ее функционирования (аналогичная дилемма, правда, несколько в ином разрезе, стоит перед Китаем).
Долгосрочные целостные интересы правящих слоев РФ (прежде всего интересы сохранения власти) требуют демонтажа нынешней мировой системы – триумф глобализации окончательно загоняет их в угол. Важным аспектом здесь является и то, что в нынешней – глобализирующейся – мировой системе послесоветские властно-экономические слои поставлены в жесткие рамки, а потому их поведение легко просчитывается, а следовательно – направляется. Ослабление, разбалансировка современной мировой системы ослабит рамки, сделает их более проницаемыми, а потому увеличит степень свободы правящих групп РФ и сделает их менее предсказуемыми, что само по себе есть мощное оружие в мировой борьбе.
В то же время, краткосрочные частные интересы верхних слоев РФ заключаются в продолжении процесса глобализации, в сохранении нынешней системы. И это реальное противоречие, которое находит отражение как во внутренней, так и во внешней политике, более того – разводит и противопоставляет их. Укрепление державности плохо совместимо с рыночной трансформацией РФ, так как такая трансформация объективно ослабляет государство и укрепляет позиции тех, кто работает против восстановления державности. Державность России и рыночная система (капитализм) практически несовместимы как во внешнеэкономическом (сырьевая ориентация) и внешнеполитическом (слабость государства) планах, так и во внутреннем плане. Опять же – слабость государства, но в ином аспекте, ведущая к его распаду, и, что не менее важно, резкая социальная поляризация, формирующая раскол социума на два «уклада» (Ключевский), чуждых и враждебных друг другу до состояния «двух наций» (Дизраэли) со всеми вытекающими отсюда последствиями. Все это говорит о неизбежности выбора и, по-видимому, период 2008-2012 гг., самое большее – 2008-2016 гг. станет критическим моментом этого выбора, водоразделом.
За последние 5-6 лет немало сделано для восстановления державности, но, во-первых, мы пока что лишь отползли от края пропасти, у которого оказались после катастрофы 1991 г. Во-вторых, те сдвиги, которые налицо, еще более четко проявляют существующее противоречие между державностью и рыночностью («либеральных империй» не бывает, это – от лукавого).
Слабая, сырьевая экономика и зависимые верхи – плохая комбинация. У СССР была намного более сильная экономика, чем у РФ, однако проблема верхов антикапиталистической системы, интегрированных в капсистему по линии потребностей (а, следовательно, и психологии) сыграла решающую роль в крушении СССР. Да, советская экономика переживала кризис; да, гонка вооружений была тяжелым бременем. Но дело здесь не столько в экономике, сколько в социальных интересах группы, системообразующей для данной системы. Объективная причина гибели (а точнее – сдачи и гибели) СССР – не в экономике, а в социальных интересах активной части его верхних слоев, тесно связанных с Западом. В эпоху массовых обществ исход борьбы, в конечном счете, определяется результатом схватки властных и интеллектуальных элит, воплощающих целостность своих обществ. СССР так и не смог сформировать антикапиталистическую целостную верхушку. С середины 1950-х годов советские верхи прочно подсели на западную иглу в удовлетворении материальных и культурных потребностей. Запад с помощью «хищных вещей века», прежде всего бытовых, которые СССР не производил – он не был ориентирован на роскошь, – аннексировал у советской верхушки главную социально-психологическую сферу – сферу потребностей. Это означало разрыв социальной целостности, целостности совокупного общественного процесса: одна из фаз этого антикапиталистического процесса у его верхов была присвоена капитализмом со всеми вытекающими последствиями.
Западная (американская) массовая культура, которую Зб. Бжезинский правильно называет одним из мощнейших видов оружия США в борьбе за мировое лидерство, западная мода (от одежды до музыки) – все это, вторгаясь в совсистему через ее верхи, подрывало ее. Интеллектуальная обслуга верхов с 1960-х годов (об этом те из них, кто дожил до наших дней, говорят и пишут не стесняясь) начала активно внедрять в свои аналитические записки и работы элементы западной социологии, политологии, экономической теории. То есть начала смотреть на мир глазами главного противника, косвенно – приняла его позицию, а следовательно – его правоту. Отсюда – неизбежное поражение. Наша нынешняя ситуация – результат поражения советской верхушки, но на этой пораженческой основе, а не на ее преодолении сформировалась верхушка постсоветская. Остается лишь надеяться на негативный опыт, на то, что за одного битого двух небитых дают.
Страницы: 1, 2, 3, 4
|
|