д., вы переносите вопрос совсем на другую почву. Лицо, которое не могло или не должно было вступить в брак, оказывается тем не менее в более выгодном материальном положении, чем отец семейства; следовательно, оно не может находить несправедливым, чтобы было принято во внимание положение последнего. Закон, без сомнения, должен уважать личную свободу, и мы не принадлежим к тем, кто желает косвенными путями понуждать людей к деторождению; но мы хотим, чтобы при распределении налогов не относились к людям, как к отвлеченным единицам, не принимая во внимание их платежных способностей и их семейных обязанностей, как будто можно, даже с математической точки зрения, поставить знак равенства между: Павел +1 жена и 4 детей и Петр + 0 жены и 0 детей. Неужели вы будете отрицать, что при равных доходах, семья, обремененная детьми, менее состоятельна? Уменьшение налога, о котором идет речь, лишь восстановит равновесие, нарушаемое в настоящее время фиском, обрушивающимся на многодетные семьи; оно имеет целью равенство, а не неравенство. Прямые и косвенные налоги, таможня, заставные пошлины, налог на движимость, на двери и на окна, патентные сборы, пошлины при переходе имуществ из рук в руки и при передаче наследства и т. д. падают тем тяжелее на семью, чем более в ней детей. Для многодетных семей большая квартира не роскошь, а необходимость: нужны особые комнаты для размещения детей, для отделения мужского пола от женского. Соразмерять налог с квартирной платой как внешним признаком богатства, без соответствующего вычета по числу детей, -- значит побуждать отца семейства к бездетности. В настоящее время единственные сыновья несут гораздо менее издержек; они должны были бы нести их более. Все нотариальные расходы меньше для них, чем для многочисленных наследников. Кроме того, последние могут уплачивать их несколько раз: в самом деле, если один из осиротевших умрет (а вероятность этого возрастает вместе с числом сирот), его братья и сестры должны будут снова уплачивать пошлины с наследства. Эти двойные расходы не уравновешиваются никакими дополнительными налогами на единственного наследника. Существуют налоги на капитал, а именно взимающие 14% при известных случаях передачи наследства. Наш гражданский кодекс не усматривает в этом посягательства на право собственности. Все зависит от мотивов и цели этих налогов. Между тем невозможно было бы оспаривать справедливости налога, имеющего целью уменьшить платежи отцов семейств и увеличить платежи бездетных. В самом деле, дети еще не граждане, подобно взрослым, пользующимся всеми правами; следовательно увеличение прямых или косвенных налогов, падающее на отца из-за детей, не представляет собой законного обложения этих последних, еще несовершеннолетних и неправоспособных. Таким образом, вы устанавливаете здесь мнимое равенство; заставляя платить по столько-то с головы, как будто бы дело шло о рогатом скоте, вы смешиваете детей с взрослыми людьми; вы приходите, в сущности, к тому, что наказываете отца за имение детей. Если вы не можете выработать лучшей системы налогов, то должно, по крайней мере, исправлять несправедливости существующей дополнительными мерами. Принцип уменьшения обложения пропорционально числу детей был применен сначала очень робко, а затем в немного более широких размерах нынешним министром финансов. Следует открыто признать этот принцип42. Что касается специального обложения холостяков, то эта мера окажет мало влияния. Но по крайней мере будет найдено еще одно законное средство увеличить доход казны. Экономисты выставляют против этого законодательного и финансового воздействия на рождаемость тот аргумент, что оно окажет очень мало влияния. Но оно будет иметь косвенное моральное значение, напоминая каждому гражданину о его обязанности по отношению к стране, заставляя его задуматься над потребностью для Франции увеличить свое население, отрывая его от забот, навеянных необузданным эгоизмом. Не следует пренебрегать никакой мерой, если только она справедлива; а в данном случае справедливо, чтобы государство установило своего рода санкцию, хотя и слабую материально, но поддерживающую право и истину. Было основательно указано, что никакая печатная пропаганда не имеет такого влияния, как повестка сборщика податей, и что если религиозные чувства в большом упадке во Франции, то патриотическое чувство сохранилось в ней, хотя оно еще очень невежественно. Надо, следовательно, обратиться к этому чувству и заставить понять всех, каково истинное положение Франции, не входя ни в излишний пессимизм, ни в ложный оптимизм. Необходимо при этом, чтобы государство не считало себя собственником сумм, которые будут получаться благодаря повышенному обложению бездетных семей; оно не должно присваивать себе этот излишек, но обращать его в особый фонд, специальной задачей которого будет оказывать помощь многодетным семьям, не в форме благотворительности, а как должное им по справедливости. Таким образом можно было бы, как это предлагал Грассери, обеспечить отцам и матерям больших семей средства существования в их старости. Государство взыскивало бы эти издержки с детей, когда это было бы возможно; в противном же случае оно черпало бы необходимые средства из кассы, пополняемой налогами на семьи, не несущие родительских забот. По этому случаю напоминали значительное влияние, оказываемое на людей перспективой даже очень умеренной пенсии, ожидающей их в их старости. До сих пор мы относились с одобрением к мерам, предлагающимся для поднятия рождаемости; но некоторые идут дальше: они требуют поставить единственных сыновей или дочерей, по отношению к наследству, в то же положение, в каком они находились бы, если бы имели братьев или сестер. Если мы признаем принцип справедливого уравновешения, то отсюда еще не следует, чтобы государство имело право присваивать себе все, что получили бы несуществующие наследники. Очевидно, что этот вывод заходит за пределы основной посылки. Мы не можем также согласиться с мнением Бертильона, что "институт наследства не имеет другого оправдания, кроме того, что он стимулирует труд". Наследство составляет частную собственность, которую государство должно уважать, ибо тот, кто сберегал и накоплял для своих детей, мог бы истратить все на самого себя. Не следует только, чтобы забота о будущем детей доходила до того, что подрывала бы будущее всей нации. Государство может вмешиваться здесь лишь в той мере, в какой нарушаются его собственные права. Оно не представляет собой "не родившихся братьев"; оно представляет коллективные интересы и права перед лицом индивидуальных и семейных. Для осуществления этого радикального и слишком социалистического проекта, пришлось бы отменить всякий налог на наследство в тех случаях, когда родители оставляют после себя четверых детей; установить очень слабый налог, например в 1%, когда родители оставляют троих детей, поднять его до тридцати процентов при двух детях и до шестидесяти при единственном ребенке. Эти меры поставили бы единственных наследников в то же положение, в каком они находились бы, если бы имели братьев. Но подобная система равносильна конфискации, в форме пошлин с наследства, трети имущества отца, оставляющего только двоих детей, и двух третей, когда он оставляет лишь одного сына. Подобная конфискация государством значительной части наследств, даже с похвальным намерением покровительствовать повышению рождаемости, была бы и незаконна и недействительна. В Риме изобретались тысячи уловок для обхода закона Паппия. Надо считаться с значительными утаиваниями, всегда вызываемыми слишком высокими пошлинами на наследство. У нас перед глазами опыт Англии, где с 1894 г. установлены чрезмерные пошлины на наследство, доходящие, при передаче даже по прямой линии, до 3, 4 и 6% со средних наследств и до 7 и 8% с колоссальных (от 121/2 и до 25 миллионов франков); этот пример говорит далеко не в пользу очень высокого обложения наследств. Действительно, отчеты комиссаров по сбору внутренних доходов свидетельствуют, что эти драконовские законы не достигают своей цели. В последние годы общая стоимость наследств значительно понизилась в Англии благодаря именно чрезмерному возвышению пошлин; цифру утаенного имущества определяют в 600 миллионов и даже в миллиард франков в некоторые годы. Следует также опасаться эмиграции движимых имуществ, которая будет неизбежно вызвана всяким драконовским законом. Она уже началась недавно даже под влиянием простого ожидания подоходного налога. Существуют иные более надежные точки опоры для воздействия в пользу повышения процента рождаемости. Отца четверых живых детей следовало бы освобождать от всякой службы в запасе, даже в военное время. Бюджетных средств не хватает для принятия на службу всего годового контингента рекрутов; нерационально поэтому обращаться к жребию для назначения второго разряда этого контингента. "Это значит, -- говорит Гюйо, -- обращаться к неравенству и милости под предлогом равенства и права; будущее каждого общества зависит от уменьшения той роли, которая предоставлена в нем несправедливой игре случая. Необходимо, следовательно, распределить воинскую повинность, падающую на каждую семью, сообразно числу ее детей. Всякий моралист согласится со справедливостью этого принципа. Из него можно сделать еще тот вывод, что так как военному министру приходится ежегодно увольнять после однолетней службы часть контингента армии, то первыми должны увольняться женатые". По этому поводу указывают на то, с каким ослеплением сыновья буржуазии набрасываются на переполненные кандидатами либеральные профессии, чтобы сократить для себя срок военной службы; не лучше ли было бы для самих заинтересованных и для всей страны, чтобы право на увольнение давалось им браком, особенно -- плодовитым? Таким образом, необходимо следовало бы провести закон о сокращении военной службы до одного года для женатых новобранцев. Требовали также, и не без основания, сокращения, по крайней мере наполовину, двадцативосьмидневного и тринадцатидневного периодов, на которые призываются состоящие в запасе, для отцов семейств, имеющих троих и более детей.
      В другой области необходимо стремиться к расширению свободы завещания; Франция -- единственная из больших стран, в которой она до такой степени ограничена. Те, кто усматривает социализм во всяком вмешательстве государства, должны были бы спросить себя, по какому праву государство вмешивается в этом случае свыше того, чего можно требовать от отца на воспитание ребенка и на необходимые затраты по его первоначальному устройству. Известное ограничение воли завещателя в пользу ребенка справедливо и необходимо; но нет никакой надобности доходить против воли отца до обременительного дробления наследства и валового равенства в его разделе. Можно понять, что закон заставляет делить между детьми крупную собственность; но поддержание во всей их целости средней и мелкой представляет большой общественный интерес. Следовательно, часть наследства, которой может свободно располагать завещатель, должна была бы быть доведена по крайней мере до половины, когда эта часть предназначается ребенку. Другое, часто предлагавшееся средство заключается в обеспечении пропитания отцам троих детей. Гюйо нарисовал трогательную картину старцев, вынужденных выпрашивать у соседей или даже вымаливать по большим дорогам средства существования, в которых им отказывают в их собственном доме; он показал, что французский закон безоружен против сыновней неблагодарности, проявляющейся не в побоях, а в простых оскорблениях. Закон уничтожает дарственные записи, сделанные в пользу неблагодарных детей; "но он не может уничтожить того дара, каким является само воспитание ребенка, и неблагодарные дети пользуются этим положением". Отец должен был бы иметь право по крайней мере на минимум того, чего можно требовать от детей, "каков бы ни был их характер". Гюйо желал бы, чтобы закон способствовал даже искоренению из разговорного языка таких постыдных выражений, как например: "быть на содержании у своих детей", особенно в применении к тем, кто широко выполнил свои родительские обязанности. Он желал бы, -- и не без основания, -- чтобы люди приучились смотреть на такого рода заботы, не как на случайное бедствие для детей и несчастье, почти позор для родителей, а как на последствия и на осуществление юридического права. Одной из причин низкого процента рождаемости является все более и более поздний возраст вступающих в брак, что кроме неизбежно вытекающего отсюда замедления плодовитости, влечет за собой преувеличенную расчетливость и осторожность, обыкновенно чуждые молодости. Законодатель является отчасти виновником такого понижения числа браков, обусловливая их излишними формальными требованиями и предоставляя родителям запрещающую власть. Для некоторого повышения рождаемости было бы, быть может, достаточно простого покровительства бракам между молодыми людьми. Во Франции очень многочисленны случаи самоубийств влюбленных от двадцати до двадцатидвухлетнего возраста, которые умирают, потому что родители не позволяют им вступить в брак. Еще больше число предающихся распутству и следовательно пребывающих в бесплодии. Из боязни браков, которые позднее могли бы повести за собой разводы, закон благоприятствует распутству и бесплодию. Родители не желают, чтобы их дети женились молодыми, еще не заняв того положения, какое они избирают для них; кроме того, родителям их дети всегда кажутся моложе, чем они на самом деле; они смотрят на них, как на маленьких детей, когда им уже по сорок лет. По этому поводу приводят слова столетнего старца Шеврёля, который, потеряв сына, которому было уже семьдесят лет, сказал: "Я всегда говорил, что этот мальчик не будет жить". Указывают также, что закон, признающий двадцатиоднолетнего мужчину способным вотировать, оказывать влияние на судьбы страны, делать займы, отчуждать и закладывать имущество, вести торговлю, обогащаться или разоряться, не признает за ним права выбрать себе жену по своим наклонностям и держит его под опекой родителей, часто не превосходящих его своей мудростью. Среди фактов, противоположных всем предшествующим, фактов, на которые опираются предсказания, благоприятные для нашей страны, указывают на заметное уменьшение смертности во Франции. В начале этого столетия у нас насчитывалось ежегодно по 26 смертных случаев на каждую 1000 жителей; в настоящее время их насчитывается лишь 22. Таблицы смертности констатируют чувствительное повышение средней продолжительности жизни за последние сто лет. Страховые компании убедились в этом, понеся известные убытки, и должны были изменить свои тарифы. Врачи гордятся такими результатами; но им можно заметить, что, несмотря на прогресс в медицине и гигиене, эти результаты не могли бы обнаружиться, если бы мы были такой вырождающейся нацией, какой они любят выставлять нас. Во всяком случае почти повсюду происходит, благодаря повышению продолжительности жизни, некоторое уравновешение предполагаемого понижения жизнеспособности. Правда, остается вопрос: не было ли бы выгоднее жить менее долго, но лучше? Но если бы мы жили лучше, мы жили бы еще дольше. Несмотря на свое понижение по сравнению с прошлым, смертность во Франции остается еще очень значительной, если сопоставить ее со смертностью в других странах. Она гораздо выше, например, чем в Англии и Бельгии. У нас ежегодно умирает до 850.000 человек, а иногда и более; в Великобритании, число жителей которой сравнялось в настоящее время с нашим, умирает лишь от 730.000 до 750.000; следовательно наша смертность превышает смертность Соединенного Королевства почти на 200.000 случаев. Если бы нам удалось понизить нашу смертность до того же уровня, то, даже и при настоящем проценте рождаемости, наше население увеличивалось бы ежегодно на 180.000 душ. Таким результатом не следует пренебрегать и необходимо стремиться к нему. В Бельгии смертность также слабее нашей: она равняется 18--20 или 21 на 1.000 душ; это составило бы для Франции от 760.000 до 800.000 смертных случаев в год, т. е. все еще экономию в 90.000 и 50.000 смертных случаев, по отношению к настоящему положению. Найти объяснение этим цифрам довольно трудно. Некоторые утверждают, что так называемая арийская или европейская раса превосходит по долговечности, так же как и по силе, "альпийскую" или "кельто-славянскую", а особенно различные помеси, которые повсюду отличаются меньшей жизнеспособностью. Согласно этому взгляду, долговечие и жизнеспособность преобладают именно в наиболее долихоцефальных странах. Но необходимо принять во внимание также и климат, а особенно гигиену, уже значительно повлиявшую на уменьшение смертности в Англии, Бельгии и у нас. Законодатель может многими способами оказывать влияние на процент смертности, и гораздо более действительное, чем на процент рождаемости. Укажем на законы, касающиеся охранения общественного здоровья, гигиенических условий мастерских, квартирных помещений и их удешевления, борьбы с пьянством и надзора за кабаком, организации общественного призрения в деревнях, репрессивных мер против обольщения, развития сберегательных касс и пр. Серьезная охрана беременных женщин и детского возраста была бы одной из наиболее надежных мер, ведущих к увеличению населения43. Чрезмерная смертность среди детей уменьшает почти на четверть нашу рождаемость. Но чем объясняется эта смертность? Бедностью? Нет; тем, что в большинстве департаментов кормилицы плохо ухаживают за детьми, выкармливают их на зловредных рожках и освобождены от всякого надзора. Чтобы противодействовать этой варварской беспечности, Руссель провел в 1874 г. превосходный закон: но он не был сделан обязательным. Отсюда произошло то, что он соблюдается лишь в некоторых департаментах; большинство же их поступают так, как будто бы его и не существовало. В первых детская смертность уменьшилась на две трети; во вторых она по-прежнему ужасающих размеров. Думаете ли вы, что такая смертность царит лишь на окраинах, в гористых областях и отсталых кантонах? Нет, она встречается вблизи центра. Париж ежегодно высылает из своих стен до 20.000 новорожденных, которые остаются, в среднем, около двух лет вдали от своих родителей; таким образом до 40.000 маленьких парижан постоянно нуждаются в защите. Те из них, которые отдаются на воспитание в Сенский департамент, пользуются покровительством закона Русселя, за исполнением которого наблюдает полицейская профектура; но до 30 или 35 тысяч их, отсылаемые в более отдаленные департаменты, попадают в царство административной спячки и вследствие этого мрут. В департаменте Эры-и-Луары, где в 1895 г. 3.400 этих парижских детей значились в охранительных списках, 390 были возрастом от одного дня до четырех месяцев; из этого числа умерло 253, т. е. 64%. Если бы соблюдался закон Русселя, умерших было бы менее. Если бы, как требует этого медицинская академия, закон Русселя применялся всюду, где это нужно, было бы спасено ежегодно приблизительно около 150.000 младенцев. Неужели мы так богаты людьми, что можем уничтожать столько детских жизней? Неужели этот вопрос не достоин внимания наших великих людей палаты депутатов44? Детская смертность особенно свирепствует в фабричных городах. Как показал Шейссон, это зависит отчасти от того, что женщины слишком рано принимаются за работу после родов. Следуя прекрасному примеру, поданному в Мюльгаузене Жаном Дольфусом, значительное число хозяев выдают теперь своим работницам субсидии, спасающие одновременно и мать, и ее ребенка и позволяющие ей являться в мастерские лишь по восстановлении своих сил. Повсюду заводятся ясли, обеспечивающие внимательный уход новорожденным, в то время как их матери заняты работой. Лучшим решением было бы в этом случае конечно такое, при котором женщина оставалась бы у своего очага, чтобы исполнять обязанности матери и жены; но к несчастью этому еще противятся экономические условия современной жизни45. Что касается смертности в городах, то ее двумя главнейшими факторами являются нездоровые жилища и алкоголизм. "Лачуга, -- говорил Жюль Симон, -- поставщик кабака". Улучшение народных жилищ всегда сопровождается уменьшением смертности. В новых домах Пилоди в Лондоне смертность детей упала почти на половину ниже своей средней цифры; в Бирмингаме, при средней смертности для всего города в 2,4%, она понизилась до 1,5% для жильцов Metropolitan Society. "Лишь только смертность в каком-нибудь квартале или уголке английского города превысит известный процент, -- говорит Шейрон, -- городские власти приходят в движение и путем установленной законом процедуры добиваются разрушения старых домов в этой части города". Остается рассмотреть последнее средство для увеличения нашего народонаселения: натурализацию. Этим путем, как и уменьшением смертности, можно было бы многое выиграть. Мирная инфильтрация иностранцев предпочтительнее военного нашествия. Если мы не можем населить Францию французами, то лучше населить ее иностранцами, чем оставить ненаселенной и безоружной. Без сомнения, слишком быстрый прилив новых элементов имеет свои неудобства этнического и даже физиологического характера (как мы видели выше); но дело значительно меняется при медленной инфильтращи; ее хорошие последствия превышают дурные в стране, которой угрожает массовое обезлюдение. Нам нужны прежде всего люди, работники и солдаты. В конце концов, закон Спенсера, противополагающий индивидуацию, особенно интеллектуальную, плодовитости, содержит в себе значительную долю истины. Но он указывает лишь на одну сторону вопроса. Движение народонаселения определяется не одной причиной, а сложным соотношением между тремя факторами: 1) индивидуальностью; 2) обществом или человеческой средой; 3) средствами существования, доставляемыми естественной средой. Нормальный прирост населения предполагает равновесие между силами индивидуации, силами обобществления и силами производства. Когда слишком развивается индивидуальная жизнь, без соответствующего развития коллективной, рост населения падает ниже нормы, если только естественная среда не доставляет в изобилии орудий труда и средств существования и не обращается таким образом в своего рода специальный общественный фонд, широко открытый для всех. Последнее условие невозможно в наших старых и переполненных странах; в них крайняя индивидуация, ничем не уравновешиваемая, приводит к личному или семейному эгоизму, угрожающему иссушить источники коллективной жизни. Следовательно, необходимо поднять уровень общественной жизни; а для этого необходимы общественные меры. В этом смысле вопрос о народонаселении является не исключительно экономическим, а социальным, так как он разрешается соотношением между индивидуальными и общественными двигателями, причем последние должны получить перевес. Сами мораль и религия являются средствами вызвать в индивидууме соответствующую долю коллективной жизни; там же, где этих внутренних средств оказывается недостаточно, приходится прибегать к внешним или социальным мероприятиям. Последние несомненно очень трудно осуществимы и требуют крайней осторожности; но осторожность -- не значит равнодушие. Что делаем мы в настоящее время для борьбы против уменьшения роста нашего населения, угрожающего самому отечеству и составляющего, вместе с алкоголизмом, величайшую из всех национальных опасностей, так как она касается существования и могущества нации? Ничего, абсолютно ничего. Мы стоим с опущенными руками перед надвигающейся на нас лавиной. Такая апатия настолько же преступна, насколько нелепа. Нет ни одного политического, ни даже экономического вопроса, который мог бы сравняться по важности и неотложности с вопросом, всецело резюмирующимся в выражении: primo vivere (прежде всего будем жить). Утверждать, что мы находимся в периоде фатального вырождения, -- значит обнаруживать, хотя бы и в ученой форме, глубокое неведение бесконечной сложности и неизмеримости подобной проблемы. Кроме того, это значит становиться на точку зрения, крайне опасную для страны, перед глазами которой ее собственное будущее рисуется таким образом в самых мрачных красках. Но, с другой стороны, оставаться пассивными, верить в какую-то счастливую звезду, которая без содействия нас самих должна обеспечить судьбы отечества, -- значит забывать, что отечество таково, каким его делают его дети. Другие нации далеко опередили нас, и нам не следует слишком медлить, чтобы снова занять прежнее военное, политическое и промышленное положение. Хорошие законы, имеющие целью повышение рождаемости и справедливое распределение общественных повинностей между семьями, вызвали бы не одни материальные последствия; они, как мы видели, оказали бы также моральное воздействие, влияя на общественное мнение и на нравы. В современных обществах, все более и более усложняющихся, нравы и законы -- одинаково необходимые факторы и взаимно действуют друг на друга: это как бы жизненный круговорот, все фазисы которого необходимы для коллективного организма. ГЛАВА ТРЕТЬЯ АЛКОГОЛИЗМ ВО ФРАНЦИИ I. -- Где то время, когда Иоганна Шопенгауэр писала: "нет нации трезвее французской. В Германии простолюдин нуждается по меньшей мере в пиве, табаке и кегельбане, чтобы ощущать праздник. Во Франции -- ничего подобного. Прогуливаться среди толпы в праздничной одежде с женой и детьми или с милой подругой, раскланиваться с знакомыми, быть изысканно-вежливым с женщинами (ибо здесь женщина -- все), преподносить цветы той, кого предпочитает сердце, и получать в награду благосклонный взгляд, вот все, что нужно французу, чтобы быть счастливым, как бог". Было много споров по поводу возрастающего алкоголизма во Франции. Оптимисты указывают, что пьянство существовало среди современников Шекспира, как и среди современников Расина и Буало, по свидетельству герцога Сен-Симона. По сравнению с дворянством и буржуазией того времени, говорят нам, наши современные буржуа -- образцы трезвости и умеренности. Допустим; но народ? Как отрицать ужасающее распространение среди него алкоголизма? На это отвечают, что алкоголь действует отупляющим и разрушающим образом на потомство тех, которые злоупотребляют им, и что в конце концов останутся лишь одни незлоупотребляющие. Может быть; но, в ожидании этого, общество наводнено алкоголиками и сыновьями алкоголиков, у которых родительское наследие проявляется эпилепсией, туберкулезом и другими болезненными изменениями, часто заразительными. Население Вогезов и Нормандии когда-то славилось своей силой и ростом; ныне рекрутские комиссии констатируют там быстрое уменьшение роста и силы; они не без основания приписывают этот результат необычайному развитию пьянства не только среди мужчин, но и среди женщин. Мы не видим, чтобы алкоголь оказывался в этом случае, согласно мнению некоторых утопистов-докторов, полезным фактором подбора. С социологической точки зрения, история алкоголизма может быть разделена на три периода, хорошо определенные Легрэном. Первый охватывает те времена, когда во Франции употреблялись лишь естественно перебродившие напитки. В эту эпоху "пьянство было скорее исключением, нежели правилом". Мужчина, "более придерживавшийся чистой воды, чем это думают", пил только вино, когда он отклонялся от своего обычного режима. Это вино, за исключением некоторых областей, было "с небольшим содержанием алкоголя", и надо было поглотить огромное количество жидкости, чтобы почувствовать опьяняющее действие. С другой стороны, излишнее и даже умеренное питье вина было скорее "периодическим", чем постоянным; употребление вина еще не признавалось первой необходимостью; многие охотно обходились без него; следовательно это употребление было весьма ограниченным, и люди не считали себя в смертельной опасности от того, что пили воду. По всем этим причинам, случаи хронического алкоголизма, когда они существовали, обнаруживались поздно, в том возрасте, когда воспроизводительные способности ослабевают, и человек уже не оставляет потомства. В период образования семьи мужчина был тогда в полной силе, и его дети рождались незатронутыми наследственным пороком. Вот господствующий факт в истории древнего алкоголизма. Его жертвы оставались "изолированными", и зло было всегда "индивидуальным". Второй период начинается около времен великого революционного движения и заканчивается "появлением на торговой и промышленной сцене настоящих спиртных напитков", Возникает "новый общественный орган" -- кабак. Вначале он был скорее следствием, чем причиной ложной потребности в спиртном возбуждении; но мало-помалу, удовлетворяя ее, он ее разжигает, увеличивает и в конце концов делается могучей причиной зла. Легрэн резюмирует этот второй период, говоря, что он характеризуется введением в общее употребление спиртных напитков. С этого именно времени возникает предрассудок, что спиртные напитки гигиеничны и необходимы для человека, что гражданину, живущему в современном обществе, невозможно обойтись без них. Это заблуждение породило "бедствия". Ложная идея, узаконивающая порок и возведенная в принцип, как говорит Кант, самая заразительная и опасная из идей-сил. Третий период -- период алкоголизма в настоящем значении этого слова; "спиртной алкоголизм сопровождает винный". Вино вошло в обычное потребление; "это уже не случайный напиток, а как бы одно из питательных веществ". Тогда призывается на помощь промышленность. Пускаются в ход все вещества, способные к спиртовому брожению. Если второй период характеризовался введением в общее употребление спиртных напитков, то современный период характеризуется усилением отравления благодаря этим новым веществам и распространением этого отравления. Таким образом "из индивидуального алкоголизм сделался коллективным". Алкоголизм наших отцов представлял собой изолированное зло, не имевшее серьезных последствий; это была индивидуальная болезнь; современный алкоголизм -- это "болезнь целого вида, это -- национальное зло". Мы думаем, что эта картина совершенно точно рисует положение с точки зрения национальной психологии и социологической. В настоящее время по количеству потребляемого в чистом виде алкоголя Франция, помещаемая на втором месте, заняла бы первое, если бы принимали во внимание перегонку спирта из виноградного сока, о которой всегда забывают и которая производится во Франции в больших размерах, чем где-либо. Если принять это производство за пятую часть всего, то потребление чистого алкоголя достигает во Франции пяти с половиной литров на человека (11,5 литров водки в 50% против 9,52 литров, приходящихся на человека в Бельгии). Но если и нельзя утверждать с достоверностью, что Франция занимает первое место по количеству потребляемого чистого алкоголя, то она конечно займет его и далеко опередит другие страны, если к чистому алкоголю присоединить алкоголь, содержащийся в виноградном вине и сидре, которые потребляются в громадных размерах. Совершенно ошибочно утверждение, что эти напитки не вызывают алкоголизма: "вино также опьяняет и отравляет, как и водка". Это все равно, как если бы не принимать в соображение потребление абсента, на том основании, что его редко пьют в чистом виде и почти всегда разбавляют большим количеством воды.