8

На стене плясали блики огня. Красные, сумасшедшие блики.

Взгляд наткнулся на часы. Значит, закат. Неужели я провалялся в постели так долго? Видимо, все из-за лекарства. Рубашка, которую я так и не снял, была мокрой от пота.

Шатаясь, я поднялся с постели. Снял рубашку. Вытерся полотенцем. Кажется, я сильно похудел.

Измерил температуру. По-прежнему за тридцать восемь.

Отыскав мобильник, я открыл блокнот и набрал номер Киэ Саэки. Автоответчик. Тот же механический голос, что и вчера.

Я подошел к двери, вытащил из щели вечернюю газету. Экономическую газету. Некролог Исидзаки разместили не только в «светской хронике», но и на первой странице. Не будь его гибель такой загадочной — черта с два бы они так старались.

В некрологе приводилась крайне туманная фраза Тадокоро:

Не могу разглашать посмертное письмо в мой адрес. Но, судя по его содержанию, президент Исидзаки обладал повышенным чувством ответственности. Проблемы нынешней экономической депрессии он воспринимал как свою вину. И поскольку часть ответственности за управление компанией, несомненно, лежит и на мне, я выражаю свое глубокое сожаление о случившемся.

Дальше шел комментарий о том, что, если к концу месяца балансовая прибыль «Напитков Тайкэй» уйдет в минус, компания останется без дивидендов. И что уже к двум часам дня акции «Тайкэя» резко упали. А в конце некролога сообщалось о заупокойной службе в доме Исидзаки сегодня ночью.

Я отшвырнул газету и осмотрел руки. Чуть выше локтя заметил красные пятна. Именно там меня позавчера сдавила ручища Майка Тайсона.

Я снова прокрутил в памяти вчерашний день. Когда я выходил от президента, Исидзаки окликнул меня. «Все собирался тебя спросить…» Почему он вдруг вспомнил то, что произошло двадцать лет назад? Неужели и правда лишь потому, что увидел меня опять?

Сегодня я собирался до вечера проваляться в постели, но теперь передумал. Достал новую рубашку, надел костюм. Отыскал в шкафу черный галстук. На заупокойную я еще успеваю. Если повезет, я наконец повстречаюсь с той, кого искал позапрошлой ночью. Возможно, она тоже прочитала некролог. Шансы, конечно, невелики, но кто знает…

Когда я вышел из метро, уже темнело. Вокруг были все те же кварталы Хироо, только дом Исидзаки находился в другой стороне. Точного адреса я не записывал, да этого и не потребовалось. Сразу за турникетами стояли молодые сотрудники компании с траурными повязками на рукаве. Низко кланяясь гостям, они объясняли дорогу к дому.

Я прошел вдоль набережной Арисугава, взобрался на холм. Начиная от германского посольства, вдоль дороги выстроились автомобили один дороже другого. Я свернул в переулок, прошагал еще немного — и вышел к японскому особняку, во дворе которого толпились люди. Вместе с двором этот особняк занимал столько же места, сколько моя многоэтажка.

Миновав ворота, я подошел к столику регистрации. Вручил конверт с памятным подношением[20], выложил на стол визитку. И тут над моим ухом прозвучал укоризненный голос:

— А бантик-то у вас напечатанный!..

Я поднял голову. За столом регистрации выстроились пять девушек в униформе. В том числе и Мари Охара. Черный костюмчик, едва заметная улыбка.

— Конвертик небось в переходе купили?

— А что, из перехода уже не годится? — обиделся я. — Ну и манеры тут у вас на приеме!

Охара строго улыбнулась.

— Спасибо, что пришли, — сказала она уже так, чтобы все услышали.

— Благовония еще не зажигали?[21]

— Скоро. Сутры уже прочли.

Я кивнул и направился к дому.

В просторном садике, освещенном ритуальными светильниками, выстроилась изрядная очередь. На длинной доске, положенной у дверей дома, белела табличка: «Для обуви», а вдоль порога тянулась цепочка пластмассовых тапочек для гостей. В очереди у входа я заметил начальников высшего эшелона крупных компаний, чьи портреты так и мелькали в газетах.

Вскоре очередь пришла в движение. Когда подошел мой черед, я тоже разулся. Миновав прихожую, я очутился в просторном зале. Сразу напротив входа был установлен похоронный алтарь. Весь пол устилала белая ткань, точно скатерть на кухонном столе.

У входа в зал стоял Какисима. Каждому входящему он отвешивал низкий поклон. Увидев меня, он чуть заметно кивнул и лишь потом поклонился.

Цепочка людей с благовониями в руках постепенно продвигалась вперед. Президент Исидзаки тепло улыбался с фотографии на алтаре. Справа от алтаря на раскладных стульчиках сидели, насколько я понял, сын и невестка, брат Исидзаки с женой и президент «Продуктов Тайкэй» с супругой. Слева от алтаря — гендиректор Тадокоро и остальные члены совета. Кроме них, я не увидел ни одного знакомого лица.

Я поднес благовония, наскоро помолился и вышел.

За воротами дома я огляделся — и тут же заметил двух мужчин в черном. Они стояли по разные стороны улицы, неподвижные и едва различимые в темноте. Один курил сигарету. Они стояли, ничего не делая, и пристально изучали всех входящих и выходящих гостей. Что это за люди — сообразил бы даже ребенок. Стальной взгляд полицейского не перепутаешь ни с каким другим.

Я вернулся во двор. Молодые сотрудники, что встречали гостей на станции, уже примкнули к толпе коллег. Все ожидали каких-нибудь распоряжений. Но, кроме пяти девушек у столика регистрации, дел никому не нашлось, и парод бесцельно слонялся по двору. Я встал у крыльца, гадая, чем бы заняться.

Ко мне приблизилась чья-то тень, и я повернул голову. Томидзава. Второй человек в нашем отделе, которому предложили уволиться добровольно. Старше меня года на два или три.

— Господин Хориэ, — негромко обратился он ко мне. — Мои соболезнования. Вы уже поднесли благовония?

— Да.

— Н-да… Смелости вам не занимать.

— Это почему?

— Вообще-то, сотрудники нашего отдела еще ждут своей очереди… После родных и особо важных гостей. Хотя, конечно, жестких правил здесь не бывает…

— Ах да! — очнулся вдруг я. — Я и не подумал. Очень глупо с моей стороны.

— Да, кстати. Извините, что не ко времени… То, что вас снова берут на работу, уже решено?

Я покачал головой:

— Ничего подобного.

Он как-то судорожно вздохнул.

— Да… Нервы у вас что надо. А я сегодня в обед уже сбегал на биржу труда.

— Кажется, теперь это называют повеселее? «Здравствуй, новая жизнь»[22] или что-то вроде?

Он горько усмехнулся:

— Да как ни называй. Суть не меняется.

— Значит, все-таки решили уйти?

— Да нет… Просто так сходил. На всякий случай. Меня ведь, если что, даже в филиал переводить не станут.

— Это почему же?

— Потому что я добровольно уходить отказываюсь! — горько улыбнулся он. — А на бирже у них все так чисто, опрятно. Атмосфера хорошая. Только в секции для тех, кому за пятьдесят, яблоку негде упасть… И даже внешне все на меня похожи. Заглянул в списки тех, кто ищет работу менеджера. Все просят зарплату чуть ли не вполовину меньше моей…

— Что, серьезно? Томидзава снова вздохнул:

— В общем, Хориэ, я вам завидую… — пробормотал он куда-то вбок.

— Почему?

— Я вот тоже в своем доме живу. Конечно, не сравнить с президентским. Но кредит за него еще выплачивать и выплачивать. Трое детей. Старший еще школу не закончил…

Не договорив, Томидзава махнул рукой и отошел. Я хотел было окликнуть его, но раздумал. Возможно, стоило бы передать ему слова Какисимы. О том, что через каких-то полгода найти работу станет еще труднее. Но у меня не было таких полномочий. Томидзава решал за себя. К каким бы выводам его это ни приводило.

Поток посетителей все не кончался. Но узнавал я лишь тех, с кем работал, когда был менеджером, или же больших начальников, с которыми когда-то пересекался.

Через час очередь поредела и воздух стал прохладнее. Меня снова знобило. Перед глазами опять поплыло. Но я молча терпел и ждал.

Внезапно я почувствовал легкое оживление вокруг. Словно от самых ворот повеяло чем-то странным. Я обернулся — и увидел, как во двор входит пожилой человек. Лет под шестьдесят. Двубортный костюм с иголочки. Седые волосы аккуратно собраны в хвост на затылке.

Финдиректор Одзаки, стоявший у ворот, мгновенно согнулся в поклоне. В его поклоне не было фальши — одно лишь безграничное уважение. Старик прошел во двор, а его телохранитель в черном пиджаке встал рядом с Одзаки у выхода.

Новый гость отметился за столиком регистрации и неторопливой походкой направился к дому, глядя прямо перед собой. Подойдя к дверям, он остановился рядом со мной и начал снимать ботинки, делая это чуть медленнее, чем нужно. И негромко пробормотал:

— Привет, малой.

— Малых по списку не значится, — ответил я.

— Вот как? Ну что ж, извини… Давненько не виделись, Масаюки!

— Да уж, — сказал я.

Каждый из нас продолжал смотреть в свою сторону.

— Надеюсь, у тебя все нормально? Сейчас много людей, толком не поговорить… Но будет время — как-нибудь поболтаем?

— Времени не будет.

— Да-да, конечно. Я понимаю. Прости старика, сорвалось. Не серчай…

Не сказав больше ни слова, он сунул ноги в тапочки и растворился в доме.

Я обернулся к выходу. Парочка за воротами застыла, пристально изучая двор. Сейчас их глаза чуть не сверлили дверной проем, в котором исчез седовласый. Телохранитель седого, подпирая ворота, пялился в пустоту, и в его глазах не читалось ни малейшего интереса к происходящему.

Я направился к столику регистрации и заглянул в список посетителей. Седой расписался размашисто и неразборчиво. Имя сочинил, фамилию оставил как есть.

Одзаки у ворот уже не было.

— Господин финдиректор! — вдруг послышалось у меня за спиной. Санада? Я и не заметил, что все это время он крутился поблизости. — Вы случайно не в курсе, кто этот седой господин?

Видимо, Одзаки подошел сюда с той же целью, что и я. Решив не оборачиваться, я стоял и слушал, как он небрежным тоном учит Санаду уму-разуму:

— Вообще-то я сам себе не поверил, пока в журнал не заглянул. Смотрю — точно! Я-то лично с ним не знаком. Но фигура известная! Это, брат, сам Дайго Сакадзаки. Глава группировки Сиода…

— Сиода? Банда якудзы?!

— Она самая… Одна из старейших в Японии. А он уже четвертый в династии. И теперь возглавляет не только Сиоду, но и весь клан Минамото.

— Минамото?! — Санада выпучил глаза. — Под которым весь район Канто?[23]

— Эй, ты чего разорался? Прикуси язык! Или вон тот верзила тебе его мигом укоротит.

— Прошу прощения! — тут же притих Санада. — Но что этот мафиози делает на похоронах нашего президента?

— Не знаю, не знаю… Это уж не в моей компетенции. Я-то сразу почуял неладное. Не зря здесь полиция ошивается.

— Какая полиция?

— А вон те двое, за воротами. Каждого посетителя глазами ощупывают. Я еще до службы к ним подошел, спросил, что да как… Мы, говорят, участковые из Адзабу. Не волнуйтесь, дескать, мы вам не помешаем. Вежливо так ответили. Ну я и отстал. Хотя могу спорить: на самом деле эти парни из отдела по борьбе с бандитизмом.

— Ох… А я и не заметил. Но разве господин президент был связан с якудзой?

— Кто его знает. Еще в восемьдесят втором, после принятия поправки насчет сокайя[24], он официально заявил, что не имеет к якудзе отношения. Тогда его как раз избрали гендиректором… Может, за это ему в дом и подкидывали дохлых собак и кошек. Обычно так якудза своих предателей метит… Давно это было, я мало что знаю. Но слухи ходили. Может, из тех времен отголоски? Трудно сказать. Но о том, что их главный на поминки заявится, никто и подумать не мог! Такие птицы, как Сакадзаки, на людях светиться не любят…

— Что ж, он и правда такой великий?

— Какой есть. Мало того, что весь клан Минамо-то под себя подмял, так еще и сын самого Кётаро Сакадзаки! В этой стране ты не найдешь ни одного директора дзайбацу[25], который не знал бы его папашу. Да ты и сам небось о нем слышал, даром что начальник отдела…

Санада судорожно сглотнул.

— Да уж, слыхал. Самый великий сокайя, олигархов разводил. Когти даже в политику запустил. Кажется, у него еще кличка такая была — Фиксатор. Лет пять уж как на том свете…

— Точно. Когда помер, ему уже за девяносто было. Сынок сперва отцову банду возглавил, а потом и остальных под себя подмял. Уж не знаю, какими способами. Может, у них это по наследству передается… В общем, создал новый клан по модели кансайского[26]. Клан Минамото работает очень гибко — хоть и контролирует ведущие корпорации страны, своих подопечных друг с другом не ссорит. Со всеми договаривается по-хорошему. А потому и с поличным их поймать очень трудно. Про папашу Кётаро какие только слухи не ходили! А наружу так ничего и не выплыло. Вот если б еще сынок вел себя, как родитель, и не высовывался, — всем бы проще было…

— Сын Фиксатора?! — ошарашенно пробормотал Санада и наконец заткнулся.

Девушки за столиком регистрации начали поглядывать в нашу сторону. С явно испуганными лицами. Похоже, уловили кое-что из этого разговора. По крайней мере, Охара точно подслушивала.

Одзаки ушел: за спиной постепенно затихли шаги. Вскоре его фигура вновь замаячила у ворот. И тут Санада заметил меня:

— А-а, Хориэ! Явился-таки? Что, уже выздоровел?

— Худо-бедно…

Санада собрался было что-то сказать, но тут же захлопнул рот. В дверях дома опять появился седой. Неторопливо обулся и так же медленно зашагал обратно к воротам. Одзаки снова отвесил ему поклон. Старик даже не повернулся. Когда он исчез, финдиректор выпрямился и шумно перевел дух.

Особо важные гости постепенно разъехались, и рядовые сотрудники выстроились в цепочку у входа. Я отошел от Санады и снова встал в очередь. Все-таки в доме по-прежнему дежурил Какисима, а в мой первый заход нам пообщаться не удалось.

— Шеф? Вы что, уже поправились?

Я обернулся. Охара стояла в очереди сразу за мной.

— Успею еще. А пока терплю.

— В живых останетесь?

— Да уж как-нибудь… Пропущу где-нибудь стаканчик да и спать завалюсь.

— Стаканчик? — Она покачала головой. — А завтра что делать будете?

— Не знаю пока. Посмотрю по самочувствию. Если с утра не выйду, отметь в расписании, что я взял выходной.

— Хорошо… Вам, кстати, сегодня в обед звонили.

— Кто?

— Какая-то женщина. Я сказала, что вы отдыхаете и я могу что-нибудь передать. Но она повесила трубку. Даже не назвалась…

— Сколько лет примерно?

— Не старушка. Но и не девочка.

— Что — женщина без возраста? Она улыбнулась уголком губ:

— Не знаю, есть ли у нее возраст. Но вроде постарше меня. Голос низкий, грудной. Никого не вспоминаете?

— Трудно сказать. У меня всяких подруг хватает.

— Не так много, чтобы нос задирать… За два года я вас еще ни разу не соединяла с женщинами по личным вопросам!

— На этом свете, поверь, тебе еще много чего не известно.

— Шеф!

— Ну, чего?

— У вас из носа течет. Будете так ходить — от вас последние подруги разбегутся!

Она достала из сумки пачку бумажных салфеток. Я вытащил парутройку и вытер нос.

Подошла моя очередь, и я опять вошел в дом. Какисима все так же стоял у входа в зал и кланялся каждому вне зависимости от возраста и положения. Я тронул его за локоть. Мы отошли в сторонку, и он с удивлением посмотрел на меня:

— Ты чего?

— Какого черта этот якудза приходил? Он нахмурился.

— Ты о Сакадзаки?

— Так ты его знаешь?

— По имени и в лицо, не больше. Но заметил сразу.

— И что он здесь забыл?

— Понятия не имею. Компания от рэкетиров давно отделалась. Сам же Исидзаки с ними порвал, и мы с тех пор придерживаемся его политики. Так что у меня и самого челюсть отвисла. А что делать? Не выгонять же…

— Хм-м, — задумался я.

Он как-то странно посмотрел на меня.

— А может, ты с ним знаком?

— Как сказать… Признаюсь только тебе: когда-то пересекался. Очень давно.

Он немного подумал.

— Ладно. Об этом позже поговорим. Оклемайся сперва. Видок у тебя ни к черту…

— Да ладно. Это как раз ерунда. Лучше скажи, что там с копией фильма.

— Сын Исидзаки сказал, что личные вещи начнут разбирать завтра, как служба закончится. А закончат через три недели, к официальным поминкам. Так что эти поиски времени займут будь здоров. Не говоря уж о том, что кассет Исидзаки наснимал целую гору. Я предложил помочь, да он очень вежливо отказался… Но тут уж ничего не поделаешь. Частная жизнь все-таки.

Он, похоже, забыл, что через три недели я уже не буду сотрудником компании.

— А секретаршу его расспрашивал? Куда он в последний день выходил и так далее…

— Конечно. Сразу после твоего звонка он отправил ее в универмаг на Нихонбаси. Попросил купить новый галстук. Мы потом с ней вместе проверили — этот галстук так и висит в шкафу.

— А потом, когда она вернулась?

— Потом ему кто-то звонил. Ни кто это был, ни о чем они говорили — она, конечно, не знает. Но после того, как она их соединила, лампочка на ее телефоне очень долго не гасла. Потом Исидзаки сказал ей, что скоро придет, и куда-то вышел. Звонили ему в три часа, а вернулся он почти в пять. Особенно ее удивило, что он не сообщил, куда и зачем уходит.

— А дальше?

— Дальше не очень понятно. Около шести Нисимура попрощалась с ним и ушла домой, а он, похоже, остался по каким-то делам.

— Ну так я скажу, по каким делам. Говорят, в семь часов он спустился к нам на этаж. Там оставалась только Мари Охара…

Что случилось в конторе, лучше не скрывать. Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Какисима вытаращил глаза:

— Зачем бы он заходил в рекламный?

— Как показалось Охаре — возможно, перед тем как покончить с собой, его пробило по ностальгии. И он решил заглянуть туда, где когда-то работал…

— Ну что ж. Тоже не исключено.

— И вот еще что… Полиция ничего не выпытывала?

— Да нет. По-моему, они уже считают дело закрытым.

— Как знать. Два копа с чугунными мордами сегодня весь вечер у дома ошивались. Да и ты говорил, что следователь из Второго отдела в ночь смерти сюда притащился. Кажется, на его счет у тебя были какие-то догадки?

Похоже, он удивился. И, понизив голос, переспросил:

— Здесь были копы?

— Ну да… Сам же рассказывал: после того как Исидзаки порвал с рэкетирами, якудза ему травлю устроила. Может, полиция опасалась каких-нибудь инцидентов?

— Возможно. Только знаешь… Наверно, нам больше не стоит во всем этом ковыряться.

Я посмотрел на него. Он задумчиво потер подбородок.

— А? Как думаешь, Хориэ?

— Ты о чем?

— Даже если мы поймем мотивы его самоубийства, это ни к чему не приведет.

— Не понимаю.

— Я вот сейчас здесь стоял… Люди прощались с ним, а я то и дело смотрел на его фотографию. Мягкая улыбка, доброе лицо… И я подумал: что бы там ни осталось после смерти — его настоящих мотивов нам все равно никогда не понять. Конечно, что-нибудь остается всегда. Но если мы будем это исследовать и анализировать — вряд ли старик обрадуется на том свете. Лучше оставить его душу в покое. Вот к чему я пришел, пока здесь стоял…

Он обернулся к алтарю. Я не стал. Красивое фото с траурной ленточкой стояло здесь для тех, кто остался в живых.

— Может быть, ты и прав, — сказал я. — Но я никогда не слыхал о самоубийцах, которые кончали с собой, чтобы сказать кому-то спасибо…

Лицо Какисимы помутнело и куда-то отъехало. Я начал терять равновесие. Какисима подхватил меня под локоть и потрепал по щеке.

— Эй, Хориэ! Ты в порядке? Да ты весь горишь! Тебе в постель надо, братец!

— Да ну, ерунда…

— Вот же упрямый, черт! Иди-ка домой да отоспись хорошенько. После поговорим!

— Ладно, — сдался я. Наверно, он прав. Все равно здесь не лучшее место для таких разговоров.

И я решил вернуться домой.

Когда я вышел за ворота, ни полицейских, ни машин уже не было. Я побрел по тихой улочке обратной дорогой, покачиваясь от слабости.

9

Ближе к станции голова перестала кружиться. Перед тем как войти в метро, я остановился и вытер нос салфетками, которые дала мне в дорогу Охара. Я поднял голову. В сторону Адзабу несся поток машин. Сегодня утром, когда я гулял здесь, улица была пуста.

От дома Исидзаки до «Розовых холмов» — всего несколько минут ходу. Даже для такого старика, как он. Что и говорить, место для съемки было просчитано идеально. Можно, конечно, опять сходить туда, раз уж я здесь, в Хироо. А вдруг снова впустую? Я достал из кармана блокнот и мобильник. Киэ Саэки по-прежнему не было дома. Не дослушав автоответчик, я отключился и вдруг подумал. А ведь у этого консьержа тоже есть телефон!

Я позвонил в справочную, узнал нужный номер и набрал его.

— Алло! «Розовые холмы Гайэн-Ниси» к вашим услугам! — услышал я уже знакомый учтивый голос. Теперь он казался мне призраком из далекого прошлого.

— Господин консьерж? Это Хориэ, который утром вас беспокоил…

Голос в трубке тут же утратил половину своей учтивости.

— А! Господин Масаюки Хориэ из «Напитков Тайкэй»?

— Ого! — поразился я. — Даже имя помните? У вас отличная память.

— Что делать, такая работа. Чем могу?..

— Я все же хотел бы поговорить с госпожой Са-эки. Она еще не вернулась?

— Не могу знать. Я же дал вам ее телефон.

— Да, но сколько я ни звоню, все на автоответчик попадаю. Может, она уже домой заходила? Видите ли, нам срочно нужна модель… Как бы еще с ней связаться?

— Вообще-то она звонила сюда разок…— Он слегка напрягся. Наверное, размышлял, не слишком ли много болтает.

— Вот как? Вам звонила? Из города?

— Ну… В общем…

— И часто у вас жильцы звонят консьержу?

Он выдержал осторожную паузу, чтобы скрыть недовольство.

— Бывает… Госпожа Саэки иногда уточняет, не приходил ли кто. Такое нередко случается.

Опасаясь, что он опять начнет про «интим», я решил сменить тему:

— Вы сообщили ей обо мне?

— Да, как вы и просили.

— Ну хорошо. Благодарю вас.

Я отключился и, заглянув в блокнот, набрал номер Киэ Саэки. Снова автоответчик. Не в силах слушать его в сотый раз, я оставил-таки сообщение.

— Простите за неожиданный звонок. Меня зовут Масаюки Хориэ, я из компании «Напитки Тайкэй».

У меня к вам небольшое дело. Никак не могу до вас дозвониться — если нетрудно, свяжитесь со мной по следующему номеру… — Я продиктовал номер, выключил трубку и спустился под землю.

Перед самым турникетом мне на глаза попалась карта метро. Посмотрев на нее, я решил изменить свои планы. Вместо того чтобы отправиться домой на Готанду, я доехал до Эбису, пересел на линию Хибия и поехал назад в Роппонги.

В баре «Бруно», как и позапрошлой ночью, было полно иностранцев. По залу сновало сразу несколько официанток, а из динамиков выплескивалось «San Francisco» Скотта Маккензи. На экранах по бокам от стойки бежала реклама фильма Дэвида Финчера. Сочетание, прямо скажем, не лучше сасими с маслом. Как и в прошлый раз, Нами-тян со стрижкой «very short» стояла за стойкой в платье с люрексом и тоненькой палочкой взбалтывала что-то в стакане. Неподалеку громоздилась фигура Майка Тайсона.

Я подошел. Узнав меня, она первой подала голос:

— О! Так ты сегодня не один?

Я удивился. Но тут из-за моей спины донесся ответ:

— Точно. Сегодня он с охраной.

Я обернулся. Мари Охара в черном костюмчике стояла за мной и лучезарно улыбалась. В том же наряде, что на поминках. В первую секунду я растерялся. Потом разозлился:

— А ты как здесь очутилась?

— Следом за вами пришла. Подумайте сами, шеф! Вы же едва на ногах стоите. Вот я и подумала, не дай бог, случится чего…