Эх! И спасибо же вам, капитан Громов.
      7
      В конце мая капитану Замятину был вручен приказ от базы Управления рыбной промышленности - так теперь назывался Тралфлот. В приказе говорилось о том, что "капитану РТ-9" "Зубатка" после переоборудования первого большого трюма под жилье и бытовые помещения, ремонта главной машины и вспомогательных двигателей взять полностью в бункера уголь, часть снабжения экспедиции, получить по нормам продукты, принять на борт 140 подростков - участников яично-птичьей экспедиции на Новую Землю. Оформить портовые документы и 5 июля 1942 года выйти в район формирования каравана, следующего с торговыми грузами по своему назначению. Там взять на буксир парусное судно "Азимут" и комбинированное парусно-моторное судно "Авангард". Следовать с караваном до горла Белого моря, после чего идти самостоятельно до становища Малые Кармакулы на Новой Земле".
      С первых чисел июня на факторию начали прибывать участники экспедиции, а когда кончились экзамены в школах, почти все сто сорок мальчишек были уже на месте. Временно, до окончательного оборудования судна, их размещали в бараках, но кто хотел, мог уходить ночевать домой.
      Павел Петрович любил детей, особенно мальчишек - как-никак, у самого подрастали двое, - но тут, поглядывая на эту шумную, беспокойную ораву, он даже немного растерялся.
      - Как-то управимся с ними? - спросил он Громова.
      - Ничо, Павел Петрович, не в таких переделках бывали. Управимся! бодро ответил Громов, хотя и сам-то был явно "не в своей тарелке". - Ты вот что, капитан, давай занимайся своими делами, ремонтом и прочим, а с этими я уж сам. Перво-наперво надо их делом занять, утихомирятся маленько.
      Замятин сочувственно покачал головой.
      - А ты не сомневайся, - запальчиво сказал Громов, - шелковые будут. Да у меня и подмога кой-какая есть: боцмана опытного прислали, а завтра и комиссар должен прийти. Сдюжим.
      Для начала Громов вместе с боцманом Семенычем - огромным бородатым мужиком в брезентовой робе и с вечной трубкой под носом - собрал всю свою буйную команду на причале.
      - Значит, так, - строго начал он, - кто думает, что он сюда прохлаждаться али скакать, как козел, пришел, тот пусть сразу отчаливает. Ясно?
      Поднялся такой гвалт, что у Афанасия Григорьевича заложило уши и он только поднял руку. Но тут же за его спиной будто гудок прогудел - это подал свой голос Семеныч.
      - Тихо-о-о! - протрубил он, и ребята в изумлении сразу замолчали.
      - Орать-то вы бойки, а вот как в работе? - продолжал Громов.
      - А мы работы не боимся, - с опаской поглядывая на боцмана, сказал крепкий, рослый паренек, Саня Пустошный.
      - Что делать-то надо? - спросил Антон Корабельников.
      - Это другой разговор, - весело сказал Афанасий Григорьевич. Работы - выше головы, и сделать ее надо быстро. Кто топором, пилой, рубанком орудовать может? Ну, ну! Не галдеть! Подними руки.
      Руки потянули вверх почти все.
      - Молодцы, только так много не надо. Боцман отберет человек двадцать. С ним пойдете трюм оборудовать. Другие плотники со мной пойдут - в бараке надо кухню и столовую временную наладить: с послезавтра питаться будете здесь - экспедиционный паек вам назначен. Другие, кто поздоровее, на подноску материала пойдут. И остальным найдется работа - будете на фактории пока помогать, им тоже руки нужны. Вот пока что и все. Сейчас отдыхайте, а завтра с утра и приступим.
      Следующим утром боцман Семеныч вооружил свою бригаду инструментом и повел ее в главный рыбный трюм. Здесь было темновато, сыро и сильно пахло рыбой.
      - Ф-фу, - брезгливо сказал кто-то, - рыбищей воняет.
      - И здесь еще жить! - поддержал его другой.
      - А они думали, тут аромат магнолий будет! - насмешливо сказал черноволосый парнишка с хитрыми, веселыми глазами.
      - Каких еще ман...голий? - спросил Колька Карбас.
      - "Ах, аро-омата цвэ-э-тущей магнолии мне-е не забыть, не-е за-абыть никогда", - пропел парнишка тонким голосом.
      Это было неожиданно, и все засмеялись.
      - Ты кто такой? - улыбаясь, спросил парня Антон.
      - Славка. Славка Крижевский, - сказал парень и гордо добавил: - С Одессы.
      - Одесса-мама, - сказал Арся.
      - Точненько! Она самая, - обрадовался Славка и протянул Арсе руку. Уй-уй, - заверещал он, - этот полярный медведь чуть не сломал мне мои музыкальные пальчики. Вы все тут такие?
      - Кончай веселье, - загудел боцман.
      - Дядечка, - не унимался Славка, - а вы нас в море не покидаете?
      - Рази на наживку тресковую, - ухмыльнулся Семеныч, - на язык-то ты востер...
      - Товарищ боцман, - уже серьезно сказал Славка, - мне моя любимая бабушка говорила: если вы не очень любите, когда посуда пахнет рыбой, ее надо мыть только холодной водой.
      - А это правильно, - воодушевился боцман, - значит, будем мыть трюм забортной водой, раз ктой-то такой чувствительный.
      Нельзя сказать, что мытье трюма было веселой работенкой, но все же под шуточки и песенки одессита Славки ее сделали за день.
      На следующий день на палубе уже громоздилась куча бревен и досок, и под началом того же Семеныча ребята начали строить в трюме трехъярусные нары.
      Димка Соколов, который вспомнил, что когда-то в школе делал табуретки, тоже был здесь. Но одно дело стругать на удобном верстаке легким и острым рубанком небольшой брусок, другое - стоя на коленях, шваркать здоровенным плотницким стругом по лежащей на палубе большущей суковатой доске. Рубанок спотыкался о сучки, стружка забивалась внутрь, и ее чуть не каждую минуту приходилось выковыривать, спина ныла, и соленый пот щипал глаза. Стиснув зубы, Димка продолжал мучиться, яростно чертыхаясь про себя. Рубанок вдруг соскочил с очередного сучка и поехал по доске, а Димка шлепнулся носом вниз, и тут же услышал чей-то сиплый смех. Встав на колени, он увидел Баланду. Тот, лениво развалившись, лежал на палубе в тени от ходовой рубки.
      "А этот еще как здесь оказался?" - с удивлением подумал Димка.
      - Чо, питерский, это тебе не за маменькин подол держаться, осклабясь, сказал Баланда.
      "Зараза!" - ругнулся про себя Димка, но ничего не сказал и снова с остервенением схватил рубанок. Баланда захихикал, но тут же замолчал: над ним стоял Антон.
      - Ты лучше, чем хиханьки строить, взял бы да показал, как надо, хмуро сказал он.
      - А что? - с вызовом спросил Баланда. - Думаешь, не могу?
      - Трепло ты, - сказал Антон спокойно.
      - Я - трепло?! - Баланда вскочил с палубы, подошел к Димке и выхватил у него рубанок.
      Потом он упер доску в кнехт и начал стругать ее не с того конца, с которого стругал Димка, а с другого. Рубанок быстро бегал взад-вперед, светлая широкая стружка, шурша, скатывалась на палубу. Баланда поработал недолго, но в том месте, где он стругал, доска была ровной и блестящей. Он звонко хлопнул ладонью по ее поверхности и встал с колен.
      Димка тоже потрогал доску и посмотрел на Баланду с завистью и уважением.
      - То-то! - хвастливо сказал Баланда. - Ты ее, доску-то, против шерсти ковырял, а ее по слоям надо. Салага.
      - Ты и топором так умеешь? - спросил Антон.
      - Умею, - тем же тоном ответил Баланда, - а чо?
      - Айда в трюм. Там стойки надо рубить. Покажешь.
      - Показать? Это можно, - снисходительно сказал Баланда и, небрежно загребая ногами, пошел к люку.
      - Слушай, а как он-то здесь оказался? - спросил Димка Антона.
      - Мало ты еще понимаешь, Соколов, - непонятно ответил Антон и тоже отправился в трюм.
      Димка со злостью пнул ногой доску. Постояв немного, он снова взялся за рубанок, и дело, как ни странно, пошло веселее.
      На другой день перед началом работы Громов привел на "Зубатку" комиссара.
      - Гляди-ите, что делается, - удивленно протянул Морошкин, - это же Людмила!
      - И верно, Людмила Сергеевна! - весело крикнул Саня Пустошный.
      - Баба в море, - презрительно сказал Баланда, - добра не жди.
      - А ты что, всю жизнь в море провел? - насмешливо спросил Антон. Женщины сейчас на траловом флоте на равных с мужиками рыбку ловят, это ты слышал?
      - Слышали, - вступил Шкерт, он тоже был здесь. - Так то рыбку, а тут комиссар.
      - В гражданскую войну женщины матросскими отрядами командовали, сказал Димка. - "Оптимистическую трагедию" читал?
      - Как же! Читал он... - засмеялся Арся.
      - Ты, Гиков, язык-то укороти, - угрожающе сказал Баланда.
      Арся прищурился.
      - Ладно, - сказал Антон, - читал не читал, не в этом дело. А человек она стоящий.
      - "Стоящий"... - проворчал Баланда. - А все равно...
      - Вот и будет вам в море тра-ге-дия, - добавил Шкерт.
      - А ты что, Антон, ее знаешь, что ли? - спросил Славка.
      - Так это ж наша учительница, - ответил Антон.
      - А-а-а, - сказал Шкерт и засмеялся, - тогда все ясно-понятно. Видел, Васёк. Они тут все свои.
      Баланда мрачно хмыкнул, и они со Шкертом сошли с "Зубатки". Ребята молча смотрели им вслед. За учительницу было обидно, и очень хотелось, чтобы она не подкачала, - они-то знали ее хорошо, а ведь большинство совсем не знало.
      Кто действительно был рад приходу Людмилы Сергеевны, так это Громов. Он крутился с утра чуть не до ночи, а дела накатывались как снежный ком. Жилье, питание, всякие документы, хлопоты о снаряжении для экспедиции, переговоры с начальством, успокаивающие беседы с матерями и бабками, которые повадились в любое свободное время ходить на факторию проведать своих "чадушек", да еще и за самими этими "чадушками" - глаз да глаз нужен. Словом, бывали у Афанасия Григорьевича минуты, когда он и сам не рад был, что ввязался в это хлопотное дело.
      - Ну, товарищ комиссар, Людмила Сергеевна, я уж на тебя работенки навалю, уж не обессудь, - сразу же заявил Громов.
      - Давайте, Афанасий Григорьевич, не стесняйтесь, - весело сказала учительница. - Сделаем так: вы сейчас занимайтесь только хозяйством, а я с ребятишками буду.
      - Ну, вы с меня полдела сняли, - обрадовался Громов.
      Над комингсами* люка группа ребят заканчивала небольшую надстройку, что-то вроде двускатной крыши. На нее надо было уложить застекленные рамы, и тогда в трюме будет светло.
      - Кто умеет вставлять стекла? - спросила Людмила Сергеевна.
      За спинами ребят раздался знакомый голос:
      - Я ум-мею.
      Мальчишки, удивленные, обернулись: перед ними стоял Боря-маленький.
      - Борька?!
      - Ты как здесь?
      - С нами едешь?
      - П-пока не знаю, - уклончиво ответил Боря, - п-пока помогать буду... Можно, Людмила Сергеевна?
      - Конечно, - ответила Людмила Сергеевна, улыбаясь.
      И в это время из трюма раздался остервенелый вопль Баланды:
      - А катись-ка ты со своими советами...
      - Ты чего?! - заорал Антон, наклонившись над люком. - Сдурел?
      - А чего!.. - крикнул Баланда, задрав голову. - Ежели этот скелет торчать тут будет, я его еще и не туда пошлю. И тебя вместе с ним.
      Людмила Сергеевна решительно спустилась в трюм. Антон и Арся спустились следом.
      - В чем дело, Баландин? - строго спросила она.
      - Да этот вон, - Васька мотнул головой в сторону Карбаса, - крутой, говорит, трап ведем. Лезть ему, вишь, вниз неудобно будет, костыли свои сломает...
      - А может, он дело говорит, - сказал Антон.
      - Саня, - крикнула Людмила Сергеевна наверх, - или кто-нибудь там еще, позовите Семеныча.
      Боцман спустился в трюм. Осмотрел почти уже готовый трап, проверил крепление, подумал и сказал:
      - Крутовато, конечно, но переделывать не будем. Больше места в кубрике будет. - И он поднялся на палубу.
      - Видал, - сказал Баланда и толкнул Карбаса в грудь. - Кишка соленая... - И он опять выругался.
      Арся сильно двинул его локтем в бок, а Людмила Сергеевна медленно подняла руку и вдруг влепила Ваське звонкую пощечину. Баланда дернулся, и толстогубый рот его почему-то растянулся в глупой ухмылке. Ребята растерялись.
      - А что, так всегда теперь будет? - ехидно спросил Шкерт.
      - Да, - сердито сказала Людмила Сергеевна, - за мат буду давать пощечины. Не как комиссар, а как женщина. - И она вдруг сморщилась и с досадой покачала головой.
      Мальчишки ошеломленно переглянулись. А Васька вроде и не удивился и не обиделся.
      - Все одно я прав оказался, - пробурчал он.
      - Ну и объяснил бы по-человечески, - сказала Людмила Сергеевна.
      - А он по-человечески не умеет, - насмешливо сказал Арся, - у него воспитания такая...
      - Схлопочешь... - хмуро сказал Баланда.
      - Сейчас или завтра? - осведомился Арся.
      Баланда промолчал.
      После обеда ребята лежали на берегу. Рядом с Димкой блаженно валялся Шняка. Он повадился ходить по пятам за Громовым, а когда тот уходил по начальству, оставался с Димкой.
      - А чо, - лениво сказал Баланда, - на "американку" спорю: кто под той баржой проплывет и назад вернетси? - И он показал на стоящую на якоре метрах в пятистах от берега баржу.
      Сперва все молчали, потом Арся цыкнул зубом и сказал в небо:
      - Как был дурной, так дурной и остался.
      Баланда встал и начал не спеша раздеваться. Уже голый, стоя по колени в воде, он повернулся и, усмехнувшись, сказал:
      - Зашлабило, да?
      - Вернись, губошлеп! - сердито крикнул Антон. - Глупость делаешь.
      - Зашлабило... - Баланда засмеялся и вошел дальше в воду.
      Тогда вскочил Карбас. Он быстро стянул с себя штаны, рубашку и побежал к воде.
      - Утонешь, зараза! - заорал он Баланде. - Я сплаваю!
      Баланда распустил губы и захохотал.
      - А ну, давай, мезенский, давай, - сказал он, - буль-буль...
      Димка дернул Арсю за рукав:
      - Чего они, с ума посходили?
      - Дрейфанул? - засмеялся Арся. - Да они до Груманта доплывут, лежи.
      Антон, как был в брюках, подошел к Кольке и Баланде и дернул с силой их за плечи.
      - А ну, на берег! - резко сказал он. - Герои!
      Карбас виновато посмотрел на него и, как цапля, переступая длинными ногами, вышел из воды. Баланда сплюнул сквозь зубы, выдернул плечо из Антоновой руки и нырнул. Антон тряхнул головой и снова улегся на прежнее место.
      - Ничего не будет, - сказал он, - как нерпа, жирный.
      Баланда плыл к барже размашистыми саженками. Течение сносило его, но он упорно двигался вперед. Один раз даже оглянулся и помахал рукой.
      - Доплывет, лихоберка несчастная, - сокрушенно сказал Карбас.
      - Доплывет, - помолчав, сказал Антон.
      - И под баржу, рыбий глаз, поднырнет, - добавил Арся.
      - И вернется, и "американку" потребует, - сказал Шкерт, которого здесь вроде бы раньше и не было.
      - Так они же не спорили, - удивился Димка.
      - Как это "не спорили", - засмеялся Шкерт. - А чего ты тогда в воду полез, Карбасище?
      - Ладно уж, - уныло сказал Карбас, - считай, спорили.
      - Ух, и г-глупый ты, Коля, - огорченно сказал Боря-маленький, - такой д-длинный-д-длинный, а такой г-глупый-глупый. Он н-на тебя теперь верхом сядет и п-поедет. Ты хоть з-знаешь, что это за спор такой, "ам-мериканка"?
      - Не-е, - протянул Карбас.
      - Три вопроса, три желания, - объяснил Морошка. - Что захочет, спросит, а ты отвечай. Что захочет, потребует, а ты исполняй. Понял?
      - "Американка" дело серьезное, не отвертишься, - задумчиво сказал Славка. - Вот у меня одна девчонка, еще до войны это было, "американку" выиграла. Ну и натерпелся ж я! Вся Одесса с меня смеялась... Вспомнить страшно.
      Баланда уже доплыл до баржи. С берега он был еле виден. Все встали. Антон сложил руки рупором и закричал:
      - Не ныряй! Слышишь? Не ны-ряй! Верим!
      И все хором стали кричать: "Не ныряй, не ныряй! Давай назад!.." Истошно лаял Шняка. Шкерт молчал и ухмылялся.
      Было непонятно, услышал Баланда или нет, только он махнул рукой и нырнул. Все замолчали, а когда из-за кормы показалась его круглая башка, облегченно вздохнули: вынырнул.
      - Ну, - сказал Антон, - приплывет, я ему врежу!
      Баланда приплыл. Он еле вылез на берег - синий, дрожащий - и тяжело плюхнулся на землю. Подошел Шняка и почтительно лизнул его плечо, потом стал лизать волосы. Антон пожал плечами и отошел. Васька лежал ничком и трудно, с присвистом дышал. Потом поднял лицо, все в песке, и, стуча зубами, спросил:
      - Што, выкусили?
      Ему никто не ответил. Да и что было отвечать - сплавал ведь, ничего не скажешь.
      Шкерт улегся рядышком с ним и что-то такое нашептывал. Баланда оживился и сел.
      - Эй ты, мезенский... - Он поманил Кольку рукой. - Ползи сюда, дело есть.
      Карбас послушно подошел к нему и опустился рядом. Но, услышав то, что сказал ему Баланда, он отшатнулся и вскочил.
      - Ты чего?! - заорал он. - Да я... да ты...
      - Что ты ему сказал? - громко спросил Антон.
      - Ась? - переспросил Баланда.
      - Говори: что ты ему приказал? - повторил Антон и посмотрел на Кольку. Тот открыл рот, но Баланда крикнул яростно:
      - А ну, молчи!
      Колька захлопнул рот и опять уселся, обхватив колени.
      - Великолепно, - невозмутимо сказал Славка-одессит, - один приказ уже выполнен.
      - Ты што, ты што, - зашипел Баланда, - какой еще приказ?
      - Молчать ты ему велел? - сказал Славка. - Он и молчит. Твой приказ выполняет. Чи так, чи не так?
      - Так, - сказал Арся, и все с уважением посмотрели на Славку.
      Баланда совсем рассвирепел. Он сжал кулаки и хотел вскочить, но Шкерт уложил его обратно, засмеялся и показал глазами в сторону фактории. Оттуда шла к ребятам Людмила Сергеевна.
      - Пущай так, - сказал Баланда, - пущай, я добрый. То первое отменяю, слышь ты, Карбас? За мной три вопросика и два приказика. За мной не пропадет. Хы!
      К концу июня по обоим бортам главного трюма были выстроены трехъярусные нары. Между ними стоял длинный деревянный выструганный до блеска стол, а по бокам его - скамьи. В носовой части трюма за перегородкой - камбуз, кухня для экспедиции. У команды "Зубатки" был свой камбуз.
      В один из последних дней месяца на судно пришла комиссия: два моряка и один - в полувоенной форме, представитель горкома комсомола. Они долго ходили по всем помещениям вместе с Замятиным и Громовым, расспрашивали их, придирчиво осматривали каждую мелочь. Потом парень из горкома поговорил с Людмилой Сергеевной, комиссаром.
      После ухода комиссии капитан Замятин приказал всем участникам экспедиции собраться на пристани.
      - С завтрашнего дня все поселяются на судне, - объявил он. Предупредите дома - все отпуска запрещены. В крайнем случае - с разрешения начальника экспедиции или комиссара.
      Третьего июля около восьми утра по "Зубатке" разнеслась четкая и громкая команда:
      - По местам стоять. Отдать швартовы! Малый вперед!
      8
      Мы с Арсей стояли на полубаке и смотрели по сторонам. Малым ходом "Зубатка" шла по широкой, играющей солнечными бликами Двине. Уходили назад строения лесозавода, стихал визг и грохот пилорам, проплывали мимо похожие на домики штабели досок, выстроившиеся аккуратными "проспектами". Слева по берегу виднелась сплошная линия портовых причалов и пирсов с могучими портальными кранами и стоящими у стенок судами. Посреди Двины на широком рейде застыли толстобокие американские транспорты "либерти" и "виктории". Обгоняли "Зубатку" катера и моторки. Носились вокруг крикливые чайки.
      Ребята толпились на палубе, облепили борта, а кто-то даже забрался на ванты.
      Но уже минут через пятнадцать "Зубатка" бросила якорь напротив пристани Холодильника, чуть ли не у самого центра города.
      - Внимание! - громко крикнул с ходового мостика Замятин. - Видите вон эти два судна? - И он показал на стоявшие неподалеку два корабля. Они были деревянными, двухмачтовыми и, видимо, когда-то ходили под парусами - два старичка, одним словом.
      - Так вот, - продолжал Павел Петрович, - тот вон "Азимут", а другой "Авангард", и оба они пойдут с нами до самой Новой Земли. Пойдут с грузами для нашей экспедиции - промысловикам много чего нужно. Кое-кого из вас туда переселим, сами видите: на "Зубатке" места маловато. "Авангард" судно моторно-парусное, пойдет своим ходом за нами. "Азимут" вроде баржи. Его "Зубатка" потянет на ваере, буксире то есть...
      - Эту галошу еще на буксире тянуть... - раздался чей-то громкий голос.
      - Это не галоша! - строго сказал капитан. - Это заслуженное судно. И вообще, зарубите на своих носах: любой корабль уважать надо. Так-то, товарищи промышленники. И трудностей бояться нечего, на то мы с вами и поморы.
      - А тут и черноморцы, и балтийцы имеются, - крикнул Славка-одессит, шо они, слабаки, да?
      - Это кто там? - улыбнувшись, спросил Замятин.
      - Ну я, так шо? - Славка выступил вперед.
      - А ну, топай сюда, - сказал капитан.
      Славка бегом поднялся на полубак.
      - Севастополь? - спросил Замятин.
      - Одесса, - гордо ответил Славка.
      - Молодцом. А балтийцы где?
      Арся подтолкнул меня, и я тоже поднялся к Замятину.
      - Питер? - спросил он и заглянул мне в глаза.
      Я кивнул, и мне Павел Петрович тоже крепко пожал руку. Тут на полубак поднялась Людмила Сергеевна, подошла к Замятину и что-то тихо сказала ему.
      - Вот как?! - удивился капитан. - Наш комиссар говорит, что тут и с Тихого океана есть?
      - Есть, - басом ответил невысокий коренастый парнишка.
      - Ты-то как в наши края попал? - спросил Замятин.
      - До фронта не дотопал, - смущенно ответил парень.
      - Считай, почти дотопал, - сказала Людмила Сергеевна.
      - А я мезенской! - тонким голосом крикнул вдруг Карбас.
      От хохота парившие над "Зубаткой" чайки испуганно взмыли вверх и переполошенно закричали на разные голоса.
      - Ну, ты свой, - отсмеявшись, сказал Павел Петрович и уже серьезно добавил: - И все здесь свои, понятно? Так вот, морячки-промышленники, есть боевая задача: помочь грузить эти вот коробочки. - Он кивнул в сторону "Азимута" и "Авангарда". - Теперь слово вам скажет начальник экспедиции товарищ Громов.
      Вперед выступил Афанасий Григорьевич.
      - Надо вас всех разбить на четыре бригады, - сказал он, - так будете работать и на островах. Мы тут посовещались с комиссаром и решили вот что: вы друг друга знаете лучше, чем мы вас. Поэтому пусть будет кто с кем хочет. Первая бригада собирается здесь, на полубаке*, вторая - по правому борту, третья - на корме, четвертая - по левому борту. Ну, а кто не знает, в какую бригаду податься, тех мы с комиссаром сами распределим. А теперь спокойненько, без суматохи... - Тут он повысил голос и скомандовал: Раз-зойдись!
      Суматохи, конечно, было хоть отбавляй.
      - Айда на корму! - крикнул Антон.
      И я, не раздумывая, пошел за ним, а следом - Витя Морошкин и Саня Пустошный, ленивой походочкой направился на корму Арся и, конечно, Карбас, присоединились к нам Славка-одессит и тот тихоокеанский парень.
      Посовещавшись между собой, притопали Баланда и Шкерт. Пришли еще несколько незнакомых ребят.
      Потом на корме появился боцман Семеныч. Мы услышали его густой, как пароходный гудок, голос:
      - Наговорились? Досыта?
      - Не, - ответил Славка, - еще второй фронт не обсудили...
      - Вона... президенты, - сказал Семеныч. - Счас другое обсуждать будем. Мне помощник нужон перво-наперво, чтобы порядок блюсти, значит. Вот и выбирайте.
      Все, как по команде, уставились на Антона. Я поднял руку, но ничего не успел сказать; вперед выступил Шкерт и быстро сказал:
      - Мезенского давайте. Вот его, Кольку.
      Карбас оторопело посмотрел на Шкерта, на Семеныча, на нас.
      - Пошто меня-то? - спросил он. - Какой из меня команду... командующий... командир, тоись?
      - А шо, - сказал Славка, - генерал!
      - Адмирал, - поправил тихоокеанский парень.
      - Ваше благородие, - сказал я.
      - Его превосходительство, - добавил Витька Морошкин.
      - Ты того! - вдруг взвился Карбас. - За превосходительство и по ряхе промыслить недолго.
      Ребята хохотали, и только Антон и Арся молчали. Я посмотрел на них и тоже перестал смеяться. "Чепуха получается", - подумал я. Ничего я не имел против Кольки, но предложил его Шкерт, и что-то здесь было не то...
      - Почему его назвал? - спросил боцман у Шкерта.
      - Он море пошибче нашего знает, - лениво сказал Баланда. - Небось с батькой да братаном не раз на промысел хаживал. Хаживал? - спросил он у Кольки.
      - Ну, хаживал, дак...
      - А Тошка не хаживал? - спросил Саня Пустошный.
      - От Соломбалы до Мудьюга, ну, может, до Соловков еще, - презрительно возразил Баланда, - не дале. Так, что ль, Корабел?
      Антон молчал. Карбас растерянно крутил головой: направо - налево. Ребята шумели, словно прорвалось что-то.
      - Ко-ончай базар! - загудел боцман. И когда все смолкли, добавил уже потише: - Раз промышлял, дак он и будет у вас бригадиром. Пока. А там поглядим.
      - Дак я... - забубнил было Колька.
      - И никаких таких "дак"! - отрезал Семеныч. - Чтоб его, как меня, слушать, ясно? Через час начнем "Азимут" грузить, - добавил он и пошел враскачку, топая сапожищами.
      Ребята стали расходиться. На корме остались мы с Арсей и Антон. Он делал вид, что ничего не случилось, но ему было явно не по себе.
      - Не горюй, Тошка, - сказал Арся. - Карбасище - он ничего парень, а если нужно, все поможем.
      - А я и не горюю, - сухо сказал Антон. Он стоял, опершись локтями на фальшборт, и смотрел на пенистый след от винта. - Нужно мне это командирство, как рыбе зонтик.
      - Почему Баланда и Шкерт Кольку выдвинули? - спросил я.
      - Ты не понял? - снисходительно спросил Арся. - А я так точно знаю почему.
      - А мне наплевать, - сказал Антон.
      - Не гордись, паря, - усмехнулся Арся, - не только в тебе дело. Эти обормоты Кольку под себя подмять хотят.
      - Ну-у... - недоверчиво сказал Антон.
      - Вот тебе и "ну-у", - передразнил Арся. - Баланда у Кольки "американку" выиграл? Выиграл. Или забыли? Три вопросика, два приказика.
      - Вот гады! - крикнул Антон. - От этих все можно ждать. Ну, а другие-то что?
      - Не сердись, Антон, - серьезно сказал Арся, - но ты сам себя выдал. Хотелось тебе в командирах ходить? Хотелось.
      Антон отвернулся и промолчал.
      - И вот еще что, - продолжал Арся, - ты не больно-то удивляйся, что тебя не выбрали. Вроде и правильно ты все делаешь, а... свысока, что ли. Вроде ты у нас самый умный да самый смелый... да ты на меня волком-то не гляди, я, может, никогда с тобой об этом говорить не буду. Не нравится ребятам, когда круто берешь...
      - А ну вас! - сердито сказал Антон и отвернулся.
      - Нет уж, - жестко сказал Арся, - ты дослушай. Вот ты сейчас злой, как... так ты уж сдержись, никому не показывай. Это мы с Димкой тебя просим. А с этими... управимся. Так, питерский?
      Я кивнул.
      ...Через час началась погрузка. Карбас был как пришибленный и так виновато поглядывал на Антона, что тот не выдержал и сказал громко, чтобы слышали все:
      - Ты дурака не валяй, выбрали - значит, дело делай и не горюй, если что - поможем.
      Он хлопнул Кольку по плечу, а мы с Арсей переглянулись. Карбас сразу повеселел и стал покрикивать на ребят, но и сам от работы не отлынивал таскал побольше всех.
      Грузили на "Азимут" соль в мешках, целые бочки и клепку - выгнутые дощечки, из которых бочки собираются; грузили пустые ящики и доски для ящиков; грузили тюки - большие, но не тяжелые: боцман сказал, что в них стружка, чтобы перекладывать ею птичьи яйца; таскали брезентовые солдатские палатки и просто куски брезента, корзины, продовольствие, инструменты...
      Не знаю, как ребята, но я с трудом поднимал тяжести, ноги дрожали, в глазах мелькали черные точки. Только я скорее дал бы разорвать себя на части, чем признался бы кому-нибудь в этом. Потом без ног валился на койку и засыпал намертво, без снов.
      Как-то вечером на причал пришла мама. После того как я совсем перебрался на "Зубатку", мне было очень трудно с ней - такая она была грустная и встревоженная.
      Она хотела поцеловать меня, но на причале стояли ребята, мне почему-то стало стыдно, и я отстранился. Мама смутилась, на глазах у нее появились слезы, и тогда я плюнул на свой дурацкий стыд, сам обнял ее и поцеловал.
      - Ну, что ты, мама, в самом деле... - пробормотал я.
      - Не обращай внимания, - виновато сказала мама, - это я так... А знаешь, я на работу поступила.
      - Да? - обрадовался я и подумал о том, что теперь она не будет часами стоять у окна и глядеть в одну точку. - А куда?
      - В Управление порта, машинисткой, - ответила мама.
      - Машинисткой? - удивился я. В Ленинграде мама преподавала историческую грамматику в университете. Кому теперь нужна была историческая грамматика?
      - А что? Я очень даже неплохо печатаю, - с гордостью сказала мама.
      Тут я наконец догадался спросить, как она себя чувствует.
      - Ничего, - коротко ответила она. - А от папы тебе привет. Он сказал, чтобы ты берег себя...
      Уверен, что ничего подобного отец не говорил. В те немногие вечера, что я бывал дома, я его не видел, и на факторию он тоже ни разу не приходил. Это было обидно, но я сказал только: "Спасибо, и пусть не беспокоится".
      Мы помолчали, потом она спросила:
      - Ну, как ты здесь? Трудно?
      - Нормально, - ответил я.
      - А как кормят?
      - Паек экспедиционный.
      - А мальчики хорошие?
      - Отличные.
      - Ну, это хорошо.
      Мы опять замолчали. Не клеился как-то разговор. Потом мама встрепенулась, открыла свою сумочку и достала сложенное треугольником письмо.
      - Боже мой, - сказала она, - чуть самого главного не забыла: тебе письмо. От Ирочки... Но странно - не из Ленинграда, а из какой-то деревни.
      Я сунул письмо в карман и охрипшим голосом сказал:
      - Потом прочту.
      - Хорошо, - сказала мама.
      Заладила она: "хорошо" да "хорошо". Мы еще немного поговорили о том, о сем, а в общем-то почти ни о чем, и на прощание она спросила дрогнувшим голосом:
      - Когда отходите?
      - Не знаю.
      - А проводить-то можно будет?
      - Наверно, - ответил я. Сегодня утром всезнающий Славка рассказывал, будто слышал, как спорили насчет проводов Громов и Людмила Сергеевна. Громов был против - дескать, слез не оберешься, а кому они нужны эти слезы, расстройство одно и нарушение дисциплины. Людмила Сергеевна возражала, говорила, что это жестоко - не дать матерям попрощаться. К чему они пришли, Славка уже не слышал.