7

Сколько прошло времени, Михаил мог определить весьма приблизительно, да и то казалось, что оно замедлилось, словно кто-то руками держал на часах стрелки. После того как прошли видения и кончился неожиданный морок, он просто сидел на кровати, ожидая, пока навалится сон. Но время текло карамелью, рана продолжала пульсировать, а дремота все не приходила.

Где— то в канализации шуршали крысы, за стеной стонали или негромко переговаривались такие же, как и он, пленники.

Миха лёг, ворочаясь на жёстком тюфяке, и принялся считать овец. Не помогло. Не помогли также выключенная лампа, погружение в медитативное состояние и ритмичное успокаивающее дыхание. Кузнец ворочался, мерил шагами камеру, досконально изучил механизм дверных петель, устройство кровати, схему сборки стула и стола, систему электропроводки, но усталость не приходила.

Тогда он начал усиленно думать, пытаясь до упора загрузить и утомить работой мозг. Думал о странных людях, в дом к которым так неожиданно попал рабом. Вроде русские, но ведут себя как чужаки. Говорят чисто, на Миссионеров даже черты похожей нет, но словно из другого мира. Были, конечно, в лесах сибирских язычники и староверцы, которых после войны как развернуло в мистико-военное русло, так там по сей день и держало, но чтоб подобное… Взявшие его в плен люди были просты, предельно открыты и до безобразия честны со всеми в этом мире силы и жестокости, в который Россия превратилась в двадцать втором веке. Сильные и серьёзные, умеющие легко пустить кровь любому, они, в отличие от тех же рейнджеров или сталкеров, одновременно были похожи на хулиганящих детей, случайно наделённых властью. Подобное соседство некой наивности восприятия окружающего с бесчеловечностью ко всему, что лежало за стенами их борга, приводило подземника в замешательство.

Викинги были совершенно не похожи ни на одно из многочисленных формирований сибирских или даже российских земель, будь то хоть анклавы Светящихся, берлоги отродьев, передвижные лагеря бродяжников, вольницу или систему Убежищ. И это не говоря уже про колхозы или уцелевшие Города, вроде Новосибирска. Может, только на военизированные братства Миссионеров, но только там все более по-армейски, что ли…

Было очевидно одно — сформировалось северное поселение много лет назад и, пожалуй, возможно, ещё даже до Четвёртой войны. Здесь издавна всему было определено своё место и отлажено в гармоничный механизм. Одного взгляда на хирд конунга хватало, чтобы понять, что существует определённая и жёсткая система, подчиняться которой обязан каждый из них. Иерархия, почтение и скрытая основа. Если в зале с правителем пировало двадцать убийц, то сколько ещё должно быть оставлено на стенах и дозорах? Свод собственных законов, направление единой мысли всех этих северян, словно стремление к некой объединяющей цели. Шутки, остроты и насмешки, которыми они, опять же, подобно детям, тешились друг над другом, — даже все это имело свои незримые и неизвестные постороннему взгляду границы, переступать которые не собирался никто. В то же время животная жестокость и способность без раздумий поступить согласно своим, подчас пугающим правилам и законам, попадая в чужой мир за стенами, напоминала… зверей.

Лязгнул замок смотрового окошечка, и Миха вздрогнул, вскидывая голову на дверь. Задремал все-таки? В узком окне появилось лицо Хлёдвига, отёкшее и помятое.

— Спишь? — хрипло поинтересовался он.

Михаил вытянул ноги, разминая затёкшие мышцы, и пожал плечами.

— Да нет ещё. — А внутри заворочалась подозрительная мысль: «Чего это надо викингу от подземника в самый разгар пира?»

Хлёдвиг нахмурился:

— Пошли, дверг, тебя хочет видеть конунг.

Громыхнул засов, и дверь со скрипом открылась. Северянин стоял на пороге, рукой лохматя и без того помятую тёмную шевелюру. В одной неопоясанной рубахе. «Смело, — подумал Миха, учитывая, что такого подземник руками бы скрутил. — А дальше что?»

Дверг спрыгнул с топчана, допил воду из стакана и вышел из камеры.

Прошли в основной коридор, повернули направо к лифтам, в просторной светлой кабине неторопливо поднялись на несколько этажей. Хлёдвиг отчаянно зевал, постанывал, прикасаясь руками к голове, но недовольным не выглядел. От викинга крепко несло перегаром. Новый коридор, недлинный, ярко освещённый, мимо пультов на стенах и точек внутренней связи, пожарных щитов и ничем не украшенных стен, дальше по мостку, под которым подземник разглядел просторный зал машинного цеха, к тусклым металлическим дверям в металлической же стене. Насколько кузнец мог ориентироваться, сейчас они находились в центральной башне борга.

— Открывай, — давя в голосе зевоту, бросил Хлёдвиг.

Миха толкнул створку. Понимание, как это было ни странно для его неторопливого мышления, на этот раз пришло сразу.

В очень высоком полутёмном зале, потолок которого представлял собой свод купола, словно звёздами усеянного вентиляционными отводами, на массивном каменном возвышении посреди металлического пола стоял длинный дом. Больше в помещении не было ничего — голые железные стены, блестящий пол, двери за спиной и настоящий дом: бревенчатый сруб с покрытой дёрном крышей и пара более мелких пристроек по бокам. Из отверстия в крыше лениво поднимался убегающий к куполу дымок. Ещё один, более насыщенный столб дыма с запахом пищи шёл из пристройки справа.

Хлёдвиг, выждав отведённые на шок пленника несколько секунд, подтолкнул подземника к двери дома, расположенной в торце. Михаил ещё раз обвёл глазами постройку, пробивающийся через дёрн крыши ковёр зеленой травы, резные драконьи морды на коньках и потянул тяжёлую створку, шагая на порог. К его счастью, усталость все же дала о себе знать, притупив чувство удивления и необычности, спасая дверга от интенсивности потока чудес.

Вошёл, как-то не особенно изумившись, насколько точно и ярко, в подробностях являлся ему дом конунга в недавних видениях. Осмотрелся и нерешительно остановился, отступив от дверей, неожиданно почувствовав, что по его мироощущению опять засадили кузнечным молотом. Те же лавки и столы, заставленные едой, буквально прогибающиеся от оружия стены и резные столбы, прямоугольный очаг с дотлевающим в нем длинным смолистым бревном. Миха чувствовал под ногами засыпанные соломой доски пола, жадно втягивал запах смолы и жареного мяса, прозябшим в подземелье телом ловил тепло живого огня, но в себя прийти не мог. Сейчас наверное, стоит лишь открыть глаза — и сквозь задымлённую очагом картину проступят каменные своды камеры.

Хотя видения были настолько достоверными, что, казалось, просто не могли лгать, за столами больше не сидели пирующие викинги — сейчас они вповалку лежали на лавках и на полу у тлеющих поленьев, завернувшись в шкуры и шерстяные плащи. Только немногие из них, среди которых Михаил никого не знал, понуро сидели на своих местах, жадно глотая ледяную воду или завтракая остатками пиршества. Лица северян были мрачны, глаза смотрели даже без намёка на дружбу или улыбку; а раздающиеся над спящими редкие стоны живо напоминали о головной боли. Только бородатый толстяк-пулемётчик, сидящий перед дымящейся кружкой чая, был свеж и не помят. Склонившись над столом и надвинув массивные очки на самый нос, он, казалось, что-то вырезал из палочки или кусочка кости. Миха осмотрелся и обернулся к Хлёдвигу. Как бы смешно это ни звучало, но у всех присутствующих в доме головорезов было самое настоящее похмелье.

Хлёдвиг нахмурился, подталкивая дверга к столам, и негромко бросил:

— Когда будешь говорить с конунгом, не забывай своё место, коротышка, — и пошёл на лавку, предоставив Михаила самому себе.

Кузнец неуверенно последовал за ним, поднимая взгляд на возвышение. Конунг был из числа тех, кто уже не спал. Сидел, тяжело навалившись на подлокотник и один из столбов за спиной, плотно запахнувшись в алый плащ, словно в доме было холодно. Подходя к самому очагу и останавливаясь в ожидании, кузнец вдруг понял, что из всех подробностей видения единственным размытым пятном было именно лицо Торбранда-конунга, которого он до сей минуты так и не видел.

Конунг был молод, не старше тридцати лет, крепок, подтянут и наверняка ладно сложен, как и многие из северян. На ещё вчера гладко выбритых щеках и подбородке сегодня уже пробивалась тёмная жёсткая щетина. До-ходящие до плеч чёрные волосы, с единственной неестественно яркой белой прядью, были растрёпаны и небрежно отброшены со лба. Из-под густых бровей на дверга внимательно, хотя и несколько мутно взирали пронзительные и большие карие глаза. Неудачный момент, пожалуй, выбрал Торбранд, чтобы явить карлику своё величие… Точёное из камня лицо отекло, губы пересохли, а в длинных крепких пальцах правитель держал наполненный водой кубок, к которому то и дело прикладывался.

— Меня ты, наверное, уже знаешь, дверг. — Голос конунга был очень похож на голос из видения, но более слаб и не так звонок. — Кто ты такой?

— Меня зовут Михаил Жаров, конунг, я кузнец из «Убежища-45».

— Подойди ближе. — Торбранд привстал, жестом руки приказывая подземнику подойти к столу, обойдя очаг.

Кузнец не сдвинулся с места, и это заставило немногих пробудившихся ото сна поднять на него глаза. Повысив голос, чтобы правителю и остальным было отчётливо слышно, он неожиданно для самого себя произнёс:

— Я буду говорить через очаг, конунг, чтобы слова лжи в моих речах сгорали в огне, прежде чем долетят до тебя!

Толстяк в очках неопределённо хмыкнул, отрывая взгляд от деревяшки; спящий на резном подлокотнике кресла конунга Рёрик как по сигналу вскинул голову, мгновенно пробуждаясь, а сам Торбранд в немом вопросе изогнул левую бровь. Ничего не сказал, а только покосился на проснувшегося ярла, скользнул взглядом по второму — Атли, — все так же храпевшему, уронив голову прямо на стол, и снова посмотрел на дверга. Рёрик, разминая затёкшие ото сна руки, повёл плечами и встряхнулся, по немому приказу правителя включаясь в разговор.

— Ты свободный человек? — спросил конунг.

— Да, — кивнул головой подземник, — и в своём поселении меня почитали как умелого и искусного мастера. До моего пленения… А в Убежище мы все подчинялись мэру и…

— Я знаю, как устроены законы Убежищ, — властно прервал его конунг. — Значит, ты бонд… — спрашивая-утверждая качнул головой Торбранд. — Хорошо, умелые работники всегда были в почёте на моих землях и ещё ни разу не могли жаловаться, что их хоть чем-то обидели.

— Ты отпустишь меня домой? Чтобы не обидеть… — Миха задал этот вопрос против собственной воли и почувствовал, как спина покрывается гусиной кожей, но в лице не изменился.

В следующую секунду сидящие за столами, кроме Торбранда, дружно рассмеялись, заставив проснуться ещё несколько человек.

— Тебе нужен более полный ответ? — с улыбкой на губах поинтересовался предводитель северян.

За столами стали появляться просыпающиеся, перед которыми трэли со времени пира предусмотрительно расставили ряд высоких запотевших кувшинов. Густое терпкое пиво тут же полилось в рога и высокие деревянные кружки, среди поднимающихся над столами лиц Михаил заметил Харальда, Хельги и Орма. А ещё через несколько минут угнетающего молчания, наполненного лишь шорохами одежды и стуком лавок, кузнец понял, что сейчас его разглядывают почти все присутствующие в зале.

Торбранд толкнул локтем Атли, и тот, что-то нечленораздельно бормоча, с трудом приподнял из-под стола великана с детским голосом. Пихаясь и глупо хихикая, они тут же принялись отнимать друг у друга кувшин. Подумать только — предстать на суд двадцати похмельных викингов!…

— Рёрик-ярл сказал мне, что ты предъявляешь свои права на найденный у контрабандистов компьютер? — в наступившей напряжённой тишине спросил конунг.

— Эта вещь принадлежала моему убитому другу…

— Ты хотел получить за неё деньги?

— Он хотел… пока контрабандисты нас не предали.

— Ты знаешь, что это? — В ответ Миха замотал головой. — А откуда она?

— Мой друг, — подземник сглотнул подступивший комок, — был рейнджером. Он принёс её… его из шахт на юге, откуда-то с Алтая, — по рядам северян побежал неразборчивый ропот и шепотки, а ярлы и Торбранд молча переглянулись, — больше я ничего о ней не знаю. До недавнего времени я вообще не знал, что это древний компьютер.

Викинги негромко переговаривались, обсуждая услышанное, что, вероятно, произвело на них какое-то определённое впечатление. Торбранд наклонился сначала к Рёрику, потом к Атли и бросил молниеносный взгляд на Орма.

— Я скажу своё слово, — чётко и громко сказал конунг, обращаясь сразу ко всем, — ноутбук был отнят моими людьми у контрабандистов, а значит, принадлежит раумам, как и они сами. Тебе, дверг, нельзя не согласиться с подобным, ибо это разумно. Но если эта вещь окажется нужной и полезной нам, я обещаю отдельно одарить тебя за неё. Я сказал!

Подземник скользнул насторожённым взглядом по дружинникам, кивающим головами. Возразить?

— Скажи, — спросил конунг, неожиданно придав тону спокойно-вкрадчивые нотки, словно демонстрируя перемену темы, — ты сегодня хорошо спал, дверг?

Все замерли, как, впрочем, и Михаил. По выражению лиц, по внимательным взглядам и позам он понял, что все до единого сейчас понимают, о чем дальше пойдёт речь. Кроме него, конечно… Именно для этого, а не из-за трофейного компьютера, чья участь и так была ясна, приволокли подземника в длинный дом. В очаге треснуло догорающее полено, и в воздух прыгнули точки ярких искр. Осторожно подбирая слова, Миха спросил в ответ:

— На корабле? — и вздрогнул, подумав, что сказал что-то не то. Потому что люди за столами снова пришли в движение, что-то обсуждая, а ярлы и конунг закачали головами, негромко общаясь между собой. Кузнец в одно мгновение почувствовал себя голым, словно дорожные сапоги, потёртые штаны и куртка испарились, явив мускулистое тело карлика на обозрение северянам. А ещё он почувствовал себя полным дураком. И рана, как назло, опять заболела, пульсируя и горя огнём.

— Нет, — сказал конунг, заставив все разговоры умолкнуть, и подземник поразился силе власти, что Торбранд имел над своими людьми, — я имею в виду уже тут, в борге.

— Я ещё не ложился спать, правитель, — тихо сказал подземник, — просто не хотел пока. А что?

Естественно, ему никто не ответил. Снова негромко зашумели, снова Торбранд советовался со своими ярдами. Чувствуя, что неуловимый ответ уже близок, Михаил попробовал сам ухватить его за скользкий рыбий хвост и сказал, повышая голос:

— Я видел этот дом в видении, несколько часов назад, когда сидел в вашей тюрьме! Тут был пир и… — Он замолчал, подавленный неожиданной неудачей собственной смелости.

Вокруг вдруг забурлило, возбуждённо загомонило, люди хлопали ладонями по столам, что-то обсуждали, гремели посудой, размахивали руками, спорили, и только конунг и Орм безмятежно не меняли поз, внимательно разглядывая кузнеца. А из произнесённых вокруг подземника слов, к его нарастающему ужасу, лишь одно выделялось своей холодной неизменностью, передаваясь словно из уст в уста.

Кровь.

Есть время для смеха, для дружеских шуток и усмешки в лицо жизни, есть время для скорби и слез, для уходящего навсегда. Время для всего, что подчас приходит. Возможно, в жизни отдельного человека и может выйти так, что какое-то из Времён минует его, обойдя стороной по тем или иным причинам, но судьба, встречающаяся на пути подобно грузовику без тормозов, редко объезжает идущих ей навстречу. Судьба, встреча с которой чаще всего сулит освобождение от старого, выход в неизвестное и как минимум один-единственный шаг в пустоту.

Сейчас, стоя в длинном доме северян, Михаил почувствовал на лице свет фар судьбы-грузовика. Комната завертелась, а голоса в ней погасли, словно свечи, убитые ветром. Целостная картинка ещё не сформировалась, но обрывки, куски и неясные фрагменты её уже падали рядом друг с другом, позволяя прочесть общие очертания. Ещё ничего до конца не осознав, кузнец начал проваливаться в бездну понимания.

— Как ты думаешь, — голос конунга долетал из серого тумана, наполнявшего избу, — сколько сейчас времени, дверг?

Мысли разбегались, шустро унося от внимания подземника значение самого слова «время». Он мотнул головой, пытаясь сконцентрировать взгляд на Торбранде, и пожал плечами, совершенно не чувствуя боли в раненом.

— Сейчас уже позднее утро, дверг, — произнёс тот тоном судьи, зачитывающего приговор, — последний раз ты спал значительно больше суток назад. И мы действительно пировали тут вчера.

И казалось бы, ничего такого ужасного в этом не было, в нежелании спать или не чувствовать усталости, но дверг отчего-то понял, как пришло из ниоткуда знание о корабле северян, что именно в этом все дело. Непростое дело.

Орм, сидящий на скамье, что по левую руку от стола конунга, опустил глаза.

— Теперь я могу сказать наверняка, Михаил, — конунг тяжело вздохнул, — домой, в привычном тебе понимании этого слова, ты уже не вернёшься никогда…

8

— Присутствие в крови транквилизаторов, стимуляторов, ядов или любых медицинских препаратов составило ноль процентов… — Шелест переворачиваемой страницы. — Последний приём препаратов зарегистрирован не менее чем три недели назад. Вещество на основе анальгина с добавками не идентифицированных трав. Алкоголь, наркотики различной степени тяжести — ноль процентов…

Шуршание распечатанных на принтере листов.

— Содержание в крови активного вещества «Фенрир»составило четырнадцать процентов, результаты кратковременного наблюдения за активностью вещества подтверждают его интенсивное распространение по внутренней среде пациента… — Короткий кашель, снова шорох бумаги. — Предварительный прогноз на поглощение «Фенриром» незараженных потоков крови составляет приблизительно тридцать часов. Общее состояние пациента удовлетворительное, системы функционирования без особого труда перестраиваются на «волчью» работу. Реакция на алкоголь — положительная, реакция на наркотические препараты различной степени тяжести — положительная, патологических заболеваний не обнаружено, генетических заболеваний не обнаружено в пределах его нормы, способность к воспроизведению пока в норме. Рана заживает, регенерация тканей происходит в соотношении с общим повышением активности «Волка».Ментальный фон не выше нормы, подверженность гипнотическим воздействиям не выше нормы, устойчивость к радиации выше нормы на три пункта…

— Довольно, — конунг кивнул.

Оттар кивнул в ответ, аккуратно сложил в папку разложенные на столе бумаги и закрыл её.

Имя медика подземник узнал буквально несколько часов назад, как только из длинного дома коридорами и лифтами был снова доставлен в подвалы, где у северян располагалась лаборатория. Оттар был невысок, узок в кости, носат и невероятно худ, являя собой классический штамп человеческого учёного. Увидев его в первый раз, когда тот по приказу Торбранда поднялся из-за пиршественного стола, кузнец едва сдержал смех. Может, мечом он и ловок, но вот на руках дверг бы его просто изломал. Мысленно прикусив язык, Михаил вдруг осознал, что невольно величает двергом уже и сам себя.

— Готовь окончательный анализ, — сказал Торбранд. Оттар передал папку вождю, задумчиво прищурился и крутанулся на стуле, возвращаясь к своим компьютерам.

Кроме тощего викинга, кузнеца и конунга в просторной светлой лаборатории, одновременно являющейся и медицинским пунктом крепости, ещё находились раумсдальские ярлы. Викинги терпеливо ждали, сидя в высоких вертящихся креслах у свободной от приборов и машин стены, в то время как сам дверг, буквально только что освободившийся от липких датчиков и сенсоров, полуголым сидел на высоком и холодном операционном столе. Босые и далеко не чистые ноги болтались высоко над стерильным полом, но спрятать их от внимательного взгляда присутствующих было решительно некуда.

Михаил осторожно посмотрел на северян, словно ожидая вердикта. Однако что-либо объяснять эти люди не торопились. Ну, а чувство нереальности после приговора конунга, что навалилось ещё в доме, было заботливо выгнано взашей ледяными присосками приборов Оттара, жужжанием машин и всевозможными тестами, которыми этот щуплый мучил подземника как хотел.

Тогда, в башне со стоящим под железным куполом домом, после того как сидящие за коротким столом ещё раз посовещались, Торбранд сразу приказал увести кузнеца в медицинский блок. Несколько позже явился и сам, раздав своим людям короткие и скупые приказы. Сейчас кузнец постепенно приходил в себя, постаравшись смириться как минимум с ожиданием. Северяне внимательно разглядывали крепкий торс и мускулистые длинные руки подземника.

— Из него может выйти толк… — неожиданно негромко сказал Атли. Рёрик и Торбранд слаженно кивнули, продолжая смотреть на Миху, словно на скаковую лошадь. — Конечно, если сбить привычные для мышц замки…

— И если усвоение сыворотки у него пойдёт ровно, а не как у Эймунда-отрока, например. Помнишь, конунг, что в тот раз вышло? — Рёрик задумчиво почесал бороду.

В ответ Торбранд уверенно покачал головой:

— Разумеется, помню, но четырнадцать процентов за несколько часов…

— Как раз ещё не могут ни о чем говорить… — закончил фразу Оттар, потирая длинный нос. — У Эймунда отторжение тканей началось через целых две недели.

— Воля Норн…

Конунг снова кивнул, поймал полный мольбы взгляд дверга и улыбнулся:

— Хочешь спросить, дверг? — Улыбка его застыла, словно вода на морозе. — Хочешь узнать, что все это значит, да? Ещё не время, коротышка. Все, что тебе сейчас полагается знать, так это то, что в течение сорока ближайших часов ты либо станешь другим, либо умрёшь. И то и другое в моей власти.

Спокойный тон конунга, так неожиданно сменившего отношение к двергу, спокойствия последнему не добавлял.

Рёрик поёрзал в кресле, с ненавистью бросив взгляд на табличку, запрещающую курить в лаборатории.

— И все же какова вероятность, что вещество может дать незапрограммированный результат?

— К вашему… или его счастью, именно для дверга это маловероятно вообще, — не оборачиваясь, помотал головой Оттар, продолжая стучать по клавишам, — чистота породы, так сказать, практически полное отсутствие искажений человеческой сути, если не считать особенностей скелета и… — Тихонечко прожужжав, принтер выплюнул очередной лист. — Вот, готово. — И он протянул бумагу конунгу.

Сидящие рядом ярды склонились к нему с обеих сторон.

Через минуту Торбранд, поверх белого листа, поднял взгляд на съёжившегося дверга.

— А теперь слушай меня, Михаил Жаров из сорок пятого Убежища, — тихо начал он, и кузнец захотел мгновенно превратиться в букашку, — сейчас я кое-что объясню тебе, Миша, и от того, как ты меня поймёшь, будет зависеть как минимум одна жизнь. Знаешь, чья? Объясню как можно проще, как мы всё в этой жизни и привыкли делать, благо сейчас не в святилище находимся. Так что, надеюсь, тебе понятно будет. Но если не догонишь, смело спрашивай. Итак! Для того чтобы умереть, ты уже видел в девять раз больше нужного, это ясно. Может, ты, конечно, кузнец и хороший, но ситуация больно непростая…Все раумы, которых ты видел в Ульвборге, являются своего рода генетическими мутантами в шестом поколении. Вижу твои глаза, дверг, но мы не мутанты в привычном понимании этого слова. Так же как и любой здравомыслящий человек или дверг, мы готовы без раздумий пускать кровь троллям, альвам, хладнорёбрым или йотунам, которых в родном для тебя мире называют Светящимися или отродьями… Много лет назад нашими предками в целях сохранения генетической целостности и выработки средств защиты от ветров Фимбульветр, что вы называете просто радиацией, была разработана сыворотка, навсегда изменившая нас как привычных миру людей. Возможно, тебе не преподавали это в Убежище, что так славится системами сохранения собственной крови, но число незарегистрированных изменений в физиологическом и ментальном развитии по всей Гардарике… хм, России просто зашкаливает за все разумные пределы, объективно изменяя ранее признанные человечеством границы нормы. Потому что тем, кто ставил когда-то эти границы, не приходилось переживать ядерную зиму, спасая себя и собственное потомство…

Торбранд опустил взгляд, словно невольно уносясь в прошлое, но через секунду снова заговорил. Миха почувствовал, как из глубины его души рвётся на волю дикий вопль, и сжал зубы.

— Сыворотка представляет собой сверхактивное биологическое вещество на основе чистой крови, полученной ещё до Третьей войны, способное к активному размножению при попадании в благоприятную среду и подчинению её себе. Благоприятной средой для «Фенрира» является незараженная кровь любой группы. Это наш дар, благодаря которому мы фактически невосприимчивы к Чёрным Ветрам и генетическим изменениям, но это же и… наше проклятье. Шесть поколений, Михаил, — конунг горько улыбнулся, — мы не в состоянии что-то изменить, даже если бы и пожелали.

Кузнец посмотрел на свои побелевшие руки и разжал вцепившиеся в края стола пальцы. Преступление, за которое любого подземника просто заживо сжигали специальные команды чистильщиков, было совершено над ним в течение каких-то двух суток. Быстро и просто, словно выкурить сигарету. Миха понял, что очень хочет покурить, что в условиях Убежища тоже каралось смертью. Торбранд внимательно читал изменения на его лице. Или мысли?

— Ядерные годы, проведённые на поверхности, и Четвёртая война дали «Волку», в конечном пике своей активности заменившему нам кровь, совершенно новые и неожиданные возможности, заставив его вторично и третично мутировать прямо в наших предках. Гены были взяты под контроль, дети больше не рождались уродами, а понятие кровосмешения приобрело единственный возможный — мистический оттенок побратимства. Но это же и вызвало к жизни ряд… особенных способностей… — Торбранд поймал взгляд Атли и кивнул, тут же меняя тему. — Теперь для полного контроля над незараженной средой «Фенриру» необходимо не более девяноста шести часов. Чистота крови ускоряет процесс. Назови это мутацией, назови это болезнью, но мы считаем это даром. Мы бережём его и чтим. И называем волчьей кровью. Без этого волкам не выжить…

Если бы не введённые Оттаром перед серией тестов препараты, кузнец бы наверняка потерял сознание. Викинги, словно причудливую картинку, с интересом рассматривали бледного, как смерть, подземника.

— Может, — повернулся в сторону медика Торбранд, — ему ещё чего-нибудь вколоть?

— А? — бросил короткий взгляд из-за монитора Оттар. — Да ну, пустяк, Торбранд…

— Ну, смотри… — Конунг выжидал, наблюдая, как дверг справляется с собой.

«Почти тридцать лет, ребёнок от первого брака, надежды на жизнь и покой в старости, на почётное пенсионное место в Убежище — где все это?» — Миха закрыл глаза, чувствуя, как начинает раскачиваться потолок.

Голос конунга прорвался через пелену, словно желал добить дверга:

— Приблизительно сорок восемь часов назад ты был, волею Норн, инфицирован «Фенриром». Орм Змеёныш, сын Вестейна, невольно смешал свою кровь с твоей, положив начало процессу поглощения. Теперь два момента. Первый — это ты, дверг. Раумсдальцы испокон веков, — это слово так уверенно звучало в устах Торбранда, словно северяне действительно жили на сибирской земле не менее пары веков, — были людьми. И второе — тесты Оттара указывают на стопроцентное усвоение твоей кровью нашей вакцины. Без учёта, оборвётся нить твоей жизни завтра или нет, также не учитывая и твоё желание, через сутки ты станешь одним из… — он не стал использовать такой оборот, в последний момент изменив фразу, — станешь таким же, как мы.

Словно не вслушиваясь в смысл сказанных конунгом слов, Атли широко зевнул, почёсывая коротко стриженный затылок, а Рёрик потёр переносицу, снова сменив позу. Михаил прочистил горло, что удалось ему с большим трудом.

— Может… — он вздохнул, как перед спуском в обваленную шахту, — пойдём перекурим?

— О! — Рёрик оживился, привставая в кресле. — Дело, говорит ведь, конунг!

Складывалось впечатление, что для северян беседа велась о вещах вообще второстепенных. Миха вглядывался в иссушенные ветрами лица и не понимал. Управление Убежища при решении подобных вопросов на сутки запиралось в зале совета, и попробуй только пикни… А тут он с «покурить» словно в воду глядел.