Надо мне признаться в том, что мой вагон или мои вагоны стояли отдельно, так что остальные бригадиры не замечали особенную несложность груза. Сомнений не было в том, что Николай Порфирьевич в нерабочее время контролировал подачу новых вагонов и лично для меня выбрал более удобные экземпляры. Чувствовалось, что он хотел сделать определенный вклад в дело моего спасения от возвращения в зону особого режима.

Так и продолжалось до конца месяца. В лагере объявили показатели труда в среднем по месяцу. Среднее выполнение моей бригады оказалось недалеко от 150%. Признаюсь, что такого результата добился не совсем легальным путем за счет меньшего выполнения других бригад. Но бригадирам их не грозило заключение в зону особого режима. Чувствуется, что Николай Порфирьевич с большим интересом наблюдает работу всех бригад на объекте, но чаще всего посещает рабочее место моей бригады. Кроме того, подозреваю, что русский нормировщик базы с какой-то благосклонности к нам выбирает нормы из справочника государственных норм на подъемно-транспортные и погрузо-разгрузочные работы.

Члены моей бригады впервые за все время их пребывания в этом лагере получают суточный рацион хлеба не 400, а 600 г. и добавку каши и супа к ужину. При перевыполнении на 50% рацион хлеба повышается до 800 гр. О таком рационе хлеба рядовой советский гражданин в то время мог только мечтать!

Информировали нас и о том, что заработок поднялся до того предела, при превышении которого положено выплачивать военнопленным наличные деньги. Значит, настроение улучшается потому, что указанные выгоды достигаются не за счет физических усилий, а из-за продуманной технологии разгрузки.

Видно, дела развиваются по законам диалектики. По ходу количественных изменений дает о себе знать предстоящий скачок на новое качество. С очень важным выражением лица Николай Порфирьевич приглашает меня на беседу, просит сесть в кабинете начальника базы, угощает чаем и начинает говорить:

— Знаешь ли, Коля (так он стал звать меня), работа на площадках идет неплохо. Я доволен трудовыми показателями всех бригад. Но все же я убежден, что дальнейшее улучшение возможно путем лучшей координации сил, более эффективного использования умственного потенциала немцев и соответствующего поощрения людей за хорошие результаты. Конкретный план готов у меня в уме, но не хватает у меня людей для осуществления. Характер работ изменится. Поставки, т. е. и разгрузки, уменьшаются, быстро вырастет доля квалифицированных работ по распаковке, консервированию, укладке в склад и регистрации оборудования. В состав базы входят 4 площадки, на которых работает 12 бригад военнопленных, а у меня русского персонала всего — бухгалтер, нормировщик и четыре начальника площадок с квалификацией мастеров. Мне нужны инженеры и нужен координатор с хорошим знанием как немецкого, так и русского языков. Как думаешь, сумеешь в лагере подобрать бригаду инженеров человек 12-15? Попробуешь руководить всем делом — тогда с моей стороны будет поддержка любого рода. Факт такой, что срок начала производства строящихся новых цехов теперь зависит от темпа предоставления оборудования для монтажа производственной аппаратуры. Повторяю, с моей стороны будет любая помощь, которую я в силах оказать. Хотелось бы создать должность старшего бригадира и немедленно поставить на эту должность тебя.

Ясно, что дословно помнить эту речь не могу, но думаю, что мысль правильно повторил. Понимаю, что Кабузенко предлагает соглашение, своего рода контракт, выполнение которого принесет выгоду как заказчику в лице начальника базы, так и военнопленным, если только он выполнит свои обещания.

Размеры обязанностей и обещаний превышают все, что раньше встречалось за время плена. Если соглашусь, то буду отвечать за условия жизни около 250 соотечественников, буду отвечать за досрочное внедрение в производство новых цехов. Боюсь, что в случае неудачи могут обвинить меня в саботаже.

— Дайте мне сутки подумать и посоветоваться.

— Согласен.

С кем советоваться? Доверенных лиц у меня в новом лагере нет. Бригадиры остальных бригад не совсем зря считают меня недобросовестным конкурентом, но есть у меня два козыря: знание русского языка и опыт в общении с нормировщиками.

С трудом удалось мне вечером собрать 11 бригадиров на совещание. Объяснил им предложение начальника базы и те выгоды, которые нам могло принести принятие контракта. Ни один из бригадиров по-русски не знал больше 20 слов, и тем сильнее у них было недоверие к чужому выскочке, который просит с ним сотрудничать. Трудно было убедить их в том, что Кабузенко — человек честный и предлагаемый контракт не трюк дирекции завода с целью ускорить постройку цехов за счет крайней эксплуатации военнопленных.

Окончательный результат совещания вкратце можно сформулировать так: — «Давай действуй, о результатах поговорим когда таковые будут!» В тоне этого высказывания чувствовался какой-то угрожающий оттенок.

Подобрать инженеров было намного легче, чем добиться согласия бригадиров уговорами. Слишком плохо ГУЛАГ использовало в это время большой потенциал профессиональных способностей представителей интеллигенции и специалистов среди военнопленных. Доктора всех наук, профессора, инженеры работали землекопами, опытных ремесленных специалистов заставляли выполнять черные работы. Следовало только объявить в лагере о создании бригады инженеров, и моментально собралось 30-40 человек желающих. Оказалось, что двое из них в мирное время работали именно в тех цехах германских химзаводов, оборудование которых разгружалось на базе трофейного оборудования.

С поддержкой старшего лагеря выбрали 20 инженеров разных специальностей, в том числе машиностроителей, химиков, электриков и пр. Когда на следующий день в проходной завода встретил Николая Порфирьевича, объявил о согласии с предложенным контрактом, что скрепили рукопожатием. Если смотреть с позиции свободного человека настоящего времени, то такое событие не представляет собой ничего особенного. С позиции немецкого военнопленного сталинских времен такой подход к делу можно было считать чистым чудом. Советский начальник рассматривает военнопленного равноправным партнером, это надо было считать новым качеством взаимоотношений.

И советский партнер начал действовать с неимоверной быстротой. Вернувшись с завода в лагерь, я должен был немедленно явиться к начальнику по труду, который без предисловия объявил:

— С завтрашнего дня все бригады базы трофейного оборудования стоят под вашим руководством. Вы на заводе прямо подчиняетесь начальнику базы. Для лучшей организации работы, вы на завод будете ходить без конвоира, выдадим вам соответствующий документ. На завод отправляйтесь на полчаса раньше вывода бригад. Трудовое задание получите на проходной завода. Показатели труда большинства бригад на объекте оставляют желать лучшего. Ждем от вас коренного изменения положения. Действуйте.

Сказал, вернулся к своей работе за письменный стол, больше на меня внимания не обращал. Чувствовалось, что такой приказ выдал явно неохотно. «Кто-то со стороны возвышает человека, который у нас стоит под анафемой», — так, наверное, размышлял начальник по труду.

На следующее утро — какое счастье: через проходную меня пропускают одного, без конвоира. Путь к воротам завода похож на весеннюю прогулку. Начинаю свистеть и петь. На проходной завода меня знают. Прошу выдать наряды. «Николай Порфирьевич велел вам позвонить для выяснения трудового задания», — говорит мне дежурный, поднимает трубку, кричит: «Коммутатор! Девушка, дайте мне 345», -передает трубку.

У меня пот течет от волнения. Последний телефонный разговор вел четыре года тому назад на немецком языке. Слышится голос начальника базы: «Бери бумагу и карандаш у дежурного, запиши…» Диктует мне целый роман: на каких площадках какие задания выполнять. «Кого и сколько людей поставишь — твое дело. Ты лучше всех знаешь, кто что умеет. Расставишь бригады, потом к тебе подойдет нормировщик, и вместе с ним выпишете наряды».

Понятно, таким порядком он обеспечит выполнение взятых на себя обязательств. Если он предоставит мне право участвовать в оформлении нарядов, то опасаться невыполнения норм больше не стоит.

Второй шаг вперед подготавливается при первой встрече Кабузенко с бригадой инженеров. Он неплохо владеет немецким языком. Приветствует новую бригаду, отказываясь от услуг переводчика, объявляет:

"На площадках хранится приблизительно 5000 ящиков. В них оборудование цеха по производству капролактама и цеха по производству едкого натрия. Группа гражданских немецких инженеров разрабатывает проекты восстановления этих цехов на нашем заводе. Им срочно нужны спецификации всех единиц оборудования, которые дошли до наших площадок. Задание Ваше — обеспечить быстрейшую распаковку и регистрацию содержимого ящиков, консервирование и укладку на хранение под крышей тех единиц, которые могут страдать от воздействия атмосферных факторов.

Площадки обширные, ящики в среднем стоят на расстоянии 100 метров от складских зданий. Вес ящиков до 10 тонн. Транспортировать ящики придется вручную на роликах, прокладывая для этого дорожки из досок.

Работа огромная и физически тяжелая! Но в некоторых ящиках находятся подъемно-транспортные механизмы, в том числе электролебедки и краны. Теперь, слушайте хорошенько: я разрешаю пользоваться любыми механизмами, которые вам удастся пустить в ход. Нормы по-прежнему выпишу на базе ручной работы. Вот вам упаковочные спецификации, вот вам старший бригадир, владеющий русским языком. Желаю успехов!"

Взялись за дело, отыскали соответствующие ящики, и в короткий срок удалось ввести механизмы для перетаскивания ящиков и поднятия тяжелого оборудования с уровня территории на погрузочно-разгрузочные работы площадки складов.

Представьте себе, как выглядит перетаскивание десятитонного ящика размерами 2х2х5 метров по песчаному грунту на расстояние 100-200 метров. Четыре человека прокладывают доски, два человека перекладывают ролики вперед, а человек 20, оснащенных ломами, передвигают груз на скорости улитки. На 100 метров уходит не менее 5-6 часов.

Теперь имеем десятитонную электролебедку. Все ящики стоят на салазках. Прикрепить канат лебедки, включить электродвигатель — и ящик пошел на скорости пешехода. Это соответствует повышению производительности труда на 1000 процентов. Подобные условия удалось создать на всех площадках.

Надо было действовать разумно. За повышение производительности труда могут присвоить звание Героя труда, а могут посадить за обман. Нам важно сохранить норму ручного труда и в то же время обеспечить начальнику базы заметное ускорение процесса распаковки и регистрации оборудования. С нормировщиком договорились в среднем по объекту не превышать 200%. Единичные результаты до 300% не исключать. То была кропотливая работа: скомпоновать отчет на 13 нарядах с учетом установленных пределов. Нормировщик был настоящий работяга, не отказался по вечерам посидеть и, чаще всего, пользуясь моими услугами — составить суточный отчет.

Но Николай Порфирьевич Кабузенко совершил еще один шаг вперед. Социалистическое соревнование за высокие трудовые показатели непрерывно проводилось по приказу сверху. Никто из военнопленных, кроме должностных лиц политактива, на это мероприятие внимания не обращал. Результаты соревнования представляли собой своего рода «потемкинские деревни». Н. П. К. предложил вдохнуть жизнь в это бесплодное дело. Установили конкретные задачи, за выполнение которых выписывалась денежная премия. Бригады брали на себя соответствующие обязательства, а Н. П. К. — и это надо было считать абсолютным новшеством — оформил дело в виде письменного контракта за подписями его и бригадира соответствующей бригады. Храню до сих пор как реликвию один экземпляр такого контракта, привожу текст ниже:

"Обязательство:

Дано настоящей бригаде В/П No 921 в том, что при окончании бригадой к 1 сентября 47 г. задания по втаскиванию восьмидесяти шт. ящиков в склад сектор "В" с распаковкой, укладкой и оценкой, последняя получает премию в размере пятисот руб (500).

Нач. базы троф. Обор.

Н. П. Кабузенко

16.8.47"

Следует отметить, что выполнение установленных начальником базы заданий не требовало от военнопленных особенных физических усилий. Все на объекте направлялось на максимальное использование умственных способностей. Невыполнения бригадных обязательств не допускали, и в случае затруднений заключались неофициальные межбригадные соглашения о помощи с условием выплаты определенной доли премии.

База трофейного оборудования с последнего места в лагере по трудовым показателям за три-четыре недели выскочила на ведущую позицию. 200 процентного выполнения трудовых норм до этого в лагере не бывало. Попасть в одну из бригад базы в прежнее время считалось несчастьем, так как за невыполнение норм сокращали паек. Теперь всем ребятам в лагере видно было, что база приносит улучшенное питание и наличные деньги. Попасть в бригаду базы стало считаться большим успехом.

Помимо легальных выгод, на базе существовали и нелегальные источники доходов. Так, был, например, «серебряный рудник». При изучении упаковочных спецификаций один из наших химиков убедился в том, что, между прочим, привезено оборудование, производства муравьиной кислоты. Он по опыту знал, что в комплект оборудования входит холодильник с трубами из чистого серебра. В результате тщательных поисков нашли соответствующий ящик.

Удалось демонтировать и спрятать серебряную часть холодильника. Такая залежь сырья для ювелиров давала доходы на долгое время. В лагере работала целая подпольная артель ювелирных мастеров, изготавливающих кольца, ожерелья и прочие ювелирные изделия, которые через тайную торговую организацию продавались местным жителям. Иногда такие изделия служили и для «приобретения» благосклонности каких-то должностных лиц, как немецких, так и советских.

Долгое время эта отрасль ремесленной деятельности работала на базе «серебряных руд» с базы трофейного оборудования. В связи с тем что местное гражданское население ценило серебро очень невысоко, другим видом сырья для изготовления колец служили шестигранные гайки из нержавеющей стали. Сделанные из этого материала кольца с полированной поверхностью пользовались большим спросом, а болванки доставлялись сотнями с базы, где нашлась целая серия ящиков с трубопроводами из хромово-никелевой стали, включая фланцевые болты и гайки.

Потокам сырья и готовой продукции приходилось преодолевать целую серию барьеров в виде точек обыска, причем выполняющие обыск лица были весьма заинтересованы найти готовую продукцию. Шли слухи о том, что особенно успешные торговцы из военнопленных поддерживались административными работниками, в состав которых входили отнюдь не только немцы.

Как исключение появлялись тайные советско-немецкие сделки более крупного размера, об одной из которых нельзя не рассказать.

В один прекрасный день весны 1947 года захожу в бюро начальника крупнейшей площадки базы. Подвластно этому мастеру было не менее двух тысяч ящиков всевозможных размеров, поставленных друг на друга в 4-5 ярусов. Он очень вежливо приветствует меня, предлагает чай и начинает: «Слушай, Коля, нам надо срочно найти ящик No такой-то. Поставь одну бригаду найти мне этот ящик сегодня. В случае удачи прошу осторожно со стороны вскрыть, определить содержание и доложить мне о результате».

Опять какой-то «рудник», думаю, а отвечаю: «Немедленно выполним!» Так и сделали: нашли ящик с указанным номером, вскрыли, и — какое счастье — содержание — штук 14 трансмиссионных ремней из воловьей кожи в рулонах шириной до сорока сантиметров и диаметром до метра. Длину такой штуки определили порядка 20-25 метров. Материал ремней склеен из трех-четырех слоев натуральной кожи. В уме прикидываю, что из одного такого ремня можно получить 500 пар подошв для обуви, пар по 30 рублей (старых) на базаре, итого 15 000 рублей. С ума сойти!

Докладываю об этом начальнику площадки, а он объясняет: «У меня справка на получение дров от распаковки ящиков. Погрузить придется на машину. Дрова лежат в складе No… Один ремень принесите в этот склад, спрятать-то надо. А как только машина придет, сунуть туда ремень, а потом покрыть его дровами. Один ремень вам зарыть в безопасном месте. Ящик как можно более аккуратно закупорить. Ясно?»

А как бы мне было не ясно. На каждого труженика базы приходится две пары подошв. Самое главное, чтобы при обыске на проходной завода не поймали контрабанду. В течение 2 месяцев на этом критическом месте пропало немного подошв.

Видимо, отобранную контрабанду оставили себе выполнявшие обыск вахтеры, то есть никто не спрашивал, откуда взялись подошвы из такого великолепного материала. Никакого следствия не было. Торговля подошвами стала новой отраслью теневого хозяйства лагеря.

Потом мы поняли, как в СССР справлялись с потерями ценного материала, количество которого зарегистрировано в упаковочных спецификациях. При очередном контрольном обходе по площадкам мне бросается в глаза группа людей, которая собралась на четвертом ярусе штабеля именно возле того пресловутого ящика с ремнями. «Ну, — думаю, — пропало дело. Установили дефицит, будет следствие. Хорошо бы немедленно узнать решение прокурора».

Поднимаюсь на штабель, отдаю честь, стою на заднем плане. Два товарища заняты вскрытием ящика с обратной, еще крепко забитой стороны. Вскрыли, вытаскивают ремни, пересчитывают их, оказывается 12 штук. Приказ бригаде перетаскать ремни в склад ценностей, что возле бюро самого начальника площадки. Комиссия направляется в бюро, а я — нахал — присоединяюсь к ней. Сидят, один член комиссии подготавливает бумагу, перо и чернила и начинает писать (стараюсь воспроизвести по памяти):

АКТ

Мы, комиссия в составе

Иванова, Ивана Ивановича — начальника площадки No…

Павлова, Павла Павловича — главного бухгалтера…

Федорова Федора Федоровича — зам. директора треста…

Бухарина, Александра Александровича — капитана милиции,

собрались такого-то июня 1947 года для проверки содержания ящика трофейного оборудования No… и сверки его с данными упаковочной спецификации. Согласно спецификации, в ящике 14 ремней. При вскрытии совершенно неповрежденного ящика найдено только 12 ремней. Дефицит — два ремня, о чем и составлен настоящий акт.

Дата… Подпись…

Подпись…

Подпись…

Подпись…

Тем и закрылось дело об исчезновении двух трансмиссионных ремней стоимостью около 30.000 (старых) рублей.

Поиск ремней продолжался. Нашелся целый ряд подобных ящиков, содержание которых честным образом перетаскали в склад ценностей — всего не менее 50 штук. Вскоре после окончания кампании поиска трансмиссионных ремней неизвестные преступники (клянусь, что из военнопленных никто не участвовал) ночью ворвались в склад ценностей и основательно расчистили его. Ни одного ремня не осталось. Какие-то жалкие остатки нашли возле железнодорожного пути на другой площадке, близко к границе заводской территории. Поймали ли воров, нам невозможно было узнать. Важен для нас был тот факт, что из общего количества этих ценных ремней нам удалось использовать для собственных нужд, не один, а три.

Летом 1947 года база трофейного оборудования считалась «ударным объектом». Трудовые показатели не находили подобных в лагере, значит, довольно было начальство. Ускорение темпов распаковки оборудования заставило прийти самого директора завода, который перед строем всех поблагодарил и известил нас о выплате дополнительной премии, значит доволен был и начальник базы.

Объект «база» занял первое место в социалистическом соревновании, значит, довольны были и политики. Какая радость: все довольны.

Зарплата наличными выплачивается всем. Можно приобретать дополнительные продукты, табак и, бывало, даже спиртные напитки. Что касается продуктов этого вида, то первая моя встреча с ними в плену могла привести к серьезным последствиям.

Конец месяца, нормировщику пора составить месячный отчет. Он обращается ко мне с просьбой о помощи. Высоко оценивает он мою помощь, так как на арифмометре подсчитываю проценты намного быстрее, чем он это делает на счетах. С арифмометром он никак не справляется. Кончаем работу поздно вечером. Нормировщик выражает свою благодарность, вынимает из кармана кошелек, вытаскивает две десятирублевки и говорит: «Бери, пойди к киоску, выпей за мое здоровье 200 грамм».

Киоск перед воротами завода в это время работал круглые сутки, так как на заводе была принята трехсменная система труда.

Наставление нормировщика я рассматривал как приказ, подошел к киоску, заказал 200 граммов (цена как раз 20 рублей) и залпом выпил. Ой, как тепло мне стало в животе! Пошел я по направлению к лагерю, идти минут 20, и чувствую непривычную легкость тела. Начинаю парить в облаках, но отказывает управление конечностями. Шатаюсь, как моряк на палубе в бурную погоду. Еле-еле дотягиваю до проходной. Помню, какие мысли в этот момент кружились у меня в голове: шагом прямо пройти, отдать честь, доложить о возвращении с рабочего места; все это сделать не шатаясь! Удалось. Не обратил ли дежурный внимания или посчитал неуместным поймать пьяного пленного — не знаю. Совершенно ясно, однако, что способность моих мозгов записать что-нибудь в память моментально отказала, едва открыл внутреннюю дверь проходной.

Опомнился я утром, лежа на своей койке. Товарищ кричит: «Пора на работу!» Половину ночи я, оказывается, спал во дворе. Там меня нашли и перетащили в жилой корпус. Стояло лето, а если бы эта авантюра состоялась зимой при сильном морозе?

В августе 1947 года антифашистский актив лагеря организовал трудовую конференцию для обмена опытом ударных бригад как средство для повышения производительности труда. В честь этой конференции изготовили доску почета, на которой выставили портреты самых успешных производственников лагерного отделения. Доска почета установлена напротив проходной. Портреты расставлены треугольником, а на самой вершине мой портрет. На очередных ярусах снизу — бригадиры базы.

Возвращаясь с завода, совершенно случайно наблюдаю такое происшествие: капитан Глазунов стоит перед доской, просматривает ряды фотографий, что, очевидно, делает снизу вверх. Метрах в десяти от него гуляет военнопленный, а по пути от жилого корпуса шагает сотрудник политотдела лейтенант Абрамов. Вдруг Глазунов кричит военнопленному, чтобы он подошел к нему, пальцем указывает на мой портрет и говорит «век», что по-немецки означает «долой» или «удалить».

Доска почета с фотографиями

лучших тружеников во дворе лагеря 469/1

Лейтенант Абрамов бегом устремляется к доске почета и совершенно разборчиво объясняет капитану Глазунову, что портрет останется на месте. Чуть не дрались они, и портрет остался на месте. Победа политики над администрацией. Это была последняя встреча с Глазуновым, который явно не любил меня. Преемник его, подполковник Романов, предпочитал руководствоваться трезвыми, разумными рассуждениями вместо эмоциональных взрывов. Наши с ним отношения сложились нормально.

А кому мы были обязаны за такой успех? Николаю Порфирьевичу Кабузенко — хохлу — который сумел заинтересовать военнопленных хорошо сбалансированным коктейлем из требований и подарков. Ко мне лично он относился как отец к сыну. В любую минуту готов был выслушать заботы о нерешенных проблемах, готов был продумать возможности их решения и всегда с большой настойчивостью заботился об осуществлении принятых решений.

Нельзя при этом не отметить, что в ходе серьезной работы бывали и не совсем честные поступки, как, например, история со спиртом.

«Запоминай, Коля, если ты не в курсе дела, что немецкие измерительные приборы чистят только 98 процентным спиртом, спиртом чистым, не денатурированным. Если кто-то тебя спросит, то дай ему такую информацию».

Такой наказ сделал Николай Порфирьевич и убедил меня в том, что он прав. Через неделю он передал мне складской наряд и велел с тележкой отправиться на склад No… получить два баллона по 30 литров чистого «технического» спирта для чистки немецких измерительных приборов. Эти баллоны хранились в бюро начальника базы, и только он имел право раздавать эту ценную жидкость небольшими порциями. Приборы чистили бензином, а спирт расходовали на поднятие настроения трудовиков базы. Кое-кто из военнопленных научился пить 98 процентный спирт без разбавления водой. Восхищались им как немцы, так и опытные русские, которые старались обучить немцев пить по-настоящему.

Моя область деятельности со временем передвинулась на канцелярскую работу за письменным столом. Объем складской бухгалтерии вырастал все больше и больше, спецификации составлялись немецкими инженерами, которые хотя говорили на русском простые фразы, но писать-то не могли. Николай Порфирьевич достал мне лучший общетехнический немецко-русский словарь того времени (Коренблит) и научил меня переводить с немецкого на русский язык картотечные документы. Это была работа по моему вкусу. Впервые столкнулся с теми осложнениями, что мешают в переводе технического жаргона двух стран, стоящих на разных уровнях технического развития. Это был курс на уровне университетского факультета иностранных языков — и даже больше. Непосредственный контакт с инженерами обоих языков позволял намного глубже проникать в суть технического перевода, чем чистая академическая учеба.

Так увлекался я учебой, очень важной для будущей жизни на родине, но вредной делу укрепления моей позиции старшего бригадира базы. Нашлись организаторы и интриганы. Организаторов я благодарил за доброе дело, о существовании интриганов не подозревал. Слепоту в этом отношении я не мог преодолеть за всю свою жизнь. Борьба за власть оставалась чужой для меня, и не удивительно, что я от этого особенно не страдал. Основное правило такой борьбы гласит: «Уничтожить свергнутого с позиции властителя, чтобы больше он не сумел подняться».

Но разбить меня в данной обстановке оказалось довольно сложной задачей. Свергнуть старшего бригадира наилучшего по трудовым показателям объекта лагеря в обстановке полного успеха и дружественных отношений с начальством завода — об этом даже думать не стоило. Но есть принцип мягкой эволюции вместо громкой революции. К тому же я должен признаться в том, что моя заинтересованность далее руководить здоровым трудовым организмом стала пропадать. Есть тому объяснение: я родился под созвездием Тельца. Тельцу свойственно иметь идеи, тратить много сил для их осуществления, но, достигнув успеха, он ищет новую сферу действий, где нужен толчок для создания нового качества. От этого порока характера мне не удалось избавиться за свою профессиональную жизнь. Значит, вести борьбу за сохранение власти просто не хотелось. Новое задание — интересное задание!

Начальству лагеря, особенно начальнику по политотделу, внушили, что этот Фритцше своим опытом влияет на повышение производительности труда только одного объекта — базы, в то время как на должности пропагандиста он мог бы поднять показатели труда по всем рабочим объектам лагеря.

Так меня настигло нежеланное повышение обратно в Олимп антифашистского актива. Удалось мне продолжить учебу по техническому переводу. Вплоть до окончания регистрации трофейного оборудования Николай Порфирьевич выписывал в мой адрес наряды за перевод карточек складской бухгалтерии базы. За карточку платил 50 копеек — немного, но это был первый выплаченный мне как техническому переводчику гонорар.