Эльвира. Я думаю о ребенке.
      Пелегрин. Вечно этот ребенок.
      Эльвира. Не думай, что ребенок - это меньше, чем мы. Жизнь, которая перед ним, длиннее нашей.
      Пелегрин. Что ж, мне хоронить себя из-за ребенка, покончить с собой, чтобы он мог жить? (Принужденно смеется) Эльвира! Я прекрасно представляю себе, какая жизнь нас ждет там, где мы можем сказать: вот здесь мы дома. Я, например, копаю уголь, чтобы мы могли жить или чтобы мы могли думать, что живем. Или торгую рыбьим жиром. Почему бы и нет! Буду прилично зарабатывать и даже тешить тщеславие - во всей округе нет рыбьего жира, который не приносил бы мне дохода. С Божьей помощью я даже усовершенствую его производство. Ради тебя! Я не буду знать ни сна, ни отдыха, работать изо дня в день, из недели в неделю, из года в год, чтобы мы могли жить - устойчиво, прочно. Зачем мы живем? Как зачем - того хотят рыбий жир, долг, устойчивость, жена, дети, слуги, горничная, кухарка, крестьяне, господь Бог, отечество... (Очень серьезно) Эльвира, я не способен на это.
      Эльвира. Это жертва, я знаю.
      Пелегрин. Никому не удастся то, чего он не хочет... и даже ты не можешь этого желать - я буду сидеть дома, подле тебя, но моя тоска будет против тебя! Можешь ли ты стремиться к этому?
      Эльвира. Не я, Пелегрин...
      Пелегрин. А кто же? Кто может вмешиваться в любовь?
      Эльвира. Ребенок.
      Пелегрин. Я не могу женится, Эльвира. Не могу.
      Педро (сидя на авансцене) Якорь поднят, они говорят. Поднимается легкий вест. (Остается в прежней позе)
      Эльвира. Я остаюсь, Пелегрин.
      Пелегрин. Эльвира!
      Эльвира. Ты оставишь меня, если отправишься дальше.
      Пелегрин. Разве не прекрасно то, что было до сих пор между нами? Безбрежные ночи под открытым небом, наши ночи, Эльвира, серебряный шорох волн, мерцание лунной дорожки и все то, чего никто не может назвать, и потом рассвет, солнце, лазурь, паруса, внезапная тишина после бури, свирепая пена за бортом - наш день, наш безбрежный день... Разве ты раскаиваешься в том, что было?
      Эльвира. Я не раскаиваюсь, Пелегрин.
      Пелегрин. Разве это не было прекрасно?
      Эльвира. Было - до тех пор, пока я была девушкой... Жизнь странная вещь, Пелегрин, она совершается неустанно и отдалаяет от нас счастье, которое мы еще держим в руках. Я больше не девушка.
      Пелегрин. Умоляю тебя...
      Эльвира. Никому не удастся то, чего он не хочет. Как ты был прав!
      Пелегрин. Поедем!
      Эльвира. Видишь, Пелегрин, я тоже не могу.
      Он молчит.
      Останься со мной, Пелегрин. Что такое Гавайские острова? Пустой звук, слово.
      Пелегрин. Ты тоже не можешь...
      Эльвира. И что тебе там делать, любимый? Что тебе в них, в этих островах, затерянных где-то в Тихом океане, что тебя гонит туда? Один страх, и только. Откажись от них.
      Пелегрин. Ты не едешь с нами...
      Эльвира. Останься со мной, Пелегрин!
      Пелегрин. И я не могу остаться. И все крепко связано одно с другим - мы любим и не можем расстаться, не предав любви, не взяв на себя вину, а если мы останемся вместе, один из нас погибнет, потому что никому не удастся то, чего он не хочет, и в этом - наша вина друг перед другом...(Бросается на колени) Что делать нам, Господи, что делать мужчине и женщине, которых Бог создал друг для друга, чтобы они любили друг друга, - что им делать, чтобы избежать бессмысленного конца?!
      Вновь появляется негр, протягивает корзину
      Пелегрину.
      Негр. Свежие устрицы, господа, не желаете свежих устриц?
      Пелегрин. Убирайся к дьяволу!
      Негр. Совершенно свежие. Господа могут попробовать, если не верят...
      Пелегрин. Тебе сказано - убирайся!
      Негр. Ни одной мертвой, клянусь честью, попробуйте сами, господа, посмотрите, как они копошатся...
      Пелегрин. Убирайся к дьяволу, говорю. Они адски воняют.
      Негр. Как они воняют?
      Пелегрин. Адски!
      Негр. Да только что...
      Пелегрин. Говорю тебе в последний раз - убирайся, откуда пришел!
      Негр. Могу сказать, откуда я пришел. Только что я услужил приезжему аристократу, благороднейшему господину; он вот только сейчас прибыл, а уже съел двадцать устриц, сплошь мертвых, клянусь честью, а тут у меня бравые животинки, совершенно свежие.
      Пелегрин. А я говорю, они воняют! (Вдруг схватывается с негром) Они воняют, воняют...
      Негр. На помощь! Спасите! На помощь!
      Собирается толпа.
      Зеваки. Что случилось?
      - Что происходит?
      - Они дерутся!
      - Кончили!
      - Нет еще!
      - Поздно...
      Негр. Он хотел задушить меня. Я позову полицию, он должен заплатить мне за все! Я позову полицию.
      Пелегрин. Пойдем, Эльвира. Пойдем.
      Эльвира и Пелегрин уходят. Негр поднимается,
      зеваки пробуют устрицы, разбросанные по мостовой.
      Постепенно все расходятся, остается один Педро.
      Появляется барон, в куртке, которую носил в
      молодости. Он оглядывается кругом и замечает
      Педро, лежащего на авансцене.
      Педро. Совершенно верно, ваша милость! Это порт Санта Крус. Ваша милость только что прибыли, как видно?
      Барон. Бойкая тут жизнь.
      Педро. Много шума из ничего.
      Барон. Люблю бойкую жизнь. (Снимает куртку) Ты прорицатель?
      Педро. В некотором смысле.
      Барон. Я так и думал.
      Педро. У вас острый ум, ваша милость, он не изменяет вам даже в минуту тайного смятения - вы увидели, что я закован, и сразу поняли, что я прорицаю истину.
      Барон. (вежливо смеется, потом вдруг осекается) В минуту тайного смятения? Что это значит?
      Педро. Кто может знать это лучше вас.
      Барон. Что?
      Педро. Ваша милость собираются уезжать.
      Барон. Это угадал бы любой ребенок, увидев человека с поклажей да еще в порту Санта Крус. Для этого не нужно быть прорицателем. Что еще?
      Педро. Да, что еще...
      Барон. Мне это странно.
      Педро. Вы знаете, что вас покинула женщина... Быть может, то было много лет назад, быть может, в прошлую ночь. Это не имеет значения. Женщину, которую вы любите, увез другой. Может быть, это случится еще не раз, и вы снова и снова будете стоять на этом месте, перед вами - открытое море, корабли, мачты, другая жизнь. Вот вы и стоите с бьющимся сердцем, в минуту тайного смятения. Что еще?
      Барон. Да, что еще?
      Педро. Вы аристократ.
      Барон. Ну и что же?
      Педро. Вы, например, не можете мстить женщине, объятой горем, вы не можете быть таким эгоистом, как хотели бы. Вы не можете поступать так, как другой, которому вы всю жизнь завидуете.
      Барон. Почему не могу?
      Педро. Потому что никто не мог бы вести жизнь иную, чем та, которую он ведет... Вот истина, которую я вам открою: если через много лет вы вновь приедете на Санта Крус и вновь захотите отправиться путешествовать, все будет точно так же, как и сегодня. Вы аристократ, вы не можете иначе.
      Барон. (некоторое время неподвижен, потом пытается улыбнуться) И сколько стоит эта истина?
      Педро. Много слез и бессонных ночей - ничего больше...
      Решительно, быстро возвращается возбужденный
      Пелегрин.
      Пелегрин. Педро...
      Барон. Желаю здравствовать.
      Пелегрин. И вам того же... Мы выходим, Педро, сейчас же.
      Барон. Могу я полюбопытствовать - куда?
      Пелегрин. На Гавайские острова. (Педро) Мы выходим, я говорю. Этот негр с его дурацкими устрицами позвал полицию. За устрицы я готов уплатить, но с полицией нам лучше не встречаться. У нас замазан герб, нам нужно двигаться дальше.
      Педро. Понимаю.
      Пелегрин. Нам нужно двигаться дальше, я не могу жениться, я не хочу болтаться на виселице! (Барону) Прошу прощения, я, быть может, недостаточно вежлив...
      Барон. О, ведь вы торопитесь.
      Пелегрин. Гавайи... Знаете, что это такое? Что это значит?
      Барон. Это острова.
      Пелегрин. Да, и это тоже.
      Барон. Очень далеко отсюда...
      Пелегрин. Чем дальше, тем лучше!
      Барон. Я думаю точно так же.
      Пелегрин. Гавайи... (Барону, так, словно тот сказал, что в Гавайских островах нет ничего особенного) Слышите, вы, там цветут цитрусы, ананасы, персики, финики, фиги, бананы - все вместе! Там не бывает зимы...
      Барон. Не бывает зимы.
      Пелегрин. Ни малейшего намека на зиму. Один мой знакомый, матрос, был на Гавайях. Он забыл там свою дубинку, оставил по рассеянности. Он опирался на нее, когда увидел одну гавайскую девушку... Гавайские девушки - вы о них слышали? Так вот, он пошел за ней, забыв о палке. Через год он снова вернулся туда... И что бы вы думали? Палка, которую он воткнул в землю и забыл, старая голландская палка... зацвела!
      Барон. Зацвела?
      Пелегрин. Вот вам Гавайи!
      Барон. И вы хотите туда?
      Пелегрин. Хотите сказать, что в Гавайях нет ничего особенного? (Подает ему руку) Прощайте!
      Барон. Я хотел только спросить...
      Пелегрин. Как меня зовут? Меня никак не зовут.
      Барон. Не могли бы вы взять меня с собой? Я заплачу.
      Пелегрин. Это вы из-за палки?
      Барон. Возьмете?
      Пелегрин. Вы серьезно?
      Барон. Это - желание мужчины, у которого не осталось других желаний.
      Пелегрин. Понимаю...
      Барон. Вы не решаетесь.
      Пелегрин. Путь, знаете ли, нелегок.
      Барон. Прекрасно! Главное - это сам путь.
      Пелегрин. Мило сказано, очень; но нас, может статься, схватят французы. Французы - это такие сухопутные чудаки; они ищут некий корабль, пропавший в Марокко при совершенно загадочных обстоятельствах... И потом, знаете ли, штормы, мы ведь должны обогнуть Африку. Жара, жажда, муссоны, лихорадка, пираты...
      Барон. Я считаю себя мужчиной.
      Пелегрин. К тому же вы платите. Итак, по рукам.
      Пожимают друг другу руки.
      Пелегрин. Через пятнадцать минут мы выходим. Видите тот корабль с красным вымпелом? Через пятнадцать минут мы выходим, друг мой, и мы не будем ждать... (Вместо приветствия) Гавайи! (Уходит)
      В этот самый момент с другой стороны вновь
      появляются уличные зеваки, среди которых негр и
      полицейский; тут же слуга барона.
      Негр. Вот здесь он меня и задушил.
      Полицейский. Ну, это ты преувеличиваешь.
      Heгр. А здесь, клянусь, он выбросил на мостовую всех моих устриц.
      Полицейский. Тоже что-то не видно.
      Негр. Негру нужно верить, ты!
      Полицейский. Оставим негритянский вопрос... Пошли в дом, куда он скрылся.
      Все входят в дом, кроме барона и его слуги Килиана
      - такого, каким он мог быть семнадцать лет назад.
      Слуга. Это тоже?
      Барон. Все, я сказал. Через пятнадцать минут все должно быть внизу.
      Слуга. Через пятнадцать минут?
      Барон. Ты понял, Килиан, корабль с красным вымпелом...
      Слуга. Такой грязный, ваша милость?(Ставит чемоданы вместе) Ваша милость, я не переношу моря. На картинках - пожалуйста. Оно красивого цвета, но по большей части воняет... Я представлял себе все иначе, ваша милость, я думал, буду служить в замке. Ведь так и значилось в контракте. Что я буду подавать на стол, раздвигать портьеры, приносить свечи, подкладывать дрова в камин. Я так и думал...
      Барон. Вперед, Килиан, впред!
      Слуга. И в саду я могу бы работать, ваша милость. Представляю, как я пригодился бы в замке!
      Барон. Дорогой мой, а я представляю себе все иначе...
      Слуга. У нас был бы такой красивый замок, ваша милость! (Берется за чемоданы) Корабль с грязным вымпелом, вы говорите? (Уходит)
      Негр и полицейский выходят из дома.
      Негр. Поймали!
      Полицейский. Мне очень жаль, милая барышня, что ваш кавалер проходимец, который готов скорее бросить свою девушку и улизнуть, чем заплатить за устриц. Мне очень жаль...
      Негр. Негру тоже нужно верить, барышня. (Полицейскому) Он сказал, они воняют, воняют, воняют...
      В дверях появляется и останавливается Эльвира.
      Барон. Эльвира, ты?
      Негр. Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!
      Полицейский. Заткни свою белую глотку!
      Барон. Полицейский...
      Полицейский. Да, ваша милость?
      Барон. Что произошло?
      Негр.Я негр...
      Полицейский. Не говори того, что и так всем видно. Этого беднягу хотели удавить, но не удалось.
      Негр. Этот господин сам покупал мои устрицы, и я спрошу его, какими они были - свежими или нет?
      Полицейский. Это не имеет значения, ваша милость. Его устрицы были выброшены на мостовую - вот факт. А негритянский вопрос тоже не имеет значения...
      Барон. Я заплачу за них.
      Полицейский. В этом нет необходимости, ваша милость, у нас есть залог, этого достаточно...
      Барон. А девушку оставите в покое. (Платит)
      Негр. Хитрый господин.
      Полицейский. Поблагодари!
      Негр. Я?
      Полицейский. Где твоя вежливость?
      Негр. Господин, я не бросал устриц на мостовую.(Оскла6ясь) Хитрый господин - платит за устриц, а покупает девушку. (Уходит вместе с полицейским)
      Барон. Итак, нам суждено было встретится здесь.
      Эльвира. Да, это печально.
      Барон. Как видишь, Эльвира, я уезжаю.
      Эльвира. Куда?
      Барон. На Гавайские острова.
      Эльвира. Я даже не смела надеяться, что мы опять встретимся. И все-таки всегда думала о том, как это будет! Меня все время мучил стыд, хотя виня моей нет никакой, но меня все-таки мучил стыд.
      Барон. Женщина никогда не бывает виноватой, я знаю. Уж хотя бы то, что она бездействует, говорит в ее пользу.
      Эльвира. Как мне понятна горечь твоих слов! И как мне жаль, что я кажусь тебе такой...
      Барон. Благодарю за сочувствие.
      Эльвира. Ты не заслужил этого, мой верный друг?
      Барон. И все-таки я уеду.
      Эльвира. Я не смогу тебя удержать, я знаю. Для этого не хватит никакой любви. Да и как ты можешь поверить, что я люблю тебя? А я никогда тебя не забывала... (Закрывает лицо руками) О, как все это ужасно!
      Барон. Что делать, Эльвира.
      Эльвира. Друг мой, как все могло быть прекрасно! Когда отец рассказывал о твоем замке, меня охватывало какое- то странное чувство. Чем, говорила я, чем я заслужила такую честь? Отец смеялся и говорил: тем, что ты красива, Эльвира... И вот теперь какое несчастье обрушилось на меня; все, что могло быть так прекрасно, разбито вдребезги, так что я должна быть благодарна за случайную милость, выкупившую меня у негра.
      Барон. Ты не должна так говорить, Эльвира.
      Эльвира. Должна благодарить, мой друг, за горькую печаль, что мне дано вновь увидеть тебя. Любые страдания были бы слишком низкой платой за это.
      Слуга возвращается за оставшимися чемоданами.
      Слуга. Они поднимают якорь, ваша милость... (Уходит с чемоданами).
      Эльвира. Ты должен меня покинуть, понимаю. После того, что случилось, я это понимаю прекрасно.
      Барон. А как же ты?
      Эльвира.Это твое святое право. Я не могу сердиться на тебя...
      Барон. А как же ты?
      Эльвира. Не думай об этом.
      Барон. Эльвира?
      Эльвира. Твой слуга сказал, они поднимают якорь...
      Барон. Что будет с тобой, скажи!
      Эльвира. Я сказала - прощай!
      Барон. А ты? Ты?
      Эльвира. Они поднимают якорь. Слышишь? Я чувствую это так словно все происходит во мне самой - вот они поднимают якорь, отталкиваются длинными шестами, крутят со скрипом штурвал, распускают паруса... У меня кружится голова. Я не хочу, чтобы ты потом раскаивался, что остался со мной, ты не должен делать этого из жалости, из благородства... Что со мной будет? Я буду ждать тебя. Быть может, ты вернешься снова. А что еще мне делать с моей любовью, кроме того, как ждать, смотреть тебе вслед, вслед твоему вымпелу, смотреть, как он исчезнет на горизонте, и все-таки надеяться, и все-таки любить тебя?..
      Барон. О ком ты говоришь?
      Эльвира. О ком? О тебе... (Теряет сознание, так что он вынужден поддержать ее)
      Слуга. (появляясь) Ваша милость??
      Барон. Молчи!
      Слуга. Ваша милость, они уходят...
      Барон. Знаю.
      Они стоят неподвижно, в то время как Педро
      подходит к рампе - он уже не закован - и
      размахивает кандалами.
      Педро. Примерно так все тогда и было, примерно так... Они удалились в свой замок - барон и Эльвира. Он аристократ, я ведь говорил, он не может иначе. У них родился ребенок. И так далее. Тот, другой, обогнул Африку, на Мадагаскаре его схватили французы. Это сулило ему галеры, а у него была лихорадка, больничная сестра дала ему кровь... Все это мы уже знаем. Осталась последняя картина: в этот же день семнадцать лет спустя. То есть - мы знаем и это - последняя ночь в жизни Пелегрина.
      АКТ ПЯТЫЙ
      В замке.
      Педегрин стоит у окна, все еще щелкая орехи, как в
      конце третьего акта. Эльвира сидит в креслe. Горят
      свечи.
      Пелегрин. Через час наступит рассвет.
      Эльвира. Я спрашиваю тебя еще раз, Пелегрин, что ты рассказал барону? Вы пили с ним до глубокой ночи, как мне передали...
      Пелегрин. Пили?
      Эльвира. Ты рассказал ему о том, что тогда было между нами? Семнадцать лет назад. Мужчины любят рассказывать об этом!
      Пелегрин. Мужчины любят рассказывать обэтом... Откуда ты знаешь? Не верь всему, что пишут в книгах, Эльвира.
      Эльвира. Умоляю тебя, Пелегрин, что ты ему сказал?
      Пелегрин. О нас, ты имеешь в виду?
      Эльвира. О нас.
      Пелегрин. Ни слова,
      Эльвира. Ни слова?
      Пелегрин. Я не мог знать, что барону все это неизвестно. Откровенно говоря, я даже не подумал, что из этого может получиться... (Запускает руку в карман) Замечательные у вас тут орехи!
      Эльвира. Не знаю, что и думать. Об этой ночи. Что же произошло?
      Пелегрин. Я рассказал ему о Гавайях..
      Эльвира. О Гавайях?
      Входит слуга
      Ну и?
      Пелегрин. Сам он почти не говорил.
      Эльвира. Ну и?..
      Слуга. Мы были на конюшне, ваша милость. Как вы приказали.
      Эльвира. Ну и?..
      Слуга. Исчезли две лошади. Росинант и Казанова. Сани тоже.
      Эльвира. Это уже не сон.
      Слуга. Барон уехал, ваша милость.
      Эльвира. Уехал?..
      Слуга. Да.
      Эльвира. Среди ночи? В такую пургу?
      Слуга. Очевидно, ваша милость.
      Эльвира. Какое безумие... Кто запряг ему лошадей, хотела бы я знать! Ночью! Разбуди людей, спроси. И пришли сюда этого болвана!
      Слуга. Называйте меня как хотите, ваша милость, но это был я.
      Эльвира. Ты сам?
      Слуга. По приказу господина барона.
      Эльвира. И теперь, когда нам дорог каждый миг, чтобы догнать его, теперь ты отправляешься на конюшни посмотреть, на месте ли лошади, которых ты сам запряг?
      Слуга. Ваша милость не хотели мне верить.
      Эльвира. Уехал, ты говоришь? Куда?
      Слуга. Этого господин барон не сказал.
      Эльвира. Что же он сказал?
      Слуга. Он сказал примерно так...
      Эльвира. Вспомни точно!
      Слугa. "Тихо!- сказал он. - Не разбуди госпожу, мне кажется, она видит приятный сон."
      Эльвира. Что он еще сказал?
      Слуга. "Килиан, - сказал он, - подержи мне пальто..."
      Эльвира. А еще?
      Слуга. "Килиан, ты не понимаешь, что такое жизнь, ты не понимал этого никогда, а жизнь - это движение, жизнь - это великий сон."
      Эльвира. Еще?
      Слуга. Это все.
      Короткое молчание.
      Эльвира. Пусть оседлают другую лошадь, мою собственную. Быстро! Пусть скачут за бароном, пока не узнают, что все это значит. Пусть гонят лошадь изо всех сил, я эаплачу так, что их внуки будут помнить об этой щедрости.
      Слуга. Как принижете, ваша милость.
      Эльвира. Я буду ждать здесь.
      Слуга уходит.
      Мой добрый, мой славный муж! Только б с ним ничего не случилось?
      Пелегрин. Через час наступит рассвет.
      Эльвира. Он уехал в пургу, в этот снежный потоп. Три дня назад вдоль дороги наставили палок, а уже вчера их совсем не было видно! Уехать в пургу - какое безумие!.. (Останавливается) Зачем ты это сделал?
      Пелегрин поворачивается к ней.
      Да, ты!
      Пелегрин. Что я сделал?
      Эльвира. Зачем ты пришел? Чего ты вообще хочешь?
      Пелегрин. Меня пригласили.
      Эльвира. Наш брак счастлив, Пелегрин, счастлив, сколько бы ты ни смеялся над браком...
      Пелегрин. Разве я смеюсь?
      Эльвира. Брак - это чудо! Могла ли я думать семнадцать лет назад, когда мы поженились, что я буду так любить его! Для этого нужно знать друг друга долго, так, как мы, и без всякой влюбленности. Он - человек, которого я вряд ли заслуживаю! (Улыбаясь) Иногда, когда я не вижу его, он мне кажется господом богом - на него можно так же положиться, как на бога. В прошлом году я десять недель лежала в лихорадке, а потом, когда встала, сразу вспомнила о попугае. Я совсем забыла о нем, но он был жив, муж кормил его десять недель, хотя как он его ненавидит! Он такой во всем...
      Пелегрин ест орехи и кивает головой.
      Что бы он ни делал, я знаю - он делает ради меня. И это ужасно... Вот теперь, уехав в пургу, он, вероятно, думает, что делает мне услугу, что я хочу остаться с тобой. Добрый! Он не знает, что теперь ты для меня ничего не значишь...
      Снова появляется слуга.
      Что случилось?
      Слуга. Ваша милость...
      Эльвира. Он вернулся? Ради бога!..
      Слуга. Ваша милость, я принес новые свечи. (Ставит свечи и уходит)
      Пелегрин. Ты спросила, чего я хочу? (Отходит от окна). Я сидел в трактире, да, уже с неделю тому, и случайно узнал, кто живет в этом замке. Случая могло и не быть, я бы мог не узнать этого, и мы б никогда больше не увиделись на этой земле. Еще сотня шагов - и мы прошли бы мимо друг друга, ты и я, мимо друг друга - и в ночь...
      Эльвира молчит.
      Пелегрин. Завтра я уеду.
      Эльвира молчит.
      В одной точке пространства и времени, здесь и теперь, сходятся два человека - мне это показалось таким чудом. И только. Я взял гитару, не знаю, чего я хотел, то была музыка...
      Эльвира. Ты хотел нанести мне визит, ни так ли?
      Пелегрин. Ну пусть так, если хочешь.
      Эльвира. А зачем?(С издевкой) Затем, что мы любили друг друга? Когда-то.
      Пелегрин . Я тоже думаю, что когда-то мы любили друг друга.
      Эльвира. И вот, оказавшись поблизости, ты захотел узнать, сколько от всего этого осталось? Понимаю.
      Пелегрин. молча смотрит на нее.
      Или ты хотел мимоходом удостовериться, знает ли Эльвира, чего ты достиг - без нее? Объездил весь свет? Я в курсе дела, меня ввела в него горничная.
      Пелегрин молча смотрит на нее.
      Или ты хотел узнать, могу ли я быть счастливой после того, как ты семнадцать лет назад поступил со мной подло?
      Пелегрин . Это не так.
      Эльвира. Да, я счастлива, Пелегрин. Счастлива. Чего ты хочешь еще? Дать тебе в этом расписку, чтобы ты мог уехать отсюда со спокойной душой?
      Пелегрин. Без расписки, то есть без твоего предложения дать расписку, я бы в это поверил
      Эльвира. Когда-то, много лет назад, ты написал мне, кажется, с Явы.
      Пелегрин. Из Кореи.
      Эльвира. И ты ведь знал, каково мне было держать в руках эту открытку, добродушно-шутливую писанину после стольких лет?
      Пелегрин. Если б мы знали, каково адресату получать наши письма, вряд ли мы стали бы писать их, Эльвира! Тут волшебная сила письма - его смелость...
      Эльвира Меня мучил стыд, что когда-то я могла любить человека, написавшего такие каракули. Мне было противно, пониимаешь?
      Пелегрин. Честно говоря, нет
      Эльвира. Мне было противно. С каждым годом все больше. Мне было противно, что ты такой трус. На том нелепом клочке бумаги ты писал, чтo желаешъ мне хорошего, верного мужа.
      Пелегрин. С моей стороны это было серьезно.
      Эльвира. Да, чтобы самому сбежать и заблудшим и пропащим туда, где не гниют, не стареют, не умирают! Вот в чем все дело. Ты не хотел женится, чтобы моя тоска осталась с тобой. О, то была беспримерная хитрость. Ты желал большего, чем спать с женщиной, ты хотел войти в ее сны... А действительную близость, расходующуюся и пустеющую в тысячах привычных поцелуев, повседневность и будни ты оставил другому, доброму, верному мужу, которого ты мне желал... Зачем? Затем, чтоб у меня никогда больше не было любимых, чтоб я была связана супружеской верностью, не было ни одного, кроме того единственного в прошлом, кроме тебя!
      Пелегрин улыбается
      Разве не так?
      Пелегрин. Признаться, так глубоко я об этом никогда не думал.
      Эльвира. Попытайся, и ты добререшься в конце концов до подлости, лицемерия в любви, трусости перед действительной жизнью, для которой у тебя недоставало мужества; его у тебя никогда не было, ни разу - и с другими женщинами тоже, я ведь знаю, что была у тебя не единственной!..
      Пелегрин Эльвира!
      Эльвира Ты будешь это отрицать?
      Пелегрин. Что ты была не единственной, Эльвира, - это само собой разумеется.
      Эльвира. Понимаю.
      Пелегрин. Но ты, быть может, единственная, которая это понимает.
      Эльвира. Понимаю, неверность льстит мужчине, это что-то вроде украшения, безделушки - не больше, приключения придают некий блеск, как и лишения, которыми вы так гордитесь.. (Не выдержав) Зачем ты приехал, Пелегрин?! Я ничего не понимаю, ничего! Скажи мне, зачем? Через семнадцать лет? Чего ты хочешь от меня?
      Он молчит.
      Грызть орехи? Листать книги?
      Пелегрин. А почему бы и нет...
      Эльвира. А почему бы и нет...
      Пелегрин. Я люблю книги, которых не читал.
      Эльвира. Ты приехал, чтобы узнать, люблю ли я тебя еще? Страдаю ли? Жду ли?
      Пелегрин листает книгу.
      Или ты хотел убедиться, что я тебя ненавижу, что я вижу тебя насквозь, что я презираю тебя?
      Пелегрин листает книгу.
      Зачем ты приехал? Чтобы еще раз повздыхать над прошлым и все простить друг другу, благосклонно и нежно, улыбнуться, пошутить о пролитых слезах, и только - ведь то был лишь эпизод в жизни мужчины, меланхолия воспоминаний выкроит из него еще эпизодик, это, так сказать, проценты с былого блаженства, визит мимоходом,
      Он листает книгу.
      Ты молчишь.
      Пелегрин. Ты не великодушна, Эльвира... Тем, что принуждаешь меня говорить. Лгать. Объяснять себя самого! Я приехал за тем-то и тем-то. Как будто я сам это знаю. Ты хочешь услышать от меня слово, чтобы сразу меня обвинять и от меня освободиться... Не знаю, почему ты боишься своего собственного сердца, Эльвира.
      Эльвира. Я боюсь?
      Пелегрин. Кто может с точностью знать, как все было? Знаешь ли ты или я в этот час нашего ночного бдения полную правду? (Берет другую книгу) Если б мы помолчали, хотя бы час, вот так, как сидим! И только... Ты взяла бы книгу или вязанье, я бы смотрел иллюстрации, бабочек, эти растения. Меlаlеuса folia, например... а потом, потом бы уехал.
      Эльвира. А потом?
      Пелегрин. Навсегда, я хотел сказать.
      Эльвира. А потом?
      Пелегрин. Потом вокруг нас снова была бы жизнь. (Садится за клавикорды). В Гонолулу я встретил одного старого капитана, у которого оставалась одна возлюбленная - астрономия. Выше этого для него ничего не было. Мы всегда смеялись над ним, потому что ничто другое его не интересовало. С тех пор, как он обнаружил в каюте какую-то толстенную книгу, все остальное стало вдруг пустяком, Вероятно, то была первая книга, которую он читал в своей жизни, и как читал! Он приходил в кабак, где мы танцевали с негритянками, и рассказывал о Млечном Пути так, словно он был создан только вчера... (Берет с тарелки апельсин) Когда мы садились к нему за столик, он брал такой апельсин. Вот, говорил он, Луна. И не терпел улыбок! Вон тот глобус - Земля. А это Луна. Между ними было семь шагов, я точно помню. А что посредине, спрашивал он, что посредине? Даже не воздух, не свет,- ничего! Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти, ничего, что бы заслуживало названия, - просто ничего!
      Эльвира. Кто это говорил?
      Пелегрин. Капитан из Гонолулу... "Предположим,- говорил он, - у меня есть сестра, она осталась в Европе, славная, милая девушка, предположим, она стоит на базаре в Барселоне и в эту минуту держит в руках... ну что бы... арбуз; вот вам одна звезда, арбуз в Барселоне - другая, а что посредине? - говорил он. - Ничего, кроме ночи, вселенной, смерти. Так велико, друзья мои, так велико ничто, так редко встречается жизнь, теплота, разумное бытие, горячий огонек. Так редко то, что есть". (Чистит апельсин) Я не собираюсь спорить, верно ли все это. Он большой чудак. Но я бы не мог очистить апельсин, не думая о нем.
      Эльвира. Зачем ты рассказал мне все это?
      Пелегрин. Так. Мне подумалось... а что если б нам еще раз очистить вдвоем апельсин, Эльвира, может быть, еще раз вокруг нас была бы жизнь...
      Эльвира. (прислушивается) Кажется, колокольчик?
      Ничего не слышно.
      Пелегрин. Из того, что ты говорилa сегодня ночью, я вынес только, что ты умна.
      Эльвира. А женщина не должна быть умной!
      Пелегрин. У тебя есть тайны, которые сторожит рассудок; он тебе очень нужен, поэтому он так остр.
      Эльвира. Ты приехал выболтать мне собственные тайны?
      Пелегрин. Какое мне дело до них...
      Эльвира. Ах, да, ты ведь не хочешь знать, зачем ты приехал!
      Пелегрин. Разве так уж невозможно, Эльвира, что я вообще ничего больше не хочу?
      Эльвира. И все-таки ты приехал,
      Пелегрин. И все-таки я приехал... (ест апельсин) В воображений моем все было правильно, даже красиво. Мы не вправе, думал я, судить друг друга. Ты можешь считать меня подлецом бог примет меня соответствующим образом, если это так. Я в свою очередь думаю, как сейчас невеликодушна женщина, Бог, если он думает так же, примет в соответствии с этим те6я... Что бы там ни было, думал я, жизнь свела нас, и мы любили друг друга каждый по своему, по своему возрасту, по возможностям своего пола. И оба мы еще живы: здесь и теперь, в это мгновение... Почему бы, подумал я, нам не поприветствовать друг друга?
      Эльвира. Но зачем мы должны были это сделать?
      Пелегрин. Жизнь так коротка.
      Эльвира. Ты думал, что можно вновь увезти меня?
      Пелегрин. Зачем?
      Эльвира. Еще один эпизод в жизни мужчины.
      Пелегрин трогает клавиши - как ребенок, который