Христианство и перевоплощение

      ходят "на небо на облаке" (Откр. 11:11--12). Все это, как однозначно сказано, видят люди, настроенные к ним враждебно: "и смотрели на них враги их". Воскресение и вознесение Христа были событиями объективными, но созерцали их лишь те, кто обладал для этого внутренними предпосылками. Каиафа и Пилат не созерцали ничего. Гл. 11 Откровения Иоанна указывает в грядущее, где реальность сверхчувственного все сильнее стучится во врата сознания людей и становится зрима даже для тех, кто не желает о ней знать. В рассказе о воскресении и вознесении свидетелей речь идет не о грубо материальных процессах -- недаром в Апокалипсисе для понятия "смотреть" использованы два разных слова. Люди "смотрят" на трупы двух свидетелей -здесь стоит слово "blepein" (Откр. 11:9). Это обычное зрение. Когда же речь идет о воскресении (Откр. 11:11) и далее о вознесении (Откр. 11:12), то для обозначения, что люди "смотрели" на эти события, в обоих случаях употребляется слово "theorem", имеющее ярко выраженный духовный оттенок. Как в Пасхальное утро, так и здесь происходит "великое землетрясение". Пресуществление земного тела, связанного с землей, заставляет содрогнуться и самое землю. Как говорит Новалис, "все смертное сотрясается в своих устоях".
      Здесь дело идет не только об активизации умерших душ в вышнем мире, но и о чем-то находящемся на пути между пасхальным воскресением и Страшным судом; говоря осторожно, о чем-то связанном с воскресением и вознесением. Здесь тоже есть предварительные ступени. Как событие такого рода в древнейшем прошлом человечества, до Голгофы, когда действовали еще первородные, райские силы, можно истолковать загадочный пассаж из книги Бытия, где о Енохе, седьмом патриархе после Адама, скупо сообщено: "И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его" (Быт. 5:24). В этом насыщенном предчувствиями сумеречном свете, возможно, станет понятным и таинственное место в Евангелии от Матфея, что в связи со Страстной пятницей и Пасхой "многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим" (Мф. 27:52--53). Обретение тела воскресения, даже если оно, по Павлу, вступает в бытие в не имеющем временной протяженности мгновении Страшного суда (1 Кор. 15:52), опять-та- [ Стр.104]
      ки есть всего лишь конечный пункт долгой линии развития. Уже в седой древности дохристианские "святые" начали потихоньку преобразовывать не только свою тонкую природу, но и -- через духовную первооснову -- земное тело, стараясь одухотворить его. Этой преобразовательной работе, начатой еще до Христа, без Христова деяния было бы суждено остаться незавершенной. Но благодаря Христову деянию первоначальный "воскрешающий" элемент как бы утверждается и укрепляется. Вступление этих возрожденных святых "в святой город" -- так Иерусалим в Евангелиях назван еще только в одном месте (Мф. 4:5) -- позволяет вдобавок угадывать еще и скрытый смысл, а именно что всякое одухотворение земной телесности уже означает вхождение в силовое поле небесного Иерусалима.
      Длительное отлучение христианской теологической мысли от конкретного духовного "реализма" привело к тому, что она оперирует слишком застывшими понятиями и слишком поспешно склоняется к выводам типа "или--или". Если телу воскресения земного человека дано в полной мере явиться лишь на Страшном суде, это никоим образом не должно исключать, что прежде могут произойти события, еще не тождественные последнему и окончательному, но лежащие на пути к нему.
      После того как вострубил седьмой Ангел, ровно на середине Откровения звучит имя Михаил (Откр. 12:7). "Война на небе" между Михаилом и его Ангелами, с одной стороны, и драконом и ангелами, с другой, заканчивается низвержением дракона на землю. "Война" эта происходит в сверхчувственных сферах. Человек, во плоти или без оной, в этом образном описании не упомянут вообще. Лишь в великом победном гимне, которому Иоанн внимает затем как мощной инспирации (Откр. 12:10), открывается тайна, что и при этом небесном событии человек был действующим лицом и даже играл очень важную роль. Гимн начинается словами: "Ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть (exousia) Христа Его". Таким образом, здесь вновь подхватывается гимн умерших христиан: "Спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу!" (Откр. 7:10) Слово "спасение" ("soteria", "великое избавление") больше нигде в Откровении не встречается, лишь в гл. 19 оно будет приве- [Стр.105]
      дено в третий и последний раз (Откр. 9:1). Если рассматривать Апокалипсис в целом -- а для понимания это просто необходимо, -- то бросается в глаза, что три пассажа, где присутствует слово "soteria", образуют вместе некую композицию. В ст. 7:10 мы отметили знаменательное употребление дательного падежа -- "Богу нашему ... и Агнцу": это означает, что, приняв спасение ("soteria"), люди теперь в свою очередь струят его ввысь, как великое благодарение Богу, как приношение. В ст. 12:10 стоит уже не дательный, а родительный падеж -- "спасение ... Бога нашего". Приношение человека "подступило" к вышнему миру и отныне принято им. Полагать, что человек ничего Богу дать не может, ибо все и так принадлежит Богу, а потому сама идея человеческой жертвы есть примитивное заблуждение, -- значит впадать в упрощенчество. Разумеется, все изначально принадлежит Богу. Однако для того, чтобы человек был сотворен воистину по образу и подобию Божию в назначенной ему свободе, Бог предоставил человеку "пространство свободы", как гласит псалом: "Небо -- небо Господу, а землю Он дал сынам человеческим" (Пс. 114:24). Набожный мог услышать и другую речь Бога: *Сын мой! отдай сердце твое мне" (Притч. 23:26). Но человек может отказать в своем сердце даже Богу. В своей земной независимости он обладает возможностью отчуждать собственность от Бога. Принося жертву, он осознает положение вещей и старается добровольно вернуть Богу Его отчужденную собственность. Когда говорят, что человек должен что-то дать Богу, это вовсе не проявление безбожной гордыни. Господу было угодно именно так все устроить -- из любви к нашей возрастающей свободе. После жертвы Христа, которая оживает в людях, христианство осуществляет свое жертвенное служение. Слово "soteria", трижды произнесенное в Откровении, знаменует три стадии: в ст. 7:10 -- приношение человека (дательный падеж!); в ст. 12:10 -- приятие этого приношения в великий момент мировой истории ("ныне", "arti"); в ст. 1.9:1 о спасении Бога говорится не как в ст. 12:10, что оно "настало" ("egeneto"), но что оно уже есть и пребывает в покойной непреложности. Сопоставим эти при пассажа:
      7:10. Спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу! [ Стр.106]
      12:10. Ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его.
      19:1. Аллилуйя! спасение и слава, и честь и сила Господу нашему!
      Первый пассаж предшествует снятию седьмой (последней) печати. Второй следует после того, как прозвучала седьмая (последняя) труба. Третий -после того, как вылита седьмая (последняя) чаша гнева Божия. Три важнейших момента в апокалиптическом постепенном восхождении (семь печатей, семь труб, семь чаш гнева Божия) отмечены этими тремя пассажами.
      То, что спасение и сила стали "Божиими", связано с христианским становлением земных людей. Хвала Богу звучит уже после седьмой трубы: "Благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который еси и был и грядешь, что ты приял силу Твою великую и воцарился" (Откр. 11:17). Однако же это предполагает период по меньшей мере ущемленного божественного всесилия -вплоть до бессилия Бога на земле, результатом чего являются страсти Христовы. Слова апостола ^Павла "Бог все во всем" (1 Кор. 15:28)-- это не описание тогдашнего состояния, но перспектива грядущего совершенства, когда благодаря идущей от земли жертве Бог снова вступит в свою истинную силу. Уже во многих псалмах мотив "Господь царствует" (Пс. 93, 97, 99, а также 47) предвосхищает это событие. Да и можно ли было бы в молитве "Отче наш" говорить: "да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя на земли..." -- если бы все это уже непреложно свершилось.
      Слово "ныне" (arti), которым начинается гимн в той главе, где речь идет об Архангеле Михаиле, в Новом Завете встречается редко, но в важнейших местах20.
      __________________________________________________________________________
      20 В Евангелии от Матфея, где, как и в Евангелии от Иоанна, присутствует тайная символика чисел, "art!" повторяется семь раз (3:15; 9:18; 11:12; 23:39; 26:29; 53:64). Трижды мы находим "ap'arti" ("отныне") -слово, которым отмечен решающий для мира миг жертвы Христа, когда меняется все. Оно стоит в заключение общественного служения Христа в начале Страстной недели (Мф. 23:39), на Тайной вечере (26:29) и на допросе перед синедрионом (26:64). Не менее знаменательно это слово и в Евангелии от Иоанна, где его появление в тексте определяется священным порядком числа: семь раз "art!" употребляется, чтобы подчеркнуть настоящий момент при исцелении слепого (Ин. 9:19-- 25) и омовении ног (13:7, 33, 37), а также в прощальной речи Христа (16:12, 31). Трижды употребляется слово "доныне"/"доселе": "Ты хорошее вино сбе- per доселе" (2:10), "Отец Мой доныне делает" (5:17), "Доныне вы ничего не просили во имя Мое" (16:24). Трижды -- "отныне": "отныне будете видеть небо отверстым" (1:51), "Теперь (Так в православном каноне. -- Ред.] сказываю вам, прежде нежели то сбылось, дабы, когда сбудется, вы поверили..." (13:19). "Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его..." (14:7) Это слово помогает ощутить неповторимость деяния Христа и приложимо также и к тем моментам в дальнейшем развитии христианства, где это основополагающее "ныне", "теперь" вспыхивает вновь. Так оно звучит и в главе Откровения от Иоанна как первое слово Михайлова гимна, звучит во всей своей апокалиптичности [Стр.107]
      То, что борьба Архангела Михаила с драконом приходит к победе не без участия человека, обнаруживается в словах: "Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти" (Откр. 12:11). Это классический пример тому, что созерцаемые Иоанном видения нередко содержат лишь один аспект и могут быть дополнены. Судя по этим видениям, победу одержал Архангел Михаил со своими Ангелами. Гимн в свою очередь тоже односторонне описывает ситуацию словами: "Они победили его". "Они" именуются в гимне еще и "братия наши", а следовательно, "громкий голос", воспевающий гимн, который слышит Иоанн, это голос душ христиан, живущих по ту сторону бытия. Правомерны оба аспекта: и Михаил со своими Ангелами, но и человек, который может стать мечом Михаила на земле -"кровию Агнца".
      С низвержением дракона взгляд тайновидца вновь обращается к земле. Небесная жена как космическая душа человечества, облеченная в солнце, луну и звезды, влачит теперь свое существование в "пустыне", а с "прочими от семени ее" -- таким многозначительным мистическим словосочетанием обозначаются здесь христиане -- дракон сражается на земле (Откр. 12:17).
      Это один из явных парадоксов Апокалипсиса: на небесах торжествуют победу, а на земле -- словно никакого ликования и не было -- царствует антихрист. "Наверху" одержана решающая победа, но требуется еще какое-то время, прежде чем она скажется "внизу". Перед нами своего рода "сдвиг по фазе". В ст. 11:7 "зверь, выходящий из бездны", побеждает обоих свидетелей, и теперь это событие повторяется. "Дано было ему [зверю. -- Р.Ф.] вести войну со святыми и победить их" (Откр. 13:7). Это было "дано" зверю [Стр.108]
      так же, как Пилату "было дано .:. свыше" властвовать над жизнью и смертью Иисуса (Ин. 19:11). Переживание "безнадежности" тоже неотъемлемый этап "созревания" христианина. Только "терпение" (hypomone) и "смирение" позволяют "святым" выдержать на земле режим антихриста, ужесточающийся до отвратительной системы насилия ("никому нельзя будет ни покупать, ни продавать", кроме тех, кто принял "начертание на правую руку их или на чело их"). "Терпение святых" (Откр. 13:10) и несокрушимая их "вера" стоят как незыблемая скала посреди мира, в котором властвует антихрист.
      "Святые" с их терпением и верой одновременно осознают свою принадлежность вышнему уровню бытия. Иоанн созерцает в "великом городе" храм и молящихся в нем как своего рода "область Грааля", за пределами географии, на "незримой земле", -- так же и христиане, живущие в царстве антихриста, духовно объединяются в более высокой сфере, где они превыше злодеяний "зверя", -- это "гора Сион", которая тоже принадлежит "прорастающему" небесному Иерусалиму. На этой святой горе Иоанн созерцает Христа в облике Агнца и с ним сто сорок четыре тысячи. Послание к Евреям опять-таки говорит о "горе Сион" как о месте духовного сбора христиан. "Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живаго" (Евр. 12:22).
      Этим собравшимся вокруг Христа теперь, когда антихрист творит свои бесчинства, сообщается новая, более высокая способность/В голосе неба, который слышен сначала "как шум от множества вод и звук сильного грома", узнается "голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих"21 (Откр. 14:2). "Гуслисты" поют "новую песнь" (Откр. 14:3). Как мы помним, вначале эту "новую песнь" пели избранные существа ближнего к престолу круга -- четыре херувимских животных и двадцать четыре старца, у которых в руках тоже были гусли. Человек тогда участвовал в этом событии только восходящими к небу с фимиамом "молитвами святых". Теперь ситуация иная. Новая песнь, начавшаяся в кругу приближенных к престолу Бога, расходится вширь. На сей раз гуслисты и певцы не вышние существа внутреннего
      ________________________________________________________
      21 Ср.: Bock, Emil. Apokalypse. Stuttgart 1951: Posaunen und Harfen, S. 167. [Стр.109]
      круга, но другие, поющие теперь "пред" этими избранными. Кто эти "другие", подхватившие новую песнь, прямо не сказано. Они дают этой песни достичь слуха ста сорока четырех тысяч запечатленных, единственных на земле людей, вообще способных услышать небесную музыку. И не только услышать, но и "научиться" новой песни. Меж тем как в царстве антихриста всякому глубокому чувству людей грозит истребление, в душах "святых" под воздействием жертвы Христа прорастает совершенно новый мир чувств. В древних культурах звучали отголоски "старой песни" времен творения, изначального откровения. Древняя культура разрушается, и это знаменуют слова "повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его". Вместе с "Вавилоном" погибнет и все, что относится к "искусствам его". "И голоса играющих на гуслях, и поющих, и играющих на свирелях, и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества" (Откр. 18:22). "Новая песнь" -- это расцветающая благодаря приближению человека ко Христу новая "музыка", новый мир чувствования, новая культура. Однако она уже не падет в души, как "старая песнь", словно в сновидении, здесь необходимо напряжение внутренних сил, святое "обучение". Обучение это включает свободное, самостоятельное стремление человека сознательно работать над расширением собственного внутреннего мира. "Придите ко Мне все", -- говорит Спаситель, -- "научитесь от меня". Сто сорок четыре тысячи запечатленных "девственны" в своем душевном начале и "незапятнанны", их духовное начало не несет на себе трупных пятен "лжи". Эти сто сорок четыре тысячи в силу "запечатления", которое еще прежде выпало на их долю (Откр. 7:3), оказались способны уберечься от начертания зверя, от "charagma" (семь раз упоминается "charagma" "зверя": в ст. 13:16--17; 14:9, 11; 16:2; 19:20; 20:4). Печать на челе избранных превращается теперь в имя Агнца и Отца Его (Откр. 14:1). В первом предчувствии далекой цели, в шестом послании к Филадельфийской церкви дается обетование: "и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое" (Откр. 3:12). [Стр .110]
      Эта троица имен превращается в двоицу в ст. 14:1, чтобы наконец в свершении небесного Иерусалима соединить воедино имя Отца и Агнца (Откр. 22:4). "И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их". Это процесс, в котором троица сначала разделяется, а затем вновь соединяется в гармонию. В ст. 14:1 во главе угла стоит аспект жертвы.
      В ст. 14:12 в седьмой и в последний раз говорится о "терпении святых", которое отныне близко к воздаянию.
      После того как ряд семикратно повторяющихся слов о "терпении" закончен (в ст. 1:9; 2:2,3, 19; 3:10; 12:10; 14:12), начинается еще более мощный апокалиптический ряд из семи повторов другого мотива -- обетования блаженства (в ст. 1:3; 14:13: 16:15; 19:9; 20:6; 22:7, 14), которые с этого момента следуют друг за другом все более плотно. В ст. 14:13 звучит: "отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе". Как и в гимне Архангела Михаила (Откр. 12:10), здесь тоже присутствует знаменательное слово "отныне" (arti). Здесь как бы чувствуется вопрос, загадка. Разве в гл. 7 Откровения не воспевалось уже блаженство мучеников и можно ли это превзойти? Почему же теперь говорится -- "отныне"? Опять же не стоит слишком напрямую, средствами привычной нам дискурсивной логики подходить к такой проблеме. В апокалиптическом сознании временные соотношения переживаются по-иному. Предыдущий раз слово arti ("ныне") встречалось в начале гимна Архангела Михаила в ст. 12:10 и, как видно из продолжения главы об антихристе (13), было "предвосхищением" -- в вышнем мире победа уже одержана. Второе "arti" (в форме "отныне" в ст. 14:13) по сравнению с первым есть "послесловие", обращение к свершившемуся. Нечто уже осуществленное только теперь высвечивается в окончательной победоносной осознанности. Так и мученики, о которых прежде шла речь, "умерли в Господе". Но когда прозвучала седьмая труба, все уже вступившее в силу опять предстает в совершенно новом свете, по аналогии с процессом познания, когда нечто давно известное вдруг как бы поворачивается новой стороной.
      Как и при первом явлении мучеников в ст. 6:11, в ст. 14:13 слово "успокоятся" ("Они успокоятся от трудов Своих") означает не кладбищенский покой, но некий глу- [Стр.111]
      бокий вздох духа. Апокалипсис вновь и вновь показывает, что умершие не пребывают в праздности. "Успокаиваются" они от "трудов", от мучений, сопутствующих любому земному деянию. Адам и Ева после грехопадения не были "осуждены к трудам" -- ведь они прежде возделывали и охраняли райский сад. Как проклятие ощущаются труды, связанные с "волчцами и терниями". Вот от этого негативного элемента земной деятельности и освобождаются святые, дабы совершать деяния, которые могут происходить в спокойной гармонии. "Покой" их не нарушается -- нет больше ни долгов, ни земных грехов. Труды, которые совершены человеком на земле, не ограничены тем, что есть, так сказать, "тело их поступка". Проистекая от человека, труды его определенным образом одушевлены сообразно его чувствам и несут в себе определенную духовную "интенцию". "Доброе дело", совершенное с эгоистической целью, не является "добрым", ибо "тело поступка", которое со стороны, возможно, и выглядит вполне благопристойно, оскверняется корыстной оглядкой на цель. Человеческие поступки суть конкретные сверхчувственные существа; следуя по пятам за совершившим их человеком, они становятся после смерти реально ощутимы. Деяния же тех, о ком в ст. 14:13 Откровения говорится как об отныне блаженных, не нарушают их покой в посмертном бытии, но, напротив, способствуют тому, что умершие праведники могут пережить в духовном покое вздох облегчения -- ибо "дела их идут вслед за ними". Обетование блаженства умершим подводит к пришествию Сына Человеческого на белом облаке, и это пришествие, как уже отмечено, не совпадает в Апокалипсисе с концом мира.
      Несколько видоизмененный мотив "новой песни" встречается в третий и последний раз в гл. 15, где подготавливается излияние чаш гнева Божия, которое с необходимостью предшествует последнему свершению. И снова здесь заметен шаг вперед. Впервые, в ст. 5:8, эту песнь пели вышние существа ближайшего к Богу круга. В ст. 14:2 "новую песнь" уже подхватывают более отдаленные круги, так что она достигает ста сорока четырех тысяч избранных, которые вознесены на гору Сион и учатся этой песни. Здесь под гуслистами и певцами однозначно подразумеваются [ Стр.112]
      христиане, "победившие зверя" (15:2) и тем вызволившие себя из области, где властвует "зверь", из области насилия, совершаемого начертанием имени его. Они стоят на "стеклянном море", чей первозданно чистый кристальный мир явлен теперь смешанным "с огнем" -- вышнее единство яснейшей чистоты и жаркого огня любви, к которому теперь продвинулось мировое бытие от своего изначально сотворенного облика. Ведь провидец впервые созерцал "море стеклянное, подобное кристаллу", в начале, в великом видении престола в гл, 4 (4:6). "Победившие зверя" играют на "гуслях Божиих". Некогда Давид своей игрой на гуслях заставлял злого духа отступить от Саула. На этот раз "новая песнь" получает другое именование -- "песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца" (Откр. 15:3). Образцом эсхатологического события является в апокалиптической традиции великий переход через Чермное море после исхода из обреченного казням Египта. Исход из Египта совершался под знаком жертвы пасхального агнца. Исход из погружающегося в бездну, запечатленного "зверем" мира становится возможен благодаря жертве истинного пасхального Агнца.
      Словами о "победивших зверя и образ его", о вышедших из заколдованного круга, из области "зверя", и в "песни Моисея" возвещается предстоящий теперь великий "исход", "exodus", прологом которого являются все случившиеся прежде события исхода. В притче о пшенице и плевелах тому и другому дано прорастать друг в друга, пока не наступает время жатвы, когда одно отделяется от другого. Живущие на земле христиане в терпении сносят режим "зверя". Люди же, уклоняющиеся от Бога, продолжают ожесточаться (Откр. 16:9,11,21). "Великая блудница" -- "Вавилон" -- "упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых" (Откр. 17:6). В земном мире, которого не коснулось христианство, который явлен как "великий город Содом и Египет" и изображен в виде поверженного в конце концов в бездну "Вавилона", противоположного образу небесного Иерусалима, -- в этом нехристианском мире "найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле" (Откр. 18:24). Звучащий с неба призыв: "Выйди от нее [т. е. от блудницы, [Стр. 113]
      из Вавилона. -- Р.Ф.], народ (loas) Мой" (Откр. 18:4) -- знаменует последний "exodus", последний исход. Засим следует катастрофа "великого города", которая, согласно ст. 16:19, предваряется рядом стадий падения.
      За гл. 18 следует видение "всадника на белом коне" и его воинства. Здесь Христос именуется своим высочайшим именем -- "Слово Божие" (Откр. 19:13). "Я воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый" (Откр. 19:14). Кто же это, что это за воинство следует Слову Божию? Совершенно отчетливо сказано об этом в одном из предшествующих пассажей Апокалипсиса. После того как уже в ст. 16:16 месту решающей битвы провидчески дано имя Армагеддон, в ст. 17:14 дается предвидение самой этой битвы. Вражьи силы "будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званые и избранные и верные". Здесь появляется тот же эпитет, что и в ст. 19:16: "Царь царей и Господь господствующих". Этот титул вполне под стать великим царям Востока -- вновь, как уже часто бывало, Апокалипсис прибегает к устоявшимся оборотам, наполняя их совершенно новым смыслом. Здесь царский титул обозначает не обладателя сверхвласти. Его нужно понимать вполне буквально: "Господь господствующих". Христос может открыть свою истинную, действующую в человеке суть, только когда Он повелевает не рабами и не попутчиками, но когда за ним добровольно идут зрелые, сознающие свое "я" люди, которые сами внутренне властвуют собою, "царствуют" в своем "я". Пролог Евангелия от Иоанна гласит, что Христос пришел "к своим" (idioi), которым именно благодаря пробудившейся в них силе "я" должно было бы стать "Его", но они, искалечив свое "я" в эгоизме, не приняли Его: "пришел к своим, и свои Его не приняли" (Ин. 1:11), -- однако это отвержение Христа не было всеобщим: "А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими" (Ин. 1:12). Принявшие Христа в свое собственное бытие как великое "самоотверженное "Я"" суть поистине "Его". Они не те, кого называют "правителями", "господами", но они поставили внутреннюю властную силу "я" на службу Христу, который, говоря словами Новалиса, есть [Стр.114]
      ""Я" из всех "я"". При упоминании "всадника на белом коне" порядок слов изменен, здесь начинается с "царя": "Царь царей, Господь господствующих" (Откр. 19:16). Воинство Христа в ст. 17:14 характеризуется трояко: званые -избранные -- верные. Слова "званые и избранные" приводят на мысль финал притчи о брачном пире: "ибо много званых, а мало избранных" (Мф. 22:14). Как и у Матфея, в Откровении эти слова приведены в связи с "браком". Стихам о сидящем "на белом коне" предшествует возглас: "Ибо наступил брак Агнца!" (Откр. 19:7) Небесный жених сочетается браком с земным человечеством. Их соединение знаменуют образы брака и пира. "Блаженны званые на брачную вечерю Агнца" (Откр. 19:9). Одеяние жены Агнца описано как "виссон чистый и светлый (lampros)" (Откр. 19:8); по сравнению с упомянутым ранее "белым" (leukos) одеянием это как бы выше ступенью. Прилагательное "lampros", "сияюще светлый", употребляется затем при описании светлой, как кристалл, реки жизни в небесном Иерусалиме (Откр. 22:1) и при описании утренней звезды -- "звезда светлая и утренняя" (Откр. 22:16) и ранее при описании семи Ангелов с чашами гнева Божия, которые "вышли из храма ... облеченные в чистую и светлую льняную одежду" (Откр. 15:6). В такой же "виссон белый и чистый" облечено воинство Христа (Откр. 19:14). Слово "виссон" (byssinos), которое стоит здесь вместо "льняных одежд", до этого пассажа в Откровении не употреблялось для описания белых одеяний блаженных душ. Этим словом обозначен особенно тонкий лен, а значит, перед нами опять-таки новая ступень на пути к совершенству. Точно так же незадолго до того охарактеризовано брачное одеяние жены Агнца (Откр. 19:8).
      Согласно пророческому видению в ст. 17:14, воинство это не Ангелы, а люди, христиане. Они тоже причастны к возникновению белых льняных одежд, о чем опять-таки сообщает один из разъясняющих стихов: "И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых" (Откр. 19:8). "Праведность святых" в оригинале буквально передается словом "dikaiomata", "признанное законным". Лука говорит о Захарии и Елисавете, что они были "dikaiomata", "праведны пред Богом, поступая по всем заповедям и уставам Господним беспорочно" (Лк. 1:6). Это "dikai- [ Стр.115]
      omata" святых есть материал, из которого сделано "одеяние невесты", равно как и одежды воинства Христа.
      И снова указано на тот важный вклад, который должен прийти от людей для того, чтобы спасительное деяние Агнца стало действительным благом. Созвучие ст. 17:14; 19:8 и 19:14 позволяет угадывать между строк Апокалипсиса продолжающееся развитие. В потустороннем бытии христиан мы вновь усматриваем более высокую ступень. Они трудом создали 6рачную одежду; как раз "виссон" приводит на ум долгую многотрудную работу, необходимую для его изготовления. И каждый из них "на белом коне". В образном языке мифов и сказок этот конь соотносится с интеллектом, с силой разума. При снятии первых четырех печатей чистая светоносная сила мысли является сначала как белый конь, затем привнесенные эмоции омрачают эту мысль -- является рыжий конь, затем мысль попадает в плен к силам земной тяжести и обнаруживается лишь в "весомом" -является конь вороной, и наконец мысль, ставшая материалистической, подпадает под власть самой смерти-- является конь бледный". Приятие Христа должно проникнуть силы чувствования человека -- это "новая песнь", -- но не должно останавливаться и перед силами мышления и воления. Разум, которому все более грозит опасность стать добычею мертвой механической мысли, тоже будет освобожден через одухотворение. Для будущего земного человечества это чрезвычайно важно. Если человечество не устремит способности Познания к сверхчувственному, то при всей интеллектуальной рафинированности впадет в варварство. В видении Иоаннa "белый всадник" указывает на то, что новое пришествие Христа произойдет силою одухотворенного интеллекта. Орудие духовного познания, т. е. познания Святого Духа, -- меч Логоса, Слова Божия. Подобно тому как существует "вечная женственность", существует и "вечная мужественность", То и другое должно служить Христу.
      В следующей главе мы видим бесплотные души в их последнем восхождении. Начинает сбываться заключительное обетование посланий: "Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем" (Откр.. 3:21). Как и в великом видении престола в гл. 4, тайновидец позволяет нам шаг за шагом проследить становление созерцательного образа: сначала [Стр.116]
      "престолы", затем являются образы сидящих на них, и наконец можно распознать, кто же они,-- это души мучеников за свидетельство Христово. Очень важно, что здесь опять, как в начале всего ряда видений о бесплотных, употребляется слово "psychai", "души" (Откр. 6:9 и 20:4). Этот ряд образов начинают "души убиенных" "под жертвенником", затем являются те, что в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках, затем -- гуслисты и певцы "новой песни", далее -- воинство на белых конях. И теперь, в заключение, еще раз подчеркнуто стоит слово "души". Воскресение тела на Страшном суде здесь еще не состоялось. Лишившиеся плоти получают здесь обетование блаженства как причастные к "первому воскресению": "Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом" (Откр. 20:6). Однако это еще предварительная ступень -жизнь, даже если человек "и умрет", преодоление "второй смерти", стремящейся по смерти тела омрачить душу. "Первая смерть" (прямо она так не названа, однако это название выводится по смыслу из выражения "смерть вторая"), смерть тела, может быть преодолена только через "второе воскресение" (оно тоже так впрямую не называется, однако и это название выводится из выражения "первое воскресение"), стремящееся к конечной цели.