— Все прошло. Прошло.

— Огонь… — Хриплый, неразборчивый шепот, но это были слова, их можно было услышать, и священник поспешил закрепить связь между ними.

— Его больше нет. — Дэмьен позволил себе утешительную ложь. — Он погас.

Глаза медленно открылись. Это были новые веки, гладкая, бледная кожа, испачканная кровью и пеплом. Какое-то время Охотник бессмысленно смотрел в потолок, затем вздрогнул и тихо застонал. И закрыл глаза.

— Таррант. Слушай меня. Ты уже не там. Ты в безопасности. Все кончено. Ты с нами. — Дэмьен подождал немного. — Ты понял?

Веки вновь приподнялись, в уголках глаз блеснули кровавые слезы. Минуту-другую серебряные глаза смотрели перед собой, ничего не видя. Потом Охотник повернул голову — медленно, преодолевая боль, — и встретил взгляд Дэмьена. И священник ужаснулся, увидев в его глазах бессмысленную пустоту.

— Где… — выдохнул Охотник. — Где это?

— Мы в пещере, недалеко от поверхности. То есть, если судить по земной Фэа. — Дэмьен запнулся. — Скажи нам, что тебе нужно. Скажи, как мы можем тебе помочь.

Светлые глаза вновь закрылись, как будто у Охотника не хватало сил даже смотреть.

— Еще крови, — прошептал он. — Но ты помочь не сможешь. Я взял у тебя больше, чем может выдержать твое тело.

— Джеральд! — Это была Сиани. Она подползла к Охотнику и уже было дотянулась до него, но Дэмьен оттащил ее назад. — Но я могу…

— Нет, — отрезал священник.

— Но я не ранена. Я не потеряла…

— Нет.

— Дэмьен!

— Сиани, подумай! Он принимает то обличье, которого больше всего боятся его жертвы. Если он получит пищу от тебя, то станет подобен этим тварям. Тем, кто напал на тебя, тем, на кого мы охотимся. Не думаю, чтобы он смог сейчас справиться с собой. Не думаю, что мы можем сейчас рисковать.

— Но если мы не…

— Он прав, — просипел Охотник. — Не надо рисковать… — Он вздрогнул, будто от скрытой боли. — Я могу причинить вам вред. Я могу даже убить вас. Но… Я скорее умру, чем сделаю это.

Дэмьен с минуту наблюдал за Таррантом — тот еле дышал, еле шевелился, — затем спросил:

— Ты можешь восстановиться?

Охотник поднял руку к лицу и потер глаза. Пальцы были уже целы, но в крови. Хлопья обугленной кожи сыпались с лица, когда он тер щеки, и открывалась новая, гладкая, белая.

— Похоже… да, смогу. Они не сделали со мной ничего такого, чего не исцелило бы время. Ни с телом, ни с чем иным.

Он попытался сесть, но обессиленно повалился на спину.

— Сколько?.. — выдохнул он.

— В огне? Восемь дней — Сиани подсчитала.

— А кажется, целую вечность…

Посвященный с трудом переводил взгляд на Сиани, на Хессет, на утыканного. На последнем задержался, и в серебряных глазах мелькнула искорка мимолетного любопытства. Затем слабость взяла верх, и он откинул голову. И прошептал:

— Ты спас мне жизнь.

Светлые глаза обратились к Дэмьену, и в глубине их, за болезненной мутью, блеснуло что-то знакомое. Проблеск сардонического юмора. Ободряющий признак.

— Не ожидал от тебя.

— Угу. Я тоже. — Священник поднялся на ноги, отряхивая затвердевшую грязь, приставшую к одежде. — Справишься дальше сам, ладно? Восстановишь себя, если получится. — Он обернулся к Хессет. — Слушай, Потерянный может покараулить? Больше ни у кого сил не хватит.

Красти пробормотала что-то на своем языке, утыканный поворчал в ответ. Но согласился, и звуки его речи показались Дэмьену уже чем-то знакомым.

— Ну и ладно.

Он привернул фитиль лампы, экономя масло: от того, что они взяли с собой, осталось едва полфляжки. Когда и оно закончится… Дэмьена передернуло. Придется постоянно поддерживать Видение.

— Давайте-ка поспим, — предложил он остальным. — Может, больше и не придется.

И рухнул на землю словно подкошенный, лишившись последних сил от усталости, от потери крови, от череды бессонных ночей. Он откинулся на кучу одеял и платья и слушал, как колотится сердце в груди и вздрагивает от ударов крови расслабленное тело. Потом он медленно соскользнул во тьму. Ласковую, уютную, гостеприимную тьму.

В первый раз за восемь дней ему не приснился огонь.

Когда он проснулся, что-то изменилось. Какое-то время он не мог сообразить, в чем же неправильность, — его одолевало головокружение от недавней потери крови, мешая думать ясно. Да, там, где он оставил лампу, свет не горел. Да и самой лампы там не было. Он оглядел пещеру и заметил искорку в дальнем конце зала. С нею рядом двигалась высокая фигура, временами заслоняя слабый свет, так что Дэмьен оказывался в полной темноте.

Таррант.

Очевидно, он отыскал свою одежду — то, что спасла Сиани, — и умудрился натянуть шелковую рубаху и узкие шерстяные штаны, так что большая часть его израненной кожи была скрыта от света. Там же, где она все-таки виднелась — на кистях, на ступнях, — взгляд поражала меловая бледность, полностью лишенная живых цветов. Дэмьен никак не мог сообразить, нормально это или нет.

Охотник снял крышку с фонаря, отвернул фитиль и поднес к поверхности странно изогнутой колонны. Приближаясь, Дэмьен увидел, что пальцы посвященного коснулись искрящегося камня, пробежали по желобчатой поверхности. Потом еще раз, помедленней.

— Так не бывает, — услышал он шепот. — Быть не может.

Дэмьен присмотрелся к известковому натеку. Он отличался любопытной формой и весь был покрыт мелкими складочками. А в остальном такой же, как другие. Дэмьен за эти дни видел достаточно пещерных натеков, чтобы терять время на пустое разглядывание.

— Он не такой, как должен быть, — прошептал Охотник. — Они все неправильные. Каждая колонна в этом зале, каждый сталактит, соединившийся со сталагмитом. Совершенно неправильные.

Посвященный удивленно покачал головой — и только по этому простому, осторожному движению Дэмьен понял, как тот еще слаб.

— Что это? — тихо спросил священник.

Таррант привернул фитиль, сберегая масло. Потом положил ладонь на шишковатую поверхность. Пальцы были тонкие, слабые, как и он сам.

— Посмотри на трещины. Они появляются, когда земля двигается и приподнимает колонну. Минеральный раствор просачивается и затекает, затягивает трещины, но остаются шрамы. Тысячи шрамов.

Рукой, в которой был фонарь, он указал Дэмьену на множество образований, которых тот раньше не заметил. Упавшие сталактиты. Расколотые колонны. Искромсанный камень, который смотрелся дико и странно.

— Видишь? — выдохнул Охотник. Он осветил ближнюю тонкую колонну; присмотревшись, Дэмьен разглядел, что она расколота аккурат посередке, и верхняя половина ее не совпадает с нижней. — Это не результат вторичной вибрации. Мы как раз в зоне сдвига. Земля сдвинулась как раз здесь, под нами, и пещерные образования отразили удар. Горизонтальный сдвиг, вдоль направления толчка. Камень разрушился…

Таррант держался рукой за колонну, даже опирался на нее. Дэмьен с трудом преодолел желание подойти и поддержать его самому.

— Но свежих следов здесь нет, — шептал посвященный. — Вообще нет. Ни здесь, ни везде, где я смотрел… Этого быть не может. Не может быть. Все разрывы срослись, но на это требуются века… — Он качнул головой. — И я должен поверить, что здесь не было сдвигов? Столько времени? Это противоречит законам природы.

— Ракхи говорят, что здесь давно не было землетрясений. Лет сто по крайней мере.

— Я не это имею в виду. Совсем не это. Что такое землетрясение? Серия вибраций, сообщающая нам о том, что кора планеты задвигалась под нашими ногами. Мы узнаем об этом движении только тогда, когда оно нас беспокоит. Но земля может двигаться так медленно, что никакими нашими инструментами не уловить, а результат, в конце концов, тот же самый. На коре планеты отражаются те процессы, которые происходят в ее ядре. Как они могли вдруг остановиться? Да еще остановиться только в одном месте, когда вокруг продолжается нормальный процесс? А он продолжается, я проверил. Вся земля вокруг нормальная, совершенно нормальная. Кроме этого места. Почему?

— Наш враг выстроил свою цитадель точно на линии сдвига, — напомнил Дэмьен. — Ты говорил, что так может поступить только глупец. Но если в его распоряжении вся энергия здешних мест и он может удержать земную кору от сотрясений…

Посвященный посмотрел на него как-то странно.

— Ни один человек не может так Связать землю, — заявил он. — Ни один человек не может даже надеяться заклясть столько энергии, чтобы противостоять давлению внутрипланетного ядра. И вот что… — Он отвернулся. Закрыл глаза. И выдал: — Хозяин Лема — женщина.

— Что?

— Держатель душ — женщина, — хмыкнул Таррант. — Наш враг. Мой палач. Строитель Дома Гроз. Женщина.

Какое-то время Дэмьен не знал, что и сказать. Затем с усилием выдавил:

— Это не имеет значения.

Охотник яростно обернулся; воспаленные глаза налились кровью.

— Не валяй дурака, — рявкнул он. — Конечно же это имеет значение! Дело не в половых признаках, дело в силе. Простой телесной силе. Что ты знаешь об этом, ты, родившийся сильным и большим? Ты можешь защитить себя от любой физической угрозы. Что ты можешь знать о том, что происходит в душах слабых, уязвимых со всех сторон? Когда на темной улице ты слышишь шаги за спиной, ты что, боишься, что тебя похитят? Изнасилуют? Одолеют с помощью простой физической силы? Или ты чувствуешь уверенность, когда под ногами — прочная земля, в руке — надежное оружие и ты способен справиться с любой мыслимой угрозой? Можешь ли ты вообще понять, что значит не иметь такой уверенности и на что может решиться человек ради того, чтобы ее достичь?

— А ты, значит, понимаешь?

Охотник вспыхнул.

— Я был младшим сыном из девяти, священник. Мои братья пошли целиком в отца — и телосложением, и нравом. Здоровенные, грубые звери в образе людей, они были совершенно уверены, что нет такого врага на всей Эрне, которого нельзя было бы свалить с ног, хорошенько ему врезав. Я рос среди них, и только я один унаследовал наружность матери. У меня тогда не было ни знания, ни власти. Теперь подумай о том, как могут быть жестоки такие люди — особенно дети, — как могут быть жестоки такие братья и как жесток был мой век — ведь я родился в конце Темных Веков. И скажи мне, что я не понимаю. — Он отвернулся. — Очень хорошо понимаю.

— Они умерли, — процедил Дэмьен. — Все умерли. Не прошло и пяти лет после того, как ты исчез.

— Это было первое, что я сделал, когда получил власть — и моральную свободу — изменять мир по своему вкусу. И эти восемь убийств до сих пор остаются одним из самых моих приятных воспоминаний. — Холодные глаза смотрели на Дэмьена, пронизывая его насквозь. — Кем они были для меня, тем мы с тобой являемся для нее. Весь мир для нее то же самое — то, чем надо овладеть, что надо победить. Сломать. Понимаешь? Энергия сама поглощает себя; она питается ею, и требует еще, еще и еще… Это как наркотик, который исподволь овладел ее телом. Она живет сейчас только для того, чтобы утолить жажду тела, притупить чудовищный голод… — Он сморщился, точно от боли. Как будто внезапно вспомнил что-то ужасное. — И скажу тебе, священник… Я уже встречал такой голод. Не такой слепой, не такой безудержный… но со временем он мог стать именно таким. И стал бы, если бы не влияние Сиани.

Дэмьену потребовалось время, чтобы осознать, о чем он говорит. Но вот он понял — и что-то сжалось внутри.

— Ты говоришь о Сензи?

Таррант кивнул:

— Да. Я думаю, что таким бы и стал этот человек, если бы его голод рос бесконтрольно, если бы он продолжал расти, точно злокачественная опухоль, пока не пожрал бы самую душу, взрастившую его. Пока не осталась бы одна пагубная страсть, столь ужасная, что тело могло бы жить, лишь служа ей.

— Но это значит, что он… что она непосвященная.

— Я не уверен, что она — посвященная, — тихо сказал Таррант. — Я даже… — Он запнулся и прикрыл на мгновение глаза. — Не здесь, — прошептал он. — Не сейчас. — Он посмотрел вверх, как будто выискивал отверстия в источенном водой потолке. — На поверхности. Там я узнаю точно. Если здесь есть какое-то Творение, оно должно быть там, где потоки сильнее. Там я смогу прочитать.

— Что именно?

Таррант колебался.

— Кое-что настолько безумное, что я и сказать сейчас не могу, — протянул он. — Но я ведь видел, собственными глазами видел, что она безумна. Боже милостивый, если она настолько слепа… Нет. Не буду говорить сейчас, пока не удостоверюсь.

Серебряные глаза вспыхнули ненавистью — и, казалось, она придала ему сил. Он медленно отделился от колонны и стоял теперь без поддержки. Но Дэмьен видел, что он дрожит.

— Она смогла поймать нас, потому что она знает, кто мы, — объявил Таррант. — Она знает слабые места каждого из нас. Но если я думаю правильно… Я тоже знаю о ней многое.

Светлые глаза остановились на Дэмьене, и в их глубине священник заметил слабый, неясный, еле видимый блеск, но это был лишь отблеск прежней власти, впервые с тех пор, как он пришел в себя.

— И жалеть ее я не буду, — пообещал Охотник.

Поверхность планеты промерзла насквозь, и гребни сугробов, наметенных ветром, вздымались как волны застывшего моря, схваченные морозом посреди движения. Вдали виднелась башня врага, черный чирей, вспухший на белой земле. Таррант осмотрелся и указал куда-то в сторону. Глаза его сузились, точно он пытался разглядеть что-то далекое. Что? Домина светила достаточно ярко, и темное Фэа ушло под землю. Даже задействовав Видение, Дэмьен не заметил ничего особенного. Что такого мог увидеть посвященный, чего не углядели обычные люди?

Они пошли за ним, увязая в глубоком снегу. Таррант, казалось, совсем ожил, но его, наверное, просто подгоняла жажда мщения. Дэмьен гадал, долго ли он продержится.

Посвященный вел их прямиком через сугробы глубиной по колено, через обледеневшие овраги и перед каждым препятствием останавливался, осматривался и слегка менял направление. Он не говорил, что ищет и долго ли собирается таскать их за собой. Дэмьен знал, что Тарранту не вредит холод, снег и лед, но все равно всякий раз вздрагивал, когда ветер вздувал шелковую рубашку, облеплявшую тощее тело. Сколько еще он сможет пройти, ведь его поддерживают лишь несколько глотков крови?

Но вот Охотник остановился и застыл. Его внезапная настороженность напомнила Дэмьену зверя, навострившего уши, почуяв опасность. Потом посвященный снова заковылял вперед, уже быстрее, потому что склон горы здесь покрывал снежок глубиной до щиколоток. Вдруг он упал на колени и вновь застыл, коснувшись ладонью белой поверхности. Его тело напряглось, как будто ловя малейший звук. И вдруг он принялся разгребать снег. Через мгновение Дэмьен был уже рядом и помогал. Он в который уже раз попробовал Видение в надежде хоть краешком глаза разглядеть то, что видел посвященный, но хотя потоки текли сразу под слоем снега и было явственно видно, что они обтекают какое-то препятствие, Дэмьен, как он ни силился, не смог понять, что именно откапывает его спутник.

Пока его пальцы не коснулись чего-то — не земли, не камня, не замерзшего растения.

— Нашел, — пробормотал он, и Охотник помог ему очистить предмет от снега. Это был диск из черного оникса, изрезанный причудливым узором. Снег застрял в бороздках и проявил рисунок. Дэмьен пытался понять, что это такое.

Наконец понял и взглянул на Тарранта. И сказал, сам себе не веря:

— Талисман от сотрясений?

Сиани опустилась на колени рядом с ним и осторожно потрогала резную поверхность белыми от холода пальцами.

— Но что он охраняет? Цитадель отсюда далеко…

Охотник же смотрел на свою находку, словно сам не веря себе. Потом медленно потянулся к мечу. И вытащил его. Вспыхнул холодный огонь лезвия, вдвойне яркий на фоне снеговой белизны. Дэмьен вспомнил, как эту силу использовали в последний раз — и его передернуло. Но Сиани смотрела на меч — и на Тарранта — с жадностью.

— Вам лучше отойти, — тихо сказал Охотник. — Может быть, вам придется очень быстро бежать.

— Что ты собираешься сделать? — спросила Сиани.

— Посмотрю, с чем он связан. Чем он управляется. — Охотник коснулся ладонью заледеневшей поверхности талисмана; снег прилипал к его пальцам и не таял. — Посмотрю, что он охраняет, — тихо прошептал он.

Все отошли за его спину. Они были слишком зачарованы, чтобы чувствовать холод, и снег, и режущие удары ледяного ветра. Дэмьен слышал, как Хессет что-то объясняет утыканному быстрым шепотом, но что на самом деле понимала она сама? Он увидел, как Охотник сжал меч в обеих руках, как он укрощал его энергию, чтобы использовать ее, чтобы проследить связи талисмана…

…и как из диска вырвался ослепительно яркий луч. Бледно-голубой свет взметнулся над резной крышкой, изогнулся и рассыпался дугообразными струями сияющей лазури. Огненная ветвь ударилась о землю невдалеке от них, и снег взорвался и взметнулся вверх, обнажив замерзшую землю. Когда облако рассеялось, они увидели в лунном свете мерцающий отблеск. Еще один талисман. Резной узор на нем горел голубым пламенем. Южнее — новая вспышка, потом еще… И вскоре над всей землей в округе заколыхались белые снеговые султаны, потом вспыхнули огни талисманов, и мерцающая энергетическая сеть связала их воедино.

Дэмьен взглянул на Тарранта. Изможденное лицо посвященного напряженно застыло, он пытался удержать контроль над холодным огнем. «Энергия приходит к нам снаружи, — подумал священник, — но воля, которой она подчиняется, должна идти изнутри». Было видно, что Охотник слабеет. Он закрыл глаза и упал на колени. Меч ударился о землю, ярко вспыхнул, и энергия, что исходила из него, с шумом всосалась обратно в заговоренную сталь; Таррант пошатнулся. Дэмьен с усилием остановил себя — он тут не поможет, ледяная мощь уничтожит его прежде, чем он коснется Охотника. Как называли Потерянные этот меч? Пожиратель душ? Он обернулся к Сиани, боясь, что та бросится на помощь, не зная, как это опасно. Но хотя глаза женщины не отрывались от посвященного, она не двинулась с места. Вместо этого она пошарила в кармане куртки и извлекла оттуда два предмета: складной нож и листок бумаги. Дэмьен разглядел почерк Сензи, пока она дрожащими пальцами сворачивала бумажку в кулек. Он рванулся было, поняв, что она делает, и замер. И заставил себя взять из ее руки бумажный конус, чтобы она смогла открыть нож. И воспользоваться им.

Она быстро полоснула по основанию большого пальца, слегка порезав кожу. Максимум крови, минимум ущерба. Дэмьен держал импровизированную чашку, а она сжимала кулак, выдавливая в нее тонкую струйку крови. Священник пытался понять, дрожит ли его рука. Или он уже приучился не считать непомерно высокой ценой то, в чем нуждается Охотник?

Когда чашка наполнилась, Сиани забрала ее у священника и опустилась на колени рядом с Таррантом. Его ноздри вздрогнули, почуяв запах того, что она принесла; в серебряных глазах вспыхнул голод. Но он отвернулся и хрипло прошептал:

— Пожалуйста. Не надо. Я не могу.

— Рана уже нанесена, — тихо сказала Сиани. — Кровь уже вытекла. Ты не повредишь мне ничем, если возьмешь ее. — Он не ответил, и она прошептала: — Джеральд. Прошу тебя. Здесь нет риска. — Кровь капала из ее руки, пятная снег, застывая пурпуром в сиянии холодного огня. — Ты нужен мне.

— Разве вы не понимаете? — выдохнул он. — Я держу слово. И только то, что я его держу, не дает мне стать таким, как она. — Вздрогнув, он мотнул головой в сторону цитадели. — Разве вы не знаете, что такое привычка к наркотику? К пище, энергии — все равно. Если не сдерживать ее своей волей, она пожрет тебя…

— Честь — одно дело, — вмешался Дэмьен. — Глупость — совсем другое. Возьми кровь, ты, или я должен сам вылить ее в твою проклятую глотку?

Светлые глаза встретили его взгляд. И Охотник медленно кивнул.

— Верю, что ты это сделаешь, — прошептал он.

— Возьми.

Посвященный медленно отнял одну руку от меча и коснулся руки Сиани. И поднес бумажную чашу ко рту, и выпил. Дэмьен увидел, как дрожь пробежала по его телу, когда он впитывал драгоценный напиток. Наслаждение? Боль? Таррант не протестовал, когда она вновь наполнила чашу, и не отказался от ее дара. Пока он пил, Дэмьен взял полоску ткани, приготовленную когда-то для перевязки, и протянул ее Сиани. Та плотно обмотала руку.

Когда все было кончено, Охотник пошевелился. Медленно, с усилием он засунул меч в ножны, и Сотворенная защита спрятала его мощь. И даже Таррант вздохнул — казалось, с облегчением, — когда холодный огонь скрылся из виду.

— Ну, рассказывай, в чем дело? — Дэмьен ткнул пальцем в разрисованный камень у его ног. — Что это за штуки?

Прежде чем ответить, Охотник глубоко вздохнул.

— Наш враг защитил кору планеты, — сообщил он слегка дрожащим голосом.

— Зачем? — спросила Сиани.

— Видимо, чтобы Связать разлом. — Голос Охотника упал до шепота. — Остановить движение земли.

— Но ты же говорил, что это невозможно.

— Надолго — невозможно. Но если и не рассчитывать надолго, если ослепить себя мечтой о могуществе…

Он оглядел заснеженные горы, опутанные сияющей паутиной холодного огня, накрытые огромной сетью талисманов, что тянулись миля за милей строго по прямой. Тысячи бездействующих Творений, что втягивают в себя земную энергию, которая высвобождается при движении планетной коры.

— Я говорил, что она безумна, — прохрипел он, — я так думал. Но чтобы настолько… Бог мой. Когда это все рухнет — а оно рухнет рано или поздно, — как она думает, что произойдет? С ней, со всем, что она здесь понастроила?

— Думаешь, талисманы не выдержат?

— Как они могут выдержать? Энергия Фэа — величина постоянная. Давление в месте разлома постоянно растет. Вначале здесь, возможно, и хватало энергии, чтоб Связать землю в каком-то одном месте… Но теперь? Больше века давление копилось под спудом. Все больше и больше Фэа требовалось для поддержания статус-кво — и посмотрите, как ослабели здешние потоки. Куда пропадает энергия, если земля не движется?

Дэмьен обратился к Хессет:

— Что говорит ваш народ? Когда Хозяин Лема появился здесь впервые, в горах шли непрерывные грозы. Прошло время — и теперь их почти не бывает. — Он повернулся к Охотнику. — Здесь все время горел свет. Энергия светилась. Избыток.

— Вначале энергии было более чем достаточно для ее целей, — пробормотал Таррант. — Когда земля сдвигалась, к поверхности поднималась свободная энергия. Эти талисманы ее Связывали, а излишки стекали в небо. То, что оставалось, можно было смирить. Впитать в себя.

— Но зачем? — спросила Сиани. — Чего она хотела?

Серебряные глаза обратились к ней.

— Зачем Сензи похитил Огонь? Почему непосвященные так тянутся к свободной Фэа, рискуя погибнуть, лишь бы утолить неутолимую жажду? Каждый раз, когда Джаггернаут сотрясают толчки, находится дурак, который пытается Творить. Так вот, перед вами женщина, которая обездвижила саму землю и может наслаждаться энергией в безопасности. Но только до тех пор, пока ее охраняют талисманы. Она попалась в ловушку. Напомнить, о чем говорят ракхи? Грозы стали редки. Не потому, что энергии стало меньше, но потому, что все больше и больше ее уходит на поддержание Связи. Но подземное давление продолжает расти, равновесие становится все неустойчивей. И однажды талисманы не выдержат… — Он запнулся. Посмотрел под ноги. — Мы стоим на мине замедленного действия. Такой мощной, что трудно даже вообразить. И если ракхи говорят правду… она вот-вот взорвется.

— Ты знаешь, как ее взорвать, — тихо вставил Дэмьен.

Охотник обвел взглядом заснеженную землю, покрытую талисманами.

— Они соединены в одну последовательную цепь, — кивнул он наконец. — Если вывести из строя один элемент, полетят и остальные. Но сразу ли отреагирует земля? Есть множество вариантов…

— Но вероятность высока.

— Еще бы, вероятность высока. Никогда бы она не была так высока, не вмешайся человек. — Охотник тряхнул головой, словно не веря себе. — Нет, только тот, кто безоглядно пренебрегает сейсмическими закономерностями, может соорудить такую чудовищную глупость.

— Или тот, кто безоглядно увлекся погоней за властью, так что ничего вокруг не видит. По-моему, это тот самый случай.

— Она пожирала меня, — прошептал Охотник, обхватив себя руками, точно защищаясь от воспоминаний. — Она использовала мою боль, как фильтр, чтобы отцедить свежую энергию. Вот зачем ей Сиани. Живая мембрана, очищающая энергию, которой она так жаждет. Она думает, что с ее помощью сломает барьеры в своей душе, обретет могущество посвященной…

— Я думал, это невозможно.

— Это так. Но мечтать о власти не запретишь. Люди никогда не желали признавать свою ограниченность. Насколько легче, вопреки истине, считать, что природа оделила всех поровну, что одно лишь усилие воли — и препоны рухнут, и вся власть в твоих руках… — Он горько рассмеялся. — Как будто природа знает, что такое справедливость. Как будто эволюция постоянно не сталкивает нас между собой, чтобы выжил сильнейший.

— А Темные? — спросила Сиани. — Откуда они-то взялись?

— Это слуги. Симбиоты. Она разместила их в центре своей сети, чтобы они поддерживали ее могущество. Они служат ей глазами, ушами, руками, прочесывают землю в поисках того, что ей необходимо… а в обмен получают ее защиту. Это не так мало, ведь на этой земле больше нет колдунов-людей. — Глаза его сузились, в голосе зазвенела ледяная сталь. — Если мы хотим уничтожить ее тварей, начинать надо с нее. Или в критический момент она ударит нам в спину.

— Если мы освободим землю от Связи, это поможет?

Таррант явно испытывал сомнения.

— В цитадели тоже есть талисманы. Помню, что видел их, когда меня туда притащили. Но точно не знаю какие. Если против толчков, то крепость может выдержать. Одну-две минуты, не больше, но этого хватит. Она ведь будет предупреждена, не забывайте. Волна земной Фэа, что предшествует землетрясению, достигнет ее раньше. Она будет знать, что ее драгоценная защита не сработала, и если успеет за это время покинуть крепость… — Он запнулся. И очень тихо произнес: — Если только она не будет Творить в этот момент. Тогда она не спасется.

— А можно ее вынудить к Творению? — задал очевидный вопрос Дэмьен. — Отвлечь, чтобы она не глазела по сторонам?

— Как?

— Напасть на нее. Чтоб она должна была защищаться.

Таррант покачал головой:

— Это значит, что должен Творить и нападающий, и когда волна ударит… они погибнут оба. Нет, надо заставить ее саму, но как…

Он вдруг остановился. И медленно, глубоко вздохнул.

— Джеральд? — обеспокоилась Сиани. — Ты что?

Он обхватил себя за плечи. И молчал, сжимая пальцы.

— Ты знаешь способ, — тихо сказал Дэмьен.

— Может быть, — прошептал Охотник. — Но это очень опасно. Если бы она могла мыслить здраво, если бы мы могли предвидеть ее реакцию… но ни она, ни мы этого не можем. — Он покачал головой. — Слишком опасно, священник. Такой опасности мы еще не встречали.

— Ну-ка расскажи.

Светлые глаза остановились на Дэмьене. Серебряно-белые, с еле заметной краснинкой. Посвященный исцелялся.

— Ты должен пойти туда один, — негромко, но с вызовом выдал Таррант. — Если у нас не будет возможности — или необходимости — последовать за тобой, ты отправишься сам и встретишься с ней в одиночку. Ты должен пробраться в самое сердце крепости, вооруженный лишь собственным разумом и минимумом оружия. Ну как?

— Если я решу, что дело стоит риска, — осторожно сказал Дэмьен.

— Земли ракхов не будут подпитывать ее вечно. Потоки уже стали слишком слабыми, они не насыщают ее, они почти целиком уходят на поддержание охранной сети. Скоро она потянется за Завесу, а потом… Скорее всего придет на земли людей. Совершенно безумная, всегда голодная, а за нею — орды демонов, способных высосать разум из своих врагов, оставляя бессмысленную шелуху… Стоит это риска, преподобный Райс? Пойдешь ты в одиночку штурмовать цитадель, рискуя навлечь на себя ее ярость и ярость самой земли, но выиграть эту битву? Потому что я, похоже, знаю способ сделать ее слабой, но это должен выполнить человек. Разумный, но не посвященный. Только один из нас отвечает этому описанию. Как у тебя с отвагой, священник?

— Я пойду туда один и сделаю все, что нужно.

— В этом мало приятного, предупреждаю.

— В отличие от всего остального путешествия?

Против воли Охотник усмехнулся; и тут же лицо его исказила боль.

— Ты храбрый человек, преподобный Райс. Истинная отвага — вещь редкая. Я ожидал этого. Но дело не только в риске. — Серебряные глаза вспыхнули огнем. Ледяным, режущим, безжалостным. — Ты можешь довериться мне, священник? Безоговорочно? Ты можешь отдать мне себя ради спасения леди? Вручить мне свою душу на сохранение?

Дэмьен вспомнил, как однажды ему пришлось вытерпеть прикосновение души посвященного к своей — чтобы поддержать его. От одного воспоминания мороз прошел по коже. А ведь речь тогда шла о мимолетном контакте, не о глубоком проникновении. Даже холодный огонь в жилах, его боль, его ужас были несравнимы с этим… полным изменением. Оледенением души. Срастанием с разумом столь нечистым, что все, с чем он встречался, разъедала порча. Дэмьен вздрогнул, представив такое… но промолчал. Таррант не спрашивал его, понравится ли ему такой контакт. Он спросил, позволит ли он. Поверит ли ему.

Священник посмотрел на осунувшееся лицо посвященного. На кожу, еще недавно сожженную огнем. На слабость, что скрывалась под маской высокомерия. Только что из-за этой слабости он едва не расстался с жизнью. Человек, который страшился смерти больше всего на свете. Он рисковал жизнью, он терпел муки ради того, чтобы выполнить обещание. Сдержать слово. Исполнить обет, которому не был свидетелем никто из его спутников.

— Надеюсь, это временно, — тихо промолвил священник.

— Разумеется, — кивнул Охотник. — Надеюсь, мы оба выживем, чтобы расторгнуть договор.

— Ты даешь мне слово?

— Даю. — Светло-серые глаза блеснули злобой. К нему или к их врагу? — Полагаю, преподобный Райс, вы знаете, чего оно стоит.

Дэмьен чувствовал, что ненадежно балансирует на самом краю высокого обрыва и камень крошится под его ступнями. Но мрачная цитадель, которая маячила впереди, была страшнее неведомой глубины внизу; и вот он услышал свой голос, отстраненно, точно издалека: