ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Феран быстро проходил по эротическим залам. Теперь экспонаты не интересовали его; они видел их раньше, много раз, и снова готов ими наслаждаться. Новые экспонаты привозили каждый день, со всех уголков Холдинга, поэтому даже прогулка по знакомым коридорам открывала неведомые богатства. Но на этот раз… нет, он не позволит ничему себя отвлечь. На эту встречу телепат не смел опаздывать и ему требовалось привести в порядок мысли к тому времени, как он прибудет на место.

На первый взгляд все было в порядке. Затар пригласил его перекусить в ресторане, довольно обычная просьба. Они и раньше встречались при подобных обстоятельствах; в тесно переплетенном обществе Курата общения было не избежать. Один раз Феран даже гордился собой за то, что набрался смелости и принимал каймэру у себя в Доме, и искренне получал удовольствие от этого. Но это происходило до чумы — до того, как Затар заставил Ферана выступить против н е е и наблюдал за их взаимоотношениями, а его темные глаза выискивали тайны. Все страхи вернулись в тот день, от первого ужасного видения, которое Феран разделил с девочкой Анжой, до паранойи, когда Феран боролся, пытаясь ассимилироваться в браксинскую культуру.

Он заставлял себя рассуждать логично и проанализировать источник своей нервозности. Зачем Затару этим заниматься? Он теперь стал притиерой — самим притиерой! — и его время очень ценится. Зачем тратить его на встречу с человеком, который ни помочь, ни противостоять правителю не может? И почему именно здесь? Единственной причиной, которую мог придумать Феран, было желание увидеться на нейтральной территории, и поэтому притиера не назначил встречу ни в одном из их Домов. Это, конечно, само по себе беспокоило. И последнее: почему он попросил о встрече в дальнем углу сектора браксаны? Следуя полученным инструкциям, Феран оказался в незнакомом месте. Он посмотрел на указатели, завернул еще раз и…

Остановился. Ошеломленный.

«Шемар», — гласила табличка. Ну, конечно. Феран понял, что однажды заходил сюда — когда впервые оказался на Бракси. Это было крыло, посвященное самому запрещенному удовольствию из всех — образу такому угрожающему, табу такому абсолютному, что ему должно отводиться особое место в этой коллекции человеческих прихотей. В сторонке, вдали от центра, где мужчина сможет в уединении изучать этих женщин — и свое собственное желание. Консервативные (и невежественные) никогда не признают, что эти женщины, проклинаемые всей браксинской традицией, обладают сексуальным очарованием, против которого не могут устоять некоторые мужчины. Но это так.

У входа появилась новая статуя, простая, вырезанная из обсидиана, которую могли бы создать в другую эпоху, до эры высоких технологий. Простая… но эффектная. Феран шагнул к ней; его притягивала эстетическая сила, статуя очаровала его и он не мог ничего с собой поделать.

Это была она, Анжа лиу Митете, образ ее, переданный в вулканическом стекле такой, какой Феран знал ее в жизни. Тот же самый повелительный наклон головы, рука приподнята, отдавая приказ — так она вероятно держится на борту «Завоевателя»… Статуя была работой гения, который уловил суть женщины, ее силу, словно стекло ожило. Силу компрометировал только золотой браслет, украшавший ее поднятую руку, объявляя о том, что это — рабыня.

— Тебе нравится?

Феран напрягся при звуке этого голоса, но не мог оторвать глаз от статуи. Анжа должна была добровольно подчиниться, символ этот — браслет — не мог значить иного. Тем не менее она все еще продолжает командовать. Какой мужчина может обладать ею, не победив ее дух, кто посмеет обладать ею и потом осмелится дать ей шанс снова заполучить власть?

— Великолепно, — выдохнул Феран.

— Спасибо, — Затар улыбнулся и подошел к Ферану; Затара определенно забавляла реакция Ферана. — Я заказал ее. Пошли?

Он указал в сторону зала. Феран, немного поколебавшись, вошел. Он рос среди людей, где женщины часто правили мужчинами, и ему было трудно понять навязчивую идею, на которую такие женщины вдохновляли мужчин. Но было также трудно остаться равнодушным перед силой видений этих мастеров. Со всех сторон правили шемар — сражались, падали, соблазняя зрителя против его воли, в образах, которые одновременно и приковывали к себе, и вызывали отвращение. Многие из моделей скульпторов были азеанскими, и это нервировало Ферана: некоторые были даже азеанками, которых он знал лично. Всех каким-то образом покорили, потому что дух шемар в конечном счете должен быть положен на алтарь Бледнолицых, что пожелали их, но никогда, за исключением неживого искусства, не должны удовлетворять такое желание — иначе они себя скомпрометируют.

Феран порадовался, когда они наконец добрались до ресторана. Он сразу же сел. Притиера с гораздо большей грациозностью устроился напротив него. До того, как оба успели произнести хоть слово, появилась официантка, и мужчины занялись выбором блюд. Как только официантка ушла, Затар включил звукоизоляцию.

— Я хочу совместить политику и удовольствие, — сказал он Ферану, — Если не возражаешь.

— Конечно, нет, — ответил Феран, раздумывая, к чему клонит Затар.

— Мое новое положение требует от меня определенных вещей, и также открывает возможности, которые раньше для меня оставались закрытыми. Мне требуется кое-какая информация, Феран, и я считаю, что она у тебя есть. Я хочу пересмотреть кое-какие аспекты наших традиционных отношений с Азеей. Я надеялся, что ты, с твоим особым прошлым, мне поможешь.

На самом деле Феран боялся таких вопросов, потому что боялся предать самого себя, но ему было не выкрутиться.

— Я — твой слуга, притиера! — ответил он. И это было правдой. — Просто скажи, чем я могу тебе помочь, — Феран заставил себя рассмеяться. — Хотелось бы как-то конструктивно использовать все те напрасно потраченные годы.

Затар с любопытством посмотрел на него, приподняв бровь, но в это мгновение мигнул свет, предупреждая о приближении какого-то человека; секунду спустя официантка прошла звукоизоляционный барьер и подала им еду.

Когда она ушла, Затар вновь заговорил.

— Ну тогда, возможно, мы оба выиграем от этого, лорд Феран. Должен сказать: я очень благодарен тебе за то, что ты здесь, — затем он добавил с хитрой улыбкой: — Нам повезло, что Азеа послала тебя к нам.

Феран заставил себя взять кубок с вином и попробовал содержимое перед тем, как ответить.

— Я почему-то сомневаюсь, что все получилось так, как они хотели, — вымолвил он после паузы.

— Я буду говорить прямо. Мне требуется следующее: непредвзятый рассказ об экстрасенсорной деятельности в Империи.

— Что заставляет тебя думать, будто я знаю о таких вещах? — Феран так поразился, что чуть не разлил вино.

— Я всегда подозревал, что тип секретности, который, как мы предполагаем, окружает экстрасенсорный мир, — это наше собственное изобретение, и азеанцы в целом гораздо более знакомы с телепатическими навыками, чем говорят. В конце концов, более тысячи лет тому назад было доказано, что эта сила существует. Разве к этому времени знания не дошли до простых людей?

Феран кивнул медленно и осторожно.

— Они открыто об этом говорят, — сообщил он.

— Так я и думал. Феран, ты знаешь про телепатов. Независимо оттого, как сильно ты был изолирован от простых людей, ты все равно жил среди врагов значительную часть своей жизни, — Затар вздохнул. — Обстоятельства вскоре заставят меня принимать решения, какие никогда не приходилось рассматривать ни одному браксинскому монарху, и мне для работы требуются факты. Мы больше не можем просто игнорировать экстрасенсорную проблему. Телепатический контакт происходит мгновенно, для него не требуется никаких передаточных станций или искусственных приспособлений для работы… И его эффективность в войне командир звездного флота лиу Митете показала во всей красе. Глупо прятаться за ширмой первобытных предрассудков и игнорировать последствия такого вмешательства — возможно, даже смертельно. Мне нужна твоя помощь.

— Ты думаешь о том, чтобы допустить экстрасенсорную деятельность в Холдинге? — Феран был поставлен в тупик.

— Я думаю использовать ее. В этом разница. Мы не можем сделать то, что сделали наши враги, но можем ли мы и дальше игнорировать такое ослабление нашей политики? — лорд задумчиво потягивал вино. — Чтобы использовать телепатию, нам нужно ее контролировать — а это требует понимания. И вот тут мне понадобиться твоя помощь.

Феран не знал, как ответить, и был уверен, что притиера заметил его смущение.

— Что я смогу сделать — сделаю, — выдавил он с усилием. — Но я знаю слишком мало.

— Я хочу услышать все, что ты знаешь, — Затар говорил в торжествующем речевом режиме. Но почему? — Для начала меня интересует ранговая система, придуманная Институтом. В особенности, в чем разница между телепатом и зондом?

У Ферана глаза чуть не выпрыгнули на лоб. Он попытался не выдать своего испуга. «Затар все знает!» — с ужасом подумал он.

— Я… на самом деле я не понимаю, притиера, — держать себя в руках было невыносимо сложно.

— Попытайся, — темные глаза требовали подчиниться. Властный тон — тем более. — Расскажи мне, что ты слышал.

Феран притворно увлекся едой, пытаясь привести мысли в порядок. Сколько может знать не-экстрасенс? Сколько может вспомнить он сам, наполовину браксинец, а наполовину азеанец после стольких лет?

— Мне кажется, что разница в… абстрактном мышлении, — произнес он робко.

Феран замолчал. Затар — тоже безмолвствовал. Чувствуя себя несчастным, Феран продолжил.

— Поскольку люди не развивают никаких экстрасенсорных способностей, пока не прошло много времени после пробуждения других чувств, существует тенденция переводить экстрасенсорность в какой-то другой формат, — это слишком много? Нет, это известно всем. Он вполне может знать такие вещи. — Зонды… — Феран помолчал. — Им это не требуется.

— Абстрактные возможности имеют только экстрасенсы?

— Нет. В некоторой степени зондам они тоже требуются. Зонд — большая редкость, но они все-таки встречаются в обществе. Просто, когда в человек объединяются две способности… получается зонд.

— А как происходит переход в другой формат?

— Я не уверен, притиера.

— Поделись со мной своими догадками.

— Ну, насколько я это понимаю, если бы я… если человек пошлет мысль другому человеку, последний, ну, скажем, услышит голос, увидит картинку; в целом получит посланное в каком-то знакомом сенсорном формате. Точно также и отправитель использует такие образы, что послать картинку.

— А зондам такое не требуется?

— Я не знаю, притиера. Прости. Мне кажется, что это и есть разница, но я не уверен. Это было слишком давно.

— Несомненно давно, — ответил Затар и в его голосе прозвучало что-то, что совсем не понравилось Ферану. — Больше всего меня беспокоит угроза нарушения ментального личного пространства. Если быть более точным, то психологическая обработка, которую применяет Институт.

— Требуется большое мастерство, чтобы читать мысли человека, которые он не хочет открывать, — это Феран сказал без труда: такой была пропаганда Института. — А телепатия не дает человеку возможности «контролировать» другого. Что касается психологической обработки… — Феран пытался что-то вспомнить, как ему пришлось бы делать, если бы он был не-экстрасенсом в Империи. — Думаю, что это может сделать только зонд.

— Почему? — осведомился Затар.

«А почему ты предполагаешь, что я столько знаю?» — подумал с горечью Феран. Ему хотелось не отвечать, но он не смел и знал, что если будет врать, ссылаясь на незнание, внимательный браксан заметит обман. А это опасно.

— Я так понимаю — и это может быть неправильно, притиера. Я никогда не изучал подобные вещи. Если мысленный образ вводится в твое сознание, то последует определенный результат, но получатся и побочные эффекты. Что этот самый образ значит для тебя? Что он может значить для зонда? Все это добавляется к передаче, тип ментального дополнительного потока, и влияет на психологическую обработку.

— Значит, поскольку зонд способен работать без поддерживающих образов — ну, скажем, чистой мыслью — он может оставаться в безопасности от разума незнакомца и изменить модели его мышления.

«Откуда ты столько знаешь?» — задумался Феран. Но услышав это, он также почувствовал облегчение. Если браксан-традиционалист понимает так много в экстрасенсорном мире, наверное, допустимо, что он и сам может столько о нем знать. Феран несколько успокоился.

— Я так это понимаю, — добавил он.

Какое-то время они ели молча, притиера оставался задумчивым, а Феран не горел желанием заново начинать разговор. После долгого молчания Затар снова заговорил.

— Как мне кажется, ограниченная экстрасенсорная сила сама по себе не является ужасной, — бросил он с невинным видом.

Феран старался не выдать своего напряжения.

— Я понимаю.

— Я рад это слышать, — резко поднял голову Затар.

И снова Феран почувствовал какой-то неприятный подтекст, «второе дно». Мгновение он сожалел о том, что его талант бездействует, и он не в силах понять источник этого подводного течения, затем в ужасе отогнал эту мысль.

— Конечно, истинную телепатию мы никогда терпеть не станем, — продолжал Затар. — А судя по тому, что ты сказал мне о зондах, они — опасные существа, и я в этом вопросе поддерживаю традицию. Но может найтись несколько вещей, с которыми я бы поработал… — он встал. — Ну, спасибо! Ты мне очень помог, Феран! И я это ценю. Ты доставишь мне удовольствие и придешь ко мне в Дом на четвертый день жента? Я пригласил на вечер нескольких гостей и буду рад, если ты к нам присоединишься.

— Как я могу отказать? — с радостью согласился Феран. «Как, в самом деле?». — Это честь для меня.

— Отлично. Ньен сообщит тебе точное время. Я с нетерпением буду ждать, Феран.

«Хотелось бы мне, чтобы и я ждал этого с таким же нетерепением», — мрачно подумал бывший зонд.

«Он знает».

Эта мысль пришла среди ночи и разбудила Ферана, ужасная уверенность, что тайна, которая обеспечивала ему выживание, больше не является тайной. Как? Почему? И что он может сделать для своего спасения?

Больше всего Ферана вывело из равновесия случившееся после ужина на четвертый день жента. Хотя Феран чувствовал себя не в своей тарелке среди могущественных кайм’эра, то есть среди остальных гостей, Феран поверил, что приглашение было искренним и никоим образом не связано с подозрениями лорда Затара относительно роли Ферана в Азее. Или, по крайней мере, Феран так думал, пока не начались развлечения.

— Моя поэтесса, — просто представил Затар. — Как я понимаю, вы все знакомы с ее работами?

Так и было, хотя Феран и не слышал ее выступлений уже много лет. Ланст’ва была самой обычной женщиной, простолюдинкой, но любовь к искусству делала ее почти красивой во время выступления. Она подождала, пока все утихнет, и начала выступление:

Что это за мысли, которые я смею называть собственными?

Что за уединение, если я защищаю убежище?

Как смею я прикрыть мое намерение в ритуалах молчания

И вдохновить вторжение, которого жду?

Комбинация речевых режимов, какие она использовала, находилась за пределами понимания Ферана, потому что они так быстро менялись и служили больше для украшения, чем для точности. Но что-то в ее речи беспокоило его, что-то, стоявшее за быстрым монотонным течением слов и темным привкусом поэзии. Что-то, что целилось прямо в него, именно в него.

Это бастион моей души, который я укрепила копьями

Против врага, форма его — огонь.

И я протягиваю вперед руку, бросая вызов,

В то время, как сила врага проникает в саму кровь мою.

«Мне это не нравится», — подумал Феран.

Какие мысли мои, а какие — страх другого?

Крепость моей надежды невысока, барьеры покинуты.

Моя рука захвачена ветрами движения, незнакомыми моей душе,

Враг пролетает мимо, уходит, остается…

Феран заставил свое сознание выбраться из капкана слов поэтессы. «Какой-то тайный смысл в них, — сказал он себе. — Когда знаешь все режимы — а я их не знаю — рассказ получается иным. Он должен быть другим!»

Он заставил себя подумать о других вещах. (Если он не станет обращать внимание на поэтессу, ее слова все равно на него подействуют или нет?). О таких, например, как статуя Анжи лиу, что помещена в музее. Самая темная тайна его жизни, необходимо ею поделиться с кем-то, но мешает страх, что он сделает это. Чувство вины и страдание.

Что-то заставило Ферана посмотреть на Затара. Притиера наблюдал за ним.

«Зачем ты делаешь это со мной?» — подумал Феран. Мысли его не обладали силой, чтобы преодолеть расстояние между ними. Но когда-то все было иначе. Когда-то Феран с легкостью мог бы получить ответ из сознания притиеры, и сам Затар этого не осознал бы. Теперь же Феран ограничен словами и уязвим.

Он напустил на лицо соответствующее выражение — будто внимательно слушает — и повернулся, чтобы смотреть на поэтессу, но внутри пытался заблокировать ее слова и справиться с ощущением дискомфорта.

А Затар продолжал наблюдать за ним. С беспокойством и тревогой Феран понял это — и с определенностью, словно смотрел на притиеру, встречал его взгляд, слышал слова, брошенные как вызов.