Пристанища не было. Надежды не было. Если им удастся продержаться до наступления темноты, то Таррант, возможно, окажется в состоянии помочь им, если же нет… Дэмьен не осмеливался даже подумать об этом. Не сейчас. Подобный страх запросто высосал бы и без того скудные силы.

Но тут они вышли на пологую горку, и Хессет резко зашипела.

— Погляди-ка, — прошептала она. — Погляди-ка!

Какое-то время перед этим они вынуждены были идти на запад, и сейчас именно в западном направлении она и указывала. Солнце, уже начавшее садиться, находилось сейчас прямо перед ними, так что смотреть было крайне затруднительно. Дэмьен отчаянно заморгал, словно надеясь влагой слез промыть глаза и обрести обычную зоркость. Все та же черная земля: волнами, кругами, воронками… Что же она такое увидела? В той стороне возвышался какой-то холм, чуть выше других, но и в этом не было ничего удивительного; потоки лавы, растекаясь по всей округе, образовали множество подобных холмов или базальтовых дюн, и на каждой из них имелось как минимум одно скопление белых деревьев. Но ракханка определенно указывала именно на этот холм. Дэмьен тщательно всмотрелся, пытаясь понять, в чем тут дело. В конце концов, взволнованно зашипев, Хессет схватила его за запястье и направила в нужную сторону. Чуть развернувшись, он почувствовал, как тяжесть тела Йенсени отозвалась в позвоночнике новой болью. Внезапная вспышка энергии в Хессет изрядно удивила его.

И вот они дошли и поднялись на обветренный холм, только это был не базальтовый утес, как все остальные в здешних местах, нет, этот был не гладок, а шероховат, не черен, а сер, — и, даже не прибегая к Познанию, Дэмьен понял, что это гранит, благословенный гранит — гранитный островок посреди черного моря окаменевшей лавы, который тысячелетия назад обтекли, раздвоившись, потоки магмы, оставив его высоким, сухим и… безопасным. Слава Богу, безопасным! Сквозь гранитную поверхность не пробивались ростки, деревьев здесь вообще не было, в отличие от соседних дюн. Верхняя площадка представляла собой почти правильный квадрат со стороной в несколько сотен ярдов, и на всех этих сотнях и тысячах квадратных ярдов ровным счетом ничего не росло. И не было костей. И не было жизни.

Благословенное убежище.

Со сдержанным стоном Дэмьен опустился на колени и, со всей осторожностью сняв девочку с плеча, положил ее наземь. Избавившись от этой тяжести, он испытал новый приступ боли во всем теле — но вслед за этим пришло облегчение. Его затрясло — не совсем от страха и не совсем от радости, а от странной всепобеждающей смеси этих двух чувств. И он погрузился в эти смешанные ощущения, предался им во власть. Впервые за долгие, в высшей степени мучительные часы он испытал блаженство расслабленности. И на него нахлынули эмоции, с которыми он боролся с самого утра, его одолела слабость, которую он до сих пор с такой безжалостностью подавлял.

«Мы выдюжили», — подумал он. Его сердце глухо билось, тело заливал пот. А в горле давным-давно пересохло; трясущимися пальцами он свинтил колпачок с фляжки и поднес ее ко рту, стараясь не разбрызгать ни капли. Да и выпил-то всего глоток, сладостный и прохладный. Посреди черной пустыни больше выпить никак нельзя.

Он окинул взглядом гранитный островок, скорчившееся на земле тело Хессет, неподвижное тело девочки.

— Мы выдюжили, — повторил он вслух. Обращаясь к ним. И вместе с тем ни к кому.

Выдюжили… Но ради чего?

— Она еще жива, — сказал Охотник.

Дэмьен прижал руку ко лбу, словно в попытке смягчить отчаянно пульсирующую боль.

— А вы можете спасти ее? — спросил он. — Можете хоть что-нибудь сделать?

Он слышал усталость, прозвучавшую в собственном голосе, и понимал, что нынешнюю слабость скрыть не удастся.

Настала ночь. Таррант явился поздно. И Дэмьен с Хессет пришлось вступить в изнурительную схватку с порождениями Фэа, слетевшимися сюда в поисках добычи чуть ли не со всей пустыни. Это были бесхитростные создания, примитивные по строению, неискушенные в демонических пакостях, — но бесхитростность не означает безобидность, и к появлению Тарранта гранитный островок был усеян трупами клыкастых и когтистых тварей, порожденных здешней Фэа. «Поквитались за погибших людей», — мрачно подумал Дэмьен. Может, даже с лихвой. Эти твари были порождены страхом заблудившихся в пустыне, и черпали силы в их мучительней агонии. Люди умирали здесь медленно, пожираемые деревьями, так что одному-единственному страдальцу, должно быть, хватало времени на то, чтобы породить целый легион бесов.

Охотник, развернувшись на каблуках, всмотрелся в девочку. Раздетая до пояса, она лежала ничком на голом граните, такая же тихая и неподвижная, как деревья. На плечах и ниже по всей спине вздулись багровые волдыри, кое-где из них торчали наружу обрубленные корешки.

— Она еще жива, — повторил Охотник. — Эта мерзость, — тут же уточнил он. — И, вне всякого сомнения, разрастается.

— И как далеко это зашло? — вмешалась Хессет.

Таррант помедлил. Серые глаза сузились, наводя Видение на девочку.

— Ростки проникли в легкие и по меньшей мере один из них — в сердце. Остальные жизненно важные органы вроде бы не повреждены…

— Вы в состоянии убить эту напасть? — резко выпалил Дэмьен.

Бледные глаза презрительно сощурились.

— Я в состоянии убить что угодно. Но вот что касается выведения этой мерзости из тела… Останутся раны, которых мне не исцелить.

— Вроде раны в сердце.

— Именно так.

Дэмьен закрыл глаза, собираясь с мыслями. Голова отчаянно болела.

— Тогда мы сделаем это вдвоем, — в конце концов заявил он.

Священник не мог представить себе, как в своем нынешнем состоянии осуществит Творение, к тому же одна мысль о Творении, согласованном с соответствующим Действием Тарранта, была бы чудовищна при любых обстоятельствах… Но какой у него оставался выбор? Девочке не выздороветь, пока ее жизненно важными органами будут питаться смертоносные корешки.

Странное выражение промелькнуло в глазах Владетеля.

— Не думаю, чтобы это было хорошей мыслью, — мягко сказал он.

— Действительно, — согласился Дэмьен. — И удовольствия особенного не получится, это уж точно. Но я не вижу альтернативы. А вы?

Он требовал от Тарранта четкой констатации факта: лишь убив девочку здесь и сейчас, они избавятся от необходимости провести ужасную процедуру.

Но Таррант, как это ни удивительно, не клюнул на эту наживку. Лишь его губы едва заметно поджались. Да на щеке задергалась мышца. Однако он промолчал.

— Ну, так как же?

— Не думаю, чтобы это было хорошей мыслью, — повторил он.

Дэмьен пришел в ярость:

— Послушайте! Я не хочу убивать ее. И я не брошу ее здесь. А еще целый день пронести ее на руках мне просто не удастся. И это означает, что ее необходимо Исцелить, не так ли? И если вы не можете справиться с этим в одиночку, и я тоже не могу, тогда нам придется заняться этим вдвоем. Вы против?

Охотник отвернулся. И ничего не сказал.

— Речь ведь идет об Исцелении, не так ли? Или вы боитесь…

— Я убью корешки, — мрачно объявил Таррант. — И не более того. Само Исцеление останется за вами.

— Тогда в чем проблема? Между нами уже существует канал. Или вам страшно воспользоваться им? Страшно, что я смогу увидеть в вашей душе нечто настолько чудовищное…

Дэмьен запнулся. Он увидел, как напрягся Охотник, и внезапно — с той внезапностью, с какой бьет молния, — понял. А поняв, онемел.

«Ты действительно боишься, — подумал он. — Боишься, что я увижу в тебе что-нибудь, чего мне видеть нельзя. Что-нибудь, что тебе хочется оставить для меня тайной».

Но эта мысль казалась просто невероятной. Они и раньше вступали в тесный контакт: впервые, когда устанавливали канал, а потом в землях ракхов еще раз, — и тогда душа Тарранта взяла верх над душой самого Дэмьена. А потом Таррант подпитывался им более пяти месяцев кряду на борту «Золотой славы», что было самым интимным из всех возможных и мыслимых контактов. Тогда чего же он боится сейчас? Какой новый элемент появился в его темной и затронутой разложением душе, который он не хочет показать Дэмьену?

Священник посмотрел на Охотника — так подозрительно притихшего, такого одинокого, — и подумал: «Я не узнаю этого человека».

— Послушайте, — тихо проговорил он. — Делайте все, что захотите и сможете. А когда вы закончите, я возьмусь за Исцеление. И если нам повезет, если мы будем действовать достаточно стремительно и согласованно…

«Тогда Йенсени не умрет от потери крови, прежде чем я затяну ее раны», — подумал он.

— Договорились?

Охотник кивнул.

Это было кошмарное Исцеление, и испытать когда-нибудь впредь нечто подобное ему бы ни за что не захотелось. Паутина проросших корней распространилась по значительной части детского тела. Паутина продолжала расти и в те минуты, когда Таррант направил на нее всю свою мощь. Дэмьен применил Видение, чтобы следить за ходом операции, но в остальном держался на почтительном расстоянии. Он видел, как Охотник разрушает паутину, умерщвляя корешок за корешком и пленку за пленкой. Видел, как тот уничтожает саму субстанцию корней, размывая чуждую плоть и заставляя ее раствориться в жизненных соках тела девочки. А когда увидел, как ростки превращаются в жидкость, оставляя после себя раны и сгустки…

То тут же приступил к Творению сам — приступил со всей возможной поспешностью, прежде чем у тела появился шанс откликнуться на ужасные раны. Закрыл стенку сердца, сшил разрушенные альвеолы в легких, запечатал, прочистил и укрепил клетки, заставив их пойти в рост, прежде чем пугливая жизнь вырвется из хрупкого тела. Ему казалось, что никогда еще он не Исцелял столь стремительно и с такой самоотдачей.

Когда же наконец все было закончено, он без сил опустился наземь и сделал глубокий вдох. Его всего трясло. Девочка по-прежнему спала, но теперь, судя по всему, с ней все было в порядке. По меньшей мере, в плане физического здоровья. Потому что одному Богу ведомо, как отозвалась на его вторжение нестойкая душа и как ей теперь будет житься в только что спасенном от гибели жилище… Но он сделал все, что было в его силах. Остальное зависело уже от самой пациентки.

— Истинным проявлением милосердия было бы оставить ее здесь, — спокойно заметил Охотник. — Дать ей умереть.

Но Дэмьен в ответ не взорвался от ярости. Отерев пот со лба все еще трясущейся рукой, он уставился на простиравшиеся перед ними просторы. Многие мили каменистого неровного ландшафта еще отделяли их от того места, куда они направлялись. Тысячи и тысячи смертоносных деревьев — и ведь никто не знает, много ли впереди спасительных островков вроде этого. Может быть, сотня. Может быть, считанные единицы. А может быть, и ни одного.

— Да, — прошептал он. — Не исключено. — Он поднял глаза на Тарранта. — Сколько мы прошли?

— В пересчете на мили довольно значительное расстояние. Вот почему я так долго не мог разыскать вас. С вашей стороны это было истинным подвигом.

— Совершенным от отчаяния, — пробормотала Хессет.

Она положила голову девочки себе на колени и гладила ее по волосам. Ласково, бесконечно ласково. Дэмьен подумал: «Интересно, а воспринимает ли эту ласку сейчас сама девочка?»

— С другой стороны, — продолжил меж тем Таррант, — вы сбились с прямого пути.

— Нам пришлось обходить препятствия, — рявкнул Дэмьен.

— А я и не осуждаю. Просто указываю на то, что в плане продвижения на юг вы зашли не очень далеко. Зато довольно круто завернули на запад.

Дэмьен устало понурился. На мгновение ему показалось, будто вся пустыня придвинулась вплотную к нему — черная, сухая и смертоносная. Какое-то время он не мог говорить. Но потом все-таки сказал:

— Ладно. Мы знали, что это окажется нелегко.

— Нелегко — это еще мягко сказано, — проворчала Хессет.

— И нынешней ночью вы идти наверняка не сможете, — заметил Таррант. Он посмотрел на девочку, потом на ракханку, потом на измотанного Дэмьена. — Не сможете.

— Это уж точно, — подтвердил Дэмьен. — Нынче ночью не сможем.

— И это означает, что нам необходимо дождаться завтрашнего вечера. Если вам, конечно, угодно мое общество. Вот только воды у нас на это хватит?

Дэмьен попытался вспомнить, сколько они выпили во время мучительного перехода. И сколько — завершив его и испытывая такую усталость, что оставили всякие мысли о необходимости экономить… «Слишком много», — мрачно подумал он. И тем не менее произнес:

— Справимся. Лишь бы больше не попалось никаких сюрпризов.

— А вы уверены, что их не будет?

Дэмьен тяжело вздохнул:

— Хотите предложить что-нибудь другое?

— Не забывайте, что тут есть река.

Таррант выдал это с такой невозмутимостью, что Дэмьен растерялся. Разве сам Охотник не предостерегал их против того, чтобы подходить к реке? Но вот причину этого предостережения Дэмьен запамятовал.

В конце концов возражение нашла Хессет:

— Это означает — еще дальше на запад. Почти в сами Черные Земли.

— Вы осведомились о наличии другого пути, — подчеркнул Охотник. — А не о том, опасен он или нет.

— Теперь Принц знает, где мы находимся, — сказал Дэмьен. — Он никоим образом не мог прозевать нас с оглядкой на все Творения, нами предпринятые. Поэтому теперь, когда его внимание зафиксировано на нас, много ли шансов, что сработает ваше Затемнение?

— Шанса практически ни малейшего, — согласился Охотник. — Так уж все устроено.

— Великолепно, — пробормотал Дэмьен. — Просто великолепно.

Он подошел к краю гранитной площадки, у его ног грубыми кольцами клубилась застывшая лава. Господи, как трудно просчитывать четкие варианты.

— А как насчет Лжепознания? — спросил он.

Охотник поразмыслил над этим вопросом.

— Вы хотите, чтобы я скормил ему ложную информацию?

— А это сработает?

— Возможно. — Обоим не было надобности напоминать друг другу: именно этот прием был применен против них в землях ракхов, в результате чего они чуть не погибли. — Однако, разумеется, никаких гарантий.

«Гарантий не бывает никогда», — мрачно подумал Дэмьен.

Он потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. Воздействуют ли на него по-прежнему деревья или нынешнюю слабость надо списать на элементарную усталость?

— Ладно, — буркнул он в конце концов. — Это наш единственный шанс. Не будем его упускать.

— Вы хотите, чтобы я внушил ему, будто вы не пойдете на реку?

Дэмьен закрыл глаза. Голова отчаянно болела.

— Он в это не поверит. Не поверит, если ему известно о том, что произошло сегодня. Он поймет, что нам крайне необходима вода… Но это не означает, что ему станет известно конкретное место, в котором мы выйдем к реке. — Священник посмотрел на Тарранта; в лунном свете кожа Охотника казалась столь же бледной, как и кора деревьев. — А это сработает?

— Возможно.

— И не более того?

— Принца нельзя назвать дилетантом, — ответил Таррант. — Каждое Творение можно распознать, если тебе известно, как к этому подступиться.

Дэмьен взглянул на Хессет. Ракханка помедлила, потом кивнула.

— Ладно, — вздохнул он. — Займемся этим. И как следует помолимся.

Священник шагнул было к Тарранту, но внезапно почувствовал такую слабость, что ноги у него подкосились, и он, рухнув наземь, больно ударился о камни и без того израненными ногами. Он свалился кульком, и лишь в последний момент успел выставить руки, чтобы не разбить голову. Ударился обоими локтями — и жгучая боль пронзила все его тело.

И вот он уже на земле, он задыхается, у него кружится голова. Гранитный островок ходит вокруг него ходуном, а звезды… они превратились на небе в протяжные полосы.

Шуршание шагов. В башмаках на мягкой подошве. Деликатные руки прикасаются к нему, а вслед за ними и другие — сильные и холодные…

— Ничего не сломано, — произносит Охотник. — И на том спасибо.

— И на том спасибо, — как эхо откликается Дэмьен.

Холодная рука проникает к нему за ворот, ощупывает затылок, проверяет пульс. Он чувствует, как восстанавливается канал между ним и Таррантом, — ощущается это так, будто жар из его собственного тела перетекает в ледяное тело посвященного. Ну и пусть, думает он, понимая, что Охотник учиняет ему медицинский осмотр.

— Усталость. — Холодная рука исчезает, а мягкие и деликатные остаются. — Усталость, обезвоживание, ушибы и порезы… а в остальном все в порядке. Ему нужны соль, вода и сон. Именно в таком порядке.

Мягкие руки исчезают. Мягкие шаги удаляются.

На мгновение наступает тишина.

— Я побуду на страже, — говорит Таррант. Слышен шорох; кто-то роется в их пожитках. Хессет? — А вы поспите.

Ему с трудом удается заговорить членораздельно. Язык распух и словно раскален.

— А если нападет Принц?..

— Не нападет. Нынче ночью не нападет.

На язык ему что-то кладут — что-то маленькое и соленое. Ледяные руки помогают ему приподняться и выпить из чашки, которую подносят прямо ко рту; его поддерживают, не давая откинуться наземь. Он выпивает достаточно, чтобы проглотить таблетку, — и хочет остановиться, хочет поберечь драгоценную воду, но ее продолжают держать у губ — и он пьет, и пьет, кажется, без конца.

Сильные руки осторожно опускают его наземь. Под голову подкладывают что-то мягкое — что-то сложенное несколько раз, чтобы послужить подушкой. Его накрывают мягким шерстяным одеялом, спасая от ночного холода.

— Упрямый вы человек, Райс. — Голос Охотника звучит на диво мягко. — Но и по-настоящему храбрый. А это редкое сочетание.

Он слышит, как Охотник поднимается на ноги. Чувствует, как тот стоит, разглядывая его. Всматриваясь в него одному Богу ведомо с какой целью.

— Будем надеяться, что этого хватит, — говорит Владетель.