...Последняя буханка снята с грузовика. Зепп и Гюнтер подняли и закрепили задний борт, Коби крикнул какое-то ядреное словцо вслед девушкам, которые, мелькнув юбками, исчезли в кухне. Конвойный Ян усмехнулся, закурил трубку и направился к кабине.
      Фриц, весь подобравшись, как спринтер на старте, кинулся к машине. Почти наверняка кто-нибудь из заключенных заметит его, но это не смущало Фрица; в своей жизни он без всякого зазрения совести предал многих людей, но столь же спокойно рассчитывал на то, что его самого не предаст никто. Как кошка, прыгнул он в тронувшийся грузовик и прижался к стенке за кабиной на случай, если конвойный, почувствовав легкий толчок, поглядит в заднее окошко. Потом Фриц залез под зеленый брезент.
      Грузовик подъехал к воротам лагеря в тот самый момент, когда в них входили Копиц и Россхаупт. Часовые вытянулись перед ними и почти не обратили внимания на автомашину. Ян вылез из кабины, а часовой небрежно выполнил свою обычную процедуру: поставил ногу на колесо, приподнялся и заглянул в кузов. Он увидел там лишь валявшийся брезент.
      Фрау Вирт тронула машину.
      * * *
      Россхауптиха была исполнена энергии, как и в тот раз, когда впервые прибыла в комендатуру.
      - Что случилось, дорогой коллега, почему вы сегодня сопровождаете меня? - осведомилась она у Копица.
      Тот попытался отделаться шуткой.
      - Просто так. Надо же когда-нибудь быть кавалером.
      Россхауптиха на ходу смерила его взглядом.
      - Что-то у вас тут неладно, а? В тот раз вы были тверды, как скала, а сегодня похожи на студень.
      - Вы так думаете?
      "Ах, черт! - досадовал Копиц. - Я и забыл, что только выдержка, выдержка и еще раз выдержка избавит меня от подвохов этой несносной бабы".
      - Когда с вами держишься официально, это вам не нравится. А начнешь относиться запросто, вы опять недовольны. Чего же вы хотите?
      Россхаупт усмехнулась.
      - Ишь, как вы расшевелились! Вот это мне нравится! Движение, темп, больше жизни - все это правильно! Щука в пруду - это я, господин карась!
      "Никогда еще не видывал рыжей щуки, - кисло подумал Копиц. - Но рожа у тебя, и верно, щучья".
      Они подошли к конторе, где, стоя навытяжку, их ждал писарь. Из кухни вышел Лейтхольд и заковылял к ним.
      - Каковы ваши планы на сегодня, фрау надзирательница? - спросил рапортфюрер.
      - Ничего особенного. Взгляну только, как ведут себя женщины. Мертвых среди них нет?
      - Списочный состав без перемен: семьдесят девять человек, - прохрипел писарь.
      Россхаупт нахмурилась.
      - Тебя я не спрашиваю. У меня есть секретарша, она будет вести учет. Надеюсь, у вас есть картотека? - обратилась она к Копицу.
      - Конечно. Но только одна, и она здесь, в конторе. Разрознивать ее я не собираюсь. Мне нужны полные сведения о наличном составе, и я не намерен бежать в женский лагерь каждый раз, когда мне понадобится...
      - Не волнуйтесь, я сделаю себе отдельную картотеку: приведу секретаршу, и она снимет копии с карточек. Против этого вы, я полагаю, не возражаете?
      Подошел Лейтхольд.
      - Хей...тлер! - приветствовал он надзирательницу. - Вот ключ от калитки.
      - Как ведут себя номера на кухне? - подмигнула ему Россхаупт.
      - Хорошо. У меня жалоб нет.
      - Я сейчас туда загляну, но прежде закончу дело с секретаршей. Вы собираетесь идти со мной, рапортфюрер? А собственно, зачем?
      "Ага, вот оно, - подумал Копиц. - Клюет, клюет щука!" Вслух он сказал:
      - Меня туда ничто не тянет. Да и есть кое-какие дела в мужском лагере. Если я вам понадоблюсь, дайте знать. Хей...тлер!
      Россхаупт направилась к калитке, а Копиц кивнул Лейтхольду.
      - В кухне у тебя все в порядке? Дождись там надзирательницу. Писарь, мы идем в немецкий барак. Марш!
      У калитки стояла Илона. Она отрапортовала надзирательнице: столько-то женщин работает вне лагеря, в казармах и кухне СС, столько-то в лагерной кухне и столько-то в бараках. Больных трое, заболевания легкие.
      - Где секретарша?
      Староста проводила надзирательницу к третьему бараку. Там санитарка крикнула "Achtung!" Три пациентки стояли в проходе между нарами. В бараке было чисто, одеяла сложены безупречно. Рассхаупт кивнула и проследовала дальше. За занавеской в глубине лазарета, у окна, стоял стол. За столом сидела тоненькая Иолан.
      - Is gut, - сказала эсэсовка Илоне. - Иди, проверь остальные бараки. Я сейчас туда приду. - И она опустила занавеску. - Ну, секретарша, есть у тебя точный учет, где работают девушки?
      - Да, пожалуйста, - Иолан робко показала на бумаги. Но Россхаупт даже не взглянула на них. Она глядела на длинные ресницы и чистый лоб девушки. Вшей у тебя, я надеюсь, нет?
      - О, нет, нет!
      - Сними головной платок.
      Иолан повиновалась. Надзирательница подошла к ней. Россхаупт была на голову выше.
      - Так тебе больше идет. Ты теперь похожа на мальчишку. Покажись, - она провела рукой по мягким, коротко остриженным волосам девушки. - У тебя красивые уши. Под волосами их, наверное, было бы не видно, - Россхаупт вдруг ухватила девушку за мочку левого уха и сильно дернула. Иолан испуганно вскрикнула.
      - Не ори! - сказала надзирательница. - У тебя грязное ухо.
      - Я его мыла... - Девушка заплакала.
      - Плохо! Покажи ногти.
      Иолан спрятала руки за спиной.
      - У нас нет ножниц, и мыла очень мало...
      - Показывай!
      Иолан вытянула руки. Ногти у нее были обломанные и разной длины, но совершенно чистые.
      - Свинья! - сказала надзирательница. - Я тебя проучу. Разве это чистота?! Противно сесть рядом с тобой! Покажи ноги!
      Девушка смотрела на нее глазами, полными слез.
      - Разуйся! Ну, пошевеливайся!
      Иолан нагнулась, развязала шнурки и сняла деревянные башмаки с парусиновым верхом. Ступни у нее были узкие и очень пропорциональные, подъем высокий, пальцы длинные, кожа смуглая, чистая. На ногтях обоих больших пальцев надзирательница заметила какие-то пятнышки.
      - Это что такое?
      Иолан взглянула и улыбнулась сквозь слезы.
      - Остатки лака... Еще не сошел... летом я была на курорте... - "Летом на курорте, - мечтательно подумала она. - О господи, еще этим летом!"
      - Ах, вот ты какая! Красила ногти, соблазняла мужчин! Wie eine richtige geile Nutte! нем.)> А прикидываешься невинной.
      Девушка покачала головой.
      - Нет, нет, я не делала... того, о чем вы говорите. Все девочки в моем классе летом красили ногти... честное слово!
      - Ну, здесь этому будет конец, о твоем воспитании позабочусь я. Знаешь ты, что это такое? - Россхаупт словно только и ждала этого момента: она вынула из сумки аккуратно свернутую плетку, взмахнула ею и улыбнулась, увидев испуг в глазах маленькой венгерки. - Так ты не знаешь, что это?
      - Плетка для собаки, - прошептала Иолан.
      - Какое там для собаки! - сказала эсэсовка. - Это для таких, как ты. Понятно? - b она слегка хлестнула девушку по икрам. Иолан подпрыгнула.
      - Но по ногам я обычно не бью, - с расстановкой продолжала надзирательница. - В лагере бьют по заднице. По голой заднице. И на виду у всех. Перегнешься через стол, одна тебя держит за голову, другая за ноги, а третья бьет, вот так! - Она взмахнула плеткой и со всей силы хлопнула ею по столу. Звук был страшный.
      - Нет, нет, - как безумная вскрикнула Иолан. - Меня еще никогда не били!
      - Это и видно! - проворчала Роосхаупт и схватила ее левой рукой за горло. - Ты, я вижу, хорошая истеричка. Ну-ка, замолчи!
      Она сказала это так угрожающе, что Иолан затихла, но тряслась, как в лихорадке, и чувствовала, что у нее стучат зубы.
      Россхаупт отпустила ее.
      - А для тех, кто часто ревет и вообще устраивает сцены, у меня есть кое-что получше, чем плетка. Вот, гляди, - она нагнулась и подняла деревянный башмак. - Возьму его и разобью в кровь твое смазливое личико!.. Ты была бы не первая, кого я убила вот этими руками, понятно? - и она стукнула девушку каблуком по лбу. Лицо эсэсовки налилось кровью, Иолан была бледна как мел.
      - Обуйся, бери бумаги и пойдем, - сказала надзирательница и бросила башмак на ногу Иолан. Та вскрикнула "ой!" и тотчас закусила губы. Потом обула башмаки, вытерла слезы, повязала на голову платок и пошла за надзирательницей.
      Плетка снова была спрятана в сумку. Визит Россхауптихи в остальные два почти пустых барака был коротким. Кое-где она проронила две-три фразы, потом повела секретаршу в контору мужского лагеря. Там сидели Хорст и Зденек. В глубине, за занавеской, Бронек занимался уборкой. Хорст отрапортовал, Россхауптиха улыбнулась ему: "А, мой немецкий красавчик!" Польщенный Хорст погладил усики.
      - Ты ведешь картотеку? - строго обратилась надзирательница к Зденеку, перед которым стояло два ящика - картотека живых и картотека мертвых. Какой ты национальности? И почему у тебя не пришит треугольник?
      - В Освенциме нам дали куртки без треугольников. Я чех, политический.
      - Ein Tscheche? нем.)> - грубо засмеялась Россхаупт. - "У чехoв много блохoв", - сказала она по-чешски с сильным судето-немецким акцентом. - Не так ли?
      - Не совсем, - улыбнулся Зденек. - Здесь, в Германии, у нас завелись еще и вши.
      Это было дерзостью, и Зденек не получил оплеухи только потому, что надзирательницу обеспокоило слово "вши".
      - Фуй, и у тебя тоже?
      - Сегодня утром я нашел всего трех. Но если так пойдет и дальше, скоро их у нас будут тысячи.
      Россхаупт записала на клочке бумаги "Произвести дезинсекцию", потом обратилась к испуганной Иолан, которая все еще стояла со слезами на глазах:
      - Вот видишь, к этим мужикам нельзя подходить близко, они грязные. Ты сядешь вон там... - Она показала на свободное место Фредо. - Чех даст тебе карточки женского лагеря и чистые бланки, и ты снимешь копии. Работай молча, не вздумай ни с кем разговаривать, а то... в общем, сама знаешь, она взглянула на Хорста, который все еще стоял навытяжку. - А что мне делать с этим опасным щеголем? Не хочешь ли проводить меня на кухню?
      - С удовольствием, фрау надзирательница! Прошу вас.
      - Тебя я уже не считаю заключенным, - сказала она ему по дороге. - Ты ведь знаешь, что фюрер дает тебе возможность отличиться на фронте и загладить все твои проступки.
      - Да, у нас поговаривают об этом... Я высоко ценю великодушие фюрера.
      - Рада слышать. В Дахау мне сказали, что из вашего лагеря пойдет тринадцать человек.
      - Jawohl! - сказал Хорст и запнулся. - То есть... к сожалению, нас только двенадцать. Сегодня утром выбыл самый бравый...
      - Что с ним случилось?
      - Умер. Представьте себе, убит, фрау надзирательница.
      - Что ты говоришь? И кто же его убил?
      - Загадочная история, - сказал Хорст, радуясь, что они уже подходят к кухне и разговор кончается. Не выболтал ли он лишнее? С эсэсовцами надо быть осторожным...
      - Погоди, остановись-ка! Какая такая загадочная история? Разве не выяснено, кто его убил? Может быть, сам Копиц? - Ее глаза блеснули. Недурно было бы узнать что-нибудь, компрометирующее этого противного рапортфюрера.
      - Нет, нет, - поспешил ответить Хорст. - Убийца - заключенный. Польский еврей, парикмахер Янкель... Во время бритья он перерезал Паулю горло.
      - Так что же тут загадочного?
      Хорст смутился.
      - Есть слух, что парикмахер действовал по наущению... Все выяснится, герр рапортфюрер сейчас расследует дело.
      * * *
      После ухода надзирательницы и Хорста в конторе воцарилось молчание. Зденек передвинул карточки на другую сторону широкого стола, и Иолан начала усердно заполнять их. Не поднимая головы, она все писала и писала, лишь иногда украдкой утирала глаза, и ее плечи чуть вздрагивали. Зденек с минуту наблюдал, потом спросил:
      - Что с вами? Вы плачете?
      Девушка не ответила.
      - Меня вы можете не бояться, - продолжал он немного погодя. - А кстати, мы здесь не одни... Бронек! Покажись барышне!
      Поляк выглянул из-за занавески и весело подмигнул.
      - Добрый день, - сказал он по-польски. Слегка испуганная Иолан бросила на него быстрый взгляд. Но круглая голова Бронека, торчавшая из-за занавески, выглядела так забавно, что юная венгерка не удержалась от легкой улыбки.
      - Ну вот, то-то! - сказал Зденек. - Что такое с вами стряслось, почему вы такая перепуганная?
      Девушка хотела что-то сказать, но покосилась на дверь и промолчала.
      - Вас обидела эта эсэсовская стерва?
      Иолан кивнула, и из глаз ее закапали слезы. Зденеку очень хотелось встать, обойти стол и погладить по плечу эту маленькую красивую девочку.
      Иолан по-детски излила ему свою обиду.
      - Она ругала меня грязной свиньей и еще бог знает как за то, что у меня на ногтях следы лака. У нас в классе все девочки красили ногти. Разве в Германии это грех?
      - Не знаю, - засмеялся Зденек. - Здесь грех все, что не нравится эсэсовцам. Значит, вы так недавно в лагере, что у вас еще не сошел лак с ногтей?
      Она снова кивнула.
      - Летом я была с мамой в...
      - Ну, ну, только не плачьте! У меня вот тоже еще сохранилась кое-какая памятка о прошлом...
      Он вытянул левую руку и показал ей безымянный палец, на котором виднелся след кольца - узкая полоска незагорелой кожи.
      - Это от кольца? - спросила Иолан. - Вас тоже взяли недавно?
      Зденек грустно улыбнулся.
      - Нет, уже почти два года назад. Но в Терезине у меня не отнимали обручального кольца. Я, видите ли, женат.
      - А где ваша жена?
      Опасаясь, что, если речь зайдет об Освенциме, маленькая венгерка опять заплачет, Зденек ответил небрежно:
      - Не знаю, где она сейчас. Наверное, ей легче, чем мне.
      - Это хорошо, что вы можете не бояться за нее. Моя мама, к сожалению...
      - Меня зовут Зденек, - поспешно прервал он. - А как вас? Я не знаю вашего имени.
      - Иолан Фаркас.
      - Ага, вспомнил. Уроженка Будапешта и одна из самых младших в группе. Вам шестнадцать лет.
      Она улыбнулась.
      - Вы всю картотеку знаете наизусть?
      - Это входит теперь в мои обязанности.
      - А что вы делали раньше?
      - Работал на киностудии.
      Услышав это, Иолан почти забыла о всех своих огорчениях и о страшной надзирательнице. Молодость взяла свое.
      - Правда? - воскликнула она. - Это так интересно! Я выписывала журнал, "Szinhazi elet" венгер.)> - знаете такой? А когда меня пускали в кино... Знаете, какой фильм я видела в последний раз?
      - Я с сорокового года не был в кино.
      - В сороковом году я еще в кино не ходила. Но я хочу вам сказать, что я видела в последний раз: "Юг против севера". Знаете? Замечательно! Кларк Гейбл играл... вы знаете Кларка Гейбла? Я его обожаю! - Она даже зарделась. - А в роли Скарлет была...
      - Не увлекайтесь, Иолан! - улыбнулся Зденек.- Надзирательница придет с минуты на минуту. Сперва заполните все карточки, а потом поболтаем. Идет?
      Иолан живо кивнула и углубилась в работу.
      * * *
      Но Россхауптиха все не появлялась. Закончив проверку кухни, она послала Хорста за Копицем. Тот все еще был в немецком бараке и пришел неохотно. Хорст сказал ему, что Россхауптиха собирается уезжать. Тогда надо поскорее отвязаться от нее, решил Копиц.
      - Что вам угодно? - крикнул он еще на ходу. Надзирательница медленно шла ему навстречу. Заглянув в свой листок с заметками, она сказала:
      - Есть кое-какие замечания. Во-первых, я обнаружила вшей. Позаботьтесь, чтобы вам прислали из Дахау дезинсекционную бригаду.
      - Это все?
      - Отнюдь нет, - Кобылья Голова подозрительно усмехнулась. - Замечание номер два. В кухне еще работают двое мужчин. Я не хочу, чтобы они оставались там.
      - Но позвольте...
      - Наши девушки - лихой народ, не так ли, Лейтхольд? - обратилась она к тощему эсэсовцу, который ковылял за ней. - Они сами справятся с любой тяжелой работой. А старший повар - такой здоровяк, он пригодится вам в понедельник на стройке. Пусть-ка займется чем-нибудь полезным для Германии. Согласны?
      Копиц злился в душе. С Мотикой удобно было работать, он уже точно знал, сколько и чего надо припрятать для комендатуры. Но попробуй поспорь с Россхауптихой, у нее веские аргументы.
      - Ну, теперь все?
      - Нет, друг мой. Второй повар - немецкий зеленый. Как вам известно, он в четверг поедет в Дахау...
      - Он же глухонемой, о господи боже!
      - У него две руки и две ноги. Предоставим призывной комиссии решать, как его использовать. В кухне он оставаться не может. А вы радуйтесь, что сможете отправить в Дахау хотя бы две-над-цать новобранцев...
      "И об этом уже пронюхала! - подумал Копиц. - А кто ей сказал, Хорст?"
      - Да, - проворчал он вполголоса. - У нас тут произошел прискорбный случай. Преступника мы обнаружили и устроим публичную казнь.
      - Этого, я думаю, недостаточно, - усмехнулась Россхаупт. - Убийство немца, который уже одной ногой был в армии, заслуживает официального расследования. Вы уже сообщили в гестапо?
      "Ни шагу назад!" - сказал себе Копиц и ответил:
      - Спасибо за совет. Я не суюсь в ваш женский лагерь, а вы не суйтесь ко мне. Я в лагерях работаю с тридцатого года, по-моему, достаточно, а?
      - Смерть немецкого солдата - это уже не внутреннее дело лагеря. Меня как национал-социалистку, естественно, интересует, что будет, если евреи убьют у нас еще одного мужчину...
      - Он был не ваш, Россхаупт! - не сдержался Копиц. - Я понимаю, что мужчины вас интересуют, но этот случай предоставьте мне. Хей-тлер!
      Он повернулся и зашагал прочь. Надзирательница, казалось, совсем не рассердилась. Наконец-то ей удалось вывести этого противного типа из равновесия, которое раздражало ее гораздо больше, чем его сегодняшняя вспыльчивость. С невозмутимыми людьми шутки плохи, а вот вспыльчивые совершают опрометчивые поступки и тем самым выдают себя с головой. Вспыльчивость легче уязвима.
      В наилучшем расположении духа Россхаупт отвела Иолан обратно в женский лагерь, заперла калитку, вручила ключ Лейтхольду и многозначительно подмигнула ему.
      - Теперь ты будешь в кухне совсем наедине со своими номерами! Ну что, разве я не добрая фея?
      10.
      Как только Фриц решил, что они миновали часовых, он осторожно высунул голову из-под брезента. Грузовик ехал по ухабистому шоссе, хорошо знакомому Фрицу еще с тех времен, когда он ежедневно проезжал здесь, сидя рядом с фрау Вирт. Когда они въехали в лес, он постучал в заднее окошечко. Фрау Вирт испугалась и погнала машину еще быстрей. Фриц перегнулся через борт и махнул в левое окно кабины своей арестантской шапочкой.
      - Это я! - заорал он, стараясь перекричать ветер.
      Только теперь фрау Вирт замедлила ход и подъехала к обочине дороги. Фриц, не ожидая, когда машина совсем остановится, соскочил на ходу и побежал вдогонку. Дверь кабины открылась, выглянула фрау Вирт.
      - О господи! - ужаснулась она. - Так я и думала! Что вы наделали, сумасброд! Теперь мы оба погибли!
      Фриц бегом обогнул машину и забрался в кабину с правой стороны.
      - Не кричите, фрау Вирт, с вами ничего не случится, только не теряйте головы. Поедем дальше, по дороге я вам все объясню.
      Машина тронулась. Подбородок фрау Вирт дрожал и стукался о твердый воротник форменной куртки.
      - Я так и знала, честное слово, так и знала! Там, около кухни, когда садился Ян, я заметила, что машина чуть наклонилась влево, в мою сторону. Я молилась, чтобы это были не вы...
      Фриц не обращал внимания на ее причитания и зорко глядел в окно.
      - Вот здесь можно, - вдруг сказал он. - Сверните-ка на эту дорогу, где запретный знак.
      Она повиновалась. Промелькнул столб с дорожным знаком "Въезда нет, частная территория", и машина помчалась по почти цельному снегу.
      - Что вы хотите?.. Куда?..
      - Езжайте еще полкилометра и остановитесь.-Он взглянул на нее самым пылким взглядом, на какой только был способен. - Ну, улыбнитесь же, фрау Вирт! Теперь мы в безопасности.
      - Бога ради, не говорите так! Какая же безопасность! Нас вот-вот схватят... Вернитесь, прошу вас, скройтесь!
      - Ах, фрау Вирт, не уверяйте, что вы не хотели побыть со мной наедине! Ручаюсь, что с вами не случится ничего страшного. Никто нас не преследует, никто не знает, что меня сейчас нет в лагере. Я вернусь прежде, чем это заметят... У меня есть тайная лазейка в ограде, где можно незаметно пролезть... Я вам никогда не говорил?
      - Вы лжете! Вы готовились к побегу, вы спрашивали мой адрес...
      - Для того, чтобы удрать вечером, провести ночь у вас, в Мюнхене, и вернуться к утру в лагерь. А сейчас подвернулась возможность сделать это днем... Вы же знаете, что у меня особое положение в лагере. Сам рапортфюрер Копиц сказал мне, что я ему сегодня не понадоблюсь...
      - Я не верю ни одному вашему слову, ведь только что, в лагере, вы говорили... И потом... у вас... там... утром было убийство...
      - Я просто хотел вас напугать. Напрасно я это сделал, но мне хотелось проверить, любите ли вы меня, [ 269] готовы ли ради меня на риск... - Он обнял ее левой рукой за плечи и прижал к себе. Фрау Вирт упиралась, но Фриц, тяжело дыша, стал целовать ее в лицо.
      - Не спорю, вы мне нравитесь, - произнесла она, оттолкнув его наконец. - Потому я и не хочу, чтобы вас казнили из-за меня. Я знаю, что в лагере очень плохо, но все-таки вам там будет легче дождаться конца войны, чем в Мюнхене... У нас кругом гестаповцы... и потом воздушные тревоги... Вот и сегодня ночью...
      - Мне все равно! - он снова прижал ее к себе. - Будьте же хоть на минутку ласковы со мной, даю честное слово, что я сразу же вернусь в лагерь. Я не хотел бежать, я только...
      - О боже, не лгите и отпустите меня... Мы на дороге, каждую минуту кто-нибудь может...
      - Что вы, что вы, фрау Вирт, никто нас не увидит. Будьте со мной на минутку ласковы, и я тотчас уйду отсюда... Прошу вас... Не видите вы, что ли, как я страдаю?
      Он отлично разыгрывал страсть и даже слегка распалился, несмотря на свою холодную натуру, однако не забывал ни об одном пункте заранее продуманного плана. "Нужно заполучить ее форменную одежду чистой, без крови... Нож у меня с собой, но я воспользуюсь им только в крайнем случае. Мне нужны ее ключи и документы. Форма мне будет великовата, особенно брюки, ну, не беда. Поеду на Ольденбургерштрассе, 68, машину оставлю перед домом, поднимусь в квартиру на четвертом этаже. Если привратница или соседка спросят, кто я такой, скажу - шофер, товарищ по работе, она, мол, меня послала взять кое-что. Спокойненько отопру квартиру, выберу себе костюм и пальто... У нее ведь муж и двое сыновей на фронте, что-нибудь подходящее наверняка найдется... а заодно еда и какие-нибудь деньжата. Потом обратно в машину, вон из Мюнхена - и фьюить, пока хватит бензина!"
      - Фрау Вирт, - сказал он вкрадчиво. - Я сейчас же вернусь в лагерь. Не бойтесь же, фрау Вирт, обнимите меня разок. Обнимите своего черного цыганенка!
      Он целовал и уговаривал ее до тех пор, пока она перестала сопротивляться, опустила руки и даже сама обняла его, улыбнувшись сквозь слезы...
      В лагере тем временем происходили столь серьезные события, что о Фрице никто и не вспомнил. Как только Россхаупт уехала. Копиц выставил из конторы Зденека и Бронека и вызвал туда писаря, Хорста и Карльхена. Сам он уселся за стол, трое проминентов стояли перед ним навытяжку.
      - Нечего сказать, здорово мы влипли! - начал рапортфюрер почти торжественным тоном. - И влипаем все больше и больше. Карльхен, ты величайший болван. С какой стати ты затеял всю эту шумиху? А ты, писарь, безмозглый дурак, зачем ты его послушался и полез ко мне с рапортом? И наконец ты, Хорст, последний кретин, неужто у тебя не хватило хоть настолько ума, чтобы не выболтать все надзирательнице? Молчать, ни слова! Видите, я с вами разговариваю по-человечески, не как с заключенными, а как с будущими солдатами Германии. Но если вы воображаете, что в четверг спокойненько уедете в Дахау и всю эту возню с рабочим лагерем свалите на дядюшку Копица, то страшно ошибаетесь. Мне сейчас не остается ничего другого, как известить гестапо о случившемся. Но вам от этого будет мало радости. Вы мне поможете уладить дело и доказать ищейкам из гестапо, что мы уже приняли меры, а они запоздали. И горе вам, если вы не проведете все это как следует! До четверга мне еще хватит времени, чтобы расправиться со всеми вами... легально, без янкелевской бритвы. Так что берегитесь! Слушайте же и рассуждайте вместе со мной, учитесь мыслить государственно. Итак, во-первых... - Копиц расстегнул воротник и перевел дыхание. Во-первых, парикмахер. Его мы отдадим живым, пусть увозят! Во-вторых, мы скажем им, что отстранили и наказали старшего врача за то, что тот знал и не доложил об эпилепсии. Что получит Оскар? Двадцать пять горячих. Кого мы назначим старшим врачом? Санитара Пепи. У него, правда, не все дома, но до четверга он ничего не успеет напортить, а гестаповцам понравится, что лазарет возглавляет ариец. Когда его увезут вместе с вами на фронт... ну, там будет видно. А теперь третье и самое важное: произойдет стихийное выступление немецких заключенных против евреев. Чтобы все прошло быстро и гладко, разрешаю вам погромить два - слышите, два! - лазаретных барака... Там лежит человек сто, в большинстве поляков. Так вот, возьмите палки и обработайте их. Все равно это безнадежные больные, так что в лагере станет посвободнее. Но берегитесь, если вы изобьете хоть одного здорового! Особенно чтобы Фриц не слишком усердствовал. Где он вообще?
      Никто из присутствующих не знал, где Фриц.
      - Передайте ему это. Отвечает за все Карльхен. Собери своих людей, возьмите дубинки покрепче, и марш! Не позже чем через час писарь придет и доложит мне, что в лагере начался погром. Мы с Дейбелем тотчас же прибежим на место происшествия. Он, может быть, даже выпалит разок из пистолета, а вы организованно отступите. Потом мы сложим мертвых на апельплаце, Оскара свяжем, отвесим ему двадцать пять, а я позвоню в гестапо, чтобы они приехали поглядеть на жертвы и поскорей убрались восвояси. Вот, кажется, и все. Еще раз напоминаю: вы знаете, в какой спешке мы заканчиваем последние бараки. Боже вас упаси, чтобы из-за вашего стихийного выступления остановилась работа на стройке... Карльхен, что ты глядишь на меня, как баран? Тебе понятно?
      Рослый капо выкручивался, как вызванный к доске ученик.
      - Я бы сказал, что такая месть... по команде... как-то не радует душу, герр рапортфюрер. Лучше пусть это дело возглавит Фриц, он просто создан для расправ с жидами. А я... вы ведь знаете, что я заварил эту кашу только потому, что был зол на Эриха...
      Копиц вскочил. Он устал, разрабатывая сложный план действий и втолковывая его этим тупицам, и больше не намерен был терять времени.
      - Ну, что еще, склочные вы бабы, что еще?! Он придирается к твоему мальчишке, а ты зол на чеха, его помощника?! Так вот что, Карльхен, одного здорового я тебе разрешу пристукнуть: этого самого чеха...
      Но тут вмешался Эрих. Трудно сказать, так ли важна для него была жизнь какого-то Зденека, но дело коснулось престижа конторы. Убивать человека, которого он выбрал себе в помощники? Он, Эрих Фрош, должен будет безропотно смотреть, как Карльхен ворвется к нему в контору и будет там размахивать дубинкой? Ни за что!
      - Герр рапортфюрер, я протестую! Еще раз заверяю, что мой чех ни словом не жаловался мне ни на капо Карльхена, ни на этого его... Чех способный парень, конечно, многого он еще не умеет, но, герр рапортфюрер, надо же подумать и о будущем. Что, если в четверг я не вернусь из Дахау? Кто же будет работать в конторе? Так быстро не подготовишь замену...
      - Это верно, - Копиц почесал за ухом. - Согласись, Карльхен, нельзя же ради тебя перевернуть все вверх ногами. Эрих сказал тебе, что чех тут ни при чем, чего же тебе еще?
      Карльхен с досадой махнул рукой.
      - Ничего мне больше не надо... И вообще не стану я связываться с этим делом. В четверг мне уже будет на... на весь Гиглинг...
      - Нет, этак не годится! - вмешался бравый Хорст. - Я еще староста лагеря и говорю тебе, Карльхен, как немец немцу, что мы не можем оставить герра рапортфюрера одного расхлебывать всю эту кашу. Может быть, и в самом деле лучше, чтобы Фриц возглавил эту стихийную месть. Разрешите, я схожу за ним.
      - Не сейчас! - Копиц поднял руку. - Можете потом, мне все равно. Я больше ничего не хочу слышать, иду в комендатуру и не позже чем через час жду рапорта. Вас, зеленых, двенадцать человек, покажите-ка, на что вы способны! Да не забудьте, что в четверг я буду давать призывной комиссии отзыв о вашей благонадежности. Если я им распишу, какие вы "treu und bieder" нем.)>, как вы боролись с внутренним врагом в лагере и все прочее, то учтите, бандюги, что в армии вам это очень пригодится. Ну, марш!
      И Копиц быстро вышел из конторы.
      * * *
      Когда в верхах готовилось что-то, могущее коренным образом изменить жизнь хефтлинка, бараки обычно охватывало своеобразное возбуждение, которое в лагере называли "транспортной горячкой". Казалось, что все пространство внутри лагерной ограды, между шестью сторожевыми вышками, затянуто, как паутиной, сетью чувствительных нервов. Самый незначительный импульс молниеносно передавался во все стороны. То, что предчувствовал один хефтлинк, через минуту знал другой.
      С того момента, как в немецком бараке раздался крик Берла: "Герр Пауль... Янкель... Помогите!", весь лагерь был в напряжении. Даже новички понимали, что беда не приходит одна: убийство Пауля повлечет за собой много других смертей. Все, притаившись, ожидали эту лавину смерти.
      Пока в лагере находилась Россхаупт, беспокойство немного улеглось, но это было лишь гнетущее затишье перед бурей. Более предприимчивые узники засуетились, стараясь использовать это затишье, чтобы исподволь как-то защитить себя. Похоже было, что пока гроссмейстеры на минуту отвлеклись от игры, некоторые шахматные фигуры ожили и потихоньку передвигаются на более безопасные места. Общая тревога от этого только усилилась.