- Помогите! Герр Пауль... Янкель...
      Через несколько минут о происшествии знал весь лагерь. Смерть была заурядным явлением в Гиглинге, но такая смерть, смерть видного немецкого проминента, заставила все разговоры умолкнуть; люди на минуту прекратили работу, в глазах многих появилось испуганное выражение. Возможно ли? Пауль, этот здоровяк Пауль лежит с перерезанным горлом? И зарезал его Янкель, серая мышь Янкель?
      Больше всех разбушевался Фриц. Словно готовясь к кровавой мести, он вытащил нож, спрятанный за стропилом, сунул его за пазуху и помчался в немецкий барак.
      - Где этот жид? - завопил он, увидя Оскара, наклонившегося над трупом Пауля. - Не знаете вы, что ли, что нашего Пауля зарезали жиды? Может быть, это ты сам подослал Янкеля?
      Он кинулся на Оскара, но стоявший рядом Антонеску схватил его в охапку. Старший врач встал и повернулся к буяну.
      - Заткнись, Фриц. Сам не знаешь, что болтаешь, - сказал он строго. Это до добра не доведет.
      Вырываясь из крепких рук румына. Фриц прошипел:
      - Пусти!.. И меня хотите прикончить? Всех немцев решили зарезать!
      - Отпусти его, - сказал Оскар товарищу.
      Отпущенный Фриц растерялся. Чех и румын были на голову выше его и стояли, готовые отразить нападение. Выхватить нож Фриц все же не решился.
      Капо Карльхен стерег Янкеля; тот лежал на полу за занавеской, и даже от оплеух не приходил в сознание. Теперь капо подошел к стоящим над телом Пауля. Он тоже был озлоблен, но владел собой лучше, чем Фриц.
      - Не ори! - хмуро сказал он Фрицу. - Будет следствие, все выяснится. Янкель скажет нам, почему он это сделал.
      Фриц опять стал бушевать и сунул руку за пазуху, ища нож.
      -Что-о? - кричал он. - Вы еще не прикончили эту сволочь?. Где он?
      - Отстань! - решительно сказал Карльхен. - Жида повесят, можешь не сомневаться. Но прежде он скажет нам, кто его подослал.
      - Прошу тебя, Карльхен, - обратился к нему Оскар. - Не повторяй и ты этих глупостей. Кто мог подослать Янкеля?! Разве не видишь, что он лежит там без сознания? Ведь это же больной человек.
      Карльхен сверкнул глазами.
      - Больной? Он убийца, и баста! А кстати, кто в нашем лагере отвечает за больных, а?
      Оскар умолк. Да, в этом есть доля правды. Ведь еще два дня назад маленький Рач сказал, что Янкель эпилептик и его нельзя держать в парикмахерах.
      У входа в барак возникло движение, толпа любопытных, которых не впускал штубовой, расступилась. Вошел писарь, покрасневший, запыхавшийся. Только сейчас, вернувшись из комендатуры, он узнал о происшествии. Сам Хорст ждал его у ворот, и они вместе поспешили в немецкий барак.
      Все взгляды обратились на них. Хорст снял шапку и остановился над телом Пауля, словно готовясь произнести надгробную речь. Глаза Эриха беспокойно мигали за стальными очками. Он поглядел на Карльхена, Фрица и обоих врачей, пытаясь угадать, что произошло между ними.
      - Ну, писарь, - зловеще сказал Фриц, - это я твоих рук дело. Погляди, что натворили твои новые дружки.
      Эрих, словно не слыша, обратился к Карльхену:
      - Ты был при этом?
      Карльхен переменил позу. Воинственное выражение на его лице сменилось хитроватым.
      - Не был, - коротко ответил он.
      - Так как же было дело? - нетерпеливо крикнул писарь.
      - Не кричи, Эрих, - почти прошептал Карльхен. - Не тебе это дело расследовать. Позови-ка рапортфюрера.
      Писарь почувствовал, что дело плохо, но все-таки заупрямился:
      - Чтобы вызвать рапортфюрера, надо знать, зачем. Скажешь ты мне или нет, что случилось?
      Карльхен молчал, хмуро глядя ему в лицо. Писарь с недовольным видом обратился к Оскару:
      - Что же случилось?
      - Берл прибежал в лазарет с известием о несчастье. Антонеску и я сразу же поспешили сюда. Здесь мы нашли Пауля, он умер у нас на руках. Тот, кто его зарезал, лежит вон там, у окна. Он эпилептик, невменяемый человек. Сейчас он без сознания.
      Оскар умолк, в бараке настала тишина.
      - Что же вы двое дурите? - раздраженно повернулся писарь к Карльхену и Фрицу. - Случилась беда, а вы глядите на меня, словно Пауля убил я...
      - Ну и что ж? - дерзко крикнул Фриц. - Это еще надо выяснить. Забыл ты, что ли, как сам говорил: передай Паулю, что я с ним расправлюсь за ту сломанную челюсть...
      - Никогда я этого не говорил, сукин ты сын! - накинулся на него Эрих. - Ты врешь, передергиваешь!
      Фриц усмехнулся, оскалив зубы.
      - Я вру? Ты так не говорил? - он повернулся к Карлу и кивнул на Эриха.- Ты слышишь?
      - Я только предостерег Пауля через тебя, вот и все, - хрипел писарь; шрам у него на шее побагровел.
      - Кто же тогда подослал Янкеля? - тихо спросил Карльхен. - Жиды?
      - И они тоже, - Фриц подлил масла в огонь. - Жиды и Эрих - это ведь одна шайка-лейка, которая верховодит в лагере.
      Хорст поднял голову.
      - Что за чушь вы несете, ребята! Лагерь возглавляю я. Такие разговорчики бросают тень и на меня. А ведь вы знаете, что Пауля, этого доброго немца, я любил, как родного брата...
      - Эту трепотню ты оставь до похорон, - проворчал Карльхен. - Сейчас не об этом речь. Лагерем ты руководишь, как флюгер ветром. Ты пятое колесо в телеге, Хорст, и не путайся в это дело. Пауля убили не случайно, и мы не знаем, чьих рук это дело. Комендатура должна немедленно расследовать его. Если писарь сейчас же не отправится туда с рапортом, немецкие зеленые пойдут к воротам без него и попросят рапортфюрера выслушать их.
      - Ладно же! - сказал Эрих. - Получайте, что хотели. Я считаю, что всегда лучше уладить дело самим и не звать на помощь комендатуру. Но если с вами иначе нет сладу...
      И он направился к выходу.
      - Погоди, Эрих, - остановил его Оскар. - Здесь велись опасные разговоры. Правда, случилось большое несчастье. Я сам не слишком любил Пауля, но очень огорчен, что произошло такое преступление. И я уверен, что в лагере нет ни одного человека, который не сожалел бы об этом, как и я. Но если Фриц и Карльхен начнут в комендатуре необдуманные речи, это может вызвать плохие последствия... вы сами понимаете. Я вас прошу, слышите, прошу, как старый хефтлинк, который прожил с вами бок о бок не один день и знает лагерные порядки: хорошенько подумайте, что вы там скажете.
      - Оскар прав, - проворчал писарь. - Разве нет, скажи, Карльхен?
      Но Карльхен не сдавался.
      - Так что же, пойдет писарь рапортовать? Или нам идти самим?
      Эрих пожал плечами: "Как хочешь". И ушел.
      - Теперь проваливай и ты! - крикнул Карльхен Оскару. - И ты тоже!
      Антонеску поглядел на старшего врача, тот кивнул, и оба направились к выходу.
      - Я буду стеречь Янкеля, - сказал Карльхен. - А ты, Фриц, немедля собери немецких зеленых. Чтобы к приходу Копица все были здесь. Марш.
      Фриц хотел было возразить, что посторожить парикмахера может и Берл, но промолчал. "Карльхен действует правильно, умнее, чем я, - думал он. - А если сейчас будет решаться судьба писаря, лучше, чтобы инициатива исходила от Карльхена, а не от иеня. Как-никак я кое-чем обязан Эриху".
      - Is gut, - пробормотал Фриц и вышел.
      Вернувшись в лазарет, Оскар спешно созвал врачей. Еще в дверях он встретил санитара Пепи, хотел позвать и его, но тот только махнул рукой и устремился куда-то.
      - Постой, Пепи, - окликнул его Оскар. - Неужели ты пойдешь против нас? Уж кто-кто, а ты знаешь лучше других...
      - Пауль был моим приятелем, - строптиво возразил Пепи. - А с вами я больше не хочу знаться. Все равно мне идти на фронт.
      - Что ты болтаешь?
      Пепи озлился на себя за то, что так опрометчиво проболтался. А-а, черт с ним, все равно пришлось бы им сказать! В лазарете ему жилось неплохо, с Оскаром он работал еще в Варшаве и всегда ладил с ним. Но теперь конец всему, теперь надо думать о других делах.
      - Не тронь меня! - огрызнулся он, когда старший врач взял его за рукав. - Все вы один другого стоите!
      Оскар отпустил его и медленно отвернулся. Дело плохо, Пепи и тот против нас... А что он сказал об уходе на фронт? Правда, я знаю, что он ужасный враль. Но это он выболтал сгоряча. Еще утром он пришел из немецкого барака какой-то странный, словно его подменили.
      Вслед за Оскаром в лазарет прибежал Фредо.
      - Что случилось, доктор?
      Имре был уже здесь, Антонеску привел маленького Рача и Шими-бачи.
      - У нас совещание врачей, - сказал Оскар. - Не обижайся, Фредо.
      - Не выгонишь же ты меня, - настаивал грек. - Я слышал, что дело важное и касается не только врачей.
      - Тебя оно, во всяком случае, не касается, Фредо. Ты не врач и не еврей. Радуйся этому и оставь нас одних.
      - Да брось ты, Оскар, не будь ребенком. Я пришел предложить тебе...
      Оскар упрямо выпятил подбородок.
      - ...Политику! - прервал он. - Я знаю, ты заговоришь сейчас о политике. И в конце концов действительно получится так, словно мы в заговоре против кого-то. А это чисто врачебное дело. Эпилептик совершил преступление, и речь идет о том, насколько мы, врачи, ответственны за него. Вступать в спор с Фрицем о том, убили Пауля евреи или нет, я не собираюсь. Да в этом и нет смысла, если эсэсовцы начнут расследование. Так что не осложняй это дело, Фредо, и оставь нас одних.
      - Ты упрям и не видишь дальше своего носа, - хмуро сказал грек. - Но пусть будет по-твоему. Если я тебе понадоблюсь, ты найдешь меня в конторе или в бараке у Вольфи. И не теряйте головы!
      Он выбежал из лазарета и стал искать Диего. Первым ему встретился Гастон.
      - Алло, Гастон, пойдем-ка со мной. Или погоди, не можешь ли ты найти Дерека, Жожо и Диего? Они, наверное, во французском бараке. Приведи их поскорей к Вольфи.
      Через минуту Фредо уже был у рыжего Вольфи.
      - Представь себе, - рассказывал он, - Карльхен заставил писаря пойти с рапортом в комендатуру.
      - Мне уже говорили, - проворчал Вольфи. - Не знаю, что бы я делал на месте Эриха. Это же явное убийство, шутки плохи.
      - Прежде надо было договориться между собой, Всякий старый хефтлинк знает, чего можно ждать от эсэсовского расследования. Да еще Фриц хочет все свалить на евреев.
      - Это, конечно, подлость, - Вольфи нахмурил белесые брови. - С чего это ему вздумалось?
      - Зол на штаб лагеря. Ему не нравится, что в нем Оскар и что Эрих принял всерьез идею рабочего лагеря. Челюсть тому мусульманину сломал Пауль. Эрих якобы это знал и при Фрице пригрозил Паулю расправой. А зарезал его еврей-парикмахер Янкель.
      Вольфи в раздумье почесал затылок.
      - Янкеля нам от петли не спасти. Главное - как будет с остальными. Надо, чтобы тут не было погрома, как в сорок первом году в Дахау.
      - Пошли штубака за Клаузе и Гельмутом, - сказал Фредо. - Ребята из французского барака тоже сейчас придут. Надо придумать, как помочь Оскару и лазарету. Зеленые прежде всего набросятся на них.
      * * *
      В комендатуре писарь нашел только Копица. Рапортфюрер сидел все в той же позе, в какой был недавно, когда писарь уходил из комендатуры. Только сейчас перед Копицем стояла большая кружка кофе с молоком, полученным в соседней усадьбе в обмен на краденую картошку, и рапортфюрер старательно обмакивал в нее сдобную булку, выменянную на казенную колбасу.
      Эрих вздохнул с облегчением: Дейбеля тут нет. Видно, он еще отсыпается после ночной поездки в Дахау. С Копицем, да еще попивающим кофе, говорить легче.
      - Ну, что еще? - проворчал рапортфюрер. - Забыл что-нибудь?
      Писарь с необычным рвением вытянулся в струнку.
      - Никак нет. Но считаю своим долгом доложить о чрезвычайном происшествии в лагере. Заключенный Янкель Цирульник зарезал заключенного Пауля Кербера.
      - Пауля? - Копиц пососал намоченную сдобу, с которой капал кофе. - А почему именно Пауля? Почему не тебя? По крайней мере я мог бы спокойно позавтракать. И что это вообще значит "зарезал"? У нас мясники режут скотину. А Янкель - парикмахер, это не его специальность.
      Эрих замигал.
      - Осмелюсь доложить, что это именно так. Пауль, к сожалению, мертв. Янкель полоснул его бритвой, и Оскар констатировал...
      Копицу все еще не верилось.
      - Ну, довольно молоть чепуху! Чтобы этот хилый жиденок посмел поднять руку на Пауля?.. Я знаю обоих еще по Варшаве.
      - Оскар, извиняюсь, утверждает, что Янкель сделал это в каком-то припадке. Я в этом не разбираюсь, но видел, что парикмахер лежит с пеной у рта и все еще без сознания.
      Копиц отодвинул кружку, наклонился над столом и утер рот скатертью.
      - Хорош сюрпризик с утра! Что же нам с ним делать? Парикмахера придется повесить, а?
      Эрих понемногу обретал обычное хладнокровие. Его успокоило, что великий и грозный рапортфюрер так здраво смотрит на это дело. Писарь даже не понимал, как он сам поддался нелепому возбуждению, охватившему немецкий барак. Что случилось с Фрицем и Карльхеном? Старые хефтлинки, а ведут себя, как последние кретины! А может быть, именно Копиц держит себя сегодня иначе, чем можно было ожидать? Похоже, что он уже не свирепый эсэсовец времен Варшавы, а какой-то благодушный немецкий папаша, слегка рассерженный тем, что ему не дают спокойно доесть сдобу и выпить кофе.
      Писарь собрался с духом и сделал два шага к столу.
      - Если герр рапортфюрер пожелает, Янкеля можно повесить немедля. Но, может быть, лучше сначала немного успокоить лагерь. Боюсь, что сейчас работа на стройке почти прекратилась... А ведь нам надо к завтрашнему дню построить последние тринадцать бараков для новой партии, которая прибудет к вечеру... Послезавтра мы должны послать на внешние работы две с половиной тысячи человек...
      Писарь говорил и говорил. Пользуясь задумчивым молчанием рапортфюрера, он быстро изложил все доводы за осмотрительное и тихое разрешение дела.
      - М-да, ты прав, - пробормотал Копиц. - С самого понедельника у меня голова просто распухла от забот... - Выразительным жестом он показал, как именно распухла его голова. - Постройку бараков нужно продолжать во что бы то ни стало, ей ничто не должно мешать, понятно? Немедля иди в лагерь, гони людей на работу, убитого пока что отнесите в мертвецкую. Оскар пусть напишет медицинское заключение о смерти. А этого Янкеля... черт подери, что с ним делать? У нас тут даже карцера нет...
      - Может быть, отправить его в Дахау? Для суда... и вообще.
      - Ты с ума сошел! Начнется следствие, нам не дадут покоя!
      Теперь Эрих рискнул выложить самую деликатную часть своего сообщения.
      - Разрешите доложить, что, к сожалению, без расследования все равно не обойтись.
      - Почему? - рассердился Копиц. - Кто меня заставит? У нас каждый день столько мертвых, а тут из-за одного затевать такую канитель.
      Эрих пожал плечами.
      - Я только передаю слова Фрица. В его оправдание надо сказать, что смерть товарища страшно подействовала на него, он сам не знает, что говорит. Ему взбрело в голову, что это не несчастный случай, а предумышленное убийство немецкого заключенного. Мол, евреи подослали Янкеля...
      - К черту Фрица, этого безмозглого гитлерюгендовца! - Копиц стукнул кулаком по столу. - А ты за него вечно заступаешься! Недавно я обозлил Дейбеля тем, что не угостил Фрица двадцатью пятью горячими, которые он вполне заслужил. А теперь еще этого не хватало! Следствие! Может быть, вызвать сюда еще и гестапо? И оправдываться перед ними, почему у меня, в этакой тесноте, арийцы не отделены от евреев?
      - С Фрицем трудно разговаривать, герр рапортфюрер. Я начал было его уговаривать, но Карльхен стал на его сторону. Этот Карльхен тоже имеет на меня зуб за то, что я не прощаю ему разврата с еврейским мальчишкой...
      - Ну, ну, хватит! - Копиц нетерпеливо покачал головой. - Ты все валишь в одну кучу. Карльхен - старый гомо, это всем известно. А что, он очень обнаглел?
      - Так, пустяки, герр рапортфюрер, - уклончиво ответил писарь с видом человека, который не любит наушничать. - Я поймал его мальчишку на том, что он сшил себе шапочку из куртки. Франтит, видите ли... Люди в лагере мерзнут, а Карльхен заказывает из казенной одежды наряды для своего...
      - Да перестань! При чем тут убийство Пауля?
      - Пауль тоже был против меня. Недавно он жестоко избил одного мусульманина, и я передал ему, что больше не потерплю таких выходок. Теперь, когда этот кретин Янкель зарезал Пауля, Фриц говорит, что Янкеля подослали еврейские врачи - дружки этого побитого мусульманина. А Карльхен и вовсе кричит, что Янкеля подослал я!
      - Бабы, вздорные, глупые бабы, вот вы кто! Один другого стоите! У меня хлопот полон рот, я даже в лагерь к вам не захожу, пытаюсь обращаться с вами по-хорошему, лишь бы рабочий лагерь стал на ноги - и вот, видишь, ничего не получается! Дейбель вам нужен, вот что! - воскликнул Копиц, и "Дейбель" опять прозвучало в его устах, как "Teufel".
      Эрих сделал сокрушенное лицо пристыженного школьника, но в душе смеялся и потирал руки. Карльхен и Фриц посажены в калошу. Куда им против старого профессионала Эриха Фроша!
      В этот момент произошло нечто, испортившее тихий триумф писаря. Распахнулась дверь, и из темного помещения вышел позевывающий Дейбель в одном нижнем белье, взлохмаченный.
      - В чем дело? Ты звал меня, Лойзль?
      "Пропало дело!" - мелькнуло у Эриха. Копиц сделал недовольное лицо.
      - Никто тебя не звал. Просто я крикнул "Дейбель вам нужен". Разозлили меня наши старички. Самые старые хефтлинки, оказывается, самые дурные. Иди, спи.
      Левый глаз Дейбеля никак не хотел раскрыться, но правый тупо уставился на писаря. Он все еще не мог простить Эриху заступничество за Фрица, о Фрице же он вспомнил сейчас потому, что нечего было курить. Несколько странным ходом мыслей он пришел к выводу, что во всем повинен Эрих: Фрица не выдрали, и потому сейчас нет сигарет.
      - Не хочу спать! - хмуро сказал Дейбель. - И совсем я не удивляюсь тому, что этот подлый писарь портит тебе нервы. Но, слава богу, скоро мы от него избавимся.
      - Проснись ты наконец как следует! - проворчал Копиц. - Или уходи. Тут и без тебя хорошая каша.
      - А что случилось?
      - Ничего. Вот придешь мне докладывать о поездке в Дахау, тогда я тебя информирую. А сейчас поди, оденься. Вот-вот приедет Россхауптиха. Увидит тебя с открытой аптекой - грохнется в обморок.
      Дейбель оправил на себе белье.
      - Иду, иду. Но самую важную новость из Дахау я тебе скажу сейчас. И пусть этот сволочной писарь тоже послушает: быть ему на фронте. Конец филонству в гиглингском санатории, всех зеленых берут в армию. "Achtung, годен к военной службе! В общую могилу - шагом марш!"
      Дейбель продекламировал эту фразу словно со сцены в кабаре и так лихо повернулся направо кругом на голой пятке, что у него взметнулись завязки кальсон.
      - Погоди-ка, - проворчал Копиц. - Я, конечно, ожидал, что ты налижешься там, но если ты и сейчас не соображаешь, что мелешь, это уж...
      - То есть как так не соображаю, начальник? - возразил Дейбель и снова зевнул. - На той неделе зеленые призываются в Дахау. У нас их как раз тринадцать человек.... роковая цифра! А потом прямехонько на фронт - и на тот свет. Пиф, паф! - с этими словами Дейбель закрыл за собой дверь, и было слышно, как он повалился на койку. Скрипнули ржавые пружины.
      - Руди! - недовольно воскликнул Копиц ему вслед, потом взглянул на писаря. - Сколько зеленых у нас в лагере?
      Краснолицый Эрих стал заметно бледнее. Сердце у него колотилось.
      - Герр обершарфюрер разрешит мне высказать свое мнение? Я думаю, что это невозможно... Обершарфюрер Дейбель немного сердит на меня и, видимо пошутил... Никогда еще не случалось...
      - Я его слишком хорошо знаю, - тихо сказал Копиц. - Ему не придумать такую шутку. Нет, здесь что-то не так... ну, ладно, мы скоро узнаем. Но мне пришло в голову кое-что похуже. Сколько зеленых числится за нашим лагерем?
      Он поглядел на писаря, тот - на него, и оба без слов поняли друг друга. У нас больше нет тринадцати зеленых, Пауль уже не в счет! Но его не вычеркнешь из списков, как любого другого: мол, заключенный номер такой-то выбыл, причина - смерть. В Дахау знают, что у нас числится тринадцать зеленых. Что, если их потребуют завтра же? Отсутствие тринадцатого придется объяснять, мотивировать. Как это острят хефтлинки насчет проверок? "Обходятся с нами, как с дерьмом, а считают нас, как дукаты". Пауль - это статья баланса, которой не хватит в нашей бухгалтерии. А если еще Фриц и Карльхен перед призывом начнут болтать и накляузничают... М-да-а, вляпались мы так изрядно, что одним повешением Янкеля не отделаешься. Германия потребует солдата, а что мы дадим?
      - Kreuzhageldonnerwetternocheinmal! - медленно и со смаком выругался Копиц. Эрих тихо вздохнул.
      - Тебе хорошо вздыхать, - накинулся на него рапортфюрер. - Ты-то знаешь, что в армию ты не годен, с таким горлом тебя не возьмут. А Пауль был здоровяк, второй Макс Шмелинг{16}. И такого солдата нам ухлопали евреи!
      Писарь в душе содрогнулся. Вот теперь заговорил настоящий Копиц, крутой эсэсовец Копиц. Берегись, Эрих!
      - Разрешу себе обратить ваше внимание, герр рапортфюрер, на то, что уход двенадцати ведущих работников заметно осложнит положение в лагере. Для того, чтобы послать в понедельник две с половиной тысячи заключенных на внешние работы, надо беречь каждого человека. Мы не можем позволить себе без разбору вешать евреев, как этого хочет Фриц.
      Это были смелые, но правдивые слова. Копиц уже не стоял за столом, а бегал на коротких ножках по комнате. Затрещал телефон, и ему пришлось снять трубку. Звонил рапортфюрер из пятого лагеря и сообщал, что от них выехала Россхауптиха и через какие-нибудь двадцать минут будет у Копица.
      - Спасибо, дорогой коллега, - сказал Копиц. - А кстати, раз уж ты позвонил, скажи-ка: не слышал ты каких-нибудь новостей о наших зеленых?
      Эрих навострил уши, но голос в трубке был слишком тихим. Впрочем, достаточно было видеть кислое лицо Копица: рапортфюрер из пятого, видимо, подтвердил то, что сказал Дейбель.
      Трубка с треском упала на вилку аппарата, Копиц снова забегал по комнате.
      - Такая невероятная новость, и вот, пожалуйста, я узнаю ее последним. Все уже знают, один я... Ручаюсь, что Фриц и Карльхен тоже пронюхали. Иначе они не нахальничали бы...
      - Исключено! - сказал Эрих, хотя не был уверен, что это так. - То, что знает кто бы то ни было в лагере, знаю и я.
      Копиц остановился перед ним.
      - Кто приехал сегодня утром из Дахау? Пауль и Гюнтер, не так ли? Думаешь, они не знают? А ты с ними ссоришься, вместо того чтобы разведать, какие новости они привезли. Стареешь ты и глупеешь, писарь, вот что. Если тебя не заберут в четверг под ружье, тебе, я думаю, все равно не бывать больше писарем.
      Эрих снова сделал огорченное лицо, но был рад, что Копиц немного успокоился.
      - Насколько я понимаю, сейчас приедет фрау надзирательница, - сказал он. - Я хотел бы предупредить кухню и девушек. Да и на стройку мне пора... Вопрос о Пауле, герр рапортфюрер, видимо, лучше всего разрешить вам лично, когда вы придете в лагерь...
      - Проваливай! - рявкнул Копиц. - И верно, никакого от тебя толку! Всем мне приходится заниматься самому. Сделай то, что я сказал: труп отнесите в мертвецкую, а Янкеля... а Янкеля знаешь, куда? Заприте его там же! Если в мертвецкой нет замка, забейте пока дверь гвоздями. Снимите у него пояс и шнурки, чтобы не повесился. А самое главное: работа на стройке должна продолжаться как ни в чем не бывало! Пока Россхаупт здесь, всюду должно быть полное спокойствие. Verstanden?
      9.
      Кюхеншеф Лейтхольд волновался больше обычного. Во-первых, он с тревогой ожидал визита надзирательницы, во-вторых, никак не мог забыть того, что произошло сегодня в немецком бараке. Итак, в лагере действительно убивают. Мысли о сверкающих кухонных ножах и топоре не случайно заполняли его голову, он не преувеличивал, все это правда, он попал в клетку с хищниками!
      Одно теперь ему ясно: чем дольше он глядел на девушек в кухне, тем меньше боялся их и больше боялся за них. Эти женщины в жалких бумажных платьях никого не обидят, они робкие и мирные создания, кроме разве Юлишки. Надо оберегать их от мужчин, а не мужчин от них. Единственный мужчина в кухне, которому, быть может, грозит опасность, это он сам. Да и то не от женщин. Если маленький ничтожный Янкель поднял руку на силача Пауля, почему бы Мотике, Фердлу, Диего или любому другому заключенному не прикончить его, Лейтхольда? Ведь он их враг, он эсэсовец, у него в кармане ключи от провиантского склада и от женского лагеря...
      Лейтхольду стало страшно. Кроме того, он побаивался Россхауптихи: кто знает, что еще она выдумает? Забравшись к себе в каморку, он присел к столу, уставился в одну точку и даже не услышал легкого стука. Стук повторился уже погромче. Лейтхольд вскочил.
      - Войдите!
      Дверь отворилась, на пороге стояла Юлишка.
      - В чем дело, Габор? Вам не полагается заходить ко мне. Оставьте дверь открытой.
      Юлишка замигала. "Не укушу же я тебя, - говорили ее смеющиеся глаза. Какой ты странный!"
      Стеклянный глаз Лейтхольда сердито глядел на блузку девушки, тесно облегавшую бюст.
      - Ну, в чем дело?
      - Пришла машина с хлебом. Капо абладекоманды Зепп просит помочь им с разгрузкой. Ведь у них теперь нет Пауля... Что, если послать Эржику и Беа...
      - Вечно Эржика и Беа! - вырвалось у Лейтхольда. - Почему именно их?
      - Вы же знаете, что они сильные девушки, - невозмутимо ответила Юлишка.
      Экая бестия! Лейтхольд заставил себя взглянуть на нее зрячим глазом, хотел оборвать, но вместо этого сказал любезно:
      - Ладно, пусть идут. Но чтобы не затевали никаких фокусов с мужчинами. С минуты на минуту явится надзирательница.
      - Jawohl! - вытянувшись в струнку, отозвалась Юлишка и заговорщицки прищурила левый глаз. - Можете на меня положиться, герр кюхеншеф.
      Дверь закрылась, Лейтхольд снова остался один. Через перегородку был слышен энергичный топот деревянных башмаков Юлишки.
      - Эржика, Беа, марш разгружать хлеб! И никаких фокусов, verstanden?
      Лейтхольд сидел за столом и глядел в одну точку. Вдруг он страшно перепугался, заметив, что его губы невольно растянулись в улыбку.
      * * *
      - Вот еще новое дело! - проворчал конвойный Ян и передвинул трубку из одного угла рта в другой. - У меня только два глаза, где мне еще смотреть за бабами? Они же могут упрятать под юбку целую буханку хлеба, а потом ищи-свищи!
      Против обыкновения он подошел ближе к откинутому заднему борту грузовика, чтобы удобнее было следить за разгрузкой. Тем временем Фриц, околачивавшийся около кухни, воспользовался возможностью: подскочил к кабине и заглянул в открытую дверцу.
      - Берегитесь конвойного! - испуганно и в то же время радостно прошептала фрау Вирт.
      - Он там, сзади, - успокоил ее черномазый красавчик, влюбленно глядя на фрау Вирт.
      - Я так давно вас не видела, - вздохнула дородная фрау Вирт. - Теперь у вас в лагере женщины, обо мне вы, наверное, и не вспоминаете.
      - Ах, что вы, фрау Вирт, - Фриц обиженно покачал головой. - Вы же меня знаете. До этих пархатых венгерских жидовок я не дотронусь даже щипцами. И вообще, знали бы вы, что у нас тут творится! Помните Пауля, этого детину из абладекоманды? Так вот, он лежит в мертвецкой, ей-богу! Зарезан сегодня утром.
      - Эсэсовцы? - в испуге спросила она.
      "Чего там долго объяснять!" - подумал Фриц, кивнул и продолжал.
      - Да и мне уже недолго оставаться здесь. Еду на фронт.
      - Что вы говорите! А я думала, что в концлагере... Вас в самом деле заставляют?
      - Если не сбегу, заставят. - Он подошел поближе. - Как думают у вас в Мюнхене, скоро все это кончится?
      Боже, что говорит этот человек! Давно ли он ораторствовал, как сам Гитлер...
      - Не бойтесь, - фрау Вирт понизила голос. - Войне вот-вот конец.
      - А что, если однажды ночью я постучусь у ваших дверей? Спрячете вы меня? Вы же живете одна, - напрямик спросил Фриц, глядя на нее голодными глазами и с таким видом, словно от ее согласия зависит спасение его души.
      Фрау Вирт вздрогнула. Он это всерьез? Сокрытие беглого лагерника карается смертью. Но разве можно отказать такому славному пареньку?.. Оставить его на погибель в страшном лагере, сказать ему в лицо: нет, я вам не помогу! Но она не поверила его версии о скорой отправке на фронт и не отнеслась всерьез к словам о возможном побеге. Ведь он такой вертопрах, этот ее цыганенок...
      - Понимаете... я бы с удовольствием помогла, но, ради бога, прошу вас, не поступайте опрометчиво, чтобы вам не стало еще хуже...
      - Это так похоже на вас, фрау Вирт, - пылко сказал Фриц и ловко изобразил подступившие к горлу слезы. - Я никогда этого не забуду. Скорее, скажите ваш адрес!
      - Но не так же, в арестантской одежде...
      - Адрес, скорей!
      - Ольденбургерштрассе, 68, четвертый этаж, направо.
      Фриц для верности переспросил, потом, оглянувшись, попятился от кабины.
      - Пожелайте мне успеха, фрау Вирт, и не бойтесь!
      Она слегка подняла руку, словно хотела перекрестить его. Ей показалось, что она видит его последний раз в жизни.
      Фриц быстро и осторожно обошел Зеппа, Коби, Гюнтера и девушек и из-за угла стал наблюдать за разгрузкой хлеба. Грузовик был уже почти пуст, в заднем углу кузова у борта лежал зеленый брезент.
      Фрица вдруг осенило. Еще пять минут назад он и не думал, что это произойдет сегодня и именно так. Но сейчас... В голове этого туповатого парня вдруг засела навязчивая мысль, которую он никак не мог прогнать. Мерзкий концлагерь, зарезанный Пауль, призыв в армию и страх, все-таки неотвратимый страх перед фронтом, - все это угнетало его... И вот подвертывается редкая возможность! Надо только перескочить через левый борт в кузов грузовика в тот самый момент, когда Ян будет влезать справа в шоферскую кабину, и успеть спрятаться под брезентом, пока машина едет по лагерю. Есть только два опасных "если": если часовой на вышке справа вдруг посмотрит на грузовик (левому не видно, заслоняет кухня) и увидит, что Фриц вскочил в машину; но и это еще не беда - часовой может подумать, что проминент с повязкой поехал легально, с разрешения. Второе "если" подстерегает Фрица у ворот: часовой там может быть более дотошным и приподнять брезент. Но может и не приподнять... В большом деле риск неизбежен, а здесь все ставится на карту.