Поэтому весьма показательно, что у качинов земли, эксплуатируемые временно, состоят во владении общины, тогда как на участки постоянного пользования установилось право частной собственности. Мы уже видели, что у кочевого земледельческого племени лушеи не существует индивидуальной поземельной собственности. Причина этого понятна: прочное освоение земли необходимо для права частной собственности, но не является непременным условием для общинной или племенной собственности. И так как в истории человечества кочевая жизнь охотника, скотовода и бродячего пахаря предшествует оседлой жизни земледельца, освоившего более совершенную систему землепользования, то отсюда следует, что право частной собственности на землю развилось позднее общинной или племенной собственности и что оно не могло быть признано законом раньше, чем возникло оседлое земледелие. Словом, общинное землевладение древнее индивидуального, переход к последнему связан с прогрессом в сельском хозяйстве, который в свою очередь, подобно всякому экономическому прогрессу, зависит от поступательного движения общества в целом.

Подобно своим бирманским соплеменникам, китайские качины применяют обе формы землепользования – кочевую и оседлую. Если окинуть взглядом их страну с вершины высокой горы, то, насколько хватает глаз, со всех сторон вы увидите море холмов, одетых лесом на вершине и по скатам, с небольшими просветами, обозначающими места, где раскинулись деревни, или горными ущельями, на дне которых извиваются реки. Деревни всегда расположены у непересыхающих горных рек, обычно в защищенной долине или по отлогим склонам холмов, растягиваясь иногда на целую милю. Дома обращены обычно фасадом на восток и построены все по одному плану – из бамбука, имея 150 – 200 футов в длину и 40 – 50 футов в ширину. Первая комната в каждом из таких обширных многосемейных домов предназначена для приема гостей; остальные служат помещением для нескольких семейств, связанных между собой кровным родством или свойстом и ведущих вместе общее хозяйство. Выступ крыши, поддерживаемый столбами, образует навес, под которым днем люди работают или отдыхают, а ночью помещаются буйволы, мулы, лошади, свиньи и домашняя птица.

При доме находится небольшой огороженный участок, где разводят белый мак, бананы и индиго; рис и маис растут рядом по горным склонам и холмам, на которых нарезаны аккуратные террасы полей, амфитеатром опускающиеся вниз. Река бывает запружена почти у самых истоков, и вода так направлена, что орошает террасы, а ниже, в долине, собирается в общее русло. Иногда вода по бамбуковым трубам подводится к рисовым полям или к наиболее отдаленным домам. Ежегодно расчищают новые участки, вырубая и сжигая лес по склонам гор. Возле каждой деревни можно видеть заброшенные дорожки, проложенные к прежним порубкам, и проведенные вдоль них небольшие каналы. Расчищенный лесной участок взрыхляют простой киркой, но террасы обрабатываются деревянными плугами. Не столько засухи, сколько чрезмерные дожди составляют самое страшное зло для этих примитивных земледельцев. Но обычно естественное плодородие почвы вознаграждает их труд обильными урожаями риса, маиса, хлопка и табака – все отличного качества. Вблизи деревни имеются фруктовые сады, где растут персики, гранаты и гуайява. Леса изобилуют каштанами, сливами, вишнями и разными сортами дикой ежевики. По более высоким склонам растут дубы и березы; большие пространства покрыты коричными деревьями, из которых добывается коричное масло. Тысячи этих деревьев ежегодно вырубаются для расчистки новых участков под пашню, и сваленные стволы и ветви тут же сжигаются. О монгольском происхождении этих китайских качинов свидетельствуют их физические признаки, но среди них различаются два типа. Наиболее распространенный тип характеризуется круглым лицом, низким лбом, выдающимися скулами, широким носом, толстыми выпяченными губами, широким квадратным подбородком и слегка косыми, широко расставленными глазами. Некрасивые черты лица искупаются добродушным выражением. Волосы и глаза обыкновенно бывают темно-коричневого, а кожа – грязновато-желтого цвета. Другой тип отличают более тонкие черты, напоминающие женские лица из племен качари и лепча в Сиккиме. Он отличается более ярко выраженным косым разрезом глаз, продолговатым, почти овальным лицом с заостренным подбородком, орлиным носом, выдающимися скулами, а цвет кожи настолько светлый, что иногда можно принять этот тип за европейский. Такие черты указывают на примесь крови бирманцев и шанов. Рост у качинов ниже среднего, конечности тонкие, но правильной формы; впрочем, ноги непропорционально коротки. Несмотря на слабо выраженную мускулатуру, они отличаются силой и ловкостью. Они приносят с гор огромные охапки дров, которые обыкновенный европеец с трудом поднимет, а молодые девушки прыгают как лани по горным тропинкам так, что их черные волосы развеваются на ветру.

Среди этих горцев доныне повсюду сохранилась патриархальная система управления. Каждый клан управляется наследственным вождем, при котором состоят также наследственные помощники. Любопытно, что, в то время как должность помощника неизменно переходит к старшему сыну, «должность вождя наследуется младшим сыном, а за неимением сыновей – младшим братом. Земля передается в наследство по тому же закону, т. е. всегда младшему сыну; старшие сыновья уходят из дома и расчищают себе отдельные участки». Таким образом, мы видим, что у качинов, как и у племен лушеи, минорат основан на обычае ухода на сторону старших сыновей, предоставленных самим себе, тогда как младший сын остается дома при родителях.

Подобное же правило наследования, обусловленное одинаковым обычаем, засвидетельствовано Джоном Андерсоном у племени шанов в Китае, живущего по соседству с качинами в провинции Юньнань. «У шанов, – говорит он, – вождь при содействии совета предводителей осуществляет в подчиненных ему областях всю полноту патриархальной власти, разрешая всякие дела, гражданские и уголовные. Вождь является номинально собственником всей земли, но каждая семья владеет определенным участком, который она обрабатывает, и платит вождю десятину натурой. Такой уклад жизни редко нарушается, и земля переходит по наследству к младшему сыну; старшие же братья, если участок оказывается недостаточным, ищут себе земли в другом месте или принимаются за торговлю. Поэтому шаны охотно эмигрируют и обосновываются на плодородной земле, например в Бирме». Большинство китайских шанов занимаются земледелием и, как земледельцы, могут быть поставлены в ряд с бельгийцами. Каждый вершок земли использован. Главная культура – рис, который растет на небольших прямоугольных полях, окаймленных низкими насыпями, с межами и заслонками для орошения. Во время засухи вода из ближайшего источника отводится по бесчисленным каналам, так что каждое поле может быть во всякое время орошено. В начале мая вся долина из конца в конец представляет собой одну огромную залитую водой рисовую плантацию, сверкающую на солнце, причем русло реки наполовину обнажается из-за отвода воды.

Шаны или, правильнее, таи составляют самую многочисленную и широко распространенную народность на Индокитайском полуострове – от Ассама в глубь китайской провинции Гуанси и от Бангкока до центральной части Юньнаня. В настоящее время Сиам – единственное самостоятельное государство шанов. Народ этот обнаруживает большое сходство с китайцами как по физическим признакам, так и по языку. По своей грамматической структуре и корням слов китайский язык и шанский являются родственными, сильно отличаясь от бирманского и тибетского, и тем не менее считаются принадлежащими к одной общей семье языков; лингвисты называют ее тибето-китайской. Хотя значительная часть территории шанов представляет горную страну, они, однако, не признают себя горцами и стремятся селиться на ровных наносных долинах или в обширных лощинах между горами. Но везде они – трудолюбивые земледельцы. Широкие равнины изрезаны сетью оросительных каналов, а в более узких вода из рек посредством шлюзов отводится в желоба, обводняющие горные склоны, или же устраиваются бамбуковые колеса, которыми вода подается к полям в тех местах, где речной берег достаточно высок и равнинной земли имеется столько, чтобы оправдать труд и расходы. Если, однако, негде бывает получить участок на равнине, то молодежь иногда уходит подальше от деревни, в джунгли, расположенные в горах. Места там много, но для выращивания риса земля здесь не годится, на ней разводятся фруктовые либо банановые сады. Интересно отметить следы сохранившегося древнего обычая минората у такого сравнительно культурного народа, каким являются шаны.

Обычай минората соблюдается также у чинов, обитающих в горах на границе Бирмы и Ассама. Их расовое происхождение еще точно не установлено, но они принадлежат, очевидно, к монголоидной расе и говорят на тибето-бирманских наречиях. Они подразделяются на множество мелких кланов, совершающих часто набеги друг на друга или на соседние бирманские деревни. Средства к существованию они добывают преимущественно земледелием: сеют рис, просо, горох, бобы, кунжут и табак. Но места их обитания мало приспособлены к земледелию, так как покрыты джунглями и мелколесьем и изрыты оврагами. Все же вблизи деревень небольшие участки расчищаются под пашню. Среди существующих у них любопытных законов о браке и наследстве имеется обычай, предоставляющий мужчине преимущественное право жениться на двоюродной сестре, а также правило, что «имущество семьи переходит по наследству к младшему сыну, который обязан остаться в доме и заботиться о родителях и сестрах». Однако у племени гака, одного из группы племен чин, обычай минората в настоящее время заменился или заменяется майоратом, хотя в двух семьях или кланах (кенлавт и клар-сеовсунг) младший сын все еще постоянно наследует родительский дом, разве только он откажется добровольно от своего права, или же поссорится с отцом, или заболеет проказой, или, наконец, лишится рассудка. Раньше у всех кланов племени гака существовало неизменное правило, что к младшему сыну переходит двор, но некий Лиен-Нон из клана сангте завещал свой дом не младшему, а старшему сыну, и с тех пор большинство кланов усвоило новый порядок наследования. «Что касается земельной собственности, расположенной в пределах владений гака, то две трети ее получает старший сын и одну треть – младший».

У ками, или кхами, горного племени в Аракане, на границе Бирмы, наследование происходит по следующему правилу: «если после умершего осталось два сына, то имущество делится между ними поровну; если же число оставшихся сыновей больше двух, то старший и младший получают по две доли каждый, а остальные – по одной». Такое правило представляет, очевидно, компромисс между двумя системами – правом первородства и правом последнего рождения: старший и младший сын пользуются одинаковым преимуществом перед остальными братьями. Возможно, что этот компромисс знаменует собой переход от минората к майорату.

Обычай минората отмечен также у лоло. У них, по словам одного английского путешественника, «существует странный порядок наследования имущества и должности вождя: наследником является обыкновенно младший сын, а после него – старший».

До сих пор мы говорили о монголоидных племенах, у которых главным наследником имущества является младший сын. Перейдем теперь к двум племенам – кхаси и гаро в Ассаме, где главной наследницей является младшая дочь. Происхождение и расовая принадлежность кхаси не вполне выяснена. Язык, на котором они говорят, в отличие от наречий всех смежных с ними племен, отнюдь не принадлежит к монгольской семье и, по-видимому, является родственным индокитайской группе языков, известной под названием мон-кхмер; эта группа в свою очередь, как это считается теперь признанным, составляет ветвь большой южной семьи языков, на которых говорят от Мадагаскара на западе до острова Пасхи на востоке и от Новой Зеландии на юге до Пенджаба на севере. Отсюда, однако, нисколько не следует, что сами кхаси не принадлежат к монгольской расе, ибо если какой-нибудь язык не зафиксирован в письменности, то говорящий на нем народ всегда может утерять его и заменить другим, заимствованным у господствующей народности, с которой он непосредственно соприкасается. Поучительные примеры таких легких и быстрых переходов от одного языка к другому наблюдались и отмечались в новейшее время среди бирманских племен, говорящих на многих различных наречиях и диалектах. Физические признаки и характер кхаси указывают на их монгольское происхождение, и, по словам Вильяма Гентера, их монгольский тип не оставляет никакого сомнения. Это народ низкорослый, мускулистый, с хорошо развитыми икрами ног, широкими выдающимися скулами, плоским носом, жиденькой бородкой, черными прямыми волосами, черными или темными, косо поставленными глазами, хотя и не в такой степени, как у китайцев и некоторых других монголоидов, и цветом кожи, переходящим, смотря по местности, из желтовато-коричневого в темно-коричневый. Нрав у них живой, веселый, добродушный, они весьма склонны к шутке. Все эти черты, несомненно, говорят за то, что кхаси принадлежат к монгольской, а не к южной и преимущественно тропической семье народов, с которой они связаны общностью языка.

Как бы то ни было, по своему образу жизни и общему культурному уровню кхаси мало отличаются от монгольских племен Юго-Восточной Азии, придерживающихся системы минората. Они живут в постоянных деревнях, переселяются редко и существуют главным образом земледелием, будучи усердными земледельцами, хотя применяют несколько примитивные способы обработки. Подобно большинству горных племен этой местности, они превращают в поля лесные участки, вырубая лес и сжигая деревья. Их главную пищу составляют рис и сушеная рыба.

Социальный строй кхаси основан на матрилинейности, т. е. на обычае вести свою родословную исключительно по женской линии. Каждый клан считает своих членов потомками одной общей прародительницы, а не общего прародителя, и каждый человек в отдельности ведет свой род от матери, бабушки и т. д., а не от отца, деда и т. д. Как и родство, наследование идет только по женской линии, а не по мужской, причем наследницей является младшая дочь, а не старшая; если она умирает при жизни матери, то ее место занимает следующая младшая дочь и т. д. За отсутствием дочерей имущество женщины переходит к младшей дочери сестры, которой в свою очередь наследует ее младшая дочь и т. д. Правда, после смерти матери остальные дочери приобретают право на долю в ее имуществе, но младшая дочь получает наибольшую долю, куда входят семейные драгоценности и родовой дом вместе с большей частью домашнего имущества. Правда, она не вправе продавать дом без общего согласия всех старших сестер, которые со своей стороны обязаны чинить его за свой счет. Что касается земельного надела, то он принадлежит только младшей дочери, но старшие дочери имеют право на часть продуктов для своего пропитания. Почти всюду бабушка со своими дочерьми и их женское потомство живут вместе под одной крышей или в смежных домах за общей оградой, и, пока бабушка жива, она считается главой дома. В такой женской семье мужчина представляет собой ничтожную фигуру. Если это сын или брат, то он не идет в счет, потому что, женившись, он уйдет из дома и станет жить в семье своей жены. Если это муж одной из женщин, то он опять-таки не идет в счет, так как не состоит членом семьи и не имеет доли в наследстве. Он играет роль производителя, и только. Всякое имущество, которое он приобрел личным трудом, после его смерти переходит к жене, а после нее – к детям, причем младшая дочь, как всегда, получает самую крупную долю. Пока он жив, он является чужаком в доме своей жены, а когда умирает, то даже прах его не должен покоиться рядом с ее прахом в семейной могиле.

Обычай, в силу которого родство и наследование устанавливаются общим происхождением от женщины, а не от мужчины, свойствен нецивилизованным народам, происхождение его основано, вероятно, на том, что в первобытном обществе, допускающем широкую свободу в отношениях между полами, отцовство представляется неизвестным, тогда как материнство известно. Мы не будем касаться этого капитального и трудного вопроса, который завел бы нас слишком далеко. Но у племени кхаси вышеупомянутый обычай, каково бы ни было его происхождение в отдаленном прошлом, в настоящее время находится в явной связи с тем правилом, по которому все дочери остаются дома, тогда как все сыновья уходят на сторону и вступают в семью своих жен. При таком порядке вещей одни только женщины остаются пожизненными членами семьи, потому, естественно, дом и домашнее имущество остаются в их руках, а не у мужчин, покидающих дом или вступивших в него по случаю брака и, следовательно, проживающих в нем только в течение определенного периода своей жизни. То же самое можно сказать и относительно земельной собственности, если земля находится недалеко от дома, а сыновья после женитьбы уходят к родне жены в другую деревню. При таких обстоятельствах легко понять, почему именно дочери, а не сыновья наследуют семейное имущество, движимое и недвижимое.

Но если, таким образом, естественно предпочтение, отдаваемое дочерям перед сыновьями в наследственном праве, то почему же младшие дочери имеют преимущество перед старшими? Сами кхаси объясняют привилегированное положение младшей дочери возложенными на нее религиозными обязанностями. Она, как выражаются кхаси, хранит религию. Это значит, что она должна совершать семейные религиозные церемонии и заботиться о снискании милости предков. В таком случае, принимая во внимание исполняемые ею столь ответственные семейные функции, ей полагается самая крупная доля имущества. По той же самой причине если она принимает другую веру или святотатственно нарушает табу, то она теряет свои привилегии, которые переходят к следующей за нею младшей дочери, как будто бы она умерла. Едва ли, однако, подобное объяснение привилегированного положения младшей дочери может быть принято всерьез, ибо возникает вопрос: почему младшая дочь признается более способной отправлять обязанности, связанные с культом предков, чем старшие ее сестры? На этот вопрос мы не найдем удовлетворительного ответа. Мы видели, что у других племен причина предпочтения младшего сына в качестве наследника состоит в том, что он остается жить в родительском доме, тогда как его старшие братья уходят на сторону; но это объяснение неприменимо по отношению к кхаси, так как у этого племени все дочери остаются дома и продолжают жить в родительском доме вместе со своими мужьями. Между тем мы вправе предполагать, что привилегия младшей дочери, как и привилегия младшего сына, имеет под собой аналогичные основания. А потому всякая теория, объясняющая лишь один случай и не распространяющаяся на другой, едва ли может быть признана удовлетворительной.

Другое племя в Ассаме, усвоившее обычаи матриархата и минората в пользу младшей дочери, – это гаро, обитающие в покрытых густым лесом, но невысоких горах, носящих название этого племени. Они, несомненно, принадлежат к монголоидной расе и отличаются невысоким ростом, крепкими конечностями, деятельным характером и ярко выраженными китайскими чертами лица. Язык их – тибето-бирманский, относящийся к тибето-китайской семье; недаром у них сложилось вполне отчетливое предание об их переселении из Тибета на равнины, лежащие у подножия Гималаев, о дальнейших странствованиях к востоку до долины Брахмапутры и о последующем возвращении назад, пока они не пришли на равнины, простирающиеся между этой рекой и горами, в которых они теперь живут. Здесь они осели на время и двинулись дальше в горы, где обрели свою нынешнюю родину. Огромные девственные леса, некогда покрывавшие холмы Гаро, были большей частью вырублены, а земли обращены под поля. На месте заброшенных полей разрослись бамбук и мелколесье, так что почти вся страна оказалась покрытой густыми джунглями, кроме участков, расчищенных для земледелия. Гаро – по преимуществу земледельцы. Обработка земли – это труд всей их жизни, и они отдаются этому занятию со всей энергией, на какую только способны. Способ обработки – первобытный. Облюбовав себе в джунглях участок, обычно по склону холма, каждый расчищает его в холодное время года, которое длится с декабря по февраль. Срубленные деревья или бамбук (во многих местах эти горные джунгли состоят исключительно из бамбука) загромождают землю до конца марта, когда их сжигают на месте. Сев происходит в апреле или мае после первых ливней. Землю не мотыжат и тем более не пашут; вместо этого заостренной палкой выкапывают небольшие ямки, куда бросают немного рисовых семян. Просо сеют просто пригоршнями на золе сожженных деревьев. Поля, отвоеванные таким образом у джунглей, обрабатываются два года подряд, а потом их забрасывают, и они отдыхают по крайней мере семь лет. Деревни строятся обычно в долинах или в горных ложбинах, богатых проточной водой. Кругом, куда ни посмотришь, тянутся бесконечные джунгли. Дома, построенные на сваях, очень длинные (многие имеют свыше 100 футов в длину), без окон, внутри темно и неприветливо. Большую часть постройки занимает общая комната для всей семьи, где незамужние женщины спят на полу; для замужних с их мужьями отгорожены отдельные комнаты. Холостые мужчины спят не в родительском доме, а в особом помещении, предназначенном для всех неженатых мужчин деревни. Здесь же помещаются гости, а также происходят собрания деревенских старшин.

У гаро, как и у кхаси, господствует система матриархата. Жена – глава семьи, и от нее все имущество семьи переходит к наследникам. Племя подразделяется на множество родственных групп, или «материнских родов». Все члены одного «материнского рода» (machongs) ведут свое происхождение от общей прародительницы, и все дети семьи принадлежат материнскому роду, а не отцовскому; последний почти не пользуется признанием. Точно так же наследование идет по тому же закону и ограничивается женской линией. Мужчина не обладает иным имуществом, кроме того, которое он нажил собственным трудом; наследовать имущество он не может ни при каких обстоятельствах. «Наследственное право может быть вкратце выражено следующей формулой: имущество, раз поступившее в материнский род, не может уйти от него. Так как дети от одной матери все принадлежат к ее роду, то казалось бы, что и сын ее удовлетворяет основному требованию наследственного права. Но сын должен жениться на женщине другого клана, причем дети его будут принадлежать к роду их матери, а потому если бы он унаследовал имущество своей матери, то таковое во втором поколении ушло бы от ее рода. Вот почему наследует дочь, а после нее ее дочь, или же, за отсутствием женского потомства, наследство переходит к другой женщине того же клана по назначению некоторых его членов». Однако, хотя в глазах закона движимое и недвижимое имущество семьи принадлежит жене, фактически муж в течение всей ее жизни сполна пользуется тем и другим, хотя и не может передавать его в чужие руки, в остальном же власть мужа над этим имуществом признается бесспорно. Например, земельные участки деревни принадлежат, строго говоря, жене деревенского старшины; однако его всегда считают и называют их хозяином. Хотя он владеет исключительно от имени жены, последняя на самом деле игнорируется, разве только дело доходит до тяжбы; тогда ее имя фигурирует на суде. Выходит, что практически жена является не более как орудием, при помощи которого совершается переход имущества от поколения к поколению главным образом в пользу мужчин.

В приведенных до сих пор цитатах говорится о том предпочтении, какое закон оказывает дочерям перед сыновьями у племени гаро, но ни словом не упоминается о предпочтении младшей дочери остальным. В самом деле, майор Плэйфер, автор ценной монографии об этом племени; не делает даже намека на подобное предпочтение, из чего можно было бы заключить, что обычай минората у гаро уже вышел или в настоящее время начинает выходить из употребления. Однако мы имеем сведения, что он существовал здесь по меньшей мере почти до самого конца XVIII в.: один англичанин, посетивший и изучивший племя гаро в 1788 г., отметил этот обычай. Описав виденную им брачную церемонию у гаро, автор продолжает: «С брачными обрядами племени гаро я ознакомился, присутствуя на свадьбе Лунгри, младшей дочери вождя Удасси, вышедшей замуж в возрасте семи лет за Буглуна, 23-летнего сына одного заурядного представителя этого племени; и я должен сказать, что этот брак, столь мало соответствующий возрасту и общественному положению невесты, был весьма счастливым для Буглуна, который унаследует должность и имущество вождя, так как у гаро всегда наследство переходит к младшей дочери. Если бы ко времени смерти вождя оказались налицо еще другие старшие дети, то они ничего не получили бы. Но, что еще более странно, после смерти Буглуна Лунгри должна будет выйти замуж за одного из его братьев, а за отсутствием таковых – за его отца; если же последний к тому времени окажется слишком старым, то она откажется от него и вступит в брак с другим по собственному выбору».

Итак, мы констатировали обычай минората у целого ряда племен юго-западного Китая и прилегающих местностей Бирмы и Ассама. За исключением возбуждающих некоторые сомнения кхаси, все эти племена принадлежат к монголоидной расе. Pix первоначальная родина находилась, как полагают, в северо-западном Китае, между верховьями Янцзы и Хуанхэ, откуда они разбрелись во все стороны. Держась в своих переселениях речных долин, они по рекам Чиндуин, Иравади и Салуин проникли в Бирму, а по Брахмапутре – в Ассам. Три волны таких переселений монгольских народов прокатились одна за другой. Последними тронулись с места качины, или джингпо, движение которых в самом разгаре было приостановлено британским завоеванием Верхней Бирмы. Долины крупных рек Брахмапутры и Иравади послужили воротами, через которые отважные воины хлынули с севера из своей более холодной и мрачной родины в Средней Азии в теплую и богатую страну, лежащую на юге. Пользуясь этой широкой естественной дорогой, они обошли сбоку длинную, почти непроходимую цепь Гималаев, представляющую прямой и кратчайший путь для вторжения в Индию. Но в своем стремлении к югу эти дикие орды ни разу не переступили через суровые и лесистые, орошаемые обильными дождями горы Ассама. Здесь они остановились и продолжают жить до сих пор. Отсюда этот авангард великой монгольской армии с высоты прохладных горных вершин и плоскогорий смотрит вниз на расстилающиеся зеленым ковром знойные долины и равнины, уходящие в безбрежную даль, где они сливаются с горизонтом или преграждаются синими горами. Жаркий климат Индии служил для нее, по-видимому, лучшей защитой против вторжения с севера, чем слабые армии ее мирного населения: северному пришельцу свободно дышалось среди дубов, каштанов и сосен своих гор, он боялся спуститься вниз, в страну пальм и папоротников.

Однако обычай минората, или предпочтения младшего сына либо дочери, существует не только у названных монгольских племен. Так, у небольшого племени мро, живущего в горах между Араканом и Читтагонгом, «если в семье сыновья и дочери вступили в брак, то отец остается жить с младшим из своих детей, к которому после смерти отца переходит все его имущество». Племя это высокого роста, сильное и смуглое, без каких-либо монголоидных признаков. Мро сеют рис, употребляют в пищу молоко, а также мясо коров и других животных. По характеру своему это мирный, робкий и простодушный народ: всякие споры решаются обращением к духам, а не силой. Женившись, молодой человек в виде платы за невесту должен отработать три года в доме отца своей жены, но более богатые могут откупиться, уплатив 200 – 300 рупий.

Далее, обычай минората преобладает среди племени хо, или ларка-кол (лурка-кол), в округе Сингбхум Юго-Западной Бенгалии. Племя это принадлежит к смуглому коренному населению Индии и по своему физическому типу похоже на дравидов, хотя говорит на совершенно ином языке, составляющем, как полагают, ветвь великой южной семьи, куда входит и наречие кхаси в Ассаме. Народ, часть которого составляет племя кол, раньше назывался коларийцами, но теперь обычно называется мунда, по имени одного из племен. Хо, или ларкакол, чисто земледельческое племя, дошедшее уже в своем развитии до употребления деревянного плуга с железным наконечником. Его первоначальная родина – Чхота-Нагпур, большое изолированное плоскогорье, к северу от теперешней их территории, где еще и поныне живет родственное ему племя мунда. Хо сами признают свое родство с этим племенем и сохранили предание о своем переселении из Чхота-Нагпура. По словам ораонов, другого, еще более первобытного племени того же плоскогорья, они некогда при своем вторжении в Чхота-Нагпур вытеснили отсюда племя хо, которое вынуждено было искать себе новую родину на юге. Однако представляется мало вероятным, чтобы хо уступили свою землю такому слабому и невоинственному племени, как ораоны. Как бы то ни было, теперь хо населяют страну еще более дикую и гористую, чем живописные холмы и долины Чхота-Нагпура, где жили когда-то их предки. Страна эта, известная под именем Колган или Колеган, представляет волнистую поверхность, изрезанную базальтовыми жилами, выступающими в форме неровных буроватых каменных глыб. По всем направлениям горизонт скрывается от глаз горными цепями до 3 тыс. футов вышиной. Наиболее плодородная, населенная и обработанная часть территории – это низменность, расположенная вокруг города Чайбасы. К западу протянулась страна холмов и обширных джунглей, перемежающихся кое-где плодоносными долинами, а на крайнем юго-западе возвышается множество суровых, одетых лесом гор (так называемое Saranda of the Seven Hundred Hills), где жалкое население нескольких бедных и одиноких деревушек, гнездящихся в глубоких оврагах, ведет постоянную борьбу с тиграми, бродящими в чаще джунглей. Население этих уединенных горных мест – более дикое и непокорное, чем их соплеменники на равнинах; и земледелие ведется здесь первобытным способом. В окружающем деревню лесу или джунглях расчищается несколько полос, и хотя отличный чернозем первое время дает обильный урожай, но из-за практикуемого у хо грубого способа обработки почва быстро истощается, и через три-четыре года они вынуждены приступать к расчистке новых участков и строить себе новые хижины в другой части обширной и пустынной страны. В случае голода оставшиеся без всяких средств к существованию дикие горцы совершают набеги на соседей и с награбленной добычей возвращаются в свои неприступные горы. Лучше живут их соплеменники на севере, занимающие более открытые и плодородные земли. Здесь часто попадаются живописные деревни, расположенные на холмах, господствующих над террасообразными рисовыми полями и волнистыми плоскогорьями.