Я: «А что бы ты делал с мамой?»
      Ганс: «Я брал бы ее тоже в Лайнц».
      Я: «А что еще?»
      Ганс: «Ничего».
      Я: «А почему же ты ревнуешь?»
      Ганс: «Я этого не знаю».
      Я: «А в Гмундене ты тоже ревновал?»
      Ганс: «В Гмундене – нет (это неправда). В Гмундене я имел свои вещи, сад и детей».
      Я: «Ты можешь вспомнить, как у коровы родился теленок?»
      Ганс: «О, да. Он приехал туда в тележке. (Это, наверно, ему рассказали в Гмундене. И здесь – удар по теории об аисте.) А другая корова выжала его из своего зада». (Это уже результат разъяснения которое он хочет привести в соответствие с «теорией о тележке».)
      Я: «Ведь это неправда, что он приехал в тележке, ведь он вышел из коровы, которая была в стойле».
      Ганс, оспаривая это, говорит, что он видел утром тележку. Я обращаю его внимание на то, что ему, вероятно, рассказали про то, что теленок прибыл в тележке. В конце концов он допускает это: «Мне, вероятно, это рассказывала Берта, или нет, или, может быть, хозяин. Он был при этом, и это ведь было ночью,– значит, это все так, как я тебе говорю; или, кажется, мне про это никто не говорил, а я думал об этом ночью».
      Если я не ошибаюсь, теленка увезли в тележке; отсюда и путаница.
      Я: «Почему ты не думал, что аист принес его?»
      Ганс: «Я этого не хотел думать».
      Я: «Но ведь ты думал, что аист принес Анну?»
      Ганс: «В то утро (родов) я так и думал. Папа, а г-н Райзенбихлер (хозяин) был при том, как теленок вышел из коровы?»
      Я: «Не знаю. А ты как думаешь?»
      Ганс: «Я уже верю... Папа, ты часто видел у лошади что-то черное вокруг рта?»
      Я: «Я это уже много раз видел на улице в Гмундене» .
      Я: «В Гмундене ты часто бывал в кровати у матери?»
      Ганс: «Да!»
      Я: «И ты себе вообразил, что ты папа!»
      Ганс: «Да!»
      Я: «И тогда у тебя был страх перед папой?»
      Ганс: «Ведь ты все знаешь, я ничего не знал».
      Я: «Когда Фриц упал, ты думал: „если бы так папа упал“, и когда овечка тебя боднула, ты думал: „если бы она папу боднула“. Ты можешь вспомнить о похоронах в Гмундене?» (Первые похороны, которые видел Ганс. Он часто вспоминает о них – несомненное покрывающее воспоминание.)
      Ганс: «Да, а что там было?»
      Я: «Ты думал тогда, что если бы умер папа, ты был бы на его месте?»
      Ганс: «Да!»
      Я: «Перед какими возами ты, собственно, еще испытываешь страх?»
      Ганс: «Перед всеми».
      Я: «Ведь это неправда?»
      Ганс: «Перед пролетками и одноконными экипажами я страха не испытываю. Перед омнибусами и вьючными возами только тогда когда они нагружены, а когда они пусты, не боюсь. Когда воз нагружен доверху и при нем одна лошадь, я боюсь, а когда он нагружен и впряжены две лошади, я не боюсь».
      Я: «Ты испытываешь страх перед омнибусами потому, что на них много людей?»
      Ганс: «Потому, что на крыше так много поклажи».
      Я: «А мама, когда она получила Анну, не была тоже нагружена?»
      Ганс: «Мама будет опять нагружена, когда она опять получит ребенка, пока опять один вырастет и пока опять один будет там внутри».
      Я: «А тебе бы этого хотелось?»
      Ганс: «Да!»
      Я: «Ты говорил, что не хочешь, чтобы мама получила еще одного младенца».
      Ганс: «Тогда она больше не будет нагружена. Мама говорит, что когда она больше не захочет, то и бог этого не захочет». (Понятно, что Ганс вчера уже спрашивал, нет ли в маме еще детей. Я ему сказал, что нет и что если господь не захочет, в ней не будут расти дети.)
      Ганс: «Но мне мама говорила, что когда она не захочет, больше у нее не вырастет детей, а ты говоришь, когда бог не захочет».
      Я ему сказал, что это именно так, как я говорю, на что он заметил: «Ведь ты был при этом и знаешь это, наверно, лучше». Он вызвал на разговор и мать, и та примирила оба показания, сказав, что когда она не захочет, то и бог не захочет .
      Я: «Мне кажется, что ты все-таки хотел бы, чтобы у мамы был ребенок?»
      Ганс: «А иметь его я не хочу».
      Я: «Но ты этого желаешь?»
      Ганс: «Пожалуй, желаю».
      Я: «Знаешь, почему? Потому что тебе хотелось бы быть папой».
      Ганс: «Да... Как эта история?»
      Я: «Какая история?»
      Ганс: «У папы не бывает детей, а как потом говорится в истории, когда я хотел бы быть папой?»
      Я: «Ты хотел бы быть папой и женатым на маме, хотел бы быть таким большим, как я, иметь такие же усы, как у меня, и ты хотел бы, чтобы у мамы был ребенок».
      Ганс: «Папа, когда я буду женатым, у меня будет ребенок только тогда, когда я захочу, а когда я не захочу, то и бог не захочет».
      Я: «А тебе хотелось бы быть женатым на маме?»
      Ганс: «О, да».
      Здесь ясно видно, как в фантазии радость еще омрачается из-за неуверенности относительно роли отца и вследствие сомнений в том, от кого зависит деторождение.
      «Вечером в тот же день Ганс, когда его укладывают в постель, говорит мне: „Послушай, знаешь, что я теперь делаю? Я теперь до 10 часов еще буду разговаривать с Гретой, она у меня в кровати. Мои дети всегда у меня в кровати. Ты мне можешь сказать, что это означает“. Так как он уже совсем сонный, я обещаю ему записать это завтра, и он засыпает».
      Из прежних записей видно, что Ганс со времени возвращения из Гмундена всегда фантазирует о своих «детях», ведет с ними разговоры и т. д. .
      «26 апреля я его спрашиваю: почему он всегда говорит о своих детях?
      Ганс: «Почему? Потому что мне так хочется иметь детей, но я этого не хочу, мне не хотелось бы их иметь» .
      Я: «Ты себе всегда так представлял, что Берта, Ольга и т. д. твои дети?»
      Ганс: «Да, Франц, Фриц, Поль (его товарищ в Лайнце) и Лоди». (Вымышленное имя, его любимица, о которой он чаще всего говорит. Я отмечаю здесь, что эта Лоди появилась не только в последние дни, но существует со дня последнего разъяснения (24 апреля).)
      Я: «Кто эта Лоди? Она живет в Гмундене?»
      Ганс: «Нет».
      Я: «А существует на самом деле эта Лоди?»
      Ганс: «Да, я знаю ее».
      Я: «Которую?»
      Ганс: «Ту, которая у меня есть».
      Я: «Как она выглядит?»
      Ганс: «Как? Черные глаза, черные волосы; я ее однажды встретил с Марикой (в Гмундене), когда я шел в город».
      Когда я хочу узнать подробности, оказывается, что все это выдумано .
      Я: «Значит, ты думал, что ты мама?»
      Ганс: «Я действительно и был мамой».
      Я: «Что же ты, собственно, делал с детьми?»
      Ганс: «Я их клал к себе спать, мальчиков и девочек».
      Я: «Каждый день?»
      Ганс: «Ну, конечно».
      Я: «Ты разговаривал с ними?»
      Ганс: «Когда не все дети влезали в постель, я некоторых клал на диван, а некоторых в детскую коляску, а когда еще оставались дети, я их нес на чердак и клал в ящик; там еще были дети, и я их уложил в другой ящик».
      Я: «Значит, аистиные ящики стояли на чердаке?»
      Ганс: «Да».
      Я: «Когда у тебя появились дети, Анна была уже на свете?»?
      Ганс: «Да, уже давно».
      Я: «А как ты думал, от кого ты получил этих детей?»
      Ганс: «Ну, от меня» .
      Я: «Ведь тогда ты еще не знал, что дети рождаются кем-нибудь?»
      Ганс: «Я себе думал, что их принес аист». (Очевидно, ложь и увертка .)
      Я: «Вчера у тебя была Грета, но ты ведь знаешь, что мальчик не может иметь детей».
      Ганс: «Ну да, но я все-таки в это верю».
      Я: «Как тебе пришло в голову имя Лоди? Ведь так ни одну девочку не зовут. Может быть, Лотти?»
      Ганс: «О нет, Лоди. Я не знаю, но ведь это все-таки красивое имя».
      Я (шутя): «Может быть, ты думаешь, Шоколоди?»
      Ганс (сейчас же): «Saffalodi ... потому что я так люблю есть колбасу и салями».
      Я: «Послушай, не выглядит ли Saffalodi как Lumpf?»
      Ганс: «Да!»
      Я: «А как выглядит Lumpf?»
      Ганс: «Черным. Как это и это» (показывает на мои брови и усы).
      Я: «А как еще – круглый, как Saffalodi?»
      Ганс: «Да».
      Я: «Когда ты сидел на горшке и когда выходил Lumpf, ты думал себе, что у тебя появляется ребенок?»
      Ганс (смеясь): «Да, на улице и здесь».
      Я: «Ты знаешь, как падали лошади в омнибусе. Ведь воз выглядит как детский ящик, и когда черная лошадь падала, то это было так...»
      Ганс (дополняет): «Как когда имеют детей».
      Я: «А что ты себе думал, когда она начала топать ногами?»
      Ганс: «Ну, когда я не хочу сесть на горшочек, а лучше хочу играть, я так топаю ногами». (Тут же он топает ногой.)
      При этом он интересуется тем, охотно или неохотно имеют детей.
      Ганс сегодня все время играет в багажные ящики, нагружает их и разгружает, хочет иметь игрушечный воз с такими ящиками. Во дворе таможни его больше всего интересовали погрузка и разгрузка возов. Он и пугался больше всего в тот момент, когда нагруженный воз должен был отъехать. «Лошади упадут (fallen)» . Двери таможни он называл «дырами» (Loch) (первая, вторая, третья... дыра). Теперь он говорит Podlloch (anus).
      Страх почти совершенно прошел. Ганс старается только оставаться вблизи дома, чтобы иметь возможность вернуться в случае испуга. Но он больше не вбегает в дом, и все время остается на улице. Его болезнь, как известно, началась с того, что он плача вернулся с прогулки, и когда его второй раз заставили идти гулять, он дошел только до городской станции «Таможня», с которой виден еще наш дом. Во время родов жены он, конечно, был удален от нее, и теперешний страх, мешающий ему удалиться от дома, соответствует тогдашней тоске по матери».
      «30 апреля. Так как Ганс опять играет со своими воображаемыми детьми, я говорю ему: „Как, дети твои все еще живут? Ведь ты знаешь, что у мальчика не бывает детей“.
      Ганс: «Я знаю это. Прежде я был мамой, а теперь я папа».
      Я: «А кто мать этих детей?»
      Ганс: «Ну, мама, а ты дедушка».
      Я: «Значит, ты хотел бы быть взрослым, как я, женатым на маме, и чтобы у нее были дети?»
      Ганс: «Да, мне хотелось бы, а та из Лайнца (моя мать) тогда будет бабушкой».
      Все выходит хорошо. Маленький Эдип нашел более счастливое разрешение, чем это предписано судьбой. Он желает отцу вместо того, чтобы устранить его, того же счастья, какое он требует и для себя; он производит отца в дедушки и женит на его собственной матери.
      «1 мая. Ганс днем приходит ко мне и говорит: „Знаешь, что? Напишем кое-что для профессора“.
      Я: «А что?»
      Ганс: «Перед обедом я со всеми своими детьми был в клозете. Сначала я делал Lumpf и wiwi, а они смотрели. Потом я их посадил, они делали Lumpf и wiwi, а я их вытер бумажкой. Знаешь, почему? Потому что мне очень хотелось бы иметь детей; я бы делал с ними все, что делают с маленькими детьми, водил бы их в клозет, обмывал и подтирал бы их, все, что делают с детьми».
      После признания в этой фантазии вряд ли можно еще сомневаться в удовольствии, которое связано у Ганса с экскрементальными функциями.
      «После обеда он в первый раз решается пойти в городской парк. По случаю 1 мая на улице меньше, чем обычно, но все же достаточно экипажей, которые на него до сих пор наводили страх. Он гордится своим достижением, и я должен с ним вечером еще раз пойти в городской парк. На пути мы встречаем омнибус, который он мне указывает: смотри, вот воз, воз для аистиного ящика! Когда он утром идет со мной опять в парк, он ведет себя так, что его болезнь можно считать излеченной.
      2 мая Ганс рано утром приходит ко мне: «Слушай, я сегодня себе что-то думал». Сначала он это забыл, а потом рассказывает мне со значительными сопротивлениями: «Пришел водопроводчик и сначала клещами отнял у меня мой зад и дал мне другой, а потом и другой Wiwimасhег. Он сказал мне: „Покажи мне зад“, и я должен был повернуться, а потом он мне сказал: „Покажи мне Wiwimacher“.
      Отец улавливает смысл этой фантазии-желания и ни минуты не сомневается в единственно допустимом толковании.
      «Я: „Он дал тебе больший Wiwimacher и больший зад“.
      Ганс: «Да!»
      Я: «Как у папы, потому что ты очень хотел бы быть папой».
      Ганс: «Да, и мне хотелось бы иметь такие же усы, как у тебя, и такие же волосы (показывает волосы на моей груди)».
      Толкование недавно рассказанной фантазии – водопроводчик пришел и отвинтил ванну, а потом воткнул мне бурав в живот – сводится теперь к следующему. Большая ванна обозначает зад. Бурав или отвертка, как это и тогда указывалось,– Wiwimacher . Эти фантазии идентичны. Тут открывается также новый подход к страху Ганса перед большой ванной. Ему неприятно, что его зад слишком мал для большой ванны».
      В следующие дни мать несколько раз обращается ко мне с выражением своей радости по поводу выздоровления мальчика.
      Дополнение, сделанное отцом спустя неделю.
      «Уважаемый профессор! Я хотел бы дополнить историю болезни Ганса еще нижеследующим.
      1. Ремиссия после первого разъяснения не была настолько совершенна, насколько я ее, быть может, изобразил. Ганс во всяком случае шел гулять, но под принуждением и большим страхом.
      Один раз он дошел со мной до станции «Таможня», откуда виден наш дом, а дальше ни за что не хотел идти.
      2. К словам «малиновый сок» и «ружье». Малиновый сок Ганс получает при запоре. Ружье – Schie?gewehr. Ганс часто смешивает слова schie?en и schei?en – стрелять и испражняться.
      3. Когда Ганса перевели из нашей спальни в отдельную комнату, ему было приблизительно четыре года.
      4. Следы остались еще теперь и выражаются не в страхе, а во вполне нормальной страсти к вопросам. Вопросы относятся преимущественно к тому, из чего делаются различные предметы (трамваи, машины и т. д.), кто их делает и т. д. Характерно для большинства вопросов, что Ганс задает их несмотря на то, что у него для себя ответ уже готов. Он хочет только удостовериться. Когда он меня однажды своими вопросами довел до утомления и я сказал ему: «Разве ты думаешь, что я могу ответить на все твои вопросы?»– он ответил мне: «Я думал, что ты и это знаешь, раз ты знал о лошади».
      5. О своей болезни Ганс говорит как о чем-то давно прошедшем: «тогда, когда у меня была глупость».
      6. Неразрешенный остаток, над которым Ганс ломает себе голову, это: что делает с ребенком отец, раз мать производит его на свет. Это можно заключить из его вопросов. Не правда ли, я принадлежу также тебе (он думает), не только матери. Ему не ясно, почему он принадлежит мне. С другой стороны, у меня нет прямых доказательств, чтобы предполагать, как говорили вы, что он подглядел коитус родителей.
      7. При изложении, быть может, следовало больше подчеркнуть силу страха. Иначе могут сказать: нужно было бы его основательно поколотить, и он бы тогда пошел гулять».
      Я здесь же могу прибавить: с последней фантазией Ганса был побежден страх, исходящий из кастрационного комплекса, причем томительное ожидание превратилось в надежду на лучшее. Да, приходит врач, водопроводчик и т. п., отнимает пенис, но только для того, чтобы дать ему больший. Что касается остального, пусть наш маленький исследователь преждевременно приобретает опыт, что всякое знание есть только частица и что на каждой ступени знания всегда остается неразрешенный остаток.

Эпикриз

I