Я поразмыслил.

— Давайте.

— Хорошо. Скажем, в «Парксе», на Бошам-плейс, в восемь.

— Договорились.

Мы с Чарли уже несколько лет были чем-то средним между хорошими знакомыми и друзьями. Мы радовались друг другу при случайных встречах, но нарочно не встречались. Сегодня он впервые пригласил меня в свою ложу. Приглашение на обед означало окончательный переход на новый уровень.

Пожалуй, он мог не правильно истолковать мою рассеянность. Но я все равно хорошо к нему относился, а потом, ни один человек в здравом уме не станет отказываться от обеда в «Парксе». Надеюсь, ему не придется пожалеть о пропавшем впустую вечере...

Гости Чарли понемногу принялись разбегаться — они отправились делать ставки на следующую скачку. Я взял забытую на столе программку и понял, почему Чарли так интересовался моим мнением: в этой скачке с препятствиями участвовали двое из лучших фаворитов, и газеты обсуждали ее уже в течение нескольких дней.

Я поднял голову и встретился взглядом с Чарли. В глазах у него было любопытство.

— Ну, так который из двух?

— Крепитас.

— Вы на него ставите? Я кивнул.

— Уже поставил. На тотализаторе. Чарли фыркнул.

— Я предпочитаю букмекеров. Чтобы заранее знать, сколько я получу в случае выигрыша. — Если учесть, что его ремеслом были банковские инвестиции, это было вполне логично. — Только сейчас мне неохота спускаться вниз.

— Могу поделиться с вами своей ставкой.

— А сколько вы поставили? — осторожно спросил Чарли.

— Десять фунтов. Он рассмеялся.

— А ходят слухи, что вы мыслите исключительно в пределах трех нулей!

— Это профессиональная шутка, — сказал я. — Ее не правильно понимают.

— А что имеется в виду?

— Я иногда пользуюсь прецизионным токарным станком. Он позволяет установить точность в пределах трех нулей — после запятой. Ноль-ноль-ноль-один. Одна десятитысячная дюйма. Это мой лимит. Большая точность мне недоступна.

Чарли хмыкнул.

— А на лошадей вы тысячами не ставите?

— Бывало пару раз.

На этот раз он явно расслышал сухость в моем голосе. Я небрежно встал и направился к стеклянной двери, ведущей на балкон.

— Они уже выходят на старт, — сказал я.

Чарли молча вышел на балкон вслед за мной, и мы стояли рядом и смотрели, как две звезды заезда, Крепитас и Уотербой, гарцуют мимо трибун, сдерживаемые своими жокеями.

Чарли был чуть ниже меня, гораздо плотнее и лет на двадцать старше. Он носил превосходные костюмы так, словно привык к ним с детства, и никто, слыша его мягкий, густой голос, не догадался бы, что его отец был водителем грузовика. Чарли никогда не скрывал своего происхождения. Напротив, он гордился им, и гордился по праву. В согласии со старой образовательной системой его послали в Итонский колледж, как мальчика из местного округа, на деньги муниципального совета, и Чарли сумел наряду с образованием приобрести там также правильное произношение и светские манеры. Его золотая голова несла его по жизни, как волна несет умелого пловца, и то, что он родился под самыми стенами знаменитого учебного заведения, вряд ли было такой уж случайностью.

Другие его гости тоже вышли на балкон, и Чарли переключился на них. Я их плохо знал — в основном в лицо, и кое о ком что-то слышал. Для случайной встречи вполне достаточно, для более близкого знакомства маловато.

Дама в зеленой шляпке коснулась моей руки зеленой перчаткой.

— Уотербой выглядит чудесно, не правда ли?

— Чудесно, — согласился я.

Она широко улыбнулась мне, близоруко щурясь из-за толстых очков.

— Вы не могли бы сказать, сколько предлагают сейчас за них букмекеры?

— Пожалуйста.

Я поднял бинокль и навел его на таблички букмекеров, сидящих перед трибунами чуть справа от нас.

— Насколько я вижу, Уотербой — один к одному, Крепитас — пять к четырем.

— Вы так любезны! — тепло ответила дама в зеленом Я перевел бинокль чуть дальше и нашел Дженсера Мэйза. Он стоял в середине ряда букмекеров, толпившихся вдоль перил, отделяющих трибуны для участников от общих мест. Худощавый человек среднего роста, с крупным острым носом, в стальных очках, с манерами епископа. Он никогда мне особенно не нравился, и беседовали мы исключительно о погоде. Но я ему полностью доверял — а это было очень глупо.

Он стоял, опираясь на перила, опустив голову, и беседовал с кем-то, находившимся на трибунах для участников. Его собеседника загораживала от меня толпа народа. Потом толпа рассосалась, и я увидел, что беседует он с Джоди.

Вся фигура Джоди выражала крайнюю степень раздражения. Он что-то яростно говорил Дженсеру. Дженсер отвечал ему скорее успокаивающе. Когда Джоди сердито махнул рукой и удалился, Дженсер поднял голову и проводил его взглядом, с лицом скорее задумчивым, чем озабоченным.

Дженсер Мэйз достиг той стадии в карьере букмекера, когда удачливый одиночка превращается в главу крупной и респектабельной фирмы. Для игроков Дженсер Мэйз был уже не человеком, а учреждением. К югу от Глазго существовало множество букмекерских контор, носящих его имя, и недавно он объявил, что во время следующего сезона будет спонтировать скачки на короткую дистанцию для трехлеток.

Тем не менее на больших скачках он по-прежнему стоял в ряду букмекеров, чтобы лично разговаривать с самыми богатыми клиентами и не позволять другим букмекерам их переманивать. Чтобы вовремя раскрывать свою акулью пасть и заглатывать новых неосторожных рыбешек.

Я поморщился и опустил бинокль. Я, наверно, никогда не узнаю, на какую сумму меня обокрали Джоди с Дженсером. Что до моего самоуважения, от него они оставили только жалкие крохи.

Скачка началась. Суперскакуны боролись не на жизнь, а на смерть, и Крепитас обошел Уотербоя на целый корпус. На тотализаторе мне должны были выплатить небольшую сумму за него и довольно значительную — за Энерджайза. Но двух выигрышей в один день было недостаточно, чтобы развеять мое уныние. Я отказался от чая с пирожными, поблагодарил Чарли за ленч, простился с ним до вечера и спустился к весовой, посмотреть, не осенит ли меня вдохновение насчет нового тренера.

Кто-то догнал меня сзади и схватил за руку.

— Слава богу, я вас нашел!

Это был молодой шофер, которого я нанял, чтобы перевезти Энерджайза. Запыхавшийся и очень озабоченный.

— В чем дело? Фургон сломался?

— Нет... Слушайте, вы сказали, что ваша лошадь черная, да? В смысле, я ничего не напутал?

— Что с ним?! — пожалуй, от волнения мой голос сделался чересчур резким.

— Ничего... по крайней мере... с ним — ничего. Но только лошадь, которую оставил мне мистер Лидс, — это рыжая кобыла.

Я отправился с ним в конюшню. Сторож по-прежнему улыбался, довольный тем, что у кого-то что-то не так.

— Ну да, — с удовольствием подтвердил он. — Лидс уехал с четверть часа тому назад в наемном фургоне и увез одну лошадь. Сказал, его собственный фургон разбился, а Энерджайза он оставляет по распоряжению владельца.

— Лошадь, которую он оставил, — не Энерджайз! — сказал я.

— Ну, а я чего сделаю? — с достоинством возразил сторож.

Я обернулся к молодому человеку.

— Рыжая кобыла с большой белой проточиной? Он кивнул.

— Это Асфодель. Она участвовала в первом заезде. Ее тренирует Джоди Лидс, но она не моя.

— И что же мне с ней делать?

— Оставьте ее здесь, — сказал я. — Мне очень жаль. Пришлете мне счет за труды.

Шофер улыбнулся и сказал, что я ему ничего не должен. Это почти восстановило мою веру в человечество. Я поблагодарил его за то, что он меня разыскал. Мог бы ведь по-тихому увезти эту кобылу, а потом прислать мне счет. Молодой человек был шокирован моим цинизмом. Я подумал, что до знакомства с Джоди я таким не был.

Джоди все-таки забрал Энерджайза.

Я полыхал медленным гневом. Злился я отчасти на себя самого. Как я этого не предусмотрел? Ведь если он был готов заставить Энди-Фреда переехать меня, первая неудача наверняка бы его не остановила! Он твердо решил взять надо мной верх и увезти Энерджайза к себе. Я недооценил его кровожадность и его наглость.

Нет, вряд ли мне удастся так легко избавиться от Джоди. Я вернулся к своей машине и уехал с ипподрома, думая только о том, какого тренера мне нанять и как скоро мне удастся перевезти своих лошадей на новое место.

Мы сидели за золотистым полированным деревянным столом. Чарли улыбнулся мне и отодвинул пустую кофейную чашку. Его сигара была наполовину докурена, портвейн наполовину допит, и в животе у него покоился обед, приготовленный в одном из лучших ресторанов Лондона.

Интересно, как он выглядел в молодости, до того как обзавелся солидным брюшком и двойным подбородком? Крупные бизнесмены лучше смотрятся, когда они немного полноваты. Тощие и голодные — это новички, энергичные начинающие. А Чарли набирал мудрость и зрелость с каждым фунтом лишнего веса.

У него были прямые седеющие волосы, поредевшие на макушке и зачесанные назад по бокам. Глубоко посаженные глаза, крупный нос, плотно сжатые губы. Лицо не слишком приятное, но запоминающееся. Однажды встретившись с Чарли, люди потом его обычно узнавали.

Он пришел один. Ресторан, который он выбрал, состоял из нескольких небольших зальчиков, по три-четыре столика в каждом, так что там легко было уединиться. Чарли весь вечер говорил о скачках, о еде, о премьер-министре, о состоянии биржевого рынка, но так и не сказал, зачем он меня позвал.

— У меня такое впечатление, — добродушно заметил он, — что вы чего-то ждете.

— Вы еще никогда не приглашали меня на обед.

— Мне нравится ваше общество.

— И все?

Он стряхнул пепел с сигары.

— Нет, конечно.

— Я так и думал, — улыбнулся я. — Но, возможно, я воспользовался вашим гостеприимством на основании ложных предпосылок.

— Сознательно?

— Быть может. Я ведь не знаю, что у вас на уме.

— Отчего вы так рассеяны? — спросил Чарли. — Когда такой человек, как вы, погружается в нечто вроде транса...

— Я так и думал! — вздохнул я. — Нет, это не полезная умственная деятельность. Это последствия ссоры не на жизнь, а на смерть между мною и Джоди Лидсом.

— Очень жаль.

— Что жаль? Что мы поссорились или что это было не вдохновение?

— И то и другое, я полагаю. А из-за чего вы поссорились?

— Я отказался от его услуг.

Чарли изумленно уставился на меня.

— Господи, почему?

— Он сказал, что, если я кому-нибудь это расскажу, он подаст на меня в суд за оскорбление личности.

— Вот как! — Чарли внезапно оживился, как пришпоренная лошадь. — А что, он действительно может подать в суд?

— Думаю, что да.

Чарли затянулся и выпустил дым тоненькой струйкой из уголка рта.

— Не хотите рисковать?

— Ну, вам довериться можно, вы человек надежный...

— Абсолютно, — подтвердил он. — Дальше меня это не пойдет.

Я ему поверил. И сказал:

— Он придумал способ обворовывать меня на крупные суммы, так что я даже не знал, что меня грабят.

— Но ведь вы должны были заметить, что кто-то... Я покачал головой.

— Наверно, я не первый, с кем проворачивают такую штуку. Это так просто...

— Продолжайте, продолжайте! — сказал Чарли. — Чем дальше, тем интереснее.

— Хорошо. Предположим, вы — неплохой и довольно талантливый тренер скаковых лошадей, но при этом питаете непреодолимую тягу к чужим, незаработанным деньгам — Предположим.

— Тогда вам прежде всего нужен глупый лох с кучей денег и энтузиазма, ничего не смыслящий в скачках.

— То есть вы?

— То есть я, — я печально кивнул. — Кто-то рекомендует мне вас как хорошего тренера, на меня производит большое впечатление ваш деловитый вид, и я прибегаю к вам и спрашиваю, не могли бы вы купить мне хорошую лошадь, потому что я желаю сделаться владельцем.

— И я покупаю по дешевке хорошую лошадь и сдираю с вас за нее целое состояние?

— Нет. Вы покупаете самую лучшую лошадь. Я очень доволен. Вы начинаете тренировать эту лошадь, и скоро она уже готова к скачкам. И тут вы говорите, что знаете одного хорошего букмекера, и знакомите меня с ним.

— Гм-гм...

— Вот именно. Однако букмекер действительно оказывается весьма почтенным человеком. Я не привык делать крупные ставки и поэтому очень доволен, что могу довериться столь достойному господину. Вы, мой тренер, говорите мне, что лошадь подает большие надежды и что мне стоит поставить по маленькой на то, что она займет одно из призовых мест. Ну, скажем, по сто фунтов.

— Это называется по маленькой?!

— Вы ставите мне на вид, что это немногим больше расходов на содержание лошади за три недели.

— Вот как?

— Именно. Я немного покряхтел — до сих пор я никогда не ставил больше десятки — и поставил. Но лошадь действительно показала хороший результат и заняла третье место, так что в результате букмекер заплатил мне, а не я букмекеру.

Я допил свой портвейн. Чарли прикончил свой и заказал еще кофе.

— В следующий раз, когда лошадь участвует в скачках, — продолжал я, — вы говорите мне, что сейчас она действительно в хорошей форме и, если я хочу сорвать по-настоящему крупный куш, это надо делать теперь, пока об этом не пронюхали букмекеры и прочие игроки. Букмекер предлагает мне хорошую ставку, я в эйфории и решаюсь рискнуть.

— И ставите тысячу?

— Тысячу, — кивнул я.

— И?

— Об этом становится известно, и мой конь делается фаворитом. Однако день для него оказывается неудачным. Он скачет хуже, чем в прошлый раз, и приходит пятым. Вы очень расстроены. Вы не понимаете, в чем дело. Мне приходится вас утешать и говорить, что в следующий раз конь непременно придет первым.

— Но этого не происходит?

— Происходит. Он блестяще выигрывает скачку.

— Но вы на него не ставили?

— Ставил. На этот раз ставка была не пять к двум, как раньше, а шесть к одному. Я поставил пятьсот фунтов и выиграл три тысячи. Я был абсолютно счастлив. Я вернул все, что потерял, и даже значительно больше, плюс еще приз за скачку. Я оплатил из выигрыша счета тренера и отчасти окупил стоимость лошади. Мне начинает нравиться быть владельцем. Я прошу вас купить мне еще одну лошадь. Можно даже двух или трех, если найдутся подходящие.

— И на этот раз вы выкладываете большие деньги за аутсайдеров?

— Ни в коем случае! Моя вторая лошадь — чудесный двухлеток. Он выигрывает первую же скачку. Я ставил на него всего лишь сотню, но так как ставка была десять к одному, я был весьма доволен. Поэтому в следующий раз моя лошадь оказывается первым фаворитом, о ней пишут во всех газетах, и вы уговариваете меня поставить действительно крупную сумму. Вы говорите, что такая возможность представляется нечасто и что все противники вашему коню, как говорится, в подметки не годятся. Вы меня убедили. Я выкладываю три тысячи фунтов.

— О господи! — сказал Чарли.

— Вот именно. Мой конь с самого начала ведет скачку, как настоящий чемпион, и все идет чудесно. Но на середине дистанции в пять фарлонгов у седла ломается пряжка, подпруги расстегиваются, и жокею приходится остановить лошадь, потому что иначе он упадет.

— Три тысячи! — вздохнул Чарли.

— Псу под хвост, — кивнул я. — Вы безутешны. Подпруга была новая, а вот пряжка подвела... Ничего-ничего, говорю я, покряхтывая. Попробуем в другой раз.

— И вы попробовали?

— Вы быстро схватываете. В следующий раз лошадь — снова фаворит, и, хотя на этот раз мне не удалось вернуть себе предыдущий проигрыш, мой конь снова выиграл приличный приз, так что в целом я не остался в убытке и получил массу удовольствия. И был весьма доволен.

— И так оно и шло?

— Так оно и шло. Я обнаружил, что вид скачущих лошадей доставляет мне все больше и больше радости. Особенно когда эти лошади мои. Конечно, это хобби обходится недешево — владельцы редко остаются с прибылью, — но оно того стоит.

— А что потом?

— Да ничего. Просто у меня появились мелкие подозрения. Я старался выбросить это из головы, говорил себе, что это чудовищная несправедливость по отношению к вам после того, как мои лошади брали столько призов, и все благодаря вам. Но подозрения умолкать не желали. Видите ли, я заметил, что мои лошади проигрывают именно тогда, когда я делаю самые крупные ставки.

— Ну, это могли бы сказать многие владельцы, — заметил Чарли.

— Да, конечно! Но я подсчитал все крупные ставки, которые ко мне не вернулись, и вышло что-то около сорока тысяч фунтов.

— Великий боже!

— Мне стало ужасно стыдно, но я все же задался вопросом: что, если предположить — только предположить! — что каждый раз, как я ставлю больше тысячи, мой тренер с моим букмекером сговариваются, просто оставляют деньги себе и делают так, чтобы лошадь не пришла первой. Предположим, что, когда я ставлю, скажем, тысячу, они делят денежки пополам, а лошадь спотыкается, или не выходит на старт, или ломается пряжка на подпруге... Предположим, что на следующий раз лошадь в великолепной форме и скачка выбрана такая, чтобы соперники были значительно слабее, и лошадь, само собой, выигрывает, и я снова доволен и счастлив... Предположим, что в таком случае мой тренер и букмекер ставят на лошадь сами — на те деньги, которые они получили с меня в прошлый раз... Чарли слушал, затаив дыхание.

— Если моя лошадь выигрывает, они тоже выигрывают. Если лошадь проигрывает, они теряют не свои деньги, а мои.

— Чистенько!

— Да. Потом проходит несколько недель, сезон гладких скачек заканчивается, подходит время стипль-чезов. А вы, мой тренер, нашли для меня превосходного молодого стиплера, действительно первоклассную лошадь. Я ставлю на него в первой скачке, и он выигрывает без особого труда. Я восхищен. Но и озабочен, потому что вы мне сказали, что в Сэндаун-парке будет скачка, словно специально для него созданная, и что он непременно выиграет, и советуете сделать на него очень крупную ставку. Но теперь я исполнен жутких страхов и подозрений, и, поскольку этот конь мне особенно нравится и мне не хочется, чтобы он сломался оттого, что его придерживают, когда он мог бы победить, — а я уверен, что с двумя другими лошадьми именно это и произошло, — я говорю, что не буду на него ставить.

— Это встретили в штыки?

— Еще как! Вы энергичнее, чем когда бы то ни было, убеждаете меня сделать крупную ставку. Я отказываюсь. Вы явно разочарованы и предупреждаете меня, что я об этом пожалею, потому что лошадь непременно выиграет. Я отвечаю, что обожду до другого раза. Вы говорите, что я совершаю большую ошибку.

— А когда я все это говорил?

— Вчера.

— А сегодня? — спросил Чарли.

— А сегодня мои подозрения разыгрались с новой силой. Сегодня я подумал, что, быть может, вы дадите коню выиграть, если он сможет, специально затем, чтобы доказать мне, что я промахнулся, не поставив на него. Так что в следующий раз вы без труда убедите меня сделать самую крупную ставку.

— Эге-ге!

— Именно. Поэтому сегодня я не сказал вам, что некоторое время назад я, из-за возникших у меня подозрений, открыл кредитный счет на тотализаторе и поставил там тысячу фунтов на свою лошадь.

— Какой вы нехороший!

— Разумеется.

— И ваша лошадь выиграла.

— Он выглядел великолепно, — я криво улыбнулся. — А после скачки вы мне сказали, что я сам виноват, что не поставил на него. Вы сказали, что предупреждали меня. И что в следующий раз мне стоит слушаться ваших советов.

— И что?

— И тогда, — я вздохнул, — тогда все мои подозрения превратились в уверенность. Я знал, что он обманывал меня и другими способами. По мелочам. Множество мелких предательств. Ничего страшного. Я сказал ему, что следующего раза не будет. Я сказал, что забираю лошадей.

— И что он сказал на это?

— Он не спросил, почему.

— О боже! — сказал Чарли.