Анджела смотрела, как Волшебника водят по двору, заросшему травой, как его гоняют рысью на корде по небольшому загону, в котором валялись доски, — и не замечала отвращения, которое отразилось на лице Дерека против его воли.
— Ну, как вы думаете? — спросила она. Глаза ее, несмотря ни на что, сияли.
— Плечи хорошие, крепкие, — рассудительно сказал Дерек. — Пожалуй, его следует подкормить, а то он немного не в форме.
— Но он вам нравится?
Дерек решительно кивнул:
— Вполне.
— Тогда я его беру! — сказала Анджела без малейших колебаний, и Дерек поспешно задавил угрызения совести.
Пока Дерек торговался с владельцем Волшебника, Анджела ждала в машине, глядя, как двое мужчин качают головой, разводят руками, пожимают плечами и начинают все сначала. Наконец ударили по рукам. Анджела вздохнула с облегчением. Дерек вернулся к ней и сказал, что лошадь отдают за девятнадцать тысяч.
— Вы еще подумайте! — посоветовал он таким тоном, который говорил, что раздумывать тут не о чем.
Анджела покачала головой:
— Я уже решила. Я его беру. Выписать этому человеку чек?
— Не надо, — сказал Дерек. — Мистер Скотт еще должен получить ветеринарное свидетельство, договориться о транспорте, о страховке и так далее. Он выполнит всю бумажную работу, обо всем договорится, и вы заплатите ему за все сразу. Так будет куда проще.
— Милый Клемент! — с чувством сказала Анджела. — Такой добрый — и всегда обо всем позаботится!
Милый Клемент выставил Волшебника на Уитбредский Золотой кубок в Сэндаун-Парке и еще на одну скачку — как он выразился, «для разминки» — за три недели до Уитбреда.
— Это в Стрэтфорде-на-Эйвоне, — пояснил тренер Анджеле. — Кубок Прегнелла, первая неделя апреля.
— Чудно! — с энтузиазмом воскликнула Анджела.
Она несколько раз звонила Дереку, подолгу, со вкусом обсуждала с ним перспективы Волшебника и верила его дешевому оптимизму, точно гласу божьему. Дерек заполнял все ее помыслы от рассвета до заката. Милый Дерек! Он такой отважный, такой обаятельный, такой добрый…
Клемент с Дереком попробовали Волшебника на галопе и обнаружили, что «великолепная лошадь» в подметки не годится ни одной из лошадей на конюшне. Волшебник мотал хвостом, брыкался — короче, демонстрировал все признаки дурного нрава. Однако Клемент с Дереком сообщили Анджеле, что Волшебник — настоящий джентльмен и очень хорошо себя показал. Анджела была польщена.
Когда Анджела приехала однажды в десять утра посмотреть, как тренируют Волшебника, оказалось, что его по ошибке вывели в семь утра, с первой партией, а теперь он отдыхает. Анджела разочаровалась, но не слишком — ведь Дерек был здесь. Он не тренировал лошадей — он прогуливался рядом с ней, расточая улыбки, лучась веселостью и дружелюбием. Анджеле это очень понравилось. Она полностью доверяла Дереку — и не скрывала этого.
— Молодец, парень! — весело сказал Клемент, когда Анджела уехала. — Когда ты рядом, наша старушка и землетрясения не заметит.
Дерек смотрел вслед машине Анджелы. Он терзался раскаянием и угрызениями совести. «Нечестно все-таки выходит, — думал он. — Она, конечно, старая клуша, но на самом деле очень славная. И никому не делает зла…» Дерек испытывал к себе запоздалое отвращение.
Отправляясь на скачки в Стрэтфорд, все трое надеялись на разное. Дерек надеялся, что Волшебник хотя бы не сойдет с дистанции. Анджела — что ее лошадь выиграет. Клемент — что Волшебник не остановится как вкопанный на первом же фарлонге.
Три мили. Хорошая дорожка. Сухой грунт. Восемнадцать препятствий.
Скачка началась. Сердце у Анджелы отчаянно колотилось. Волшебник, к великому облегчению тренера и жокея, соизволил стартовать вполне прилично и согласился идти галопом где-то в хвосте основной группы. Когда примерно две мили из трех остались позади, жокей с тренером окончательно расслабились. Они знали, что еще немного — и Волшебник совсем выдохнется. Но уже можно будет сказать Анджеле, что лошадь просто «нужно было испытать на скачках» и что «к Уитбреду он будет в отличной форме». Она поверит.
За милю до финиша Дерек по привычке инстинктивно принялся подавать Волшебнику знаки, что надо прибавить скорость — дал коню шенкель, прищелкнул языком и качнул поводом. Волшебник неожиданно рванулся вперед перед самым препятствием, не рассчитал дистанцию, прыгнул слишком рано, врезался в препятствие и рухнул на землю.
Конь поднялся на ноги и беззаботно умчался. Жокей остался неподвижно лежать на земле.
— Дерек! — в ужасе вскрикнула Анджела.
— Идиот! — яростно прошипел Клемент, сбегая вниз. — Он ему прыжок испортил!
Охваченная тревогой Анджела смотрела в бинокль, как неподвижного Дерека поднимают на носилки и несут к санитарной машине. Потом заторопилась в травмпункт — его должны были привезти туда.
«Не надо было покупать эту лошадь! — в отчаянии думала она. — Если бы я ее не купила, Дерек бы не… мог бы не…»
Дерек был жив. Когда люди в синей форме распахнули дверцы санитарной машины, Анджела увидела, как жокей шевельнул рукой. Она едва не потеряла сознание от облегчения.
Дерек Робертс сломал себе ногу, и ему было не до чувств Анджелы. Он знал, что Анджела здесь, потому что она делала слабые попытки до него добраться — санитары ее не подпускали — и лепетала:
— Дерек, Дерек, с тобой все в порядке?
Дерек не отвечал. Он был занят своей ногой — нога здорово болела — и тем, чтобы его донесли до травмпункта, не уронив. У дверей вечно толпятся зеваки: хлебом их не корми, дай посмотреть на покалеченного жокея! Их любопытные физиономии всегда вызывали у Дерека ненависть. И когда дверь травмпункта захлопнулась за ним и шум толпы остался позади, Дерек вздохнул с облегчением.
Его сгрузили на койку. В ожидании доктора Дерек мрачно размышлял о том, что пострадал, в общем-то, задело.
Оставшаяся снаружи Анджела бесцельно блуждала вокруг травмпункта. Она знала, что ей следовало бы беспокоиться о лошади, но все ее мысли были о Дереке.
— Да не тревожьтесь вы, дамочка, — раздался рядом жизнерадостный голос. — С этим Волшебником все в порядке. Удрал на середину поля. Будет им теперь хлопот его ловить! Так что не дергайтесь.
Анджела вздрогнула и уставилась на коренастого мужичка с густым йоркширским выговором.
— Мерин-то этот — моего братца, — продолжал мужичок. — Я сюда нарочно приехал, поглядеть, как он себя покажет.
— А-а… — растерянно протянула Анджела.
— Парень-то в порядке? Ну, тот, что на нем ехал?
— Кажется, он сломал ногу…
— Ах ты, боже мой! Вот уж не повезло так не повезло! Но как он с моим братцем-то торговался, а! Силен!
— В самом деле?
— Ага. Братец говорил, что Волшебник сильно резвый, но ваш парень и слышать ничего не хотел. Сказал, что лошадь никуда не годится. Братец просил за него семь тысяч, но ваш парень сбил цену до пяти. Вот я и приехал поглядеть, который из них был прав.
Мужичок буквально лучился добродушием.
— Ну и, сказать по правде, меринок оказался так себе, верно? Так что, видать, парень ваш прав был. Ну вы, дамочка, не тревожьтесь, будет и на вашей улице праздник.
Он кивнул ей, улыбнулся и удалился вразвалочку. Анджела судорожно переводила дыхание, словно мужичок ее ударил.
Травмпункт находился недалеко от ворот. Анджела машинально повернулась и побрела прочь с ипподрома. Ноги сами принесли ее к машине. Анджела, вся дрожа, села за руль и поехала домой. У нее было такое ощущение, словно все это происходит во сне. «Тот человек, наверно, ошибся, — думала она. — Как же семь и пять тысяч, когда мне сказали, что двадцать и девятнадцать?» Добравшись домой, она нашла в телефонной книге номер бывшего владельца Волшебника.
— Ага, — сказал он. — Так и есть. Пять тысяч.
Йоркширский выговор был отлично слышен даже через несколько графств.
— А они небось с вас лишку взяли? — хихикнул он. — Чай, накинули пару сотен? Да вы на них зла не держите, дамочка. Им ведь тоже кушать надо. Считайте, что это им вместо комиссионных. Все так делают.
Анджела положила трубку, опустилась на диван и уставилась в пространство. Анджела впервые поняла, что чувство, которое она испытывала к Дереку, было не чем иным, как любовью. Она поняла, что Клемент и Дерек разглядели это задолго до нее самой и воспользовались ее чувством так подло, что это было немногим лучше изнасилования.
Дружеские чувства, которые она испытывала к ним обоим, ее радость, ее мечты, ее счастье… Они воспользовались всем этим. А на нее им было плевать. «Я им совершенно безразлична, — думала Анджела. — Дерек не то что не любит меня — он не испытывает ко мне ни малейшего расположения».
Это открытие причинило Анджеле такую боль, какой она никогда раньше не испытывала. Ну как она могла быть такой дурой? Точно девчонка-школьница!
Через некоторое время Анджела встала и принялась бродить по большому дому, где было так тихо теперь, когда шумного Эдварда не стало. Она зашла на кухню заварить себе чайку — и разрыдалась.
Через неделю она пришла в больницу к Дереку. Он лежал в середине длинной палаты, с ногой на вытяжке. На миг Дерек показался Анджеле незнакомцем: худой юноша, который лежал, откинув голову на подушку и прикрыв глаза. Теперь Дерек не казался сильным — он был больше похож на больного ребенка.
Впрочем, это тоже было лишь иллюзией.
Он услышал, как Анджела подошла к его койке, и открыл глаза. Поскольку Дерек был совершенно не готов увидеть ее здесь, Анджела успела заметить охватившее его замешательство. Он сглотнул, прикусил губу, потом улыбнулся. Это была все та же знакомая улыбка — маска, в которую рядилось предательство. Анджеле сделалось тошно.
Она подвинула стул и села рядом с койкой.
— Дерек, — сказала она, — я пришла вас поздравить.
— С чем? — изумился Дерек.
— С крупным выигрышем — разницей между пятью и девятнадцатью тысячами.
Улыбка Дерека угасла. Он отвернулся. Анджела приперла его к стенке. Дерек злился, и в то же время ему было стыдно. Больше всего ему хотелось, чтобы Анджела ушла.
— Сколько из этих денег досталось вам, а сколько Клементу? — медленно спросила Анджела.
Молчание длилось больше минуты. Наконец Дерек ответил:
— Пополам.
— Спасибо, — сказала Анджела. Она встала, отодвинула стул. — Значит, все. Я просто хотела услышать это от вас.
И убедиться, что она действительно исцелилась. Что весенняя лихорадка кончилась. Что она может спокойно смотреть на Дерека. И это действительно было так.
— Все? — переспросил Дерек. Анджела кивнула.
— То, что вы сделали, не было незаконно. Просто… просто подло. Мне следовало бы быть благоразумнее.
Она повернулась, чтобы уйти.
— До свидания, Дерек.
Она успела пройти несколько шагов, когда жокей внезапно окликнул ее:
— Анджела!.. То есть миссис Харт!
Она остановилась и обернулась.
— Вы мне, наверно, не поверите, — сказал Дерек, — но я размышлял о той скачке в Стрэтфорде, и… по-моему, Волшебник все-таки не безнадежен.
— Нет, — отрезала Анджела. — Довольно лжи. С меня хватит.
— Я не… Это не ложь. Это как раз правда.
Анджела покачала головой.
— Выслушайте меня, — сказал Дерек. — Волшебник выступал в Стрэтфорде через пень-колоду, потому что его никто не заставлял — до самого конца, когда я его встряхнул. А упал он потому, что я сделал это перед самым препятствием, и потому, что, когда я подал сигнал, он рванул вперед, точно вдруг проснулся.
Анджела слушала его недоверчиво.
— Есть лошади, — продолжал Дерек, — которые не любят работать на тренировках. Волшебник оказался из таких, и мы подумали… я подумал, что он и на скачках никуда не годится. Но теперь я в этом уже не уверен.
Анджела пожала плечами:
— Ну и что это меняет? Впрочем, я это выясню во время Уитбредской скачки.
Дерек заерзал на койке.
— Нет. Мы не собирались выставлять его в Уитбреде.
— Но он же записан!
— Да, но… короче, за пару дней перед скачкой мистер Скотт вам сообщит, что у Волшебника температура или что он повредил ногу, в общем, что выступать он не может. Он…. мы так задумали. Мы рассчитывали, что вы не будете беспокоиться насчет цены, если будете думать, что Волшебник — лошадь класса Уитбреда…
Анджела тяжело вздохнула и посмотрела на молодого человека. Тот мял простыни, не решаясь взглянуть ей в глаза. Она разглядела его стыд, его усталость и боль в ноге и подумала, что ее любовь оказалась губительной не только для нее самой, но и для Дерека.
Вернувшись домой, Анджела позвонила Клементу.
— Милый Клемент, как там наш Волшебник?
— Не хуже, чем обычно, дорогая Анджела.
— Чудесно! — воскликнула она самым задушевным тоном. — А ведь теперь у нас впереди Уитбред, не так ли?
— Да, конечно! — Тренер хихикнул. — Не забудьте купить себе новую шляпку.
— Клемент, — ласково сказала Анджела, — я рассчитываю, что вы будете хорошенько кормить Волшебника и следить за тем, чтобы он не заболел и не поранился. Я рассчитываю, что он выйдет на старт в Уитбреде и покажет нам, на что он годится на самом деле.
— Что-что?
— Потому что если этого не произойдет, дорогой мой Клемент, я, пожалуй, могу шепнуть кое-кому пару слов — ну, знаете, репортерам, а может, и налоговой инспекции, мало ли, — о том, что вы купили Волшебника за пять тысяч и тут же перепродали мне за девятнадцать.
Анджела слушала молчание, воцарившееся в трубке, и улыбалась со здоровым ехидством.
— И разумеется, дорогой мой Клемент, мы скажем нашему новому жокею, чтобы он по возможности постарался выиграть, верно ведь? Надо же проверить, какова эта лошадь на самом деле! А чтобы вас подбодрить, обещаю вам, что, если Волшебник сделает все, что может — даже если он проиграет, — я никому не скажу, сколько я за него заплатила. Можете на меня положиться, Клемент, это честная сделка.
Клемент швырнул трубку и выругался вслух.
— С-старая перечница! И как только разнюхала? Проверяла, должно быть!
Он позвонил в Йоркшир и узнал, что да, действительно проверяла. Чтоб ее черти взяли! Он будет выглядеть круглым идиотом, если выставит в одной из лучших скачек такую клячу, как Волшебник. Позор на весь свет!
Угрызений совести Клемент Скотт не испытывал. Ни малейших. В конце концов, эта Анджела была не первой старой дурой, которую он обвел вокруг пальца подобным образом. Но если Анджела начнет болтать — а болтать она может часами, — доверчивые старые вдовушки сделаются подозрительными и станут держать своих лошадей у кого-нибудь другого. Значит, придется натаскать Волшебника как можно лучше. И посадить на него лучшего жокея, который окажется свободен!
В паддоке перед Уитбредом Анджела снова выглядела самой собой: добродушной старой клушей со сверкающими глазами.
Она поговорила с новым жокеем, который, слава богу, был совсем не похож на Дерека Робертса.
— Я полагаю, вы уже все обсудили с нашим милым Клементом, — жизнерадостно сказала она. — Но мне кажется, будет лучше всего, если вы всю дорогу будете держать Волшебника поближе к хвосту, а примерно за милю до финиша скажете ему, чтобы начинал выигрывать, если вы понимаете, что я имею в виду. Ну а потом, конечно, вы оба сделаете все, что сможете. Я на вас поставила, знаете ли.
Жокей неуверенно покосился на Клемента Скотта. Тот стоял с каменным лицом.
— Сделайте, как просит леди, — холодно уронил Клемент.
Жокей знал свое дело. Он в точности выполнил данные ему инструкции. За милю до финиша он дал Волшебнику шенкель — и сам удивился. Волшебник — молодой, не переутомленный скачками и к тому же без лишнего веса — легко миновал нескольких уставших и более старых соперников и к последнему препятствию подошел пятым.
Клемент глазам своим не верил. Анджела затаила дыхание. Волшебник перелетел последнее препятствие, точно на крыльях, промчался по финишной прямой и пришел третьим.
— Ну вот, — сказала Анджела. — Это действительно чудно, не правда ли?
Поскольку на Волшебника, кроме нее, почти никто не ставил, Анджела получила на тотализаторе целое состояние — она поставила на то, что он займет одно из призовых мест. А через несколько дней Анджела продала Волшебника торговцу металлоломом из Кента, за ту же цену, за какую купила сама.
Дереку Анджела отправила открытку с пожеланием побыстрее выздоравливать. Неделей позже она анонимно послала ему ящик шампанского с записочкой «Спасибо».
«Я многому научилась благодаря ему, — думала Анджела. — Я многое узнала о жадности и глупости, о подлости и ее последствиях, о тщетности любви. И о скачках тоже — пожалуй, даже слишком много…»
Она продала Биллибоя и Гамлета и уехала в круиз.
СЛЕПОЙ СЛУЧАЙ
В 1979 году Джулиану Саймонсу, главе Клуба детективов, пришло в голову подзаработать денег, чтобы пополнить иссякшую казну клуба. С этой целью он попросил группу писателей детективов написать по рассказу. Рассказы составили сборник, который назывался «Вердикт тринадцати. Антология Клуба детективов».
Не будучи искушен в изображении сцен суда, я написал рассказ, действие которого происходило на ипподроме. Рассказ был назван «Двадцать один добрый и верный». Под этим заголовком рассказ был в том же 1979 году опубликован Фейбером в Англии и Харпером в США. В Англии рассказ появился также в еженедельном журнале «Только для женщин!» под названием «Слепой случай». Под этим же названием он публикуется и здесь.
Снимая с плиты чайник и заваривая растворимый кофе — «неповторимый аромат в одноразовой упаковке» — в старую голубую кружку, сувенир из Бриксхема, Арнольд Роупер насвистывал себе под нос. Насвистывал он весьма немузыкально, но тем не менее это было выражением довольства — как жизнью в целом, так и ближайшими перспективами в частности. Арнольд Роупер собирался на скачки и знал, что, как обычно, выиграет. Аккуратный и методичный профессионал, он разработал свою безотказную систему и теперь богател. Это была его собственная курочка, несущая золотые яйца.
Арнольду Роуперу недавно исполнилось сорок пять. Он был холостяком по натуре — худощавый мужчина, привыкший следить за собой. Дружеская болтовня его раздражала. Хотя Роупер никогда не бывал в море, квартирка его была прибранной и вылизанной, как у старого моряка. Он питал пристрастие к пластиковым мешкам для мусора и готовым блюдам, которые нужно только разогреть.
Единственной небольшой проблемой в жизни Арнольда Роупера было его богатство. Добывать деньги было для него главным наслаждением. Тратить же их он не спешил, откладывая это на неопределенное и отдаленное будущее. Когда-нибудь он сменяет свою стерильную квартирку на тропический рай под пальмами. Но вот вопрос, куда девать деньги до тех пор, заставлял Роупера если не тревожиться, то, по крайней мере, озабоченно хмуриться. «Наверно, придется найти место для еще одного гардероба — хотя спальня уже и так вся заставлена», — думал он, размешивая комочки сухого молока в коричневатой жидкости.
Если бы кто-то сказал Роуперу, что он скряга, Роупер бы отверг подобное предположение с негодованием. Да, конечно, живет он скромно — но не из одержимости, а по привычке. И потом, разве он когда-нибудь достает свои сокровища только затем, чтобы полюбоваться ими? Правда, каждый вечер он засыпал с приятной мыслью, что рядом с ним, в двух купленных на распродажах гардеробах, покоится добрая тонна ценных бумаг. Но Роупер ни за что не признался бы себе, что это теплое чувство называется алчностью.
Не то чтобы Арнольд Роупер не доверял банкам. К тому же деньги, выигранные на скачках, налогом не облагаются. Он, конечно, не стал бы держать свои растущие богатства при себе. Если бы его безотказная система не была насквозь мошеннической.
Безупречно задуманное мошенничество может быть раскрыто только случайно. Роупер не представлял себе, что должно случиться, чтобы его мошенничество раскрылось.
Джейми Финланд пробудился и, как обычно, увидел только темноту. В первые несколько секунд бодрствования он подумал о трех разных вещах одновременно. «На улице солнышко. Сегодня среда. Сегодня скачки в Аскоте». Джейми протянул руку и осторожно коснулся магнитофона, стоявшего у кровати. На магнитофоне лежала кассета. Джейми улыбнулся, вставил кассету в магнитофон и нажал на кнопку.
Послышался мамин голос: «Джейми, не забудь, в пол-одиннадцатого придет мастер чинить телевизор. Будь умницей, не забудь положить белье в стиральную машину. Я сегодня очень спешила. На обед вчерашний суп. Я оставила его в кастрюле на плите. Смотри не проиграй сегодня все наши деньги, а то я разберу твой проигрыватель. Дома буду после восьми. Пока, милый!»
Тридцативосьмилетняя мать Джейми Финланда зарабатывала на жизнь себе и сыну, работая сиделкой. «У нее был богатый опыт, — думал Джейми. — Не так-то просто вырастить слепого сына». Джейми было пятнадцать лет. Он учился дома по книгам, напечатанным азбукой Брайля, и уверенно сдавал все экзамены.
Джейми легко поднялся с постели и натянул одежду — голубую рубашку и голубые джинсы.
— Голубой — любимый цвет Джейми, — говорила мама своим подругам.
— Да ну? — удивлялись подруги. Мама Джейми знала, что они думают: «Да какая ему разница?» Но Джейми отличал голубой так же уверенно, как голос своей мамы. Он различал и красный, и желтый, и все прочие цвета спектра — но только при дневном свете.
— Я не вижу в темноте, — сказал как-то Джейми, когда ему было лет шесть. И только мама, видевшая, что днем он передвигается уверенно, а ночью спотыкается, поняла, что он имеет в виду; Мама звала его «ходячим радаром». Как и многие слепорожденные, Джейми ощущал световые волны осязанием и различал мельчайшие колебания волн, отражающихся от ярко окрашенных вещей, расположенных поблизости. Чужим это казалось почти сверхъестественным. Сам Джейми думал, что все могут видеть так же, как он, если только захотят. Он не очень понимал, как видят другие люди.
Он сделал себе несколько тостов, позавтракал и с радостью открыл дверь телевизионному мастеру.
— Телевизор у меня в комнате, — сказал Джейми, показывая дорогу. — Звук есть, а изображения нет.
Телемастер посмотрел на слепого мальчика и пожал плечами. Если парню непременно нужно изображение, он имеет на это право, так же, как и любой, кто платит за обслуживание. Мастер понажимал на кнопки и деловито сказал:
— Придется забирать в мастерскую.
— Ой, а сегодня скачки! — сказал Джейми. — Вы успеете починить до тех пор?
— Скачки? Ах, да. Ну ладно, я тебе пока оставлю другой телевизор. У меня в фургоне стоит.
Мастер уволок неисправный аппарат и вернулся с заменой.
— А приемников у тебя, я гляжу, хватает. На что тебе целых шесть штук?
— Они ловят разные волны, — объяснил Джейми. — Вон тот, — безошибочно указал он, — прослушивает самолеты, этот — переговоры патрульных полицейских, эти три настроены на обычные радиостанции, а этот… хм… на местное вещание.
— Тебе только передатчика не хватает. Для полной связи с внешним миром.
— Я работаю над этим, — сказал Джейми. — Начиная с завтрашнего дня.
Джейми закрыл дверь за мастером и задумался — не является ли преступлением ставить на верную победу?
У Грега Симпсона сомнений на этот счет не возникало. Он купил билет на ипподром и не спеша направился в бар — уложить в свое объемистое брюшко пинту пива и сандвич. Два года, думал он, пережевывая сандвич, два года прошло с тех пор, как он впервые оказался на ипподроме. С тех пор, как он сменил свои принципы на процветание и избавился от апатии и депрессии.
Теперь эти пятнадцать месяцев нищеты сделались лишь смутным воспоминанием. В один прекрасный день его надежное и обеспеченное существование внезапно рухнуло. Конечно, Симпсон был не единственным. Из-за слияний и банкротств множество процветающих бизнесменов оказалось выброшено на свалку. Но это не утешало.
В свои пятьдесят два года Грег Симпсон успел накопить немалый опыт успешного руководства и был уверен, что уж он-то со своими административными способностями легко найдет себе новое место. Но не тут-то было. Он обходил офис за офисом и везде слышал одно и то же: «Извини, Грег», «Извини, старина», «Извините, мистер Симпсон, нам нужен кто-нибудь помоложе». Грег Симпсон постепенно погружался в бездну отчаяния. И именно тогда, когда, несмотря на строгую экономию, его жене пришлось отказать их двоим детям даже в деньгах на плавание, Симпсон увидел в газете любопытное объявление:
«Работа для зрелых респектабельных людей, которые не по своей воле просидели без работы не менее года».
Что-то подсказывало Грегу, что его хотят втянуть в преступление. Но он тем не менее отправился на встречу, назначенную в лондонском пабе. И с облегчением увидел, что спасение ему предлагает самый обычный человек — приличный, средних лет, со средним образованием, в костюме, при галстуке, очень похожий на самого Грега.
— Бываете ли вы на скачках? — напрямик спросил Арнольд Роупер, пристально гладя на него. — Делаете ли ставки? Следите ли за фаворитами?
— Нет, — надменно ответил Грег Симпсон. Он понял, что работы ему не видать, но тем не менее ощущал свое превосходство. — Боюсь, что нет.
— Держите ли вы пари на собачьих боях? Играете ли в бинго? На бильярде? В бридж? Не привлекает ли вас рулетка? — настойчиво допрашивал незнакомец.
Грег Симпсон молча, но выразительно покачал головой и приготовился откланяться.
— Это хорошо, — неожиданно одобрил его Роупер. — Игроки мне для этого дела не подходят.
Грег Симпсон вздохнул с облегчением, радуясь собственной добродетельности.
— Для какого дела? — спросил он.
Но Арнольд Роупер тут же разбил вдребезги самодовольство Симпсона.
— Ходить на скачки, — сказал он. — И делать ставки — но только тогда, когда я скажу. Вам придется ходить на скачки почти каждый день, как на работу. Вы будете ставить на верную победу и отчислять мне мою долю, — он назвал весьма внушительную сумму. — Все, что выиграете сверх того, — ваше. Дело абсолютно надежное, с гарантией. Если вы подойдете к этому по-деловому и вам не взбредет в голову ставить наугад, как делают лохи, вы будете очень неплохо зарабатывать. Подумайте. Если это вас заинтересует, встречаемся здесь завтра, в это же время.
Ставить на верную победу… Арнольд Роупер не обманул. Жизнь Грега Симпсона вернулась в нормальную колею. Когда он выяснил, что, даже если обман и раскроется, ему лично ничего не грозит, последние колебания развеялись. Симпсон не знал, откуда его наниматель черпает свою надежную информацию. Может, он и размышлял об этом, но никогда не спрашивал.
Наниматель представился ему как Боб Смит, и Симпсон никогда не встречался с ним, за исключением тех двух раз. Но Боб Смит предудредил его, что, если он не появится в назначенный день или не пришлет условленную плату, его уволят. И Симпсон внял предупреждению.
Он доел свой сандвич и смешался с толпой, кишащей вокруг букмекеров. Лошади уже выходили на старт первой скачки.
Стоя высоко на трибунах, Арнольд Роупер высматривал своих людей в сильный бинокль. Великолепную команду он подобрал: ни тебе прогулов, ни профсоюзов, ни претензий…
Сейчас в его списке значился двадцать один человек. Все они получали от него информацию, все добросовестно выплачивали свой скромный налог, и никто из них не знал о существовании остальных. Обычно за неделю, вычтя расходы, Арнольд Роупер прибавлял к деньгам, хранящимся у него в спальне, тысячу фунтов или около того.
Прошло уже пять лет с тех пор, как Арнольд Роупер начал раскручивать свой хитроумный план, и за все это время его ни разу не подвели. Благодаря тому, что Роупер давал сутки на размышление, робкие и порядочные имели возможность смыться; ну а если сомнения возникали у самого Роупера, он попросту не приходил на второй день.
Число его работников постоянно росло. Все они жили в довольстве и покое и молились, чтобы их благодетель не погорел.
Сам Роупер не видел, с чего бы ему вдруг погореть. Он опустил бинокль и принялся методично готовиться к работе. Нужно все предусмотреть и сделать заранее: заполнить бланки, проверить оборудование, убедиться, что телефон в порядке. Роупер никогда ничего не оставлял на волю случая.
На старте помощники заводили в стартовые кабинки шестнадцать упрямящихся двухлеток. Служитель, дающий старт, нетерпеливо поглядывал на часы и думал, что двухлетки вечно ведут себя точно капризная примадонна перед выходом на сцену. Если вон тот гнедой и дальше будет упираться, придется дать старт без него…
Стартер прекрасно сознавал, что на него направлены объективы телекамер, безжалостно регистрирующие малейший промах. Служители, которые запаздывают со стартом, не пользуются популярностью. Те, кто дает старт раньше времени, напрашиваются на официальный выговор и всеобщие проклятия: преждевременный старт дает простор надувательству.
Стартер снял гнедого со скачки и дернул за рычаг с запозданием на три минуты двадцать секунд, скрупулезно отметив время в своем блокноте. Воротца распахнулись, оставшиеся пятнадцать двухлеток с грохотом вылетели из кабинок, и зрители на трибунах поспешно вскинули бинокли, провожая взглядом участников на протяжении всех пяти фарлонгов дистанции.
Судья в своей кабинке тоже внимательно следил за скачкой. Не так-то просто разобраться в табуне двухлеток на короткой дистанции — даже у опытного судьи в глазах мельтешило.
Судья помнил наизусть все клички лошадей и цвета владельцев — он заучивал их каждый день, наравне с комментаторами, ведущими скачку. Впрочем, благодаря долгой привычке он мог распознать большинство жокеев по одному только стилю езды. И все же временами ему снилось, что он допустил ошибку, — и судья просыпался в холодном поту.
Телекомментатор, сидящий на своей вышке, смотрел на лошадей в бинокль с сильным увеличением, установленный на подставке, точно телескоп, и неторопливо вещал в микрофон:
— В начале дистанции вперед вырвались Брейкэвей и Миддл-Парк. Сразу за ними идут Пикап, Джетсет, Дарлинг-Бой и Гамшу… На подходе к фарлонговой отметке лидеры смешались. Впереди идут Джетсет, Дар-линг-Бой, Брейкэвей… Еще один фарлонг позади. Дарлинг-Бой, Джетсет, Гамшу и Пикап идут голова к голове… Последние сотни ярдов… Джетсет, Дарлинг-Бой…