Глава 12

Этого недостаточно для защиты отца, подумал я. Мне надо было написать в пакте: «Я буду атаковать нападающих на отца». Мне надо было написать, что я буду воевать за него, если сочту это необходимым.

Накануне восемнадцатилетия я написал свой пакт с легким чувством. В двадцать три я понимал, если пакт вообще что-то значит, он должен содержать утверждения, которые могут грозить смертью. И если это так, то сидеть и ждать топора — просто слабость.

Во вторник вышел номер «Крика!» с моей фотографией. Во второй половине дня в среду я вломился в редакционный кабинет Руфуса Кроссмида. В пятницу я поехал из Уэллингборо в Хупуэстерн. В дороге я мысленно вернулся назад — кто инициатор возникшего конфликта? Какие ответы я уже получил?

Я спросил редактора «Крика!», почему он послал Ушера Рудда встретиться с Вивианом Дэрриджем, и тот ответил, что он не посылал. Это была идея самого Ушера Рудда.

— Ушер, вообще-то его имя Бобби, сказал, что его попросили покопаться во всем, что вы делали, и наскрести немного грязи. Он был в полном отчаянии, потому что ему не удалось найти ничего непристойного. Он ругался и говорил, что ни один человек не может быть таким осторожным, как вы, и ни разу не попасть в историю. И тут как раз появилось сообщение, что Вивиан Дэрридж уходит в отставку. Там упоминалось, что вы работали с лошадьми из его конюшни. И Бобби поехал к нему: а вдруг! И когда вернулся, смеялся.

Чувствовал себя королем. Он говорил, что наконец поймал вас. Так он написал свою заметку, а я ее напечатал.

— Не проверяя?

— Если бы я проверял каждое слово, которое мы печатаем, — произнес он пресыщенным жизнью тоном, — нас перестали бы покупать.

В среду вечером я позвонил Сэмсону Фрэзеру, редактору «Газеты Хупуэстерна».

— Если вы собираетесь перепечатать из «Крика!» историю обо мне, не делайте этого, — посоветовал я. — Ее написал Ушер Рудд. Это неправда, и я предъявлю вам иск за клевету.

Мрачное молчание.

— Я переверстаю первую полосу, — наконец выдавил он.

Чтобы избежать расплаты за клевету, огромных расходов, владельцы «Крика!», как я и просил, в четверг с благоразумной скоростью написали и разослали всем членам парламента свое опровержение и извинение.

Когда в пятницу утром отец пришел в палату общин, то обнаружил, что несколько писем уже зарегистрировано и достигло цели. Вдобавок он вручил каждому от премьер-министра и ниже — копию письма Вивиана Дэрриджа и свое краткое подтверждение, что он просил Дэрриджа придумать способ убедить меня бросить скачки. Несомненно, почти все члены парламента вздохнули с облегчением и расслабились. Правда, Хэдсон Херст настаивал, что дыма без огня не бывает и в истории с наркотиками что-то есть.

— Почему вы так уверены? — передавал мне отец разговор с Херстом.

Но в ответ он получил только заикание и замешательство.

— Я спросил Хэдсона Херста, не сам ли он посылал Ушера Рудда к Вивиану Дэрриджу. Он отрицал такое предположение и выглядел возмущенным. По-моему, он этого не делал.

— Да, я согласен, — подтвердил я. Теперь мне предстояло колесить по переговорам. Больше четырнадцати миль. В Хупуэстерн. Я размышлял о Хэдсоне Херсте. Гадкий утенок, с помощью бритвы и ножниц превращенный в лебедя. По телевидению он выглядел ловким, убежденным и считывал свои речи с телесуфлера. Никакого внутреннего огня. Марионетка. А за веревочки дергал Алдерни Уайверн. Но как доказать? Как остановить его? Нападение на Алдерни Уайверна уничтожит нападавшего. Это я хорошо понимал. Вся история замусорена жалобами потерпевших поражение нападавших.

Я добрался до Хупуэстерна в полдень и поставил машину на стоянке позади старой штаб-квартиры партии. Полли рассказывала мне, что благотворительная организация, владевшая сдвоенным сгоревшим зданием с эркерами по фасаду, предпочла восстановить дом таким же, каким он был. С окнами, выходящими на площадь, узорно замощенную камнями, и с офисами в передней и задней частях дома. Когда я вошел со стоянки в офис, то заметил, что он отличался от прежнего только тяжелыми огнеупорными дверями и рядом ярко-красных огнетушителей.

В офисе меня приветствовал Мервин Тэк. Его обуревало двойное чувство.

Он раскинул руки, точно хотел обнять меня, а в глазах вспыхнула озабоченность.

— Бенедикт! — Он стал еще толще. Еще круглее.

— Привет, Мервин.

С чувством неловкости он пожал мне руку и оглянулся. У него на столе лежали обе газеты: «Крик!» и «Газета Хупуэстерна».

— Я не ждал вас, — пробормотал Мервин.

— Правда. Простите. Я думал, отец звонил вам. Он хотел предупредить, что не сможет приехать на уик-энд и вести «операцию» утреннего приема посетителей. — Обычно по субботам избиратели приходят в штаб-квартиру с жалобами. — По-моему, вы прекрасно справитесь без него.

И действительно, отец был занят в Лондоне тайными встречами за ленчем и неофициальными обедами, торопливыми секретными собраниями, обещаниями и переговорами. Короче, подковерными маневрами, связанными с передачей власти. Я надеялся и верил, что А. Л. Уайверн будет полностью занят тем же самым.

Молодая женщина, сидевшая за компьютером, встала, искренне обрадовавшись мне.

— Бенедикт!

— Кристэл? — неуверенно проговорил я.

— Я так рада вас видеть, — воскликнула она, обходя стол и целуя меня. — Прошел целый век с тех пор, как вы были здесь.

С ней тоже произошли большие изменения. Теперь она не выглядела худой и озабоченной. Кристэл превратилась в кругленькую и уверенную особу. И я заметил у нее на пальце обручальное кольцо. Они принесли мне кофе и рассказывали местные новости. А я с интересом читал, что сделала «Газета Хупуэстерна» с публикацией «Крика!»: «Несправедливое нападение на нашего члена парламента путем обвинений его сына. Ни слова правды в их утверждениях... шокирующее... клеветническое... опровержение и извинение готовятся к следующему номеру».

— Подзаголовок к статье говорит, что Ушер Рудд, — показал мне Мервин, — «Мелкий злобный болван».

— Вообще-то, — начал я, когда перекипело их негодование, — я приехал в надежде повидаться с Ориндой. Но ее телефон не отвечает.

— Ох, боже мой, — воскликнула Кристэл, — ее нет в городе. Она уехала на уик-энд и вернется только в понедельник.

Они не знали, куда она уехала. Я составил короткий список лиц, с которыми наметил встретиться. Мервин помог с адресами. Он даже знал, где найти Изабель Бетьюн в Уэльсе, живущую у сестры. И когда я позвонил, она не только оказалась дома, но и обрадовалась встрече со мной. Во второй половине дня я поехал в Кардифф и обнаружил, что помолодевшая жена Пола Бетьюна живет в пригороде в уютном доме с террасой.

Я никогда прежде не видел ее счастливой. Она превратилась в совершенно другую женщину. Серые морщины тревоги разгладились, лицо налилось цветом и напоминало персик и сливки. Между тем это она воскликнула:

— Как вы изменились! Вы стали старше.

— Это бывает.

Ее сестра ушла за покупками. Мы сидели с Изабель вдвоем, и я слушал полезные для меня воспоминания о том, как Ушер Рудд выследил связь ее мужа с любовницей.

— Ушер Рудд лишь раскопал подробности и написал, устроив сенсацию.

Но это вина Пола. Мужчины такие грязные дураки. Он признался мне, даже расплакавшись под конец, что хвастался любовницей. Хвастался. Можете представить? Какому-то незнакомому человеку, с которым играл в гольф. Пол сказал, мол, у него есть связь, о которой жена не знает. И хихикал. Хихикал. Можете поверить? А этот незнакомец оказался таинственным инкогнито, который всегда крутился возле Нэглов и обычно играл с Деннисом в гольф.

— Его фамилия Уайверн.

— Да, теперь я знаю. Когда Деннис умер, этот Уайверн хотел укрепить позиции Оринды, чтобы ее наверняка избрали, и устроил игру в гольф с Полом.

Он хотел нащупать, где у Пола слабина. Я ненавидела Ушера Рудда. Но я ничего не понимала, пока не избрали вашего отца, а Полу не дали отставку. Тогда он и рассказал мне, что произошло. В то время я была сломлена. А теперь мне все равно. Разве это не странно?

— Как ваши сыновья?

— Они служат в армии, — засмеялась она. — Это для них самое лучшее место. Иногда присылают мне открытки. Вы единственный, кто был добр ко мне в те дни.

Я попрощался, поцеловав ее сливочно-персиковую щечку, и усталый поехал в Хупуэстерн. Переночевал в доме Полли и съел банку консервированных креветок из ее холодильника.

В субботу утром я поехал в полицейский участок и спросил, могу ли видеть детектива-сержанта Джо Дюка, чья мать водит школьный автобус. С вопрошающим видом появился Джо Дюк.

— Сын Джорджа. Джулиарда? Вы выглядите старше.

Джо Дюк по-прежнему оставался сержантом, но его мать больше не водила школьный автобус. «Она занимается кроликами», — сказал он и повел меня в маленькую, голую комнату для допросов. Джо объяснил, что он старший офицер на дежурстве и поэтому не может покинуть участок.

— Знаю ли я, что вы могли погибнуть во время пожара? — задумчиво повторят он мой вопрос. — Это случилось пять лет назад.

— Даже больше. Но у вас должно быть досье, — заметил я.

— Мне не нужно досье. Большинство ночных пожаров возникает от сигарет или короткого замыкания. Но никто из вас не курил, и проводка в доме была обновлена. Нужно для этого досье?

— Нет.

Преданный своей работе Джо выглядел лет на тридцать, с широким лицом, дорсетским выговором и реалистичным отношением к человеческим проступкам.

— Эми иногда позволяла бездомным ночевать над благотворительной лавкой. Но не в ту ночь, утверждает она. Хотя это официальная и самая простая версия причины пожара. Считают, что бродяга зажег в благотворительной лавке свечи, нечаянно опрокинул их и потом убежал. По правде говоря, чепуха. Пожарные склонны думать, что огонь начался в благотворительной лавке. Дверь там не закрыли на засов, и оба нижних помещения были обиты и перегорожены сухим старым деревом. Сейчас дом перестроили, заменив дерево кирпичом и бетоном и поставив сигнализацию, реагирующую на дым. Кстати, наверно, вы слышали версию, что чокнутый Леонард Китченс поджег дом, чтобы напугать вашего отца и освободить место члена парламента для Оринды Нэгл.

— Слышал. Что вы о ней думаете?

— Ведь сейчас это не имеет значения, правда?

— И все же...

— По-моему, это сделал он. Я допрашивал его, знаете? Но у нас нет доказательств.

— А что насчет ружья в желобе «Спящего дракона»?

— Никто не знает, кто его туда спрятал.

— Леонард Китченс?

— Он клянется, что не делал этого. И к тому же он неуклюжий и медлительный. Нужно быть быстрым и ловким, чтобы так высоко положить ружье.

— Вам удалось узнать, откуда взялось это ружье?

— Нет, мы ничего не узнали, — признался он. — Они все одинаковые.

Это допотопные ружья времен повозок, запряженных ослами. В те времена на них выписывали лицензии, запирали, считали, но это в прошлом... и воровали... — Он пожал плечами. — Не похоже, чтобы из него кого-то убили.

— Какое наказание за умышленное убийство? — спросил я.

— Вы имеете в виду намеренную попытку, которая не удалась?

— М-м-м.

— Такое же, как и за убийство.

— Десять фунтов пенальти?

— Десять лет, — сказал он.

Из полицейского участка я выехал на кольцевую дорогу и остановился на переднем дворе ремонтной мастерской Бэзила Рудда. Я поднялся по ступенькам в его офис со стеклянными стенами и понимающие посмотрел вниз на полупустую рабочую площадку. Ведь это субботнее утро.

— Простите, — пробормотал он, не поднимая головы. — По субботам мы закрываем в полдень. До понедельника мы ничего не сможем для вас сдергать.

Он по-прежнему был таким же похожим на своего кузена. Рыжий, веснушчатый, задиристый.

— Мне не нужно ремонтировать машину, — бросил я. — Мне нужен Ушер Рудд.

Такое впечатление, будто я воткнул в него иголку. Он вздернул голову и затараторил:

— Кто вы? Зачем он вам понадобился?

Я объяснил ему, кто я и зачем мне нужен его кузен. И потом напомнил о сомнительной пробке картера в «рейнджровере». Но у него только смутно что-то всплыло в памяти. Хотя он прекрасно понимал, какой политический вред можно причинить отцу, опозорив сына. На столе у него лежал экземпляр «Крика!», естественно, открытый на центральных страницах.

— Это я, — заметил я, показывая на снимок жокея. — Ваш кузен лжет.

«Газета Хупуэстерна» еще раньше уволила его за ложь, а теперь я сделаю все, кто в моих силах, чтобы окончательно дискредитировать его — закрыть все двери, как говорят на газетном языке, за бесчестное поведение. Так где он?

— Откуда я знаю? — беспомощно огрызнулся Бэзил Рудд.

— Найдите его, — с нажимом произнес я. — Вы Рудд. Кто-то в клане Руддов должен знать, где находится их самый печально известный сын.

— Он не принес нам ничего, кроме неприятностей...

— Найдите его, — перебил я Бэзила Рудда, — и ваши неприятности могут кончиться.

— На это понадобятся века. А вам будет стоить денег, — проворчал он, протягивая руку к трубке.

— Я оплачу ваши телефонные счета, — пообещал я. — Когда найдете его, оставьте ваше сообщение на автоответчике в штаб-квартире отца. Вот номер. — Я протянул ему карточку. — Не теряйте времени. Это срочно.

Затем я направился в «Спящий дракон», чтобы встретиться с управляющим. Он начал работать там незадолго перед дополнительными выборами. И, вероятно, поэтому вполне удовлетворительно и ясно помнил ту ночь, когда кто-то стрелял по узорно выложенным камням площади. Он сказал мне, что для него великая честь такие отношения с отцом, когда они называют друг друга по имени.

— В ту ночь так много людей входило и выходило из отеля, а я едва начал узнавать своих посетителей. Кто-то у меня в офисе оставил набор клюшек для гольфа. Потом мне сказали, что это клюшки Денниса Нэгла. Но ведь бедняжка умер, и я не знал, что с ними делать. Я предложил взять их миссис Нэгл. А она сказала, что ей кажется, они принадлежат другу ее мужа, мистеру Уайверну. И я отдал их ему. — Он нахмурился. — Это было так давно. Боюсь, не смогу быть вам полезным.

Расставшись с ним, я поднялся в маленький холл над главным вестибюлем и снова смотрел на узорно вымощенную камнем площадь, где в первую ночь отцу и мне повезло не быть подстреленными. Клюшки для гольфа...

В конце утра, занятого приемом посетителей, Мервин Тэк рассказал, где я найду Леонарда и миссис Китченс. И во второй половине субботнего дня без энтузиазма я подъехал к их солидному, почти отдельному, только одной стеной соединенному с соседним, дому на окраине города. И дом, свидетельствующий об отсутствии воображения, и скучно упорядоченный палисадник перед ним все говорило о благосостоянии. И никаких признаков маниакального поджигателя. Я позвонил, миссис Китченс открыла дверь и с минуту сомневалась, пока не узнала меня.

— К сожалению, Леонарда нет дома, — сказала она.

По-прежнему обширная леди провела меня в гостиную, где воздух пах так, будто сюда неделями никто не входил, и откровенно с горечью начала радоваться, что ее Леонарду Оринда вскружила голову.

— Тогда мой Леонард сделал бы для этой женщины все. Он и сейчас сделал бы все.

— М-м-м, — начал я, — вспоминая тот пожар пять лет назад в штаб-квартире партии.

— Леонард говорил, что он этого не делал, — перебила меня миссис Китченс.

— А вы думаете?..

— Это сделал старый дурак, — она опять не дала мне договорить. — Я знаю. Но никому, кроме вас, не собираюсь признаваться. Понимаете, это Уайверн надоумил его. И совершенно зря. Потому что ваш отец лучше для страны, чем могла бы быть Оринда. Сегодня это каждый видит.