Глава 10

Когда я начал работать в «Уэдербис», отец не продлил страховку гнедого. Отчасти потому, как он сказал, что скакун постарел и упал в цене. И отчасти из-за своей щепетильности. Чтобы «Уэдербис» не пришлось платить, если лошадь погибнет.

Я позвонил ему, но он не стал слушать извинения, а просто сказал: «Не повезло».

Когда через два дня после Таусестера я пришел на работу, человек, проводивший со мной собеседование, подтянул стул к моему столу.

— Конечно, мы оплатим страховку вашей лошади, — начал он.

Я объяснил, почему отец не стал продлевать страховку.

— Я пришел не для того, чтобы говорить о вашей потере, — перебил он меня, — хотя я вам искренне сочувствую. Как ваша рука? Все нормально? Я пришел спросить вас, не будете ли вы заинтересованы в переходе из этого отдела в наш отдел страховой службы и работе там, начиная с нынешнего дня?

Отдел страховки — это одна длинная комната со стенами из книг. Книги и досье. Досье и книги. И еще два сотрудника чуть старше двадцати. Один оставил фирму. Не хочу ли я занять его место? Конечно, хочу.

На одной неделе на двух Джулиардов обрушилось продвижение по службе.

Еще один внутренний переворот перетасовал карты в правительстве. И когда обиды улеглись, отец поднялся выше — в кабинет министров, в кресло министра сельского хозяйства, рыболовства и продовольствия. Я поздравил его.

— Я бы предпочел быть министром обороны.

— В следующий раз повезет больше, — легкомысленно заметил я.

— Полагаю, ты никогда не слышал о Хэдсоне Херсте? — До меня донесся подавленный вздох.

— Не слышал.

— Если ты считаешь, что я быстро иду вверх, то он идет быстрее. Он перебил у меня оборону. В настоящее время он «человек, который не ошибается, правая рука премьер-министра».

— Как Полли? — спросил я.

— Ты неисправим.

— Уверен, что заливные угри и гамбургеры из бронтозавров в твоих руках будут в полной безопасности.

Сельскохозяйственный кризис не предполагался. И мы оба провели осень того года, устраиваясь поудобнее в новых обстоятельствах.

Не без удивления я обнаружил, что с энтузиазмом принялся за страховое дело. Оно не только удовлетворяло мою склонность к числам и вероятностям.

Мне нравилось, что меня довольно часто посылали в командировки с проверкой.

К примеру, действительно ли существовал пони, за которого просят выплатить страховую премию.

Эван, мой коллега и босс отдела страхования, предпочитал работу в офисе и за компьютером. А я все больше и больше работал ногами. И вроде бы это приносило пользу при оформлении страховых полисов. Я знал, как должны выглядеть хорошие конюшни. И у меня развивалось чутье и инстинкт на подготовительные маневры к мошенничеству. Предотвращение обмана при страховании стало игрой вроде шахмат, где планируется каждый следующий ход. Вы рассчитываете игру на много ходов вперед и подводите, к примеру, коня соперника на ту клетку, где его неизбежно ждет конец.

И, как оказалось, огромным преимуществом была моя молодость. Может быть, я и не выглядел семнадцатилетним, но часто и в двадцать один меня не принимали всерьез. И совершали ошибку.

Во время нормальной каждодневной работы отдела, рассчитанной на честные намерения, Эван и я с открытой душой вручали полисы на все случаи жизни лошади, от бесплодия жеребца до неспособности к деторождению у кобылы.

Мы также страховали покрытие для дворов конюшен, все здания хозяйства, несчастные случаи с персоналом, общественные обязательства, пожары, воровство, заражение инфекцией. Что угодно, кого годно.

Мне ужасно не хватало утренних тренировок, которые я прежде проводило Будущим Сары. Но с приближением зимы, когда рассветы стали серее, а дни холоднее, я обнаружил, что, как и в прошлом году, свободными у меня остаются только уик-энды. Что же касается скачек, то тут мне повезло. Однажды позвонил тренер, у которого в Нортгемптоншире жил гнедой, и сказал, что одному владельцу лошади, фермеру, нужен бесплатный жокей, другими словами, любитель, для скакуна, по его мнению, не имеющего шанса на победу. Зачем отказываться, подумал я. Счастливый, я принял участие в заезде, постарался, и мы пересекли финиш третьими. Фермер пришел в восторг и стал приглашать меня. И хотя на самом деле я для него никогда не выигрывал, он вручил меня своим друзьям, как коробку шоколада. И почти каждую субботу я снова начал галопировать по скаковым дорожкам.

Но без Будущего Сары скачки не приносили такого удовлетворения, как раньше. А я был еще не готов к попыткам заменить гнедого другой лошадью, даже если бы мог себе это позволить. Когда-нибудь, думал я. Возможно. Когда я выплачу рассрочку за машину.

Я придумал объяснение своей любви к скорости. Принимать опьяняющие дозы риска — это нормально во время взросления. В крови остались гены воинов. Наверно, вместо войны необходимо бороться с барьерами из березовых бревен и с крутыми лыжными склонами.

Незадолго перед Рождеством отец сообщил, что мы приглашены на Даунинг-стрит, десять. Он, Полли и я. Обычный прием, который устраивает премьер-министр для членов кабинета и их семей.

Полли выбрала разумный туалет, отец нанял шофера, и Джулиарды в хорошей форме вошли в знаменитую парадную дверь. Сотрудники приветствовали отца как человека, принадлежавшего их миру. Полли и раньше пересекала этот порог. А я не мог сдержать благоговейный страх, когда вышагивал по черно-белым квадратам мимо малиновых стен вестибюля. И потом с потоком гостей в нижний холл, откуда начиналась историческая лестница. Ее желтые сверкающие стены поднимались и сливались с центральной стеной, где висели портреты всех прошлых премьер-министров. И по тем дружеским взглядам, которые отец кидал на них, я видел, что он изо всех сил постарается в ближайшее время присоединиться к ним.

И совсем неважно, что не меньше двадцати других министров лелеют такую же мечту, не говоря уже о министрах «теневого» кабинета оппозиции. Человек без амбиций никогда не попадет на эту стену.

Гости вели светские разговоры, рассыпавшись по просторному официальному помещению, известному как гостиная с колоннами. (Колонны присутствовали. Две.) Нас тепло приветствовала миссис Премьер-министр. Ее муж уже готов был вскоре прибыть. Потом нас отнесло к подносам с бокалами и крохотными рождественскими пирожками с изюмом и миндалем, украшенными остролистом[9].

Теперь я уже не вызывал у отца раздражения своим пристрастием к диетической коле. Я пил шампанское премьер-министра, и оно мне нравилось. И конечно, я никого не знал даже внешне. На первых порах Полли взяла меня на буксир. А ее муж дрейфовал по залу, будто на колесах, здоровался, смеялся и не наживал врагов. После восемнадцати месяцев с отцом Полли могла назвать всех членов кабинета. Но никого из них не знала так, чтобы сказать «да-а-агой», как это сделала бы Оринда. Прибыл премьер-министр (ведь он уже был готов). И отец видел, что великий человек узнал Полли и тепло поздоровался с ней. И мне пожал руку, по меньшей мере выказав интерес.

— Вы выигрываете скачки, так? — спросил он, наморщив лоб.

— М-м-м... иногда, — тихо пролепетал я.

— Отец гордится вами, — кивнул он. По-моему, у меня был изумленный вид. Премьер-министр, мягкий округлый человек со стальным рукопожатием, иронически улыбнулся мне и перешел к следующей группе. А отец не знал, читать ли его лжецом или нет.

— Джордж никогда прямо не говорил, что гордится тобой, — стиснула мне руку драгоценная Полли. — Но определенно, он так говорит о тебе, что в этом не остается сомнений.

— Тут мы равны.

— Ты и правда очаровательный мальчик, Бенедикт.

— Я тебя тоже люблю, — сказал я.

Внимание отца нашло свою цель.

— Ты видишь там этого человека?

«Там» было около двадцати человек.

— Ты имеешь в виду мужчину с жидкими седыми волосами и круглыми глазами? Министра внутренних дел? — спросила Полли.

— Да, драгоценная. Но я имел в виду того, с кем он разговаривает.

Того, кто выглядит по-президентски и подходит для высшего офиса. Это Хэдсон Херст.

— Конечно, нет, покачала головой Полли. — У Хэдсона Херста жирные черные волосы висят, как хвост у пони, и дурацкие маленькие черные усы, которые вместе с бородой обрамляют рот и отвлекают от того, что человек говорит.

— Уже нет. — Отец улыбнулся, но невесело. — Должно быть, кто-то убедил Хэдсона Херста, что фигурная стрижка в политике табу. Он постриг волосы и сбрил бороду. И сейчас ты видишь незамаскированные, вечно недовольные губы министра обороны. Боже, помоги нам всем.

Пять минут спустя отец положил вроде бы дружескую руку на плечо министра обороны и сказал:

— Дорогой Хэд, вы знакомы с моей женой и сыном?

Любовь врагов твоих... Я ненавидел политиков.

Влажная холодная рука чуть коснулась моей. По-моему, с этим он ничего не мог поделать. И если у него был жирный черный хвост пони и комбинация из черных усов и бороды, окружавшая рот, то очень похоже, что тогда он красил волосы. Теперь волосы были темные с легким налетом седины. Когда-то мимолетно знакомая девушка-подружка говорила мне, что такой цвет нельзя подделать. Сзади он стриг волосы треугольником стрелы книзу, наподобие утиного хвоста. Прямо из фильмов о Джеймсе Бонде. Полон достоинства. Впечатляющий, надо признать. Вызывающий доверие.

Стрижка отца, его от природы темных густых кудрей, подчеркивала красивую форму черепа. Рука мастера. Ах, ну ладно. Хэдсон Херст любезно раскланялся с Полли. Улыбайся и улыбайся, подумал я, вспомнив Хупуэстерн. Улыбайся и улыбайся, и пожимай руки, и завоевывай голоса. Он удостоил меня взглядом, но я не представлял для него интереса.

Возле моего локтя возникла ласковая миссис Премьер-министр и спросила, хорошо ли я провожу время.

— О, да. Великолепно. Благодарю вас.

— У вас немного потерянный вид. Пойдемте со мной. — Она пробела меня в дальний конец большой комнаты и остановилась возле контрастно одетой женщины, которая очень напоминала Оринду. — Джилл, дорогая, это сын Джорджа Джулиарда. Присмотри за ним.

Джилл критически осмотрела меня с головы до ног и без энтузиазма уставилась вслед удалявшейся миссис Премьер-министр.

— Мне очень жаль, — проговорил я, — но я не знаю вашего имени. Виничек. Образование.

— Министр?

— Конечно. — Решительные губы скривились, но не в улыбку.

К ней подошла другая женщина в очень простом платье, но по последнему слову моды. Еще одна клонированная Оринда. Министр социальной безопасности.

— Где ваша мать берет свои платья? — без экивоков спросила она.

Я проследил за ее взглядом и в другом конце комнаты увидел Полли, в своей естественной манере разговаривавшую с мужчиной с редкими седыми волосами и круглыми глазами. С министром внутренних дел. Платье Полли, как всегда, не имело ничего общего с распространенным мнением о моде, но раскрывало ее индивидуальность.

— Перед вашим отцом может открыться блестящая карьера, — доброжелательно сказала Джилл Виничек, — но ваша мать должна изменить манеру одеваться, если она не хочет попасть в когти ведьм, которые пишут в газетах о моде.

— Каждая женщина в политике становится объектом ненависти, — согласилась министр социальной безопасности. — Вы не замечали?

— Ох, нет. Правда нет.

— Юбка у вашей матери неправильной длины. Вы не против, что я вам это говорю? Я только хочу помочь. Откровенно признаться, любая длина выглядела бы неправильной в глазах этих ведьм от моды. Но если хотите, можете передать ей от нас несколько советов.

— М-м-м...

— Скажите ей, — продолжала Джилл Виничек, наслаждаясь собой, нельзя покупать готовую одежду в магазинах.

— Туалеты должны быть сшиты специально для нее, — кивнула Социальная безопасность.

— Всегда только шерсть, шелк или хлопок. Никакого полиэстера и синтетики, — подхватила Джилл Виничек.

— Есть чудесный мужчина, который может сделать вашу матушку с ее высокой худой фигурой по-настоящему элегантной. Он полностью изменил стиль, в каком сейчас газеты пишут о нас. Теперь обсуждают нашу политику, а не наши платья. И он делает это не только для женщин. Посмотрите, как изменился Хэдсон Херст! Хэд, откровенно говоря, немного походил на гангстера. А сейчас он государственный деятель.

— Нет лучшего времени, чем сейчас, — решила Джилл Виничек и, не оставляя минуты сомнениям, быстро устремилась к лестнице. — Наш друг с волшебной палочкой где-то здесь. Почему бы нам прямо сейчас не представить его вашей матери?

— М-м-м... — замялся я. — Не думаю, что она...

— О, вот он, — воскликнула Социальная безопасность, шагнув в сторону и показывая рукой. — Позвольте мне представить вам...

Она положила руку ему на локоть. Он обернулся. Я столкнулся лицом к лицу с А. Л. Уайверном. Алдерни, Анонимный Любовник Уайверн. Неудивительно, что Образование и Социальная безопасность напомнили мне Оринду. В те годы, несколько лет назад, она тоже одевалась по созданному им стилю.

Я узнал его моментально. Но ему понадобилось несколько секунд, чтобы прибавить четыре года к моему прежнему виду. Потом его лицо враждебно окаменело. Он пришел в замешательство, хотя, зная, что отец член кабинета министров, мог бы предположить, что мы оба будем приглашены на семейный Рождественский прием. Видимо, он не задумывался над этим. В любом случае, мое присутствие было для него неприятным сюрпризом. Как и его для меня.

Образование и Социальная безопасность выглядели озадаченными.

— Вы знакомы? — спросила одна из них.

— Мы встречались, — коротко ответил Уайверн. Его внешность тоже изменилась. В Хупуэстерне он поставил себе целью выглядеть незаметным и легко забываемым. Четыре года спустя он понял, что не так просто сливаться с обоями.

Прежде я думал, что ему под сорок. А теперь увидел, что явно преуменьшал его возраст. Кожа у него начала покрываться сетью мелких морщин, волосы поредели. Он стал носить очки в узкой темной оправе. Но в нем по-прежнему чувствовалась сильная аура замкнутой на себе внутренней сосредоточенности. На Рождественском приеме у премьер-министра не проявилось и тени слепой злости, пламя которой опалило лицо Оринды и чуть не убило ее. В этот раз он не кричал мне в ярости: «Когда-нибудь ты мне попадешься!» Но я мог видеть по глазам, что намерение расправиться со мной снова ожило в нем, будто и не существовало интервала в четыре года.

Удивительно, но в ответ я почувствовал не страх, а возбуждение. Адреналин, ринувшийся в кровь, требовал борьбы, а не отступления. Воспринял ли он мою реакцию с такой же силой, с какой я переживал ее, не знаю. Но он будто спустил шторы на линзы очков в темной оправе и спрятал злобность глаз. Потом с минимальной любезностью извинился перед Образованием и Социальной безопасностью. Когда он медленно уходил, казалось, что каждый шаг контролируется разумом.

— Ого! — воскликнула Джилл Виничек. — Я знала, что он неразговорчив, но, боюсь, он был... невежлив.

Не невежлив, подумал я. Смертоносен.

После приема отец, Полли и я обедали в одном из немногих хороших ресторанов Лондона. Время обеда уже прошло, и можно было слышать слова собеседников.

Отец радовался дружеской встрече с премьер-министром. Полли заметила, что, по ее мнению, круглые глаза министра внутренних дел, видимо, все же не свидетельствовали о маниакальности.

Я спросил, разве не министр внутренних дел держит людей в заключении и высылает нелегальных иммигрантов из страны? Более-менее, согласился отец.

— Ты знаешь, что есть список, своего рода выставочный стенд, который подробно перечисляет все должности в правительстве? — опять спросил я.

Отец, по обязанности поглощая брокколи, которые он вообще-то не любил, кивнул, а Полли сказала, что ничего не знает.

— Есть фантастические должности, — пояснил я, — вроде министра бывших стран или помощник министра по автобусам. — Полли выглядела удивленной, но отец опять кивнул.

— Каждый премьер-министр изобретает названия должностей, чтобы описать то, что он хочет сделать.

— Значит, — не унимался я, — теоретически ты можешь изобрести министра, ответственного за запрещение продажи желтых пластмассовых уток.

— Бенедикт, дорогой, ты говоришь глупости, — не выдержала Полли.

— Он имеет в виду, — пояснил отец, — что это кратчайший способ заставить людей хотеть какой-нибудь предмет или услугу. Люди всегда борются, чтобы получить то, что запрещено, то есть чего нельзя иметь.

— В таком случае, — спокойно продолжал я, — по-моему, премьер-министру надо бы представить закон, запрещающий Алдерни Уайверну пить шампанское на Даунинг-стрит, десять.

Полли и отец так и застыли с открытыми ртами.

— Он присутствовал на приеме, — заметил я. — Разве вы его не видели?

Они покачали головами.

— Он держался в тени в дальнем конце комнаты и просто не попался вам на глаза. Теперь он выглядит по-другому. Стал старше, чуть полысел. Носит очки. Но, я уверен, он обращается по имени к министрам образования, социальной безопасности и обороны. Оринда и Деннис Нэгл — это детский сад.

Теперь в руках у Алдерни Уайверна рычаги, которыми он может воздействовать на все области жизни нации.

— Не верю, — отрезал отец.

— Любезные леди, Образование и Социальная безопасность, похвалились, что у них есть друг, который удивительно изменит гардероб моей... матери.

Они сказали, что он уже превратил Хэдсона Херста из пародии на бандита в утонченного джентльмена. Как ты думаешь, что они дали Алдерни взамен?

— Нет, — возмутился отец. — Никаких секретных данных. Они не могут этого сделать!

Он был в шоке. Я покачал головой.

— Тогда что? — спросила Полли. — Что они ему дали?

— По-моему, — начал я, — они уделили ему внимание. По-моему, они прислушиваются к нему и поступают по его совету. Несколько лет назад Оринда говорила, что он потрясающе разбирается в том, что произойдет в политике.

Он предсказывал, что случится, и говорил Деннису Нэглу, что надо делать. И Оринда подчеркивала, что почти всегда Уайверн оказывался прав. Деннис Нэгл стоял на тропинке, ведущей вверх. И, если бы не умер, он сейчас, по-моему, был бы в кабинете министров с Уайверном за спиной.

Отец оттолкнул тарелку с брокколи. Хорошо, что этого не видели его избиратели-фермеры, выращивавшие эту капусту. Они выступали за проведение недели знакомства с брокколи, чтобы британцы ели их зелень. Закон, запрещающий производство излишков брокколи, по-моему, принес бы оздоравливающий результат.

— Если он такой умный, почему сам не сидит в кабинете министров? спросила Полли.

— Оринда говорила, что он хочет иметь такую власть, чтобы нажимать на рычаги, оставаясь за сценой. Тогда я подумал, что это безумное предположение. Но с тех пор я повзрослел.

— Власть без ответственности, — проворчал отец.

— И к тому же, — печально добавил я, — пугающая склонность к насилию, если кто-то перебежит ему дорогу.