— Не подходи близко к строительным площадкам темной ночью, — предостерег Онслоу. — Это тебе подарок — бесплатный дружеский совет.

— Как насчет яхт темной ночью? — спросил я. — Больших океанских яхт.

Я тотчас пожалел, что упомянул об этом. Недружелюбное выражение на трех лицах сменилось откровенной угрозой, и в комнате стало очень тихо. Тишину нарушил голос Вивиена, непринужденный и тягучий.

— Ро... не пора ли нам выпить?

Он не спеша поднялся из кресла, а я, ощущая слабую дрожь в коленях, встал со стула.

Вгляд Конната Пависа, Глитберга и Онслоу источал такую жгучую ненависть, что даже Вивиену стало явно не по себе. Он неловко нащупал дверную ручку и едва не запутался в собственных ногах, покидая комнату вслед за мной. Он присвистнул у меня над ухом.

— Ты играешь с большими, серьезными ребятами, дружище.

На сей раз он провел меня в маленький, роскошно отделанный кабинет с тремя креслами, к счастью, свободными. Он жестом предложил мне сесть в одно из них и налил бренди в дутые бокалы.

— Неважно, что они говорят, — промолвил он, — важно, как они говорят.

— И что не говорят.

Он испытующе посмотрел на меня поверх своего бокала.

— Ты добился того, что хотел? Я хочу сказать, стоило ли это времени, проведенного под огнем?

Я криво улыбнулся.

— Думаю, я получил ответ.

— Тогда ладно.

— Да. Но на вопрос, который не задал.

— Я не понимаю тебя.

— Боюсь, — медленно проговорил я, — что я усугубил ситуацию.

Я крепко заснул в отеле «Глостер», скорее от изнеможения, нежели беззаботно.

В спортивном разделе газеты, подсунутой утром под дверь номера, я увидел, что упомянут в списке участников последнего заезда в Таустере как жокей Блокнота. Я втянул воздух сквозь зубы. Мне в голову не пришло попросить Уильяма Финча не вносить меня в списки для прессы, а теперь весь мир узнает, где я буду находиться сегодня днем в половине пятого. Если, конечно, кто-нибудь даст себе труд поинтересоваться незначительным забегом на второстепенных скачках в день Большого Национального. «Ты будешь в страхе оглядываться через плечо до конца жизни», — сказал Глитберг. В мои планы это не входило. Жизнь станет невыносимой, если я начну бояться собственной тени. Я не стану доверчиво садиться в первую попавшуюся машину «Скорой помощи» в Таустере, но я туда поеду и буду скакать. Грань между трусостью и осторожностью показалась мне невероятно тонкой.

Джосси, дожидавшаяся у весовой, возбужденно замахала руками.

— Привет, — сказала она. — Блокнот на месте, ведет себя с присущим ему достоинством и готов выступить, как всегда, безрезультатно.

— Восхитительно.

— Инструкции тренера жокею, — сообщила она, — кратки. Держаться на трассе и подальше от неприятностей. Он не хочет, чтобы вы получили травму.

— И я тоже, — с чувством согласился я. — Он не хочет, чтобы какое-нибудь происшествие омрачило день, если Ивански выиграет Национальный.

— А, — сказал я. — Ваш отец думает, что он выиграет?

— Сегодня утром папа улетел на воздушном такси в обычном состоянии полной эйфории, — с нежностью сказала она. — Надежда совершала резкие колебания от уверенности к сомнению.

Финч послал в Таустер двух лошадей, вторая из них, Стулери, и являлась истинной причиной поездки Джосси. Я помог девушке оседлать Стулери для двухмильной скачки с гандикапом и вместе с ней радовался на трибунах, когда лошадь пришла первой. Скачки Большого Национального начали транслировать по телевидению по всему ипподрому сразу после этого Небольшой пассажирский самолет для частных полетов на малые расстояния, в том числе по трассам, не обслуживающимся авиалиниями забега, так что Джосси было чем утешиться, когда Ивански финишировал пятым.

— Ну и ладно, — пожала она плечами. — Ничего не поделаешь. Папу неудача огорчит, владельцев неудача огорчит, конюхи напьются с горя, а потом они все вместе начнут обсуждать перспективы на следующий год.

Мы бесцельно прогуливались и в конце концов очутились у входа в бар.

— Выпьете что-нибудь? — спросил я. — Это поможет скоротать время.

Бар заполнила толпа людей, обсуждавших подробности розыгрыша Большого Национального приза; чтобы пробраться к стойке, нужно было протиснуться сквозь четыре тесных ряда посетителей.

— Не будем толкаться, — сказала Джосси. Я согласился. Мы повернулись, собираясь уйти, но вдруг из плотной толпы, осаждавшей Стойку, вытянулась тонкая рука и крепко схватила меня за запястье.

— Что вы хотите заказать? — прокричали сквозь шум. — Меня только что обслужили. Что вы хотите? Скорее!

Рука, я заметил, принадлежала Мойре Лонгерман, а рядом с ней стоял, мрачный по обыкновению, Бинни Томкинс.

— Джосси? — спросил я.

— Фруктовый сок. Грейпфрутовый, если есть.

— Два грейпфрутовых сока, — сказал я. Рука выпустила мою кисть и исчезла, вскоре появилась вновь, сжимая стакан. Я взял его, и второй тоже, и наконец Мойра Лонгерман собственной персоной с трудом протолкалась сквозь толпу, высоко поднимая еще два бокала, чтобы драгоценные наперстки влаги случайно не выбили из рук. За ней по пятам поспевал Бинни.

— Как замечательно! — воскликнула Мойра. — Я уже давно смотрю на вас издалека. Я пыталась вам дозвониться недели две, а теперь слышу какую-то невероятную историю о том, как вас похитили.

Я представил Джосси, которая отнеслась весьма скептически к словам Мойры.

— Похитили? — ее брови насмешливо взлетели. — Вас?

— Можете смеяться сколько угодно, — скорбно сказал я.

Мойра вручила стакан Бинни, а тот едва поблагодарил ее.

Невоспитанный тип, решил я. Выглядит странно, если мужчина позволяет женщине расчищать себе путь в такой толчее, чтобы добыть ему выпивку, а особенно, если это владелица лучшей лошади в его конюшне. Платила, конечно, она.

— Милочка, — обратилась Мойра Лонгерман к Джосси, — вскоре после того, как Ро выиграл Золотой кубок на моем чудесном Гобелене, кто-то украл его прямо с ипподрома. Так ведь? — Она вопрошающе улыбнулась мне, ее голубые глаза светились дружелюбием и любопытством.

— Точно так, — подтвердил я.

Бинни помрачнел еще больше.

— Как лошадь? — задал я вопрос.

Бинни наградил меня тяжелым взглядом и не ответил, но Мойра Лонгерман была преисполнена энтузиазма и жаждала поделиться новостями.

— Я очень хочу, Ро, чтобы отныне именно вы скакали на Гобелене на всех соревнованиях, и, надеюсь, вы согласитесь. Бинни говорит. Гобелен в отличной форме и готов выступать в Аскоте в будущую среду, и я много раз пыталась связаться с вами, чтобы узнать, примите ли вы предложение скакать на нем.

— Я уже пригласил другого жокея, — кисло сказал Бинни.

— Тогда откажитесь от его услуг, дорогой Бинни. — Под внешним добродушием этой оптимистки, похожей на птичку, чувствовалась железная воля, однажды уже обеспечившая мне скачку за Золотой кубок. Мойра, возможно, и уступала Бинни вдвое в физической силе, зато в два раза превосходила его силой ума.

— Может, лучше пусть скачет другой жокей... — начали.

— Нет-нет, — прервала она меня. — Я хочу, чтобы это делали именно вы, Ро. Никто иной меня не устроит. Я так и сказала Бинни, вполне определенно, как только вы выиграли Золотой кубок. Теперь, когда вы вернулись целый и невредимый, на мою лошадь сядете вы, или я сниму ее с соревнований.

— Она с вызовом посмотрела на Бинни, на Джосси и, решительно встряхнув белокурой кудрявой головкой, выжидательно повернулась ко мне. — Итак? Что скажете?

— Э... — выдавил я, что едва ли прояснило мою позицию.

— О, соглашайтесь, — вмешалась Джосси. — Вы должны.

Глаза Бинни из-под насупленных бровей метали молнии. Джосси без тени замешательства стойко выдержала удар.

— Но он выиграл Золотой кубок, — сказала она. — Вы не можете утверждать, что он никуда не годится.

— Именно это он и говорит, дорогая. — Мойра Лонгерман лучезарно улыбнулась. — Не странно ли?

Бинни сердито пробурчал что-то, разборчиво прозвучало лишь одно слово — «любители».

— Я полагаю, Бинни имеет в виду только то, — мило и непринужденно сказала Мойра, — что Ро, как и большинство жокеевлюбителей, всегда изо всех сил стремится выиграть и не поддастся на уговоры не делать этого.

Лицо Бинни побагровело. Джосси с трудом удерживалась от смеха. Мойра обратила на меня ясные голубые глаза, словно не вполне осознавая, что сказала секунду назад, а мои мысли лихорадочно и беспомощно метались в поисках разумного ответа.

— Как большинство жокеев, — нашелся я наконец.

— Очень мило с вашей стороны, Ро, — заметила она. — Вы всех считаете честными людьми.

Я был склонен, как большинство бухгалтеров, считать как раз обратное, но так уж вышло, я никогда особенно не интересовался делами Бинни. Тренировать скакуна, подобного Гобелену, само по себе было достаточно выгодно, чтобы не пытаться мухлевать с его результатами.

Бинни предпочел сделать вид, будто не понял истинного смысла слов Мойры, как бы не замечая пропасти, разверзшейся у него под ногами. Мойра наградила его недобрым Взглядом, развеяв иллюзии относительно своих возможностей столкнуть его туда.

— Дорогой Бинни, — прощебетала она, — я никогда не брошу тренера, который подготовил для меня призера Золотого кубка. Пока он продолжает выводить моих лошадей с прекрасным результатом, а я — выбирать, кто на них скачет.

Джосси кашлянула, нарушив последовавшее молчание, и сказала Бинни с симпатией:

— Надеюсь, вы сделали хорошую ставку в розыгрыше Золотого кубка? Мой отец всегда ставит понемногу на Золотом и Национальном. Просто ужасно, когда выигрываешь и одновременно проигрываешь. Папа говорит, в таких случаях чувствуешь себя ослом.

Если бы она намеревалась посыпать солью кровоточащие раны Бинни, ей, похоже, не удалось бы сделать это лучше. Мойра Лонгерман довольно хихикнула.

— Проказница, — сказала она, похлопав Джосси по руке. — Видишь ли, бедный Бинни так мало верил в успех, что не только не поставил на победу, но, как я слышала, к несчастью, сделал ставку на проигрыш. Какая обида.

Бедняга Бинни! Выиграть Золотой кубок и в итоге раскошелиться.

Искреннее потрясение отразилось на лице Бинни, и я понял, что масштабы осведомленности Мойры явились для него тяжелым ударом.

— Не стоит волноваться, — мягко сказала Мойра. — Что было, то прошло. И если Ро сядет на Гобелена в следующую среду, все будет прекрасно.

Бинни выглядел так, словно не сомневался — все будет далеко не прекрасно. Интересно, Бинни успел уже устроить так, чтобы Гобелен проиграл в среду? Любая лошадь, которая впервые выступает после победы на соревнованиях за Золотой кубок, идет примерно в равных шансах. Многие букмекеры были бы счастливы узнать наверняка, что им не придется выплачивать крупные суммы. Бинни мог подсуетиться и продать желанную информацию, рассудив, что поскольку я исчез, то некому испортить все дело. Бинни ужасно не везло последнее время.

Я подумал, что просто не в состоянии взять выходной в среду. Мне стало не по себе при воспоминании о горах незавершенной работы.

— Ро? — настаивала Мойра.

— Да, — ответил я. — О большем я и не мечтал.

— О, вот и славно! — Ее глаза засияли от удовольствия. — Тогда увидимся в Аскоте. Естественно, Бинни позвонит вам, если планы изменятся.

Бинни помрачнел.

— Расскажите мне все, — потребовала Джосси, когда мы взяли курс на тренерскую трибуну, чтобы посмотреть следующий заезд. — Всю душераздирающую сагу о вашем похищении.

Я коротко рассказал ей, не вдаваясь в подробности.

— Вы имеете в виду, что вас ни с того ни с сего запихнули на корабль и отплыли вместе с вами в Средиземное море?

— Совершенно верно.

— Как забавно.

— Это было довольно неприятно, — мягко пояснил я.

— Надо думать. — Она замолчала. — Вы сказали, что бежали. Как вам это удалось?

— Прыгнул за борт.

Ее губы сочувственно дрогнули. Я сообразил, что с того отчаянного заплыва минуло всего четыре дня. А казалось, будто это происходило в ином мире.

Джосси принадлежала реальному, разумному миру, понятному, хотя и не всегда приятному. Рядом с ней я чувствовал себя намного увереннее, рассудительнее — и в большей безопасности.

— Как насчет обеда на обратном пути? — предложил я.

— У нас две машины, — возразила она.

— Нет причин, которые помешали бы им обеим остановиться в одном месте.

— Справедливо.

Она снова была одета в расклешенный наряд, на сей раз мягкого терракотового оттенка. В ее облике не было ничего приглаженного, нарочитого, но и ничего неопрятного, неряшливого. Серьезная девушка, интересная и любознательная.

— На окраине Оксфорда есть приличный паб, — сказал я. — Я поеду за вами.

Я вовремя переоделся для скачки, взвесился и передал самое легкое из своих седел старшему конюху из Эксвуда, который сопровождал лошадей на скачки: он дожидался у двери.

— Лишний вес? — иронически спросил он.

— Четыре фунта.

Он возвел глаза к небу, что красноречивее слов выразило его мнение: на скачки с препятствиями для новичков тренерам следует приглашать профессиональных жокеев, а не любителей, которые не в состоянии похудеть до десяти стоунов шести фунтов. Я не счел нужным упомянуть, что в день розыгрыша Золотого кубка весил на восемь фунтов больше. Когда я подошел к парадному кругу, они с Джосси ждали, в то время как младший конюх кругами водил достойного Блокнота под моим седлом на попоне с номером. Номер тринадцать. Но кто нынче серьезно относится к суевериям?

— Он малость брыкается, — с удовлетворением проговорил сопровождающий конюх.

— Когда вернетесь домой, — сказала ему Джосси, — пожалуйста, передайте отцу, что на обратном пути я остановлюсь пообедать с Рональдом. Так что пусть не волнуется из-за всяких автомобильных аварий.

— Ладно.

— Папа всегда поднимает шум по пустякам, — пояснила Джосси.

Сопровождающий конюх вновь подарил мне взгляд, не требовавший комментариев: он явно размышлял на тему, собираюсь ли я уложить ее в постель.

Очень многие зрители уже отправились по домам, и с парадного круга был хорошо виден непрерывный поток людей, устремившийся к воротам. Наблюдая за ним, я подумал, что мало найдется на свете вещей, деморализующих больше, чем выступление перед тающей зрительской аудиторией. С другой стороны, если вы запороли скачку, чем меньше народа это видело, тем лучше.

— "Жокеям сесть в седла", объявили полчаса назад, — сказала Джосси.

— Две секунды, — не согласился я. — Я слушал.

Сопровождающий конюх подсадил меня. Блокнот сделал попытку взбрыкнуть.

— Держитесь подальше от неприятностей, — напутствовала Джосси.

— Неприятность подо мной, — отозвался я, чувствуя, что благородное животное опять пытается меня сбросить.

Она бессовестно ухмыльнулась. Блокнот рванул прочь, неровными скачками подобрался к старту боком и заставил всех ждать, пока он проделает цирковой трюк, присев на задние ноги и молотя передними в воздухе. «Брыкается малость», — с горечью вспомнил я. Он сбросит меня раньше, чем поднимется лента, если я зазеваюсь.

Скачка началась, и Блокнот великодушно решил поучаствовать, помчавшись расхлябанным галопом, с которым сопряжена изрядная тряска и толчки из стороны в сторону. То, как он подошел к первому препятствию, ощутимо поколебало доверие к нему наездника, ибо скакун, похоже, собирался перевалить через барьер боком, точно краб.

Я не принял мер предосторожности, твердой рукой удержав Блокнота в арьергарде, ибо искренне надеялся, что всегда успею это сделать; поэтому его манера прыгать через барьер по диагонали собрала богатый урожай проклятий со стороны других жокеев. Бессмысленно говорить «извините» в самом разгаре скачки, особенно если вы — любитель, причем в неважной физической форме, которому следовало бы быть умнее и не позволять сбить себя с толку хорошенькой девушке. Я повернул голову Блокнота прямо, жестоко рванув поводья, — деятели из Общества охраны животных упали бы в обморок. Он отплатил мне, крутанув задом в воздухе и приземлившись одновременно на все четыре ноги, под немыслимым углом к ограде.

Этот маневр вывел его наконец на последнее место. Блокнот попытался исправить положение и понес меня по прямой перед трибунами. Пока мы боролись друг с другом на внешнем круге дистанции в полторы мили, я в полной мере осознал смысл рекомендаций тренера жокею: «Держаться на трассе и держаться подальше от неприятностей». Боже мой!

Меня нисколько не удивило, что Блокнот финишировал последним из двадцати шести участников в Ньюбери. Он стал бы последним из ста двадцати шести, обладай его жокей хоть толикой здравого смысла. Последнее место на Блокноте тоже не гарантировало сохранности, но коли на нем приходилось где-то быть, то держаться последнего места являлось самым разумным. Однако никто не позаботился сообщить об этом лошади.

Скаковая дорожка в Таустере уходит под уклон от трибун, вытягивается в прямую линию на дальнем конце дистанции и завершается изнурительным крутым подъемом перед последней прямой и финишным столбом. Самые медленные в мире победы одерживались здесь в слякотные дни в конце трехмильных скачек.

Но Блокнот помчался с холма на хорошей скорости и неуклюжими рывками, перемахнул через серию самых удаленных барьеров и только начал терять интерес к происходящему, как столкнулся на обратном пути с резким подъемом.

К этому моменту девятнадцать других участников находились далеко впереди нас, как и следовало ожидать. Из-за привычки брать препятствия сбоку в стиле «стой-иди» Блокнот терял в каждом прыжке метры, наверстанные на ровных участках.

Наверное, я слегка расслабился. Он подошел к следующему барьеру совершенно не правильно, проигнорировал мои попытки помочь ему, неистово взбрыкнул посреди прыжка и приземлился, ткнувшись мордой в дерн, и все четыре копыта догоняли морду. Нельзя утверждать, что последнее приземление разительно отличалось от шести предыдущих, просто оно оказалось самым неудачным.

Когда вас катапультируют из седла на скорости приблизительно тридцати миль в час, перед глазами все мелькает, точно в калейдоскопе. Я увидел, как бешено завертелись, слившись в одно целое, разрозненные картинки — небо, деревья, трава, — и втянул голову в плечи, скорее инстинктивно, чем осознанно. Некоторыми частями тела я чувствительно приложился к покрытой дерном земле, а Блокнот лягнул меня в бедро напоследок. Мир перестал кружиться, и полтонны лошадиного веса не обрушились с сокрушительной силой сверху. Жизнь продолжалась.

Я медленно сел, задохнувшись от удара, и увидел зад моего беззаботно удалявшегося подопечного.

Ко мне бежал врач «Скорой помощи» в знакомой черной униформе больницы Сент-Джон. Я испытал прилив паники. Условный рефлекс. У него было доброе лицо — совершенно незнакомый мне человек.

— Все в порядке, приятель? — спросил он.

Я слабо кивнул.

— Вы полетели кувырком вниз готовой.

— М-м, — я расстегнул шлем и стянул его. Заговорить не получалось.

Грудная клетка содрогалась от недостатка воздуха. Он подхватил меня под руку и помог встать сначала на колени, а потом — как только я снова смог дышать нормально — на ноги.

— Кости целы?

Я кивнул.

— Гнутся — не ломаются, — весело изрек он.

— М-м...

Рядом с нами резко притормозил «Лендровер», и ветеринар, сидевший в кабине, сказал, что лошадей, требующих его внимания, нет и потому он готов подбросить Меня к трибунам.

— Вы упали, — заметила Джосси, когда после осмотра врача я покинул травмопункт с заключением «практически здоров» и вновь обретенной способностью глубоко дышать.

— Факт, — улыбнулся я.

Она искоса посмотрела на меня своими огромными глазищами.

— Я думала, все жокеи с болезненной чувствительностью относятся к напоминаниям о своем падении, — заметила она. — Только и слышишь болтовню о том, что обычно падает конь, а наездник всего лишь тонет вместе с кораблем.

— Совершенно верно, — сказал я. — Но Блокнот на самом деле не падал, значит, упали вы, — тон ее был высокомерным и насмешливым.

— Не спорю.

— Нет, вы невозможны. — Она улыбнулась. — Блокнота поймали на соседнем поле, поэтому, пока вы переодеваетесь, я прогуляюсь в конюшни, дабы убедиться, что он в порядке. Встретимся на автостоянке.

— Прекрасно.

Я переоделся в обычную одежду, договорился с гардеробщиком переправить мои седла, шлем и прочее снаряжение в Аскот к будущей среде и коротким путем отправился на стоянку.

Толпа рассеялась, и только запоздавшие, вроде меня, расходились теперь по двое и по трое. Автомобили не заполняли стоянку плотными, ровными рядами, как утром. Еще не разобранные машины в беспорядке рассредоточились по всей площадке.

Я заглянул в салон «Доломита», посмотрел за спинками передних сидений. Никого.

Интересно, что бы я сделал, если бы там кто-нибудь оказался, с содроганием подумал я. Без сомнения, со всех ног помчался бы как можно дальше. Я стоял, облокотившись на машину, и дожидался Джосси. Похоже, никто не испытывал ни малейшего желания меня похищать. Тихий, весенний субботний вечер в Нортгемптоншире, расслаблявший не хуже выпивки.