Вечернее солнце еще проникало в оранжерею, там мы и устроились в плетеных креслах с рюмочкой шерри в окружении зеленых пальм, лиан и разлапистых монстр.

— Я, так и быть, готова поливать цветы, — сказала Хилари. — Но я терпеть не моту заниматься садоводством. Считается, что верхние жильцы следят за садом, но они этого не делают. — Она с отвращением махнула рукой в сторону раскидистого кустарника, необрезанных роз, заросших сорняками дорожек и высохших стеблей кофейного цвета на нескошенной в прошлом году лужайке.

— Это лучше бетона, — сказал я.

— Я буду рассказывать о тебе притчи детям, — с улыбкой пообещала она.

— То есть?

— Когда дела плохи, ты стойко переносишь беды и благодаришь Бога за то, что не стало хуже.

Я издал протестующий возглас, пораженный ее оценкой.

— Ну, а что еще остается? — беспомощно возразил я.

— Бежать в Службу социального обеспечения и взывать о помощи.

— Чтобы прислали садовника?

— Ты чертовски хорошо понимаешь, о чем я.

— Стойкость сродни налогам, — сказал я. — Глупо платить больше, чем необходимо, но не всегда можно избежать этого.

— И можно ныть и жаловаться, — добавила она, кивнув, — или же терпеть лишения с большим достоинством.

Она хладнокровно допила шерри и предложила перейти к сути дела, ради которого я приехал.

— Попросить сохранить для меня один важный пакет, — объяснил я.

— Ну, разумеется.

— И выслушать довольно длинную историю, чтобы... — Я запнулся. — Я имею в виду, я хочу, чтобы кто-то знал... — Я снова умолк.

— На случай, если ты снова исчезнешь? — прозаически уточнила она.

Я был благодарен Хилари за ее спокойствие.

— Да, — подтвердил я. И рассказал о встрече с Вивиеном Иверсоном на скачках, передав нашу беседу о гарантиях безопасности, обрывах и скалах, падающих на голову.

— Видишь ли, — закончил я, — ты будешь этой самой скалой, если согласишься.

— Можешь рассчитывать, — пообещала она, — я буду тверда, как скала.

— Так вот, — сказал я, — я привез запечатанный пакет с фотокопиями документов. Он в машине.

— Принеси, — распорядилась она. Я вышел на улицу и вынул из багажника толстый конверт. По привычке я заглянул в щель между задним сиденьем и спинками передних кресел и подверг тщательному изучению безобидную улицу.

Насколько я мог судить, никто в машине не прятался и не выслеживал меня. Я был уверен, никто не ехал за мной от ипподрома.

Оглядываться через плечо до конца жизни. Я принес пакет в дом и отдал Хилари вместе с негативами ее фотографий, пояснив, что уже напечатал для себя снимки. Она положила все на стоявший рядом стол, велела мне сесть.

— Сначала я расскажу немного о своей работе, — предупредил я. Тогда ты лучше поймешь. — Я безмерно устал и блаженно расслабился в плетеном кресле; простоватое, волевое лицо Хилари выражало живой интерес и сосредоточенность. Жаль, подумал я, что она носит очки.

— Перед глазами бухгалтера, который долгое время работает на одном месте, особенно таком, как провинциальный город, обычно предстает полная картина местной жизни.

— Понимаю, — сказала она. — Дальше.

— Деловые операции одного клиента, как правило, находят отражение в счетах других. Например, тренер скаковых лошадей покупает корм для лошадей у торговцев фуражом. Я провожу счет-фактуру в ведомости тренера, а затем, поскольку торговец фуражом тоже мой клиент, я провожу накладную еще раз в его отчете. Я вижу, что торговец фуражом заплатил строителю за расширение дома, а позже из ведомости строителя я узнаю, сколько тот заплатил за кирпич и цемент. Я знаю, что жокей заплатил х фунтов за поездку на воздушном такси. Позднее, так как фирма воздушных такси тоже является моим клиентом, я обнаруживаю расписку в получении х фунтов от жокея. Я получаю представление о движении денег в округе... о пересечении интересов... о структуре предпринимательства. Я узнаю имена поставщиков, масштабы бизнеса, и услугами какого рода пользуются люди. Мои знания преумножаются, и в результате у меня в голове складывается некая карта, вроде обширной панорамы, где все названия знакомы и находятся на своих местах.

— Увлекательно, — проронила Хилари.

— Поэтому, — продолжал я, — если вдруг появляются совершенно неизвестные имена и вы не в состоянии найти перекрестную ссылку где-либо еще, то начинаете задавать вопросы. Сначала самому себе, потом другим. Осторожно. Вот таким образом я нарвался на неприятности в лице двух ловких мошенников, которых зовут Глитберг и Онслоу.

— Звучит, как имена комиков из программы мюзик-холла.

— Они забавны, как Черная смерть. — Я удрученно выпил глоток шерри.

— Они работали в городском совете, а составляла отчеты совета и осуществляла аудиторские проверки одна крупная лондонская фирма, которая, естественно, совершенно незнакома с подробностями местной жизни. Онслоу и Глитберг придумали строительную фирму под названием «Нэшнл констракшн (Уессекс) Лимитед», с помощью которой каждый из них прикарманил более миллиона фунтов из денег налогоплательщиков. А у меня был клиент, торговец строительными материалами, получивший несколько чеков от «Нэшнл констракшн (Уессекс)». Я никогда не слышал о «Нэшнл констракшн (Уессекс)» в какой-либо другой связи, и я подробно расспросил своего клиента. Его очевидная паника явилась красноречивым ответом. Глитберга и Онслоу судили, и они отправились в тюрьму, поклявшись отомстить.

— Тебе?

— Мне.

— Отвратительно.

— Спустя несколько недель, — сказал я, — произошла похожая история. Я наткнулся на довольно-таки странные платежи, сделанные директором фирмы электронной техники через компьютерную сеть компании. Его звали Коннат Павис. Он обокрал свою фирму более чем на четверть миллиона и сел в тюрьму, тоже обещая отомстить. Сейчас он снова на свободе, как и Глитберг с Онслоу. С тех пор я стал главной причиной краха еще двух выдающихся растратчиков, и каждый проследовал в камеру, угрожая выпустить мне кишки и перерезать глотку. — Я вздохнул. — К счастью, оба еще отбывают свой срок.

— А я думала, бухгалтеры ведут довольно унылое существование!

— Возможно, некоторые и ведут. — Я осушил рюмку шерри. — Помимо меня этих пятерых мошенников объединяет еще одно, а именно то, что из украденных ими денег не было возвращено ни пенса.

— Правда? — Похоже, она не придала большого значения этому обстоятельству. — Полагаю они лежат себе спокойно на банковских депозитах под разными именами.

Я покачал головой.

— Нет, если только они не разложены буквально на тысячи крохотных вкладов, что кажется не правдоподобным.

— Почему на тысячи?

— В наши дни банки обязаны сообщать в налоговую инспекцию о каждом депозите, проценты с которого составляют пятнадцать фунтов стерлингов и более. Это значит, что инспекции известно обо всех счетах свыше трехсот-четырехсот фунтов.

— Я понятия не имела, — откровенно призналась она.

— В любом случае, — сказал я, — мне хотелось знать, мог ли Павис, Глитберг или Онслоу из мести организовать мое похищение, и я спросил их.

— О Боже!

— Ага. Идея была не очень удачной. Они не сказали ни «да», ни «нет».

— Я мысленно вернулся в тот вечер в клубе «Виват». — Однако они сказали нечто другое... — добавил я и объяснил Хилари, что именно. Ее глаза расширились за стеклами очков, и она пару раз кивнула.

— Да. Понимаю, — произнесла она.

— Вот так, — продолжал я, — обстоят дела в настоящий момент, через несколько лет. Но теперь в моем распоряжении не только мысленная карта местного региона, но и пространное представление о большей части скакового мира с его бесчисленными взаимосвязями. Я веду дела огромного количества людей из этого мира. Их жизни — словно нити, вплетенные в большой ковер, расстилающийся передо мной, они соприкасаются между собой и перекрывают друг друга, и каждая маленькая сделка добавляет новые штрихи, помогая лучше рассмотреть узор в целом. Я сам являюсь его частью как жокей. Я ощущаю движение материи вокруг себя. Я знаю, сколько стоят седла и у кого из шорников дела идут лучше всех, кто из владельцев не оплачивает свои счета, кто играет, а кто пьет, кто копит деньги, кто жертвует на благотворительность и кто содержит любовницу. Я знаю, сколько заплатила женщина, на чьей лошади я скакал сегодня, чтобы сфотографировать своего скакуна на рождественские открытки, которые она рассылала в прошлом году. Я знаю, сколько букмекер отдал за свой «роллс», и тысячи и тысячи подобных деталей. Все они соответствуют друг другу и безвредны. Но когда они выпадают из общей картины... например, жокей вдруг начинает тратить больше, чем заработал, и я обнаруживаю, что он основал полностью новое дело и не указывает в налоговой декларации ни пенса из этих доходов... когда концы с концами не сходятся, тогда я вижу чудище в волнах. Лишь мельком, тщательно спрятанное... Но оно наверняка там.

— Как теперь? — спросила она, нахмурившись. — Твой айсберг?

— М-м... — Я заколебался. — Еще один вор.

— А этот — он тоже пойдет в тюрьму, поклявшись перерезать тебе горло?

Я не сразу ответил, и она добавила сухо:

— Или он скорее перережет тебе горло до того, как ты отправишь его в камеру?

Я слабо усмехнулся.

— Нет, с такой скалой, как ты, — никогда.

— Будь осторожен, Рональд, — серьезно предупредила она. — Мне твоя история совсем не кажется забавной.

Она беспокойно встала, возвышаясь среди листьев пальм, тонкая и прямая, почти как стволы этих тропических деревьев.

— Идем на кухню. Что ты будешь есть? Могу приготовить испанский омлет, если хочешь.

Я сидел, облокотившись на кухонный стол, и пока она мелко крошила огурцы, картошку и зеленый перец, рассказал ей намного больше. Мои откровения были, в общем, в высшей степени неэтичны, так как бухгалтеру ни при каких обстоятельствах не полагается обсуждать дела своих клиентов. Она слушала с возраставшей тревогой и резала овощи все медленнее. Под конец он положила нож и просто стояла.

— Твой партнер, — сказала она.

— Я не знаю, в какой степени он осведомлен обо всем, — заметил я, — но в понедельник... собираюсь выяснить.

— Сообщи в полицию, — посоветовала она. — Пусть они выясняют.

— Нет. Я работаю с Тревором шесть лет. Мы всегда хорошо ладили друг с другом, и по-своему, сдержанно, он привязан ко мне. Я не могу просто пойти и донести на него.

— Ты его предупредишь.

— Да, — сказал я. — И расскажу о существовании... скалы.

Она начала готовить, чисто автоматически, а ее глаза, словно зеркало, отражали напряженную работу мысли.

— Ты думаешь, — спросила она, — твой партнер знал о других мошенниках и покрывал их?

Я покачал головой.

— Только не Глитберга и Онслоу. Определенно нет. И двоих последних тоже нет. Обе фирмы, где они работали, были моими клиентами, и Тревор не имел к ним никакого отношения. Но Коннат Павис... — Я вздохнул. — Я действительно не знаю. Тревор обычно проводил около недели на этой фирме, осуществляя аудиторскую проверку на месте, как почти всегда делается на крупных предприятиях. Однажды туда отправился я только потому, что у Тревора было обострение язвы. Коннату Павису не повезло, что я сообразил, чем именно он занимался. Тревор мог без всякой задней мысли пропустить тревожные сигналы, ведь он обычно не работает так, как я.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, многие бухгалтеры делают свою работу чисто механически. Например, сверка документальных данных. Необходимо проверить, что чеки, зафиксированные в кассовых книгах, действительно были выданы на указанную сумму.

Иными словами, если кассир отмечает, что чек номер 1234 был выдан Джо Блоггсу на сумму в восемьдесят фунтов в счет оплаты за машину песка, аудитор должен удостовериться, что банк на самом деле выдал восемьдесят фунтов Джо Блоггсу по чеку номер 1234. Это монотонная работа, и она требует довольно много времени при составлении большого отчета. Часто, вернее, как правило, ее делает не сам бухгалтер или аудитор, а его помощник. Помощники в нашей конторе часто меняются и далеко не всегда обладают критическим складом ума.

Допустим, нынешние едва ли поинтересуются, существует ли реально Джо Блоггс, продавал ли он песок и продал ли он груз стоимостью восемьдесят фунтов или всучил товар стоимостью только пятьдесят фунтов, сговорившись с кассиром прикарманить разницу в тридцать фунтов.

— Рональд!

Я усмехнулся.

— Эта все мелкие скрипки, каких великое множество. Только примы грозятся перерезать глотку.

Она разбила в миску четыре яйца.

— А ты всегда... э... проверяешь все цифры лично?

— Нет, не всегда. Это заняло бы слишком много времени. Но я полностью проверяю некоторые отчеты и некоторые цифры во всех отчетах. Чтобы прощупать почву. И понять, где я.

— Сориентироваться на местности, — уточнила она.

— Да.

— Тревор так не делает?

— Кое-что он делает сам, но в целом — нет. Не пойми меня превратно.

Большинство бухгалтеров поступают в точности, как Тревор. Это распространенная практика.

— Хочешь совет? — спросила она. — Да, пожалуйста.

— Иди прямо в полицию.

— Спасибо. Продолжай готовить омлет.

Хилари запекла его на сковородке и разложила сочные, воздушные куски по тарелкам. Это блюдо явилось доказательством ее собственных исключительных и разносторонних способностей — вкуснее омлета я в жизни не пробовал.

Позже, когда мы уже выпили кофе, я довольно много рассказал ей о Джосси.

Хилари уткнулась в свою чашку.

— Ты ее любишь? — осведомилась она.

— Не знаю. Еще рано судить.

— Ты говоришь о ней словно завороженный, — сухо заметила Хилари.

— Я встречался и с другими девушками. Но она особенная. — Я взглянул налицо Хилари. Мои губы дрогнули. — На случай, если тебе интересно насчет Джосси, — сказал я, — нет, у нас ничего не было.

Хилари вскинула голову, ее очки сверкнули, а глаза неожиданно наполнились весельем, и краска начала заливать шею. Она выдала замечание, не подобающее директрисе школы.

— Ты паршивец, — сказала она.

От Хилари до моего дома был час езды. Насколько я заметил, никто за мной не следил и не проявлял к моей особе ни малейшего интереса. Я тихо подкатил с потушенными фарами по узкой улице к коттеджу и бесшумно произвел пешую рекогносцировку последних ста ярдов.

Все вокруг моего дома было погружено в темноту и дышало покоем. Свет из гостиной миссис Моррис, моей соседки, тускло пробивался сквозь узоры на шторах. Ночное небо было усыпано звездами, веяло прохладой.

Я подождал некоторое время, прислушиваясь, и постепенно успокоился.

Никаких призраков в тени. Никаких ловушек вроде гулких черных дыр, зияющих у меня под ногами. Никаких головорезов с клинком наготове.

Нельзя жить в страхе, подумал я, но ничего не мог с собой поделать.

Я открыл дверь и везде зажег свет: дом выглядел совершенно нормально, он был пустым и гостеприимным. Я перегнал машину с улицы, заперся в коттедже, плотно занавесил окна, включил отопление и от души насладился утешительной иллюзией, будто нахожусь в безопасности, забившись в нору.

После этого я сварил себе кофе, достал бутылочку бренди и растянулся в кресле, погрузившись в чтение давнишних хроник злодеяний Пависа, Глитберга и Онслоу. Одно время я знал эти досье назубок вплоть до мельчайших подробностей. Я нашел пометки, написанные моей рукой: они содержали выводы, хотя я теперь не помнил, как пришел к ним, и убийственные заключения, разившие наповал. Меня искренне поразило, какую качественную работу я проделал тогда. И сейчас, по прошествии времени, было занятно взглянуть на нее беспристрастно, как будто совсем другими глазами. Пожалуй, теперь мне стало понятно, почему об этом так много говорили, хотя в тот момент все, что я делал, казалось мне совершенно естественным. Я просто старался выполнить свою работу как можно лучше. Я улыбнулся про себя, приятно удивленный. В те далекие дни я был, наверное, проклятием для мошенников. Не то что ныне, когда я вычислил Денби Креста лишь с шестой попытки.

Я наткнулся на страницы пространных записок, посвященных эксплуатации компьютеров: специфические подробности и нюансы я забыл вскоре после того, как узнал о них, прослушав ускоренный курс на фирме электроники, во многом схожей с фирмой Пависа. Но тогда мне доставляло удовольствие тщательно анализировать и раскладывать по полочкам суть его махинаций, и это бесило Пависа больше всего. Я подумал, что с моей стороны это было тщеславием: и я оставался тщеславным до сих пор. Восхищение собственной работой можно назвать одним из тяжких интеллектуальных грехов.

Я вздохнул. Я никогда не стремился к совершенству, так что горевать не о чем.

В досье Глитберга-Онслоу не удалось найти ни одного упоминания о покупке известного склада, но когда я копнул поглубже в поисках улик, то у меня сложилось впечатление, будто в действительности он был построен Глитбергом и Онслоу и явился единственным реальным произведением «Нэшнл констракшн (Уессекс)». Тому, кто способен изобрести целые жилые улицы, вполне по силам построить один настоящий склад без особых хлопот. Мне стало интересно, зачем он им понадобился, если все остальные здания возводились исключительно на бумаге.

Недвижимое имущество, не приносившее доход, обветшавшее, послужившее мне тюрьмой. Полиции сообщили, что я нахожусь на складе, и от торгового агента след быстро привел прямо к Онслоу и Глитбергу. Почему?

Я очень долго просидел, размышляя на эту тему, потом допил кофе и бренди и лег спать.

Пасмурным утром, в десять часов, я заехал за Джосси и повез ее в Портсмут, к парому на воздушной подушке, ходившему на остров Уайт.

— Укол ностальгии? — полюбопытствовала Джосси. — Возвращение в пансион?

Я кивнул.

— Солнечный остров детства.

— Неужели? — Она поняла меня буквально и многозначительно посмотрела на небо, затянутое облаками.

— Он возглавляет Британскую солнечную лигу, — сказал я.

— Скажите это городу Торки.

За десять минут мы перенеслись на воздушных крыльях через морской пролив, и когда ступили на берег в Райде, облака остались позади, серой пеленой нависая над материком.

— Это нечестно, — с улыбкой заявила Джосси. — Здесь всегда так.

Город сверкал обновленной по весне краской, дома периода регентства выглядели чистенькими и элегантными в ярких лучах солнца. Каждый год перед нашествием курортников производилась большая чистка, а после их отъезда все возвращалось на круги своя — к комнатным туфлям и покрытым соляным налетом окнам.

— Пирс в Райде, — сказал я, — тянется на две тысячи триста пять футов и построен в 1814 году.

— Я не желаю этого знать.

— На солнечном острове около шестисот отелей, мотелей и пансионов.

— И это тоже.

— Девять городов, два замка, большие стаи фламинго и Паркхерстская тюрьма.

— И это. Бога ради!

— Мой дядя Руфус, — сказал я, — был главным уборщиком навоза в местной школе верховой езды.

— Черт побери.

— Как его помощник, — продолжал я, — я лазил под животами лошадей с шестилетнего возраста.

— Впечатляюще.

— Обычно я тренировал лошадей и пони всю зиму, когда отдыхающие отправлялись по домам. И объезжал новых. Я даже не помню, когда научился ездить верхом, но, конечно, здесь не проводят скачек. Самая первая скачка, в которой я принимал участие, была охотничьим чемпионатом острова Уайт по классу «пойнт-ту-пойнт». И я упал.

Мы шли по набережной, и длинный зеленый шарф Джосси стелился по ветру, точно вымпелы Девушка небрежно указала рукой на сверкающую водную гладь и спросила:

— Почему лошади? Во имя всего святого, почему не корабли, которые причаливали у самого вашего порога?

— На кораблях меня укачивает.

Она рассмеялась.

— Это все равно что жить в раю и страдать аллергией на арфы.

Я привел Джосси в хорошо знакомую гостиницу, где имелась залитая солнцем терраса, защищенная от ветра; оттуда открывался потрясающий вид на пролив Солент и корабли, плывущие в Саутгемптон. Мы пили горячий шоколад, читали обеденное меню, говорили о том, о сем и ни о чем серьезном, и время убегало незаметно, словно вода, которая приводит в движение мельничный жернов. После ростбифа для нас обоих и яблочного пирога мороженого и сыра для Джосси мы подозвали такси. Воскресным днем в апреле их в городе не так-то много, но какой же вы местный уроженец, если не догадываетесь, где искать жемчуг.

Водитель меня знал и не одобрял моего дезертирства на материк, но еще он знал, что мне известны вдоль и поперек все дороги, и мы покатили к диким скалам на юго-западном побережье прямиком через хребет Блэкген, а не кружили попусту, наматывая мили. Мы ехали туда около часа, часто останавливаясь, чтобы погулять около машины по траве, которой играл ветер.

Джосси не могла налюбоваться захватывающими пейзажами и сказала, что не понимает, что держит меня в Ньюбери.

— Скачки, — ответил я. — Так просто.

— Не возражаете, если на обратном пути мы заглянем к моему приятелю?

— спросил я. — Минут на десять.

— Нет, конечно.

— Тогда в Вуттон-Бридж, — сказал я шоферу. — Шлюпочная верфь Фредерика.

— У них закрыто. Сегодня воскресенье.

— Все-таки попытаем счастья.

Он устало пожал плечами, предоставляя мне самому расхлебывать последствия собственной глупости, и поехал обратно через весь остров, минуя Ньюпорт, и выехал по дороге Райда к глубокому заливу, который представлял собой природную гавань для сотен маленьких яхт.

Фасад шлюпочной верфи, выкрашенный белой краской, встретил нас закрытыми воротами и не подавал признаков жизни.

— Вот и приехали, — заметил шофер. — Я же говорил.

Я выбрался из машины, подошел к двери с табличкой «Контора» и постучал. Спустя несколько мгновений дверь отворилась, я торжествующе улыбнулся Джосси и кивком пригласил ее присоединиться ко мне.

— Я получил твое послание, — сказал Джонни Фредерик. — А вообще-то днем в воскресенье я обычно сплю.

— В твоем возрасте?

Мы были ровесниками, почти день в день: мы сидели за одной партой в школе и дружно проказничали в туалетах. Круглолицый, озорной мальчик превратился в мускулистого мужчину с задубевшим от морской соли лицом и руками ремесленника, который питал великое отвращение ко всякой бумажной работе.

Время от времени он звонил мне справиться, все ли правильно делает его собственный, местный, бухгалтер, и донимал беднягу моими советами.

— Как твой отец? — спросил я.

— Так же.

Давным-давно на голову отца Джонни рухнула деревянная балка. По этому поводу тогда ходило множество злых шуток, вроде того, что тупой как пробка до, стал еще тупее после. Но в результате хиреющий семейный бизнес возродился в руках молодого и способного хозяина. С дизайнерским талантом Джонни и его умением выбирать материалы фирма «Шлюпы Фредерика» приобретала все большую известность.

Я представил Джосси, которая удостоилась беглого оценивающего взгляда на предмет аэродинамических форм и пожатия мозолистой ладони, твердой, как тиковое дерево.

— Рад познакомиться, — выдавил он, и это явилось чуть ли не единственной в его жизни попыткой завязать светскую беседу. Он переключился на меня:

— Ты попал в небольшую переделку, судя по газетам.

— Можно и так сказать, — усмехнулся я. — Что ты сейчас строишь?

— Заходи и посмотри.

Мы пересекли маленькую контору и открыли внутреннюю дверь, которая вела непосредственно на верфь. Мы прошли через эту дверь, и Джосси громко вскрикнула от неожиданности, увидев громадный ангар, отлого спускавшийся к самой воде. Внутри на стапелях стояло два небольших остова из стеклопластика, а рядышком в центре — два больших с пятифутовыми килями.

— Какого они размера? — поинтересовалась Джосси. — Тридцать семь футов в длину.

— А кажутся больше.

— На воде этого не будет. Это самые большие шлюпы, какие мы делаем в настоящее время. — Джонни повел нас вокруг одного из них, с гордостью демонстрируя изящество конструкции корпуса. — Он великолепно ведет себя в неспокойных водах. Устойчив и легок в управлении, чего и добивается большинство людей.

— Не гоночная яхта? — спросил я.

Он покачал головой.

— Это прогулочные лодки. Океанские гоночные яхты требуют специальных навыков. Наша мастерская недостаточно большая, она не рассчитана на суда такого класса. И в любом случае, мне нравятся прогулочные. Ковровое покрытие в салоне, полировка — переборки гладкие, как шелк.

Джосси медленно спустилась по бетонному наклонному полу, заглядывая в недостроенные яхты с неподдельным интересом. Я вытащил из внутреннего кармана конверт с увеличенными фотографиями и показал их Джонни: три снимка парусника и одна карточка человека, снятого не в фокусе.

— Это парусник, где меня держали похитители. Можешь сказать что-нибудь о нем по фотографиям?

Он рассматривал снимки, склонив голову набок.

— Возможно, если ты оставишь их мне. Я проверю по каталогам и поспрашиваю ребят в Каусе. Были в нем какие-нибудь отличительные особенности, которые тебе запомнились?

Я объяснил, что не имел возможности как следует разглядывать яхту, за исключением парусного отсека.

— Мне кажется, яхта совершенно новая. Или, во всяком случае, за ней хорошо ухаживают. И она отплыла из Англии где-то вечером в четверг, семнадцатого марта.

Он перетасовал снимки, чтобы посмотреть на фотографию моряка.

— Его зовут Аластер Ярдли, — сказал я. — Имя я написал на обороте.

Он родом из Бристоля и нанимался одно время палубным матросом на испытательные рейсы океанских гоночных яхт. Ярдли был шкипером этого парусника.

Он примерно наших лет.

— Как срочно тебе нужна информация?

— Чем быстрее, тем лучше.

— Ладно. Позвоню знакомым парням. Если найду что-то стоящее, завтра дам тебе знать.

— Великолепно.

Он сунул снимки в конверт, взгляд его упал на Джосси.

— Скаковая кобылка, — сказал он. — Породистая.

— Нечего глазеть.

— Мне нравятся женщины в теле, дружище. С большой грудью и не слишком умные.

— Скукотища.

— Когда я прихожу домой, я хочу горячего чая и пообниматься, если есть настроение, а не препираться по поводу женского равноправия.

Я бы не возражал против Джосси, когда возвращаюсь домой, подумал я.

Девушка поднялась по цементному скату, широко шагая своими длинными ногами, и остановилась около нас.

— У меня есть одна подруга, чей приятель настойчиво приглашает ее покататься на яхте, — сказала Джосси. — Она говорит, что не против промокнуть, замерзнуть, проголодаться, натерпеться страха или помучиться морской болезнью. Но ей не хочется страдать от всего этого одновременно.

Джонни покосился в мою сторону.

— Ну, с таким приятелем ей бы ничего не угрожало. Его укачивает еще на причале.

Джосси кивнула.

— Слабак.

— Спасибо, — сказал я. — Приезжайте в гости.

Мы вышли через контору и сели в такси. Джонни помахал нам на прощание.

— Зайдем еще к каким-нибудь старым друзьям? — спросила Джосси.

— Не сегодня. Если я начну обходить тетушек, мы останемся тут навсегда. Навещаешь одну, навещай всех, чтобы никого не обидеть.

Тем не менее по просьбе Джосси мы проехали мимо пансиона, где мы когда-то жили с матерью. Вдоль всего фасада тянулась новая застекленная терраса, и на месте сада располагалась автостоянка. Кадки с цветами, маркизы от солнца и колышущаяся вывеска, гласившая «Свободные места».

— Смело, — промолвила Джосси, явно растроганная. — Вы так не считаете?

Я расплатился с таксистом, и мы пешком спустились к морю. Над головой с пронзительными криками носились чайки, и маленький белый город сладко спал после обеда на солнечном склоне холма.

— Прелестный городок, — сказала Джосси. — И я понимаю, почему вы уехали. — Казалось, она была готова лениво бродить без особой цели до конца дня, как и я.

Мы снова пересекли пролив на пароме и не спеша продолжили путь на север, остановившись на закате около паба, чтобы выпить коктейль и съесть по куску клеклого пирога со свининой. Наконец, проездив в общей сложности двенадцать часов, мы подкатили к широко раскинувшемуся, внушительному Эксвуд-хаусу.

— Вон та машина, — сказала Джосси, с неприязнью указывая на неприметную «Вольво», припаркованную чуть дальше, — принадлежит мерзкой Лиде.

Свет фонаря над входной дверью осветил недовольное лицо девушки. Я улыбнулся, и она обратила свое негодование на меня.

— Вам хорошо говорить. Вам нечего бояться, что Лида переедет в ваш дом.

— А вы можете переехать оттуда, — мягко заметил я.

— И куда же?

— В мой коттедж, например.

— Черт возьми!

— Можете тщательно осмотреть его, — продолжал я, — на предмет чистоты, сухой гнили и пауков.

Она наградила меня самым сердитым из своих взглядов.

— Дворецкий, повар и горничные?

— Шесть ливрейных лакеев и камеристка.

— Я заеду на чай и сандвичи с огурцом. Надеюсь, у вас есть сандвичи с огурцом?

— Конечно.

— Тонкие, без корочек?

— Естественно.

Я видел, что по-настоящему удивил ее. Она не знала, что ответить. Хотя было совершенно ясно, что она не собирается с восторгом падать в мои объятия. Мне многое хотелось бы ей сказать, но я не представлял как: о привязанности, утешении и о будущем.

— В следующее воскресенье, — сказала она. — В половине четвертого.

На чай.

— Я выстрою штат прислуги.

Она пожелала выйти из машины, и я обошел вокруг, чтобы открыть ей дверь. Ее глаза казались огромными.

— Вы серьезно? — спросила она.

— О, да. От вас будет зависеть... решение.

— После чая?

Я покачал головой.

— В любое время.

Выражение ее лица постепенно смягчилось, сделавшись непривычно нежным. Я поцеловал ее, потом поцеловал снова, уже увереннее.

— Думаю, мне лучше пойти домой, — растерянно пробормотала она, отворачиваясь.

— Джосси...

— Что?

Я проглотил комок в горле и покачал головой.

— Приходите на чай, — беспомощно сказал я. — Приходите на чай.