Уже почти совсем приблизившись, я стал думать, как увернуться от ножа: я не мог ни отскочить, ни даже согнуть колени, да и руки у меня были заняты костылями. Впрочем, не поздно ли я забеспокоился? Последний шаг я сделал чуть короче, чтобы ей нужно было самой двинуться в мою сторону, и в то же время стал потихоньку высвобождать правую руку из костыля.

Грейс слегка поторопилась. Она ударила, целясь мне в горло, и хотя мне удалось увернуться на необходимые два дюйма, лезвие задело воротник пиджака. Я взметнул правую руку с костылем, ударив ее как раз тогда, когда она пыталась начать второй заход.

Краем глаза я видел, как Роберта вырвалась из объятий и стала отползать от стула.

— Убью! — пробормотала Грейс сквозь зубы. Слова пробивались неотчетливо, но насчет их смысла сомнений быть не могло. Грейс не думала о самозащите. Она вообще больше ни о чем не думала. Ее сжигало одно всепоглощающее желание.

Я выставил левый костыль наподобие шеста, чтобы отпихнуть ее. Она обогнула его и зашла сбоку, намереваясь всадить нож мне под ребра. Пытаясь уйти от удара, я потерял равновесие и споткнулся, опустившись на одно колено, а она оказалась надо мной с ножом в занесенной руке — точъ-в-точь жрец, собирающийся совершить жертвоприношение.

Один костыль я отбросил. Против ножа голыми руками не пойдешь. Я подумал, не заехать ли ей в физиономию вторым костылем, но тот запутался в ножках кресла.

Грейс опустила руку. В этот же момент я упал на пол, и нож, догоняя меня, потерял свою стремительность, сделал мне еще одну дырку в пиджаке.

Грейс опустилась возле меня на колени и снова занесла нож. Откуда ни возьмись возник мой первый костыль и, просвистев в воздухе, ударил ее по руке, в которой она держала нож. Грейс зашипела как змея. Нож упал, задев острием мой гипс. Грейс обернулась посмотреть, кто ее ударил, и выставила обе руки перед собой, чтобы отбить новую атаку Роберты.

Она ухватилась за костыль, которым орудовала Роберта, и потянула его к себе. Я изо всех сил изловчился перевернуться на полу и, ухватив нож за рукоятку, отшвырнул его через открытую дверь в холл.

Грейс оказалась посильнее Роберты. И даже посильней меня. В ней бушевала неистовая сила безумия. Я приподнялся на левое колено и обхватил ее сзади за грудь, пытаясь прижать ее руки к бокам. Она стала трясти меня, как мешок с пухом, силясь встать на ноги.

Ей это удалось, но заодно она подняла и меня с гипсовым довеском. Грейс видела, куда упал нож. Она двинулась в том направлении, волоча меня, присосавшегося к ней, словно гигантская пиявка.

— Возьмите нож и бегите на конюшню, — удалось прокричать мне Роберте.

Ну что за девушка! Она кинулась к ножу, подобрала его и бросилась из дома.

Грейс кричала что-то нечленораздельное, пытаясь разжать мои пальцы, впившиеся в ее тощие ребра. Я вцепился в нее мертвой хваткой, и когда она поняла, что пальцы ей не разжать, стала щипать мне запястья с дикой зверской злобой.

Волосы, которые она обычно носила в пучке на затылке, теперь рассыпались и лезли мне в лицо, все больше и больше заслоняя от меня происходящее. Я только понимал, что она по-прежнему рвется к двери, находясь в жутком неистовстве, бормоча какие-то бессвязные слова, перемежаемые дикими вскриками.

Она дотащила меня до дверей, где попыталась избавиться от ноши, принявшись колотить мною о косяк. Она трудилась не за страх, а за совесть, и наконец ей удалось свалить меня. Когда я сполз на пол, она быстро обернулась ко мне, протянув к моей шее руки с растопыренными пальцами. Ее лицо было багровым, зрачки неистово расширены, рот оскален. В жизни не видел более жуткого лица. Я и не подозревал, что человек может выглядеть таким чудовищем. Я впервые видел человека, одержимого манией убивать.

Если бы не подоспевший Тони, Грейс непременно расправилась бы со мной, потому что мои силенки не шли ни в какое сравнение с ее мощью. Тони ворвался в холл через кухню и сбил ее с ног ловкой подсечкой. Она упала, увлекая меня за собой, потому что, вцепившись в меня мертвой хваткой, она так и не разжала рук.

Понадобились усилия не только Тони, не только Арчи, но еще троих ребят с конюшни, чтобы наконец отодрать Грейс от меня и прижать к полу. Они сели ей на руки, на ноги, на грудь и голову, и она все еще извивалась в конвульсиях.

По щекам Роберты текли слезы, но у меня уже не было сил как-то ободрить ее, сказать, что опасность позади. Я с трудом прислонился к стене, думая, что было бы глупо сейчас грохнуться в обморок. Сделал три глубоких вдоха. Окружающий мир стал потихоньку, весьма неохотно приходить в порядок.

Тони сказал:

— Доктор вот-вот здесь появится. Вряд ли он, впрочем, ожидает увидеть такое.

— Мама! — вдруг воскликнула Роберта. — Я же о ней совсем забыла. — Она бросилась мимо меня в гостиную, и я услышал вопрошающий голос сбитой с толку миссис Крэнфилд.

Грейс продолжала что-то выкрикивать, но это скорее походило на крики чайки, и слова разобрать было невозможно. Кто-то из конюхов сказал: «Бедняжка, может, отпустить ее?» На что Тони свирепо возразил: «Только сперва накроем ее сетью, которой ловят тигров».

Если не считать гиганта Тони, все остальные сидели на ней без должного усердия, и дважды она чуть было всех их не расшвыряла. Наконец — как долго пришлось этого ждать — зазвонил дверной звонок, и я запрыгал через холл открывать.

У местного доктора был настороженный вид, он явно опасался, не розыгрыш ли это, но, лишь мельком взглянув на Грейс, стал на ходу открывать свой чемоданчик. Он вогнал ей в руку шприц, и вскоре конвульсии стали слабеть, пронзительные крики перешли в бормотание, а затем и вовсе наступила тишина.

Конюхи медленно поднялись с Грейс и отошли в сторону. Она лежала съежившись, пряди сероватых волос разметались по полу. Глядя на ее бледное лицо, тощее тело, худые руки и ноги, невозможно было и предположить, что еще недавно она так неистовствовала. Мы все смотрели на нее не столько с жалостью, сколько с испугом, пока не прекратились последние судорожные подергивания рук и ног и она не впала в забытье.

Прошло еще полчаса. Грейс по-прежнему лежала на полу, но под головой у нее была подушка, а сама она была покрыта ковриком.

Закончив работать с лошадьми, Декстер Крэнфилд прибыл, когда развязка драмы была уже позади. Полуистерические объяснения жены так и не помогли ему понять, что случилось.

Роберта рассказала, что Грейс приехала убить его за то, что он должен был снова получить назад свою лицензию, которой его лишили во многом по ее инициативе. Услышав это, он пришел в неистовство, судя по всему, прежде всего потому, что причиной всех наших несчастий оказалась женщина. Крэнфилд вообще недолюбливал женщин. Он сказал, что ее давно следовало отправить в сумасшедший дом. «Мелочная, злобная, завистливая интриганка, — кричал он, — короче, типичная женщина!..» Выслушав с самым серьезным видом все его крики, я пришел к выводу, что в детстве он порядком настрадался от властной гувернантки.

Доктор закончил долгие и интенсивные переговоры по телефону, и вскоре приехала «Скорая помощь» с двумя участливого вида мужчинами и каким-то сложным оборудованием. Парадная дверь была распахнута настежь, и перспектива расставания с Грейс вызвала у всех собравшихся чувство невыразимого облегчения.

В разгар всей этой суеты приехал Джек Роксфорд.

Он кое-как вылез из машины, испуганно покосился на «Скорую помощь» и заковылял к дому. Войдя в дверь и увидев распростертую Грейс, которую как раз собирались перекладывать на носилки, он подошел к ней и опустился на колени.

— Грейс, дорогая... — Он пристально глядел на нее. Она по-прежнему была без сознания. Бледная, съежившаяся, постаревшая. Она выглядела лет на шестьдесят. — Грейс, дорогая, — еще раз повторил он с болью в голосе. — Что с ней?

Доктор начал объяснять. Но Крэнфилд перебил осторожные фразы доктора бесцеремонным:

— Это настоящая маньячка. Она пришла сюда, чтобы убить меня, и вполне могла убить мою жену и дочь. Форменное безобразие, что ей позволено преспокойно разгуливать на свободе в таком состоянии. Я немедленно свяжусь со своими адвокатами.

Джек Роксфорд услышал только начало. Он взглянул на порез на шее Роберты, на кровь на ее свитере и прижал руку ко рту. Вид у него был совершенно подавленный.

— Грейс, — пробормотал он. — О Грейс!

Он ее очень любил, в этом не было никакого сомнения. Он нагнулся над ней, убрал прядь волос со лба и стал что-то бормотать. Когда он выпрямился, у него в глазах были слезы.

— С ней все будет в порядке? — спросил он.

После некоторого замешательства доктор стал бубнить, что время покажет, что теперь медицина делает чудеса, и так далее.

Люди из «Скорой помощи» бережно уложили Грейс на носилки и подняли их.

— Я поеду с ней, — сказал Джек Роксфорд. — Куда вы ее везете? Разрешите мне поехать с вами.

Один из врачей назвал ему больницу, но посоветовал остаться.

— Лучше попробуйте сделать это вечером, сэр. Зачем вам сидеть там и ждать целый день.

Доктор же от себя добавил, что Грейс еще некоторое время проведет в бессознательном состоянии, да и потом будет находиться под действием сильных успокоительных средств, так что действительно лучше повременить.

Люди в форме вынесли Грейс на улицу, где сияло солнце, и погрузили носилки в машину. Мы вышли за ними. Джек Роксфорд стоял и оцепенело смотрел, как они захлопнули дверцы, перекинулись напоследок парой фраз с доктором и укатили.

Роберта дотронулась до его рукава:

— Не желаете ли что-нибудь выпить, мистер Роксфорд?

Он окинул ее туманным взглядом, потом его лицо сморщилось, и он не смог произнести ни слова в ответ.

— Не надо, мистер Роксфорд, — участливо сказала Роберта. — Ей сейчас не больно, она не страдает.

Он покачал головой. Роберта обняла его за плечи и повела в дом.

— Ну а что теперь? — спросил меня Тони, глядя на часы. — Мне действительно надо лететь в Рединг, дружище. Не опоздать бы заявить лошадей на вторую скачку.

Я посмотрел на свои часы.

— В твоем распоряжении еще четверть часа. Пожалуй, нам надо захватить с собой и Роксфорда. У него там тоже, между прочим, выступает лошадь, хотя ему сейчас не до этого. Правда, лошадь принадлежит Эдвину Байлеру. Он вряд ли в состоянии сам вести машину, да и скачки немного отвлекут его от мыслей о Грейс.

— Пожалуй, — усмехнулся Тони.

— Сходи в дом, вдруг тебе удастся уговорить его поехать.

— Ладно. — Он послушно двинулся к дому, а я стал коротать время, прыгая по аллее на костылях и заглядывая в стоящие там машины. Мне, кстати, придется покупать себе новую... Может, выберу такую же модель...

Облокотившись на машину Тони, я стал думать о Грейс. Она оставила мне щедрое наследство в виде синяков от щипков, что в сочетании с увечьями, полученными от Оукли, составляло неплохую коллекцию. Починка пиджака с художественной штопкой обойдется в целое состояние, а горло болело так, словно у меня была ангина. Я мрачно посмотрел на ногу в гипсе. Детективом оказалось работать куда опаснее, чем участвовать в стипль-чезах, подумал я со вздохом, я теперь вернусь к более спокойному ремеслу.

Из дома вышел Тони с Робертой и Роксфордом. Джек был в полуобморочном состоянии, и Тони пришлось помогать ему сесть в машину. Его мысли были далеко-далеко.

Я запрыгал по гравию к Роберте.

— Шея в порядке? — спросил я.

— Моя да, а ваша?

Я внимательно осмотрел порез. Ничего серьезного. Неглубокий и длиной в какой-нибудь дюйм.

— Шрама не будет, — сказал я.

— Не будет, — согласилась Роберта.

Ее лицо оказалось совсем рядом. Янтарные в крапинку глаза.

— Оставайтесь, — коротко сказала она. — Вам ведь не обязательно быть на скачках.

— У меня встреча с лордом Фертом. Лучше уж довести дело до конца.

— Наверное. — Внезапно у нее сделался усталый вид. Субботнее утро оказалось нелегким.

— Если у вас завтра нет никаких дел, — сказал я, — не могли бы вы приехать ко мне... и приготовить ленч?

Лицо ее озарила легкая улыбка, и от глаз побежали лучики.

— Я безумно влюбилась в вас, — сказала она, — когда мне было двенадцать.

— Потом прошло?

— Вроде бы.

— Жаль, — вздохнул я.

Она улыбнулась шире.

— А кто такой Бобби?

— Бобби? О... сын лорда Айсленда.

— Понятно.

— Отец хочет, чтобы я вышла за него замуж.

— Дело хорошее...

— Но его ожидает большое разочарование.

— Рад слышать, — отозвался я.

— Кел! — завопил Тони. — Пошевеливайся, черт возьми, а то я опоздаю.

— До свидания, — спокойно проговорила Роберта. — До завтра.

Тони вез нас в Рединг на скачки без признаков лихачества. Джек Роксфорд всю дорогу провел в угрюмом молчании. Когда Тони поставил машину на стоянке, он просто вышел из машины и оцепенело побрел к входу на ипподром, не сказав ни слова благодарности или извинения.

Тони посмотрел ему вслед и прищелкнул языком:

— Эта баба не стоит такого отношения!

— Он думает иначе, — сказал я.

Тони умчался заявлять своих лошадей, а я в более медленном темпе двинулся разыскивать лорда Ферта.

Я испытывал удивительно радостное чувство возвращения. Явно вышел на волю из тюрьмы. Те самые люди, что подозрительно косились мне вслед на балу теперь фамильярно хлопали меня по спине и говорили, что рады снова видеть меня в строю. Конечно, злился я про себя, не надо бить того, кто упал, — если он снова встал на ноги.

Лорд Ферт стоял возле весовой в группе, от которой он отделился, как только меня увидел.

— Пойдемте в столовую для стюардов, — сказал он мне. — Там будет поспокойнее.

— Мы не могли бы отложить это до третьей скачки? — попросил я. — Я хочу, чтобы при нашем разговоре присутствовал мой кузен Тони, а у него лошади выступают во второй скачке...

— Конечно-конечно, — согласился он. — Чем позже, тем лучше для меня. Значит, после третьей.

Я просмотрел первые три скачки с чувством человека, вернувшегося из долгого изгнания. Лошадь Тони, на которой в свое время выступал я, бурно финишировав, выиграла четвертый приз, что говорило о ее хороших перспективах. Лошадь Байлера победила в третьей скачке. Когда я стал пробираться к паддоку, чтобы взглянуть на Роксфорда, я чуть было не врезался в Джессела. Он осмотрел меня, взглянул на гипс и костыли и не сказал ни слова. На его холодный безучастный взгляд я ответил таким же холодом. Доведя до моего сознания то, что он не намерен извиняться, Джессел круто повернулся на каблуках и ушел.

— Ты только полюбуйся на него, — прошептал мне в ухо Тони. — Кстати, ты можешь подать на него в суд за диффамацию.

— Не стоит мараться.

Примерно так же отреагировал на меня Чарли Уэст. В его глазах наглость сочеталась с легким испугом. Я только пожал плечами.

В сопровождении Тони я пробился к победителям. В паддоке был и сияющий Байлер. У Джека Роксфорда все еще был отсутствующий вид. Байлер предложил выпить в честь победы, но Джек покачал головой, словно не понял, о чем речь.

— Пойди забери Джека, — сказал я Тони. — Скажи ему, что ты все еще опекаешь его.

— Как скажешь, дружище. — Он послушно пробился через толпу, взял Джека за локоть, сказал что-то в объяснение Байлеру и стал выводить Джека из скопища людей.

Присоединившись к ним, я сказал нейтральным тоном: «Сюда», — и повел их к столовой для стюардов. Они оба вошли в дверь, сняли шляпы и повесили их на вешалку.

Длинные столы в зале накрывали к чаю, но там не было никого, кроме лорда Ферта. Он обменялся рукопожатиями с Роксфордом и Тони и пригласил их занять места за одним из столов.

— А вы, Келли? — осведомился он.

— Я постою. Так легче.

— Итак, — начал лорд Ферт, с любопытством поглядывая на Тони и Джека. — Вы сказали мне, Келли, что знаете, кто оклеветал вас и Декстера Крэнфилда.

Я кивнул.

— Грейс Роксфорд, жена Джека, — грустно подсказал Тони.

Джек сидел, молча уставившись в скатерть.

Тони рассказал лорду Ферту, что произошло в доме Крэнфилда, и лорд Ферт, слушая рассказ, мрачнел все сильнее и сильнее.

— Мой дорогой Роксфорд, — сказал он смущенно. — Мне так жаль. Очень-очень жаль. — Он посмотрел на меня. — Просто невероятно, что вас могла оклеветать Грейс Роксфорд. В это просто нельзя поверить.

— Конечно, нельзя, — согласился я. — Тем более что это сделала не она.